Остров Счастливого Змея. Часть 4. Зачем жить

Виктор Квашин
1

Александра провели в кирпичное здание, мимо заспанного дежурного, в отдельный кабинет. Сняли наручники, поставили лицом к стене, руки за голову.
– Раздевайся!
Александр снял одежду.
– Всё снимай!
– Повернись. Раздвинь ягодицы.
Обыскали, вывернув одежду, выложили на стол пачку сигарет и зажигалку. Высыпали вещи из пакета, переписали. Зачем-то вытащили из ботинок шнурки. Сержант потянулся к амулету, висящему на шее голого Александра. Александр вцепился в реликвию:
– Это не отдам!
Сержант поднял дубинку. Лейтенант сделал знак, сказал:
– Покажи.
Александр убрал руки. Лейтенант подошёл ближе.
– Ишь, какая вещь! Чего только не носят! Это что, знак твоей веры?
– Да.
Лейтенант с сержантом переглянулись, лейтенант пощупал тонкий шнурок, на котором висел амулет, махнул рукой.
– Ладно, носи, а то потом правозащитники забодают. Одевайся. Садись.
Александр сел на стул. Его мутило от вчерашнего и от долгой езды.
– Можно попить? – спросил он, глядя на графин с водой.
Лейтенант налил стакан, придвинул Александру. Достал лист бумаги.
– Фамилия, имя, отчество.
Начался допрос. Машинально отвечая на вопросы, Александр вдруг подумал, что это первый допрос в его жизни.
– Расскажи, как ты организовал сопротивление колонне техники в сопровождении наряда милиции.
– Я ничего не организовывал.
– Кто организовал?
– Никто.
– Почему ты пытался воспрепятствовать продвижению колонны?
– Потому что рубка леса незаконна. Руководители компании «Кедр» подделали документы.
– Почему же ты не сообщил об этом в органы власти?
– Не было времени.
– Кто ещё был с тобой на месте преступления?
– Это разве преступление?
– Отвечай на вопрос!
– Не знаю. Я был один.
– А кто стрелял по сотрудникам и по машинам?
– Не знаю.
– Слушай, Забда, ты зря это. Я тебе без протокола скажу, ты у меня не первый и не последний. Твоя игра в благородство может стоить тебе двадцати лет, ты это понимаешь? Хочешь взять вину на себя? Бери. Нам же проще, быстрее дело закроем. Тебя, дурака, жалко. Насколько я осведомлён, ты в этом деле виноват меньше других. Не раскроешь сообщников, будешь париться за всех до конца жизни.
– Можно закурить?
Лейтенант подвинул сигареты с зажигалкой. Александр затянулся пару раз, и ему стало ещё хуже. Голова закружилась, затошнило.
– Ну, что, будешь давать показания?
– Нет. Мне плохо.
– Ладно, посиди, подумай. Подпиши вот здесь.
Было видно, что лейтенант тоже устал, и ему не хотелось возиться с задержанным, по крайней мере, сейчас.
– Отведи его во вторую, – сказал он сержанту.
– Вещи можно забрать?
– Вещи пока побудут у нас.
– А сигареты?
– Не положено.
– Руки за спину! Вперёд! Стой! Лицом к стене!
«Как в кино», – промелькнуло в голове, пока сержант открывал железную дверь.
– Заходи!

Дверь за спиной лязгнула.
Тусклая грязная лампочка освещала узкий пенал камеры с двумя двухъярусными кроватями вдоль боковых стен, между ними маленький стол. Три койки зияли пустыми панцирными сетками, на четвёртой, нижней, горой лежали матрацы и одеяла. Когда дверь за Александром закрылась, край матраца приподнялся, из-под него появилось заросшее лицо. Оно показалось Александру страшным. «Натуральный уголовник! Кажется, началось», – подумал он.
– О! Наконец, мне кум соседа подкинул! – сказал «уголовник».
Александр решил вести себя, как ни в чём ни бывало, подошёл, протянул руку.
– Александр.
Сокамерник в ответ не шевельнулся, изучающе посмотрел на Александра.
– Первоход, что ли?
– Что? – не понял Александр.
– Я говорю, тебя что, первый раз в жизни закрыли?
– Ну, да… – до Александра, кажется, дошёл смысл вопроса.
– Курева не заначил?
– Не дали.
– Ментяры поганые! Что шьют?
– Не понял?
– Я спрашиваю, за что тебя закрыли?
– Да… как бы сформулировать… в общем, получилось вооружённое нападение на милицию.
– Опа! – «уголовник» сел на койке. – Замочил хоть одного?
– Нет. Так, постреляли…
– Жаль! Но всё равно, это уже другой базар. А то я думал, шушеру мне подсадили. Чего стоишь? Бери вату, располагайся, как дома, привыкай.
Александр с некоторой брезгливостью взял засаленный матрац, сверху застелил таким же грязным одеялом. Подушки не было.
– Меня Данатом зовут, – сказал сокамерник. – Погоняло Матрос. Ну, тебя сейчас менты прессовать начнут. Они такое не прощают. Ты, надеюсь, ещё не раскололся?
– Нет.
– А корешей тоже замели?
– Нет.
– Значит, готовься. С утра начнут.
– Что начнут? – Александру стало не по себе от нехорошего предчувствия.
– Да ладно, не бойся. Прорвёмся! Это дело перекурить надо, – сказал Данат.
Он ловко приподнял ножку двухъярусной койки и извлёк из нее сигарету. Отер ладонью кожаную подошву туфли, ловко чиркнул по ней спичкой, прикурил. Затянувшись два раза, передал Александру.
Курить хотелось, как последний раз в жизни. Александр с наслаждением вдохнул полные лёгкие дыма, посмаковал, с блаженством выдохнул. Повторил. Вернул окурок. Сигареты хватило ещё на два круга. Стало лучше.
– Данат, а ты давно здесь? – спросил Александр.
– Здесь долго не держат. Положено семьдесят два часа, потом статью клеят и в СИЗО. У меня особое дело, не с тем связались, ментяры.
– А за что тебя?
– Так, вижу, ты вроде, пацан нормальный, но по незнанке пропадёшь. Жаль ментам такого дарить. Учить тебя буду.
«Опять учиться!» – подумал Александр, вспомнив, сколько раз за последнее время слышал это слово.
– Во-первых, никогда никого не спрашивай, за что сел.
– Ты же меня спросил…
– Во-вторых, никогда никому не говори о деле. Тебе повезло, что я тебе попался первым. Я по понятиям живу, поэтому помогу хорошему человеку.
– А можно спросить, ты много сидел?
– Как считать… В общей сложности двадцать пять, теперь пятая ходка.
– А сколько же тебе лет?
– Сорок пять.
Александр ужаснулся. Не сроку, а внешнему виду Даната. Он дал бы ему лет на пятнадцать больше.
– Большую часть жизни ты сидел?
– Я не сидел, я жил! И тебе советую. Будешь сидеть и ждать конца срока – крышу сорвёт. В тюрьме тоже жить надо.
– А почему тебя Матросом зовут?
– Первый срок намотал, когда на торговом флоте в Одессе работал. Ни за что, по глупости, и сразу десятку.
– Наверно, десятку ни за что не дают…
– Провез «Плейбой», дали за порнографию. Сам суди.
– Да-а! Извини. Конечно, ты теперь все правила тюремные знаешь!
– И меня многие знают. Так что, попадёшь на хату, обмолвись, мол, кто Матроса знает, привет от него. Моё слово среди братвы вес имеет.

Загремел замок в двери.
– За тобой, – сказал Данат. – В отказ иди. Тебе тяжёлая статья катит, в полный отказ иди, понял?
Александр кивнул.
– Забда! На выход! Лицом к стене! Вперёд!
В кабинете сидели двое незнакомых. Александр поздоровался.
– Старший следователь, лейтенант Майоров, – представился один.
Александр улыбнулся.
– Я сказал что-то смешное?
– Нет. Извините.
– А что же ты улыбаешься?
– Фамилия многообещающая, – сказал Александр, и понял, что зря.
– А вот ты и поможешь мне стать майором, – довольно мирно сказал лейтенант. – Твоё дело, считай, раскрыто. Так что, на днях дырку под звезду проколю.
– Я ваш защитник, – сказал другой. – Меня зовут Иван Алексеевич Морозов. Присаживайтесь, пожалуйста.
– Я, вроде, не просил адвоката.
– Есть нормы ведения следствия. Без защитника допрос проводиться не может.
– Ладно, начнем, – сказал лейтенант. – Фамилия, имя, отчество?
После заполнения шапки протокола, начался собственно допрос.
– Вы подозреваетесь в совершении следующих уголовных преступлений: организация незаконного вооружённого формирования, посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов, применение насилия в отношении представителей власти, приведение в негодность транспортных средств. Имейте в виду, что это очень тяжкие преступления, и единственное, что вам может помочь, это чистосердечное признание и помощь следствию в скорейшем раскрытии преступлений.
– Да вы с ума сошли! – Александр вскочил.
– Сидеть!
– Вы слышите, что вы говорите?
– Сидеть, я сказал! Или вызвать наряд?
Александр сел.
– Прошу вас, успокойтесь, – сказал защитник. – Во-первых, это пока подозрения, Вас ещё ни в чем не обвинили. Успокоились? Вот и хорошо. А теперь отвечайте на вопросы следователя.
– Вы были на месте преступления, когда колонне техники воспрепятствовали для проезда к месту назначения? – продолжил следователь.
– Да.
– Кто ещё был с вами?
– Я был один.
– Кто устроил завал из деревьев поперёк дороги?
– Не знаю.
– Но вы видели этот завал?
– Там лежала всего одна ель.
– Кто стрелял по машинам и по сотрудникам милиции?
– Не знаю.
– Но это же были ваши люди?
– Не знаю.
– Но вы слышали выстрелы?
– Да. Там была такая пальба!
– Так кто же стрелял?
– Милиционеры стреляли из автоматов.
– Что ты дуру гонишь, Забда?! Следствию уже ясна картина преступления. Пойми, отказываясь от показаний, ты работаешь против себя.
– Я хочу курить, – сказал Александр.
Следователь достал из сейфа сигареты и зажигалку, которые отняли накануне, пододвинул пепельницу.
– Пока куришь, посмотри вот на это, – следователь вынул из пакета стрелу с погнутым наконечником. – Узнаешь?
– Что это?
– Это стрела, извлеченная из капота бульдозера. Ты её видел раньше?
– Нет.
– Ну и дурак! Пока ты выгораживаешь своих сообщников, они дают показания в других кабинетах, в том числе и хозяин этой стрелы. Не хочешь, не надо. Улик и так достаточно. Тогда сиди в камере, жди решения суда. Распишись вот здесь.
– Позвольте мне побеседовать с подозреваемым наедине, – сказал защитник.
– Да беседуйте! Толку-то с этого, если он своей пользы не понимает!
Следователь вышел.

Морозов поднялся, заходил по кабинету.
– Александр Владимирович, вы выбрали неверную тактику защиты. Уж поверьте моему опыту, полный отказ полезен лишь в тех случаях, когда у следствия отсутствуют доказательства. В вашем же случае, улик более чем достаточно.
– Скажите, это правда, что арестованы и другие люди?
– Я защищаю только вас, поэтому не в курсе дел других подозреваемых. Но, я думаю, следователю нет резона обманывать в данном случае.
Александру представилось, как в камере сидят Соло, Олонко, Борис, Огбэ. Особенно болезненно было думать, что старик Огбэ попал в тюрьму. Захотелось курить. Сигареты всё ещё лежали на столе. Защитник размеренно ходил от двери к окну, что-то объясняя. Когда он в очередной раз отвернулся, Александр быстрым движением бросил сигареты с зажигалкой за пазуху. Почему-то стало весело.
– Чему вы улыбаетесь?
– Да так… Так что вы мне советуете?
– Видимо, вы не поняли серьёзность своего положения, – сказал защитник. – Давайте сделаем вот что. Вы расскажете мне, как было на самом деле, и мы вместе выберем оптимальную схему защиты. Поверьте, мне удавалось выигрывать дела совершенно безнадёжных подозреваемых.
– Хорошо, я подумаю. Сейчас голова болит очень.
– Надумаете, сразу вызывайте меня. И не затягивайте с этим, ваши подельники могут вас опередить.

2

– Прессовали? – спросил Данат.
– Нет, побеседовали, – Александр устало завалился на койку. – Сказали, что сообщников посадили, и что они дают показания.
– Не верь! Мусора тебя на понт берут.
– А если, правда?
– Всё равно не верь, и показаний не меняй. Это обычная практика. У ментов мозгов-то не много, особенно здесь, в районе. Это в городе тебя уже раскрутили бы, как первохода. Тут всего-то три камеры, все рядом. Я бы услышал, если бы кого привели. Тихо было.
– Адвокат предлагает всё ему рассказать.
– Ха-ха! – Данат развеселился. – Морозов что ли? Не вздумай ему хоть что-нибудь ляпнуть! Он же здешний, они вместе работают. Помни, как молитву: о делюге никому ни слова!
Александр вытащил пачку с сигаретами, протянул соседу.
– Угощайся.
– Ну, я же тебе говорю, здесь менты – лохи, – сказал Данат. – В городской ментуре тебя за это дубинаторами так бы отделали, что до камеры не дополз бы. Ты, Санёк, так больше не делай.
– Так курить же охота…
– После дубинатора неделю курить не захочешь, – сказал Данат затягиваясь. – Да, здесь курорт, подольше бы тут прокантоваться.
– Ну, ты скажешь – курорт! Что хорошего в этой вонючей дыре? Даже света в окно не видно.
– Попадёшь в городскую тюрьму, узнаешь, что такое вонючая дыра. Вспоминать эту хату будешь, как ялтинский санаторий. Дай-ка пачку.
Александр вопросительно посмотрел на Даната.
– Затырить надо. Хорошо, здесь шмонают редко. Найдут – обоих отделают.
Данат стал изобретательно прятать сигареты, и Александр поразился, как много оказалось тайных мест и способов сокрытия в этом, по сути, пустом помещении.
– Запомнил? – спросил Данат. – Учись, пригодится.
– Надеюсь, не пригодится.
– Это и на воле нелишне знать. Но сильно не надейся. Раз попал сюда, так просто не выпустят. Ты поспи, пока дают возможность. А то может больше такой удачи и не представится. Что смотришь? Я-то это всё много раз прошёл. Слушай и учитывай, если повезло со мной кантоваться.
У Александра и правда слипались глаза. Он вспомнил, что прошедшей ночью почти не спал, укрылся с головой и провалился.

Приснился Сикте. Он стоял на своем крыльце, смотрел на заходящее солнце и почему-то нараспев говорил:
– Жизнь прожить – не гору перейти!
Потом Александр оказался в тайге с Соло и Олонко. Они шли через чащу, потом вышли на открытое место. Впереди были горы.
– Дальше ты один, – сказал Соло. – Сможешь?
Александр смотрел на горы и не находил перевала. Он искал глазами проход, но все склоны были отвесными.
– Ты должен, – сказал Олонко, и Александр остался один.
Потом он увидел себя на берегу реки, на своём участке. Рядом стоял Огбэ.
– Жизнь прожить – не реку перейти, – сказал Огбэ. Он вложил в лук стрелу с красным оперением, натянул тетиву. – Это твоя. Долетит?
Александр следил за полётом стрелы. Она пролетела половину реки и стала снижаться…

Грохнуло железо «кормушки».
– Кушать подано, господа подследственные!
– Санёк, вставай, харч принесли, – сказал Данат. Он вынул из стола миску и кружку и пошёл к двери.
– Я не хочу.
– От пайки отказываться западло. Вставай!
Александр подошёл к двери, выглянул в «кормушку».
– У меня посуды нет.
– Знаем, что нет. Получи.
В окошке появилась мятая алюминиевая миска с такой же ложкой, погруженной в жидкую пшённую кашу, и жестяная кружка с чаем.
– Спасибо! – сказал Александр.
Кормушка захлопнулась.
Данат устроился на своей койке у стола, отпил глоток из кружки и стал поедать серое месиво. Александр тоже отхлебнул противно-тёплую жидкость, отодвинул кружку. Понюхал кашу, и тоже отодвинул.
– Слушай дальше, – сказал Данат, облизывая ложку. – «Спасибо» на тюрьме забудь, надо говорить «благодарю». Понял?
– Почему?
– Западло потому что. А в кормушку вообще западло благодарить. Бери пайку молча и с достоинством. Они обязаны тебя кормить! Понял?
– Понял.
– Слушай дальше. На тюрьме надо питаться. Не будешь хавать – сдохнешь. Понял?
Александр придвинул свою миску, положил в рот ложку каши.
– Нет, не могу. Гадость.
– Ладно, попостись. Сейчас гадость, через неделю будет в радость. Так что, не будешь? Тогда, может, мне подгонишь?
– Бери, конечно, Данат!
– Моя тебе чистосердечная благодарность!
Данат с явным удовольствием съел вторую порцию.
– Вот и позавтракали. День начался. Теперь можно и расслабиться, – сказал он, достал из заначки сигарету, удобно развалился на матрацах. – Покурим.
Они выкурили одну сигарету на двоих. Александр отчего-то слушался Даната, и ему даже приятно было покровительство этого зека.
– Слушай, Данат, а где же посуду мыть?
– Сейчас на парашу выводить будут. Там и посуду мыть, и рожу тоже.
Действительно, через некоторое время по одному вывели в туалет. Александр вымыл миску с ложкой. С удовольствием умылся.
– Хватит! Расплескался! Другие ждут, – поторопил его конвойный.

Данат заснул. Александр глядел сквозь сетку верхней койки в грязно-серый потолок камеры
«Какой кошмар! – думал он. – Попасть в тюрьму в моём возрасте! Как, оказывается, это просто! Нет, надо отсюда выбираться, и как можно скорее. Сейчас вызовут на допрос, буду изворачиваться, как змея, буду улыбаться, что-нибудь навру, но нужно сделать всё, чтобы выйти на свободу». Представилось, как переживает Зоя, стало ужасно больно в груди. «Скорее бы на допрос!»
Но на допрос его вызывать, кажется, не торопились. Он передумал все мысли, все варианты ответов на все возможные вопросы следователя. Ему казалось, что он готов к борьбе за свою свободу. Но никто не спешил вступать с ним в поединок.
Данат, всё это время громко сопевший, проснулся, стал рассказывать, как плохо спать в переполненной камере большой тюрьмы. Они выкурили ещё сигарету, потом ещё одну. Время, казалось, остановилось.
Принесли обед. Александр опять не смог заставить себя притронуться к вареву, решил поесть хлеб с компотом, но толстый червяк в кружке окончательно испортил аппетит. Он сжевал кусок хлеба, все-таки отхлебнул компота, и тем удовлетворился. Данат же напротив, нахваливал местную пищу, говорил, что здесь меньше воруют, и, по-видимому, был рад, что у Александра плохой аппетит, потому что начисто съел обе порции.
Вывели в туалет. Александр ожидал, что после обеда теперь уж точно поведут на допрос. Но время шло, а его не вызывали. Периодически шаги «дубака», как называл дежурного милиционера Данат, приближались к двери, открывался глазок, потом шаги удалялись. Терпение Александра было на пределе.
– Хорош на ментов трудиться! – неожиданно оборвал Данат вялые мысли Александра.
– Да что ты, Данат? В чем ты меня подозреваешь? – удивился и одновременно испугался такого поворота Александр.
– А что же ты сейчас делаешь?
– О своём думаю, допроса жду.
– Ты психуешь. Ты дёргаешься. А они этого и ждут, когда ты дергаться начнешь, чтобы потом додавить тебя было проще. Ты на них сейчас работаешь.
– Ты думаешь, меня специально так долго на допрос не зовут?
– Обычное дело. Если сразу не раскололи, ждут, когда сам сломаешься. Меня тоже этим способом хотят взять. Я уже пятые сутки парюсь без предъявы, хотя положено трое, и видишь – ничего, весёлый, и аппетит хороший. Чего унывать-то, Саня? Тебе что, приговор подписали? Ничего ещё нет, ты пока только подозреваемый. Сиди и радуйся!
– Да чему уж тут радоваться?
– Не чему, а для чего. Хотя бы для того, чтобы им радости не доставить. Не можешь радоваться, так хотя бы делай вид. Пусть думают, что ты не ломаешься, значит, виновным себя не ощущаешь.
– Да я и так не ощущаю.
– Ну, ты нормальный пацан! Давай, тогда, принимай бодрую внешность. Учись управлять собой.
Александр выдавил улыбку.
– Нормально! – воскликнул Данат. – Ты смогёшь, ты деревенский. Городские быстрее ломаются. Им комфорта не хватает, «ва-а-нны»!
– Да я, можно сказать, тоже городской.
– Залётный что ли?
– Нет, просто я в Вехне-Ольховое недавно из города переехал. Но без ванны спокойно обхожусь, в экспедициях привык.
– Геология?
– Археология.
– Ух ты! Ну-ка, Санёк, поподробнее. Я первый раз живого археолога вижу. В школе у нас историк классный был, мы с ним даже по курганам шастали. Нравится мне история. Расскажи про скифов.
– Я про скифов не знаю. Здесь свои «скифы» были – чжурчжэни.
Александр стал рассказывать про средневековые государства региона, незаметно для самого себя, углубляясь в древность. Он говорил долго, наверное, часа два, и всё время не переставал удивляться вниманию Даната, человека, который всю жизнь провёл в тюрьмах, а так заинтересованно, почти не прерывая, слушает про историю.

Рассказ перебили ужином. Александр обнаружил, что за оконной решёткой уже темно, оказывается, наступил вечер. Понюхал кусок рыбы, лежащий поверх каши в миске, и решил, что его съесть можно. Не заметил, как съел и саму кашу. Перехватил взгляд Даната, сказал:
– Извини…
– Нормалёк! Исправляешься. Не дай сукам почувствовать победу! – сказал Данат, вылизывая ложку. – Чифирку бы сейчас!
– Да, от хорошего чая и я бы не отказался.
– Вот в этом отношении здесь хуже.
– В каком?
– Дорогу трудно наладить. Канализации нет, первый этаж, да ещё и тихо, как в гробу, телефон не устроишь.
– Не пойму, о чем ты?
– О дороге. А, ты же неграмотный! Дорога – это почта, можно малявы и посылки посылать. Делается через унитаз, через окно. Ладно, увидишь ещё, какие твои годы. Давай, расскажи лучше ещё что-нибудь про историю. Ты конкретный профессор! Это какой же калган надо иметь, чтобы столько помнить! Хочешь, «Профессор» – твоё погоняло будет? Я имею право погоняло давать.
– Не хочу.
– А чего? Хорошее погоняло.
– У меня имя хорошее.
– Ну, конечно, Сашка – тоже неплохо. Но Профессор – лучше.
– Я имею в виду мое национальное имя, фамилию то есть.
– Ну, и как это звучит?
– Забда. Переводится – Змей.
– Ты мне по приколу понты не колотишь?
– Да зачем мне врать? – Александр достал из-за пазухи амулет. – Вот, смотри.
Данат пощупал синими от наколок пальцами, потёр, повертел.
– Если я правильно догоняю, похоже на змею, – сказал он. – А я думал, крестик у тебя на шнурке.
– Это почти крестик и есть, только веры другой.
– Что за вера такая? Никогда не слышал, чтобы в змей верили.
– Это вера моего народа, который называется хабуга. А это знак вождя этого народа.
– Так ты что, вождь?
– Я потомок вождя. Попытался стать настоящим вождём, да вот, в тюрьму угодил…
Данат долго молчал, почесывая татуированные церковные купола на груди.
– Я думал, вожди только у индейцев… – наконец проговорил он. – Ну, ты конкретно, Змей! Тебе идёт. Будешь Змеем!
– Я согласен, – сказал Александр и улыбнулся.
Они проговорили еще долго. Данат захрапел под рассказы о древних цивилизациях, а к Александру сон не шёл. Опять навалилась безысходность и неопределенность. Лезли в голову всякие мысли, в основном, плохие. Он представлял себе, что будет, если ему дадут большой срок, как переживут это Зоя с Иркой, как вообще они смогут сами жить в деревне? О Юре он беспокоился меньше, все-таки, мужик, самостоятельный уже, даже жена есть. А вот Зоя…
Эти мысли крутились в голове, и прогнать их не было никакой возможности. Уснул он лишь под утро.

Снился Сикте и с ним Ирка, оба в шаманских нарядах, оба с бубнами. Они били и прыгали вокруг костра. Он слышал беспрерывный гул бубнов и их голоса, но не мог разобрать ни слова. Он видел их вспотевшие лица, и особенно глаза, которые, казалось, смотрели прямо ему в душу. Костер пылал высоко и жарко, а они всё били и всё плясали, и этому не было конца.

3

«Кормушка» грохнула.
– Утренняя параша, господа! По одному!
Данат пошёл первым. Потом вывели Александра. Потом завтрак. День начался. Время опять тянулось бесконечно медленно.
– Змей! Опять на ментов работаешь? Ну-ка, расскажи ещё про этих, как их там, про сугзэйцев. А то у меня рвотный рефлекс, глядя на тебя.
Александр нехотя подчинился, понимая необходимость переключить внимание, потом увлёкся воспоминаниями, даже пару снов рассказал.
– Слушай, Змей, а как они в те времена, ну это, с бабами? Расскажи!
– Да всё так же. Ничего нового за три тысячи лет не выдумали, – попытался съехать с темы Александр. Но Даната вопрос интересовал, и он стал выспрашивать подробности.

Дверь загрохотала. «За мной», – подумал Александр и, хоть и желал вызова на допрос, в животе задавило. Но в открытую дверь втолкнули долговязого мужика лет тридцати. Он чуть не упал, заматерился на чём свет.
– Козлы! На воле найду – урою!
– Хорош кипешиться! – оборвал его Данат. – Кто такой шумный?
– Керосин.
– Сколько ходок?
– Две.
– Подтвердить можешь?
– Конечно, братан! О чём базар!
– Статьи какие?
Керосин назвал статьи, которые Александру ни о чем не говорили.
– Щипач, значит, – утвердительно сказал Данат. – Где отбывал?
– В Горбатовке, второй раз на двести тридцатой зоне.
– На двести тридцатой когда тянул?
– Девяносто пятый – девяносто девятый.
– Ясно. Занимай пока верхнюю шконку.
– Мне, вроде как нижняя положена…
– На нижней Змей живёт, его я знаю, а тебя, пока нет. Ты понятия ведаешь. Я в этой хате смотрящий, делай, что говорю.
Керосин полез стелиться на верхнюю койку над Александром, бурча и матерясь.
– Ты, Керосин, чем-то недоволен?
– Ни за что, падлы, повязали, на понт берут!
– Ладно, притухни, не гони волну. Все мы тут «ни за что».
Александр был несколько озадачен жёстким отношением Даната к новичку, хотя тот был настоящим вором со стажем. На всякий случай сделал вид, что его это не касается. Керосин крутился на своей койке, раскачивая и кровать Александра, что-то бубнил себе под нос, тихо матерился, и всё никак не мог успокоиться.
– Слышь, Керосин, – позвал его Данат, – расскажи про зону. Змей ни разу на зоне не был, учить его надо, ему срок большой карячится.
– Да чё рассказывать, братан, зона, она и есть зона.
– А вот всё по порядку и расскажи, как туда попадают, какие там законы, как вести себя правильно. А то первоходу, сам знаешь, нелегко бывает.
– Да что-то нет настроения зону вспоминать, и так тоска, что замели.
– А ты в каком бараке был, Керосин?
– В девятом.
– Кто там у вас шишку держал?
– Боря-Катран.
– А, знаю Катрана, достойный урка! Как ты с ним жил?
– Нормально, – неохотно ответил Керосин. – Башка болит, братан, настучали падлы по репе.
– Ладно, отдыхай, – миролюбиво сказал Данат, почему-то улыбнулся и подмигнул Александру.

Дальше разговор не клеился. Александр попытался уснуть, но Керосин всё ворочался и раскачивал койку. В голову опять полезли нехорошие мысли. Данат отвернулся к стене и засопел. Керосин поворочался ещё немного, ловко спустился и сел на край койки Александра.
– Не возражаешь, братан, посижу с тобой? – вполголоса спросил он.
– Не возражаю.
– Тебя как зовут?
– Змей.
– Крутое погоняло! Прикинь, иду по улице, никого не трогаю, вдруг ментовка подкатывает, мне ласты заворачивают и сюда. Козлы! – снова стал жаловаться Керосин. – Они думают, если у меня раньше ходки были, то на меня любое дело повесить можно.
Александру вдруг стало жалко этого воришку. Понятно, что милиции легче свалить происшествие на него, чем искать неизвестного преступника. Александр и раньше слышал, что такое бывает, но как-то не верилось. А сейчас вот такой же случай.
– А тебя, Змей, за что замели?
– Да, получилась нехорошая история…
– С властями не поладил?
– Да, уж, не поладил.
Данат, не переставая сопеть, повернулся лицом к Александру и стал делать жесты руками, как крылышками. Александр не понял, улыбнулся. Керосин сидел спиной к Данату и продолжал негромко разговаривать.
– Да, эти козлы могут человека ни за что. На меня-то у них ничего нет. Подержат пару дней и выпустят. Теперь не тридцать седьмой год. Ты, Змей, меня держись. Если что надо, сделаем. У меня на воле братва осталась, выручат. Так что, если в чем нужда, не стесняйся. Я вижу, ты нормальный пацан, тебе доверять можно. Сегодня-завтра мои подсуетятся, дорогу наладят, всё у нас будет. Если что на волю сообщить или просто привет передать – это запросто, без проблем. Так чем ты ментов зацепил?
– Хорош базлать, Керосин, ты мне спать мешаешь! – сказал Данат.
– Так день ведь, братан, ночью что делать будешь? Дай с корешем потолковать, – обиделся Керосин.
– Ладно, давай потолкуем, – Данат сел на койке. – Так что, у тебя связи на воле?
– Да, мои кенты для меня всё сделают.
– Не мог бы ты для нашей бедной хаты чайку организовать? Сам видишь, у нас голяк во всех отношениях. Само собой, я в долгу не останусь. Если что, мое погоняло Матрос, я за базар отвечаю.
– Лады, Матрос, организуем, – похоже, Керосин даже обрадовался этой просьбе. – Может, и ещё кое-что выгорит. Я попробую, братки. Мы ж в одной хате, значит, помогать должны друг другу.
«Вот так! А я представлял сидящих в тюрьме некими монстрами. Такие же люди, а может, ещё и лучше, поскольку все в беде», – подумал Александр. Между тем разговоры его отвлекли, и настроение несколько улучшилось. «Наверно, после обеда вызовут на допрос», – подумал он.

