Часть 1: http://www.proza.ru/2011/09/30/1438
Часть 2: http://www.proza.ru/2011/09/30/1451
Часть 3: http://www.proza.ru/2011/09/30/1460
Часть 4: http://www.proza.ru/2011/09/30/1470
Часть 5: http://www.proza.ru/2011/09/30/1493
19
– Порой мне кажется, что Бог и правда есть, – сказал Джонатан. – Ведь какова была вероятность нашей встречи, Ева? Один шанс из миллиона? Один шанс из миллиарда? Подозреваю, что тут не обошлось без вмешательства свыше.
Оглянувшись по сторонам, я, пожалуй, была готова с ним согласиться. Мы были в тайном месте, спрятанным за огромным книжным шкафом в библиотеке. Словно в шпионском романе, прикосновение к одной из книг сдвинуло стену в сторону, стоило лишь слегка нажать на корешок.
Комната, в которую мы притащили тело Ярдли, оказалась идеальной для исполнения наших планов. Не просто подвал или чулан – это место было полностью оборудовано для того, чтобы избавиться от последствий действий, которые в какой-то момент пошли не так.
Что я почувствовала, узнав, какую тайну скрывает Джонатан? Признаться, у меня не нашлось бы слов, чтобы это описать.
Это было как богоявление, необъяснимое чудо, столь яркое и ослепительное, что разум поначалу отказался его воспринимать. А что бы почувствовали вы, поняв, что не просто нашли любовь своей жизни, но свою половинку, того, кто подходит вам до самой последней клеточки, того, кто встроен в ваш генетический год, того, для кого вы сами были созданы?
Мы встретились глазами, больше не скрытые покровом тайн – беззащитные в своем доверии, отдавшиеся на волю друг друга.
Джонатан прервал молчание первым.
– Что ж, – сказал он. – Вот теперь вы и правда знаете обо мне все.
Он ждал ответа, но слова покинули меня. Все, что проносилось в моей голове, казалось слишком мелким, глупым, незначительным. Возлюбленный мой принадлежал мне, а я — ему. Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною было — любовь.*** Так что я молча подошла к Джонотану и поцеловала его.
Это было совсем не так как раньше: наш поцелуй не напоминал ни один из тех, которыми мы до этого обменялись. Сейчас я не думала о том, насколько влажным был его рот, чем пахла его кожа и какими были на ощупь волосы его на затылке. Мед и молоко были под языком его, и я изнемогала от любви. Джонатан был моим – весь, без остатка, до самой последней клеточки, а я была вся его. В этот момент мы и правда стали одним – единым целым. Раньше я не думала, что слово «любовь» однажды покажется мне недостаточно выразительным. Если бы я сама могла выбрать момент своей смерти, это был бы он.
Когда мы наконец оторвались друг от друга, я едва могла дышать. Взяв меня за руку, Джонатан принялся показывать мне вещи, которые, кроме меня, никто не мог оценить по достоинству — так ребенок демонстрирует свои любимые игрушки новому другу.
Здесь был великолепный, блестящий разделочный стол с удобными желобками для стекающей крови. Я видела подобные только в кино, и, признаться, всегда хотела иметь один такой в своем распоряжении. Здесь было множество инструментов, с помощью которых привычную форму человеческого тела можно было разделить на любое количество частей, вплоть до самых маленьких и совершенно неузнаваемых. Здесь была отличная, накрытая крышкой прорезиненная емкость, где получилось растворить без остатка полк солдат. Моя бутылка с серной кислотой на фоне гигантской канистры с той же жидкостью показалась вдруг маленькой и жалкой.
– О, только не смущайтесь, – Джонатан бережно поставил мой сувенир на стол для хирургических инструментов. – Я приму это в дар. Кислоты ведь никогда не бывает слишком много, верно?
Я улыбнулась, все еще не веря своим глазам. Этот мужчина был не просто великолепен – он был идеален.
– Возьмите скальпель в ящике для инструментов, – предложил он. – Или вы предпочитаете ножницы?
Поразмыслив, я выбрала ножницы, очень похожие на те, которыми Джонатан пользовался, чтобы срезать с меня одежду. Или, может, те же самые?
– Отличный выбор, – одобрительно кивнул он, глядя на меня с нежностью и восхищением. – У меня есть фартук, если не хотите запачкаться.
От фартука я отказалась. В конце концов, мы не мясники. То, что лежало перед нами на столе, еще недавно было хотя и не очень приятным, но все-таки человеком. Необходимо было проявить хоть немного уважения.
– Вы не возражаете, если я включу музыку? – спросил Джонатан. – Это меня всегда успокаивает.
Я не возражала, и он щелкнул пультом. Из динамиков, спрятанных неизвестно где, полилась нервная, рваная мелодия. Пальцы невидимого пианиста порхали по клавишам до того быстро, что порой казалось, будто некоторые ноты доходят лишь эхом, словно слух не успевает вовремя распознать звук. Странно, что подобная музыка может кого-то успокаивать.
