Б.Успенский
ГОРЕ ПОБЕДИТЕЛЯМ.
В начале "темных веков" только Византия напоминала окрестным народам о былом величии Ромула и Рема. Мир стал другим, но ромеи цеплялись изо всех сил за прошлое, жили им и гордились делами давно ставших прахом цезарей. Имперские легионы еще пытались собрать воедино не собираемое, но ни Юстиниан Великий, ни его первый стратег Велизарий не понимали, что их время на исходе и вслед за подъемом начнется ужасающее падение в пропасть. Разве что летописец и историк Прокопий из Кесарии догадывался о будущем, но даже он не смог подняться выше обычного ромейского чванства.
Совсем не об этом думал новый епископ херсонесский, отправившийся в свою епархию ранней весной, когда не стихли окончательно зимние шторма, и свинцовые волны в бессильной ярости пытались сокрушить борта дромона. Его преосвященство благодарил Господа за то, что наместнику Климатов срочно понадобилась помощь при строительстве Дори и цепи укрепленных поселений вокруг нее, а то пришлось бы торчать в Синопе до начала лета. Неужели это мерзкое плавание будет длиться всего сутки? Служителю Господа казалось, что он умирает, и муки, от которых выворачивало внутренности, являлись преддверием адских испытаний за грехи молодости. Епископ тешил себя мыслью, что назначение в Херсонес является признанием его заслуг по борьбе с ересью, хотя повышение в должности уж очень смахивало на ссылку.
О проклятый Понт! Ну почему здесь такие большие волны, которые не хотят успокоиться, выворачивая все нутро? Лучше уж думать о чем-то другом. Будущая паства сродни варварам, которые алчут крови и денег. Что там говорил апостол Андрей? Утверждал, что херсониты в Вере не крепки, злокозненны и подлы. Интересно, чем ему насолили жители Климатов?
Служка, вошедший в комнату, отшатнулся, увидев невероятно
бледное лицо епископа, и набожно перекрестился.
- Владыко! Показались стены Херсонеса. Скоро войдем в порт! Хвала Всевышнему, который сохранил нас от напасти всякой и разной! - тонким голосом евнуха сообщил монашек.
- Проводи меня на воздух! - простонал епископ, попытался встать с лежанки, но грохнулся на пол и затих.
Казалось, что новый епископ отдал Господу душу, не успев даже прибыть в епархию, но все обошлось. Монах помог клирику подняться, и подал резной посох с костяным навершием в виде шара. Святой отец закашлялся, вцепившись худыми руками в деревяшку. Епископ, которому еще и сорока лет не было, казался глубоким стариком. Холодный ветер пронизывал до костей, но святой отец не обращал внимания на такую мелочь. Равнодушно взглянул на высокие стены города и закашлялся от холодного ветра и соленых брызг. Вот она, какова твердыня Таврики, могучий оплот императора ромеев. Город расширился и, что особенно радовало святого отца, большое число базилик поднималось из-за стен. Повеление базилевса о том, чтобы в каждом квартале была церковь, выполнялось неукоснительно и все же... Почему-то не покидало смущение, что все это мишура, ширма, занавес, за которыми тлеют угли язычества. Даже служка поежился и стал как-то меньше. Он усиленно крестился, прося Богородицу смилостивиться. Богородица, конечно, всегда поможет страждущим, а вот Артемида-Дева может и стрелой запустить так, что мало не покажется. Ушли языческие демоны, хотя могли и остаться, чтобы смущать души тех, кто не крепок в вере. Видно не так уж и был не прав апостол Андрей! Святой человек, а и его не поняли. Язычники за Борисфеном поняли, уразумели свет истинной веры, даже варвары далекой Каледонии, а вот просвещенные ромеи упорно отказывались от спасения души.
- Я выжгу скверну каленым железом! - пробормотал епископ, распрямился и словно скинул десяток лет, а глаза опять загорелись тем внутренним огнем, от которого шарахались еретики Вифинии.
- А ведь выжжет, - подумал монашек и поспешно отошел в сторону, вспомнив о мясе, в постный то день.
