Рисунок к повести - ven_hvostoroga
От автора: по размеру «Я слышу тишину» - повесть, по жанру – триллер, по сути – любовный роман. Про маньяков. Я немного расскажу о ней.
Эта история родилась из «Варварского аллегро» Белы Бартока. Этот прекрасный композитор совершенно не виноват в том, что под его музыку мне представились два серийных убийцы, слаженно работающих в четыре руки. За четыре дня я написала сто тридцать страниц, а потом долго приставала к знакомому гештальт-терепевту: не намудрила ли с психологией маньяков? Мне было интересно: что случится, если два серийных убийцы увидят идеальную жертву друг в друге? А если запереть их вместе, как пауков в одной банке?.. Вот об этом я и написала. «Я слышу тишину» – история-обманка. Она начинается как классический любовный роман: там есть скромная, немного странная героиня, прекрасный, таинственный герой, дворцы и вертолеты. Но очень скоро все изменится, и герои снимут маски, оказавшись довольно жуткими персонажами. Среди предупреждений мне придется назвать определенное количество эротических сцен, одно матерное слово, религиозные темы и жестокость (впрочем, мне удалось обойтись без лишней графичности).
Мне говорили, что идея повести напоминает одну из историй Поппи Брайт, которую я не читала, и одну из сюжетных линий сериала «Декстер», который я не смотрела. На самом деле, мне ближе Тим Кринг со своими «Героями», киножуть «Близнецы-убийцы» и «Четыре сына доктора Марча» Бриджит Обер. В любом случае, у меня получилось то, что получилось. И я буду рада, если после такого вступления вам все еще захочется это прочитать.
Я СЛЫШУ ТИШИНУ
Часть 1
Лично я считаю, что Бог есть. Да и как можно думать иначе? Ведь он подарил мне встречу с Джонатаном.
С самой первой секунды я знала, что это он. Тот самый. Единственный. Двадцать шесть лет мое сердце качало кровь, чтобы замереть в тот момент, когда наши глаза впервые встретились. Двадцать шесть лет ноги делали шаг за шагом, приближая меня к главному мужчине моей жизни.
Когда я думаю, что нашей встречи могло бы и не произойти, меня охватывает ужас. Ведь каков был шанс на нее? Один из миллиона? Один из миллиарда? Но мы все-таки нашли друг друга. Вот почему я думаю, что Бог есть. Ведь даже такие как мы заслуживают немного счастья.
1
На первом московском концерте гениального Джонатана Хейеса я оказалась случайно. Впрочем, можно ли назвать случайностью то, что предопределено свыше?
Если честно, я мало что смыслю в классической музыке, но моя подруга Кристина хотела выгулять новое платье, а ее приятель Виктор располагал лишним билетом, так я не смогла отказать. К тому же, Виктор сказал, что знаком с артистом и может нас ему представить. На этом месте Кристина посмотрела на меня так умоляюще, что мое сердце дрогнуло. Ей вообще позволено чуть больше, чем другим. С момента смерти моей сестры она все время была рядом и, можно сказать, заменила мне ее. Надеюсь, дорогая сестра, если ты меня слышишь, мое признание не слишком тебя шокирует. Ты ведь всегда переживала, что из-за своего характера я навеки останусь одна.
Так вот, Кристину мой характер не смущает. Она легко принимает во мне то, что отталкивает других. Тот же Виктор, я знаю, считает меня чокнутой. Видели бы вы, какую унылую рожу он скорчил, когда понял, что и правда согласилась с ними пойти.
В ожидании концерта мы сидели в моей квартире на Маяковке и пили красное вино. От дома до концертного зала – рукой подать. Времени на подготовку было достаточно.
Воспользовавшись возможностью, я извинилась и отправилась привести себя в порядок, а также выбирать подходящее случаю платье. Сквозь приоткрытую дверь до меня доносились приглушенные голоса: Виктор и Кристина обсуждали меня, казалось, совершенно не беспокоясь о том, что я могу их слышать.
– Поверить не могу, что ты считаешь ее подругой, Крис! – сказал Виктор. – Она же просто ненормальная! Подумать только: заставила меня надеть бахилы, да еще проверила, чисто ли я вымыл руки! Что тут у нее, операционная?
Кристина рассмеялась.
– Относись к этому проще, Вик! Ева просто любит порядок. И не ставь, пожалуйста, бокал на стол – тебе же дали для него подставку!
Я неодобрительно покачала головой. Меня раздражает, когда люди сокращают имена. Знаю, знаю, им кажется, что этим они показывают свое расположение, но не стоит путать приязнь с фамильярностью. Как хорошо, что мое имя сократить нельзя! Это значит, я всегда могу контролировать дистанцию, на которую подпущу остальных. И поверьте, она будет немалой.