– Давайте, я угадаю, – сказала я. – Бела Барток?
Джонатан довольно улыбнулся и кивнул.
– Видите, я был прав, когда говорил, что скоро вы начнете разбираться в музыке. Это третий фортепианный концерт, – начал он, натягивая резиновые хирургические перчатки. – Барток умер, не дописав всего семнадцать тактов, и эту вещь завершил его ученик, Тибор Ширли. Если этого не знать, невозможно догадаться, что финал написан двумя разными людьми. Должно быть, они были очень близки…
Несколько секунд мы работали – слаженно, будто играли в четыре руки. Его лицо было так же сосредоточенно-спокойно, как тогда, на концерте, когда я впервые увидела его, а движения – до того легки и восхитительно-точны, что я готова аплодировать. Однако была одна вещь, которую мне вдруг захотелось прояснить.
– А ведь вы снова обманули меня, – сказала я, удаляя остатки рубашки Ярдли. Джонатан бросил на меня вопросительный взгляд, и я продолжила. – Когда притворялись, будто убили его ради меня. Но я вас прощаю, потому что вы были восхитительны. Я вам почти поверила.
– Почти? – уточнил он с улыбкой.
Я не выдержала.
– Совершенно поверила. Даже думала вас отпустить.
– А теперь?
– Теперь — нет, – я покачала головой. – Теперь вы мой, навсегда.
– Вы сентиментальны, – заметил Джонатан. – От этого так тепло на душе! Вот я не никогда не собирался отпускать вас. Я люблю вас — и сейчас сильнее, чем когда-либо. Пожалуйста, передайте мне ножи.
Я услужливо протянула поднос с большими мясницкими ножами – они куда удобней скальпелей, если не требуется тонкой работы. Джонатан размял пальцы, словно перед тем, как опустить их на клавиши рояля. Затем взял в руки нож.
– Что ж, приступим.
Нам некуда было торопиться. У нас было достаточно времени, чтобы закончить работу и поговорить.
– За что вы хотели убить Ярдли? – поинтересовалась я. – Он вам надоел?
Джонатан улыбнулся, внимательно глядя на меня.
– С чего вы взяли? – спросил он.
– Я вас подслушала вчера ночью, в гостиной, – призналась я.
– Вон оно что, – Джонатан понимающе кивнул. Мое признание его, похоже, совершенно не обеспокоило. – Ну, тогда большую часть вы уже знаете. Эд решил, что раз я подпустил его так близко и посвятил кое в какие тайны, то показал ему свою слабость, и мне можно угрожать. Однажды он даже довел меня до того, что я его ударил. Помните, вы спрашивали про царапины у меня на руках?
Я согласно кивнула, и он продолжил.
– Я не понимаю, как он мог подвергнуть такой опасности мои руки? Ведь это самое ценное, что у меня есть, – Джонатан покачал головой, словно не в силах поверить в то, что это и правда могло произойти. – К тому же, он не был мне верен. Впрочем, я бы, наверное, ничего не узнал, если бы не Стефания.
– Ваша бывшая жена? – уточнила я, пытаясь справиться со вспышкой ревности мысленными уговорами не ревновать к мертвецам. Джонатан хмыкнул.
– Скорее, наша с Эдом бывшая жена. Бедняжка металась между нами два года, все никак не могла выбрать окончательно. Когда она наконец сбежала, мы оба вздохнули с облегчением. Но, увы, ненадолго...
Как я уже говорила, Джонатан был прекрасным рассказчиком. Его историю о несчастной женщине, что впала в безумие, пытаясь встать между двумя мужчинами, в целом к ней совершенно безразличными, можно было бы записывать, точно книгу. Джонатан поведал мне, как Стефания преследовала его по всему свету, не давая вздохнуть, пока он не потерял терпение и не обратился в полицию. Ее освидетельствовали у психиатра, а потом, подтвердив диагноз, наложили судебный приказ, запрещающий приближаться к Джонатану ближе, чем на сто метров. Однако насчет Ярдли такого приказа не было, и она этим воспользовалась. Во время слежки, которую Стефания устроила за любовником бывшего мужа, выяснилось, что Ярдли несколько раз встретился с одним из репортеров желтой газетки, с которой у знаменитостей уровня Джона просто не может быть никаких дел. Сделав вывод, что Эдвард задумал поведать миру о своих чрезмерно близких отношениях с Джонатаном, она решила опередить его и тоже позвонила в редакцию таблоида. К счастью, о более опасных увлечениях мужа она просто не знала – в противном случае ее бы не оставили в живых. Однако насчет Ярдли Стефания ошиблась: никаких дел с репортером у него не было — так, обычная интрижка. Зато информация о том, что бывшая женушка хочет поболтать с прессой на личные темы, дошла до Джонатана. Судьба Стефании была решена.
