Задергавши руками и ногами, Ич вынырнул, хватая воздух. Вспомнил, что не научен плавать. В открытый рот ворвался сквозь бобровые резцы морской ветрило. Увидел: перед мачтами Ковчега вздувалась яйцами тугая бель парусов и ветер надувал их, набирая силу. Он угонял корабль.
Адам буровил, пенил воду . Сжимало спазмой страха горло, уходили силы.
И вновь, как прошлой ночью, настигнутый потоком у кипариса он ощутил проникнувшие в мозг щупальцы: чужое любопытство отслеживало его предсмертные усилия выжить – уже не собираясь вмешиваться и помогать.
Вдохнув последний раз, он прекратил сопротивление року. Руки и ноги его, обессилившись, обвисли вялыми плетьми. Все туже и плотней охватывал ребра, грудь, живот глубинный пресс, сгущался перед лицом сине-зеленый мрак.
Текли последние мгновения бытия. Он был лишен всего: места на Ковчеге, силы и воздуха. Единственное, что осталось у него – кипящий в бешеной работе разум. Нацелив его остатком сил и воли, Ич запустил в Архонта последнее свое орудие, цепляясь им за Властелина – как кошкой за корму.
«Архонт! Вы слышите меня?! Я думал и гордился, что вы сильнее брата, но брат ваш Энки состряпал для своих людей Ковчег, который уплывает. Во мне ваша божественная кровь, но вашему Адаму дали пинок под зад, как шелудивой собаке. Я ухожу от жизни такой обиженный за вас. Теперь вы стали почему-то слабый, а он сильней. Они плюют на вас, если посмели оскорблять вашу кровь в моем теле!».
Он выдохнул остатки отработанного воздуха, содрогаясь в ожидании ответа. Но его не было. Уже готовясь гибельно всосать в себя соленую стихию и побыстрее оборвать все счеты с жизнью, он вдруг почувствовал: глубина, уплотняясь, свирепо, грубо выталкивает его вверх.
Ускоряясь, Ич заскользил к светлеющему небосводу. Прорвав границу воздуха, он вылетел в живительную благодать надводья, мазнув лицом по шерстяной тухлятине и шлепнулся на спину, взметнув фонтаны брызг. Рядом колыхалась, ощетинившись шерстью, туша буйвола. Шибало от нее гниющим мясом.
Адам стал отплывать подальше. Вдруг осознал – вода выталкивает его тело, едва продавливаясь ним упругою периной.
Шипящей морской тряпкой стегнул по лицу порыв ветра, и он увидел вдалеке: едва приподнятую над поверхностью корму и палубу далекого уже Ковчега накрыл блескучий, белогривый вал. Упруго выгнутые паруса скукожились, обвисли, затем с раскатистым треском вздулись в обратную сторону. Ветрило гнал корабль назад!
- Он вдруг взбесился! – Хрипатый клекот настиг Адама. На глыбистой полупритопленной буйволиной голове, вцепившись когтями в шерсть, качался кошко-ворон.
Он щелкнул клювом. Нацеленным тычком вонзил его в глазницу черепа и выдрал буйволиный глаз. Задрал башку, разинул клюв. Иссиня-черный слизистый комок исчез в вороньей глотке. Прикрыв глаза и приспустив крыла, тварь смаковала лакомство. Отсмаковав, продолжила:
- Ты разозлил его. Он раздерет в клочки их парус.
- В твоем кошачьем черепке мозгов как в моей заднице – отшил предположение ворона Адам, поднимаясь на карачки – зачем я, несчастный, полудохлый потс, зачем я буду злить такого всемогущего и доброго владыку?
Он утвердился на карачках и стал вставать на полусогнутых, дрожащих ходулях. Встал, выпрямился. Чуть продавившись под ступнями, океан угрюмо и покорно держал Адама-первочеловека. Чью жизнь в последние три дня уж многократно готова была заглотить утроба Нави.
Корабль гнало к ним кормой вперед. Всполошено метались вокруг мачт матросы с Садихеном.
Адам пошел навстречу. Елозили и разъезжались ноги. И он, не вынимая ступней из воды, стал их передвигать тягучими, скользящими шажками.