Дромон остановился перед входом в бухту, прегражденную массивной цепью. Навклир пересел в лодку, чтобы сообщить начальнику порта о своем прибытии, а кормчий стал у весла. Вскоре показался порт, башня беспутного императора Зенона, цитадель и дома, стоявшие под прикрытием стен. Кораблей мало. Еще не сезон, а на хрупкой хеландии не больно-то в море выйдешь.
Перед тем, как сойти на берег Его Преосвященство невольно вспомнил о судьбе первых епископов, и сразу стало неуютно. Да и зачем вспоминать о том, что было когда-то, если его предшественник умер в постели от неизвестной болезни в виде настойки аконита или чего похлеще.
Нового пастыря божьих овечек встречал лично первый архонт Климатов Валент со свитой. Не верил святой отец никому, а уж этим-то не станет доверять даже в день Страшного Суда. Тронешь рукой шелковистую шерсть таких агнцев, а перед тобой уж и не агнцы вовсе, а львы "рыкающие", которые отгрызут пальцы по самую шею.
- Хайре, Владыко! Только неустанная забота о благе ближних заставила Вас покинуть Синопу в столь неподходящее время, ибо некому пасти самое смиренное стадо во всей империи. Благословите нас, отец Иоанн! - вежливо произнес стратиг, и смиренно потупил взгляд.
Епископ благословил всех присутствующих и вслед за архонтом направился к усадьбе градоправителя. Каменные стены домов давили на естество, а узкие улочки казались дорогой в Геенну Огненную. Иоанн ступал по мостовой так, словно шел по раскаленному железу, и запах горелой плоти распространялся вокруг. "Я очищу эти гниющие души, словно авгиевы конюшни!" - подумал епископ.
Никто не жаждал особо увидеть нового епископа и не просил благословения на пустых улицах. Город словно вымер. А вот и дом архонта. Дорогого гостя здесь уже ждали. Суетились слуги, накрывая столы различной снедью, но мяса не было. Великий пост, все-таки. И хотелось епископу уличить прихожан в несоблюдении канонов да придраться не к чему, разве что к излишней аппетитности блюд. Чревоугодие тоже грех, но Иоанн вдруг понял, что проголодался до рези в желудке. Уже сколько раз про себя повторял мудрость о нежелании быть рабом плоти, но именно плоть с этим мнением не желала соглашаться. Благословил Иоанн яство и питие, затем неторопливо устроился возле стола, демонстративно взял кубок с водой и небольшой кусок свежего хлеба.
- Что с Вами, отче? - поинтересовался Валент, сделав большой глоток густого красного вина.
- Не плоть холи, сын мой, а о вечном размышляй, ибо там царство небесное, - глубокомысленно ответил епископ и посмотрел вверх.
Валент, скользнул взглядом по потолку, на всякий случай взглянул на стены и, не найдя ничего необычного, макнул кусочек хлеба в острый рыбный соус. Ох уж эти умствования клириков и назиреев! Тягостное молчание затянулось, и начальник городской стражи стал прощаться с гостеприимным хозяином, сославшись на срочные дела в городе. Валент жестом приказал рабу принести вина и уже с опаской уставился на неподвижного епископа.
- Владыко! Извините, что прерываю благочестивые размышления, но может позвать лекаря, - прошептал Валент так, чтобы его услышал только епископ.
Ответа не последовало, но через минуту Иоанн очнулся, словно от глубокого сна и пробормотал что-то неразборчивое об ангелах, небесном свете и легионах демонов.
- Скажи! Много ли базилик в городе? - неожиданно опустившись с небес на землю, поинтересовался епископ.
- Ну, Владыко! - замялся Валент, - Еще не в каждом квартале, но... Отведайте лучше рыбки. Это не грех, тем более, что даже апостол Петр не гнушался такой пищей.
- И все же? Не сохранилось ли где языческого капища? – настаивал Иоанн, ощущая, как рот наполнялся слюной от одного только запаха жареной рыбы.
- Помилуйте, Владыко ! Откуда? - обиделся архонт и лично плеснул вина в кубок святого отца, - Это вино поставляют в базилики для причастия. И потом, закоренелые язычники не стали бы ходить в храм Божий. Вот как на исповеди скажу: лучшей паствы во всей империи не найдешь.