– Что вы с ней сделали? – замирая от любопытства, спросила я. От тела на столе к тому моменту практически ничего не осталось, и я поправила респиратор, собираясь открыть бутылку с кислотой.
Джонатан улыбнулся мне поверх хирургической маски.
– У меня есть один чудесный яд, который нельзя обнаружить при вскрытии, – похвастался он. – Я бы воспользовался им и сегодня, но уж очень хотелось произвести на вас впечатление. Я хотел узнать вас поближе...
Порой его взгляды были куда интимней любых действий. Вот и сейчас я ощутила, как щеки начинают гореть, а сердце ускоряет ход. Бросив в гуммированную емкость, напоминающую ванную, голову Ярдли, Джонатан подошел к раковине и включил кран. Мне приятно было видеть, как тщательно он моет руки.
– Каким было ваше первое убийство? – решилась я на личный вопрос.
– Самое первое? – казалось, Джонатан задумался, вспоминая. – Когда мне было восемь лет, я убил свою собаку, терьера. Ронни — так его звали.
– Вам было интересно, как он устроен? – кислота полилась в ванну тонкой струйкой, и плоть противно зашипела.
– Нет, что вы! – казалось, Джонатан даже удивился такому предположению. – Я очень любил его, а он — меня. Не отходил ни на шаг, спал в моей постели... Просто я знал, что однажды он умрет. Постепенно это превратилось у меня в навязчивую идею, – Джонатан выключил воду и посмотрел в пустоту невидящим взглядом. – Я смотрел на Ронни и видел его мертвым. В любой момент он ведь и правда мог умереть — заболеть, подавиться костью или попасть под машину – и оставить меня одного. Просто ужасно, что я так зависел от собаки, верно? Я думал об этом все время, пока однажды мне не пришла в голову идея. Зачем быть рабом обстоятельств, когда можно самому ими управлять?
Я согласно кивнула. Понятно, что было дальше: Джонатан хотел сам решать, кому и как надолго открывать душу и показывать свою уязвимость. А значит, собачьи дни были сочтены...
– А кого убили вы – в самый первый раз? – поинтересовался он, закончив свой рассказ.
Я посмотрела вниз, на то, что осталось от Ярдли.
– Когда мне было восемь, я сожгла дом, где спали мои родители.
Джонатан поднял брови, явно впечатленный моим ответом.
– Что ж, этот раунд за вами, – сказал он. Потом улыбнулся, недоверчиво качая головой. – Ну надо же, как чудесно мы друг друга дополняем! У нас тут на двоих почти собралась триада Макдональда**. Жестокость к животным, пиромания… Не хватает лишь одного пункта.
Я расширила глаза, изображая возмущение, хотя больше всего мне хотелось рассмеяться.
– Что вы такое говорите?! – воскликнула я с притворным ужасом. – Вам следует вымыть рот с мылом!
Джонатан поморщился, заворачивая крышку бутылки с кислотой.
– Вы говорите, как моя мама! – отметил он. – Может, придумаете для меня другое наказание?
20
Порой я думаю: как бы сложилась моя жизнь, если бы я не встретила Джонатана? Смогла бы я хоть на секунду ощутить то всепоглощающее счастье, которое чувствовала рядом с ним?
Всю жизнь я притворялась, будто служу порядку, будто бы хочу сделать этот мир чуть правильней и лучше. На самом деле, и вы, и я знаем правду: я — монстр. Убийца. Я делала вещи, которые не укладываются в голове обычного человека — такого, как вы. Если бы вы знали обо мне то, что я так тщательно охраняла, то бежали бы от меня со всех ног. А может, приставили бы мне пистолет к виску и нажали на курок. В том случае, если ваша работа связана с хитросплетениями человеческого сознания, вы бы наверняка захотели разложить меня на составляющие, понять, что сделало меня чудовищем.
Но никто из вас бы не смог полюбить меня — зная, кто я и что я. Мне сложно вас в этом обвинить. Я не осуждаю тех, кто хотел бы уничтожить меня, сбросив мне на голову пол тонны тротила — так, чтобы от меня осталась лишь огромная зияющая дыра в земле. Все, что я пытаюсь сказать — это то, что мне повезло. Вот и все.
Я встретила человека, который понял и принял меня полностью, со всем моим багажом, потому что был точно таким же, как я.
Я провела с ним два дня, за которых я готова отдать жизнь. За них я готова отдать даже больше.
– У нас бы получилась отличная семья, – мечтательно сказал Джонатан, глядя, как я смываю со стола следы крови. – Мы бы завели детей...
– Никогда не хотела детей, – я выжала губку в железную посудину. Палец у меня все еще болел — даже сквозь резиновую перчатку было заметно, как он опух. – Может, лучше собаку?
