Вспышки моего ума это всего лишь спички. Шаркающий звук, потом яркий свет, затухающее пламя, потом одна глубокая затяжка...пффф...выдох. Как же порой я люблю эту вредную привычку, над которой регулярно одерживаю победы, но после снова сдаюсь.
Насколько неизмерим мир? Насколько малы во мраке истории наши редкие озарения?
Наверное настолько же малы, как свет от маленького огнива. Света от них едва хватает, чтобы различить лица людей, ожидающих здесь нечто, великого свершения и для того, чтобы различить то, как сильно каждое из них имеет растерянный вид.
«Робот может быть каким угодно, он может быть умнее, сильнее и в сто раз быстрее человека, но он никогда не может быть гуманнее...» именно так выглядела одна из мыслей с которой я проснулся в один из недавних дней.
Утро уже давно закатилось, далекий перелет остался где-то в далеком прошлом, как и все радостно-приятное, оставшееся за ним... Море, такое теплое и нежное, но настолько непредсказуемое, что стоило мне забыть манеры и дистанцию показавшее мне свою силу, играюче скинув меня сперва на один острый камень, потом, обняв и поцеловав, снова, но уже на другой. О чем я могу грустить теперь, сидя на кровати в тусклом полумраке комнаты, отбрасывающей только мою тень на потолок и стены? О рыбках, о стае маленьких глазастых созданий, с которыми, видимо, никто не играл в пятнашки, а лишь в «поймай меня». Забавно было понять, что стоило мне потерять к ним интерес и отдаться созерцанию скудного морского подводного пейзажа, как они тут как тут, такие любопытные. Сперва мне даже показалось, что им нет до меня никакого дела. Как исследователь, вооруженный только маской и парой глаз я отплыл от них, от камня за который цеплялся, чтобы оставаться на дне, ради нескольких секунд тишины, прерываемой только шелестом песка... Вынырнул, чтобы набрать немного воздуха и снова погрузился, огляделся и... Никого. Повторил, отплыл подальше. Еще один вдох. Сердце замерло... Вода, толщей своей, напоминавшая сильно разбавленный туман, выкрашенный в сине-зеленый цвет, сгустилась в нескольких точках и через мгновенье явила мне очаровательную стайку подводных друзей. Все понятно. Правила игры ясны. Воздух. Ныряю и плыву, но уже не оглядываюсь. Я знаю, что когда я снова нырну они будут здесь. Так и играли.
На следующий день я решил проверить, а не придумал ли я это? Забавно свойство мозга отрицать очевидное и придавать смысл иллюзорным и прозрачным намекам, данным даже не ему, а чему-то большему внутри тебя. Дешифровка с участием рациональной части обычно происходит некорректно, неверное, если учесть святую веру мозга в непоколебимость законов физики, но не об этом сейчас.
Ныряю вновь. Утреннее море немного холодит, чем прогоняет остатки сна, маска быстро запотевает. Я доплываю до знакомого камня и погружаюсь на дно. Вцепившись пальцами в тяжелый камень я был похож на воздушный шарик на ветру привязанный к крышке канализационного люка. Через мгновенье, на втором погружении семейка из серых рыбок с черными точками в основании хвостов появляется рядом. Они, оказывается, не любят, когда их трогают, сами же неприкасаемостью своей пользуются как им заблагорассудится...проплывают в сантиметре от моих глаз, закрытых поликарбонатовым стеклом, весело играют в облаке пузырьков воздуха, затянутых моими руками с поверхности, а когда я выныривал, чтобы отдышаться и набрать воздуха, так и вовсе смешно щекотали меня, касаясь своими холодными телами моей кожи.
Если я и буду грустить и тосковать по морю, так именно по таким моментам.
Песчаный пляж, с большим железобетонным баром, как грибами после дождя, утыкан белыми зонтиками. Бар всегда открывался в одно и тоже время, независимо от дня недели. К тому моменты у стойки собиралась небольшая горстка людей измученных жаждой или вчерашним похмельем, каждый всегда получал там что-то свое. Каждодневные вечеринки начинались обычно с наступлением темноты имели разные цели и тематику, но обязательно и всегда один результат. Я так и не досидел ни одну из них до конца, чем дольше все продолжалось, тем большую ценность для меня приобретал спокойный сон в крохотной утробе небольшого номера на первом этаже, кровать которого перекрывала почти половину его пространства, ну чем не царство Орфея, к тому же он вроде из местных.