Пока Кристина с Виктором пили мое вино, и, полагаю, пачкали мой прекрасный стеклянный столик винными разводами, я приняла душ, а потом, надев резиновые перчатки и насыпав в ванную дезинфицирующего средства, тщательно ее вымыла. Просто поразительно, сколько мерзости мы носим на своих волосах и коже!
В моей жизни не было случая, чтобы я оставила бы за собой беспорядок. Кристина права: я не терплю хаос. Порядок ведь как карточный домик: вытащи всего одну карту из основания, и все тотчас же рассыплется.
К тому же, привычный порядок вещей успокаивает меня и настраивает на благожелательный лад. Главное — никогда не отступать от раз установленных правил. Так что для начала я бросила использованные полотенца в дезинфектор. Просто чудесно, что однажды мне пришла в голову идея им обзавестись – теперь можно быть уверенной в чистоте своего белья!
После этого я привела в порядок волосы: провела по ним щеткой ровно сто раз и, вбив в корни восемь капель средства для объема, сушила их феном две с половиной минуты.
Затем наступила очередь ухода за лицом. Расставив баночки перед собой, я мысленно произнесла их названия – точно командир, что проводит среди солдат перекличку — и лишь затем приступила к нанесению косметики. Сначала – средство для умывания без цвета и запаха. Тщательно намылить, смыть, повторить три раза. Затем — мягкий пилинг. Нанести круговыми движениями (сто по часовой стрелке, сто — против), оставить на сто секунд, смыть. Кожа должна скрипеть от чистоты! После этого – маска для лица, сначала — увлажняющая (три минуты), затем — успокаивающая (три минуты). Это необходимо, чтобы кожу не стягивало. Потом все просто. Лифтинг-ампула, сыворотка, крем для глаз и отдельно — для лица, с легким тонирующим эффектом — чтобы не было жирного блеска. Расчесать брови, завить ресницы, втереть каплю бальзама для губ. Декоративной косметикой я не пользуюсь — ненавижу ощущать на лице слой грязи. К тому же, яркий макияж выглядит вызывающе, что приличной девушке совершенно ни к чему. Так что я пользуюсь методом Скарлетт О'Хара (та еще развратница, конечно, но перенять кое-что дельное от нее можно) – пощипать скулы, покусать губы. Моей тонкой коже этого вполне достаточно, чтобы обрести легкий цвет.
Еще раз придирчиво оглядев себя в зеркало и оставшись довольной результатом, я переставила все свои тюбики и флакончики в специальный шкафчик для косметики – теперь они стояли строго по росту и размеру.
К тому моменту, как я выбрала платье и украшения, мои гости уже допили бутылку вина и начали шарить в холодильнике. Точнее, Виктор начал. Кристина знает: я не переношу, когда трогают мои вещи без разрешения. Должно быть, алкоголь здорово ударил ей в голову, раз она допустила подобное. Впрочем, поиски вряд ли привели Виктора к удовлетворительному результату.
– Ну и ну, Крис, – донеслось до меня. – Твоя подружка хоть что-нибудь вообще ест? Может, она все-таки робот?
Я мысленно порадовалась тому, что еще утром разгрузила холодильник от всего лишнего. Вряд ли то, что я хранила в нем последние пару дней, возбудило бы у Виктора аппетит…
Платье у меня цвета чайной розы, узкое, до колена, туфли – классические лодочки с закрытым носком: торчащие из прорезей пальцы выглядят неряшливо и вызывающе. Мне нравится, как одевалась Грейс Келли: платья пастельных цветов, закрытые туфли, нитка жемчуга, безупречная укладка. Кристина говорит, я чем-то на нее похожа. Только волосы у меня темнее: травить их красителями – обман, на который я не пойду. Ведь достаточно чуть-чуть не уследить – и он тут же раскрывается. А я не люблю, когда меня ловят на лжи.
Последний штрих — перчатки. Никогда не выхожу без них из дома. Перчаток у меня множество — самых разных цветов и фактур, на все времена года и случаи жизни. Выбирая подходящие, краем уха я продолжала следить за разговором – уже с меньшим раздражением. Как я уже говорила, привычные действия меня успокаивают.
– Ну и какой он, этот Джонатан? – спрашивала Кристина. Голос ее звучал немного громче, чем обычно, а согласные звуки слегка потеряли четкость. Наверное, нужно было купить какой-нибудь закуски, но, право, у меня на это сегодня совершено не было времени. – Вы ведь близко знакомы?