– Только не собаку, нет, – возразил Джонатан. – Они умирают. Хотите вина? – неожиданно предложил он. – Отметим первое совместное дело.
Тогда, должно быть, не было и полудня, однако я согласно кивнула. Он открыл один из шкафов и достал бутылку красного и два бокала.
На его белой рубашке не было ни единой капли крови. Для этого, я знаю, нужен особый талант. Жаль, что никто, кроме меня, его не мог бы оценить. Мы соединили бокалы, не отрывая друг от друга взгляда.
– Я хочу вам что-то показать, – сказал он, сделав глоток. – Этого никто не видел, кроме Эда. Я думаю, вам понравится.
Джонатан прошел к двери в глубине комнаты и поманил меня за собой. Я была заинтригована: что может быть более тайным, чем домашняя операционная, совмещенная с моргом? Однако реальность превзошла все мои самые смелые ожидания.
Когда щелкнул выключатель, поначалу я ничего не видела: свет был так ярок, что заполнил все вокруг, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы начать различать предметы. Точнее — изображения на стенах. Вся комната была увешана фотографиями женских рук. Я медленно повернулась вокруг своей оси, впечатленная увиденным. Руки здесь были самые разные — черные и белые, с пальцами тонкими и длинными и, наоборот, короткими и толстыми. На некоторых руках пальцев не хватало, другие были украшены татуировками, третьи — яркими кольцами и лаком для ногтей.
– Это все ваши? – спросила я, избегая произносить слово «жертвы». Ведь это бы означало, что я считала его маньяком, убийцей. В его ответном взгляде я прочитала благодарность.
– Я знал, что вам понравится, – сказал он. – Да, они все мои, – в голосе Джонатана звучала гордость, словно у коллекционера, чью коллекцию оценили по достоинству.
– Сколько их? – поинтересовалась я.
– Семьдесят одна. Стефанию и Эдварда я не считаю – их фотографий здесь, разумеется, нет.
– А где они сейчас? – я продолжала всматриваться в фотографии. Руки могут рассказать о человеке порой даже больше, чем несколько томов уголовного дела. Достаточно просто взглянуть на них – внимательно и без спешки, рассмотреть трещинки, мозоли пятна, которые оставила жизнь, и человек раскрывается перед вами подобно книге. Если вы хотите, чтобы о вас ничего не узнали — скрывайте свои руки. Лично я так делаю почти всегда.
– В разных местах, – Джонатан тоже оглянулся по сторонам, словно впервые увидел эти фотографии. – Я ведь много путешествую.
– И вас никто никогда не заподозрил?
Он отрицательно покачал головой.
– У меня нет своего почерка, – сказал он, и в его голосе послышался оттенок хвастовства.
Это значило, что властям трудно поймать его, ведь если убийства не связать друг с другом – общим мотивом или похожей схемой, игрок останется безнаказанным. – Я люблю импровизировать. Эту, – он кивнул на фотографию черных мозолистых рук, – я убил в Лондоне. Цветочница, шла домой с работы. Я сломал ей шею. А вот эта дурочка сама подставилась: тайно пробралась ко мне в номер в Сиднее и забралась в постель. Я задушил ее и бросил тело в океан – из моих окон на него открывался такой отличный вид...
Он продолжал рассказывать, когда я вдруг увидела то, от чего мое сердце остановилось, и в голове на секунду отключился звук. Я моргнула и подошла ближе, молясь высшим силам, чтобы глаза мне солгали, чтобы увиденное оказалось ошибкой. Но ошибки не было. На большой цветной фотографии я видела руки моей сестры. Кольцо, идентичное тому, что я никогда не снимаю, виднелось на безымянном пальце ее левой руки.
– А эта? – я не узнала свой голос.
– Прага, декабрь 2006-го, – тут же вспомнил Джонатан с явным удовольствием. – Я подсел к ней в кафе. Кроме нас, там была всего пара посетителей, да и те не обращали никакого внимания на столик в углу. Я подлил ей в вино экстракт аконита. Фотография получилась очень красивая, правда? Там был такой мягкий свет, и еще отблески рождественских гирлянд... Я забрал с собой ее документы — мне было интересно узнать, назвала ли она мне свое настоящее имя или нет? Как же ее звали... – Джонатан щелкнул пальцами, вспоминая.
– Мира, – вырвалось у меня. – Ее звали Мира.
Он кивнул, точно внезапно вспомнив.
– Точно! Мира...
– Она была моей сестрой.
Внезапно с моих глаз словно упала пелена. Я больше не видела в его взгляде понимания и готовности разделить груз моего прошлого. Связь между нами, которую я ощущала почти физически, словно начала слабеть, растворяться. Джонатан по-прежнему улыбался мне, но теперь в его глазах не было и тени любви или понимания. В самой глубине омута, куда я позволила себя затянуть, плескалось чистое, ничем не замутненное безумие.