- Кстати, об исповеди, сын мой!
-Каждое воскресенье хожу вместе с женой! - ответил Валент и недовольно посмотрел на управляющего, который привел в пиршественную залу флейтистов.
Музыканты ушли так быстро, что казалось их присутствие не было замечено дорогим гостем. Впрочем, монашек прошептал что-то Иоанну и тот многозначительно кивнул.
- Мне нужно идти! Мир Вам, - сказал епископ, вставая из-за стола.
- Владыко, мой дом к Вашим услугам, да и темно уже.
- Я спешу предаться благочестивым размышлениям! И потом: разве что-нибудь угрожает пастырю в самом благочестивом стаде империи?- почти нараспев сказал Иоанн.
- Максим, Георгий! Проводите владыку Иоанна к его дому! - приказал Валент слугам.
Уже, перед тем как уходить, Иоанн остановился, ощутив на спине чей-то холодный взгляд.
- Скажи, сын мой! Почему благочестивая архонтесса не провожает меня? - поинтересовался епископ, - Тебя смутил мой вопрос?
- Ну, видите ли, моя дорогая Феодора больна и лекарь как раз пустил ей кровь. Я денно и нощно молю Господа об исцелении жены.
- Молись, сын мой и Господь не оставит в беде рабу божию Феодору! - ответил Иоанн и вышел на улицу.
Валент стоял у ворот до тех пор, пока шаги клирика и назирея растворились в ночи. Архонт неспеша вернулся в дом, недовольно покосился на рабов и направился в гинекей.
В спальне Феодоры сгустился полумрак, разве что на столике мерцал огонек бронзового светильника. Под балдахином лежала женщина, одетая в черное. Да покойница выглядела бы живее почтенной архонтессы. Рядом сидела девушка, лет шестнадцати, которая вздрогнула, услышав тяжелые шаги.
- Антонина! Оставь нас! - потребовал Валент.
- Но отец! Я должна...- попыталась возразить девушка, но, поймав взгляд отца, вздохнула и вышла.
Спорить с архонтом бесполезно, а когда он еще и выпьет, так и вовсе опасно. Федора даже не шелохнулась, когда архонт схватил кувшин с водой и вылил на грудь жены.
- Очнешься, гадина, запорю! - процедил сквозь зубы Валент и запустил кувшин в стену.
- Что там, в писании на этот счет? Малфан! Малфан, чтоб тебя...!
- Я здесь, хозяин! Вот вино, - угодливо произнес раб и налил до краев чашу.
- Хорошо! Я буду пить до утра, а ты запри Антонину и сторожи эту змею, мою жену. Очнется, позовешь. Видишь, лежит! Можешь ее того..., ну ты понял. Впрочем, все равно не можешь! - рассмеялся архонт и, пошатываясь, вышел из спальни, держа в одной руке чашу, а в другой амфору.
Херсонес словно растворился в ночи. Тишина. Город жил тревожным ожиданием будущего или справлял панихиду по прошлому под шум прибоя. Тысяча лет - это не так уж и мало даже для города.
* * *
Уже месяц Иоанн жил в Херсонесе. Открылась навигация, и торговая площадь стала многолюдной, а в порту настоящее столпотворение. Епископ уединился в своей усадьбе и редко выходил в город, разве что по церковным делам! Монах приносил свежие сплетни, покупал продукты и просто наслаждался жизнью.
Иоанн сидел во дворике, размышляя о бренности бытия. Херсонеситы ему не нравились и Владыка был уверен в том, что попал в гнездо язычников. Истинно верующих было не так уж и мало, но не так и много, как хотелось бы. Даже канонизация первых епископов не наполнила чашу веры, скорее наоборот. Мало сторонников христианства и к властям не обратишься без разрешения митрополита. Это не Константинополь, где император ночей не спит, искореняя вольнодумство. И пусть злопыхатели называют его демоном, но нет правителя, благочестивее Юстиниана. Даже в мыслях Иоанн боялся признаться, что ненавидит базилевса, как и все, что с ним связано. На то были причины. Причины? Сам дурак, что участвовал в бунте Ника. Еле ноги унес. Стал клириком и сгниешь в забытом Богом приходе. Думал выслужиться, преследуя тех, кто отрицал Ветхий завет? На все воля Господня. А на Пасху произошло такое, что заставило Иоанна усомниться в собственном рассудке. Во время крестного хода увидел красивую женщину в дорогих одеждах, и дыхание перехватило. Красивую? Да сама императрица, хоть похотлива, как кошка да красотой блистает, по сравнению с этой прихожанкой, просто уродина. Благословил женщину, а паства смотрит, да испуганно крестится. После этого служка рассказывал, что поговаривают, будто Владыка Иоанн умом повредился, благословляя мраморную колону. Не иначе это все происки дьявола.
