Воспоминания о чтице. Фрагмент 19

               

                "М И Л О Й  С О В У Ш К Е"...


                ...Ночь была для меня
                Продолжением ДНЯ...


        Последние годы нашего общения проходили, когда мне было 45 -- 48 лет, а Римме Петровне -- в пределах шестидесяти; и я, человек ЗРЕЛОГО ВОЗРАСТА, чувствующий себя в расцвете сил, иной раз СУЩЕСТВЕННО УСТАВАЛА от излишней заботливости старших. У Риммы Петровны все чаще стали проявляться признаки ВОЗРАСТНОГО пессимизма, порой соединенного с глубоко ЛИЧНЫМ, а мне тяжело было их воспринимать... С другой стороны, она искренне переживала за меня, и не ценить этого было бы с моей стороны бездушием.
        Порой мне бывало неизъяснимо стыдно, когда она пыталась вызвать меня на какую-нибудь НЕОБЯЗАТЕЛЬНУЮ откровенность.
        Например, однажды в субботу (это было в начале 90-х) я побывала на концерте, где она читала Есенина. После концерта мы очень содержательно пообщались, с удовольствием пройдясь по центральным улицам Москвы. А поздно вечером она позвонила с предложением отправиться в воскресенье еще на один концерт, который должен был состояться в Подмосковье. Концерт начинался в первой половине дня, и нужно было очень рано встать утром, чтобы попасть на соответствующий поезд.
        Но, во-первых, мне предстояла целая рабочая неделя, в течение которой необходимо было рано вставать; и я, естественно, хотела посвятить воскресенье отдыху, а также некоторой работе по дому и ЛИЧНЫМ ДЕЛАМ -- не любовным, а именно моим ЛИЧНЫМ: музыкальным занятиям и иным -- ведь у каждого человека есть МЫСЛИ, ЧУВСТВА, УВЛЕЧЕНИЯ, каковые иной раз подсказывают вид досуга, свойственный только данному лицу... И говорить об этом хочется далеко не всегда: ЗАВЕТНЫЕ ЖЕЛАНИЯ не подлежат огласке. И мне казалось, что любой творчески настроенный человек, каким  была и Римма Петровна, должен понимать такие потребности в других. Поэтому я, сославшись на семейные обстоятельства, ответила НЕОПРЕДЕЛЕННО... Но ПОНИМАНИЯ на этот раз не последовало; она обиженно переспросила: "Ты отказываешься?! Но почему? Что у тебя за обстоятельства?".
        И мне стоило большого труда объяснить, что я отказываюсь не от ее общества, а только от ВОСКРЕСНОГО МЕРОПРИЯТИЯ. Она осталась не удовлетворена.

        Иногда она задавала мне ГЛУБОКО ЛИЧНЫЕ вопросы -- в частности, касающиеся моего свободного времени: "Почему ты так поздно ложишься спать?! Что ты делаешь ночью?"... Интонации ее были столь СЕРЬЕЗНЫМИ, что ставили меня в недоумение: почему именно у НЕЕ -- талантливой поэтессы и чтицы, незаурядной женщины с тонким мироощущением, возникало желание так глубоко проникать в мою жизнь? Может быть, отчасти и потому, что в те годы она уже была на пенсии и распределяла свое время иначе, чем ПРЕЖДЕ, когда большая часть дня проходила на работе?.. 
        Эти вопросы меня, конечно, порядком смущали... Мне было тогда еще ДАЛЕКО до пенсионного возраста; и жизнь, протекающая вне основного поля деятельности, то захлестывала яркими событиями или бытовыми делами, то внезапно успокаивалась и начинала угнетать однообразием дней...
         Наступила сложная эпоха -- конец 90-х, когда среди окружающей безработицы и ЛИЧНОЙ НЕВОСТРЕБОВАННОСТИ наш проектный институт еще как-то держался... Да, многие из наших лучших специалистов -- моих сотрудников -- ушли от нас, сменили профессию из-за скудной зарплаты; некоторые -- прежде близкие! -- подруги ушли в большой бизнес, и общение с ними стало затруднительным...
        Я не оставила работы по специальности -- не захотела терять последнее... Подобно многим моим современницам, я искала выход из личного бытового кризиса -- дополнительную работу -- чтобы немного увеличить свой материальный доход и получить возможность иногда удовлетворять свои малые, "земные", но все же вполне естественные человеческие желания... Иногда мне это удавалось.
        Если позволяли ВРЕМЯ и СРЕДСТВА, я, как и раньше, посещала филармонические программы... И я подсознательно -- даже в это тяжелое время -- стремилась ОЩУТИТЬ ПОЛНОТУ ЖИЗНИ; я НЕ ИЗМЕНИЛА своим увлечениям -- более того, старалась по возможности реализоваться в любимых видах искусства: ведь именно эти ЖЕЛАНИЯ, словно бы заключенные в глубине души, привели меня к знакомству со студией "Звучащая книга" -- в частности, с Риммой Петровной...
        Стоило ли удивляться тому, что я приходила домой поздно вечером и что, кроме необходимости ежедневных хозяйственных дел, было еще и желание поговорить с близкими,
и -- невзирая на обычную усталость -- посмотреть художественный фильм, или послушать любимую музыку, или заглянуть в книгу, или записать рожденную вдохновением строку?! И я в который раз отвечала Римме Петровне, что мне НЕ ХОТЕЛОСЬ КОНЧАТЬ ДЕНЬ... Но вопросы повторялись... Если она звонила к нам вечером в мое отсутствие, то высказывала моей маме свое осуждение по поводу моих, в сущности, БЕЗОБИДНЫХ действий, что мне, конечно, решительно не нравилось...
        Может быть, поскольку она была намного старше, в ней говорил человек ДРУГОГО ПОКОЛЕНИЯ -- человек строгого режима, консервативный в быту? Мне снова и снова приходилось объяснять ей происхождение своих привычек, сложившихся у меня еще в студенческие годы... Постепенно она стала относиться спокойнее к моему образу жизни и даже как-то раз после моего выступления преподнесла мне подарок -- миниатюрную гравюру на дереве -- сопроводив последнюю оригинальной открыткой с надписью: "МИЛОЙ СОВУШКЕ"*. Я была глубоко растрогана этим знаком внимания...



        *На снимке: открытка, подаренная Риммой Петровной Докторович Наталье Шиловой, с надписью на обороте. (8 марта 1999 года).