– Мне так хочется сказать вам, что мне жаль, Ева, – мягко сказал Джонатан. – Но правда в том, что мне на нее плевать. Ваша сестра — просто еще один снимок на этой стене.
Мне стало трудно дышать. Значит, вот что бывает, если крадешь чужую мечту? Ведь это мне, а Мира хотела встретить человека, который стал бы для нее всем, заслонил целый мир, растворил в себе… Все, о чем мечтала я, это найти того, кто убил мою сестру, и уничтожить его. О том, как буду стоять над ним, а он — молить о пощаде. Но реальность и мечта редко имеют между собой много общего. Впрочем, куда хуже, если они переплетаются между собой так, что больше не разорвать.
Перед глазами плыло. Джонатан подошел ближе. В его глазах было столько нежности, что у меня сжалось горло. Он коснулся моей щеки.
– Могу я увидеть ваши руки, Ева? – мягко спросил он. – Обе одновременно. Пожалуйста!
Мои пальцы все еще сжимали ножку бокала с вином, и Джонатан аккуратно разомкнул их, вынул стакан и поставил на пол (свой он предусмотрительно оставил в другой комнате). Я позволила ему это сделать: в голове шумело, а колени подкашивались.
– Наверное, не стоило вам пить на голодный желудок, – сочувственно сказал Джонатан. Он крепко обхватил меня за талию, и это оказалось очень кстати: я не чуяла под собой ног. – Я не сказал вам главного, – его голос доносился до меня словно через слой ваты. – Случайные жертвы – как случайный секс, просто выброс адреналина, не более того. Гораздо интересней убивать медленно, не вызывая ни малейших подозрений. Это так интимно – сделать это с тем, кто доверяет тебе, возможно, даже любит, – он поцеловал меня в висок. – С такой, как вы.
Мое сердце на миг остановилось.
– Моя милая Ева... – голос Джонатана обволакивал меня лаской. – Скажите мне, как вам нравится умирать?
Мне было трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы вымолвить хоть слово. Джонатан аккуратно посадил меня у стены и снял с моих рук перчатки – палец за пальцем, сначала одну, потом другую. Говорят, в изнасиловании нет ничего сексуального – только жестокость, и унижение, и боль. И технология здесь не имеет значения. То, что делал сейчас со мной Джонатан, было насилие как оно есть.
– Какая красота, – искренне сказал он, с вожделением поглаживая мою беззащитную, обезображенную шрамами ладонь. Потом повернул среднюю часть колечка вокруг своей оси. – Знаете, этот снимок будет просто украшением моей коллекции! Я повешу его рядом с фотографией вашей сестры, чтобы вы были вместе и после смерти.
Мне было так больно, что я едва дышала. Должно быть, это болело разбитое сердце.
– Вы же говорили, что любите меня... – с трудом выдавила я.
Он посмотрел на меня серьезно и искренне.
– Это правда, – подтвердил он, поглаживая меня по голове. – Все, что я вам говорил, правда. Каждое слово. Я люблю вас.
– Тогда почему?..
– Именно поэтому, – он сел рядом на пол и бережно положил мою голову к себе на грудь. – Вы слишком дороги мне, чтобы я позволил вам решать: уйти или остаться. Я не хочу, чтобы вы предали меня своей смертью. Не хочу вас потерять...
– Вы психопат, – рассердилась я. – Совершенно свихнулись на своей чертовой собаке. А ведь мы могли быть вместе, Джонатан – навсегда. Разве вы не видите – мы созданы друг для друга…
Он тихо рассмеялся, устраивая меня поудобней – положил, как печать, на сердце свое... Я ощутила, как сознание снова начинает уплывать.
– Мы и будем вместе, – сказал он так, словно объяснял очевидное бестолковому ребенку. – Вы останетесь со мной – навсегда. Я никогда не забуду вас, Ева.
– Жаль, что не могу сказать того же.
Джонатан положил мою руку к себе на ладонь, словно пытаясь увидеть на ней тайный знак. Как перстень, на руку свою...
– Этот яд действует очень медленно, – объяснил он. – Вы будете в сознании еще долго-долго — почти до самого конца.
Меня пронзил моментальный приступ паники.
– Я не хочу умирать, – призналась я. – Прошу вас, отмените это! Ведь это еще можно отменить?
Но Джонатан с сожалением покачал головой.
– Увы, – сказал он. – Я всегда очень точно рассчитываю дозы. Смотрите, в прошлый раз у вас пострадал всего один палец, – Джонатан нажал на подушечку моего безымянного пальца, но я ничего не ощутила. Значило ли это, что конец близок? Но Джонатан развеял мои сомнения. – Скоро приступ пройдет, – продолжил он. – Вам снова станет легче, но ненадолго. Реакция уже необратима. Если я сейчас отпущу вас, вы проживете еще пару дней, – максимум три, – но будете очень мучаться, особенно в самом конце, когда начнут отказывать органы. А я не хочу, чтобы вы страдали так долго...