Епископ перекрестился и взглянул на солнце, клонившееся к закату. Пора собираться к вечерней, чтобы наставлять на путь истинный тех, кто готов слушать слово Божие. Иоанн тоскливо окинул двор. Пусто. Даже служка куда-то запропастился. Пришлось самому лезть в подвал за хамсой и кислым местным винцом. За скудной пищей вспомнил яства на пиру у архонта и тут же заставил себя трижды прочесть "Отче наш..." Зависть - смертный грех и впадать в него не следовало. Хорошо, что хлеб есть, а это первейшая пища для возвышения духа и умерщвления плоти. Когда живет душа, то видишь суть вещей. Говорят, что один монах на Афоне видел истинный лик придворных базилевса и с тех пор проверяет каждого крестом Св. Антония. Нет, Иоанн до такого еще не дошел или... Кусок хлеба застрял в горле, когда епископ увидел возле себя ту самую прихожанку. Ничего не говорит, а только смотрит и загадочно улыбается. Красавица да и только. Не от Господа эта красота, а от нечистого. Нет во
взгляде почтенной матроны ни на йоту смирения. Бесстыдница!
- Сгинь! Нечистая сила! - процедил Иоанн и осенил гостью крестным знамением.
Потянулся за посохом, а вместо посоха змея извивается, да шипит так, что мороз по коже. Сорвал с груди кипарисовый крест, пнул ногой мерзкого гада и стал подходить к демонице. Почему-то, Иоанн решил, что это демон в облике женщины, олицетворяющий низкие плотские желания. А затем все исчезло, словно и не было ничего: на полу треснувший посох и сам епископ, стоявший с крестом в вытянутой руке.
- Ой, Владыко! Свят! Свят! Свят! Чего это тут было? – сказал монашек, вернувшийся с торговой площади.
- Ничего особенного! Где ты вечно пропадаешь? Не дозовешься! - недовольно ответил Иоанн, - К вечерней пора! Будешь всю ночь бдеть в храме и читать молитвы! Аминь!
- Да будет так, Владыко! - вздохнул назирей и прикоснулся губами к худой желтоватой руке епископа, - Да задержался я только по делам божеским.
- Каким же это? - поинтересовался Иоанн, с трудом сдерживая улыбку, - Только не надо меня уверять в том, что занимался проповедью. Ишь, губы-то небось от оливкового масла лоснятся. Две ночи в соборе проведешь на сухарях и воде. Скоро в двери не пролезешь! Что скажешь в свое оправдание?
- Грешен, отче! Уж больно вкусно в харчевне готовят, да и хозяин угостил от чистого сердца! - начал монашек, искоса посматривая на епископский посох, - Так вот! Пришел сегодня в порт дромон из Мезии, а на нем был один человек. Увидел меня и сразу подошел. Назвал не по имени во Христе, а так как меня звали до пострига. Велел передать, что после Вечерней к Вам пожалует с вестями от архиепископа. Я бегом...
- Ладно, Дионисий! Но епитимья остается в силе! Кто бы это мог быть? - задумчиво произнес Иоанн, - Подай новую рясу и сам переоденься!
Служка облегченно вздохнул и бросился исполнять приказание, довольный, что так легко отделался. Хитер Дионисий и специально кое-что не договорил. Пользовался доверчивостью епископа и шпионил за ним, докладывая через верных людей о каждом шаге Владыки. Уж больно хотелось стать игумном какого-нибудь монастыря под Афинами или Смирной.
* * *
Февраль - Июнь 1999 г.
По требованию издательства оставляю только ознакомительный фрагмент текста.