Принесли обед. Керосин опять начал ругаться:
– Козлы поганые, парашей кормят!
– Не порть аппетит, Керосин! – прервал его Данат. – Не хочешь, не ешь, и нам не мешай.
– Да это я так, хотите, берите мою пайку, – сказал Керосин. – Змей, бери, поправляйся!
– Благодарю, мне бы с одной справиться. Матросу предложи, у него аппетит хороший.
Но Данат тоже отказался.
Стали выводить в туалет. Первым, как всегда, пошёл Данат, и Александр понял, что ему «положено» быть первым. Вернувшись, Данат сказал:
– Змей, твоя очередь! – сказал безапелляционно. Керосин возражать не стал.
Как только ушёл Керосин, Данат накинулся на Александра:
– У тебя что, калган совсем не варит? Он же наседка!
– Как это?
– Наседка! Подстава! Его к тебе специально подсадили!
– Зачем?
– Ну, ты совсем! Чтобы ты ему «по дружбе» всё разбазарил про свою делюгу.
– Так вот что ты мне показывал, – догадался Александр. – Но откуда ты знаешь? Вроде хороший парень…
– Это легко. Помнишь, я его про зону спрашивал?
– Ну?
– Я в эти годы на той зоне срок тянул, восемь лет. Его там не было.
– Мало ли, может, вы не пресекались.
– А бараки?
– Что бараки?
– Ты помнишь, что он сказал про бараки?
– Что жил, кажется, в девятом.
– Вот! На двести тридцатой вообще бараков нет, там все в одном корпусе живут, всего триста человек. Маленькая зона, я всех знал. А Катран там парился, Керосину верную легенду сварганили, меня только не просчитали, торопились, видно.
– Вон оно что! Так его же, тварь…
– Не кипешись, и не свети, что расколол его. Веди себя, как раньше.
– Да я не смогу, я ему…
– Заткнись! И слушай. Может это мент подставной роль играет. Хочешь хуже сделать? Ты лучше подумай, как ему нужное фуфло втулить про свою делюгу. Пусть считают, что ты повёлся. Ты пользу свою не видишь. Раз тебе наседку подсадили, значит, у них на тебя действительно ничего нет. Садись и думай, как «излить душу лучшему корешу». Только, чтоб правдиво звучало.
– Спа… извини, благодарю от души, Данат! Да где же он? Долго что-то.
– Информацию сливает, я ж тебе о чем толкую!
– Но, слушай, Данат, таких ведь наказывать надо.
– Если не мент, никуда он от ответа не уйдёт. Придёт время, спросим, как с гада.
– А если мы в тюрьме будем, а он на свободе?
– Достанем, за братвой не заржавеет, за это не волнуйся.
Керосин, наконец, явился улыбающийся.
– Ты что, верёвку проглотил? – спросил Данат.
– Повезло, дубачок знакомый, оказывается, тут трудится. Я ему закинул про чай. Обещал на следующее дежурство организовать.
– Отлично, Керосин! – похвалил Данат.
– Как же для братвы не постараться, если подхват есть.
– Слушай, Керосин, а нельзя ли через него письмо жене послать? Она даже не знает, где я. Поможешь? – попросил Александр.
– О чем базар, Змей! Только надо побыстрей, а то он после семнадцати сваливает.
– Эх, а писать-то не на чем.
– Не унывай, братан, с Керосином не пропадёшь!
Он снял кроссовки, вытащил стельки. Под одной оказался сложенный вчетверо потёртый листок в клеточку, под другой – тоненький пастик от шариковой ручки.
– Для себя берёг, вдруг, маляву написать. Пользуйся Змей, тебе нужнее.
– Ты настоящий друг, Керосин! – сказал Александр.
Он взял пропахший потом лист, разгладил на колене, подумал с минуту и начал писать: «Зоя, постарайся узнать, кто сделал завал на дороге и стрелял по милиционерам. Они меня подставили. Я ни в чём не виноват. Подключи нашего знакомого из краевой прокуратуры. За меня не беспокойся. Со мной в камере хорошие люди, мы подружились. Мне ничего не нужно. Наверно, скоро разберутся и отпустят. Саша». Всё письмо уместилось на половину странички. Александр оторвал чистую половинку, письмо свернул, написал адрес.
– Всё. Постарайся, чтобы дошло. Может жена сможет мне помочь.
– Ща сделаем, кореш!
Керосин тщательно скрутил записку в трубочку, стал барабанить в дверь. «Кормушка» отворилась.
– Чего шумишь?
– В туалет приспичило, начальник, мочи нет!
– Вечно вы обожрётесь, потом проситесь. Жди, пока другие сходят.
– Да мочи нет, начальник! – Керосин натурально изображал рези в животе.
– Ладно, выходи, – сжалился дежурный. – Лицом к стене!
– Ну, вот и пошла твоя малява прямо куму на стол. Что хоть написал?
Александр пересказал.
– Толково, – похвалил Данат. – Про прокурора правда?
– Нет, конечно.
– Нормально сыграл! Теперь прессовать тебя они точно не станут, повежливей на всякий случай будут. Калган у тебя варит!
Вернулся Керосин.
– Все тип-топ, братан, пошла твоя малява на родину. Сегодня отправит.
– Благодарствую, от всей души, Керосин!
– А я с этим дубачком давно знаком, – стал рассказывать Керосин, улыбаясь и посматривая то на Даната, то на Александра. – Продажный, пала, за бабки, хоть что готов…
– Ладно, обломись, – оборвал его Данат. – Давай лучше Змея послушаем. Расскажи ещё про джоудженей, Змей.
Александр стал вспоминать, что знал, и снова увлекся повествованием. Кое-что он присочинял для большего интереса слушателей, полагая, что они всё равно не проверят.

4

Рассказ получился большой. Он уже добрался до войны с татаро-монголами, когда неожиданно его вызвали из камеры.
Обыскали. Привели в тот же кабинет.
– Забда Александр Владимирович, вы вызваны для ознакомления с постановлением о привлечении вас в качестве обвиняемого, – начал следователь.
Александр вдруг вспотел, ноги стали ватными, мысли тучей заполнили мозг, каждая наперебой стремилась доказать свою важность и правоту. Следователь продолжал говорить, но Александр не слышал его, пытаясь понять, как сейчас нужно себя вести и что говорить.
– Присядьте, – сказал адвокат, налил стакан воды, пододвинул. – Садитесь, и не волнуйтесь вы так!
Александр, наконец, понял, сел, выпил глоток воды.
– Вы обвиняетесь, – продолжал следователь, – в совершении следующих преступлений: посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов на основании статьи триста семнадцать Уголовного кодекса Российской федерации; организация незаконного вооружённого формирования и участие в нём на основании пунктов один и два статьи двести восемь УК РФ; приведение в негодность транспортных средств и путей сообщения на основании пункта один статьи двести шестьдесят семь УК РФ. Статья триста семнадцать предусматривает лишение свободы на срок от двенадцати лет до пожизненного лишения свободы, статья двести восемь – до семи лет, статья двести шестьдесят семь – до четырех лет лишения свободы. Вы имеете право возражать против обвинения, отказываться от дачи показаний, представлять доказательства, пользоваться помощью защитника. Вам всё ясно, обвиняемый?
– Нет! Я ничего этого не делал! Вы с ума тут сошли что ли? Вы слышите, что вы говорите? Пожизненное заключение! За что?! – Александр вскочил.
– Сидеть! Сидеть, я сказал! Подпишите постановление.
– Я не буду это подписывать!
– Как хочешь, – лейтенант дописал что-то под постановлением. – Подпиши, что отказываешься.
Александр поставил закорючку.
– Это твоё, – лейтенант протянул лист Александру. – Это вам, гражданин защитник. Теперь приступим к допросу, – он достал новый бланк, начал писать. – Итак, подсудимый Забда, где вы были в день совершения преступления во второй половине дня?
У Александра всё смешалось в голове, он почти ничего не соображал, только одна фраза повторялась в мозгу: «от двенадцати лет до пожизненного лишения свободы».
– Ты меня слышишь? Где был в день совершения преступления?
– Я не совершал преступления, – ответил Александр и почему-то подумал: «Как в ток-шоу по телевизору».
– Где был, я спрашиваю!
– Гулял по лесу.
– С кем гулял?
– Один.
– Как оказался на месте преступления?
– Шёл по дороге.
Вопросы сыпались один за другим. Александр напрягал память, чтобы не сказать ничего лишнего. Получалось плохо. Оказалось, что он почти ничего не помнит из своих показаний на первых допросах! Эта мысль вызвала панику. Он замолчал. Струйка пота противно стекла из-под мышки.
– Заврался? Не хотел по-хорошему? Получишь по полной схеме! Так тебе и надо, дураку! А мог бы двушкой отделаться, если бы слушался.
Лейтенант закурил, посмотрел исподлобья на Александра, толкнул через стол сигареты.
– Кури.
Откинувшись на спинку стула, он наблюдал, как Александр дрожащими пальцами доставал сигарету, прикуривал тем же способом переправленной через стол зажигалкой.
– Жалко тебя, если по-человечески, – лейтенант глубоко затянулся, выпустил дым струйкой к потолку. – Ладно, хочешь, вернём всё на исходные рубежи? Хочешь?
Александр растерялся, смотрел вопросительно то на следователя, то на адвоката, не понимая, не веря, что можно что-то изменить. Адвокат поймал его взгляд, одобрительно кивнул, мол, соглашайся.
– Да, – промямлил Александр.
– Начинаешь соображать, Забда, сразу бы так! Давай сюда постановление, Иван Алексеевич, давайте и ваш экземпляр, – следователь положил сверху остальные листы, выровнял, отодвинул на угол стола. – Вот, теперь слушай, я даю тебе слово офицера, что порву эти постановления, более того, я уничтожу постановление об аресте и все протоколы допросов, более того, я прямо сейчас предоставляю тебе возможность явки с повинной. Просто жалко, понимаешь? Просто жалко тебя, дурака, дожившего до седых волос и вляпавшегося в такую глупость! Считай, что тебя никто не задерживал, ты осознал свои неправомочные действия и сегодня, прямо сейчас, сам пришёл ко мне в кабинет и попросил бумагу, чтобы написать всё, как это было на самом деле. Написать, что твоей вины в этом совсем немного, что виновны другие, которые тебя на эту глупость подтолкнули, а сами остались в стороне, – он придвинул Александру чистый лист, положил на него ручку.
Александр не знал, как быть. «Двушка» – два года, казалась такой ничтожно мизерной по сравнению с «от двенадцати до пожизненного»! Он посмотрел на адвоката.
– Мне кажется, что в данной ситуации это единственный выход для вас, Александр Владимирович, – адвокат снова утвердительно кивнул.
– Я предлагаю один раз, – сказал лейтенант. – Другого шанса не будет. Через час я несу документы прокурору. Время пошло!
Александр взял ручку, придвинул бумагу, вздохнул и в раздумье, как начать, взглянул на лейтенанта. И поймал! Он поймал безмолвное торжество во взглядах лейтенанта и адвоката, которыми они в этот момент обменялись. Он отшвырнул ручку.
– Нет! Я не буду писать!
Лейтенант с адвокатом поняли свою оплошность, заговорили разом:
– Александр Владимирович, что вы делаете? Вы отказываетесь от единственного шанса выйти на свободу!
– Ты что, не понимаешь, что сядешь до конца жизни?! Чудак, кого ты покрываешь? Ты хочешь париться на нарах за своих дружков, с которыми знаком меньше месяца?
– Поймите, что явка с повинной даёт преимущества перед судом, вам могут дать лишь условное наказание!
– Бери ручку, пиши! Не будь дураком!
– Нет, я сказал! – Александр встал. – Я отказываюсь что-либо писать и вообще разговаривать с вами, с обоими! Отведите меня в камеру.
– Стоять! – рявкнул лейтенант. По его лицу пошли красные пятна. Он дописал что-то в протоколе, писал быстро, ручка буквально летала по бумаге, растягивая неразборчивые слова. – Подпиши протокол допроса.
– Не буду!
– Пожалеешь! – прошипел лейтенант. – Конвой! Обвиняемого в камеру!

Александр, как только вошёл в камеру, сразу лёг на койку и закрыл глаза. Он понимал, что только что обрёк себя на длительное, бесконечно длительное пребывание в этих грязных стенах. Мыслей не было, была жуткая усталость и опустошение.
– Что, прессовали, братан? Козлы вонючие! – затараторил Керосин.
– Притухни! – оборвал его Данат. – Видишь, плохо человеку. Позволь полюбопытствовать, – обратился он к Александру, указывая на постановление.
Александр протянул бумагу.
– Да-а! Конкретно на тебя наехали! Три статьи! Ну, эти-то чухня, а вот триста семнадцатая – солидно! Если по ней сядешь, в авторитете будешь.
Александр молчал, говорить не хотелось.
– А ты не горюй, Змей, – продолжал Данат, – это же только предъява. Пока суд не присудит – всё это фуфло! Это ещё доказать надо. А ты, я надеюсь, по-прежнему в отказе?
Александр кивнул.
– Явку с повинной предлагали?
Александр снова кивнул, не открывая глаз.
– Отказался?
– Да.
– Ну, ты конкретный Змей! Правильно сделал. У них ничего на тебя нет. Пусть доказывают то, чего сами не знают. Ладно, ты отдохни малёха, потом расскажешь. 
Спокойный уверенный голос Даната снял напряжение, и Александр, кажется, не дослушав его последних слов, провалился в сон. Проспал до ужина.

На ужин опять была рыба с перловкой. Александр жевал нехотя, без аппетита.
– Привыкай, теперь эта еда для тебя надолго. А здесь неплохо кормят, правда, Керосин? –  пытался подбодрить его Данат. – Вот, поужинаем – и день прошёл. Так туда-сюда – смотришь, и год пролетел. Время, на самом деле, быстро идет.
Александру разговаривать не хотелось.
Вывели в туалет. Александр снова улегся и стал разглядывать грязные полосы на матраце Керосина над своей головой. Неожиданно поймал себя на банальной мысли, что жизнь так же полосата, как матрац, и что теперь она видна сквозь коечную сетку, которую можно рассматривать, как аналог тюремной решётки. Стало до слёз жалко себя.
Загрохотало железо двери.
– Забда! С вещами на выход!

5

До Александра даже не сразу дошло, что от него хотят, так это было неожиданно.
– В СИЗО переводят, – сказал Данат. – Ну, бывай, Змей! Ты, главное, не сломайся, понял? И помни: никому не верь, ничего не бойся, и ни у кого ничего не проси. Запомнил? Не верь, не бойся, не проси – формула тюремной жизни!
– Шевелись! Копаешься, как… – окрикнули от двери.
– На новой хате привет всем от меня, понял? И передай смотрящему, я сказал – без прописки. Понял? Ну, желаю тебе! – Данат хлопнул Александра по плечу. – Давай! – и уже вслед ещё повторил: – Без прописки! Я сказал!
Александру некогда было выяснять, что имел в виду Данат, он просто запомнил, как пароль.
– Лицом к стене! Вперёд!

Маленькая комната без окон. Скамья, железный стол.
– Одежду снять! Всю! Руки за голову!
Проворные руки ощупывают каждый сантиметр одежды. Холодный бетонный пол. «Как в морге», – подумалось.
Холодные липкие пальцы лезут в волосы, за уши.
– Рот! Рот открой!
Палец за одну щёку, за другую, в ноздри.
– Повернись! Присесть! Ниже! Встать! Одевайся.
– Получи вещи. Распишись в получении.
– Лицом к стене. Пошёл!
Вывели во двор. Какой чистый, душистый воздух! Темно.
– Стоять! Руки за голову!
– Грузи, Толик, он один.
– Залезай!

Впихнули в будку УАЗика, хлопнула дверь. Поехали. Темно. Нащупал скамейку, сел, распёрся ногами, руками в наручниках ухватился за скамейку между ног, чтобы удержаться – машина шла по колдобинам. Потом выехали на ровную дорогу, стало спокойнее.
Темно в этом ящике, абсолютно темно! И холодно. Очень холодно. «Закурить бы!» Вспомнил о сумке. Отыскал её на полу, стал ощупывать содержимое. «Сигареты! Целый блок сигарет! Какая умница Зоя! Чем, чем прикурить? Тряпки эти мешают… Да это же свитер! Что ж я, дурак, свитер!» Надел, натянул пониже. Сразу стало теплее, уютнее даже. «Хорошо! Неужели Зоя не положила зажигалку?» Нет, Зажигалки не было. «Жаль. У Даната осталась. Куда же меня везут так долго? Отыскать бы щель, посмотреть. Нет, нет ни единой щёлочки. Как долго, бесконечно долго!»
Машина шла ровно, на большой скорости, можно было предполагать, что ехали по трассе и остановка не скоро. Приходилось терпеть. «Хорошо, хоть поесть успел, – думал Александр. – Надо же, я уже нахожу плюсы в этой жизни: свитер – хорошо, поесть успел – хорошо! Смотри-ка, так и привыкну», – усмехнулся он про себя.
На асфальте не трясло, и Александр попытался уснуть. Кажется, это удалось ненадолго. Ровный гул машины стал всё чаще нарушаться посторонними шумами.  Встречных машин становилось больше, потом их звуки слились в единый шум. Стало ясно, что въехали в город. Движение замедлилось, стало неравномерным, водитель всё чаще нажимал на тормоза, закладывал повороты. Приходилось снова держаться за лавку. Он устал. Хотелось только одного: скорее бы хоть куда-нибудь приехать.

Крутой поворот, остановка. Короткие переговоры, поехали. Снова остановка. Двигатель замолчал. Как долго они там разговаривают!
– Выходи!
Яркий свет прожекторов, над ними серенькое небо. Неужели, уже рассвет? И знакомый запах выхлопных газов – конечно, это город. Выбрался. Ноги не слушаются, поясница болит.
– Вперёд!
Помещение для досмотра. Такое же, как в КПЗ, только больше.
– Раздевайтесь!
– Меня уже обыскивали…
– Не разговаривать! Выполнять!
– Руки за голову! Повернись! Рот! Присядь! Одевайся.
Кабинет.
– Фамилия? Имя, отчество? Год рождения? Домашний адрес? Последнее место работы? По какой статье обвиняетесь?
– Триста семнадцатая и двести… я забыл, там написано…
– Должен помнить! Двести восьмая и двести шестьдесят седьмая.
– Семёнов! В триста восьмую его.
Длинный коридор с зарешёченными лампочками под потолком и железными дверями по обе стороны.
– Стоять! Заходи. Петрович, обеспечь новенького.
– Получи: матрац, подушка, одеяло, простыни, полотенце. Кружку, миску, ложку будешь брать?
– Да.
Подъём по лестнице с матрацем и вещами, третий этаж, опять коридор.
– Стоять! Лицом к стене!
Лязг замка, скрежет двери. Почему это так режет слух?
– Принимайте пополнение. Первоход по тяжёлой. Заходи!

Александр переступил порог камеры, и сразу в нос ударило смрадом общественного туалета и застарелого пота. Комната сплошь заставлена двухъярусными койками, их очень много. И с каждой смотрят страшные уголовные рожи. И молчат. «Их что, специально подбирали сюда таких?»
– Здравствуйте! – сказал Александр, стараясь не выказывать эмоции.
– Здоровей видали, – нехотя откликнулся кто-то.
– Куда мне можно поселиться?
– Вон там местечко свободное, – тощий веснушчатый молодой с улыбочкой ткнул пальцем на возвышение со шторкой.
Александр заглянул через штору сверху – туалет. Неприятно сжало сплетение, стало тоскливо. Промолчал, протиснулся меж рядов коек. Свободных было две: нижняя и верхняя. Бросил вещи на нижнюю.
Веснушчатый мигом оказался рядом.
– Ну, ты чо, обиделся? Закурить найдётся?
– Найдётся, если огонь сыщещь.
– Ща организуем.
Александр вскрыл блок. Тут же человек восемь обступили. Раздал всем по полпачки, веснушчатому пачку. С удовольствием затянулся. И снова поймал себя на мысли, что всё хорошо.
– Ну, что, покурил? Теперь иди знакомиться, – хриплым низким голосом окликнул Александра лобастый уголовник, возлежащий на двух подушках, по пояс голый, в трико, и весь в наколках.
– А ты думал, сигарет дал и всё? – с ехидной улыбочкой сказал веснушчатый. – Давай, давай, канай к смотрящему. Он тебе чердак прочистит.
Александр подошёл.
– Меня зовут Александр, – сказал он как можно независимей. – Погоняло Змей.
– У тебя уже и погоняло есть? – сурово спросил лобастый. – Давно придумал?
В камере засмеялись. Чувствовалось враждебное отношение к новенькому.
– Мне погоняло Матрос дал.
– Кто-о?
– Матрос. Данат. Он привет всем просил передать.
– Откуда ты его знаешь?
– В КПЗ вместе сидели. Вчера расстались.
– По какой статье?
– Триста семнадцатая, двести восьмая, двести шестьдесят седьмая.
– Мокрая?
– Нет.
– Ладно, поверим на слово. Живи пока на той шконке, которую занял. Порядки знаешь?
– Не очень. Матрос немного просветил, но не все, конечно.
– Присматривайся, сам поймёшь. Если что, у меня спрашивай. На общее что-нибудь имеешь поделиться?
– Да нет у меня ничего… Сигарет вот, пять пачек осталось, две-три могу.
– Раздал шнырям? Теперь сам бедствовать будешь. Оставь у меня три пачки, а то все раздербанят враз. Ладно, отдыхай, осматривайся.
– Прописывать как будем, Бас? – подскочил к смотрящему веснушчатый. – Прописочка полагается, Змей! Это ж как переход экватора – первая ходка, первая хата!
Как благодарен был Александр в этот момент Данату! Вот оно что значит – прописка!
– Матрос сказал без прописки, – спокойно, но твердо сказал Александр.
– Не прокатит! – засуетился веснушчатый. – Первоходу прописка положена! Давай, братва, повеселимся!
– Утухни, Воробей! – просипел Бас. – Ты что не слышал – Матрос сказал, без прописки.
– Да чо, да чо? Где ты видел без прописки?
– Ты что, Воробей, завтра на волю собрался? А вдруг ты с Матросом в одну хату залетишь? Ну, если берешь на себя ответ, прописывай, я не против. Ты порядки усвоил, не мне тебя учить.
– Да я чо? Я так. Может он и не знает Матроса…
– Вот ты и проверь. А ты иди, Змей. Потом ещё будет время, поговорим.

Александр разложил матрац, бросил подушку, прикрыл её неразвернутой простыней и завалился на койку. Устал. Как он устал за эту ночь! В камере стоял невообразимый шум. Казалось, что все заключенные одновременно и беспрерывно говорили. Среди них были особые голоса, те самые, которые слышишь в любой толпе, пронзительные, назойливо лезущие в уши и не дающие ни о чем думать. Тем не менее, Александр заснул, и спал крепко.
Проснулся оттого, что на лице что-то шевелилось. Таракан! Вскочил, брезгливо смахнул. Противно! Сон, как рукой. Сел на койку. Поймал улыбку соседа.
– Привыкай. Стасики – невредные твари. Главное, вшей не подцепить.
– Что, и вши есть?
– А куда ж им деться, конечно, есть. Но и к ним привыкнуть можно.
У Александра непроизвольно зачесалось всё тело.
– Мне привыкать ненужно, я здесь ненадолго.
– Здесь, в карантине, все ненадолго, – ответил сосед.
– Как, в карантине?
– Эта камера для вновь поступивших. Если кто больной, что б заразу по тюрьме не разносили. Скоро переведут на другую хату. Здесь, видишь, и попросторней, даже места свободные есть.
«Еще новости», – подумал Александр. Достал сигарету.
– Огонь найдется? – спросил соседа.
Тот достал коробок, аккуратно чиркнул спичкой.
– Покурим?
Александр выкурил половину, протянул соседу.
– Благодарю. Меня Толяном зовут. Сто девятая.
– Это что?
– Убийство по неосторожности. Сбил одного чудика на переходе. Да он пьяный был. Но родня у него крутая.
– И сколько за это полагается?
– До трех. Но мне по полной накрутят, у меня же условное было.
– Да, не повезло, – посочувствовал Александр.
– А ты как залетел?
Александр вспомнил Керосина, поблагодарил в уме Даната и решил быть осторожным.
– Да никак. Пытаются повесить на меня чужие дела. Разберутся, отпустят.
– Наивняк ты, Змей. Отсюда так просто не отпускают.
Александр, кажется, уже и сам это стал понимать, и от этого навалилась тоска. Он снова лёг и уставился в сетку верхней койки, прогнувшуюся под соседом. Говорить не хотелось. Было душно и липко. Он полежал ещё немного, взял полотенце и пошёл к умывальнику. Вода была только холодная. Но это и хорошо. Он с удовольствием умылся по пояс. Стало легче. Вспомнилось, как купался по утрам в реке, и комок к горлу – когда теперь это будет, и будет ли вообще? Почему это должно было случиться? Почему такая несправедливость? Он уткнулся лицом в подушку и пролежал так до обеда, не шевелясь.

Обед вызвал оживление в камере. Все пришли в движение, у кормушки выстроилась очередь. Александр взял свою посуду, встал в сторонке, наблюдая. И не зря. С первого взгляда было заметно, что очередь имеет свои законы. Впереди стояли матерые зеки, которых не трудно было отличить по внешнему независимому виду и покрывавшим тело наколкам. За ними стояли заключённые попроще, но тоже независимые. А в конце, соблюдая дистанцию, пристроились какие-то неряшливые, невзрачные личности.
– Иди сюда, Змей, – позвал его Толян, освобождая место впереди себя. – В конец нельзя, там чушки.
Александр не стал уточнять, кто такие чушки с ударением на последнем слоге, и так было понятно, что это не сливки местного общества, молча принял приглашение. Получил пайку, сел на свою койку и с удовольствием съел всё, даже сам удивился: «Привыкаю!»
Посуду вымыл, как и все, под умывальником, поставил в железный шкаф, называемый почему-то «телевизор», постаравшись не дотрагиваться до чужих мисок и стенок шкафа, по которым сновали тараканы.
– Змей, тебя Бас приглашает, – сообщил худенький паренёк с культями вместо пальцев на одной руке.
Подошёл. Бас восседает на своей койке по-турецки, подложив под зад подушки, в руках кружка с чифиром. На соседней койке два уголовника. «Неужели, опять эти их приколы?»
– Присаживайся, Змей, чайку попьем.
– С удовольствием! Мечтал о чае.
– О чае все мечтают. Держи.
Александр отхлебнул через чур крепкий чай, вернул кружку.
– Крепковат для меня. Но запах! На всю каюту!
– Привыкнешь. Ты мариманил что ли?
– Было.
– Расскажи.
Александр пересказал свою морскую биографию, не вдаваясь в подробности.
– А на спасателе что делал? – спросил один из сотоварищей Баса.
– На спасателе суда спасали. Ну, пожары, затопления, посадки на мель и всё такое.
– Не хило! Ещё будешь? – протянул кружку Бас. – Ну, расскажи что-нибудь покруче.
Александр вспомнил случай, когда его во время шторма высадили на плавучую бочку для закрепления троса, а трос подать не успели. Судно отнесло, а потом его полчаса не могли с бочки снять. Шторм был жуткий, и ему эти полчаса показались сутками, он чуть не замёрз на голом качающемся железе, обливаемый ледяными волнами и продуваемый ветром.
– Ништяк! Похоже, не гонит, а Бас? – сказал Спец, второй уголовник.
– Какой смысл мне врать? Вы попросили, я рассказал.
– А с Матросом вы что, вместе мариманили?
– Нет, он в Одессе ходил, а я на Дальнем Востоке. В камере познакомились.
– А что это он тебе такое погоняло дал?
Пришлось объяснять. Стали по очереди щупать амулет. Александр боялся, вдруг отнимут – здесь жаловаться некому. Но ничего особенного не произошло. Зеки были даже дружелюбны.
– Прикольная житуха у тебя, с приключениями, – сказал Бас. – И сам ты вроде нормальный хлопец. Изучай законы, пригодятся, главное, не прогибайся ни перед кем. Если что, обращайся, поможем. Это Спец, а это Трамвай. Конкретные пацаны.
– Скажи, Бас, это правда, что здесь карантин?
– Да, здесь времянка. Поэтому и правил не особо придерживаемся. Тебя, видишь, внизу поселили, а нижний ярус по закону для воров. А ты пока не вор. Ладно, всё нормально. Нужда имеется какая-нибудь?
– Да пока, вроде, всего хватает.
– Родня в городе есть? Дачки будут носить?
– Жена в деревне осталась. Здесь сын, но как он узнает, что я тут?
– Ясно. Мы, видишь, сами тут недавно окопались, канала на волю пока нет. Наладим, тогда может, маляву твоему сыну закинем.
Этот разговор развлек и успокоил Александра. Страхи, которые сидели в подсознании, ушли. «Вот, и здесь всё налаживается. Адаптация! – вспомнил он мудреное слово из археологии. – Действительно, человек ко всему приспосабливается».
Но зря он подумал об археологии. Воспоминания снова навалились тоской. Попытался заснуть – не получилось. Мысли лезли в голову одна хуже другой. Больше всего беспокоило, что Зоя осталась одна в деревне. Как она справится с делами? А как там Нордик? Скучает, наверно. Он представил своего пса и чуть не заплакал. Скорее бы на допрос! Может, хоть что-нибудь сдвинется.

6

Но в этот день его не вызвали. Вызывали других. Был отвратительный ужин, который все-таки внёс некое разнообразие в жизнь. Потом народ стал укладываться спать. В проходе между койками стало свободнее. Александр решил прогуляться. Длина прохода была четырнадцать шагов. По обе стороны по двенадцать двухъярусных коек, некоторые, в том числе койка Баса, были завешены простынями. У двери умывальник – железная раковина с краном. Рядом отгороженный шторкой унитаз. С другой стороны от двери шкаф для посуды, из которого то и дело высовывались, шевеля усами, деловитые тараканы. Под потолком двойная лампа дневного света, подсевшая и мерцающая. В противоположной от двери стене высоко под потолком оконный проём, закрытый решёткой и жалюзи так, что ничего не видно. Стены какого-то неопределённо-серого цвета, потолок, видимо, некогда был побелен известью, он светлее, но затянут сгустками серой от пыли паутины. Вспомнилось, как Данат хвалил камеру КПЗ. Да, действительно, там было лучше. Зато здесь туалет и вода, а это явное преимущество.
Несмотря на позднее время, камера продолжала жить. За шторками играли в карты. Это было понятно по доносившимся возгласам. Другие разговаривали. Кто-то перебирал вещи. Несколько человек, так же, как и Александр, слонялись по проходу туда-обратно с сосредоточенными угрюмыми лицами. Стоял постоянный гул голосов.
Спать не хотелось. Представил, как завтра будет вести себя на допросе, увлёкся внутренним диалогом, даже поспорил с гипотетическим следователем. Захотелось курить. Сосед спал, пришлось искать курящих по камере. Нашел. Сразу: «покурим!». Забылся, наверно, под утро.
Утром очередное развлечение – очередь в туалет, к умывальнику. «Воры» приводили себя в порядок не спеша, с достоинством, не заботясь об ожидающих. Они «имели право». Потом завтрак. Теперь можно было ожидать вызова на допрос. Александр осмотрел одежду, даже попытался разгладить замятости, застегнулся, причесал ладонью волосы. Стал ждать. Дверь зазвенела замками.
– Сидорчук! На выход!
«Следующий я».
Через час: – Покровский! На выход!
«Ну, теперь меня!»
До обеда больше не вызывали. После обеда тоже. Пачка сигарет кончилась неожиданно быстро. После ужина ожидать вызова было уже бесполезно. Напряжение всего дня не проходило. В голове проворачивались разные варианты допроса, потом он заспорил с судьей, доказывая, что надо сажать тех, кто рубит лес, а не тех, кто его защищает. Толян несколько раз пытался заговорить, но Александру было не до разговоров. Подходили какие-то люди, просили закурить. Давал, иногда курил с ними сигарету на двоих или на троих. Ночью было жарко, не хватало воздуха. Несколько раз умывался, помогало ненадолго. Резкие чужие голоса вмешивались в мысли всё назойливее, хотелось их убить. Ночь была ужасной.

Третий день был кошмарным. Александр не ел, только курил, иногда ловил себя на том, что разговаривает сам с собой вслух. Беспрерывно, до изнеможения слонялся по проходу. Его толкали встречные, и он несколько раз с трудом сдержался, чтобы не ударить. Его не вызвали.
– Змей, Бас на чай зовет.
– Ты чего икру мечешь, Змей? – сказал Бас, подавая кружку с горячим чифиром.
– Они, козлы, специально время тянут, чтобы я тут дольше просидел! Почему меня на допрос не вызывают?
– А других вызывают?
– Откуда я знаю? Некоторых вызывали.
– Некоторых! Куда ты спешишь? Дело быстро не шьётся, это только в кино. Ты кончай дёргаться, хочешь, чтобы крышняк сорвало? Все ждут, и ты сиди спокойно и жди.
Александр сдержался, чтобы не нагрубить, поблагодарил за угощение и ушёл на своё место. Чифир все-таки подействовал, по крайней мере, расслабил, и он отключился.