Своих соплеменников я определял сразу. Долгая практика в метро родного города очень пригодилась именно здесь. Мне даже не нужно было слышать языка говорящего. Это что-то во взгляде, что-то походке, в манере сидеть и в выборе места, в жестах и всех тех, крохотных мелочах, которые рассказывают о человеке больше, чем самая красноречивая анкета. Сразу бросаются в глаза военные, как бывшие, так и действующие, чаще скромные и воспитнные, привыкшие к субординации и строгой иерархии, но лишенные возможности видеть погоны оппонента, чаще всего выглядят, как потерянные дети, кстати дети этих «потерянных детей» разительно отличаются своей не испорченностью и скромностью. Во всяком случае на первый взгляд, проверять совсем не хотелось. Наш мир после падению железного так стремительно меняется, но мы удивительно похожи, как матрешки, мы такая закомплексованная нация и такая забитая, что получив что-то приятное, боязливо озираемся в ожидании «заслуженной» кары, а не дождавшись, ставим плюсик в записную книжечку своей памяти о некоем долговом обязательстве. Мы так привыкли за все платить. Даже на свадьбах сохранили этот странный обычай выкупать невесту. Так странно. Вбухав туеву хучу денег в организацию (простите обобщаю) двух...х-дневной попойки мы продолжаем платить, суеверно считая: «Как день начнешь, так он и пройдет». Статистика хороших вещей, начавшиеся с катастроф — не в счет. Но раз уж мы заплатили, так уж теперь точно нужно получить все сполна, но все «сполна» была потрачено на создание декораций и на фоне пролетевшего праздника будни выглядят тошнотворными и омерзительно холодными. На примере свадеб...при утреннем поцелуе сонной, ненакрашенной невесты в домашних шлепанцах никто не кричит «горько» и не считает. То, что было праздником постепенно становится рутиной и это то же похоже на спичку. Может стоит хоть раз поджечь ее с другой стороны? От огня обычной свечки или костра? Ну чтобы вспышка и прозрение проходило в минуту неминуемой гибели и забвения. От боли пальцы, сжимавшие ее, разожмутся и потянуться к уху, как к самому холодному месту на теле человека, согреют его и той капли крови выделенной из него хватит на то, чтобы поставить точку в мысли, в которой нет и не могло быть продолжения?
Кто были мы? И кто с нами останется? В тот самый миг, когда все оборвется. Как для кого все это бывает? Кому-то вдруг приснится страшный сон, а кто-то вдруг сыграет в нем все главные роли. Порой, кажется, все перевернется, и не останется никого и ничего от того, кем был я раньше. Ничего совсем.
Так странно. Выход из самолета вворачивает тебя в реальность вновь существующую, в которой нет места для теплых волн и яркого солнца. Если где-то осень всего лишь слово из нескольких букв, то здесь она вполне реальна. Я всегда грущу в такие моменты. Нить воспоминаний, протянутая из моего детства в самое настоящее становится такой толстой и прочной, словно фигуры в тумане мелькают силуэты людей моего прошлого. Лиц уже не вспомнить, времени прошло так много. Вместо них мокрые, скользкие пятна, как лужицы акварельной детской мазни. Сколько не приглядывайся — не разглядеть. Фигура размером с небольшой шкаф вдруг приобретает очертания то однокласницы, то любимой собаки, роится, меняется. Все так неуловимо, от тысяч и тысяч подробностей рябит в глазах, они вот-вот лопнут, зуд, словно от песка, становится нестерпим, но...они же закрыты... Я стою повреди взлетной полосы. Автобус, прибывший забрать перелетных пассажиров пуст, огни его горят, но мотор молчит, из всех звуков слышен лишь шелест лопастей остановившейся турбины и легкое потрескивание неисправной люменисцентной лампы. Я прохожу мимо, до здания аэропорта всего лишь несколько сот метров, именно оно ярким пятном озаряет мой горизонт. Мне туда. Шаги получаются такими разными и, несмотря на то, что я иду по идеально гладкой поверхности бетонки, ботинки то вдруг проваливаются куда-то, спотыкаются о что-то. Дышать влажным воздухом так легко, облачка пара вырываются из меня, словно дым, но я не курю. Автоматические двери аэропорта легонько толкают чемодан, оставленные кем-то в створках стеклянных ворот. Я достаю свой паспорт, прохожу мимо вереницы багажных сумок, выставленных змейкой до самого окошка с пограничником, но самого его нет. Без штампа я прохожу мимо. Меня же должны были встретить. Где-то за границей аэропорта меня встречает отец. В фойе опять никого, от присутствия прилетевших и улетающих остались только вещи, воздух внутри пахнет плесенью и долгим перелетом, я выхожу на улицу... Никого. Так тихо стало вдруг. А есть ли я?