– Не слишком, – ответил Виктор. – Он никого не подпускает близко. Я слышал, что... – Виктор понизил голос, и мне пришлось затаить дыхание, чтобы услышать остальное. Впрочем, до моего слуха дошло далеко не все: мне удалось разобрать лишь что-то похожее на «буквально довел до безумия своей холодностью». Мгновенная вспышка раздражения меня удивила – какое мне дело до викторовых сплетен? Какое мне дело до того, о ком он говорит?
– Да что ты?! – ахнула Кристина. – Ох, это же просто чудовищно!
Ее «чудовищно» прозвучало так, будто она имела в виду «восхитительно». В этом она вся: чем ужаснее, гаже и отвратительней история, тем сильнее кристинино любопытство. Порой я удивляюсь, что нас с ней вообще связывает.
– Это вряд ли – просто секс его не интересует, вот и все, – сказал Виктор. Его бокал стукнулся о столик – должно быть, он совершенно забыл о подставках для стаканов. – Мне кажется, Джонатан вообще не любит людей. Он летает только на частном самолете, чтобы не сталкиваться с другими пассажирами, и никогда не ест в ресторанах – считает, что это негигиенично... Везде возит за собой повара... Знаешь, Крис, мне сейчас только пришло в голову... Должно быть, его дом выглядит в точности как...
На этом Виктор повернулся и, увидев меня, так и застыл с открытым ртом. Как я и ожидала, бокал стоял просто на столе, пятная безупречно-чистое стекло разводами. Наклонившись, я молча взяла его за тонкую ножку и переставила на подставку.
– Ух ты, – сказал Виктор, не отрывая от меня взгляда.
– Я готова, – сообщила я, обращаясь к Кристине. Меня раздражали откровенные разглядывания ее приятеля, и я с трудом сдерживала рвущуюся с языка резкость. – Мы не опоздаем?
Кристина поднялась на ноги. Не очень твердо.
– Мне нужно пописать, – к моему неудовольствию, она сообщила это на всю комнату. – И поправить макияж. Не шалите тут! – и, погрозив нам пальцем, направилась вон из комнаты.
Отвернувшись от Виктора, я уставилась на свои перчатки.
– А знаешь что? – вдруг сказал он. – Думаю, Джонатан будет от тебя в восторге.
2
Мы едва не опоздали к началу.
Джонатан ведь не рок-звезда, а серьезный музыкант. Королевская точность для таких, как он, обязательное условие. Так что ровно в девять свет погас, дирижер сверкнул своей палочкой в свете софитов, и зал замер. Из-за кулис вышла маленькая фигурка, одетая в смокинг, и легким прогулочным шагом направилась к огромному черному роялю, что стоял посреди сцены. При виде нее мое сердце тревожно замерло. Наверное, это до ужаса страшно – выйти в центр такого огромного пространства, окруженного тьмой зрительного зала, где вас видят все, а вы, ослепленный светом софитов, – никого. Но стоит вам склонить голову в поклоне, и тьма оживает, взрываясь хлопками тысяч ладоней. Аплодисменты звучат так, словно стая огромных птиц вот-вот спикирует вниз, привлеченная беззащитной мишенью. Аплодисменты звучат как выстрелы. Мне грезилось, что всего один неверный шаг, одна фальшивая нота – и черный костюм Джонатана взорвется фонтанчиками алых брызг от попавших в тело музыканта пуль.
И я закрыла глаза.
Мне было так ужасно, нестерпимо страшно, что я даже не знаю, как прошел концерт. Я не слышала ни единой ноты, а перед глазами, когда я их все-таки открыла, танцевали огненные пятна.
Кристина потом говорила, что я будто бы впала в ступор и не отвечала на внешние раздражители – просто смотрела вниз, словно завороженная. Возможно, подруга бы даже вывела меня вон, но Виктор неожиданно воспротивился. Сказал, что не в первый раз наблюдает такую реакцию, и чтобы Кристина перестала наконец хлопать надо мной крыльями и оставила в покое.
Я не слышала ни звука, но запомнила каждую деталь. Как Джонатан улыбается залу, словно в нем нет и тени страха. Как идет к роялю. Как касается клавиш кончиками пальцев... А потом он вдруг поднял глаза и с улыбкой посмотрел ровно туда, где сидела я.