Утро разбудило ужасным шумом. Умываться Александр не пошёл. На завтрак была перловка. Клейкая масса без соли не лезла в глотку. Сжевал пайку хлеба, запивая чуть тёплым жиденьким чаем. Снова завалился на койку. Глаза резало от табачного дыма и вони, казалось, нечем было дышать. Голова разламывалась. Пытка. Сколько же можно это терпеть? Сколько можно?!
– Иванов! На выход. Без вещей.
«Следующий я».
– Сидорчук! Без вещей.
«Кошмар какой-то! Они просто издеваются!» – Александр бросился к двери:
– Почему меня не вызывают? Скажите, я Забда, меня на допрос должны вызвать!
– Надо будет, вызовут!
Дверь захлопнулась. Александр забарабанил в железо кулаками, ногами. Кормушка отворилась.
– Что случилось?
– Вы им скажите обо мне. Они, наверно, забыли. Забда моя фамилия!
– Заткнись! И жди!
Александру заломили руки, оттащили от двери.
– Пустите! Что вы мне мешаете? Они, твари, меня забыли! Пустите!
Его ударили по затылку. Не очень сильно, но чувствительно. Искры брызнули из глаз. Александр на миг потерял ориентацию в пространстве и замолк, приходя в себя. Его протащили по камере и поставили перед Басом.
– Ты что, охреневший придурок, делаешь?! Что ты кипеш поднял? Забыл, где находишься?
– Они меня забыли! Как им еще напомнить?
– Такая отмазка не прокатывает, ты дуру не гони. В общем, так, Змей, у нас тут порядок, его никому нарушать недозволенно. Если попкарь сейчас по начальству доложит, и по твоей вине ментура на хату наезд сделает, спрос с тебя всей камерой будет, и никто тебя не пожалеет. Я не знаю, чем ты угодил Матросу, что он дал тебе рекомендацию, но законы для всех равны, и это тебе не поможет. Так что, моли Бога, чтобы менты сегодня хату не бомбили.
– Бас, я же не знал, что всех могут наказать…
– Думать надо. Мог бы спросить. Это не отмаз. Так что, молись. Тебе срок огромный карячится, будешь до конца жизни парашу шкворить. Вали на место и сиди как крот. Понял?
Руки отпустили, и он чуть не упал. Поплелся на своё место, лег, укрылся с головой и впал в прострацию. Жить не хотелось.

Он не вставал ни на обед, ни на ужин. За день ничего не случилось. «Ментура на хату не наехала». Александр и не думал об этом, видимо потому, что толком и не понял ни что такое «ментовский наезд», ни чем ему грозит «спрос всей камеры». Он вообще ни о чём не думал. Толян принёс его пайку хлеба и чай. Александр глянул на кружку, накрытую куском хлеба, усмехнулся: «Как покойнику», и снова накрылся с головой. Чай выпил под утро, когда вставал в туалет. Во рту что-то хрустнуло – таракан. Но эмоций это не вызвало, он просто выплюнул насекомое, допил остатки и снова лёг.
Он «умер». По крайней мере, ощущал себя похороненным заживо. Не хотелось ничего, ни есть, ни пить, ни вставать – вообще ничего. Не было мыслей ни о деле, ни о суде, ни о Зое или детях. Он просто лежал день за днем и ночь за ночью, не замечал, когда спал и когда просыпался, не знал и не хотел знать, какой сегодня день и какое число. Шум в камере теперь не мешал, не раздражали даже тараканы, ползающие по телу. Ему было всё равно. Толян несколько раз пытался его разговорить, но ответа не получил и больше не приставал, только иногда Александр ловил сочувствующие взгляды соседа.

– Змей, вставай! Вставай, вызывают. Да вставай же!
Толян изо всех сил тормошил его, наконец, поднял и посадил на койке.
– Забда, твою мать! – донеслось из двери. – Дубинатора захотел? Дрыхнет, как в санатории! Тридцать секунд! С вещами!
Толян уже бросал в сумку вещи Александра, помог свернуть матрац.
– Счастливо, Змей! Посуду с «телевизора» не забудь.
Александр потащил кое-как свернутые вещи к двери.
– Змей! – окликнул его Бас. – Удачи тебе на новой хате.
– Благодарю. Вам тут тоже…
– Шевелись, блин, достал ты уже! Лицом к стене!
Конвойный захлопнул дверь, закрыл на замок.
– Вперёд!
– Скажите, куда меня?
– Куда надо. Не разговаривать! Где вас, чурок, отлавливают? По городу ни одной такой рожи не встретишь, а тут одни чингачгуки!
Александр вдруг осознал, что всё изменилось! Его вызвали с вещами, значит не на допрос. А что это может ещё означать? Куда ещё с вещами? А больше некуда, как на волю! Разобрались, улик не нашли и выпускают! Конец мучениям!
Стоять! Лицом к стене! Заходи!
– Раздевайся!
Полный, тщательный обыск. Прощупали даже матрац.
«Конечно, шмонают перед выходом, чтобы маляву из камеры на волю не пронёс. Пускай стараются, у меня ничего и нет».
– Одевайся. Бери манатки. Вперёд!
Каптёрка.
– С карантина, Петрович.
– Куда его?
– В двести пятую.
– Куда?! Как в двести пятую? – переспросил Александр автоматически и тут же получил по спине дубинкой, вскрикнул и умолк. Всё в нутрии опять оборвалось.
– Ясно, – сказал завскладом. – Матрац и подушку оставь, там хватает. Получи чистое, – швырнул на стол простыни, наволочку, полотенце.
– Вперёд! Стоять! Заходи. Вещи на пол. Садись. Горохов, оболвань его.
Сухой старичок в зековской форме проворно подошёл сбоку, нагнул Александру голову и больно вонзил машинку в шею. К ногам упали клочья грязных волос.
– Готово, начальник.
– Молодец, Горохов. Мастер ты из человека урода сделать. Встать! Вещи бери. На выход!
Коридор. Вниз по лестнице. Без матраца идти удобнее. Стальная дверь с выведенным масляной краской номером двести пять.
– Заходи!

7

Александр вошёл и задохнулся. Воздух сырой, как в бане и абсолютно без кислорода. Стоит какая-то дымка. И люди, кажется их сотни! Они толпятся у дверей, движутся непрерывным потоком в проходе между нар, шевелятся на койках. Смрад! Александр мгновенно взмок. Он стоял, растерянный, не зная, что делать. Подскочил один, за ним другой:
– Закурить найдётся?
– Нет.
Отвалили. Подошёл в раскачку долговязый, крепкий, с якорем во всю грудь.
– К смотрящему подойди, – сверкнул он золотым зубом.
– Что? – не расслышал Александр из-за гвалта голосов.
– Пошли! – долговязый приглашающее махнул рукой.
Александр пристроился к нему в кильватер, иначе бы он просто не решился идти сквозь эту жуткую толпу. Скользкие потные тела задевали его, толкали, конечно, не специально, кто-то что-то спрашивал. Александр не отвечал, шёл вплотную за спиной долговязого. Тот откинул занавеску, завёл Александра в импровизированную комнату – две двухъярусные койки со всех сторон занавешены простынями. На нарах полуголые, в наколках, уголовники, шесть человек.
– Приветствую вас, – сказал Александр. – Меня зовут Александр Забда, погоняло Змей, статьи триста семнадцать, двести восемь, двести шестьдесят семь.
– Привет. Откуда к нам?
– С карантина, из триста восьмой.
– Кто там рулит?
– Бас.
– Ты первоход что ли?
– Да.
– Где спал у Баса?
– На нижней шконке.
– Почему?
– Бас распорядился.
– Понятно. Что ещё хочешь добавить?
– Матрос привет всем предавал, – это Александр сказал умышленно, помня, какую роль сыграло имя Матроса в прошлый раз.
– Что? Матрос на карантине?
– Нет. Я с ним в КПЗ сидел.
– На чём он залетел?
– Не докладывал, я и не спрашивал. Как много здесь у вас народу! Где же мне можно определиться?

Смотрящий ответить не успел. Раздался пронзительный вопль:
– Шухер, шмон!
В камере вмиг всё изменилось: все бросились к своим вещам, стали что-то прятать, поднялась суматоха. Грохнула дверь, ворвалось с десяток людей в камуфляжах и масках с дубинками, впереди овчарка с оскаленными зубами.
– Всем в проход! Руки за голову!
Заключенные бросились в проход между коек. Тех, кто делал это недостаточно быстро, били дубинками. Александр растерялся. Его толкнули, он упал. Резкая боль по спине, по голове. Он прикрыл голову руками, пополз в проход на одних коленях, получил ещё удар по пояснице, взвыл, поднялся на ноги, стал в строй.
– Руки! – ещё удар.
Тишина! Только тяжёлое дыхание заключённых и хрип рвущейся со строгого ошейника собаки. Александр слизнул кровь, стекающую из носа на верхнюю губу. Всё было ужасно и непонятно. А главное, чувство полной незащищенности и унижения. Обида до слез.
Начался шмон. Часть милиционеров производила обыск заключённых, другие обыскивали помещение. На пол летело всё: вещи, бельё, фотографии, посуда, чей-то кипятильник, одежда. По всему этому топтались десантные ботинки.
– Раздеться! Полностью!
– Присесть! Встать! Присесть! Встать! Кругом! Рот открыть!
Обыск, казалось, не закончится никогда. Александр смотрел на всё это действо, как на экран телевизора, ему казалось, он видит кадры из фильма про немецкий концлагерь. Наконец, он немного пришёл в себя, осторожно осмотрелся. В камере полный погром. Менты роются уже на крайних нарах. Голые заключенные с руками за головой стоят угрюмо, смотрят кто вниз под ноги, кто украдкой на свои койки. Лица в большинстве ужасны – смесь боли и ненависти, на других испуг, страх, унижение. У некоторых кровь. Смотрящий, с которым Александр пять минут назад разговаривал, стоит несколько особняком. Он в трусах, и руки у него не за головой, а за спиной. Лицо его угрюмо, но спокойно и независимо.
Обыск закончился также внезапно, как и начался. Менты покинули камеру, дверь захлопнулась. Поднялся мат! Все выражались только матом, кажется даже без союзов и предлогов. Опять началась неразбериха и суета. Александр сгреб свою одежду, пробрался к стене и стал одеваться, поглядывая вокруг.
Его внимание привлёк смотрящий. Он по-прежнему стоял в той же позе с руками за спиной, только лицо его было искажено гримасой ненависти. Затем он снова принял независимый угрюмый вид, подошёл к двери, постучал. Кормушка открылась, смотрящий просунул в неё голову и с кем-то переговорил. Затем вернулся к своей койке. Его постель уже была прибрана и застелена одеялом. Он прилёг, закинул руки за голову и закрыл глаза. «Вот это психика!» – восхитился Александр. Он отыскал в охапке мятых топтаных своих простыней полотенце, пробрался к умывальнику, смыл кровь.
  – Змей, подойди! – окликнул его смотрящий.
Александр подошел.
– Что, попал под раздачу? – смотрящий первый раз улыбнулся. – Кости целы?
– Да, вроде ничего. Что мне дальше-то делать?
– Присядь тут, сейчас кино смотреть будем.
– Какое кино?
– Увидишь. Подожди, народ с тряпками разберется. На-ка вот, успокой нервы, – он протянул сигарету, дал зажигалку, закурил сам.
– Шнырь! – позвал смотрящий. – Пригласи-ка мне Попенко, да живо!
Почти тут же прибежал круглый, бритый налысо, с обвисшим животиком и складкой под подбородком мужичок лет сорока.
– Звали? – с полупоклоном улыбнулся Попенко.
– Братва, подтянись на разборку! – сказал громко, но не крикнул смотрящий.
Тут же плотно обступили уголовники.
– Че, этот что ли? Из-за него, из-за этого хмыря нас прессанули?
– А вот он нам сейчас сам расскажет, – сказал смотрящий. – Скажи нам сначала, Попенко, за что ты на тюрьму попал?
– Та я ж говорил, за рострату, – с сильным украинским акцентом сказал Попенко и лоб его покрылся крупными каплями пота.
– Я раньше молчал, а теперь пора народу правду знать. Сел ты, Попенко за то, что у своих бедных сотрудников, с которыми и трудился в одной конторе, и праздники гулял, тырил ты, паскуда мелкая, деньги из карманов и кошельков. Крысятничал значит. Но за то ты срок мотаешь, правда, жаль, всего два года. Но, теперь, я думаю, он тебе малым не покажется.
– Та што ж я зробил? Я ж честно сижу, никого не касаюся!
– А теперь расскажи народу, что ты прокурору в маляве писал три дня назад?
Александр никогда не видел, чтобы человек так трусил! По лицу Попенко пошли какие-то мимические волны, гримасы, оно стало бледным, потом покрылось тёмно-красными пятнами, и весь он затрясся мелкой дрожью. Молодые урки сбоку вдруг загоготали:
– Ха-ха-ха! Глянь, он ещё слова не сказал, а уже обмочился!
Действительно, на штанах Попенко расползалось тёмное пятно. Александру стало противно смотреть на этого человека.
– Та я ж ничого плохого не писав!
– А чего же испугался? Ну, скажи, что писал? Обидели тебя в нашей хате?
– Так майку ж новую забрали, мыло забрали, трико новое забрали. Це ж правда. Новое усе было!
– У тебя последнюю майку взяли? Мыло тоже последнее было?
– Та ни, но новое ж! Жинка прислала.
– А куда это всё дели, знаешь?
– Откуда ж мне знать?
– Не ври, паскуда, при тебе человеку отдали, которого в хату чуть ни голым с КПЗухи закинули! Ну, хоре базарить. Я тебе не судья, пусть хата решает. Что делать будем, братва? Из-за его малявы нас сегодня на уши поставили.
Какой шум поднялся в камере! Все кричали наперебой.
– Заглушить урода!
– Да ему почки опустить мало! Такая заточка ушла, я её целый месяц делал!
Когда галдёж немного утих, смотрящий сказал:
– Ну, что, Попенко, придется тебя опускать, как это ни противно.
Попенко упал на колени. Он ползал в слезах и соплях, хватал зеков за ноги, даже пытался их целовать.
– Пощадите! Пощадите ж мене! Я ж не хотев! Я жинке скажу, што хочте пришлет! Денег пришлет! Денег! Хочте, хочь што пришлет, только не опускайте!
– Джон, – обратился пожилой уголовник к смотрящему, – менты дорогу порезали, а я важную маляву с воли жду. Надо спросить, как с гада.
– Не надо, как с гада! Я больше не буду! Я што хочте вам достану! – продолжал причитать Попенко.
– Ладно, Попенко, – сказал Джон, сделав ударение в фамилии на первый слог, – если обещание помочь хате сдержишь, опускать не будем. Пока мягко тебя накажем. Но если не сделаешь, что сказал, по полной программе получишь!
– Спасибо, братья, век не забуду! – подвывал с пола Попенко.
– Не братья мы тебе, – сказал Джон. – Без наказания нельзя. Пока ограничимся тем, что отгрёбаем тебя. Давай, братва, становись.
Зеки стали в проходе в две шеренги. Одни улыбались, потирая ладони, отпускали матерные шутки, другие стояли молча с суровой решимостью отомстить мерзавцу за свое унижение или за утерянные безвозвратно драгоценные в тюрьме вещи. Воющего беспрерывно Попенко поставили в начале живого коридора и толкнули вперёд. На него посыпались удары с обеих сторон.
– Руки, Попенко! Руки опусти! Нельзя закрываться, а то сначала пойдёшь! – кричал Джон со своей койки.
Попенко опустил руки и только выл беспрерывно противным голосом, срывающимся после каждого удара.
Александра пробил пот. Нет, не зрелище избиения беззащитного человека взволновало его. Он вдруг осознал, что сам мог подвергнуться такому или ещё более жестокому наказанию всего несколько дней назад! Джон толкнул его в бок:
– Иди, приложись. Ты тоже пострадал.
Александр отрицательно мотнул головой.
– Ну, как хочешь. Можешь не участвовать. Ты у нас ещё не прописан.
– Матрос сказал, без прописки.
– Не гонишь?
Александр пожал плечами.
– Ладно, посмотрим на твоё поведение. Иди на место Попенко.
– А он?
– У него теперь новое место, этажом ниже. Попенко!
Окровавленный, униженный, растоптанный Попенко трусцой подбежал к смотрящему и склонил голову.
– Койку Змею уступишь, – сказал Джон.
– А куды ж мне?
– На цокольный этаж.
– Поняв, я усе поняв! Я быстренько…
Попенко мигом собрал свои простыни, одеяло, сумку с вещами, нырнул под койку и там притаился, тихонько подвывая.
Александр перевернул матрац, застелил постель и лёг поверх одеяла. Почему-то он не испытывал угрызений совести оттого, что лежит на месте человека, который теперь вынужден ютиться на голом полу. Может быть, ему было бы жалко другого, но не этого, умершего от страха ещё до того, как его начали судить. Было какое-то гадостное чувство презрения, которое возвращалось всякий раз, когда Попенко начинал тихонько всхлипывать или подвывать под койкой. Наконец, он не выдержал, опустил голову с койки и рявкнул:
– Заткнись!
Попенко умолк и больше его слышно не было.

8

Александр на удивление легко освоился в новой камере, видимо сказался уже приобретённый опыт. Его никто особо не беспокоил, и он предавался своим размышлениям, из которых выходило, что ему отсюда так просто не выбраться. Опять наступила апатия. Нужно было настроиться на ожидание, но нервы не выдерживали бесконечной неопределенности. И только благодаря полученным урокам он не допускал взрыва эмоций.
В первый же день Александр понял, что ему повезло с койкой. Многие в камере спали по двое на одном месте, по очереди. И он с брезгливостью подумал, что вполне мог бы делить кровать с Попенко, если бы того не отселили под нары. Ему опять вне закона достался первый ярус, но это оправдывалось здесь перенаселением, обилием «первоходов», и недостатком «настоящих воров», которым и так хватало нижних коек.
Впрочем, радость Александра продолжалась не очень долго. Через неделю в камеру привели ещё троих, и одного из них подселили к Александру. Теперь приходилось по восемь часов шататься по камере или сидеть на корточках у стены, пока напарник спал.
Эти часы были особенно тяжёлыми. В проходе между нар всегда было тесно, а сидеть можно было только на железной табуретке, вбетонированной в пол у стола, которая всегда была занята игроками в карты. Александру предлагали сыграть, но он подавил соблазн, вспомнив неудачный опыт молодости, когда проиграл в азарте крупную по тем временам сумму и с трудом вернул долг. После того случая он дал зарок никогда не играть.
Но понаблюдать за игрой было развлечением, если удавалось найти место рядом с играющими. Играли на всё: на сигареты, на приседания или отжимания, на одежду. На деньги играли редко и только матёрые уголовники, которые, как правило, «разводили» новеньких, у которых деньги были. Но в этом случае посторонних просили удалиться и закрывались шторкой из простыни. Александр узнал, что карты были запретной игрой, за которую можно было угодить в карцер, и их тщательно прятали.
В этой камере было одно важное преимущество – здесь ежедневно выводили «на прогулку». Прогулкой назвать это можно было только условно. Выводили в маленький бетонный дворик, размером в два раза больше камеры, затянутый сверху сплошной сеткой. Здесь было так же шумно, те же лица мелькали перед глазами. Кто-то курил, другие, собравшись в группы, разговаривали, будто не могли наговориться в камере. Были двое, которые делали зарядку, приседали, махали руками. Александр ходил от стены к стене, пытаясь надышаться относительно свежим воздухом, и ловил звуки и запахи свободы. Даже отдаленный шум города и дым выхлопных газов, которые иногда удавалось уловить, вызывали острую ностальгию, и он хотел их ещё и ещё. Но звучала команда закончить прогулку и всех вели обратно.
Перед камерой делался обязательный «шмон», иногда тщательный, с раздеванием, чаще поверхностный и небрежный: проверяющий ощупывал руки, бока, живот, спину, пояс, ноги, пах. Это было унизительно и убивало зачатки хорошего настроения, приобретённые во время прогулки.
Пока заключенные «гуляли», в камере тоже производился обыск, и часто приходилось после него возвращать на место свои вещи, иной раз затоптанные грязными ботинками. Александра это всегда выводило из себя, он буквально бесился от невозможности наказать обидчиков. В такие моменты в камере стоял густой махровый мат. Обычно в обращениях между заключенными мат почти не применялся из-за необходимости держать ответ за оскорбление по неписанным тюремным правилам, ругать же представителей тюрьмы можно и нужно было самыми плохими словами, и тут каждый давал волю эмоциям и языку.
Самая большая проблема была в отсутствии курева. Иногда Александру удавалось покурить с кем-нибудь на двоих, но он опасался впасть в зависимость, которую наблюдал здесь сплошь и рядом: люди за сигареты должны были отрабатывать стиркой или другими услугами. Напарник по койке, отоспавшись, пришёл в себя и оказался неплохим человеком. У него были сигареты, которые он расходовал экономно, но Александру не отказывал, как сокоечнику.
Правда, приходилось выслушивать бесконечно повторяющуюся историю о том, как он попал в тюрьму. По его рассказу выходило, что его подставила собственная подруга, почти жена, которая сама же толкнула его на ограбление и сама же сдала ментам. Но сигарета стоила того. Сначала Александр слушал внимательно, сочувствовал, а потом привык и даже думал о своем, сладко затягиваясь сигаретой.
Желающих поговорить было много. Но Александр не жаждал общения, и от него понемногу отстали. Так проходили дни, которые узнавались по еде и прогулкам. Александр потерял им счёт, но были зеки, которые всегда знали число и даже день недели. Однажды Александр услышал число и ужаснулся – после ареста прошло уже больше месяца!
– Я же её, суку любил! Знаешь, как я её любил! Я ей такие подарки дарил! А она… – на одной ноте жаловался напарник по нарам.
«И так я буду это выслушивать много лет подряд? – думал Александр. – Нет, если дадут срок, надо бежать. Говорят, с моими статьями строгача дадут, а таких на зону посылают. Оттуда сбежать легче. Заберусь в тайгу, построю землянку, потом дам знать Зое. Нет, это невыносимо, надо что-то предпринять».
Он улучил момент и подошел к смотрящему.
– Джон, не поможешь советом?
– В чём проблема?
– Я больше месяца под следствием, а меня даже на допрос не вызывают. Полная неизвестность. Подскажи, что делать?
– Месяц не срок. Имеют право.
– Но если я не виновен, за что же меня держат?
– Я ж тебе говорю, имеют право. Такой закон. Могут продержать под следствием столько, сколько по статье срок положен.
– Это что же, если пожизненное…
– Да не паникуй, Змей, месяц – мизер! У следаков дел знаешь сколько? Только в нашей камере, глянь, сколько народу под следствием! Займутся и тобой. Ну, если хочешь, напиши письмо своему куму. Только корректно, без истерик. Обязан отреагировать.
– Благодарю за совет, Джон.
– Других проблем нет? Может, нужда в чем?
– Да терплю пока, нормально всё. Вот, если с бумагой поможешь для письма…
Джон достал тетрадный лист, дал карандаш.
– Благодарю. Карандаш верну.
Александр написал письмо-заявление следователю, которого даже в лицо не знал, но который по логике должен был существовать, если есть дело. Передал через дежурного охранника. Ответ пришёл тем же путем на второй день. В официальном ответе было написано: «По Вашему делу ведутся следственные действия согласно Уголовно-процессуальному кодексу РФ. Ваше участие в следствии в настоящее время не требуется. Старший следователь по особо важным делам капитан Тимошко».
– Змей! – позвал Джон. – Ну, что, порадовали тебя?
Александр протянул бумагу.
– Ого! Серьезная у тебя делюга!
– Почему?
– Капитан занимается, по особо важным! Попал ты, братан. Так что не спеши, даже если не виновен, без срока не выпустят. Сиди, не психуй, всё равно следствие в срок засчитывается.
Александр снова впал в уныние. Время тянулось нестерпимо медленно. А камера жила своей жизнью. Где-то за шторками хохотали, издеваясь над опущенным, сокоечник Витёк продолжал ныть про свою неудачную любовь, кто-то громко читал обрывок газеты с объявлениями интимных услуг. Молодой придурок, говорят, наркоман, умудрился вспороть вены заточенной алюминиевой ложкой. Его утащили, через час втолкнули в камеру с железными скобами на окровавленной руке. Попенко тихо проживал под нарами, исполняя роль уборщика. Он мигом подтер кровь с бетона и вымыл так, что это место долго ещё оставалось самым чистым в камере. Он радовался, что его похвалил сам Джон.
На верхней койке над Александром жил Богомолец – тихий мужичок лет тридцати, который беспрестанно шептал молитвы. Он пытался всех окружающих обратить в «веру истинную», но уголовники над ним смеялись. У Александра он тоже вызывал неприязнь своими бесконечными наставлениями о любви к ближним.
– Бог наш всемогущий ниспослал нам муки земные, чтобы возлюбили мы недругов своих. И пока не возлюбим мы их, не будет нам прощения!
– И что, я, по-твоему, должен простить свою суку за то, что она меня засадила? И ментов простить, которые меня отдубасили ни за что? – заводился Витек.
– Господь велел прощать. Грешно держать зло в душах наших.
Витёк продолжал спорить. Александру это надоедало, и он уходил в другую часть камеры смотреть, как очередной проигравший приседает двести раз.
Витьку пришла передача.
– Сучка моя прислала. Пишет, что любит, прощения просит, – чуть не плакал Витёк, разбирая посылку. Большую часть он тут же раздал в общак и сокамерникам, остальное расходовал долго и экономно. Самым ценным в передаче были сигареты, которые Александру Витёк не зажимал.

А дни шли. Завтрак, обед, прогулка, ужин. Раз в десять дней баня. Собственно, не баня а душ. Тут тоже свои особенности. То вода только холодная, то выгоняют, не успеешь намылиться. Тем не менее, баня всегда доставляла удовольствие. Александр никогда не был чистюлей, но в камере было так мерзко, что хотелось это с себя смыть. Больше всего выводили из равновесия обыски, однако таких, как в первый день пока больше не было.
К Богомольцу подселили второго жильца, Антона. Этот энергичный человек сразу привлёк внимание Александра. Во-первых, у него не было погоняла, все звали его по имени. Когда выяснилось, что ему сорок пять лет, никто не хотел верить, так как внешностью он тянул максимум на тридцать. Всегда с лёгкой полуулыбкой, всегда в отличном настроении, казалось, что он прибыл сюда на соревнования по лёгкой атлетике, а не отсиживать срок за убийство. На первой же прогулке Антон удивил всех, прихватив с собой две пластиковых бутылки с водой из которых облился в дворике с ног до головы, несмотря на пронзительный ветер. Оделся Антон, только когда приказали окончить прогулку, и не было заметно, чтобы он замёрз. Многие отнеслись к этому, как к чудачеству, другие говорили «понтуется», но Антон продолжал обливаться ежедневно, невзирая на любую погоду. Всё время, когда не спал, он либо делал замысловатые упражнения, либо медитировал, сидя по-татарски прямо на бетонном полу. Александру нравилась независимость Антона, но его постоянная весёлость казалась искусственной и выводила из себя.
Вся эта жизнь постепенно становилась обыденной, и лишь редкие события могли вызвать любопытство Александра. Он с удивлением отмечал, что начал привыкать к такому существованию.

9

– Забда! На выход. Без вещей.
Сердце подскочило к горлу и перекрыло дыхание. Быстро подошёл к двери.
– Обвиняемый Забда…
– Выходи. Лицом к стене. Вперёд!
Ноги почему-то отказывались повиноваться, может оттого, что давно не ходил?
– Не трясись, не на расстрел, – негромко сказал конвойный в спину. – На свиданку.
«Зоя добилась свидания! Зоя!» – восторг, смятение, растерянность – все эмоции заполнили разум и затмили его. Он уже видел Зоино лицо, её улыбку, казалось, слышал её голос… и ничего не видел перед собой. Споткнулся, наверно о порог, полетел вперёд, больно ударился о стену плечом и виском. Чудом не упал, но сразу выпрямился, убрал руки за спину и пригнул голову, ожидая удара.
– Твою мать! – заорал конвойный. – Ещё не хватало за тебя отвечать! Иди нормально, а то в камеру верну. Чувствительный, блин, какой!
– Стоять! Заходи!

В комнате за столом сидел мужчина. Один. Александр озираясь, спросил:
– А Зоя где?
– Здравствуйте, Александр Владимирович!
Александр растерянно смотрел на человека и никак не мог сообразить, где его видел.
– Здравствуйте…
– Присаживайтесь, пожалуйста. Я рад видеть вас в добром здоровье, и рад сообщить вам, что мы теперь будем видеться довольно часто.
В памяти был полный провал. Александр перебирал всех, с кем встречался в кабинетах с момента ареста, но это лицо ни с кем не ассоциировалось.
– Неужели вы меня не помните? Я адвокат Юровский Дмитрий Фёдорович, теперь, если вы не будете возражать, ваш защитник.
– Дмитрий Фёдорович, – узнал, наконец, Александр. – Простите, всё смешалось в башке…
– Ничего страшного, это часто бывает. Здесь ведь не дом отдыха. А что это у вас кровь, вас били?
Александр провел ладонью по виску – в самом деле, кровь. Стёр рукавом.
– Мелочи, споткнулся. А Зоя не пришла?
– Нет, Зоя Николаевна не пришла на это свидание, но я принёс от неё привет и все новости, касающиеся вашей семьи. Ведь это наше первое свидание, разведка, так сказать. Будут и другие, придет и Зоя Николаевна.
– Но, как вы… Почему именно вы?
– Во-первых, я не мог отказать Петру Ивановичу Гамохе, который лично меня об этом просил. Конечно, я глубоко уважаю Зою Николаевну и очень хорошего мнения о вас. Кроме того, мне интересно потягаться с серьёзным противником в лице руководства компании «Кедр», у них сильные юристы. Поэтому я заявил свою кандидатуру в качестве вашего защитника. Требуется только ваше согласие.
– Вообще, я не хотел иметь защитника. Я и сам знаю, в чём я виновен, а в чем нёт.
– Тут вы серьёзно ошибаетесь. Вы просто не знакомы со всей казуистикой уголовного процесса. Одно неверное слово, одна неточная запись – и вместо освобождения из-под стражи, десять лет строгого режима. Помните: «казнить нельзя помиловать»? Это не шутка, это правда, написанная человеческими судьбами.
Александр опустился на стул. Посидел минуту, приходя в себя, оглянулся на пустые углы, шёпотом спросил:
– Закурить не найдется?
Юровский положил перед Александром пачку сигарет и зажигалку.
– Курите. И не оглядывайтесь, это вполне легально. Сам я, как вы знаете, не курю, это специально для вас. Я знаю потребности заключённых. К сожалению, главная из них – табак. Итак, вернемся к нашей теме. Так вы согласны быть моим подзащитным?
– Это же дорого стоит?
– Пусть этот вопрос вас не беспокоит. Я вам уже объяснил свои мотивы. Одним из главных является возможность потягаться с сильным противником на серьёзном процессе, который, несомненно, получит большую огласку. Поверьте, победа на таком процессе стоит для адвоката много больше любого гонорара.
– А если победы не будет?
– Во-первых, нельзя настраиваться на поражение, а во-вторых, с вас я денег не возьму в любом случае. Мне хватает гонораров за другие работы. Кстати, привет вам от Люды. Она по-прежнему вас боготворит. И ещё, если вы откажетесь от моих услуг, вам предоставят казённого адвоката, без защитника процесс всё равно невозможен.
– Да, конечно, я согласен. Спасибо вам, Дмитрий Фёдорович. Но расскажите же, как там Зоя, как Ирка, Юра?
– Зоя Николаевна, конечно, волнуется за вас и, кстати, очень обрадовалась, что я буду вас защищать. Они с Ириной вполне справляются с хозяйством.
– Вы там были?!
– Конечно. И был поражён, как Зоя Николаевна управляется с пчёлами! Честно говоря, это зрелище не для моих нервов. Зоя Николаевна сильная женщина. Так что за них не беспокойтесь. И селяне им помогают. Я спросил о материальной стороне. Зоя Николаевна работает в школе, говорит, что на питание хватает. Конечно, вам приветы и пожелания от Пасхиных, от Майи Михайловны.
– Вы и с ними разговаривали?
– Безусловно. Ведь я должен был выяснить все обстоятельства, касающиеся дела. Для этого, собственно, я и с вами встретился. У нас, к сожалению, мало времени, поэтому, давайте сделаем так. Вот ваша передача, – он подал сумку, – это от сына. В деревне я был давно, поэтому оттуда ничего не брал, кроме писем. Так вы ешьте, не стесняясь меня, и рассказывайте одновременно, как всё это случилось.
– А Юрка как? Вы и у него были?
– Безусловно, – улыбнулся Юровский. – У него прелестная жена. Пока мы беседовали с Юрой, она умудрилась собрать передачу.
В сумке были пирожки с мясом, котлеты, зубная паста, мыло, тетрадка в клеточку и конверты, большое яблоко, конфеты, две пачки чая, зажигалка и пачек двадцать «Примы» – несказанное богатство! И письма от Юры с Люсей, от Ирки, от Зои! Александр откусил котлету и пирожок одновременно и развернул письмо от Зои.
– Александр Владимирович, я понимаю ваше нетерпение, но давайте всё же займёмся вашим делом. Поверьте, от этого зависит собственно ваше возвращение к родным. У вас ещё будет время почитать письма.
Пирожки и котлеты были необычайно вкусными. Письмо Александр положил обратно, но прекратить есть не мог. Наконец, он наглотался, откусил яблоко, прикурил сигарету и отвалился на спинку стула.
– Вы устроили мне праздник! Спасибо. Как же Люся с Юркой догадались положить всё самое нужное?
– Котлеты и пирожки Люсины, остальное я подсказал. Итак, расскажите мне все о происшествии, в результате которого вы оказались здесь.
В голове Александра все эти месяцы крепко сидели наставления Даната: не верь, не бойся, не проси. Особенно: никому никогда не верь! Он был уверен, что именно благодаря этим советам он благополучно существует до сих пор. Теперь же вставал вопрос, верить ли Юровскому и насколько. Ведь, рассказать всё, значит, раскрыть имена сообщников. Он молчал.
– Я понимаю ваше недоверие. По сути, вы меня недостаточно хорошо знаете, чтобы доверять сокровенное. Но, поймите, у вас нет выбора. Чтобы вас защищать, я должен знать правду. Должен! Иначе я не смогу выстроить верную, непробиваемую защиту. Хорошо, давайте на первый раз сузим проблему до одного вопроса: Вы сознательно были на месте преступления для того, чтобы остановить колонну или оказались там случайно?
– Да, сознательно. Я хотел остановить колонну.
– Но вы понимали, что в одиночку с этим не справиться и заранее организовали группу поддержки.
– Ничего я не создавал.
– Александр Владимирович, ну что же, мне снова объяснять вам, зачем мне нужно знать правду? Это же ваша жизнь, ваша свобода! Естественно, что прежде, чем идти на встречу с вами, я ознакомился с делом. В нем есть любопытная бумага, где сказано, что вы сами рассказывали сокамернику о том, что заранее планировали вооружённое нападение на колонну, подбирали хороших стрелков из местных жителей, готовили оружие и боеприпасы, и что даже отдали распоряжение стрелять на поражение, если колонна не остановится.
– Кто?! Кто эта падла? – Александр вскочил, забегал по комнате, закричал. – Я ничего такого не мог говорить, потому что этого никогда не было! Кто эта сука? Я готов получить пожизненное, только скажите, кто писал эту маляву, я его урою!
Дверь открылось, заглянул конвойный. Юровский сделал ему знак рукой:
– Не беспокойтесь, всё в порядке.
Александр, увидев конвойного, поспешно сел к столу.
– Скажите мне, кто это написал, – умолял он полушёпотом. – А! Я знаю, это Керосин! Больше некому.
– Я не могу раскрывать имена осведомителей, я и так слишком много вам рассказал.
– Если вы верите таким уродам, я вам ничего больше не скажу.
– Я никому не верю, как и вы. Я должен понять истину. Чтобы доказать, что этого не было, нужно знать, как было на самом деле.
– Хорошо, я расскажу. Но людей не назову. Это хорошие люди, и они не должны пострадать.
Александр рассказал всё, начиная с голосования селян и его результатов, о попытке его подкупа, о том, как ему сообщили, что колонна подходит к селу, как он остался один на один с милицией, о выстрелах, об отступлении колонны, о чрезмерно выпитой на радостях водке, об аресте.
– Спасибо, – сказал, помолчав, Юровский. – Я вижу, что вы говорили правду. Я верю вам. Теперь мне многое становится ясно. Что ж, на этом можно уже кое-что построить. Нужно хорошенько над этим поработать. Не унывайте и не волнуйтесь, верьте, мы вас отсюда вытащим. Обещаю вам в ближайшее время организовать если не свидание, то хотя бы регулярные передачи от родных. Пора прощаться, мы и так задержались.
Юровский протянул руку для пожатия и шепнул:
– Симакин.
Александр ответил повторным рукопожатием. Юровский вызвал конвойного.