Катил пологие, тяжелые валы безбрежный океан, в облитую ртутным блеском ширь впаялась там и сям вздутая и гниющая плоть. Она подергивалась, вздрагивала, колыхалась. Сотни миллионов божьих созданий, раздавленные гибельным катком воды, теперь являлись пиршественной снедью для барракуд, акул и прочей, мелкой хищной твари. Необозримой, солено сжиженной моглилой стала KI волею Создателя, произведшего прополку бытия от человечьих сорняков.
Корма Ковчега была уже в нескольких шагах, когда разнузданный ветрило стих над океаном и паруса обвисли. Застыв у мачты, смотрела на идущего Адама с палубы команда корабля: в глазах матросов плавился оцепенелый страх.
Адам вцепился в борт. Задрал на него ногу, перевалился, встал на палубу. Под кожею подошв шершавой, теплой твердью распластались доски. Они струили в Ича флюиды жизни, напитывали мозг и тело причастностью к богам: ко всемогущей силе AN-UNA-KI и NEFILIM. Над головами с шелестом взвихрили воздух два крыла: на мачту сел и отряхнулся кошко-ворон. Умащивался в корабельном бельэтаже, готовясь смаковать предстоящее зрелище.
Напрягшись, выдавливая из себя мучения пяти последних суток, двукратное прощание жизнью Ич взвыл с остервенелым сладострастием:
- Вы грязные, вонючие скоты, помет от случки ишака и сучки! На колени!
Неодолим и жуток был приказ ходящего по океану уродца с четырьмя резцами, клыкасто выпирающими изо рта. Матросы опускались на колени, утыкались лбами в палубу. Садихем стоял. Адам ткнул в него пальцем:
- Ты спустишься к моему потомку Ною, и позовешь его сюда. Я плюну ему в морду. Потом ты принесешь пожрать и приведешь ко мне трех его самок. И эти три вот здесь на палубе возьмутся ублажать меня…
Он не успел закончить. Метнувшись к борту, схватил учитель-штурман торчком стоящий A-PIN-KUR.
Нацеленное в орущий рот оружие, чей луч мог рассекать скалу на расстоянии в полтысячи локтей, готово было выхлестнуть наружу иссиня-голубое жало, когда в уши ударил раскатистый и мощный треск над головами. Перед Садихемом вонзился в палубу слепяще-плазменный зигзаг. И тотчас полыхнули доски, лизнув гудящими языками ноги Садихема.
Отпрянув, он метнулся к борту. Схватил висящий на тросе брезентовый хурджин, метнул его за борт и, зачерпнув воды, плеснул на языки воды. Опало, зашипело пламя. Вынырнул из люка, взметнулся над палубой Ной – Атрахасис. Увидевший Адама застыл. Спросил у Садихема:
- Он здесь?
- Он канул в океан . Но тот, отпробовав потомка симпарзита , не проглотил, а выплюнул его обратно.
Взмахнул крылами ворон на мачте. Разинул клюв, изрек чужим, верховно-властным голосом Энлиля:
- Вы двое: Садихем и Ной, позволили летать и подарили жизнь пернатой твари. Но распалены желанием отнять право на жизнь у человека.
- И это будет сделано, – ответил Ной, ответил разумом и голосом Энки.
Зависли над ристалищем Ковчега, схлестнулись в противостоянии два родственных, верховных Анунака.
- Здесь это не удастся, пока над ним простерта моя воля – сказал, переходя на деванагари, Архонт Энлиль.
- У брата моего нет дел на KI, кроме охраны выродка с бобровыми зубами? Но стоит лишь тебе - великому охраннику гибрида отлучиться, как тот окажется вновь за боротом. Иль в клетке льва. Иль в трюме упадет на головку потомка аскариды вязанка дров для очага. Тогда я, так и быть синхронно зарыдаю над бездыханной протоплазмой моего творения. Ну, что? Ты остаешься здесь, чтоб вечно сторожить уродца?
Они общались на языке богов между собой, и передатчики их диалога Ной – ворон, отдав Верховным повелителям царей в услужение языки и глотки, застыли, костенея телом: безумным и стеклянным блеском отсвечивали их глаза. Адам лишь заморожено внимал обоим. Не понимая речи, сознавал – шла схватка двух Архонтов за него: оставить жить иль истребить.