Моя покойная сестра говорила, что у каждой девушки существует свой эталон мужчины, недостижимый идеал, к которому все остальные, при всех своих достоинствах, не могут и приблизиться. У нее такой идеал был. Стоило мне спросить, и она с готовностью закрывала глаза и начинала: «Ему слегка за тридцать. Высокий, худощавый, волосы темные и чуть длиннее, чем положено. Возможно, он музыкант или художник – у него очень артистическая внешность. Глаза у него такие темные, что в них страшно взглянуть – утонешь, как в омуте. Ресницы длинные, как у девчонки, а губы пухлые и изогнуты так, будто он вот-вот рассмеется. А его улыбка, Ева! От этой улыбки все просто замирает внутри!». Она могла продолжать часами – воспевать его голос и походку, чувство юмора и умение одеваться, щедрость и легкий нрав... Портрет, который она рисовала, был таким ярким, что даже мне с моим отсутствием фантазии было легко представить мужчину мечты моей сестры.
Не знаю, встретила ли Мира в итоге свой идеал – мне мало что известно о финальных днях ее жизни. Говорят, в тот последний вечер в Праге, где она умерла, ее видели с каким-то незнакомцем. Но вечер был предновогодний, так что никто, разумеется, не отметил его особых примет. Накануне смерти она позвонила мне по телефону. Помню, как Мира сказала: «Я знаю, что-то грядет, Ева. Что-то особенное, какой-то перелом в моей жизни. Надеюсь, он будет счастливым».
Когда Миру нашли, ее тело уже начало коченеть. Хозяин кафе решил, что она просто выпила лишнего и прилегла на стол подремать. Он и не удивился – праздник же! При вскрытии выяснилось, что у нее отказало сердце.
Документов при ней не оказалось, и Мира пролежала неопознанной в пражском морге два дня, пока друзья, к которым она уехала отмечать Новый год, впервые за долгие годы оставив меня одну, не спохватились и не начали ее искать. Мирины документы принес в полицию человек, живший в двух кварталах от кафе. Сказал, ему бросили их в почтовый ящик.
Ее смерть стала для меня сильнейшим ударом. Только сестре я доверяла свои тайны, лишь она одна знала обо мне всю правду. Мира была моим лучшим другом, самым дорогим и близким человеком. Наши родители умерли давным-давно, и она не просто меня вырастила, а помогла принять себя такой, какая я есть. А это, поверьте, непросто.
После ее гибели у меня осталась большая квартира в центре Москвы и непреходящая уверенность в том, что Миру убили. Должно быть, это из-за моего расстройства, заставляющего постоянно подмечать и анализировать детали, но я всегда чувствую, когда дело нечисто. К тому же, до того трагического случая в кафе сердце моей сестры всегда было в полном порядке.
Но я хотела рассказать не о смерти, а о любви. В отличие от Миры, у меня никогда не было воображаемого идеала. Там, где у других живут фантазии, у меня всегда пусто. И когда я прислушиваюсь, слышу лишь тишину. Но сейчас, глядя на эту сцену, я видела ожившую мечту. Мечту своей дорогой мертвой сестры.
Финальная овация точно пробудила меня ото сна, и звуки обрушились на меня, едва не сбив с ног, словно ударная волна. Мое сердце билось, как сумасшедшее. Кажется, у меня даже вспотели ладони.
Кристина о чем-то спрашивала меня – я видела, как двигаются ее губы. Должно быть, интересовалась, понравился ли мне концерт. Я бросила быстрый взгляд на Виктора, и тот ответил мне неприятной понимающей улыбкой.
«Попалась, голубушка?» – вот что говорил его взгляд.
Попалась.
Это была точная формулировка. У меня появилось ощущение, будто я попала в чужой сон и не знаю, как оттуда выбраться. Мои ноги приросли к полу, а язык прилип к небу. Мне хотелось бежать прочь, но толпа несла меня к кулисам сцены – туда, где скрылся Джонатан.
Только, в отличие от тех, кто стремился за ним, я уже не хотела встречи. Точнее – слишком страшилась ее.
То, что случилось дальше, вспоминается мне урывками. Сначала я вижу толпу. Люди окружают Джонатана, пытаясь подойти как можно ближе, мечтая прикоснуться, перекинуться парой слов... Потом я слышу голоса. Точнее, голос – глубокий и яркий, именно такой, какой и должен был у человека, стоящего в центре собственноручно созданного мира.
А потом кто-то называет его по имени, и толпа расступается, словно море, разделенное священным заклятием. Джонатан оборачивается и смотрит прямо на меня, будто это я его позвала. А может, так оно и было?
Мы смотрим друг на друга всего секунду, но этого достаточно. Я понимаю, что это он, – сразу же, без колебаний и рассуждений. Вы верите, что любовь с первого взгляда существует? Что ж, я тоже всегда считала рассказы о ней чушью. До той самой минуты.