10

В камере Александр первым делом отдал смотрящему «на общее» пачку чая, пять пачек сигарет, несколько конвертов и половину листов из тетради, а лично Джону горсть конфет и пару пачек сигарет. Затем раздал по пачке всем, у кого стрелял сигареты, и пачку на всех собравшихся попрошаек. Угостил всех соседей конфетами, даже бросил пару под нары Попенко. У него была радость!
Потом раздобыл за сигареты кипятильник и заварил чай. Пригласил на пир соседей Богомольца и Антона и, конечно, сокоечника Витька. Котлеты и пирожки ушли «на ура». Богомолец от чая отказался, назвав его «дьявольским зельем», зато конфеты ел с удовольствием, крестясь и прося у Бога прощения «раба Твоего Александра».
Чай с конфетами вприкуску – наслаждение! Кажется, ничего вкуснее Александр раньше не пробовал. Витёк, закурив, стал в очередной раз рассказывать, как вкусно готовила «моя сука». Антон ел и пил чай с удовольствием, был немногословен. Сказал лишь:
– Поздравляю, Змей! Монада твоя, наконец, перевернулась.
Александр не понял, поблагодарил кивком. Ему не терпелось заняться письмами.

«Сашенька, дорогой, здравствуй! Ты не представляешь, как я по тебе скучаю! Но ты не переживай, у нас всё хорошо. Мы с Ирочкой справляемся вполне со всем нашим хозяйством. Борис предложил на время твоего отсутствия забрать пчёл к себе, но я подумала, что ты расстроишься, и не отдала. Теперь я сама делаю с ними всё, что нужно, а Борис консультирует, обещает помочь во время медосбора. Представляешь, у меня получается! Правда, я пока не знаю, что такое медосбор, но думаю, что справлюсь. Ира мне тоже помогает. Иру берут к нам в школу. Это хорошо, она будет при деле, и денежек побольше будет. Твою ставку «трудовика» разделили между Огбэ и Золомпо, они теперь официально будут учить детей. Все учителя тебя вспоминают и передают тебе приветы. Да, мы же завели курочек! Четыре курочки и петушок! Они такие красивенькие и уже несут яички! Мы поселили их пока в том сарае, где стояли всякие лопаты. Пасхин сделал им насест, а для гнезда мы приспособили ящик. Нордик скучает, часто подолгу сидит на крыльце и смотрит на дорогу. Явно ждёт тебя. Мы тоже все ждем тебя и очень любим. Забыла написать, от школы нам выдали дрова, целый грузовик. Пришли Олонко и Соло, всё попилили и покололи. Они замечательные люди. Вообще нам здесь все помогают, и все спрашивают о тебе. Если появится возможность, напиши. Мы тебя любим и ждём. Целую крепко-крепко. Твоя Зоя».
«Папочка, здравствуй! Твоя дочь – почти шаманка, приветствует тебя в твоём заточении! Мы с Сикте почти каждый день «слушаем» тебя, и он говорит, что у тебя пока всё неплохо. У меня не очень получается, но иногда мне кажется, что я тоже «слышу». Сикте очень умный! Он мне столько всего открыл! Я теперь вижу мир другими глазами. Я уже многому научилась, но это не для письма, приедешь, покажу. Меня берут учителем обществоведения и истории. Была на собеседовании в Районо. Теперь учу программу и открываю для себя многое из того, что пропустила в институте. Думаю, у меня получится. Ты, папочка, там не унывай, а поскорее выбирайся оттуда. А мы с Сикте стараемся тебе в этом помочь. Ты сильный! Ты смелый! Ты победишь! Ира».
«Папа, привет! Сегодня пришел твой знакомый Юровский, сказал, что передаст тебе письма и продукты. Он, вроде, неплохой мужик. У нас с Люсей всё хорошо. Недавно вместе ездили на рекогносцировку нового заказника на Бельцовском плато. Жили в машинах и в палатках. Классно поработали и много всего увидели, в том числе разных зверей. Там много следов тигров. Я нашёл городище на плато, по-моему, оно археологам неизвестно. Сняли план. Вернёшься, расскажу. Как обычно, совсем не хватает времени. Ждём тебя. Удачи! Юра.
Александр Владимирович, Вы держитесь и поскорее возвращайтесь. А за нас не беспокойтесь. Пирожки немного подгорели, но следующий раз я сделаю лучше. Мы Вас любим. Люся».
Александр сидел на корточках в углу и глотал слезы. «Пирожки подгорели!» Он, оказывается, почти забыл, какими проблемами живут на свободе! Конечно, родные хотели его успокоить, подбодрить, писали только самое хорошее. Но на самом деле Зое было, безусловно, трудно без мужа. Он вспомнил, как дома всегда что-нибудь ломалось, если ему случалось отсутствовать несколько дней. Он чувствовал свою вину перед ними и полное бессилие изменить положение.

Александр прикурил ещё одну сигарету. Подошёл в одних трусах худющий зек со шрамом во всю грудь:
– Покурим?
– Отвянь! Дай спокойно хоть одну сигарету выкурить.
Отвалил молча, недоуменно оглядываясь.
Рядом делал свои упражнения Антон.
– Больно? – спросил он.
– Сочувствие не требуется, – огрызнулся Александр.
– А я и не сочувствую. Я только хотел сказать, что боль это хорошо, – сказал Антон с одышкой, делая приседания. – Для сильных.
– А для слабых? – машинально спросил Александр.
– Для слабых боль – гибель. Вот им и требуется чужая жалость.
– И ты решил меня пожалеть, – сказал Александр.
– Я не жалею слабых.
– А что тебе жалеть других? Тебе хорошо, даже весело. И плевать тебе на чужие проблемы.
– Я не жалею не потому, что мне не жалко, а потому, что жалея, я признаю беспомощность человека и помогаю ему утвердиться в его бессилии. Для слабых это может плохо кончиться, а сильным жалость вообще ни к чему.
– Господь велит помогать слабым, – вмешался Богомолец.
– Разве помогать и жалеть одно и то же? – парировал Антон. – Вообще помочь человеку в горе невозможно. Все слова пусты. Помочь можно, только указав верный путь, а выходить он должен сам.
– Христос указует нам праведный путь, а идущие вослед Ему блаженны! – подхватил Богомолец.
– Я всего лишь хотел сказать, что если боль не прикончила тебя сразу, она может сделать тебя сильнее, – сказал Антон, взял полотенце и пошёл умываться.
Витек проснулся и уступил койку. Александр тут же лег, сетуя, что прервали его размышления о доме. Но разговор с Антоном почему-то зацепил. Александр, засыпая, пытался с ним спорить, но сон смешал мысли.

После встречи с Юровским снова навалилась тоска. Казалось, что его снова забыли. Он продумывал разные варианты своего дела, и чем больше думал, тем больше впадал в уныние: в любом случае срок казался неминуемым. Это же подтвердил и Джон, с которым Александр решился посоветоваться, не вдаваясь в детали.
– Пойми, Змей, тебе сделали конкретную предъяву, и если даже ты совсем не виновен, честь мундира не позволит ментам это признать. Тогда им придётся отвечать за обвинение невиновного. И ты думаешь, они захотят сесть в эту камеру вместо тебя? А ты сам только что сказал, что твоя вина все-таки есть. Так что срока тебе не миновать. Бывает, конечно, что люди отмазываются, но по твоим дачкам видно, что у тебя таких бабок нет и быть не может. Так что, как не крути, сидеть тебе придется. А вот, сколько тебе намотают, зависит во многом от тебя и от твоего адвоката.

Этот разговор оптимизма не прибавил. Снова появилось раздражение на сокамерников, на грязь, на липкие простыни и тараканов. Раздражали вечно снующие по проходу зеки, нервировали молодые балбесы, которые не могли успокоиться, пока над кем-нибудь не поиздеваются. Александра, правда, они не задевали, но его подмывало встать и набить кому-то из них морду. Действовали на нервы заискивающая улыбочка Попенко, вечные молитвы Богомольца. Раздражало издевательское спокойствие Антона, почему-то именно это больше всего.
– Ты так и будешь махать руками и улыбаться весь срок? – не выдержал однажды Александр.
– А почему нет? – ответил с обычной полуулыбкой Антон. – Разве это хуже, чем лежать с сигаретой в зубах и злиться на весь мир?
– И ты думаешь, что выйдешь из тюрьмы таким же молоденьким и жизнерадостным и с улыбкой весело зашагаешь по жизни? Что тюрьма никак не повлияет на тебя? Ты не боишься, что поймаешь тубик и загнешься в тюремной больнице?
– Нет человеку свободы, если боится он будущего своего. Нет страха в мире вокруг тебя, ибо страх твой есть порождение мира внутри тебя. Волчьей хваткой велю я вам держаться за жизнь вашу, не выпуская из зубов ни единый её миг, – продекламировал Антон, не переставая делать упражнение.
– Это явно не из библии, – сказал несколько удивленный Александр.
– Это сказал один умный индеец.
– Повтори, – попросил Александр.
– Я тебе запишу, – Антон взял тетрадь Александра и на обложке красивым почерком написал три фразы. – На досуге перечитаешь.

С этих пор отношение Александра к Антону изменилось, и он стал искать повод с ним заговорить. Но Антон по-прежнему оставался отстраненно-независимым и постоянно был занят своими упражнениями, а Александру казалось неудобным отвлекать человека. Наконец, он нашел предлог.
– Антон, а что ты говорил насчет монады? Это что?
– Это своего рода колесо фортуны или аналог русской черно-белой жизни. Одна половина круга негатив, другая – позитив. Когда одна половина наполняется, например, хорошими событиями, монада переворачивается, и начинается черная полоса жизни. Пока негатив не наполнится до краев, монада не перевернется. Похоже, у тебя началась белая полоса.
– Так это выходит, что чем больше будет хорошего, тем скорее придёт плохое?
– Выходит так. Поэтому надо ценить каждое хорошее событие и радоваться ему. И надо всегда быть готовым к тому, что наступят плохие времена и, опять же, радоваться, что чем больше плохих событий, тем скорее наполнится чёрная половина монады, и она перевернется.
– Ну, здесь-то хорошего мало, то есть, совсем ничего.
– Это как посмотреть. Хорошее надо уметь замечать. Например, пока ты не потерял свободу, ты не знал, что это такое. Теперь ты знаешь, что свобода важнее всего на свете. Где ты ещё приобретёшь такое знание, как не в тюрьме?
– И ради этого я должен потерять годы своей жизни?
– А ты не теряй! Ты и на воле их терял на всякую суету. Вспомни, как ты спешил, спешил, и никуда не успевал. Теперь у тебя появилась возможность неспешить. Так используй её! Думай о важном, о самом важном – о себе, о своих ошибках, о жизни. Может, судьба специально вырвала тебя из повседневности, чтобы ты задумался о вечном?
– Значит, меня заперли в камере, чтобы у меня было время размышлять о вечном?
– А ты никогда не задумывался, что государственная система правосудия на самом деле выполняет волю всевышнего? Посмотри, ведь все мы здесь грешники.
– Ещё бы! По крайней мере, большинство – это точно.
– Я не о том. Те грехи, за которые нас посадили – мелочи, даже убийства. Главный наш грех – неверные помыслы. И судьба умышленно оторвала нас от привычной жизни, чтобы дать время осознать свою греховность и увидеть верный путь. Подумай об этом, – заключил Антон и принял упор лёжа для отжимания.

11

Наконец, Александра вызвали на допрос. Перед допросом Юровский давал указания, как себя вести. Договорились, что Александр будет держать прежнюю линию, утверждая, что оказался на месте случайно, но посчитал, что нужно остановить незаконную колонну, и что никого с ним не было.
Капитан Тимошко вёл допрос вежливо, корректно, без личной неприязни. Вопросы касались в основном мелких деталей: каким путем шёл, что видел, где стоял, что говорил. Все это он аккуратно заносил в протокол, который обязал Александра прочитать и попросил подписать.
На прощанье Юровский сказал, что по его данным дело ведут опытные специалисты и, вероятно, скоро завершат. Он сообщил также, что звонил Юре. Тот обещал в ближайшее время передать ещё продуктов и сигарет.

Письма родным Александр отправил давно, но ответов пока не было. Ожидание тяготило. Отвлекали разговоры с Антоном, который всё больше притягивал Александра своей необычной жизненной философией.
– Так ты считаешь, – спросил он Антона, – что высшие силы специально упрятали меня в тюрягу, чтобы я разобрался в своей жизни? Но я жил нормальной жизнью, не убивал, не грабил, не изменял жене, почти даже не пил, у меня хорошие дети. Неужели, по-твоему, я заслужил такого жестокого наказания? Тут у тебя что-то не сходится.
– Если Бог решит тебя наказать, он лишит тебя разума. А это не наказание, это просто очередная проблема, поставленная перед тобой, чтобы ты нашел способ её решить.
– То есть, в тюрьму сажают, чтобы человек придумал, как из неё выбраться? Ну, ты даёшь! Ты сам-то почему до сих пор в камере? Или ты уже знаешь, как сбежать?
– Тебя действительно интересуют ответы на эти вопросы, или тебе просто хочется поспорить?
– Ну, хорошо, Антон, хорошо, я психую. Но ты сам в этом виноват. Ты говоришь непонятные, абсурдные вещи тоном наставника. Я действительно хочу понять, как мне дальше здесь жить, чтобы не натворить глупостей и не сойти с ума.
– Не задавай вопросов миру вокруг себя, но обратись к миру в себе, и ты сам сделаешь правильный шаг, но решение твоё будет рождено в молчании и созерцании. И не жди слов от мира, но сам скажи слово верное. Сказал тот же индеец. Мне кажется это умным.
– Ты всё время цитируешь язычников, которые не могут знать истины, – вставил Богомолец, который обычно прислушивался к разговорам Антона и Александра. – Но верное слово Божье сказано в библии, коей и следует руководствоваться в жизни.
– Пожалуйста. Господи, даруй нам терпение, чтобы принять то, что мы не можем изменить, мужество, чтобы изменить то, что в наших силах, и мудрость, чтобы уметь отличить одно от другого. Святой Франциск Асизсский тебя устроит?
Похоже, Богомолец и не слышал о таком святом, он молча перекрестился и отошёл в сторонку.
– Научи, Антон, объясни, что такое мир в себе и как его можно увидеть, – попросил Александр. – Я завидую твоему спокойствию.
– Сначала отключись от внешнего мира.
– Но как?
– А плюнь на него и не обращай внимания. Он не стоит того. Рассмотри себя, своё тело, для начала. Пойми, что ты – уникум! Нет и никогда не было ничего такого же, как ты. Разберись в этом уникальном создании и полюби его. Просто сядь и займись этим.
Александр честно попробовал, но звуки камеры отвлекали в самый неподходящий момент. Он нервничал, злился на всех и на себя.
– Мир не стоит того, чтобы обращать на него внимания, – снова повторил Антон, заметив напрасные старания Александра.
– Да чушь это! Как можно жить без мира? Что, мне забыть свою жену, детей, друзей, всё, что я люблю в этой жизни?
– Тебе мешает собственная злость. Всё, что тебе дорого, находится внутри тебя, это не внешний мир. Убей всё остальное! Тогда останется самое главное, с этим и работай.

Александр устроился под стеной в углу. Сидеть по-татарски у него не получалось – ногам было больно. Он просто уселся на свернутое одеяло и закрыл глаза. «Мир не стоит того, мир не стоит того, – повторял он про себя. – Всё, что дорого, всё что дорого – со мной». Он повторял это долго, и вдруг звуки ушли. Может быть, он заснул. Привиделась улыбающаяся Зоя, Ирка, пляшущая с бубном, всплыли лица Сикте, Огбэ, Соло, Олонко, увиделась тайга на сопках. Он будто ощутил под ладонью тёплую шерсть и понял, что это Норд. Было хорошо и спокойно. Он не знал, сколько это продолжалось.
– Бабу хочу-у! – заорал молодой урка, казалось, над самым ухом.
– Чтоб ты… – выругался Александр и поднялся.
– Мир не стоит того, – улыбнулся ему Антон, стоящий в замысловатой позе на одной ноге.
– Ты прав, спасибо, – сказал Александр, и снова уселся в свой угол.
На этот раз появилось суровое лицо Загу, потом он увидел других жителей Острова, многих из которых даже не знал по именам, но помнил с добрыми чувствами. Потом увидел Нию, улыбающуюся красавицу Нию с ребёнком на руках и рядом с ней счастливого крепкого загорелого Забду. От этого видения сердце его заколотилось, и он очнулся снова в этой проклятой камере. Раздавил пальцами таракана, заползшего за ворот, подумал: «Как просто было в том мире!»
Теперь Александр часто прибегал к этому методу. Ему нравились эти видения счастливых моментов жизни и любимых людей. Теперь ему не нужно было мучительно считать минуты до обеда или ждать, когда проснётся Витек, чтобы занять место на койке. Он забыл о днях и старался не подсчитывать, сколько он сидит. Он с удовольствием отключался от мира вне себя и погружался в свой любимый мир.

Вызвали на свидание. Пришел Юра. Он с энтузиазмом рассказывал о своих экспедициях, об успехах Люси, и всё заглядывал в глаза отцу, словно пытался понять его состояние. Наконец, прямо спросил:
– Ну, как ты, пап?
– Нормально, сын. Я уже привык. Не беспокойтесь за меня.
– А зеки не достают?
– Нет. У меня хорошие отношения в камере.
– Мама звонила, собирается приехать к тебе, спрашивает, что привезти.
– Знаешь, скажи, чтобы не приезжала.
– Почему?
– Сама расстроится и меня выбьет из колеи. Что даст это свидание, кроме огорчений? Уговори её не ехать. И скажи, что мне ничего не нужно, здесь всё дают.
– Ты похудел, папа.
– Диета! Это только на пользу. Я думаю, всё будет хорошо. Адвокат отличный, дело идет к завершению, скоро суд. Так что не волнуйтесь. Привет там всем.

Кроме еды и сигарет, Юра передал статью Шаровникова и Наумова в журнале «Этнография из первых рук». Александр перечитал её несколько раз. Нечеловеческим языком, пестрящим терминами, излагалось научное открытие, редкое для современности: в дальневосточной тайге обнаружено племя, своими корнями уходящее в глубь веков на три тысячи лет. Племя это, ранее считавшееся ветвью удэгейского этноса, происходит от горинской культуры каменного века. Далее шли археологические факты и их этнографические аналогии, как в материальной культуре, так и в фольклоре. В заключение приводились аргументы в пользу придания племени хабуга статуса самостоятельного малочисленного народа с выделением территории проживания в собственность племени и разрешением коренному населению безлицензионной охоты и рыболовства для нужд населения.
Александр в тот же день написал письмо Наумову. Он благодарил его и Шаровникова за эту статью, за то, что Наумов, наконец, поверил ему. «Но, Лёша, – писал он, – кто читает этот московский журнал? Какая польза от этой публикации народу хабуга, если о них по-прежнему никто не знает? Попробуйте напечатать это в местной прессе, только в более популярной форме, а то от вашего слога даже у меня мозги плавятся. Отнеси статью И.Н. Сапрыкину. Он теперь в краевой администрации и найдет способ дать ей ход по инстанциям. Это – обязательно! Только тогда будет от всей вашей работы польза, когда будет реальный результат».

На допросы вызывали примерно раз в неделю. На них обязательно присутствовал Юровский, который одним своим уверенным видом поддерживал Александра. Следователь по-прежнему был корректен, вопросы касались в основном знакомых и друзей Александра.
– Да какие друзья? – отвечал Александр. – Я ведь только что переехал в Верхне-Ольховое.
– И что же, ни с кем не встречались, не разговаривали?
– Конечно, разговаривал. В школе с учителями, с директором, с людьми в магазине иногда. Но какие же это друзья? Разве что с Пасхиным были более плотные отношения, и то потому, что он помог купить дом.
– Все это как-то не стыкуется. Не могли же люди просто так пойти на вооружённое нападение под вашим руководством, если вы их даже не знали?
– Я протестую, – сказал Юровский. – Мой подзащитный не видел людей и тем более не руководил ими.
– Я руководствуюсь фактами, – недобро покосился на Юровского следователь.
– Скажите, долго ещё будет идти следствие? – спросил Александр.
– Ну как оно может идти быстро, если вы не хотите ему помогать? Может быть, бесконечно долго! Вот, завтра прикажут заняться более важным делом, и отложим мы ваши документы в дальний сейф.
– Да я рад бы помочь, но что я могу сказать, если я был действительно один и никого не видел, и не знаю, кто стрелял и почему. Ищите их, наказывайте, я-то здесь ни каким боком.
– Так не бывает, – сказал следователь и прекратил допрос.
Юровский попросил минуту наедине и сообщил, что на следствие оказывают давление, требуют максимального срока.
– Но вы не отчаивайтесь, держитесь своих показаний, всё утрясется, – заключил он.

Затем допросы участились, стали вызывать чуть ни каждый день. Теперь следователь выпытывал отношения Александра с каждым жителем села. Судя по тому, что фамилии шли по алфавиту, он просто имел список всех жителей. Александр отвечал односложно:
– Не знаю. Может быть. Кажется, говорили. О чем не помню. О пустяках.
Про Огбэ вопросов было больше, и это взволновало Александра.
– Говорят, Огбэ охотится с луком?
– Я не знаю. Какой из него охотник?
– Почему вы считаете, что он не охотник?
– Я видел его, он совсем стар, еле ходит.
– А Олонко?
– Что Олонко?
– С каким оружием охотится Олонко?
– Откуда мне знать? Я сам никогда не охотился, я вообще сторонник запрета любой охоты и не люблю людей, которые убивают зверей.
– У нас обратные сведения. Нам известно, что вы дружили с Олонко.
– Вам виднее, – ответил Александр и замкнулся.
– Почему вы молчите?
– А зачем отвечать, если у вас на всё имеется свое мнение? Вы что, всех жителей села хотите мне предъявить в качестве сообщников? Я еще очень дружен с бабушкой Золомпо. Я ей дрова колол. За это она согласилась перестрелять по моей просьбе всю колонну.
– Не грубите! Я имею право отправить вас в карцер.
– Отправляйте. Я отказываюсь давать показания.
В карцер не отправили, вернули в камеру и больше не беспокоили.

12

Наступала осень. На прогулках стало холодно, так что волей-неволей приходилось делать зарядку. Александр написал сыну, чтобы передал тёплую одежду. Более-менее устойчивое самочувствие ухудшилось. Медитации теперь удавались всё реже. Иную ночь он не мог заснуть до утра, а если засыпал, снились тревожные сны о Зое. Снова раздражали разговоры и шум в камере. Александр с трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться.
Вызвали на свидание. «Наверно, Юровский», – подумал Александр. Но в комнате для свиданий ждал гость совершенно неожиданный. За столом сидел Горовский. Он был как всегда в костюме, на галстуке выделялась заколка в виде ёлочки, за которую Александр ещё больше возненавидел этого человека. При появлении Александра Горовский поднялся.
– Будьте любезны, оставьте нас наедине, – с улыбкой попросил он конвойного.
Тот тревожно посмотрел на Александра.
– Не волнуйтесь, пожалуйста. Александр Владимирович достаточно разумный человек. Ему совершенно не нужны дополнительные неприятности. К тому же мы друзья, – он ещё раз улыбнулся.
Конвойный вышел.
– Я не буду с вами говорить без адвоката, – сказал Александр.
– Сначала, здравствуйте, Александр Владимирович! – Горовский протянул руку.
Александр остался стоять с руками за спиной.
– Я понимаю вашу обиду. Вам здесь нелегко, как и всем в тюрьме. Это плохо. Отчасти, вы сами в этом виноваты.
– Я не буду с вами разговаривать.
– А я и не прошу со мной разговаривать. Я прошу просто выслушать. Может, вы присядете?
– Насиделся!
– А зря! Неудобно же есть вкусные вещи стоя, – Горовский стал доставать из портфеля закуски, маленькую бутылочку коньяка, рюмки, дорогие сигареты. – Прошу вас, не упрямьтесь! Подумайте сами, вы можете просто молча поесть и послушать. Не думаю, что вас здесь балуют кулинарными изысками.
Александр стоял молча и закипал. Мелькнула шальная мысль схватить бутылку и размозжить голову этому ублюдку.
– Хорошо, я не буду вас уговаривать. Не хотите – не надо. Конвой будет доволен. Давайте к делу. Я прошу просто послушать, даже не меня, потому что я говорю от имени директора компании. У вас достаточно мозгов, чтобы понять, с кем вы связались. И если при первой нашей встрече вы думали, что это пустяки, то теперь, наверно, видите, что мы можем многое. Признаюсь честно, мы прилагали усилия, чтобы наказать вас за нанесенное нам оскорбление очень жёстко, вплоть до пожизненного заключения. Мы обиды не прощаем.
Александр сглотнул слюну. «Ах, как пахнет эта копченая курица! Вот, сволочь, знает, чем соблазнить!»
– Но, обстоятельства несколько изменились, – продолжал Горовский, – и экономические интересы компании перевесили наши личные обиды. Короче, ваши друзья по-прежнему создают нам проблемы. Обстановка вокруг заготовок леса приобретает неприятный характер. Но руководство компании имеет привычку решать проблемы цивилизованным путём. Нам не хотелось бы снова призывать на помощь правоохранительные органы, поэтому предложения таковы. Мы организуем быстрое завершение вашего дела за недоказанностью преступлений, и очень скоро вы оказываетесь дома. Вы же за это просто успокаиваете людей, чтобы они не бузили. Вот и всё. Невелика плата за свободу? Имейте в виду, что мои обещания, данные во время первой нашей встречи, по-прежнему остаются в силе. Ну, как? Что же вы молчите? Или вам здесь понравилось?
– Я вам не верю, – сказал Александр.
– Разве я хоть раз дал повод усомниться в моих обещаниях? Вспомните, я выполнил всё, что вам обещал. И здесь вы находитесь именно потому, что я это обещал. Так что нет оснований, как говорится.
«А вдруг этот ублюдок действует за спиной начальства? – подумал Александр. – Может, директор и не знает, что этот лис подделал документы? Вывести его на чистую воду?»
– Я имел в виду, что я не доверяю лично вам. Я буду разговаривать только с директором компании «Кедр».
– Но директор занят более важными делами и не занимается такими вопросами. Для этого и существуют его заместители, а по данному вопросу именно я. Так что давайте уж решать со мной.
«Вот ты и завертелся! – подумал Александр. – Рыло-то в пуху!»
– Нет. Либо директор, либо никто. Разговор закончен.
– Ты сумасшедший, Забда! Даже если адвокат умудрится ополовинить тебе срок, все равно останется лет пятнадцать. Ты сдохнешь в тюряге!
– Я тебя убью, – неожиданно для самого себя спокойно произнес Александр. Он даже не знал, откуда появилась эта мысль. – Я тебя убью. Кранты тебе, ублюдок!
– Конвой! – крикнул Горовский. Лицо его сделалось серым. – Мы закончили нашу беседу. Благодарю вас. Угощение оставьте себе. До свидания.
Горовский вышел первым. Конвойный аккуратно сложил продукты и коньяк в пакет, посмотрел на Александра, протянул ему сигареты.
– Бери. Да бери, чудак, он уже не видит. И держи язык за зубами. Пошли.
Александр сунул пачку в карман.

В камере он подошёл к Джону.
– Ты такие куришь?
– Ого, «Парламент»! Крутые.
– Бери.
– А сам что?
– Угости «Примкой».
– Ну, ты, Змей… Благодарю. Попыхтим благородными.
Александр взял у Джона пачку «Примы» и пошёл на своё место. Ему не давали покоя мысли, что же там происходит в селе. Каким образом и кто оказывает сопротивление компании? Он пытался представить себе, как Соло и Олонко ломают по ночам технику или сливают из баков топливо, но выходило ненатурально. Да и неужели только эти двое могли оказать такое давление, что Горовский вынужден был обратиться к нему?
Витёк поднялся к ужину, попытался заговорить о своей «суке», но Александр отмахнулся. Гороховая каша не вдохновляла. Александр вспомнил курицу, и аппетит пропал окончательно. Отдал пайку Витьку и завалился на освободившуюся койку. Но сон не шёл, мысли метались, путались. Тогда он попытался «уйти в себя». «Мир не стоит того, мир не стоит того», – повторял он, и на этот раз помогло, он просто провалился в сон.

