Зимой 1977 года в Высшем военно-морском училище подводного плавания имени Ленинского комсомола появился незнакомый нам капитан 1 ранга - коренастый, голубоглазый. Это был новый начальник минно-торпедного факультета, Виктор Павлович Кулибаба, назначенный к нам вместо уволенного в запас по болезни Виктора Ивановича Иевлева.
Как водится на флоте, ещё за пару месяцев до появления в училище нашего нового начальника все курсанты уже располагали некоторыми сведениями о нём. Самое главное, мы узнали, что в недавнем прошлом Виктор Павлович командовал известной всему Военно-морскому флоту подводной лодкой «К-19» и горел на ней. Этот корабль, получивший после относительно давней тяжёлой аварии с ядерным реактором прозвище «Хиросима», пользовался у моряков недоброй славой.
Естественно, мы сразу же начали внимательно присматриваться к нашему новому начальнику факультета. По тому, как он держался, чувствовалось, что этот деловитый и довольно немногословный человек привык руководить, принимать решения и отвечать за них.
Он оказался строгим начальником, но не «барином». Кстати, и чувство юмора ему не было чуждо. Со всеми подчинёнными, независимо от их звания и возраста, начфак разговаривал уважительно и доброжелательно.
Виктор Павлович производил впечатление спокойного и уравновешенного человека. Правда, нам показалось, что те страшные события, участником которых был наш нынешний начальник факультета, оставили в его душе глубокий след. Сам он поначалу о произошедшем не говорил ни слова, а расспрашивать его об этом мы не смели - хватало такта не бередить старые раны.
Через некоторое время после вступления в должность Виктор Павлович собрал на беседу курсантов 22 роты, которой командовал Иван Павлович Черняк. В этой роте по воле судьбы учился тогда мой школьный друг Роберт Микиртумов, а я был туда прикомандирован со старшего курса в качестве заместителя командира. По этой причине на беседе начальника факультета со второкурсниками присутствовал и я. Мы не знали, о чём будет разговор но почувствовали: наверное, начальник факультета сейчас расскажет нам об аварии, произошедшей на «К-19»!
Забегая чуть вперёд, скажу, что позднее Кулибаба провёл такую же беседу и с курсантами нашей роты. Так что я имел уникальную возможность повторно услышать рассказ о тех драматических событиях непосредственно от их участника, и не просто участника - от самого командира подводной лодки!
Виктор Павлович начал с того, что после пожара на «К-19» он давал обещание лично Министру обороны, Маршалу Советского Союза Гречко, никому ничего не говорить об этих событиях в течение пяти лет. Пятилетний срок истёк - и курсанты 22 роты будут первыми, кто услышит от него о той аварии.
Потом Кулибаба вкратце рассказал нам свою биографию - где учился, где и на каких кораблях служил.
О своей последней лодке (той самой «Хиросиме»!) Виктор Павлович говорил с каким-то особым теплом в голосе:
- Лодочка у меня была просто замечательная! Чего только я на ней ни делал! Вот разве что «мёртвую петлю» в подводном положении выполнять не пытался... Бывало, мчишься по бухте - так, что брызги от волны чуть ли не в окна оперативному дежурному флотилии влетают - а командующий это видит, сердится и кричит: «Я сниму тебя с должности! Сниму!!!»…
Потом Кулибаба начал рассказывать, как в ночь на 24 февраля 1972 года на лодке начался большой пожар, унёсший 28 жизней, и как события развивались дальше.
Тишина в аудитории стояла просто мёртвая. По-моему, никто даже не шевелился - мы ловили каждое слово командира «К-19». Было заметно, что Виктор Павлович говорит с трудно скрываемыми болью и волнением. Тем не менее, каждая его фраза была краткой, чёткой, ясной, логичной.
Иногда, как мне казалось, Кулибаба чуть виновато поглядывал на меня - Виктор Павлович знал моего отца и был в курсе, что он пострадал из-за этой аварии (отец стоял в тот день оперативным дежурным Северного флота и оказался в числе «назначенных виноватыми» по результатам расследования). Никакой логики в его неадекватно суровом наказании не было: оперативный дежурный выполнил тогда всё, что ему было положено. Он даже начал организовывать экстренную помощь аварийной лодке, хотя это было уже вне его компетенции. А помочь ей было очень трудно: «К-19» горела далеко от наших берегов, в районе Бермудского треугольника…
Не буду сейчас даже пытаться пересказывать то, что я тогда услышал из уст Виктора Павловича.