Джонатан все еще не отрывал от меня взгляда, когда Виктор представил ему нас обеих – меня и мою подругу. Кристина тут же начала лепетать что-то насчет того, что для нее это честь, и протянула ему руку для пожатия.
В этот момент все будто замерло. Люди смолкли, как по команде, и уставились на Кристину со смесью ужаса и любопытства, точно она нарушила какой-то тайный код.
Джонатан улыбнулся – ровно так ослепительно, как мечтала моя сестра – и, мне показалось, немного виновато.
– Простите, моя дорогая, – мягко сказал он Кристине, глядя на ее повисшую в воздухе ладонь. – Но я не пожимаю рук.
Она тотчас же осыпалась на пол горкой разбитых сердечек, но мне было не до нее – в этой комнате, в этом городе, во всем этом мире для меня теперь существовал лишь один человек.
Он между тем бросил быстрый взгляд мои перчатки, а потом снова посмотрел в глаза и улыбнулся. Я против воли улыбнулась в ответ. Именно в этот момент я окончательно поняла: безо всяких поисков и ожиданий, без грез и фантазии о несбыточном, я только что встретила свой идеал. Странно, что у нас с Мирой он оказался одним на двоих.
3
С любовью всегда одно и то же: каждый раз – как в первый. Любила ли я кого-нибудь до встречи с Джонатаном? Нет. Все, что происходило со мной раньше, было не более чем иллюзией.
Но один лишь его взгляд пробудил меня к жизни. Мои легкие раскрылись и сделали первый вздох. Кажется, тут я должна была закричать, как новорожденный младенец, но из моего сжавшегося горла не вырвалось ни звука. Я лишь с неуместной и неприличной жадностью упивалась видом бесконечных темных ресниц (пушистых, словно у девчонки), капризным изгибом губ и прекрасными музыкальными пальцами. На костяшках среднего и указательного чужеродными пятнами алели тонкие царапины. Странное дело! Не то чтобы я хорошо разбиралась в предмете, но слышала, будто пианисты фанатично берегут свои бесценные руки и постоянно пытаются их согреть. Говорят, у Сергея Рахманинова была электрическая муфта, в которой он грел руки перед концертами, а Святослав Рихтер попросту держал их подмышками, чтоб не мерзли. Повреждения на нежной коже Джонатана помимо воли притягивали взгляд, и при виде нее мое сердце сжималось от боли. Мне вдруг остро захотелось дотронуться губами до его израненных пальцев, но это явно было бы слишком большая вольностью. Да и сам Джонатан только что дал понять, что не терпит чужих прикосновений.
Потом мы отправились туда, где в честь приезда Джонатана давали прием. Я и сама не понимаю, как это произошло, но в машине мы оказались рядом. Одни. Через стекло я видела, что Виктор улыбается и машет, надеясь привлечь внимание, но Джонатан наклонился вперед и постучал в перегородку, отделяющую нас от водителя:
– Поехали!
Мы плавно тронулись с места, Джонатан достал из внутреннего кармана своего шикарного смокинга одноразовую салфетку в индивидуальной упаковке и тщательно протер руки. Задев царапину на указательном пальце левой руки, он поморщился.
– Я обычно потом пользуюсь кремом для рук, – сказала я, борясь с совершенно несвойственным мне желанием зализать его ранку, как кошка.
Джонатан пронзил меня взглядом, и я буквально ощутила, как оступаюсь и тону, – все, как и предсказывала себе Мира. Почему же исполнение ее мечты досталось мне?
– Правда? – переспросил он. – Покажите.
Я открыла клатч и продемонстрировала маленький тюбик с кремом. Я была далека от мысли предложить ему свою вещь – Джонатан был для меня словно открытая книга, и я знала: подобное предложение он отвергнет с брезгливым презрением и насмешкой, как отказался пожать руку моей подруге.
Но Джонатан покачал головой.
– Не крем, – сказал он с улыбкой. – Покажите свои руки. Я хочу посмотреть, помогает ли.
У меня покраснели щеки. Показать свои руки незнакомому человеку я не могла – это было слишком... личное. Странно, что он сам этого не понял.
Так что я переплела пальцы в замок.
– В другой раз, – пообещала я туманно. – Когда-нибудь. Если мы поближе познакомимся.
– А если не будет другого раза? – теперь взгляд Джонатана был прикован к моим перчаткам, и я чувствовала себя, словно школьница, которую одноклассник просит дать потрогать под юбкой.
Я отодвинулась подальше и перекрестила руки на груди.
– Будет.
– Откуда вы знаете? Мы можем больше не увидеться. Так что у вас всего один шанс.
– Показать руки?
– Узнать меня поближе.