На третий день снова свидание. Александр ожидал увидеть адвоката, но больше всего надеялся, что придет кто-то из родных. Он хоть и просил их не приходить, но делал это, чтобы их не беспокоить, а на самом деле очень хотел увидеться, особенно с Зоей.
В комнате свиданий улыбался как ни в чём ни бывало Горовский. Из угла в угол расхаживал коренастый кореец с густыми седыми волосами. Лицо его было сердито и выражало нетерпение. Как только дверь за конвойным закрылась, Горовский заговорил:
– Александр Владимирович, я снова выполняю своё обещание. Позвольте вас познакомить. Директор компании «Кедр» Валентин Иванович Ким прервал более важные дела, чтобы побеседовать с вашей персоной.
Директор жестом прервал словоизлияния Горовского. Он подошел к Александру вплотную.
– Я не собираюсь с тобой рассусоливать. Или ты выполняешь наши требования, и тогда мы тебя отсюда выпускаем, или сгниёшь в этом дерьме. – Он говорил жёстко, отрывисто, глядя прямо в глаза.
– Вы знаете, что списки голосования сельчан Верхне-Ольхового были подделаны? – спросил Александр.
– Это не твоего ума дело. Будешь об этом трепаться, не доживешь до суда. Даю минуту не размышления. Через минуту я ухожу.
Сердце Александра подпрыгнуло и стало рваться сквозь грудную клетку.
– Тебя я тоже убью, – сказал он очень спокойно, почти равнодушно, прямо в лицо директору.
– Что-о?
– Я вас обоих убью, – повторил Александр, не повышая голоса. – Убью, даже если вы сегодня прекратите все лесоразработки.
Горовский вдруг кинулся к двери и стал колотить в неё кулаками и ногами. Конвой появился немедленно. Александр подумал, что Горовский так испугался, но он недооценивал врага. При появлении конвойных Горовский согнулся пополам, схватился за лицо двумя руками и застонал. Александру тут же завернули руки.
– Что случилось? – спросили у Горовского.
– Он пытался меня убить. А-а-а, как больно!
– Ах ты, паскуда дешёвая! – выругался Александр, за что немедленно получил несколько ударов по голове и потерял сознание.

Очнулся Александр оттого, что его больно били по щекам. Видимо, отключился он ненадолго, так как всё ещё находился в комнате свиданий. Он лежал на полу. Над ним присел конвойный с испуганным лицом.
– Очухался? Вставай! Нежные мы какие! Вставай, сказал, а то ещё получишь.
Александр поднялся, но снова чуть не упал. Голова кружилась и в ней гудело, как в пустой бочке, каждый звук отдавался болью.
– Шагай, давай! – конвойный подтолкнул его к двери.
Александр почти не помнил, как добрался до камеры. Пока пробирался по проходу между коек, поймал несколько сочувствующих взглядов. Подумалось, что лица зеков воспринимаются почти как родные. Антон растолкал Витька и тот, видя состояние Александра, мигом уступил ему койку.

Кто-то тихонько тряс его за плечо. Александр открыл глаза.
– Змей, как ты? – спрашивал Витек.
– Нормально, – сказал Александр, и собственные слова отдались болью в затылке.
– Может, позавтракаешь?
– Не хочу.
– Ну, позволь мне немного хоть полежать, Змей.
– А что, я давно?
– Со вчерашнего обеда.
– Извини, Витёк. Я сейчас…
Александр сел, потом поднялся, придерживаясь за койку. Голова кружилась, но терпеть было можно.
– Ложись. Прогуляюсь немного, может, полегчает.
– Ты, это, Змей, если плохо будет, буди. Я хоть немного вздремну, ноги не держат, – сказал Витёк и отключился.
Александру было неловко, что из-за него человек чуть ни сутки провёл на ногах. Он прошёлся по проходу до умывальника, сполоснул лицо холодной водой. Вспомнил, что не взял полотенце, вытерся рукавом. Зеки гремели ложками, завтракали. Александра подташнивало.
– Змей! – окликнул Джон. – Подканывай к нашему вигваму. Сейчас чайку заварим.
– Я не хочу.
– Иди, иди, лечить тебя будем. Присаживайся.
Александр сел между двумя ворами. Отказываться было глупо, во-первых, потому что была возможность посидеть, а во-вторых, пренебрегать приглашением старшего по хате, мягко говоря, неприлично.
Молодой зек с синими от наколок руками поднёс литровую кружку чифиря.
– Шнырь! – позвал Джон, – Живенько посуду Змея доставь.
Пока несли Александру кружку, Джон колдовал с чифиром. Он обернул ручку «чифир-бака» полотенцем, в другую руку взял обычную кружку и стал переливать заварку тонкой струйкой из кружки в кружку. Чифир дымился и издавал густой терпкий аромат. Зек справа от Александра в предчувствии наслаждения вдруг пропел на мотив частушки, аккомпанируя себе шлепками ладоней по коленям:
– Кум скотина, мусор б-дь,
Чифир будем разливать,
Что б на хате круто жить,
Надо чифирку попить!
– О, видишь, что Хром излагает? Чифир – лучшее лекарство от всякой болезни. Подставляй посуду, Змей.
Александр отхлебнул обжигающую жидкость раз, другой. В голове, правда, будто прояснилось.
– Хорошо! – вырвалось у него. – Крепковат для меня немного.
– Привыкнешь, какие твои годы! Ну, раз крепковат, мы его сейчас разбавим, – Джон полез в сумку и достал шоколадку, настоящую, большую шоколадку фабрики «Россия». Он аккуратно разломил её на равные части, раздал всем.
– Ну, это действительно круто! – воскликнул Александр, втягивая носом давно забытый запах. – Это ж мой любимый шоколад! Ну, Джон, не знаю, как благодарить.
– А это не стоит благодарности. Это положняк. Общак для чего собираем? Чтобы помогать пострадавшим. Ты пострадал от ментов, вот и лечись. Когда будет у тебя лишнее, отдашь в общак. Воровской закон прост и всем понятен: провинишься – накажем, пострадаешь – поможем, это тебе не УК РФ. Верно я излагаю, Хром?
– Вернее не бывает! – ответил Хром, цедя чифир сквозь зубы.
– За что тебя уделали, Змей? Не хотел чистосердечно раскаяться?
– Хуже. Я с потерпевшими встречался, – Александр обрисовал происшествие.
– О-о! Какие редкие суки твои терпилы! – выругался Джон.
–  Примерно так я им и сказал.
– Да что толку, что ты им сказал? Они по-любому останутся на воле, а ты тут будешь париться. Вот думай, где люди честнее, в камерах или в кабинетах. Ладно, Змей, не горюй, голова цела, чифир есть, что ещё надо? Пока жив, не всё ещё потеряно. Отдыхай!

13

Но отдыхать Александру не пришлось.
– Забда! На выход! Без вещей.
В кабинете капитан Тимошко. Сесть не предложил. Конвойный остался маячить за спиной.
– Я не могу сегодня отвечать на вопросы, – сказал Александр. – У меня голова сильно болит.
– А я вас не на допрос пригласил, а для того, чтобы ознакомить с постановлением о наказании за нарушение режима. Честно говоря, не ожидал от вас такой выходки, думал, вы умнее. Распустились, видно, в камере.
– Что я такого сделал?
– Вы напали на потерпевшего во время свидания.
– Это же чушь! – воскликнул Александр, и тут же почувствовал движение позади себя. – Это подстава! – закончил он почти шёпотом, прикрывая затылок руками.
– Вот у меня заключение врача-травматолога: обширные ушибы лицевой части головы и грудной клетки. Факт, как говорится, на лице. Так что, будьте добры понести наказание: десять суток карцера.
– Но это же неправда! Я его пальцем не тронул!
– Прекратите прения! И учтите, я имею право помещения в карцер до пятнадцати суток. Так что, ведите себя разумно. Уведите.
– Кругом! Пошёл!
Спускались вниз. Оказывается, у этой тюрьмы есть подвальные помещения.
– Стоять! Слушай распорядок: сон с двадцати четырех до шести. Туалет два раза: в семь и в двадцать два. Будешь вести себя плохо, срок добавят. Всё. Заходи!
 
Дверь за спиной грохнула, дважды провернулся ключ в замке, и всё стихло. Александр оказался в помещении полтора на два метра с очень высоким потолком, под которым тускло светила лампочка ватт на двадцать пять. Стены, окрашенные темно-зелёной краской, местами облупились. К правой стене замком примкнута поднятая железная койка, к левой на шарнирах закреплено малюсенькое сиденье, тоже железное. Больше ничего. Сырой холодный воздух вонял застарелой мочой. Александр попробовал рукой сиденье, нащупал защёлку, отстегнул. Сиденье с грохотом приняло горизонтальное положение. В тот же момент щёлкнул дверной глазок, через минуту захлопнулся. Александр присел на необычный табурет – холодно, долго не высидишь. Оставалось ходить от двери к стене и обратно.
И он стал ходить. Тишина поначалу даже обрадовала. Он не был без людей уже полгода. Но эта тишина была какая-то давящая, абсолютная. Через некоторое время Александр стал радоваться даже щелчку дверного глазка. Он пробовал петь, но не пелось, говорить вслух тоже не получалось. Казалось, стены поглощали звуки, и слова выходили глухими и искаженными, как будто мёртвыми. Он устал ходить, попробовал сидеть, но быстро замёрз. Стал приседать, пробовал делать упражнения, но только быстрее утомлялся.
Голова была тупая, мысли не хотели двигаться, казалось, они примёрзли к черепу. В сознании постоянно маячили только два образа: Горовский и его начальник Ким. Он видел их лица то издалека, то вблизи во всех подробностях, казалось, он мог придвигать эти лица вплотную и рассматривать каждую морщинку, блеск в глазах, и враньё, изысканное враньё, которое светилось в этих отвратительных лицах. Да, отвратительных, подлых, беспринципных и лицемерных, наглых рожах! Ненависть к ним поднималась откуда-то из глубин души и всё возрастала и возрастала, достигнув крайнего предела. Если бы сейчас они оказались здесь, он, не задумываясь, убил бы их. Он начал придумывать различные способы смерти для каждого. Особенно хотелось применить жестокость к Горовскому.
Мысли о мести отвлекли, но, в конце концов, утомили и они. Александр устал. Хотелось просто лечь, согреться и заснуть. Но как раз для этого здесь не было никакой возможности. Жутко разболелась поясница, но он продолжал ходить от стены к двери и обратно – три коротких шага, поворот, три шага, поворот… «Всё, больше не могу. Что же они делают? Это же издевательство! Сволочи!» Сел на корточки под стену, но долго так не высидишь. Спина, кажется, примерзает к стене. Отодвинулся и долго сидел посреди камеры. Замёрз совсем, особенно ноги. Встал с трудом, цепляясь за койку. Ноги затекли и теперь окончательно окоченели. «Да что же это! Надо что-то предпринять. Надо попросить свитер, мой свитер, который остался в камере! Сейчас дождусь, когда дежурный поднимет глазок и скажу ему. Да, свитер – это спасение. Скажу, что забыл его случайно». Перед глазами возникло в седой щетине, с глубокими морщинами лицо Даната, глаза его смотрели исподлобья, не мигая. «Я же тебе говорил: не верь, не бойся, не проси! Особенно не проси, никогда и ни у кого».
– Но почему? Я ведь так замёрз! Ты не представляешь, как я замёрз!
«Лучше умереть стоя, чем жить под нарами», – ответило лицо Даната.
«Кажется, у меня бред», – подумал Александр.
Глазок в двери щелкнул. Александр сделал движение, но остановился. «Нет, не сейчас. Потерплю ещё. Может быть, в следующий раз». Он заставил себя снова ходить, ходить и ходить.
«Должны же кормить! Кормить должны! – осенила умная мысль. – Горячая пища, горячий чай – вот спасение!» Он представил, как обжигающая еда проваливается в желудок и согревает всё тело. Это будет блаженство! Только бы дождаться.

Он дождался. Кормушка отвалилась с лязгом вагонной сцепки.
– Ужин.
Александр с трепетом принял миску перловки и кружку. Кормушка захлопнулась. Он зачерпнул полную ложку каши и тут же выплюнул. Скользкое месиво было не просто холодным. Оно было ледяным, будто его специально выдерживали в холодильнике. В кружке оказалась такая же холодная вода. Миску он в сердцах швырнул в угол. Воду всё-таки оставил, поставил на пол. Злость охватила Александра. И эта злость дала силы продержаться ещё некоторое время. Он пинал стены, матерился, пел песни.
– Хрен вам! – орал он. – Не дождётесь! Хрен вы меня сломаете! Я выживу назло! Назло всем вам, сволочи!
Он стал отжиматься от пола, пока не онемели руки. Потом снова приседал, потом снова отжимался. Даже почти согрелся, только пальцы на ногах оставались холодными, как у мертвеца. Тогда он сел на пол, разулся и стал растирать ступни. Кровь пошла в пальцы, они начали согреваться. Чтобы окончательно согреться, он стал прыгать до изнеможения, пока ноги не перестали слушаться. Пришлось сесть на скамейку. Стало тепло. И он задремал.
Неизвестно, сколько прошло времени, он свалился со скамейки, поднялся и понял, что снова замёрз до дрожи.
– Хрен вам! Хрен вам! – выкрикивал Александр, снова приседая и отжимаясь, сколько хватало сил.

– На выход! В туалет.
Прогулка до туалета показалась почти райской и немного сняла напряжение. Оставшиеся два часа до отбоя Александр провёл также, шагая от стены к двери. Дверь загремела, вошел охранник.
– Лицом к стене!
Звякнул замок, койка грохнула в горизонтальное положение.
– Получи спальные принадлежности, – охранник подал свёрнутое одеяло.
– А матрац?
– Ты что, на курорт сюда прибыл? Может, тебе еще чифиря заварить?
– Да вы что, койка ведь железная! Тут же сдохнуть можно!
Охранник посмотрел на Александра, на койку.
– Можно, – согласился он и захлопнул за собой дверь.
Александр кинулся было к двери, но остановился. «Не верь, не бойся, не проси», – сказало лицо Даната. Александр обернулся одеялом и стал приседать, чтобы согреться перед сном.
– Не верь. Не бойся. Не проси! Не верь. Не бойся. Не проси! – приговаривал он, как считалочку. – Какими же муками написаны эти слова!
Наконец, он согрелся и улёгся калачиком на железную койку. Но уснуть не удавалось – бок заледенел моментально. Он повернулся на другой бок, лицом к стене. Прямо перед глазами на зеленой краске была криво нацарапано: «Слон, сука, урою!» «Чем же он писал? – подумал Александр. – Найти бы что-нибудь острое и нацарапать: «Горовский, сука, урою!» Он крутился, переворачивался, но только ещё больше замерзал. Наконец, когда начало трясти всё тело, поднялся. Пытался приседать, но колени будто пронзали иголки. Глаза слипались, голова кружилась. Это была пытка, настоящая пытка. От холода захотелось в туалет. Александр терпел, пока боль в мочевом пузыре ни стала невыносимой. Тогда он помочился в угол камеры. Это пришлось повторить ещё трижды за ночь. «Неужели застудился? – подумал он. – Утром за это, наверно, побьют». Ещё несколько раз ложился, только чтобы вытянуть ноги, но замерзал ещё больше. Ночь была бесконечной.
– Подъем! Лицом к стене!
Охранник вошёл в камеру, поднял и примкнул к стене койку.
– Сдать постель! – скомандовал он, но, глянув на посиневшего, скрюченного зека, махнул рукой и вышел. На лужу в углу он не обратил внимания, видимо, это было обычным делом в карцере.

14

Дальнейшее Александр понимал плохо. Иногда щёлкал дверной глазок, изредка приносили еду, которую он даже не пробовал, кажется, ещё реже выводили в туалет, который со временем стал без надобности. Он то тупо сидел на корточках, то вдруг начинал делать физические упражнения, чтобы согреться, остервенело матерясь при этом до хрипа, то снова впадал в оцепенение. Наверное, на третьи или четвертые сутки он понял, что хочет умереть. Да, умереть! Это лучший выход. Он вспомнил, как где-то читал, что замерзающий человек, умирая, согревается. «Это будет блаженство! А что, собственно, держит меня на этом свете? Детей вырастил. Что ещё? Зоя! Ах, если бы Зоя меня не любила так, как она это умеет! Зоя, ну не плачь, ну не жалей меня! Обещай, что не будешь плакать! Я больше не могу». Александр заплакал сам, зарыдал в голос. Он оплакивал не себя, ему было жаль Зою. Если бы не Зоя, всё было бы просто…
– А кто отомстит твоим врагам? – перед Александром явился Забда в полном военном обмундировании племени сугзэ.
«Вот, уже и предок за мной явился. Прости, Зоя, мне пора».
– Тебе рано к предкам. Прежде ты должен отомстить врагам! – сказал Забда.
– Что же ты пришёл? Разве не забрать мою душу на гору предков?
– Я пришел помочь тебе воевать. Великий шаман Загу призвал меня и сказал, что большой шаман твоего народа сообщил ему, что ты в беде. Загу сказал: «Душа Саня избавил наше племя от врагов, теперь наша очередь помочь ему справиться с врагами!» Он отправил меня в твоё время. Я с тобой. Говори, где твои враги!
– Ах, Забда, если бы так было на самом деле! Если бы было! Мы бы с тобой перегрызли бы им глотки! Ты сильный, умелый воин, у нас бы получилось! Помнишь, как мы тогда убивали зерноедов? К сожалению, я уже не тот, я умираю. Ты видишь, я тут лежу на этом холодном полу и уже даже не могу подняться. Спасибо, что пришёл, мне с тобой теплее.
– Вставай! Воин не имеет права сдаваться, воин не должен умирать лежа, он должен сражаться до конца!
– Но я не могу! Моё тело уже не подчиняется мне.
– Кроме тела у тебя есть душа! Моё тело сейчас тоже лежит без движения в доме Загу, но я здесь, с тобой, я пришёл, чтобы сражаться! Забудь о своем теле, подними свою душу, встань рядом со мной! Какой же ты безвольный! Вспомни своих врагов, вспомни их лица, подними свою ярость, закипи ею, как кипит вода в горшке на сильном огне! Пусть эта злость поднимет твою душу на бой! Вставай!
Александр попытался сквозь бред представить лица врагов и увидел Горовского. Что-то подкатило от сердца к горлу, и через мгновение он увидел своё тело с высоты человеческого роста. Сразу стало легко. «Ну, вот и всё. Теперь светлый тоннель, потом загробный мир. Жаль, Зою не увидел напоследок».

– Зо-я – твоя женщина? – спросил Забда, к удивлению Александра он ещё был рядом. – Давай сходим к ней. Но сначала убьем врагов.
Александру теперь было хорошо, он чувствовал себя снова молодым, энергичным, и ему захотелось принять эту игру.
– Давай, Забда! Давай убьём врагов. Потом пойдём к Зое. Она замечательная женщина, лучше всех женщин в нашем мире! Твоя Ния тоже замечательная, и она тоже лучше всех в вашем мире. Сейчас мы отомстим за все обиды моего племени и пойдем к нашим женщинам. Но… как мы отсюда выйдем?
– Если ты приходил в моё племя, если я пришёл к тебе в эту пещеру, то почему мы не можем также свободно выйти? Для души нет преград, если она чего-то хочет. Ты готов? Пошли!
Забда взял Александра за руку, и они шагнули прямо в железо двери. Длинный серый коридор, лампочки под потолком и двери, двери по обеим сторонам.
– Враг сзади! – сказал Забда и развернул Александра в противоположную сторону. Прямо на них не спеша шагал задумчивый дежурный.
– Тише, – прошептал Александр.
Забда в голос рассмеялся:
– Он не может нас слышать, и видеть тоже не может. Ты что, забыл, что твоё тело осталось там, на полу? Убить его?
– Нет, он ни в чем не виноват. Пойдём.
Они поднялись по лестнице, прошли ещё одним коридором и приблизились к выходу. Здесь была зарешёченная дверь, за ней турникет и выход на улицу. В проходе стоял милиционер, другой сидел в дежурке, они переговаривались.
– Враги? – спросил всегда готовый к бою Забда.
– Нет. Это тоже не враги.
– Когда же будут враги?
Забда двигался впереди. Он прошёл решетку, прямо перед ним оказался дежурный милиционер. Забда резко ударил ему под дых.
– Уступи путь воинам!
Милиционер схватился за живот, согнулся, охнул.
– Что с тобой, Виталий?
– Живот что-то схватило! – услышал Александр уже позади себя.
Они миновали дверь и оказались на улице. Яркий свет и грохот ошеломили Александра. На крыльце курили три милиционера, мимо по тротуару спешили люди, много людей, а по улице сплошным потоком ползли машины. Забда замер, вцепившись в руку Александра.
– Они все враги? – наконец проговорил он.
– Нет, это мирные люди. Они ничего плохого не делают. Они даже не знают, что я существую.
– Столько людей не знают своего вождя?
– Я не их вождь, мое племя далеко.
– Я тебя не пойму. Эти люди чужие тебе, но не враги?
– В моем времени всё по-другому. Тут много странного для тебя. Вот, видишь, это машины, они перевозят людей и грузы.
– Они живые? – шёпотом спросил Забда.
– Нет, их сделали люди и заставили ездить.
– Так не бывает. Как можно заставить двигаться неживую вещь?
– Ты же можешь заставить лететь стрелу, а теперь научились делать машины. Прогресс называется. Ты только дома никому об этом не рассказывай.
– Почему? Я как раз подумал, как удивятся все, когда расскажу.
– Не поверят. Подумают, что обманываешь.
– Я убью того, кто скажет, что я вру!
– А ты поверил бы в это, если бы сам не видел?
Забда промолчал.
– Пойдём, – сказал Александр, беря Забду за руку. – Только не бей никого.
Они пошли по тротуару к ближайшей остановке.
– Где же они все живут? – спросил Забда, озираясь по сторонам.
– А вот же дома. Вот эти, каменные. Видишь, вон двери, а вот те квадраты – окна.
– Это дома? Как можно жить в этих скалах?
– Хочешь посмотреть? Давай зайдём?
Они подошли к ближайшему зданию, вошли в подъезд и прямо сквозь стену проникли в квартиру. Дома никого не было. Окна были плотно занавешены, в комнатах полумрак. Забда озирался, Александр рассказывал ему назначение предметов, подыскивая понятные слова. Было видно, что большую часть объяснений Забда так и не понял, но вида не подавал. Наконец, он сказал:
– Пойдем отсюда. Плохо здесь.
– Почему плохо? – спросил Александр, когда снова оказались на тротуаре. Ему наоборот было хорошо, он с удовольствием шёл по улице совершенно свободный и полностью независимый.
– Как можно жить в каменной пещере, не видеть Солнца? Как они живут без моря, без неба, без травы, без земли? Человек не должен так жить. Так черви живут, кроты живут, мыши и то выходят на землю. Они что, совсем деревьев никогда не видят? А как же они охотятся?
Александр затащил Забду в ближайший магазин.
– Видишь, вон там мясо, а тут рыба, там другие продукты. Люди приходят сюда и берут еду. Некоторые из них даже не знают, как выглядят звери, мясо которых они едят.
– А откуда здесь мясо?
– Другие люди охотятся и отдают сюда.
– А почему эти не охотятся? Они совсем больные?
– Нет. Просто в моём времени всё иначе. Давай, я тебе потом объясню. Пойдём, прокатимся на машине.
Александр повёл Забду за руку к автобусу. Забда остановился в нерешительности, но поборол страх и вошёл следом за Александром. Александр усадил его на свободное место. Поехали. Забда вцепился в сиденье, с испугом глядя в окно.
– Пошли вперёд, – позвал его Александр. – Вот, видишь, этот человек управляет машиной. Он у неё вместо головы, куда захочет, туда она и поедет.
– Давай выйдем, – попросил Забда.
На следующей остановке вышли. Забда отошёл в сторонку, присел на бордюр.
– Устал? – спросил Александр.
– Я не буду никому рассказывать, – сказал Забда. – Загу только расскажу, если попросит, другим никому не буду. Загу тоже не всё расскажу.
– Наверно, про машины не расскажешь?
– Человек вместо головы – это понять можно, а вот, что люди не знают, как звери выглядят, в это никто не поверит, даже шаман. Подумает, я совсем к тебе не летал, не помогал, подумает, я всё выдумал.
– Да, Забда, лучше, чтобы люди не знали будущего, – сказал Александр. – И прошлого тоже, – добавил он. – Мне тоже никто не верил, даже умные люди, когда я рассказывал о твоём времени.
Забда решительно встал.
– Хватит рассуждать. Шаман зачем меня послал? Чтобы всё это смотреть? Загу сказал, тебе помочь. Показывай, где враги!
– Далеко ещё. Надо на машине ехать.
– Зачем ехать? Ты знаешь, где они, представить можешь это место?
– Конечно.
Забда крепко взял Александра за руку.
– Думай об этом месте! Мы же без тела, сразу там будем.

Кто же в городе не знал шикарного офиса фирмы «Кедр»! Это, поражающее роскошью здание одним из первых выросло среди советских пятиэтажек в самом центре города ещё в начале перестройки. Они оказались у входа с двумя охранниками в тот же миг, как Александр представил себе этот дом.
– Они должны быть тут, – сказал Александр.
В сверкающем вестибюле важно расхаживал швейцар, а в углах маячили охранники. Александр ожидал увидеть список кабинетов, но не обнаружил его на стенах. Тогда он заглянул за стойку швейцара, где светился экран монитора и стоял ещё какой-то прибор, видимо предназначенный для связи, – все по последнему слову. Но на стеночке по старинке висел печатный список кабинетов. Первым стояло: «Директор – 24». «Второй этаж», – подумал Александр и повёл Забду к лестнице.
Он угадал, апартаменты директора располагались в средней части второго этажа. Они стремительно прошли мимо молоденькой секретарши прямо сквозь закрытые дворцовые двери.
– У вас тоже встречаются красивые женщины, – на ходу заметил Забда.
Ким сидел в кресле за колоссальным столом и говорил по телефону. Вся мебель и отделка стен была выполнена из различных пород дерева с большим вкусом, но вид древесины в кабинете главного древогуба всколыхнул ненависть в Александре.
– Этот достоин смерти! – прошептал он.
Забда мгновенно оказался около Кима.
– Встань, недостойный жить! Встань перед своей смертью!
Директор продолжал отчитывать кого-то по телефону. Забда схватил его за шею, рванул вверх. Ким выпустил телефон, схватился двумя руками за горло, приподнялся, задыхаясь. Забда, продолжая удерживать одной рукой горло противника, второй резко ударил его в живот. Александр, как на рентгене увидел, что рука Забды проникла в полость тела пониже ребер, рванулась вверх, и пальцы обхватили бьющееся сердце. Кулак Забды сжался, он рванул вниз, и Ким, сделавшись вмиг белым, широко открыл рот и рухнул в кресло.
– Я сделал это. Твой враг убит, душа Саня.
– Он заслужил этого!  Ты убил его так же, как Загу убил раненого зерноеда в честь нашей победы. Помнишь?
– Я сделал так в честь Змея – хранителя племени. Скажи, а твоё племя поклоняется Змею?
– Да, люди помнят о нём, но там, где сейчас живёт мой народ, нет Змея.
– Как? Твои люди не видят Змея? Что, в твоем мире больше не живут его потомки?
– Змей по-прежнему живет на острове, на том же жертвенном камне. Я его видел. Пойдём, Забда, есть ещё один важный враг, ещё более достойный смерти.
Они вышли. Секретарша в очень короткой юбочке стояла у зеркала и подкрашивала губки. Забда, проходя, шлепнул её по ягодице. Девушка взвизгнула.
– Об этом я тоже не буду рассказывать, – рассмеялся Забда.
Александру тоже было весело. Он ощущал себя, как на экране кинофильма, его нисколько не тронула смерть директора крупной компании, и ему хотелось продолжения справедливого возмездия, как в хорошем боевике.
В коридоре долго блуждать не пришлось. Соседняя с приемной дверь была снабжена табличкой с надписью, гласящей, что хозяин кабинета Горовский Григорий Фёдорович. Они вошли. Горовский, в отличие от своего шефа, сразу почуял недоброе. Он встал, судорожно оглянулся, сделал движение к двери, потом вернулся к столу, нажал кнопку и сказал:
– Тамара Ивановна, зайдите, пожалуйста, ко мне.
Забда направился к Горовскому, но Александр остановил его.
– Этого я сам! Я должен, я ему обещал.
Он подошел вплотную и увидел дикий, животный страх в глазах Горовского. «Неужели он меня видит? – мелькнуло в мыслях. – Или чувствует приближение смерти? Чуткий зверь! Жаль, он не слышит меня. Но я все равно скажу тебе: я тоже держу своё обещание, я пришёл убить тебя, сволочь!»
Александр услышал сзади звук открывающейся двери и женский голос:
– Слушаю вас, Григорий Федорович.
Медлить было нельзя. Александр с размаху вонзил руку пониже грудной клетки. К его удивлению, она вошла легко. Он рванул раскрытую ладонь вверх, ощутил бьющийся комок, обхватил его пальцами и стал медленно сжимать. Артерии упруго пульсировали между пальцами, сердце судорожно дёргалось. Горовский побледнел, схватился руками за грудь, стал ловить ртом воздух, лицо его перекосила гримаса ужаса и боли. Александр удивился, что это зрелище доставляет ему наслаждение.
– Григорий Фёдорович, что с вами?! – услышал он голос за спиной.
Рука сама сделала сильный рывок вниз. Пальцами Александр почувствовал, как сосуды лопнули. «Как горячо у него внутри!» Он выдернул руку, непроизвольно отряхнул. Горовский стал медленно оседать, потом разом рухнул, как мешок. Александр ещё постоял над телом подлого, низкого, отвратительного врага, прислушался к своим ощущениям. Ничего, кроме презрения и гадливости не услышал. Повернулся к Забде. Тот стоял посреди кабинета с независимым видом человека долга. У его ног лежала мёртвая секретарша.
– Зачем ты её? Она же не виновата!
– Она хотела помешать тебе, а ты слишком долго наслаждался смертью врага. Мне пришлось её убить. Не переживай, она служила врагу, значит, она тоже враг. Показывай, кто ещё достоин смерти?
– Больше никто, Забда, мы расправились с главными врагами. Остальные не виноваты, они выполняли поручения начальников.
– Какой ты добрый! Я бы перебил всех, кто им служил, иначе кто-то из них займёт место вождя и всё повторится, у тебя опять появятся враги. Чего ты их жалеешь?
– Нет, нет. У нас всё по-другому. Я не могу убивать невиновных.
– И что же, я оставил жену и детей, я добирался в другое время, рискуя жизнью лишь для того, чтобы убить двух ничтожных, невооружённых врагов? Ты и сам мог бы это сделать.
– Нет, Забда, сам бы я не смог. Я очень, очень тебе благодарен! Ты действительно выручил меня, ты помог моему народу, и мы тебя будем чтить, как достойного предка. Пойдём отсюда, здесь противно.
– Куда же мы теперь пойдём?
– Назад, к моему телу.
– Да, мы перебьём тех, кто держит тебя в той пещере, и ты уйдешь к своему народу.
– Нет, Забда. Этого мы делать не будем. Я останусь в камере и никого убивать не нужно. Здесь всё очень запутанно, ты не поймёшь. Но, поверь, так нужно, по-другому будет хуже.
– Мне жалко, я разочарован своим путешествием к тебе. Я готовил себя к битвам, я хотел спасти твоё племя, а ты… такой нерешительный. Давай, хоть отпразднуем нашу встречу, когда ещё увидимся?
– Как мы можем отпраздновать? Есть и пить нам нельзя. Что делать будем?
– Ты обещал показать свою жену, я хочу посмотреть твой народ, место, где живут твои люди.
– Хорошо, всё в наших руках. Я тоже с удовольствием побываю дома. Только, знаешь, давай ненадолго вернёмся к моему телу. Как-то мне беспокойно.