Во-первых, начало той аварии, её развитие и все дальнейшие события уже не раз были достаточно подробно освещены на страницах многих книг и журналов.
Во-вторых, за тридцать с лишним лет какие-то моменты я мог забыть и теперь опасаюсь воспроизвести их неточно.
Хорошо помню, что Виктор Павлович сделал особый акцент на поведении своих матросов и старшин срочной службы во время аварии и в тяжёлые дни сразу после неё.
Рассказал он, конечно, и о том, как вели себя офицеры - а там было о чём рассказать! Например, капитан-лейтенант Поляков, который тогда оказался вместе с несколькими матросами в десятом отсеке, совершил настоящий подвиг. Пожар начался в соседнем, девятом отсеке, и длился он несколько дней, поэтому кормовой, десятый, отсек был изолирован от всего корабля. Условия, в которых тогда оказались люди в десятом, были такими, что они должны были неизбежно погибнуть. Но всех их спасли знания, опыт, изобретательность, воля и организаторские способности офицера, вступившего в командование чужим отсеком, где он оказался случайно.
Кулибаба рассказал:
- Офицеры во время аварии вели себя достойно, по-офицерски. Это меня не удивило: они и должны были так себя вести, они профессионалы, им и положено быть такими. Но меня поначалу очень беспокоил вопрос: а как поведут себя матросы и старшины? И, как оказалось, беспокоил напрасно!
Я знал, что люди у меня служили всякие. Бывало, хромала у них дисциплина. И попивали они иногда, и в самоволки ходили.
Но когда произошла авария, матросы и старшины срочной службы мобилизовались, подтянулись, внутренне собрались. В их среде не было ни панических настроений, ни малейших сомнений в правильности действий центрального поста.
До аварии все они были просто обыкновенными людьми. Ничего героического ни в их внешности, ни в их поведении до того дня не было - а теперь ребята добровольно шли на выполнение любой задачи, какой бы сложной, ответственной и рискованной она ни была.
Каждый раз, когда вызывали добровольцев, их оказывалось так много, что начальникам приходилось выбирать среди всех желающих именно тех, кто смог бы выполнить замысел командования с максимальной эффективностью.
Когда нас, в условиях непрекращающегося шторма, начали буксировать, то буксирный трос, заведённый за прочную рубку, постоянно обрывался. Много раз нам приходилось заводить его заново. Это была изнурительная и опасная работа.
Однажды, после очередного обрыва, спасатель дал ход, не дожидаясь нашего сигнала (людям на нём показалось, что мы уже закончили работу по заводке буксира).
Стальной буксирный трос неожиданно для нас натянулся, и рука одного матроса, оказавшаяся под ним, была прижата к лодочному металлу усилием в десятки тонн. На глазах у всех её кисть стала расползаться. После нашего отчаянного окрика по УКВ-радиостанции спасатель застопорил ход, мы выдернули из-под троса руку пострадавшего и отвели его к врачу.
Спустя несколько часов после операции, когда уже должно было закончиться действие наркоза, я спросил у врача, как самочувствие пациента, как он себя ведёт. Доктор сказал, что матрос не ругается, не клянёт судьбу и не стонет от боли - он молчит. Я решил, что парень находится в шоке.
И каково было моё удивление, когда после очередного обрыва буксира я снова увидел того травмированного матроса среди команды, заводившей трос. Он деловито работал одной рукой. Это был не шок, это была сильная воля человека, который понял, что спасение корабля, жизни товарищей и его собственной жизни зависит, в том числе, и от его действий.
«К-19» привели в Кольский залив, поставили в ремонт, погибших похоронили. Серьёзная комиссия произвела расследование аварии. По результатам её работы одних людей наградили, других наказали.
В общем, всё тогда было сделано так, как всегда у нас было принято делать после серьёзных происшествий. Кроме одного момента.
Министр обороны СССР приказал после завершения аварийного ремонта отправить «К-19» на боевую службу с тем же экипажем, который на ней горел.
Нам было предписано идти из базы в надводном положении, с поднятым Военно-морским флагом, до той самой точки, где лодка аварийно всплыла после начала пожара. А затем погрузиться там и приступить к боевому патрулированию. Показать всем, кто видел аварийную «К-19» на буксире: мы живы и не сломлены!
Узнав о таком приказании, матросы и старшины срочной службы, которые должны были уволиться в запас незадолго до этого выхода в море, обратились к Министру обороны с просьбой разрешить им сходить на боевую службу и уйти «на гражданку» уже по возвращении.
Просьба была удовлетворена.