– Откуда вы так много знаете о ядах?
Не то чтобы я и правда хотела услышать ответ на этот вопрос. Просто во мне все еще теплилась безумная надежда на то, что все это — какой-то розыгрыш, будто все не на самом деле.
Джонатан небрежно пожал плечами.
– Вычитал в интернете. Просто удивительно, как легко там найти все нужное — и информацию, и вещества... К тому же у меня была масса возможностей потренироваться.
Почему-то это не просто убедило меня, но погасило последнюю надежду.
– Вы сейчас убьете меня? – спросила я, будто это и так не было очевидно.
Он кивнул.
– Скажите, когда будете готовы.
Я прислонилась лбом к его шее. В кармане у меня была одна вещь, которую я на всякий случай взяла в спальне наверху. Таким как мы ведь всегда нужно быть начеку. Например, на тот случай, если вас предаст мужчина всей вашей жизни. Сейчас, когда головокружение начало проходить, похоже, я смогла бы ею воспользоваться.
– Джонатан... – проговорила я, сжав маленький предмет в пальцах и аккуратно вытаскивая его из кармана. Я давала ему все богатство дома моего за любовь, но была отвергнута с презрением. – Вы безумный мерзавец.
Он хмыкнул, будто я отвесила ему комплимент.
– Знаю, – довольно ответил он.
– Но я люблю вас, – добавила я. – И я вас прощаю.
С этими словами я воткнула ему в шею шприц со снотворным.
21
Если вы спросите меня, жалею ли я о чем-нибудь в наших с Джонатаном отношениях, я однозначно отвечу «нет». Нет ни одного кадра, ни единой секунды, которые бы я изменила, представься мне вдруг такая возможность. Даже зная, что он убьет меня, я бы не помыслила о побеге. Встретить его, полюбить и зажечь в нем ответное чувство, – все это было счастьем, абсолютным, всепоглощающим, смертельным.
Когда он обмяк в моих объятиях, я перетащила его в операционную и положила на стол. Знаете ли вы, как тяжело втащить на возвышение взрослого бессознательного мужчину ростом около двух метров и весом не меньше девяноста килограммов? Особенно если вы — женщина, ослабленная ядом и предательством.
Однако я справилась. Порой необходимость достичь цели просто не оставляет нам выбора. Среди инструментов нашлось все, что мне было нужно — не пришлось даже подниматься наверх, в комнату. Устроив Джонатана на месте, я плотно привязала его к столу скотчем. Руки я прикрепила особенно тщательно – в предстоящем спектакле им предстояло сыграть заглавную роль. Все это время Джонатан оставался без сознания – его лицо было мирным, точно у спящего ангела. Не сдержавшись, я поцеловала чистый лоб и сомкнутые ресницы, погладила скулы, обвела кончиками пальцев контур его красивого рта... Что скрывать, напоследок мне ужасно хотелось взглянуть еще хоть раз на это прекрасное тело без одежды, однако времени для таких вещей просто не оставалось. Сцепив пальцы в замок, я соединила локти и резко ударила Джонатана в диафрагму.
Его тело судорожно дернулось, однако сознание не вернулось; Джонатан лишь издал мучительный для слуха звук — то ли кашель, то ли стон. Я поднесла к его носу ватку, смоченную в нашатырном спирте, и ресницы Джонатана задрожали, обнажая белки глаз.
– Просыпайтесь! – я похлопала его по щеке, а потом еще раз ударила – на этот раз в низ живота. Однако это тоже оказалось бесполезно. Должно быть, я немного переборщила со снотворным. Ведь, в отличие от Джонотана, у меня был свой почерк, а мой опыт не включал работу с наркотическими веществами.
На меня снова накатила дурнота и, боясь упасть со стула, если вдруг потеряю сознание, я присела на пол у стены. Реальность перед моими глазами заколыхалась, а потом наступила темнота.
Не знаю, как долго я была не в себе, однако когда сознание вернулось, оказалось, что Джонатан уже очнулся и с нетерпением ждет моего пробуждения.
Судя по тому, что скотч кое-где натянулся, он пытался освободиться, однако его движения лишь истончили липкую ленту, заставив ее сильнее впиться в его кожу.
– Должен признаться: я впечатлен, – сказал он, едва я открыла глаза. – Как вы меня сюда подняли, суперженщина?
Приятно было видеть, что неожиданная рокировка не испортила его настроения.
– У меня есть свои секреты, – скромно сказала я, подходя к столу. – Как вы себя чувствуете?
– Все болит, – признался он. – Вы что, меня били?
Я погладила его по голове.
– Я просто пыталась привести вас в чувство.