Они взялись за руки и оказались в камере. Тела в камере не было! Александр запаниковал, подумал сначала, что попали не в ту камеру, но сообразил посмотреть на стену над койкой. Надпись «Слон, сука, урою!» была на месте.
– Забда, моё тело украли! Что делать? Надо срочно его найти! Я же не смогу снова стать живым! Забда! Что ты молчишь?
– Воин не должен паниковать.
– Да какая паника? Надо срочно что-то предпринять!
– Сначала успокойся. Стой и молчи! Не думай ни о чем. Не думай! А теперь почувствуй своё тело так, как будто ты из него не выходил. Ощущаешь что-нибудь?
– Холодно!
– Значит, тело живое, не о чем беспокоиться. Теперь иди туда, где твоё тело, закрой глаза и иди.
Александр повиновался. С закрытыми глазами, вцепившись в руку Забды, он сделал шаг, другой, потом пошёл увереннее, словно его тянуло в этом направлении.
– Ну, вот и ты, – сказал Забда.
Александр открыл глаза. Его тело лежало на столе, на блестящем столе из нержавейки. Оно было совершенно без одежды, какое-то посеревшее. Александр с трудом узнал себя: заросшие щёки ввалились, глазницы впали глубоко, ребра выпирали сквозь кожу. Почему-то больше всего поразили огромные грязные ногти на ногах.
– Враг! – скомандовал Забда.
Александр оглянулся. Дверь в соседнее помещение была открыта, там, за столом сидел мужчина в халате и прорезиненном фартуке, жевал и читал газету. Александр сделал Забде знак, чтобы ничего не предпринимал, подошёл поближе, осмотрелся. На краю стола лежала толстая замусоленная тетрадь, на её обложке название: «Журнал вскрытия».
– Забда, это морг!
– Это опасно? Убить?
– Нет. Здесь вскрывают тела мертвых. Этот человек сейчас будет резать моё тело.
– Я тебя не понимаю, почему нельзя его убить, если он может нанести тебе вред? Что за законы в твоём времени!
– Подожди, он не виноват, он думает, что я мертвый. Надо спасти моё тело.
– Тогда спасай. Иди в тело, вставай и уходи, что ты раздумываешь?
– Да, Забда, ты прав, я растерялся немного. Тогда я пойду, ладно? Ты извини меня, что мы не сходили к моему племени, а я так хотел показать тебе мою жену.
– Когда вернешься к ней, скажи, что она хорошая женщина, настоящая жена.
– Почему ты знаешь?
– Вижу, как ты к ней относишься. И ещё, верни племени Змея. Как он может помогать людям, если они так далеко, и как они могут просить у него совета, если его не видят? Плохо это. Иди, тебе пора. Увидимся на горе предков!
– Удачи тебе, Забда! Нию люби!

Александр вернулся к своему телу. Не хотелось. Очень не хотелось залезать в это неприглядное, худое, холодное тело. Он постоял немного, собирая волю, закрыл глаза и вошёл.
Холод, жуткий смертельный холод! Попытался ощутить себя. Ноги чувствовались до колен, дальше как деревяшки, удалось пошевелить пальцами руки, повернуть чугунную голову. Вздохнул, и вырвался стон, сиплый и какой-то механический. Он ещё раз вздохнул, напрягая грудную клетку, поглубже, и на выдохе снова получился длинный мембранный стон. Услышал, как сквозь вату, гулкие шаги, прикосновение, снова быстрые шаги, потом голос:
– Лёха, где ты там бродишь, блин, быстро сюда! Да этот, китаец из карцера живой, кажется. Дышит. Да быстрее давай!
Теперь затопали несколько ног, отдавались команды, с телом что-то делали, в сгибе руки возникла далёкая боль, по руке в сторону груди потекло тепло, горячее тепло. Оно достигло сердца, и Александр понял, что это жизнь.
– Порядок, – сказал мужской голос. – Хорошо, что я жрать захотел, вскрыть не успел. Ладно, пускай живёт, зечара. Ведь даже бутылку не поставит за своё спасение.
– Поставлю, – сказал Александр и открыл глаза.

15

В тюремной больнице Александр пробыл всего двое суток. Врач, «лепила» на зековском сленге, матёрая тетка-матершинница, сказала коротко:
– Нехрен здесь валяться, у меня настоящих больных полный лазарет. Вали в камеру.
На хате встретили дружелюбно:
– О, Змей! С возвращеньицем! А то слух прошёл, что ты кони кинул.
– Подканывай, Змей, чайку заварим! – позвал Джон. – Тут тебе дачка из дома пришла на второй день, как тебя в холодную закрыли. Мы сначала хранили, а как сообщили, что ты скопытился, мы её раздербанили, ты уж извини. Вот, лимон последний, и малява от жены, – Джон подал помятый листок.
Письмо от Зои! Цедя сквозь зубы горячий чифир, Александр с жадностью вчитывался в знакомый почерк. Зоя писала, что у них с Ирой всё хорошо, что мёд откачали очень вкусный и теперь сахар совсем не едят, что картошки в погребе хороший запас, хватит на всю зиму, что они ждут и целуют, и чтобы он не волновался. В конце была приписка: «Помазный в должности главы администрации пробыл всего три месяца, потом пропал. Его долго искали, нашли в тайге мёртвым. Говорят, медведь задрал. Теперь будут новые выборы». «Туда и дорога», – подумал Александр, поблагодарил за чай и пошёл на свое место.
Соседи по койке были откровенно рады, улыбались, поздравляли, стали расспрашивать.
– Да уже в морге был, на столе, вскрыть не успели, – рассказывал Александр.
– Возблагодари Господа Бога нашего за спасение своё! – обрадовался Богомолец, подсунул бумажную иконку. – Целуй святой образ!
– Уже возблагодарил, а целовать не буду. Я это всё не так понимаю.
– Изгони дьявольские мысли. Господь явил тебе чудо Свое!
– Не напрягай, Богомолец, может, я сам себя спас.
– Тебя спас смысл твоей жизни, – сказал Антон.
– Расшифруй, – Александр соскучился по дискуссиям с Антоном, он вообще соскучился по людям, хотелось разговаривать.
– Всё просто. Если бы у тебя не было смысла жить, ты и не выжил бы.
– Так легко рассуждать. Может, это просто случай. Не захоти патологоанатом в тот момент есть, выпотрошил бы меня, и все дела.
– Это промысел Божий, – настаивал Богомолец.
– Это твоё желание остаться в живых, – сказал Антон. – Вспомни, о чём ты думал перед смертью?
Александр задумался.
– Я жалел жену.
– Вот и смысл. Твой смысл. Здесь, в тюрьме жёсткие мужские законы, у большинства нет, и никогда не было женщин в том значении, которое ты понимаешь как «жена». И тебе крупно повезло в жизни, если в этом аду ты выживаешь ради своей женщины.
– Да, ты, наверно, прав, Антон. Жить хорошо! Хорошо, даже здесь, в тюрьме, если знаешь, что тебя есть кому ждать. Так, значит, моя монада опять перевернулась на светлую сторону? Не слишком ли быстро она вращается?
– Китайцы говорят, в этом мире постоянны только перемены. От этого жизнь лишь вкуснее.
– Нет уж, – подал голос до сих пор молчавший Витёк, – лучше я буду тихонько гнить на нарах, чем подыхать, а потом узнавать, что случайно остался живым.
– Каждому своё, – сказал Антон. – Кто к чему стремится, то и получает.
– Каждому воздастся по вере его! – сказал Богомолец.
– Вот тут я с тобой согласен – сказал Антон.

Обед. В камере оживление, монотонный шум перешел в гвалт, перемешанный с грохотом посуды. Александр заточил о бетонный пол ручку ложки, разрезал лимон на четыре части, раздал соседям. Свою долю покрошил прямо в кашу и съел с удовольствием. Витёк просто прожевал свой кусок и запил компотом.
– Прелесть! – сказал он. – Надо же, на улице зима, а мы едим лимон! Торговля – двигатель прогресса! Всё доступно, что есть в мире.
– Мне кажется, твоё удовольствие вызвано не вседоступностью, а как раз дефицитом, – возразил Антон, смакуя свою дольку.
– Не, – возразил Витек, – если бы не торговля, не есть бы нам лимон. После перестройки как классно стало: идёшь по магазинам – глаза разбегаются, были бы бабки, всё можно купить.
– С одной стороны это вроде бы хорошо, – сказал Антон, – но полная доступность притупляет вкус. Я помню, как отец привозил из рейса жевательную резинку или какой-нибудь ананас. Какой вкус! Я его сейчас ощущаю. А теперь я в любом киоске могу купить всё, хоть новозеландский плод киви. Но вкус этого плода не запомнится на всю жизнь, я забуду его через час. Из-за вседоступности умерла экзотика, романтика. Дед был в командировке в Китае и привёз оттуда какие-то безделушки. Это были почти священные вещи, они стояли в серванте, и очень редко позволялось их трогать. А теперь пойди в магазин и купи хоть золотого Будду. Но от этого Будда перестал быть святым. Чтобы посмотреть какой-нибудь Ниагарский водопад, надо было полгода пробираться по джунглям, рискуя здоровьем. Человек, побывавший в таких местах, сам становился чудом. А теперь купи путёвку, тебя отвезут к самому водопаду, огороженному и асфальтированному, сфотографируют и напоят кофе. Но я уже не хочу там побывать. Я видел этот водопад сотни раз по телевизору, он перестал быть для меня чудом. Осталось построить автобан на Эверест, и исчезнут последние романтики – альпинисты. Мне кажется, в каждом уголке Земли нужно оставить свои уникальные, недоступные за деньги чудеса, чтобы не переводились среди людей романтики, достигающие этих чудес путем преодоления себя, – Антон помолчал, потом добавил: – Торговля налагает проклятие на всё, к чему прикасается – сказано двести лет назад, но разве не актуально?
Александру нравилось слушать этих людей, нравилось смотреть на снующих по камере зеков, и даже их жутковатые лица казались вполне приятными физиономиями. Он закурил и завалился на койку. Витёк не возражал, он належался за время единоличного владения постелью.

Наутро вызвали на допрос.
– Не дают тебе отдохнуть, суки, – посочувствовал Витёк.
– Да я не против, может, дело быстрее пойдёт.
Юровский попросил у следователя десять минут для беседы с подследственным.
– Как ваше здоровье, Александр Владимирович? Меня ведь даже не поставили в известность о водворении вас в карцер. Я непременно буду протестовать.
– Всё нормально уже. Но чуть не вскрыли.
– Как?
Александр рассказал.
– Это потрясающе! Я буду жаловаться сегодня же! А у меня для вас новость. Умерли директор «Кедра» и его заместитель.
– Как? Когда?
– Умерли на рабочем месте оба от разрыва сердца, три дня назад. Там сложная история, непонятная. Одновременно, в разных кабинетах, причём, умерла и секретарша, но от кровоизлияния в мозг. Уже завели дело, подозревают убийство… Да что с вами, Александр Владимирович?
Александр был потрясен. Он-то считал всю эту историю с убийством собственным предсмертным бредом, но выходит, что было всё на самом деле, и Забда был на самом деле! Александр вдруг впал в эйфорию, он вскочил, сплясал немыслимую дикую пляску, хохоча при этом.
– Я выполнил своё обещание! Я их кончил! Ха-ха-ха!
– Вы с ума сошли! Замолчите! Вы что, действительно имеете отношение к этому убийству?
– Могу сказать хоть прокурору: я убил Горовского! Жаль только эту, как её, Тамару Ивановну, кажется…
– Замолчите! – прошипел Юровский. – Молчите и слушайте! Вы что, хотите до конца своих дней просидеть в психушке? Из вас там через месяц овощ сделают. Я уже благодарен следователю, который упёк вас в карцер. Вам повезло, он обеспечил вас железным алиби. Между прочим, насколько я понимаю, вас будут допрашивать именно по этому новому делу. Так что, не вздумайте что-нибудь ляпнуть – будете проходить по двум делам, никогда отсюда не выйдете.
– Жаль, – сказал, немного успокоившись, Александр, – хотелось бы посмотреть на реакцию умного следователя. Пусть бы попробовал доказать.
– Будьте умнее. Один из мудрых политиков сказал: Бог дал человеку способность говорить, чтобы он мог скрывать свои истинные чувства и мысли. Следствие – та же политика. Слова здесь могут играть роль большую, чем дела подлинные. Мне некогда сейчас вдаваться в подробности, давайте просто договоримся, что вы ровным счетом ничего не знаете об этом деле. И в камере ни слова!
– Да уж не первый месяц, учёный.
Вошел капитан Тимошко, поздоровался. Александр не ответил.
– Присаживайтесь, – пригласил следователь.
– Постою, – сказал Александр. – В карцере насиделся.
– Вы пытаетесь мне дерзить? Или хотите повторения?
– А вы хотите, чтобы я благодарил вас за то, что меня чуть не отправили на тот свет?
– Да, по этому поводу я буду писать жалобу прокурору, – сказал Юровский.
– А что случилось? – сделал удивленный вид Тимошко.
– Не может быть, чтобы вам не доложили о смерти вашего подследственного.
– Нет, мне не докладывали.
– Тогда почему вы вызываете на допрос человека из камеры, если он ещё не отсидел установленный вами срок в карцере?
«Умен этот Юровский, – подумал Александр, – вон как припёр следака к стенке!»
– Давайте перейдём все-таки к допросу, – попросил примирительно Тимошко. – А с теми, кто нарушил условия содержания в карцере, я разберусь. Это не в моём ведении, к сожалению, – он положил перед собой протокол, взглянул на Юровского, потом на Александра. – Я приношу вам свои извинения. Честно заявляю, я не хотел нанести ущерб вашему здоровью. Присаживайтесь, все-таки, давайте поговорим.
Александр сел. «Начало хорошее», – подумал он.
– Итак, скажите, пожалуйста, как давно вы знаете господина Кима Валентина Ивановича?
– С того свидания, за которое вы заперли меня в холодную. Ким предлагал мне взятку, чтобы я повлиял на население Верхне-Ольхового в отношении незаконных рубок леса.
– Интересно, директор крупного предприятия предлагает взятку заключенному!
– Я протестую! – вставил Юровский. – Мой подзащитный в настоящее время считается подследственным.
– Прошу прощения, – улыбнулся Тимошко, он снова владел собой. – Так какую же взятку он вам предлагал?
– Немедленное освобождение и кучу денег.
– В это трудно поверить.
– Вы пишите, пишите, а то я не подпишу, – сказал Александр.
– Хорошо. А господина Горовского вы знаете давно?
– Да, с момента, когда он явился ко мне домой и предлагал машину и денежную должность за то, чтобы я голосовал за порубки леса.
– И вы отказались?
– Конечно! Даже в глаз ему дал.
Юровский заёрзал на своём месте, делая лицом знаки.
– Вы ударили Горовского?
– Он угрожал моей жене и дочери. Вы бы не ударили?
– За такую угрозу, наверное, хотелось убить?
– Я протестую, – сказал Юровский.
– Конечно, было желание, – сказал Александр, – но я же нормальный человек, понимаю, что за это посадят. Мне бы всё равно не дали – у него такие мордовороты телохранители, сами кого хочешь убьют.
– И вы затаили злобу на будущее?
– А вы бы приняли всё за шутку?
– Отвечайте на вопрос!
– Я протестую, это не относится к делу, – сказал Юровский.
– Вам известно, что Ким и Горовский погибли? – спросил следователь, наблюдая за реакцией подследственного.
Александр удивлённо поднял брови, помолчав, ответил:
– Туда и дорога. Спасибо за приятную весть.
– Отвечайте на вопрос, вы знаете об этом?
– Теперь знаю, – улыбнулся Александр. Он заметил ошибку следователя и то, что тот снова потерял уверенность. – Вы можете сказать нормальным человеческим языком, что вы от меня хотите узнать? – спросил Александр.
– Я хочу узнать, каким образом можно организовать убийство, не выходя из тюрьмы?
– О, это запросто! Я отдал телепатический приказ своей банде, они приехали в город и грохнули обоих. Это было тем более легко сделать, что металл стола, на котором разделывают трупы, хорошо усиливает телепатические сигналы. Так что, не отправляйте меня больше в карцер, капитан, а то мало ли что ещё случится.
– Конвой! Уведите!
Капитан нервничал. Допрос явно не удался.
В камере Александр долго не мог успокоиться. Он думал о смерти Горовского и Кима. И чем больше думал, тем большее волнение охватывало его. «Как это могло быть? Неужели это был не бред, неужели Забда действительно достиг нашего времени? И неужели действительно я своими руками оборвал жизнь этого подонка? Может, совпадение? Случайное совпадение сна и реальности, мой настрой в тот момент на «волну» Горовского и его смерть в это время от разрыва сердца сформировали в моем мозгу реалистичную картину? Но секретарша! Она-то никак не могла мне присниться, я и не знал о её существовании… Кошмар какой-то». Он разволновался до нервной дрожи. Не хотелось верить в реальность убийства. Одно дело мечтать о мести, другое дело действительно убить человека! Почему-то вспомнились события на Острове, во время которых он участвовал в истреблении врагов племени сугзэ. Странно, что они ни тогда ни сейчас не вызывали такого волнения, а воспринимались, как вполне нормальное явление.
Эти переживания преследовали Александра не один день то утихая, перебиваясь какими-то тюремными событиями, то поднимаясь вновь откуда-то из глубин памяти и не давая покоя. Этим нельзя было ни с кем поделиться, и это, наверное, было хуже всего. 

16

А тюремная жизнь шла своим чередом. Случались и маленькие радости, когда приходила кому-то из «своих» передача, или когда удавалось сделать что-нибудь незаконное, например, утаить при обыске лезвие бритвы или иголку. Лязг входной двери всегда вызывал оживление, так как приносил новости, по крайней мере, изменения. Кого-то вызывали на допрос, кого-то «с вещами», значит, насовсем – либо на свободу, а чаще на этап. Грохот двери приносил и обыски, правда, о них обычно было заранее известно по тюремной связи. Поэтому, дверь всегда привлекала внимание всех зеков, исключая, разве что Антона.
Дверь заскрежетала вне графика, после обеда. Втолкнули новенького. Александру не хотелось подниматься – он только что занял теплую после Витька койку и начал дремать.
– Привет, братва! Всем доброго здравия! Есть ли кореша по прошлым ходкам? Кто помнит Керосина, отзовись!
Александра подбросило. Он слетел с койки и как был в трусах и босиком ринулся к дверям.
– О! Старый корешок! Рад тебя видеть, Змей!
Александр ударил сразу, с налета, сбил с ног и стал пинать, потом ухватил за горло. Его оттащили. Обоих, запыхавшихся, подвели к смотрящему. Александра держали за локти, потому что он, не обращая внимания на окружение, всё порывался достать врага. У Керосина текла по лицу кровь.
– Змей, – спокойно сказал Джон, но так, что Александр сразу переключил внимание на него. – Что за беспредел? Ты что, закон забыл?
– Ты чё, попутал, Змей? – затарахтел Керосин. – Забыл, как вместе парились, забыл, как я тебя выручал, рискуя сроком? Чё ты, Змей? Это же я, Керосин! Чё, у тебя крышу сорвало?
– Заткнись, – сказал Джон. – Объяснись, Змей!
– Он «квочка»! – сказал Александр.
– Предъява серьезная. Обоснуй.
– Он, паскуда, сдал меня, маляву написал, чего я не говорил, меня за это следак прессует.
– Маляву сам видел? – строго спросил Джон.
– Адвокат мой видел, мне рассказал, и фамилию его сказал – Симакин.
– Ты Симакин? – спросил Джон.
Керосин кивнул, сглотнув. Вокруг уже плотно столпились любопытные до бесплатного представления.
– Маляву писал?
– Да ты чё, старшой? Век свободы не видать! У меня третья ходка, я честный вор! У него крышу понесло, не видишь что ли?
– Где отбывал?
– В Горбатовке, потом на двести тридцатой зоне.
– Подтверждение имеешь?
– Ну чё за базар? Катрана кто знает, братва?
Раздались два-три подтверждающих голоса.
– Я и сам наслышан о Катране, – сказал Джон. – Ты конкретизируй!
– Катран шишку у нас в девятом бараке на двести тридцатой держал, корешевали мы с ним. Надо, давай запросим по каналам. Надеюсь, в этом заведении связь налажена?
– Запрашивай, – сказал Джон и обернулся к Александру. – А ты, Змей, если сам маляву не видел, то адвокат – это слабо. Предъява крутая, надо серьёзно и обосновать. Сможешь? Даю десять дней. Посылай запросы куда хочешь, не успеешь, судить будем, как за беспредел.
Александр растерялся. Он понял, что Керосин выиграет, что найдет подтверждение своим словам, а он, Александр, даже не знает, кому писать, разве что Данату? А где искать этого Даната?
– Мне Матрос сказал, что он «квочка», – сказал Александр.
– Знаешь, Змей, как-то это неуверенно, то адвокат сказал, то Матрос сказал. Потрудись всё-таки аргументировать.
– Не надо, Джон, – послышался голос. – Не надо запросы слать, – говорящий, пожилой зек, приподнялся на своей койке, прокашлялся. – Сука этот новенький. Я тянул на двести тридцатой, – нет там бараков!
– Опа-а! – воскликнуло сразу несколько голосов. – Судить падлу надо!
Джон, подняв брови и скривив презрительно рот, покачивал головой сверху вниз и смотрел в упор на Керосина.
– Ну, что, Керосинчик, не обидишься ли ты, если мы тебя обидим?
– Попка круглая, губки тоже ничего, иди сюда, милая! – загоготали урки.
– Да вы чё, братки? Честного вора обижать? Чё у вас тут, в натуре беспредел? Чё вы этому старому херу верите?
– А вот тут ты конкретно ошибся, Керосинчик, – сказал Джон, – и за хера ответишь. Ты моего лучшего друга оскорбил, который мне дважды жизнь спас, с которым я второй срок тяну, и которому верю больше, чем себе. Да я тебе прямо щас пасть порву, сука! На колени!!!
У Керосина автоматически подогнулись ноги. Джон не стал «рвать пасть», он снял тапочек и босой ногой молча трижды ударил Керосина по лицу. Это означало приговор: отныне этот человек переходил в низшую касту тюремных неприкасаемых.
– Попенко! – позвал Джон. – Тебе частичная амнистия. Сдай дела по параше своему новому боевому другу. Инструмент не надо, он языком управится.
– Слушаюся, – поклонился Попенко.
– Пошли вон, оба!
Александр вернулся к себе, взял тапочки, полотенце, пошёл мыть ноги. Потом завалился на койку поверх одеяла. Он не мог успокоиться.
– Круто ты его уделал, – сказал Витёк, улыбаясь. – Я бы так не смог.
Александр молчал. Богомолец подошёл тихонько, почти шепотом сказал:
– Возлюби врага своего!
– Да пошел ты со своей любовью! – взорвался Александр.
– Господь наш Иисус велел прощать врагов своих.
– Ты сам-то слышишь, что говоришь? Это же предатель, Иуда!
– Господь простил и Иуду.
– За то и распяли его. Надо было убить, тогда жил бы Иисус на земле ещё долго и сеял доброе и вечное. Добрый сильно был, за то и поплатился. Враг должен умереть!
– Верно, Змей, если бы каждый наказывал своего врага, сволочей меньше было бы. Не каждый только может, – сказал Витёк. – Так же, Антон? Скажи, ты умный. Да брось ты свои упражнения, поговори с народом!
Антон вытер со лба пот, подошёл.
– Можно и прощать, – сказал он. – Случайно оступившимся иногда помогает.
– Да ты охренел! – закричал Александр. – Прощать предателя?
– Можно и не прощать. Предательство должно быть наказано. Оно может быть наказано и прощением. Если у человека есть совесть, он будет мучиться. Но вопрос, как узнать, есть ли она у него?
– У этого нет, – сказал Александр. – Представляешь, сколько людей сидит невинно по его подляне?
– Каждый поступает по своим убеждениям. Ты сделал так, как считаешь нужным, так что ж ты переживаешь?
– Да успокоиться не могу!
– Вот в этом твоя ошибка. Сделал – забудь. Каждое действие имеет своё следствие. Ты совершил поступок, обратного хода ему уже нет. Всё свершилось, ничего не изменишь. Теперь забудь и живи дальше. Что толку перемалывать в голове то, что уже сделано?
Александр попытался уснуть, но не удавалось. Всплывали в памяти сцены «возмездия», он мысленно пытался доказать Керосину, что тот сволочь последняя, и что наказание за предательство неизбежно.

На ужин опять была перловка без соли. Аппетита не было, но Александр заставил себя съесть всю пайку. Пошёл мыть миску. На возвышении у параши сидел Керосин. Он ел свою кашу из продырявленной мятой миски и затравленно озирался по сторонам. Заметив Александра, он заискивающе улыбнулся. Александр не выдержал, ударил ногой по миске. Каша вылетела в лицо Керосину, тот выпустил миску и закрыл голову руками. Стало противно и гадостно.
Этот поступок Александр не мог себе простить долго. Он ударил «лежачего»! Презрение к себе, отвращение к Керосину – все вместе неприятные чувства создали какую-то гнетущую пустоту в душе. Противно было жить. Он пытался повторять слова Антона «сделал – забудь», но легче не стало.
Ночью Керосина все-таки «опустили». Мерзко и дико издевались почти до утра. Вся камера это слышала. И все молчали. Для Александра это было настоящей мукой. Он ничего не мог изменить. Ничего! Таков закон этой застеночной жизни. И никто ничего не мог, разве что Джон смог бы своим авторитетом как-то смягчить судьбу несчастного. Но Джон молчал.
Утром Керосина нашли мёртвым. Он повесился на обрывках своих брюк прямо на умывальнике. Никто из зеков не попытался его снять – притронуться к «опущенному», значило «законтачиться» со всеми вытекающими последствиями. Снимали менты.
В камере повисла необычная тишина. Даже особо говорливые зеки приутихли. Богомолец монотонно бубнил молитвы. Витёк ворочался на койке. Антон замер в позе лотоса. Попенко переживал больше всех:
– Жалко-то как, он жеш всего дин разок парашу помыл, как жеш так? Хоть бы еще чуток пожил…
Кто-то из зеков молча выписал ему пендаля. Попенко коротко взвыл и затих.
Александру надоело шляться по проходу между угрюмых зеков, он подошел к Антону.
– Наверно, я тоже виновен в его смерти, – сказал он полувопросительно.
– Ты хочешь, чтобы я тебя пожалел, чтобы отпустил грехи? Каждый сам себе судья. И ни один суд в мире не наказывает человека за его грехи так, как сам человек. Он сам себя осудил. Ты накажешь себя только сам. И только ты можешь простить себе и жить дальше.
– Жестокий ты, Антон. Я просто хотел с тобой поговорить, просто хотел поделиться с тобой… я жалею о том, что так вышло.
– Лучше жалеть о том, что совершил, чем о том, чего сделать не смог.

Через пару часов камеру «поставили на уши». Такого не было с того первого дня, когда Александр прибыл сюда. В этот раз досталось всем. За час люди в масках избили всех заключенных и уничтожили почти всё личное имущество. Но теперь зеки меньше злились на ментов, молча зализывали раны. Погром оказался кстати, он разрядил гнетущую обстановку.
– А ты прости их, Богомолец, и помолись за их грешные ментовские душечки, – издевался Витёк над Богомольцем, у которого на половину лица багровел кровоподтек.
– А я и молюсь, – ответил Богомолец, крестясь, – и буду молиться и прощать, как велит мне Господь Бог. Ибо нет силы большей, чем прощение и любовь.
– А я мечтаю, чтобы хоть одного из них к нам на хату закинули, хоть на денёк! – продолжал Витёк.
– Не мешай ему, – сказал Антон. – Может быть, его молитвы более плодотворны, чем твои мечты о мести.

17

Александр ожидал репрессий за смерть стукача, подселённого специально к нему, в чём он не сомневался, поэтому непроизвольно напрягался при каждом открытии дверей.
– Забда! – голос из «кормушки».
В желудке возник спазм. Подошёл, доложил.
– Прими передачу.
Ух! Отлегло.
Передача была от сына. В пакете всякие вкусности, как обычно сигареты, чай, домашние пирожки от Люси, тёплые носки – «Как бы они пригодились в карцере!»
Записка короткая: «Папа, у нас всё нормально. Звонил маме, у них с Иркой тоже всё ОК. Сало в газетах специально, чтобы долго не портилось. Будь здоров. Юра»
«Странно как-то написал. Может, случилось что? – подумал Александр и в голову полезли нехорошие мысли. – И чего писать о газетах? Не знает что ли, что сало не доживет до завтрашнего утра?»
Как обычно поделил сокровища: на общак, товарищам, уделил и попрошайкам. Сало было особым, редкостным лакомством. Александр подточил ложку до максимально возможной для алюминия остроты и приступил к колдовству деления на пайки. Сокамерники столпились молча, втягивая запах чеснока, которым сало было нашпиговано вдоль тонких розовых прослоек.
– Це ж сало! – глотая слюну, заныл Попенко. – Уделите хочь кусочечек, Змей, я вам носки стирать месяц буду, кажный день!
– Уйди, Попенко, пока не прибил! Уйди, не порть аппетит людям!
Александр резал, стараясь сделать куски одинаковыми, и вдруг в глаза бросился заголовок на промасленной бумаге: «Крупнейшая лесная компания края лишилась руководства. Убийство или случайность?» Другой заголовок поменьше: «Прощание с руководителями ООО «Кедр». Гражданская панихида состоится …» Александр зачитался.
– Ну, чё ты, Змей, в натуре, издеваешься что ли? Хочешь, чтобы кореша язву заработали? Потом почитаешь.
Александр наскоро покромсал, уже не прицеливаясь, сало, раздал сокамерникам, бросил кусочек Попенко, откусил свою пайку и развернул газеты. Юра молодец, упаковал сало в три страницы от разных газет, и все они содержали материал о смерти Кима и Горовского. Ничего принципиально нового Александр не узнал. В основном сплетни и домыслы. Похороны были на высшем уровне, соболезнования – как лучшим людям края. «Вот так, наверно в историю попадут», – подумал. Оказывается, у Горовского осталось двое детей, писали, что он был замечательным, любящим отцом. Это укололо, но не верилось, что такой человек мог искренне любить хотя бы собственных детей. Насторожило сообщение: «Прокуратура края берет под свой контроль расследование инцидента». Все-таки, писали «инцидента», а не «преступления», и это было хорошо. «Пусть попробуют докопаться! – подумал Александр, доедая сало без хлеба. – А как вкусно! Какой молодец Юрка!»

Александра снова надолго «забыли». Сначала это радовало, потом неопределенность стала беспокоить, затем беспокойство перешло в депрессию. Ежедневно после прогулки он садился на свёрнутое одеяло в свой угол и пытался медитировать. Но это удавалось всё реже. Физические упражнения, которые раньше давали бодрость, теперь только утомляли. После них хотелось полежать, а койка была законно занята храпящим Витьком. Неожиданно в разных местах тела возникли фурункулы. Особенно досаждал огромный чирей на шее. Из-за него Александр не мог нормально спать, боль постоянно раздражала, и всё вместе выводило из себя.
– Антон, что ты всё молчишь? Ты вообще презираешь всех людей?
– Человека среди зверей выделяет умение говорить, а человека среди людей – умение молчать, – неплохо сказано? – ответил Антон. – Ты хочешь поговорить? Предлагай тему.
– Скажи, есть где-нибудь справедливость?
– Ты про справедливость относительно тебя самого?
– Ну как можно держать человека в тюрьме, если его вина не доказана! А если я здесь сдохну?
– На земле не существует государства со справедливым строем. Государство – это форма договоренности между людьми, которая в той или иной мере устраивает большинство. Большинство, но не всех! В любом государстве есть обиженные и довольные, бедные и богатые. Справедливость для всех одновременно – утопия! Хотя бы потому, что все её понимают по-разному.
– В Штатах – вот где справедливость, – вмешался в разговор Витёк. – Я одно кино видел, там…
– Да ты что, Витёк, в Штатах ещё два десятка лет назад были отдельные заведения для белых и цветных, – вспылил Александр. – Нашел справедливость – в Штатах!
– Зато, если в какой стране американца обидят, они и разбомбить могут за своего гражданина, – не сдавался Витёк.
– Отношения между государствами в принципе те же, что и отношения в тюрьме: умный и сильный подчиняет себе слабого и заставляет на себя работать, и наказывает, если тот провинится, – сказал Антон. – И я не вижу в этом ничего удивительного. Миром управляют мужчины, срабатывают те же природные отношения самцов.
– Да хрен с ними, со Штатами, – горячился Александр. – Я хочу знать, когда будет справедливость у нас. Государственный строй меняется один за другим, перепробовали все формы управления, а по-прежнему половина страны сидит в тюрьмах.
– Это тебе отсюда кажется, что половина страны, – сказал Антон.
– Да, на воле я не подозревал, что столько народу сидит, зато я думал, что как-то меняется система правосудия. Как ни посмотришь вести, там правозащитники выступают. Я даже услышал однажды, что дума принимает до тысячи законов в год! Должно же это что-то менять.
– Конечно, что-то меняется. Но какая разница, тысяча законов или десять тысяч, ты считаешь, это может добавить справедливости?
– Но надо же иметь правила, чтобы жить…
– Правил надо мало. Главное правило – это совесть. Но беда в том, что большинством людей управляет жажда наживы, а совесть и алчность – несовместимы.
Разговор оптимизма не добавил.
– Вставай, Витек, раз не спишь, я лягу, может заснуть удастся. Достало всё!