Джонатан все еще улыбался, но больше не делал попыток приблизиться. Интересно, что бы он подумал, если бы я попросила разрешения лизнуть его ранку? Должно быть, высадил бы из машины прямо на ходу.
– Ладно, – согласилась я. – Давайте познакомимся поближе. Откуда у вас царапины на руке?
Джонатан вздохнул и растопырил пальцы, словно впервые их увидел.
– Я убил кое-кого, – сказал он очень проникновенно. – Моя жертва сопротивлялась, и я ударил ее – вот сюда, в скулу. Надеюсь, вы меня не выдадите?
Это была странная шутка, и она мне не очень понравилась. Возможно, потому, что мне оказалось в нее очень легко поверить.
– А если серьезно?
Джонатан вздохнул.
– Если серьезно, то во всем виновата горничная. Она принесла белые розы, а мне нравятся чайные. Такие вещи меня очень расстраивают. Я не люблю, когда люди невнимательны к деталям.
– Вы ударили горничную? – уточнила я.
Он покачал головой.
– Нет, всего лишь дверь.
Что ж, примерно так я и подумала: опасность исходила от Джонатана так явно, словно у него на груди висел знак «Берегись». Странно, что меня это не пугало, а успокаивало. Возможно, все дело было в том, что я знала, чувствовала: мне он не причинит вреда.
Удовлетворенно кивнув, я перевела взгляд на окно. За ним проносились фонари и деревья, деревья и фонари... Это было совершенно не похоже на центр Москвы, куда мы направлялись. Это вообще было не похоже на Москву. Это больше напоминало...
– Куда мы едем? – спросила я, пораженная неожиданной догадкой.
Джонатан тоже посмотрел в окно.
– В аэропорт, – ответил он как ни в чем ни бывало. – Полагаю, в Домодедово, хотя не уверен. Можно спросить у Ярдли, если хотите.
Я отодвинулась еще дальше. Возможно, я немного поторопилась, посчитав нас родственными душами.
– Кто это – Ярдли? – я задала совсем не тот вопрос, что собиралась. Потому что, признаться, немного заволновалась.
– Мой помощник, – кажется, ситуация его забавляла. И тоже волновала — совсем немного.
– И зачем нам в аэропорт? – уточнила я. – Разве нас не будут ждать на приеме?
Джонатан откинулся на сидении и положил голову на спинку. Вид у него был совершенно расслабленный.
– Мне нравится, как вы это говорите – «нам», «нас». Значит, вы уже все поняли. Это хорошо. Не нужно ничего объяснять... – на миг он благодарно прикрыл глаза, а потом снова посмотрел на меня — так, что мне захотелось раствориться без следа. – Не нужно объяснять, но мне так хочется сказать это вслух: я похищаю вас, моя дорогая.
Я ощутила моментальный укол паники. События развивались не по плану – точнее, не по моему плану, и это слегка выбивало меня из колеи.
– У меня нет с собой паспорта, – сказала я первое, что пришло в голову. – Вы не сможете меня увезти. Как мы пройдем границу? Джонатан беззаботно пожал плечами.
– У меня частный самолет. Его не досматривают. Я могу вывезти весь ваш симфонический оркестр, и никто не заметит.
– Меня будут искать, – привела я очередной аргумент, но Джонатан легко отмел и его.
– Вас некому искать. Родственников у вас нет, наследников и близких друзей – тоже.
– А вы навели обо мне справки?
Он покачал головой.
– Тут не нужно наводить никаких справок. У вас все на лице написано, – Джонатан придвинулся ближе, словно для того, чтобы лучше разглядеть воображаемую надпись. – Одиноки, не поняты, несчастны. Вам нужно, чтобы вас похитили – выдернули из болота и увезли как можно дальше. Именно это я и делаю.
Меня охватило раздражение. За кого этот человек себя принимает? Как он смеет врываться вот так в мою жизнь и перекраивать ее на свой вкус?
– Вы меня совсем не знаете, – сказала я как можно убедительней. – Не воображайте, будто что-то поняли обо мне после пары минут общения.
Джонатан посмотрел на меня долгим взглядом.
– У нас еще будет время познакомиться, – пообещал он уверенно. – Лететь далеко, мы многое успеем обсудить.
– Например?
– Например, кризис на Ближнем востоке. Что вы о нем думаете?
– Ничего. Плевала я на кризис.
– Тогда давайте о музыке. Вам понравился мой концерт?
Разумеется, как любой эгоманьяк, Джонатан хотел похвалы, и я почти не притворялась, из упрямства изображая безразличие.
– Я не разбираюсь в классике. И в пианистах.