- Ковчег набит бессчетным множеством скота. Он ест и гадит. Кормить и убирать за ним- тяжелый труд. Вам разве повредит пара лишних рабских рук? Адам здесь будет делать все, чем заняты рабы.
- В Ковчеге нет рабов. И, более того, отсюда изгнаны и паразиты. Я отобрал живые существа из лучших. Они стерилизованы и выскоблены мною от гельминтов. Здесь обитает лишь элита био – классов. И ты вдруг требуешь, чтобы я внедрил в стерильный симбиоз отборных видов вот эту омерзительную аскариду – на двух ногах и с воспаленным членом, в чьих генах патология гельминто-паразитов? Ты получил от нас достойное изделие в ответ на воровство моих LU-LU.
- Я это помню. Оставь Адама. Он…дорог мне. Как первенец.
Энки был изумлен: брат попросил его?! Он никогда еще не опускался до клоаки просьб – назначенный отцом ANU правителем земли Энлиль всегда парил в верховьях изреченных приказаний.
- Я видел, что сотворили потомки Ича - племена хабиру с Египтом, с Ханааном, с Китроном и Наглолой, с Азивой, Хивой, Аккой, с Вефсамисом и Бефанафом после Потопа. Везде, куда внедрялись адамиты, там воцарялись кровь и рабство, насилие, разврат, обман и голод. Там поселялась в каждом доме нищета и страх. Там чахли дети, там торговали своей плотью из костей и кожи матери. И ты, мой брат, все это поощрял и покровительствовал Адаму.
- Ты видел меня в будущем?
- Ты взламывал с потомком Ича – Моисеем Вселенский «Статус – КВО»! Ковчег- конструкция и замысел асуров. Корабль сооружен как фильтр для всех паразитарных адамитов. Адам не должен просочиться сквозь Потоп. Я здесь, чтобы внести коррекцию в грядущие законом Кундалини.
- Ты не асур и даже не гиперборей, чтобы прорвать пласты времен тараном озарения. Как мог ты видеть все в грядущем?
- Атланты и Асуры помогли мне сконструировать машину Мегсинт. Он примитивен рядом с разумом атланта Полифема. Но позволяет заглянуть вперед на три тысячелетия.
- Ты видел… в племенах после Потопа хаос и разруху. И их творило семя Ич-Адама – его потомки, племена хабиру. Но семя копится и извергается семенниками. И если удалить их…
- Ты предлагаешь нам кастрировать Адама? – Вторично изумился брат.
- Пока Адам на корабле – надзор за ним излишен. У нас с тобой достаточно других забот. Но плавание и дрейф по океану закончится причалом, высадкой на твердь. Тогда и сотворишь кастрацию. Оставь Адаму жизнь. Я не встречал еще создание, которое цеплялось бы зубами за нее с таким находчивым упорством Он даже умудрился надуть меня, сыграв на самолюбии, когда я прекратил всю помощь прохиндею.
- В Ковчеге двое верховодят, сохранят лад: Ной-Садихем. Адам разладит бытие Ковчега, он гений разрушения.
- Две плети в их руках и наше разрешение хлестать раба поставят все на место.
- И ты готов обрушить на единокровного мутанта эту участь?
- Она – есть бытие. Которая всегда заманчивей небытия.
- Мне нечего сказать впервые за века. У Богумира в Киммерии, у Ария-Оседня в Руссколани смерть есть и будет желанным предпочтением неволи, рабству.
- Хвала Создателю, здесь все наоборот. И в этом все равновесие земного мироздания. Ты ведь хранитель «Статус – КВО». Судьбу Адама пусть решают те , кому навязываем этого урода.
На мачте встрепенулся, вздыбил перья ворон. Стал изрекать уже на понятном всем санскрите непререкаемую жесткость компромисса, созревшего в итоге стычки братьев:
- Совет двух братьев, Энки – Энлиля завершен. Решение по Адаму мы оставляем капитану. Ной, Садихем, готовы ли взять рабом Адама – для самой грязной, унизительной работы? Любое неповиновение раба, попытка что-либо оспорить должны караться плетью, голодом, любым иным жестоким наказанием, которые сочтете нужным. В конце скитаний в океане, когда Ковчег причалит к любой тверди, раб должен быть кастрирован.