К Новому году в камеру пришло много передач. Александр тоже получил. Главное, были письма, а в них жизнь, жизнь части его, которая осталась на свободе.
«Сашенька, – писала Зоя, – у нас тут произошли большие изменения. Во-первых, двенадцатого декабря были выборы главы администрации села. Было два кандидата. Районное начальство и руководство «Кедра» активно проталкивали Помазного-старшего, но почти все жители проголосовали за нашу замечательную Майю Михайловну. Уже пришло подтверждение избирательной комиссии. Майя Михайловна с сожалением оставляет директорство школы, но обещает помогать. Мы все за неё рады. Вообще всё у нас замечательно, не хватает только тебя, мой любимый. У нас есть еще одна радостная новость, но Ирочка сама об этом напишет».
«Папулечка, здравствуй! Можешь меня поздравить: твоя дочь вышла замуж! Не обижайся, что заранее не предупредила, мы вообще никому не говорили до самой свадьбы. В общем, и свадьбы не было, после регистрации скромно отметили у нас дома с друзьями. Его зовут Коля Талуга, он брат Лили Талуга из твоего класса. Осенью он вернулся из армии. Он Настоящий! Он служил на границе и у него есть медаль за задержание нарушителя. Я его зову Онгдо – это его настоящее имя, а Николай – по паспорту. Онгдо означает Росомаха! Я его люблю, и он меня тоже. Надеюсь, вы подружитесь. Возвращайся скорее!»
Это была новость!  Ирка вышла замуж! И когда успела? Александра беспокоил этот вопрос, он видел, как мало парней в селе, и большинство из них баловались водкой. А вот, нашла. Неизвестно ещё, удастся ли увидеть дочь в новом качестве замужней женщины.
– Что загрустил? – спросил Антон. – Плохие вести?
– Дочь замуж вышла.
– Так это же радость! Род твой продлится, мужик в семье появился, поможет там без тебя. Чего же горевать?
– Да я радуюсь. Грустно, что без меня всё это.
– Ты им сейчас не нужен, согласись. Главное, чтобы счастливы были. Твоё дело радоваться! Радоваться, чтобы выжить и вернуться. А вернёшься – всё наверстаешь.
Александр устроился в своём углу и стал сочинять письмо домой.

18

После затяжных новогодних выходных следователи снова активизировались. Людей выводили и заводили, подследственные после допросов или замыкались, или наоборот изливали свою ярость на следаков длинными матерными тирадами. Александра пригласил на свидание Юровский.
– Как же вы не сказали мне о своих связях в администрации края? Хорошо, мне Пётр Иванович подсказал. Я встречался с Сапрыкиным. Он направил депутатский запрос в прокуратуру о правомочности выделения компании «Кедр» участка для лесоразработок в вашем селе. Сейчас это может сработать. Руководство «Кедра» ослаблено, там теперь менее изворотливые руководители. Всё держалось на личных связях Кима и Горовского. Ваше дело остановилось, все силы брошены на поиски следов убийства. Но, насколько мне известно, ничего толкового они не нашли. Это хорошо. Терпите, думаю, скоро всё обернётся в лучшую для вас сторону. Я направил прошение об изменении вам меры пресечения на подписку о невыезде. Шансов мало, но надежда есть.
Зря Юровский это сказал. Александр размечтался о свободе, построил «планов громадьё», уже в мечтах провёл сладкую ночь с Зоей, но через пару недель Юровский сообщил, что прошение отклонено, и мера пресечения оставлена прежней. Юровский уговаривал крепиться, обещал, что скоро всё решится, но Александр впал в тоску. Не помогла даже исключительно разнообразная передача, которую Юровский предусмотрительно подготовил вместе с Юрой и Люсей.
Время тянулось ужасно медленно. Александру казалось, что уже должна наступить весна, но на прогулках мороз только крепчал, а ветер завывал даже сквозь закрытое окно и вечный тюремный шум. В камере был уникальный даже по меркам тюрьмы человек, который знал все числа, даты, праздники, в том числе церковные, дни рождения великих вождей и сокамерников. Он помнил, кому из зеков, уже осуждённых, сколько осталось сидеть. Его так все и звали Календарь. Александр по два-три раза на день подходил к Календарю и спрашивал, какое сегодня число. Тот добродушно улыбался и сообщал день недели, число, месяц и год. Александра раздражала эта улыбка, он злился на себя, что снова забыл число и, пошатавшись по проходу, снова шёл к Календарю.

Антон пытался вернуть его к медитациям. У Александра не получалось. Совсем. Мысли утекали в деревню, он начинал объяснять Зое, почему ему сложно отсюда выбраться, спорил о чём-то с Онгдо, которого никогда не видел, ноги затекали, спина чесалась, болели нарывы, которых становилось всё больше.
– У тебя слишком много мыслей, – говорил Антон. – Выкини всё из головы. Мир не стоит того!
– Да не могу я! Чтобы забыть всё, что меня беспокоит на свободе, нужно иметь хоть одну положительную мелочь здесь.
– Да сколько хочешь! Здесь масса положительного, ты просто отказываешься это замечать.
– Ты, оптимист хренов, что может быть хорошего в тюрьме? Баланда без червей, меньше двадцати фурункулов, что ещё?
– А ты пессимист хренов. Тебе мало, что ты жив? Ты жив, вдумайся! Сколько ты уже видел смертей здесь, скольких одноклассников твоих уже давно нет на свете? А ты живёшь, у тебя взрослые дети, жена тебя ждёт, ты успел столько сделать, и всё ещё жив и почти здоров! Радуйся каждому вздоху! Подумай, разве это не счастье – дышать, после всего того, что было плохого? Вздохни – и радуйся!
Нет, вдыхание спёртого воздуха пропитанного запахами мочи и пота не вызывало радости.
Вызвали к следователю, ознакомили под подпись о снятии с него обвинения по статье триста семнадцатой – «посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов». Юровский ликовал:
– Александр Владимирович, вы понимаете, что это значит? Это же победа! Самое тяжкое обвинение с вас снято. Ликвидирована главная опасность. Теперь максимум, что вам грозит – семь лет, но это при условии наличия безупречных доказательств, которых у следствия явно нет, и при максимальной строгости судьи, для которой тоже нет оснований.
Теперь воздух в камере казался не таким уж душным, жизнь ещё имела шанс на будущее! Время пошло быстрее.

Юра регулярно два раза в месяц присылал передачи, стараясь разнообразить их состав вкусными продуктами, и всегда были в них Люсины пирожки.
В конце зимы пришло письмо от Зои с Ирой.
«Дорогой мой Сашенька! Как я по тебе соскучилась! После твоего сообщения о снятии страшной статьи мы верим, что скоро тебя совсем освободят. Нас тут занесло снегом, ты не представляешь какой высоты! Но нам это не страшно, в доме есть настоящий мужчина – Онгдо. Они с Ирой живут пока у нас. Но Онгдо собирается строить свой дом, уже готовит лес. Он очень хороший парень, много помогает по мужской части хозяйства. С ним легко. Он охотится и у нас всегда есть мясо. Ирочка счастлива, это заметно по её счастливой мордашке. К нам частенько заходит Пасхин, иногда мы у них бываем. Они тебе шлют привет. Говорят, что лес стали теперь валить культурнее, но всё равно выпиливают полностью, не оставляя ничего, говорят – пустыня после них. Вырубленные сопки уже видно от нашего дома. Майя Михайловна добилась обещанного – в школу поставили двенадцать компьютеров. Здесь замечательная тихая снежная зима! Ели в шапках снега, синички, снегири – очень красиво! Мы ждём тебя, мой любимый. Твоя Зоя».
«Папочка, привет! Нашу деревню занесло снегами. Три дня не ходил автобус. Зато так здорово! После Нового года Онгдо брал меня на охоту. А потом мы с ним, с Соло и Олонко устраивали в тайге кормушки для зверей. Им плохо сейчас в такие снега. Мне нравится в тайге. В школе у меня получается, нашла контакт с учениками, правда, не со всеми. Теперь я ещё преподаю информатику в старших классах, пока нет настоящего учителя. Попросту учу тому, что знаю сама: пользоваться компьютером и простыми программами. Дети рвутся к компам и учатся моментально. Не думай, что я бросила шаманство. Я часто бываю у Сикте, мы с ним занимаемся интереснейшими делами, благодаря чему узнаем о твоих больших событиях раньше, чем приходят твои письма. Но об этом расскажу при встрече. Сикте передает тебе привет и говорит, что ты должен слушать советы человека, который рядом с тобой. Так он сказал, думаю, ты догадаешься, о ком идёт речь. Ещё тебе привет от твоих друзей, от всех учителей. Они всегда интересуются, как у тебя дела. Тебя не забыли и все ждут. Постарайся писать чаще. Ира».
О чем можно было «писать чаще»? О прорвавшемся фурункуле, об очередном обыске? События в камере были, и их было много, но касались они только внутренней жизни камеры, бытовых вопросов и взаимоотношений между зеками. Как ни старался Александр, а письма его домой были в основном о будущей жизни на свободе.

На прогулках запахло весной. Чёрные от сажи воробьи весело чирикали на прогретой солнцем колючей проволоке верхнего ограждения прогулочного двора. Им было весело и совсем не до зеков, с завистью наблюдавших за вольными птахами.
Пришло короткое письмо от Ирки.
«Папочка, поздравляю тебя, ты скоро станешь дедушкой! У нас с Онгдо скоро будет ребёнок. Сегодня мы ездили в районную больницу. Сказали, что мальчик. Представляешь, я сама видела его на мониторе УЗИ. Это непередаваемое чувство! Я счастлива!»
Александр немедленно написал ответ-поздравление. В конце приписал: «Если вы ещё не придумали имя, назовите сына Има. Так звали одного из наших предков, сына вождя Забды. Има на языке сугзэ означает Горал».
Поделился радостью с Антоном.
– Представляешь, у меня будет внук! Вроде совсем недавно дочку на руках носил, а теперь она уже сына ждёт. Замечательная штука жизнь!
– Дети – наш мост в будущее. Ты счастливый, я тебе об этом уже говорил, только ты это не всегда понимаешь.
– Нет, ты посмотри, как всё крутится: то я чуть не загнулся в карцере, то вдруг статью отменили, теперь вот внук. Как все сложно, запутанно, иногда страшно, но в итоге получается интересно.
– Да, на самом деле, жизнь – увлекательная игра. Ты играл в компьютерные игры? Те же уровни, так же много опасностей. Можно застрять на первом уровне и всю жизнь отбиваться от крыс. Можно достичь высоких уровней, где монстры пострашнее, но и ты приобретаешь новое оружие. На самых высоких уровнях тебе уже не нужны пулеметы – появляется магия, в реальной жизни – мудрость и опыт. На верхних уровнях опасностей больше, но жизнь интереснее. Главное отличие реальной жизни от игры – жизнь даётся один раз, и нельзя сделать копию и повторить игру сначала.
– Да, жаль, что все мы смертны…
– А я в этом вижу даже удовольствие.
– Объясни.
– Я давно ощущаю, что пошёл «обратный отсчет», смерть может быть, где-то рядом. И я получаю удовольствие в этой гонке со смертью, оттого, что что-то удалось, ещё что-то успел, ещё на шаг впереди неё. И есть смысл в том, что мы не видим смерти, не знаем, когда она настигнет. Надо не сбавлять темп, рвать вперёд не оглядываясь, не сбавляя скорости, изо всех сил. Ведь она может быть, уже дышит в затылок. А нужно ещё многое успеть.
– Что же ты хочешь успеть, тем более, здесь, в тюрьме?
– Достичь полной свободы.
– Но у тебя ведь ещё большой срок.
– Свобода не зависит от помещения. Свобода внутри.
– Может быть, ты и прав, но я этого не понимаю. Мне нужна полная свобода, не только для мыслей, но и для тела. Так у всех нормальных людей. Спроси у любого зека, и он скажет тебе то же самое.
– На самом деле люди не хотят быть свободными.
– Ну, это ты гонишь, Антон.
– Да, люди постоянно стремятся к зависимости. Ты проанализируй свои наблюдения. Человек тяготится зависимостью, но как только получает от неё освобождение, сразу начинает искать новую. Он идет на новые контакты, обрастает знакомствами, из которых вытекают обязательства – и он снова зависим. Вот ты, с удовольствием зависишь от родственников, ждёшь их передачи. А если они не будут передавать, влезешь в зависимость от того, кто даст тебе закурить. Тебе это надо?
– Что же делать? Вообще ничью помощь не принимать? Отказаться от контактов со всеми людьми и даже с родными?
– Попытаться хотя бы уменьшить зависимость для себя и заодно освободить от этого родственников. Они ведь тоже в сильной зависимости от тебя, от обязательств перед тобой, попавшим в беду. Освободи их от этого. Увидишь, они будут тебе благодарны. Ты получишь удовольствие оттого, что дал им свободу, и сам станешь свободнее.
– Под этим углом я как-то не думал. Может быть, я и смог бы отказаться от передач, но вот курево… Тебе-то хорошо давать такие советы, ты не куришь.
– Если бы ты знал, что было в моей жизни, ты так не говорил бы.
– Расскажи, – попросил Александр, он давно подозревал, что у Антона непростое прошлое.
– Нет. Скажу только, что курил по две пачки в сутки, и был уверен, что если не пить, то незачем жить.
– Но как же ты?..
– Захотел быть свободным. Я же тебе говорю, свобода внутри. У тебя-то всего и проблемы – бросить курить. Возьми и брось! Главное, четко, уверенно поставить себе задачу. Или ты сам себе не хозяин? Прикажи себе! И ты освободишь себя и родных от кучи проблем. Подумай над этим.

Настроение было хорошим, и Александр решил попробовать. Он с энтузиазмом написал письмо Юре с просьбой больше никаких передач не присылать вообще. «Не думайте ничего и не переживайте. Я просто хочу попытаться работать над собой. Это нужно мне для самоутверждения».
Сигареты ещё были, но Александр не прикасался к ним из принципа. Антон показал простенькое дыхательное упражнение.
– Когда будет невмоготу, делай его. Мне помогало.
Неделю было не страшно, потом стало хуже. Он стал раздражительным, обострились нарывы, открылся тяжёлый кашель. Кашель испугал – что если туберкулёз? Треть камеры кашляла, многие знали, что больны, но боялись сдаваться врачам. Ходили слухи, что из тубзоны один выход – на кладбище.
– Нет повода беспокоиться, – успокаивал Антон. – Организм бунтует, как старый наркоман без дозы. А что ты хотел? Любые революции не обходятся без жертв. Примени диктатуру. Он не хочет жить без никотина, а ты заставь. Другого не дано.
– А вдруг у меня тубик?
– Тогда бросить курить просто необходимо, иначе загнешься в три месяца. Но, судя по всему, просто отходят многолетние отложения смол. Скоро задышишь легче. У меня так же было. Отвлекись, помедитируй, почитай письма от родных, представь, как они удивятся, что ты в тюрьме смог бросить курить.
Александр достал старые письма, увлёкся чтением. Оказывается, столько было событий за этот год и у него, и у родных. В одном из последних писем зацепили строчки: «Сикте говорит, что ты должен слушать человека, который рядом с тобой».
«Это же он про Антона! Как же он знает? Как это может быть? Надо слушаться, если уж Сикте советует», – подумал Александр, хотел рассказать Антону, но передумал – не поверит. С новыми силами взялся за себя. Истязал физическими нагрузками до полного изнеможения, медитировал часами. Но начатый блок сигарет притягивал, как магнит. Тогда Александр устроил праздник «малоимущим» зекам – раздал все сигареты. Мосты были сожжены, и стало свободнее. Антон оценил поступок.
– Отлично, Змей, ты побеждаешь! Но учти, как только твой организм прекратит сопротивление, так начнется давление внешних сил, «интервенция». Тебе не дадут так просто победить в революции.
– Что ты имеешь ввиду?
– Навалятся события, которые будут раздражать, никотин станет просто необходим нервам. Психическая атака. Это самое трудное испытание, на котором большинство ломается.
– Но почему обязательно такое случится? Вроде, ничего не предвещает.
– Есть силы, которым нужно, чтобы ты был зависим. Со временем, может быть, поймёшь. А сейчас просто поверь и будь готов. Стоит позволить одну затяжку – и всё, эксперимент закончен поражением. Значит, ты слабак! Поэтому – тотальный контроль, в любых ситуациях.
Но ничего плохого не случалось. Александр практически не вспоминал о сигаретах, болячки стали проходить, кашель сошёл на нет. Однажды Календарь сам подошел к Александру и сообщил, что он не курит ровно месяц. «Обалдеть! – подумал Александр. – Я победил!»

19

Только в мае Александра, наконец, вызвали к следователю. Сквозь открытое зарешёченное окно пахло цветущей черёмухой.
– Следствие по вашему делу закончено, вы приглашены для ознакомления с материалами уголовного дела, – сказал капитан Тимошко.
– Ура! – не сдержался Александр. – И теперь суд? Скоро?
– Не спешите, Александр Владимирович, – сказал Юровский. – Это не столь быстрое дело, как вы думаете. От того, как мы с вами изучим материалы, многое зависит.
– Да я готов, не читая подписать, что ознакомился, лишь бы только скорее суд!
– Вам всё равно, сколько сидеть? – спросил Тимошко.
– Мой подзащитный недооценивает юридическую пунктуальность. Конечно, мы с ним изучим дело досконально, для того я и адвокат, – сказал Юровский.
Следователь извлёк из сейфа две толстых папки, положил на стол.
– Это что, всё моё дело? – ужаснулся Александр.
– А вы хотите сразу всё? – не понял Тимошко.
– А есть ещё?!
– Да. Всего восемь томов.
– С ума сойти! Что там можно было написать?
– Не волнуйтесь, Александр Владимирович, – сказал Юровский. – Это совсем не много, даже, я бы сказал, очень мало.
– Предыдущее моё дело содержало триста двенадцать томов, – усмехнулся Тимошко. – Только ознакомление заняло восемь месяцев.
– Да я это буду полгода читать! С ума сойти!
– От этого зависит ваша свобода, – сказал Юровский. – Поэтому стоит постараться.
– Я вас оставлю, – сказал следователь. – Вызовите, когда закончите.
– Что за привычка у вас спорить со следователем? – отругал Александра Юровский. – Мало того, что вы раскрываете перед ним своё психологическое состояние, но ещё и на неприятность нарваться можете. Мало вам было карцера? Ладно, хватит об этом. Слушайте новости. Прокуратура возбудила уголовное дело по факту подделки разрешения на лесоразработки в вашем районе. Сапрыкин этого добился. Теперь он занимается подготовкой документов для придания племени хабуга статуса самостоятельного малочисленного народа. Он пробивной, умный, и я бы сказал, честный человек.
– Он советовался с археологами, этнографами?
– Конечно, они в тесном контакте с Наумовым и Шаровниковым. Всё. У нас мало времени. Давайте займёмся делом.
У Александра голова пошла кругом уже через полчаса. Чтение протоколов допросов, экспертиз, вся эта казуистика юридической терминологии действовали на мозг как новокаин. Он перестал соображать.
– Дмитрий Фёдорович, я отупел окончательно. Давайте пререкурим.
– Да, конечно, без привычки трудно, я знаю, – сказал Юровский. – Закуривайте, – он достал из кармана пачку сигарет и зажигалку.
Александр автоматически потянулся за сигаретой, но руку отдёрнул, с сожалением и усилием.
– Уж не бросили ли вы курить?
– Пытаюсь, и уже давно не курю, но это событие, последняя трудность…
– Я рад! Вы не представляете, как я рад за вас! Это сила воли, это акт, достойный мужчины! Я обязательно расскажу об этом  дочери. Она следит за вашими победами, как за любимым телегероем. Фанатка ваша.
– Привет ей, но не говорите, что бросил курить, а то вдруг не выдержу.
– Нет, скажу обязательно. Ради вас. Будете надежнее себя контролировать. И отказа не приму. Что ж, тогда делайте физические упражнения, не стесняйтесь, я же вижу, что вам нужна разрядка.
Александр помахал руками, ногами.
– Пока разминаетесь, послушайте совет, – сказал Юровский. – Не слишком обольщайтесь близким финалом. Окончание следствия это лишь этап, и к этому нужно относиться именно так. До самого суда ещё далеко, а собственно суд тоже может длиться неопределённо долго. Имейте это в виду.
Александр прервал упражнения.
– Но почему? Если все материалы в деле, то теперь остается только осудить подсудимого, неужели для этого надо много времени?
– Э-э, Александр Владимирович, вы действительно несведущи в нашей профессии. Но вам и не следует в это углубляться. Просто ждите спокойно, без эмоций. Ждите и живите. Давайте продолжим. А сигареты возьмите, отдайте сокамерникам. Я надеюсь, вы не всей камерой «завязали» с куревом?

На чтение одного тома ушло пять дней. Юровский вчитывался в каждое предложение, объяснял значение непонятных терминов, выписывал что-то себе в тетрадь. Александр то возмущался, когда попадалась вопиющая неправда, то впадал в прострацию, когда мозг отказывался воспринимать юридическую терминологию, и тогда надеялся на компетентность Юровского.
– Я не могу так помногу воспринимать сразу. Взять бы это в камеру, почитать ночами, помаленьку.
– Хорошо, я сделаю копию и передам вам. Но, прошу вас, отнеситесь серьёзно, выписывайте всё, с чем не согласны. Любые ваши замечания могут изменить приговор. И не спешите. Договорились?

Через день Александру в камеру принесли копию второго тома, и он углубился в собственное дело. Он честно старался вникать, выписывал замечания, которых, впрочем, было немного, но когда дошел до «свидетельских показаний осужденного Симакина», попросил у Витька сигарету.
– Прикуривай, – Антон поднёс зажженную зажигалку. – Ну, что смотришь? Кури!
Александр не выдержал прямого взгляда Антона, сигарета сама смялась в пальцах.
– Ты чё, Змей, добро переводишь? – обиделся Витёк.
Александр промолчал, снова принялся читать.
– Если ты не победишь себя сам, тебя победят обстоятельства, – сказал Антон, и уселся под стеной для медитации.
Да, это было испытание. В своём деле он узнал много неожиданного о себе, был просто потрясен неверными и несправедливыми трактовками обычных фактов из его обычной человеческой жизни. Желание закурить возникало спонтанно, оно было почти непреодолимым. Сдерживало постоянное присутствие Антона и зацепившие слова Юровского о том, что Люда следит за его «подвигами». Пожалуй, последнее было даже важнее.
– Всё нормально, – сказал Антон. – Я тебя предупреждал, что тебя будут испытывать внешние силы. Ты это выдерживаешь, значит, проходишь урок.
– Но что это за силы такие?
– Жизнь, одним словом. Жизнь постоянно испытывает нас на прочность. Когда мы перестаём выдерживать испытания, жизнь списывает нас в расход. Мы своего рода солдаты жизни. Почувствуй себя бойцом, может, со временем перейдешь в спецназ, если не покажешь слабину.
Восемь томов Александр вычитывал почти месяц. Наконец, состоялось подписание протокола о том, что обвиняемый и защитник с делом ознакомлены.
– Всё? Теперь суд? – спросил Александр.
– Не спешите, Александр Владимирович, – ответил Юровский, – теперь дело пойдёт к прокурору, затем уже в суд. Если всё будет гладко, вероятно, через месяц начнется слушание в суде.
– Так долго…

Месяц! Всего месяц! На воле месяцы пролетали незаметно, но здесь, в тюрьме… Александр снова стал замечать липкость тела, вездесущих тараканов, его опять стал раздражать шум камеры. Шума в последние дни прибавилось – по тюрьме прошёл слух, что готовится этап, осужденных по тяжёлым статьям будут отправлять на зоны. Зеки горячо обсуждали эту тему. Кто-то радовался, что, наконец, обретёт постоянное место отсидки, другие заметно волновались, не зная, что их ожидает на зоне. Лишь Антон был спокоен, хотя тоже ожидал этапа.
– Антон, ты действительно не боишься? – спросил Александр.
– Не враг пугает человека, а мысль о враге, – процитировал Антон. – Случиться может всё. Вообще, пока мы живём, всегда есть возможность умереть. Но что толку бояться заранее? Будет проблема, буду решать.
– Да, ты силен! Откуда у тебя берётся столько умных мыслей?
– Ты думаешь, они мои? Все умные мысли сказали ещё древние, а потом все только повторяют в разных вариантах.
– Но ты же их где-то взял?
– Я их искал. В книгах, в основном.
– Слушай, Антон, а самые любимые выражения у тебя есть?
– К каждому случаю свое. Сейчас, например, подходит это: «Готовься к худшему, а веруй в лучшее».
– Это, наверно, и мне подходит.

Через пять дней Юровский сообщил Александру, что прокурор вернул дело на доследование. Это был удар! Александр в сердцах врезал кулаком по стене. Боль в разбитых пальцах только усилила обиду и жалость к себе. Он грубо согнал Витька с койки и упал лицом в засаленную подушку.
– Бедный ребенок! Тебе пообещали конфетку, а потом обманули? – сказал Антон.
Александр бросился на обидчика, но Антон ловко перехватил его руку. Больно завернул за спину.
– Такая мелочь выбила тебя из равновесия? Может, закуришь? Учись проигрывать достойно, тем более, это не поражение, а лишь затяжка сражения. Противник переформировывает силы. Чего ты упал духом? – Антон отпустил руку.
– Что мне делать?
– Присядь двести раз.
Александр удивился, но стал приседать. Осилил сто сорок.
– Всё, больше не могу.
– Теперь отжимайся сто раз. Отжимайся!
– …Сорок семь. Всё… Зачем это?
– Чтобы извлечь пользу из поражения.
– И в чём польза?
– Твои мышцы стали сильнее от этих упражнений.
– А как это относится к делу?
– Никак. Просто ты стал сильнее физически и отвлёкся от темы поражения. Отвлекся?
– Ну, вроде немного есть.
– Что и требовалось. Теперь умойся и отдыхай. Твой решающий бой ещё впереди.
Кажется, помогло. Только рука долго болела.

Впоследствии Александр жалел, что больше не поговорил с Антоном в тот вечер. На следующий день списком вызвали человек двенадцать «с вещами». В списке был и Антон. Было понятно, что на этап. Александр помог собрать вещи. Богомолец затянул молитву. Антон был как всегда спокоен, попрощался со всеми ровно, будто уходил ненадолго. «А ведь мы больше не увидимся», – подумал Александр и неожиданно для самого себя обнял Антона.
– Спасибо за всё, Антон! Я благодарен судьбе, что послала мне тебя в трудное время.
– Ничего случайного не бывает в этой жизни. И расставание наше не случай – просто я тебе уже не нужен, ты  и без меня теперь справишься. Помни: жизнь любит своих преданных бойцов и всячески им помогает. Удачи, Змей!
– Удачи Антон!
В камере стало свободнее.

20

На протяжении трёх месяцев не произошло ровным счётом ничего. Александр теперь целыми днями делал то, что до него делал Антон – все упражнения, которые запомнил и долгие медитации. Он окончательно забыл о сигаретах и твёрдо решил стать таким, как Антон. Лишь однажды нарушилось его равновесие взрывом эмоций, когда пришло письмо из дома.
«Папочка, ты – дед! Двадцать седьмого июля у меня родился сыночек! Мы назвали его Има. Има Талуга – красиво звучит! Я уже дома. Онгдо в восторге, буквально носит нас на руках. Мамочка тоже очень рада и во всём мне помогает. Онгдо сейчас очень занят, он строит дом. Ему помогают многие наши односельчане, даже дедушка Огбэ приходит, кое-что сам делает, и даёт дельные советы. Он тебе привет передаёт и поздравляет. Онгдо говорит, что уже построили стены, и скоро будут делать крышу. Я немного поправлюсь и схожу посмотреть. Я ведь ещё не видела наш дом. Пиши нам чаще. Ира».
«Сашенька, родной, какое счастье! У Иры с Онгдо такой замечательный малыш! Ира родила хорошо, почти без проблем. Вес малыша 3, 500, рост 53 см. Ира говорит, что он вылитый Онгдо, а мне кажется, что похож на тебя. Когда же ты к нам вернёшься? Так хочется порадоваться с тобой вместе всеми нашими успехами и достижениями. Но ты не волнуйся, мы справляемся. Онгдо во всём помогает. На днях мы с ним и с Борисом качали мёд. В этом году хороший урожай, накачали целую флягу и ещё две трехлитровых банки. Пчёлки молодцы! Правда, покусали меня немножко. Но это даже полезно. Ты за нас не волнуйся, береги себя. Мы тебя любим и ждём. Целую. Твоя Зоя».
Александр сделал дыхательное упражнение, как учил Антон, потом уселся медитировать. Всё прошло. Жизнь хороша!

Летом в камере было жарко, очень жарко. Потные полуголые зеки шатались по проходу, за шторкой резались в карты, Попенко с усердием оттирал до блеска унитаз, кто-то из вновь поступивших громко рассказывал о своих похождениях на воле. Но всё это теперь Александра не касалось. Он жил своей жизнью внутри себя, не забывая вести себя в соответствии с правилами тюрьмы. Зеки его не беспокоили, и, казалось, относились с уважением.
Через три месяца снова пришлось вычитывать исправленное дело. Теперь это не вызывало прежних эмоций. А через неделю капитан Тимошко вручил Александру под роспись копию обвинительного заключения и сообщил, что оно утверждено прокурором и направлено в суд. Юровский предупредил, что суд тоже может быть долгим, и Александр приготовился снова терпеть и ждать.
Первое заседание суда состоялось в конце сентября. Александра ввели, когда в зале уже все сидели на своих местах. Его место было в зарешёченном коробе. Он встретился взглядом с Юрой, поздоровался кивком. Тут же был Юровский, а всего человек пятнадцать людей. Были и операторы с телевидения. Накануне Юровский говорил, что дело, стараниями Сапрыкина приобретает огласку, поэтому пресса заинтересована освещать процесс.
– Встать, суд идет!
 «Вот эти люди сейчас решат мою судьбу», – подумал Александр. Но судья сказала:
– В связи с неявкой на заседание истца, суд переносится. Следующее заседание состоится…
В этот раз судьба не решилась. Суд отложили на две недели. В камере Александр потратил три часа на восстановление психического равновесия.
– Ну, расскажи, Змей, что там было? – приставал Витёк.
– Всё нормально. Противник временно отступил.
– Это они, козлы, могут. Будут тянуть всеми способами, чтобы ты подольше помучился.
– А я не мучаюсь. Мне хорошо. Всё хорошо, Витек!
На следующем заседании чтение дела началось. Какая это была тягомотина! Читали вслух то, что уже дважды читал Александр. Судья читала нудно, монотонно, так, что через пятнадцать минут захотелось спать. Но долго испытывать муки борьбы со сном не пришлось. Адвокат истца потребовал дополнительной экспертизы места события, оспорив точность его описания в деле. Судья согласилась, слушание дела отложили до получения результатов экспертизы.

Впоследствии Александр понял, что это были только «цветочки». «Пострадавшая сторона» применила все возможные способы затяжки суда. То они не являлись в суд, то не являлись свидетели, то требовалась дополнительная экспертиза, и ещё и ещё… Представители СМИ перестали посещать заседания, любопытные перестали любопытничать, и на заседаниях встречались только собственно участники процесса. Юровский каждый раз уговаривал крепиться, но Александр со временем и сам привык к тому, что в суд надо ходить, как на работу, и уже не ожидал его конца. Это было продолжение изощренной пытки, придуманной для тех, кто оказался заподозренным в преступлении.
Зимой в зале суда было холодно, и Александр даже с удовольствием возвращался в душную, но тёплую камеру. Иногда Джон приглашал «на чифирок», интересовался, как дела, делал свои замечания, как человек бывалый. Конечно, бесконечные переносы суда напрягали, иной раз Александр был близок к срыву. И только образ Антона заставлял удерживать себя в относительном спокойствии.