Джонатан улыбнулся мне открыто и доверчиво, точно ребенок, не ожидающий подвоха.
– Что вы собираетесь со мной делать? – спросил он. – Знаете, я ведь солгал вам насчет яда. Противоядие у меня есть. Если отпустите — я его вам дам.
С неодобрением взглянув на него, я осуждающе поцокала языком.
– Какой некрасивый блеф, Джонатан! – укорила его я. – Как не стыдно.
Он смешно сморщил нос.
– Нет, вы и правда порой как моя мама. Страшно представить, как она разозлится, если я завтра не приеду на торжество. Все-таки сорок лет со дня свадьбы…
– Я думала, она умерла, – заметила я. – Или это была очередная импровизация?
– Простите, – в его голосе прозвучало искренне раскаяние. – Я ужасный лжец. Порой я просто не могу себя контролировать.
– Полагаю, ваш отец тоже жив-здоров?
– Надеюсь, – Джонатан хитро улыбнулся. – А я полагаю, вы не знаете, что такое Гугл? Неужели вы даже не собрали обо мне информацию? Ужасно самонадеянно с вашей стороны!
Я наклонилась, словно чтобы поближе рассмотреть его лицо.
– Обычно я куда осторожней, – сказала я. – Но тут захотелось немного... сымпровизировать. Вы такой особенный, Джонатан! Я просто не могла обойтись с вами, как с другими.
– А как с другими? – живо заинтересовался он. – Каков ваш обычный план?
Я склонила голову, с интересом глядя на него. Будь у меня хотя бы одна-единственная возможность сохранить его тело и сознание в целости, я бы воспользовалась ею без колебаний. Но Джонатан Хейес убил мою сестру, а я искала его слишком долго.
– Серная кислота, – призналась я. – Только обычно я не жду смерти, прежде чем начать, – я погладила его по груди. – Говорят, это очень больно.
Джонатан легко рассмеялся.
– Я так и знал! – удовлетворенно сказал он. – У вас на правой руке — кислотный ожог. Значит, дорогая сестра ни при чем?
От боли и тоски по Мире у меня на миг сжалось сердце.
– Моя дорогая сестра считала, что я должна научиться убирать следы своего увлечения. После того случая с родителями, – пояснила я. – Они ведь собирались сделать ужасную вещь, Джонатан, они хотели развестись… Ну как я могла это допустить? Ведь это бы нарушило правильный порядок вещей, изменило жизнь нас, их дочерей, к худшему. Вы ведь понимаете, как может искалечить сознание ребенка подобная травма?
– Понимаю, – ответил он. Выражение лица у него при этом было нечитаемое, и это раздражало. Но мне нужно было высказаться, разложить все по полочкам. Ведь даже правота порой нуждается в адвокате. Так что я продолжила.
– Мира сразу поняла: меня не изменить. Да и зачем? Я ведь просто хочу, чтобы мир стал лучше. Никаких преступлений, неверности, предательства… Я хочу, чтобы люди думали прежде, чем совершить зло.
– Вы хотите, чтобы вас боялись? – уточнил Джонатан.
Я с досадой покачала головой.
– Дело ведь не во мне, Джонатан! Пускай боятся, кого хотят – родителей, соседей, бога, дьявола… Главное, чтобы они поступали правильно.
Джонатан щурится от света – а может, потому, что я его забавляла. Не уверена.
– А почему вы думаете, что можете решать, что для них правильно? Помню, об этом меня спрашивал мой психиатр… Незадолго до того, как умереть, – Джонатан ностальгически вздохнул. – Так кто назначил вас судьей?
Я наклонилась и поставила руки на его предплечья, чувствуя, как напрягаются его мышцы, как Джонатан весь подбирается, точно для прыжка. Он был распят и беззащитен, но отнюдь не безопасен. Даже сейчас, приговоренный, Джонатан все еще не верил, что все кончено. Похоже, считал, что все это – какая-то забавная ролевая игра. На что он окажется способен, когда поймет, каким будет ее финал?
– Сестра учила меня не бояться своей правоты, – сказала я. – И всегда слушать свое сердце.
– И что оно вам сейчас подсказывает, Ева? – теперь Джонатан открыто насмехался надо мной. Его ухмылка была совершенно дьявольской. Как я могла даже подумать, что мы с ним – единое целое?
Я поцеловала его в лоб, словно прощаясь с мечтой.
– Оно подсказывает мне, – сказала я, глядя в безумные темные глаза, – что я должна вас остановить, Джонатан.
Его лицо посерьезнело.
– Похоже, ваша сестра была очень мудрой, – заметил он. – Жаль, что я не смог узнать ее поближе.
Согласно кивнув, я продолжила.
– Мира говорила мне: «Наказание всегда должно быть равным преступлению. Иногда смерть — далеко не самое страшное», – я помолчала, вглядываясь своего прекрасного пленника. – Так что я хочу преподать вам урок.