Джонатан рассмеялся, продемонстрировав полоску по-американски безупречно-белых зубов.
– Ничего, это поправимо, – казалось, он совершенно не обиделся. – Тогда давайте говорить о вас. Давно у вас это? До какой стадии дошло?
– Что – это? – в этот момент я почти поняла, как можно ударить кулаком в стену из-за того, что горничная принесла не те розы. Потому что мне хотелось сделать то же самое. Интересно, насколько это больно?
– Расстройство. Сколько раз в день вы моете руки? Вы злитесь, когда кто-нибудь трогает без спроса ваши тюбики с кремом?
– А вы? – поинтересовалась я, надеясь хоть немного задеть его или сбить с толку. Но это оказалось бесполезно.
– На вашем месте я бы злился, и еще как, – не возражал он против моей формулировки. – Мне очень сложно сдержаться, когда все идет не по плану. А вам?
– Как в случае с горничной? – поинтересовалась я, игнорируя его вопрос.
Я надеялась вывести его из себя, но Джонатан лишь согласно кивнул.
– Да, например.
– А где был ваш помощник, когда вы дрались с дверью? Разве ему не полагается беречь ваши бесценные руки?
Джонатан снова вздохнул. Но не разозлился, как я надеялась. Я вообще никак не могла понять, где у него переключатель, превращающий красавца в чудовище, и это сводило меня с ума.
– Я тоже думаю, что ему не стоило оставлять меня наедине с этим монстром, – сказал Джонатан. – Я имею в виду горничную. Бог знает, во что все в итоге могло вылиться. Эти приступы ярости сложно контролировать.
– Может, вам стоит принимать успокоительное? – предположила я.
– Я пробовал, – признался он. – Ничего хорошего. Реакция теряется. Я играю хуже, а этого нельзя этого допускать. Поэтому я и решил забрать вас с собой. Вы меня успокаиваете. Мы вместе уже четверть часа, а мне все еще не хочется ни бежать, ни драться.
– Мне не нравится роль живой таблетки, – сказала я. Как будто это имело значение. – Не люблю, когда во мне видят вещь.
В его глазах появилось выражение, которого я не могла прочитать. Джонатан молчал так долго, что я начала терять терпение.
– А что, если я сейчас отпущу вас? – наконец предложил он. – За паспортом. Вы вернетесь к взлету?
Я наклонила голову.
– Возможно.
– Мне нужно знать точно.
– Зачем мне возвращаться?
Он пожал плечами.
– Потому что вы хотите быть со мной. А я хочу быть с вами. Все просто.
– Вы не можете знать, чего я хочу.
Джонатан улыбнулся.
– Могу. Желаете проверить?
Я киваю, и он протянул мне руку ладонью вверх.
– Дайте свою руку.
Я не могла поверить своим ушам, и ему пришлось повторить просьбу. Даже через ткань перчатки, кажется, я чувствовала, какая горячая у него кожа. Джонатан сжал мою ладонь и прежде, чем я успела понять его намерение, наклонился и коснулся губами костяшек пальцев — сначала указательного, потом среднего. Улыбнувшись, поднял на меня глаза в пушистых ресницах.
– Я дам вам все, чего вы хотите, – пообещал он, и от его взгляда у меня сжалось горло, а от прикосновения задрожало все внутри.
– Наверное... – сказала я осторожно, – наверное, мне все-таки стоит съездить за паспортом.
4
Я собиралась в дорогу тщательно. Если частные самолеты и правда не досматривают, у меня был шанс провезти с собой кое-что. Не слишком дорогое в переводе на деньги, но совершенно бесценное, когда дело касается времени. Вряд ли я легко могла бы найти все нужное, не вызывая подозрений.
– Вы точно вернетесь? – спросил он еще раз. Молчаливый Ярдли нетерпеливо переминался с ноги на ногу в ожидании моего ответа.
– Думаете, я смогу сбежать от вашего помощника?
В темных глазах Джонатана все еще плескалось недоверие.
– Оставьте что-нибудь в залог, – попросил он. – Что-то ценное, за чем придется вернуться.
Ничего ценного с собой у меня не было. В клатче, помимо крема для рук и тюбика дезинфицирующего раствора, были лишь матирующие кожу салфетки и телефон. Который, должно быть, просто разрывался от СМС-ок Кристины. Впрочем, сейчас мне было не до нее.
– Может, оставите перчатку? – предложил Джонатан, но увидев, как судорожно я сжала руки, поторопился добавить. – Простите. Это бестактно с моей стороны. Вот, я придумал... – он расстегнул ремешок наручных часов и протянул их мне. – Возьмите. Если вы не хотите оставить что-то ценное, я сам дам вам вещь, которую вам захочется вернуть. Эти часы подарил мне отец. Это единственная вещь, которая у меня от него осталась, так что сами понимаете, как они мне дороги...