– Папа! Ты давно меня ждешь? Рейс из Афин задержали на два часа, я писал маме, надеюсь она успела тебе передать.
– Каких Афин? Ты наверное что-то перепутал. Ты же летал в Усинск. Три дня назад ты улетел в Москву, там тебя должны были встретить и посадить на обратный самолет. Ты что ничего не помнишь?
– Нет. А куда делись все люди? Куда все подевались?
– Это трудно объяснить. Нам нужно ехать, ты просто смотри и со временем поймешь сам.
– Куда мы едем?
– Как куда? Домой конечно же. Тебя уже заждались все. Буран каждую ночь воет, и дедушка не знает что с ним делать. Сперва мы думали, что ночью будет гроза, но не было даже ветра. Бабушка все время о тебе говорит. Соскучились.
– Подожди... А мама? Ты ничего не говоришь про нее. Как она?
– Ты все поймешь немного позже, она пока не с нами... Бросай сумку в багажник, нужно спешить, я Тима запер дома. Он ничего не ест с твоего отъезда, утроился в кресле на твоей комуфляжной куртке и грустно так смотрит....
– Какой Тим? Дедушка?...
Автобус тронулся, в такт его поворотам покачивались уставшие пассажиры Боинга, здание аэровокзала было полно людей, два окна были оккупированы жителями из Азии, судя по всему, прибывшими на заработки из солнечного Узбекистана, а их соплеменники выстроились на круглом балконе второго этажа и, время от времени, кидали ободряющие выкрики. Как ни странно, прохождению пограничного контроля это не помогало. Это моя страна. Это мой город. Так странно и немного страшно было наблюдать за азиатской экспансией, но законы несовершенны, как и все мы. За паспортным контролем мы забрали наш багаж и направились к стоянке. А через несколько минут подъехал папа. Чемоданы и сумки удобно устроились в багажнике старой десятки, а мы в салоне. Печка приглашала к нам свежий ночной воздух, снабдив его своим теплом. Магнитофон мигал своими огоньками, шипел потерянной частотой, от обиды, что его никто не слушает.
– Как отдых? Чего видели?
– Я потом расскажу. Устал немного. Самолет задержали. Мне удалось немного поспать в аэропорту и самолете. Знаешь, так странно, еще утром я плавал в соленом море, ходил по каменистому пляжу, а через несколько часов я тут. Остановишь у ларька? Я хочу купить сигарет и немного пива, чтобы уснуть. Я привез тебе местного коньяка, если бутылку не разбили привезу завтра. Как мама?
– Мама... Нормально. Только звонил ей, сказал, что вы приземлились. Она с утра волновалась. Предчувствие было нехорошее.
– Как машинка? Ездил куда?
– Один раз с Андреем ездили к устью, идет шикарно. Даже без газа. Ни в право, не в лево, оба моста включили и ведь ползет.
– А что ты хотел. Она для этого и создана. Вот тут останови, я сейчас...
Я приеду завтра, ну или после завтра крайний срок. Хочу выспаться, вещи разобрать, подарки поделить. Маме передавай привет. Я позвоню.
Так и расстались в тот день. Я лишь после задумался о том, что ему предстояло проделать путь длинной в несколько десятков километров. Через какое-то время пугливые городские фонари остались далеко позади, лишь желтоватый свет фар освещал ближайшие метры мокрой дороги до самого дома с одиноко скучающим Джимом и не спящей в ожидании мамы. Иногда мне кажется, что мы слишком отдаляемся друг от друга, считая части целого чем-то суверенным и отдельным, но все ведь не так. Если однажды ты слишком сильно побежишь от себя, то столкнешься сам с собой, обежав земной шар по кругу. Так почти со всем в нашей жизни. Что-то уходит само по себе, когда вдруг перестает быть важным и нужным, но вместо ушедшего, как вода в пустое русло приходит нечто новое. Я еще много раз буду задавать себе вопросы о смысле, и смыслах. О предназначении, о судьбе, смерти, жизни, рождении, встречах и расставаниях, и знаю, что многое так и останется малозначительной болтовней и игрой моего мозга, но однажды наверное найду все, что искал и продолжаю искать. Сейчас я это зову маленькой правдой, крохотной причиной, чтобы продолжить свой путь. Так изо дня в день. Без ветра корабль не сможет плыть, без причины ничто не случается, и стало быть каждый день, проведенный в этом мире имеет свое назначение, его только стоит найти.