– О, – выдохнул он уважительно. – Похоже, мне повезло. Вы ведь придумали для меня что-то особенное?
Я торжествующе наклонила голову.
– Разумеется. Во-первых, я сохраню вам жизнь, – сделав эффектную паузу, я от души насладилась сменой выражений его лица — удивлением, недоверием, безумной надеждой, – прежде чем продолжить. – Я даже сама вызову полицию, когда буду уходить. Вы решите — валить все на меня или самому стать звездой новостей, – теперь он слушал так внимательно, что повисшее в воздухе напряжение можно было резать ножом. – Я где-то читала, что всем серийным убийцам хочется признания. Вам хочется признания, Джонатан?
– У меня и так есть признание, – небрежно ответил он. – И любовь поклонников. И даже семья. Прекрасная, образцово-показательная семья — заботливые родители, братья, сестры... Никакой дурной наследственности, никаких детских травм. Как говорил мой первый доктор, совершенно не с чего было становиться таким психопатом.
– Вы забываете о своем таланте, – напомнила я. – Это ведь нелегкая ноша.
– О нет, – возразил он. – Музыка – единственное, что позволяет мне не сойти с ума окончательно. Так что я не думаю, что дело в моих способностях. Просто я таким родился. Я всегда знал, что со мной что-то не так. Я был не таким, как другие, я был...
– Особенным? – это было мне до боли знакомо.
Мы понимающе улыбнулись друг другу.
– Да, – признался он.
Я наклонилась к его уху.
– Когда я закончу с вами, Джонатан, – я поцеловала нежную кожу на его виске, – вы уже больше не будете таким особенным.
Потом я отступила и взяла молоток. Не слишком изящно, конечно, но для моих целей этот грубый инструмент подходил просто идеально. Лицо Джонатана не просто побледнело — посерело, а глаза расширились от ужаса. Мне всегда импонировало, до чего быстро он соображал и как легко ухватывал суть вещей. Вот и на этот раз Джонатан все сразу понял.
– Нет, – лихорадочно забормотал он, явно отказываясь верить в происходящее. – Нет, нет, нет! Пожалуйста, только это! Лучше просто убейте меня, Ева, умоляю!
Я бросила на него сочувственный взгляд и подняла молоток.
– Разожмите руку, Джонатан, – посоветовала я. – Иначе я сразу раздроблю вам весь кулак.
Его крики были для меня словно музыка.
22
Возможно, вы ожидаете хэппи-энда. Если бы мы снимали кино, я непременно бы нашла противоядие – вырвала бы его из Джонатана пытками – и непременно бы успела принять до того, как мое тело начало разрушаться. А может, освободила бы Джонатана, и мы бы простили друг друга за все, уехали за тридевять земель и взяли себе новые имена. Например, мистер и миссис Хайд. Вдвоем бы мы терроризировали весь свет, пока один из нас не прокололся и не потянул на дно обоих. На такой случай бы мы непременно подготовили что-нибудь яркое и запоминающееся — например, двойное разоблачение с последующим двойным самоубийством.
Но в жизни ведь не скажешь «Стоп, снято, давайте еще один дубль!». В реальной жизни на все дается только один реальный шанс. Мне кажется, мы с Джонатаном оба использовали его на все 100%.
Потому что когда все было кончено, и я наклонилась к его бледному, залитому слезами лицу, Джонатан сказал мне лишь одно: «Спасибо». А потом, с трудом улыбнувшись, добавил: «Фригидная сучка».
Я ответила, что тоже люблю его, и ушла умирать.
Вы спросите, страшусь ли я смерти? Нет, нисколько. Я видела ее много раз, и, в отличие от Джонатана, который хочет контролировать ее приход, не боюсь ей подчиниться. Ведь теперь я точно знаю: Бог есть. Он преподнес мне так много – дар любви и возможность сделать мир чуточку лучше, и я не подвела его. Я верю: теперь он подарит мне тишину.
КОНЕЦ
________________
Примечания:
*Бела Барток (1881 — 1945) – венгерский композитор. Родился в Трансильвании в семье школьной учительницы.
**Триада Макдональда – сформулированный Джоном Макдональдом в 1963 году в статье «Угроза убийства» набор из трёх поведенческих характеристик — зоосадизм, пиромания и энурез, который он связал с предрасположенностью к совершению особо жестоких преступлений.
***Возлюбленный мой принадлежал мне, а я — ему. Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною было — любовь... Положил меня, как печать, на сердце свое, как перстень, на руку свою... Я давала ему все богатство дома моего за любовь, но была отвергнута с презрением... – Ева цитирует «Песнь песней Соломона» (30-я часть Танаха, 4-я книга Ктувим, каноническая книга Ветхого Завета, приписываемая царю Соломону).