Металл все еще хранил тепло его тела – я чувствовала это даже через ткань перчатки.
– Я не...
Джонатан пресек возражения, сжав мою руку в кулак.
– Возьмите, – настойчиво сказал он. – Так мне будет спокойней. Я буду точно знать, что вы вернетесь.
Его рука все еще сжимала мою, и, как ни странно, мне не хотелось прерывать контакт. Мы встретились глазами, и это было так интимно, что меня охватил жар.
– Идите же, – произнес он едва слышно. – А то не отпущу.
Я пересела в другую машину, чтобы ехать с Ярдли домой, в полном смятении. Никогда не думала, что со мной может случиться нечто подобное. Прекрасные принцы обычно приходят к безупречным киногероиням, а не к неидеальным девушкам вроде меня. Как случилось, что я встретила своего? Может, это сон и я вот-вот проснусь?
Бросив взгляд в зеркало заднего вида и убедившись, что Ярдли смотрит на дорогу, я осторожно приподняла подол юбки и ущипнула себя за бедро – туда, где кожа не была защищена ни чулком, ни шелком трусиков. От боли у меня тут же выступили на глазах слезы, и я прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Когда я снова посмотрела вперед, то увидела, что Ярдли с любопытством, неприличным для слуги, наблюдает за мной.
Впрочем, он служил не мне, так что вряд ли можно было поставить это ему в вину. С горящими от стыда щеками я резко одернула подол и отвернулась к окну.
За всю дорогу туда и обратно мы не обменялись ни единым словом.
5
Полтора часа в разлуке показались мне адом. Свернувшись в комочек на заднем сидении лимузина, я вынула часы Джонатана и сжала в руке. Закрыв глаза, провела кончиками пальцев по гладкому стеклу циферблата, коснулась стальных звеньев браслета... Металл снова остыл, но стоило подержать часы подольше, и они опять начали согреваться. Я думала о том, что они были с Джонатаном долгие годы, и если бы могли говорить, рассказали бы мне о нем немало интересного.
Когда мы наконец поднялись по трапу в салон маленького частного самолета, была уже глубокая ночь. При виде меня Джонатан с улыбкой встал с места, и мое сердце окатило теплой волной. Я была так счастлива его видеть, что просто не передать словами. В его глазах я видела ответную радость.
– Вы вернулись, – сказал Джонатан. Белая кожа салона самолета источала легкий запах дезинфектора. Я улыбнулась.
– У меня есть ваша вещь. Я должна была ее вернуть.
Я протянула ему часы, но Джонатан не сделал ответного движения. Вместо этого он покачал головой.
– Оставьте их себе.
– Что?! – я не могла поверить своим ушам. – Но ведь это часы вашего отца! Я не могу...
Джонатан рассмеялся и подошел ближе. Сейчас, когда мы стояли рядом, я вдруг заметила, что он выше меня. При моем росте почти в сто семьдесят семь сантиметров (не считая каблуков) это редкое явление.
– Я никогда не встречал своего отца, – сказал Джонатан. – Я даже не знаю, кем он был. Так что у меня нет его вещей. Да и подарков я не принимаю. Эти часы я купил в прошлом году в Швейцарии.
Я смотрела на него в полном смятении. Часы в моей руке вдруг показались чужеродным предметом, и я положила их на маленький столик.
– Вы меня обманули, – обвинила я.
Джонатан, похоже, нисколько не смутился и не почувствовал за собой никакой вины.
– Я просто боялся, что вы не вернетесь, – искренне сказал он. – Пришлось импровизировать.
Он улыбнулся так по-мальчишески лукаво, что сердиться на него стало решительно невозможно.
– Вам здорово удается импровизация, – призналась я.
Джонатан подошел ко мне вплотную.
– Мне все это говорят.
Мы одновременно посмотрели на часы, небрежно брошенные на стол, и Джонатан наклонился и поднял их. Я затаила дыхание: я знала, что это значит для таких, как мы – взять в руки вещь, которую трогал кто-то другой. Он надел мне часы поверх перчатки и защелкнул замок.
– Вот видите, вам они идут гораздо больше, чем мне, – сказал Джонатан. – Для меня они слишком маленькие.
– Спасибо, – я улыбнулась, размышляя, не испортятся ли часы, если протереть их дезинфектором.
Пилот между тем сделал нам знак, и я села, приготовившись отбыть в новую жизнь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