Глава 10
Когда я был маленький, мне часто снился один и тот же сон – что я бегу от кого-то и никак не могу оторваться. Как только я пытаюсь спрятаться, так меня тут же настигают, и приходится снова вскакивать и бежать. И хотя преследователей я не вижу, но понимаю, вернее, догадываюсь, что это именно волколаки, и именно поэтому они меня так легко находят – на нюх. Вроде и слышу за спиной топот, а не мягкий перебор волчьих лап, но все равно я уверен, что это именно они. Много позже я понял, почему сон был именно таким – примерно в то время волколаки еще не были официально запрещены и никакой резервации в помине не существовало. Волколаки были бичом и ужасом городов. В деревнях их почему-то было намного меньше. Я объяснял это тем, что они просто были более нерешительными из-за своей немногочисленности. Но и теперь, когда после тогдашнего разгула, волколаки стали изгнаны из городов, в деревнях их по-прежнему мало. Теперь я думаю, что это оттого, что за городом они никого особенно и не побеспокоят – а если и там за ними примутся охотиться – то разве ж их там поймаешь? Разумеется, устраивались, и неоднократно, облавы, но гораздо больше было потерянного оружия и загнанных коней, чем пойманных верволков.
Я боялся этого сна. Боялся во сне, сознавая своё бессилие, боялся повторения, когда просыпался, боялся повторения наяву. И только когда во сне я понимал, что это сон, и, наконец, останавливался, погоня неожиданно прекращалась, а с ней и мой сон – звенел будильник, подходила мама…
Сейчас я снова бежал. И уже наяву. Что это не сон я определил, как только увидел за спиной погоню. Они и в самом деле топотали, но только потому, что не все успевали перекинуться. Волчьих лап я, естественно, не слышал.
Мне казалось, вся стая гонится за мной – количество бегущих меня испугало не на шутку. Потом уже, вспоминая, я понял, что были в основном те, кого я совсем не знал – те, кто постоянно находился в лесу, те, кто вообще не перекидывался, кто-то новенький, и те, кто просто избегали общения со мной. Возможно, были и настоящие волки, но я их так и не научился отличать.
Сначала я бежал на двух, продираясь сквозь ветки – просто не было времени перекидываться. Потом упал, и в страхе побежал на четырех, попутно обрастая шерстью. Я думаю, они просто гнали меня, а может и забавлялись. Если бы они задались целью меня разорвать за неизвестные мне провинности, то я точно не ушел бы.
Я задыхался – что могли дать мои ежедневные пробежки тихой трусцой, когда я мчал, не разбирая дороги? Я катился в какие-то овраги, вскакивал и снова несся. Мне была дорога каждая секунда, я не мог даже отдышаться – я помнил, что во сне мне не давали ни передохнуть, ни укрыться. За спиной слышались какие-то звуки, то ли побрехивание, то ли азартный хрип… Под мои ноги не стелилась дорога, она норовила выскользнуть из-под лап, рвалась прочь, унося с собой мои шансы уцелеть. Сердце билось где-то в голове, заслоняя собой горло, мне было даже не вздохнуть. Но в какой-то момент я понял, что оторвался. Я больше не слышал ни топота, ни каких-либо других посторонних звуков, не присущих лесу, который, кстати, и весьма некстати, стал редеть. Уже на заплетающихся ногах я вывалился на дорогу и потерял сознание.
Но и во сне мне не было покоя – погоня продолжалась, и я не мог понять – то ли я просто придумал, что упал на дорогу, то ли это был просто сон. Меня гнали уже не по лесу – по степи, где на много километров все видно. Гладкая степь, словно отутюженная неведомым поклонником загонщиков. Редкие травы и ни одного куста. У меня не было ни одного шанса славировать, спрятаться, укрыться за каким-либо кустом, кочкой, деревом… За мной слышалось улюлюканье, рев и слаженный в один ритм шорох волчьих лап. Внезапно степь оборвалась, как рвется, вернее, сгибается лист бумаги и передо мной встала стена. Кирпичная такая, ровненькая… Я заметался перед ней, в ужасе оттого, что она так неожиданно появилась. Я не мог ее ни перепрыгнуть, ни обежать – конца и края у нее было. И тогда я обернулся… и проснулся.
Я лежал в придорожных кустах абсолютно голый, перепачканный грязью, со сбитыми в кровь ногами и кровоточащей раной на правом боку. Вот черт, а я-то думал, что это там у меня покалывает…
Теперь я действительно был без сил… короткая стычка, принесшая мне изгнание – скорее всего, меня просто хотели проучить, никто наверняка не мог рассчитывать на отпор – одному-то на полсотни… Но вышло наоборот. Я воспринял все серьезней некуда, коллективное покушение на мою жизнь прошло неудачно, проучен я не был, зато был изгнан. За что?
После того случая меня сторонились. Не то, чтобы нарочно избегали – это было бы весьма трудно, во-первых, мы все встречались на кормежках, а во-вторых, я все равно практически ни с кем не общался, да и у меня самого особенного желания кого-то видеть из-за чувства вины и страха не было. Кто-то просто смотрел мне вслед, пристально, едко; кто-то скалился за спиной, отчего шерсть на моем загривке отрастала и топорщилась помимо моей воли. Краем уха я улавливал шепот, кто-то показал пальцем. Я чуял, что что-то зреет, но никак не думал, что это примет такой размах. Как-то утром я вышел из спальни и наткнулся на толпу перед моей дверью. Я попытался пройти сквозь – мало ли почему они тут стоят, но дорогу мне заступил Матерый. Прошедший месяц пронесся у меня перед глазами.
-- Ты! – выкрикнул он. Ни Старшей, ни Меченого с ними не было. Молодежь топталась, радостно скаля клыки. Волколаки постарше мрачно супились и явно сдерживались, чтоб не начать первыми. И я решил брать наглостью.
-- А ты? – ехидно спросил я, -- Дай-ка пройти. – и отодвинул его с дороги. И тут они все сразу набросились на меня. Куда там боевикам, где все со всеми сражаются поодиночке и по очереди – те только поднимаются, этих он только вырубил, а вот эти нападают. Конечно, толчея и сутолока была еще та, они мешали друг другу, но, по крайней мере, это было естественно – все имели на меня зуб, или думали, что имели. И всем не терпелось добраться до меня. Я метался как белка в колесе, отбрыкиваясь, а потом улучил момент и сиганул в брешь между телами – не все стали перекидываться, а четвероногих волколаков сразу оттерли массой. Пару раз по мне прошлись клыками самые шустрые, но я все равно ничего не чувствовал – отчаяние и страх придали мне бесчувственной невменяемости. Я просто пихал кулаками первое, что попадалось под руку, к счастью, или к сожалению, не знаю, своих у меня в этой сваре не было, опасаться, что попаду по своим, не приходилось. Вот так, без предъявления ультиматумов, безо всяких объяснений, просто напали. Это было вдвойне обидно – прямой вины я за собой не чувствовал, а косвенная не была настолько сильна, чтоб рвать меня на куски.
Сейчас я лежал, наполовину высунувшись из кустов. Дорога была пустынна. С нее поднимались тоненькие дрожащие струйки жара, я тихо плавился, не в силах отползти дальше в кусты. По мне бежали муравьи, полчища муравьев, на меня сыпались с куста листья, всякий мусор, но я не шевелился. Я просто не знал, что делать дальше.