Сейчас, когда я чувствую, как безнадёжно ускользает память об именах и датах,- пытаюсь зафиксировать на бумаге милое прошлое, как будто бумага способна сохранить и кому-то передать эту память.
Вот и дом Лили Шаховой купили какие-то новые русские, перестроили, улучшили, провели газ, воду; летнюю веранду, такую светлую и залитую солнцем, обложили камнем; сузили и укоротили огромные рамы, утеплили двери. И стала веранда зимней, как добротная нора Собакевича.
Никогда не побегут по вырубленному саду детские ножки, не будет ребятня носиться вокруг длинного стола между гостей, прихватывая кусочки яблок из вазочек, отражающих цветные стёклышки в местах, где от мороза треснули окна зимой. И самое главное, никогда уже хлопотунья Лиля Шахова не заглянет в удивлённые детские глаза, сама согнувшаяся напополам и с вазочкой печенья в руках: "Чего тебе хочется? Может, конфетки или печенья?"
Да разве за едой приходили на твои праздники все эти люди! Нет, солнечная хозяюшка! За бликами солнца в вазочках, за весёлым смехом, за доброй улыбкой, уютом летней веранды, - вот за какими сокровищами ходят в гости!
Только в воспоминаниях и остались эти белоснежные салфеточки под вазами, запах яблок, шум разговоров, игра света и тени в саду, по которому ходили и молодые влюблённые пары, и пожилые дамы в шляпках "по случаю", и бабушки в платках из новомоднего крепа, и мальчики, норовящие тебе за шиворот гусеницу приютить, и девочки, хитро прятавшиеся за мам или бабушек, и их отцы, раскатисто хохотавшие над анекдотами, нескромными по тем временам, и сама Лиля Шахова, худенькая пожилая интеллигентка, обнимающая за плечи и вопрошающая улыбкой глаз: "Может, печеньица?"