Готовы ли вы взять в рабы Адама на таких условиях?
Зависло долгая, растерянная немота. В мозг хомо-гибрида холодную иглою вошел приказ: «Ты предпочел смерть рабству. За борт! Быстрей!».
- Вы все решили за Адама – Ич содрогался в неукротимой ярости и, оглядев себя со стороны, взъерошенного злобой, одобрил: «Гут гешехт!».
- Ви все хотите от Адама – вожака, где растворилась кровь Архонта, согласие на рабство? Чтобы потом кастрировать его?!
Вот мой ответ! Я вам показываю то, что павиан вожак показывает стаду обезьян.
Рывком, задравши тунику, он вздел рукою фаллос и потряс им.
- Ви не получите Адама!!
Метнувшись к борту, уродец прыгнул в воду. Морская гладь раздалась нехотя, впустив в себя лишь ноги первочеловека. И тут же с чмоком выплюнула их. Упавши на живот, Ич рвался вглубь, взрывая пену, барахтался, елозил, выл, кусая воду: она отталкивала плоть.
…На океан, на голову Адама лился смех. Ржал Садихен, цедил брезгливую усмешку Атрахасис, хрипатым кашле-хохотом клохтала тварь на мачте.
«Ты правильно все сделал. Терпи. Вживайся. Будь полезен. И тебе воздастся» - мазнуло теплотою мозг Адама. Ич сел на воду и завыл: корявый, лысый, колченогий и зубастый первочеловечек, из коего стекут и оросят тысячелетия спесивое могущество и беспощадность, разбухнет над землей нещадная карающая власть творца всех геноцидов.
- Эй ты, макака с хреном ишака - достал Адама зов Садихема – спускайся в трюм. Там мамонт наложил работу – с тебя ростом. Еще дымится. Не уберешь до ночи – десять плетей за нерадивость и ляжешь спать голодным.
;;;
Он выволок из люка два грузных, набитых пометом мамонта брезентовых ведра. Подпрыгивало, трепыхалось где-то в глотке загнанное сердце. Ему было отказано открыть бортовой люк. Его заставили протискиваться через верхний, палубный.
Перевалив за борт шибающую аммиаком вонь, Ич уронил ведра на палубу и прислонился к борту. Дрожали ноги, пот застилал глаза.
Скосив глаза, Адам увидел женщин, вцепившихся в него крючками взглядов. Три пассии – жены властителя Ковчега растекшись телесами в шезлонгах, дышали океанской аурой. Уже заметно бугрились под льняными сари животики, где плавало в плаценте чистопородное потомство Ноя. Смотрела на Адама – на провонявшего раба – недосягаемая каста. Смотрела, источая липкую гадливость и…жгуче разъедающее любопытство. У этой обезьяны болтался под хитоном громоздкий, племенной и не опробованный орган, таивший вероятно райский смак…
«Мой господин! – Тоскливой безнадегой взмыла мольба Адама к отлетевшему Архонту – я, конечно, помню про нашу с вами цель и понимаю, что хоть сдохни, а надо сделать дело. Мне есть чем виполнить работу. Но как ви представляете себе мой флирт, мой цимус – случку хоть с одной из этих? Ви гляньте на меня: плешивая макака, вся в дерьме, клыки торчат из пасти…».
Он, истекая горечью, смахнул ладонью пот с обширной плеши и, ошарашено прервав свой монолог, припомнил ощущение: ладонь мазнула по упругой, бархатистой щетине.
Щетинилась вся плешь младою порослью волос!
«Ай, мудрый господин! Ви сам опередили пожелание Адама, целю ваши ручки!».
В ликующем предчувствии он тронул частокол резцов, торчащих еще утром изо рта , и сладостно хихикнул! Зубная кость скукожилась и спряталась за губы.
Две дамы – Ха и Си, привстали в изумлении. Полуплешивый, легендарный раб припрыгивал в безумном переплясе, продвигаясь к люку: ерзали, порхали над боками локотки его, выделывала загогулины кривизна двух козлоножек. Третья жена – Иа, сцепив полоской губы, отвернулась: невыносимо омерзителен и чужд, кривлялся на смоленых досках старец, вокруг которого взъярилось и полыхнуло на Ковчеге столько лютой страсти.
;;;