В конце зимы вызвали на свидание. Пришел Наумов! Они обнялись.
– Как я рад тебя видеть, Лёша!
– Взаимно, Саша! А ты не так уж плох! Я ожидал увидеть согбенного зека, цинготного и кашляющего от чахотки. Витаминчиков вот принёс. Ну, как ты?
– Нормально, Лёша! Привык. Человек, оказывается, ко всему привыкает. Адаптация называется.
Оба рассмеялись. У Наумова слово «адаптация» было любимым, поскольку он именно этим и занимался, исследуя приспособление древних народов к различным условиям обитания.
– Ну, если ты такие слова здесь не забыл, значит, для тебя не всё потеряно, – сказал Наумов. – А я пришёл к тебе с подарком. Держи, твой личный экземпляр. Чтобы не скучно было в изгнаньи.
Александр принял книжку. На блестящей глянцем обложке красовался обломок горшка с орнаментом. «Тайна хабуга», прочитал он название, «Издано при поддержке краевого Комитета коренных и малочисленных народов», авторы Наумов, Шаровников.
– Потрясающе, Леша! Вы написали про хабуга? Художественно?
– А как же, Саша! Сапрыкин нам талантливую девушку нашел, филолога, она и обрабатывала наш опус. Я, честно говоря, сначала с ней ругался, всю терминологию извратила, а потом ничего получилось. Кто читал, говорят, даже захватывает. Жду твоих замечаний.
– Так вам Сапрыкин помог?
– Не то слово, почти заставил. Но заплатил щедро. Он там такую войну «Кедру» устроил, что может их вообще прикроют. А эта книжка уже у всех верхних чинов края и у самого полпреда президента. Сапрыкин стратег! Я думаю, он высоко пойдёт.
– Это хорошо бы. А как твои раскопки? Что там на Дымова?
– А, не спрашивай, полный завал. Японцы отказались от этого проекта окончательно, не помогло моё красноречие. Пытался с китайскими археологами законтачить – тоже не вышло. А университет такие раскопки просто не потянет. Попробовал собрать команду энтузиастов. Из тех, кто ездил никто не согласился, а новые без оплаты не хотят. Ездил я туда летом. Плачевно. В шурфах вода, борта обвалились. В общем, одно расстройство. Вот ты вернешься, поедем докапывать вместе.
– Ладно, посмотрим. Вообще-то у меня мечты скорее в деревню, к Зое. Ты же знаешь, Ирка сына родила?
– Да, Юрка твой говорил. Поздравляю! Я слышал, суд к концу подвигается. Газеты пишут. Давай, держись. Как срок дадут, черкни адрес, где сидеть будешь, посылочку организуем. Удачи, Саша!
– Спасибо, Лёша.

Книга была отличная! Конечно, Александр не со всем был согласен, авторы не могли изложить в точности быт и верования сугзэ, но это и не важно было. Главное, они достоверно показали, что хабуга прямые потомки сугзэ. Художественный редактор украсила книжку интригой и приключениями, что сделало её легко читаемой и даже захватывающей.
Александр тут же написал письмо Шаровникову и второе Наумову. В обоих благодарил и просил направить часть книг в школу села Верхнее Ольховое. Потом ещё раз перечитал книгу. Как хотелось самому прийти в школу и почитать это детям вслух! Он подумал, что многие его ученики уже окончили школу, а когда он вернется, у них уже будут дети. Будет ли вообще всё это?

Финальное заседание суда состоялось в самом начале мая, между праздниками. Государственный обвинитель, очень серьёзный мужчина, требовавший вначале восемь лет лишения свободы, на последнем заседании неожиданно заявил, что предъявленные суду доказательства не подтверждают предъявленное подсудимому обвинение. Он отказался от обвинения по статье двести восемь: организация незаконного вооруженного формирования и участие в нём. Суд согласился и прекратил разбирательство по этой статье. Это было приятным сюрпризом, Александр вздохнул с облегчением. Следующие четыре часа не показались ему столь длинными, как было на предыдущих заседаниях. Юровский тоже не мог скрыть радости, хотя, как обычно, вёл себя очень сдержанно и внимательно слушал выступления. Потерпевшая сторона, представленная адвокатами компании «Кедр», вела прения вяло, видимо потеряв заинтересованность после случившегося.
Александр задумался о своём. Он размышлял, что теперь срок будет небольшой, наверно, оставят в тюрьме, может быть даже в той же камере. Это хорошо, не нужно будет привыкать к новым людям. Как быстро всё изменилось! Теперь стоило жить и ждать, был виден реальный конец заключения. Может быть, поэтому в последние ночи снилась Ния? Раньше всё время снилась Зоя, а теперь только Ния. Она всё время чего-то добивается, так пристально смотрит в глаза и все просит: «Вернись, Забда, ты должен вернуться! Я не могу без тебя». А глаза такие, будто сама не верит, что он может вернуться, будто с покойником разговаривает. Эти сны не дают покоя наяву.
Александр не сразу сообразил, что судья обращается к нему:
– Вам предоставляется последнее слово.
Он поднялся. О чем говорить? Он не был готов к этому. Посмотрел на Юровского, на лица Юры и Люси, которые, казалось, ждали от него чего-то необычного.
– Я ни в чём не виноват, кроме того, что пытался остановить колонну компании «Кедр», которая обманом получила разрешение на рубку леса в нашем селе. В этом не раскаиваюсь. Всё.

Суд удалился на совещание, объявили перерыв. Пожалуй, так долго время не тянулось для Александра за всё заключение, исключая разве что карцер.
– Встать, суд идет!
– Именем Российской Федерации…
Оглашение приговора было длинным, Александр не мог впитать всех этих мудреных фраз, да и не хотел, его интересовал срок.
– …Признан виновным на основании пункта один статьи двести шестьдесят семь УК РФ: приведение в негодность путей сообщения и приговаривается к лишению свободы на срок один год и восемь месяцев в исправительном учреждении общего режима. На основании статьи семьдесят два УК РФ суд засчитывает срок содержания подсудимого под стражей в срок наказания. Таким образом, подсудимый считается отбывшим установленный срок наказания и освобождается из-под стражи в зале суда.
Александр чуть не потерял сознание.
Милиционер отомкнул клетку, расстегнул наручники.
– Вы свободны.
Александр вышел. Ноги дрожали. Голова пуста. Его обступили, Юра жал руку, Люся бросилась на шею, Юровский что-то говорил. Александр ничего не понимал. Какие-то люди совали в лицо микрофоны.
– Скажите, Забда, что вы сейчас чувствуете?
– Вы довольны решением суда?
– Как вы оцениваете судебный процесс? Вы довольны результатом?
Александр смотрел на них, ничего не соображая.
– Я? Да. Что я могу чувствовать… Свободу! Я свободен!
– Вы будете подавать апелляцию?
У Александра закружилась голова.
– Отвяньте вы от меня! – сказал он и отыскал глазами Юровского. – Давайте выйдем отсюда…
– Все интервью потом! – сказал Юровский безапелляционным тоном. – Сейчас мой подзащитный нуждается в отдыхе. Всё, всё, никаких вопросов.
Юровский вытащил Александра из помещения, буквально впихнул в свою машину, захлопнул дверцу. На заднее сиденье сели Юра с Люсей. Юровский сразу поехал. Корреспонденты фотографировали их сквозь стекло.

21

Выехали на улицу. Юровский открыл окно. Воздух! Дымный городской воздух был сладким! Это был вкус свободы.
– Стойте, остановите! – воскликнул Александр.
Юровский прижался к обочине.
– Что-то случилось?
– Я забыл… Надо было сказать спасибо судье.
– Не волнуйтесь. Она понимает ваше состояние, вы не первый. Это простительно. Если хотите, я лично передам ей вашу благодарность. Поехали?
– Подождите, а как же все, Витёк, Богомолец, Джон… ну, я же с ними не попрощался!
– Вы хотите вернуться в камеру? – улыбнулся Юровский. – Вас теперь туда не пустят.
– Надо им передачу послать. Давайте, а? Найдётся немного денег?
– Хорошо, что купить?
– Чай, сигарет пару блоков…
Юровский сходил в магазин, купил килограмм чая, три блока сигарет и большую шоколадку.
– Как вы догадались взять шоколад? Джон спасал меня шоколадом после карцера. Можно я записку напишу?
Он черкнул пару фраз, ничего значительного в голову не приходило: «Джон, меня освободили!!! Благодарствую за поддержку и вообще за всё! Буду вас помнить. Привет всем. Удачи! Змей».
– Давайте прямо сейчас вернемся, и я передам по своим каналам, – сказал Юровский.
Остановились, не доезжая до тюрьмы, за углом. Юровский ушёл. Александр обернулся к Юре с Люсей, подмигнул.
– Ну, что? Я вернулся! Что такие невесёлые?
– Мы растерянные, – сказал Юра. – Так неожиданно! Мы тебя поздравляем, папа!
– Здорово, здорово! Я так счастлива! Сейчас вы увидите, как мы теперь живём, квартиру не узнаете! – сказала Люся.
– Выйдем, покурим? – спросил Юра.
Вышли. Юра достал сигареты, протянул отцу.
– Благодарю. Я так постою.
– Ты что, бросил что ли?
– Да.
– Ты бросил курить в тюрьме?! Ну, ты даёшь, папа! Никогда не думал, что в тюряге можно бросить курить!
– Я избавился от зависимости, от которой больше всего зависел. Это помогло выжить, – сказал Александр и, видя непонимание сына, добавил: – Не грузись, это трудно понять на воле. Я и сам не понимал. Просто мне толковый человек попался, подсказал, как жить. Где он теперь…
Александр с удовольствием осматривал дома, улицу, сверкающие магазины, начинающие зеленеть деревья. Отсюда, с сопки было видно уже очистившееся ото льда море и противоположный берег, в дымке угадывался полуостров.
– Смотрите, полуостров Дымова видно.
– Да, видимость сегодня отличная.
– Так захотелось на Дымова, – сказал Александр.
– Сейчас холодно. Летом приезжай, съездим вдвоём, – сказал Юра.
Юровский вернулся быстро.
– Всё, передачу приняли.
– Ах, я же ещё бутылку патологоанатому обещал.
– Ну уж нет, это лишнее, я протестую, – сказал Юровский. – Они вас чуть не угробили по своей халатности, да и попасть к ним без специального разрешения невозможно. Так что, обойдутся они без водки.
– Тогда я со всеми рассчитался, – согласился Александр.
– Наши расчеты с тюрьмой впереди, Александр Владимирович, во-первых, через пять дней мы с вами должны получить постановление суда, а с учетом праздников, это может быть и дольше…
– Ещё пять дней ждать? Я хотел уже завтра домой ехать.
– Вы не сможете получить паспорт без этой бумаги. А во-вторых, я буду подавать апелляцию.
– Зачем?
– Ну, как же? Необходимо добиться вашей полной невиновности, нужна реабилитация!
– И это означает снова суд?
– Конечно, но это суд более высокой инстанции, и вы уже будете свободным гражданином…
– Ни за что! – перебил Юровского Александр. – Ни за какую реабилитацию я не хочу больше появляться в суде!
– Но вы забываете, что судимость не позволит вам занимать некоторые должности, кроме того, должно же быть у вас самолюбие!
– Нет, нет, Дмитрий Фёдорович, не нужны мне должности, а самолюбие моё не пострадает от того, что я отсидел неполных два года. Это было плохо, но теперь я не хочу больше возвращаться даже к теме тюрьмы. Давайте о хорошем.
– Ладно, о хорошем. Я предлагаю немедля отметить нашу победу. Вернее, мы просто обязаны отпраздновать! Поэтому, прямо сейчас едем ко мне и закатываем пир. Согласны?
Александр пожал плечами. Он ещё не был готов праздновать, он вообще не был готов ни к каким действиям. А потом, как в таком виде в гости?
– Знаете, надо бы переодеться, помыться надо, я же грязный. И… мне нужно позвонить Зое. Давайте поедем к Юре с Люсей, я позвоню от них.
– Зачем? Ах, да, вы отстали от жизни. Теперь в вашем селе есть сотовая связь, а у вашей супруги есть телефон. Звоните прямо сейчас, – он протянул Александру телефон.
– Я не умею…
Юровский набрал номер, дождался гудка.
– Говорите.
– Алло! Дмитрий Фёдорович? – Зоин голос показался незнакомым.
– Зоя! Зоя, это я, Саша… – Александр растерялся, он не знал, что говорить, слова не отыскивались.
– Саша, ты?
– Я. Зоя, я откинулся! Ну, то есть меня отпустили. Совсем! Сегодня был приговор, меня освободили, Зоя!
– Сашенька! Сашенька, как я рада!
– Зоя, я должен быть здесь ещё пять дней. У Юры с Люсей поживу. Нужно бумажку какую-то дождаться. Потом сразу к тебе. Скоро, Зоя!
Он не мог раскрыть чувства к жене при всех, не умел. Кроме того, было некоторое стеснение перед Юровским, что тратил его телефонные деньги.
– Возьмите, – Александр протянул трубку. – Я не знаю, как выключается.
– Мы тебе подарим телефон, папа. Научишься, это легко, – сказал Юра.
– Ну, что, поехали? – сказал Юровский. – Я предлагаю сделать так. Сейчас я вас отвожу домой, вы приводите себя в порядок, через два часа заезжаю за вами и едем к нам.
– Дмитрий Фёдорович, что нам купить? – спросила Люся.
– Ничего. Это моя победа, я и поляну накрываю.
– У вас жаргон зековский, – усмехнулся Александр.
– С кем поведешься…

– Александр Владимирович, я не знала, что вас отпустят, у меня только борщ и гречка с мясом. Что вам разогреть? – засуетилась Люся, как только вошли в квартиру.
– Всё! Люся, ты не представляешь, какое это богатство, борщ и гречка с мясом! Ты просто не представляешь! И не дай тебе Бог узнать, какая это роскошь. Но сначала чай!
– Вы аппетит перебьёте, как можно перед едой чай пить?
– Люся, мой аппетит долго ещё ничем не перебьёшь. А чай – это свято. Можно просто ничего не есть, а только пить чай, и будет замечательно!
Он не удержался и наелся до отвала. Ещё выпил пару чашек заварки. Потом пошёл мыться. Горячая ванна была чем-то фантастическим. Но по-привычке мылся недолго, зато побрился тщательно и с удовольствием.
Он ходил по квартире босиком с кружкой чая в руке и слушал милый щебет Люси.
– Смотрите, какие обои мы поклеили. Вам нравится? Правда, светлее стало? Это я выбирала! А как вам наша стенка? Правда же она идёт к нашему интерьеру? А видели, как Юра сделал ванную?
– Люся, я правильно понял? – Александр указал на её выпирающий животик.
Люся смутилась, но улыбнулась.
– Да, у нас с Юрой будет девочка, – сказала она почему-то шёпотом. – Уже шевелится!
– Ну, порадовали, ребята! Ну, молодцы!
– А вот тут мы поставим кроватку. Правда, хорошее место? Тут и светло, и сквозняка не бывает.
Александр кивал, поддакивал и улыбался. Он блаженствовал. Юра то присоединялся к ним, что-то показывая, то снова уходил на балкон курить. Он не мог успокоиться, что у отца всё закончилось благополучно. Звонок в дверь прервал беседу. Приехал Юровский.
– Ну, что, готовы? Пора, пора, поехали.
– Знаете, так хорошо, что никуда бы и не поехал, – сказал Александр.
– Ну уж нет, победу мы обязаны отметить, как полагается. Поехали, супруга уже стол накрыла.

В прихожей Юровских было тесновато. Алла Семёновна с радушной улыбкой и повзрослевшая серьёзная Люда ожидали, когда гости разденутся.
– Проходите, гости дорогие! Поздравляем вас, особенно вас, Александр Владимирович! – Алла Семёновна дружески обняла Александра.
Люда подала руку, посмотрела в глаза.
– Я не сомневалась, что вы всё выдержите и победите!
– Да уж, Александру Владимировичу досталось! – сказал Юровский. – Один карцер чего стоил! Чудо спасло.
– Не чудо, папа, а выдержка и упорство! – возразила Люда. – Другой бы не выжил, а Александр Владимирович смог.
– Давайте не будем о плохом, – попросил Александр. – Так вкусно пахнет! – он снова готов был есть всё подряд.
– Проходите сразу к столу, – пригласила хозяйка.
Александр вошёл в зал. Навстречу из-за стола поднялся… Гамоха!
– Дорогой мой Александр Владимирович, рад, рад приветствовать!
– Пётр Иванович! Вот это неожиданность, вот это сюрприз!
Они обнялись.
– Это ещё не все сюрпризы, – сказал Юровский. – Чуть попозже подойдет ещё гость, которому вы будете рады не меньше.
Расселись. Юровский разлил коньяк, женщинам вино. Люся попросила напиток.
– Дорогие гости! – начал Юровский. – Нет, не так. Дорогие соратники! Именно соратники, ибо мы все прилагали усилия, чтобы свершилось это долгожданное событие – освобождение Александра Владимировича. Конечно, нужна полная реабилитация, признание невиновности. Но главное достигнуто – Александр Владимирович на свободе и с нами. Предлагаю выпить за эту победу!
Давно забытый вкус спиртного, ощущение приятного жжения в желудке вызвало у Александра прилив удовольствия, граничащего с восторгом. А какие яства были перед ним! Он ел и улыбался всем за столом. Потом опомнился, взял рюмку.
– Хочу сказать, пока трезв. Конечно, все прилагали усилия, помогали, я сам что-то делал, но всему была бы грош цена, если бы не вы, Дмитрий Фёдорович. Только ваши знания и опыт смогли изменить приговор.
– Ну, это слишком категорично, – попытался возразить Юровский.
– Нет, это правда! И я публично приношу вам извинения за те несправедливые высказывания, которые я допустил при нашей первой встрече. Я тогда сомневался, что юристы честные люди, и утверждал, что эта профессия вообще не нужна. Простите меня, я был не прав. Я пью за вас!
– Вы зря себя бичуете, – сказал Юровский, закусывая. – К сожалению, вы тогда были по большей части правы. Действительно, адвокаты очень часто выполняют заказ вопреки справедливости. Вообще, юриспруденция – довольно скользкая штука. От честности и принципиальности участников процесса зависят судьбы людей.
– Я не разбираюсь в юридических тонкостях, но думаете, я не замечал, как вы давили адвокатов «Кедра» почти на каждом заседании? – сказал Александр. – Они говорят, говорят, вроде, все козыри на их стороне, а вы скажете пару фраз, и смотришь, они утухли. Это ваша победа. Скажите честно, вы довольны?
– Если честно, не совсем. Я ожидал битвы, а они, как вы выразились, утухли. Большую роль сыграла смена руководства «Кедра». По-видимому, сначала адвокатам было многое обещано, а новое руководство, напротив, не заинтересовано в шумном процессе. Есть информация, что головной офис в Корее дал указание спустить всё на тормозах. Да и новые руководители не такие наглые, как предыдущие. Кстати, вы мне потом скажете, что вы имели в виду, говоря тогда, после карцера об их гибели?
Александр кивнул, раздумывая, стоит ли вообще об этом говорить. Он оглядел сидящих за столом. Пётр Иванович оживленно беседовал с Юрой. Юра что-то доказывал, а философ с полуулыбкой отвечал степенно, но тоже азартно. Алла Семёновна заботливо подкладывала гостям закуски, зорко наблюдая, чтобы у всех были полны тарелки. Люся разговаривала с Людой. Люда заметила взгляд Александра, спросила:
– Александр Владимирович, мы с Люсей спорим, зависит от человека выживание в тюрьме или нет? Я считаю, что личные качества очень важны, а Люся говорит, что это бездушная машина, которая всех перемалывает. Скажите.
– Вы обе правы. Машина бездушная, и пытается всех перемолоть – это верно. Но не все перемалываются.
– Я же говорила! – воскликнула Люда. – Вы сильный, поэтому вам и тюрьма не страшна.
– Неужели вам не было страшно? – спросила Люся. – Мне кажется, тюрьма – это ужасно. Я бы не выдержала.
– Ну, я не скажу, что сильно боялся. Но ощущение полной безвыходности посещало не раз. Ужаса не было, но желание умереть иногда возникало, это да. Мне просто повезло с самого начала, встретился бывалый зек, который меня многому научил. Данат, не слышали? – обратился Александр к Юровскому.
– Матрос? Слышал, как не слышать, хотя сам не вёл. Известный грабитель-рецидивист, на нем несколько убийств, авторитет!
– Вам помогал убийца? – ужаснулась Люся.
– Я не знал, что он убийца. А потом, в тюрьме шкала ценностей совсем иная, чем на воле. Здесь он мог бы меня ограбить, а там помог.
– Вообще, это ужасно, жить среди такого контингента, – сказала Алла Семеновна.
– Знаете, в тюрьме разные люди, – ответил Александр. – Большинство я бы никогда оттуда не выпускал, но есть просто оступившиеся, есть несчастные, довольно большой процент низких и подлых, но их место известно – под нарами. А встречаются серьёзные преступники, но как люди интересные, даже творческие.
– Простите, я пропустил, – подал голос Гамоха, – вы сказали, что в тюрьме были творческие личности? Очень интересно и неожиданно для меня.
– Да, мой сосед по нарам многому меня научил. У него своя философия, которая помогает ему выжить, и мне помогла. Это он меня подвигнул бросить курить. Действительно, сильный человек, я уверен, он пройдёт заключение с пользой для себя.
– А за что он сидел?
– Об этом не принято спрашивать. Почти все зеки сидят «ни за что», – усмехнулся Александр. – Вообще, понятия вины и справедливости наказания у каждого свои, а у заключённых особенно. Очень многие считают, что имеют право совершать то, за что их посадили.
– Да, тут вы правы, – сказал Юровский. – Знаете, в среде юристов бытует довольно циничное определение тюрьмы: это место, где преступники, делающие принятые в обществе преступления, содержат людей, совершивших преступления, не принятые в данном обществе.
– Но это же ужасно несправедливо! – сказала Люда.
– О, милая леди, вы еще так наивны, – сказал Гамоха. – Знаете ли, один туземный вождь о справедливости выразился так: когда я ворую в соседнем племени жён, это справедливо, но когда у меня украли жену, это очень несправедливо. Каково? Кстати, давайте выпьем за справедливость!
Все рассмеялись и подставили бокалы.
– Что же мы, в самом деле, рассуждаем о таких вещах, когда среди нас философ, – сказал Юровский, наливая. – Сейчас мы выпьем за справедливость и попросим Петра Ивановича объяснить истинное значение этого термина.

Александр захмелел с непривычки, ему стало весело, необузданно весело, хотелось смеяться и танцевать. Но он заставил себя послушать философа. Гамоха аккуратно вытер салфеткой усы, поёрзал на стуле.
– Если уж вы готовы меня слушать, то приготовьтесь внимать довольно продолжительное время и имейте в виду, что это моя личная версия справедливости. Итак, справедливость. Это, знаете ли, категория философская, – несбыточная утопия цивилизованного человеческого общества. И она кардинально отличается от природной справедливости. Природная справедливость, как известно, заключается в том, что сильный имеет право на лучший кусок, на лучшую самку, которая даст лучшее потомство. Слабый не должен плодиться. В таком случае в роду будут только сильные, жизнеспособные особи. Мы все, без сомненья, восхищаемся могучим дубом или кедром. Да, он силен! Но! Его росток в самом начале жизни обогнал сверстников, затенил их, отнял корнями питательные вещества. Теперь он дает такую тень, что под ним не прорастают даже его собственные семена! И это справедливо, вот какая штука. Это – природная справедливость.      
Первобытные люди тоже жили по таким законам. Самый сильный и умелый охотник добывал больше мяса и имел от него лучший кусок. Его престиж был высок, и самая здоровая и умелая девушка становилась его женой. Но людей было мало, и чтобы поддержать свой род, охотник отдавал добычу неудачникам, больным и старикам. Так было справедливо. Справедливо было и то, что он первым шёл на защиту племени и зачастую погибал. И тогда другие сильные кормили его семью.
А вот с нами все иначе, знаете ли. Современную цивилизацию породило земледелие. Появились излишки пищи, которые в охотничьих обществах не допускались. Появилась частная собственность и, как следствие – её самая уродливая дочь – торговля. Теперь не нужно было быть сильным, ловким и смелым, чтобы стать выше всех. Теперь нужно было не иметь совести. Именно у тех, кто мог наживаться на чужой беде, сложились первые капиталы. Они могли купить войско и власть, и они стали во главе общества. Они, знаете ли, и придумали новые законы. И справедливости здесь не место! Вернее, она есть, но в столь же уродливой форме. Например, умный не может стать президентом, если не сможет прежде ограбить миллион дураков. В этой цивилизации ценой огромных средств сохраняют жизнь преступникам и людям, не подлежащим излечению, в то время как миллионы здоровых детей умирают с голоду.
–  А социализм? – спросила Люся. – При социализме ведь было все поровну?
–  Если капитализм взял из первобытных законов одну составляющую – сильный имеет право на лучший кусок, то социализм строился на другой части: добычу всем поровну. Внешне это справедливо. Но при социализме, знаете ли, становится невыгодно и даже не престижно быть сильнее и лучше других. Перевелись смелые и отважные, не стало смысла высовываться – сиди спокойно и получай свою пайку. А если нет сильных – нет лидеров, не за кем идти. Всеобщее равенство и благополучие тоже плохо. Вот он, социализм и развалился. Не за что стало бороться…
– А как же быть со справедливостью? – спросил Юровский.
– Если невозможно вернуться к первобытной справедливости, то никак. Каждый справедлив настолько, насколько он это ощущает, насколько в нём есть совесть и другие моральные качества.
– В тюрьме, похоже, ближе к первобытной справедливости, – сказал Александр.
– Но это же получается, что мы живём в несправедливом обществе! – сказала Люда. – Я так не хочу!
– Не нужно драматизировать, леди, – сказал философ. – Во-первых, я предупредил, что это моя версия справедливости, и она не претендует на абсолютность. А во-вторых, жить надо в том обществе, в котором живёшь. Другие не лучше, хотя, возможно, и не хуже. И мне кажется, знаете ли, чтобы жить спокойно, в ладу с совестью, нужно быть честным перед собой и не делать другим того, что не хочешь, чтобы сделали тебе.

22

В дверь позвонили.
– Очередной сюрприз? – спросил Александр.
– Наверное, хотя, с сильным опозданием, – ответил, поднимаясь, Юровский.
– Заждались? Прошу прощения. Эти заседания… – в комнату вошёл разгорячённый, энергичный Сапрыкин. – Саня! Ну, дорогой, ну, с возвращеньем тебя! А ты, смотрю, ничего выглядишь, похудел малость, а так – молодцом! Ну, я рад! – он обнял Александра. – Ну, ты боец! Наслышан, наслышан! Куда мне сесть? Можно я с Саньком? Стопку хочу, большую! – Сапрыкин растянул узел галстука, сам налил себе коньяка. – Ну, Санёк, за свободу! Свобода, она дороже всего.
– Да, ты прав, – сказал Александр. – У меня была возможность это оценить. Мой сокамерник внушал мне, что свобода внутри человека, и это верно. Но быть свободным внутри себя, да ещё и жить на воле – это идеал.
– Да ты там философией развлекался, а мы-то думали, что страдаешь, мучаешься, – расхохотался Сапрыкин. – Ну, ты Санёк, ну, силен! Слушай, а кликуха у тебя была? У всех зеков кликухи, говорят.
– Погоняло, – поправил Александр. – Погоняло моё Змей. Крутой авторитет утвердил, так и звали.
– Всё, я тебя тоже так звать буду, не против?
Александр пожал плечами:
– Мне нравится.
– Ну, что ж, друзья, предлагаю тост за нашу всеобщую победу! Что так смотришь? – спросил Сапрыкин у Александра. – Я тоже участвовал. Безусловно, главная заслуга Дмитрия Фёдоровича, но и другие участие принимали немалое. Как-нибудь расскажу, не для юных ушей информация.
Юровский согласно кивал, подтверждая сказанное.
Сапрыкин завладел вниманием присутствующих. Он рассказал пару уместных и смешных анекдотов, перекинулся с каждым несколькими фразами, не забывая при этом наливать всем и говорить тосты.
– Пётр Иванович, а как ваши дела на религиозном поприще? Помните, вы мне толковали о ваших поисках, – обратился Сапрыкин к философу.
– Да, уж я, верно, всем надоел своими рассуждениями. Знаете ли, у кого что болит…
– Но, мне кажется, это интересно, расскажите, что у вас новенького в этом плане, – настаивал Сапрыкин.
– Я не думаю, что это застольная тема, будет скучно, особенно молодёжи.
– Мне интересно, – сказал Юра, – я бы послушал.
Остальные поддержали просьбу, Александр тем более.
– Ну, что ж, если вы согласны слушать за столом философские рассуждения, тогда терпите, – сказал Гамоха. – Итак, я не только утвердился в мысли, что первобытные религии являются единственно правильными, но и, кажется, понял, почему они верны. После вашего ареста, Александр Владимирович, я имел несколько бесед с вашим местным мудрецом Сикте, и они многое мне дали. Следите внимательно за ходом моих мыслей, и вы всё поймете.
Уже является неоспоримым фактом наличие у всех живых существ некоей биологической энергии, как её называют на Востоке, «ауры». Причём, аура есть не только у целых организмов, но и у каждой клетки. Если организм или клетка повреждаются, их аура изменяется. Оказывается, аура несёт информацию о состоянии организма. И ещё очень важный момент: другой организм получает эту информацию и понимает её. То есть, если дерево ломается, ему больно, оно выдает вовне информацию о своей беде. Другие деревья и прочие живые организмы слышат этот «крик».
Теперь возьмём шире. Например, лес. Лес есть биологическое сообщество, в котором обитает множество различных организмов от бактерий до медведей, от лишайников до гигантских кедров. Все они связаны и взаимозависимы, иначе и быть не может. Лес – единая биологическая система – это давно известно. То есть, лес можно рассматривать, как единый организм, составляющими частями которого являются все живущие в нём существа. Как и в человеческом организме, если болит один орган, болеет весь организм, его органы все вместе борются с болезнью. То же и в лесу. Если плохо кому-то одному, весь лес об этом знает, эта боль отдается в каждой ветке, в каждой травинке. И все жители леса борются с агрессором. Они выделяют некую отрицательную энергию, которая плохо воздействует на врага. Вероятно, поэтому хищники никогда не убивают больше, чем необходимо для еды. Они чувствуют ответную враждебность среды обитания жертвы.
Древние люди были близки к животным и так же это ощущали. Они даже убивать добычу старались с добрыми мыслями, и для этого создали сложную систему верований и соответствующих ритуалов. Они чувствовали энергию биологических сообществ и называли это духом. Каждое биологическое сообщество состоит из разных живых организмов, поэтому «дух» у них разный. Есть дух леса, дух болота, дух луга и дух реки, конечно, дух моря, дух гор и так далее. Здоровое биологическое сообщество может сильно воздействовать на своего врага. Первобытные люди знали это, и старались как можно меньше вредить духам. Дух может вызвать болезнь, и даже смерть.
Но «обиженный» дух не слишком различает обидчиков. Если один человек навредил лесу, другой человек может восприниматься духом леса, как потенциальный вредитель, и на него тоже падет кара. Именно поэтому в первобытных обществах одним из самых наказуемых пороков была жадность. Один из примеров наказания за жадность вы, Александр Владимирович, сами наблюдали в своих снах. Нарушивших это табу убивали или изгоняли из племени, что было равносильно медленной смерти.
– Но это же ужасно, это негуманно! – воскликнула Люда. – Почему они были такими жестокими?
– Они были справедливыми, и вы это сейчас поймёте. Алла Семёновна, нельзя ли мне чаю, пожалуйста, горло, знаете ли... Вернёмся к гуманности. Если в племени будет человек, допускающий жестокость к среде обитания, то эта самая среда станет агрессивной ко всем членам племени, то есть, духи местности нашлют болезни и несчастья на неповинных людей. Таким образом, отношение к жадному как к преступнику, вполне оправдано и даже необходимо для выживания рода.
Земледелие и скотоводство позволили людям стать менее зависимыми от духов биологических сообществ, а городские стены вообще отделили человека от природы. Главными факторами выживания в городах стали межчеловеческие отношения. Возникли новые религии, в которых боги стали похожими на людей, а сами люди стали богами на земле. Главный вред человеческому миропониманию нанесла христианская религия, в особенности её протестантская ветвь. Постулат о том, что все твари земные созданы Господом на потребу человеку, а главный смысл жизни людей – работа ради улучшения благосостояния, послужил предлогом к беспощадной «борьбе с природой». Конечно, биоценозы по-прежнему защищались, навлекая на обидчиков болезни и несчастья. Но люди теперь не связывали болезни со своим отношением к природе. Для борьбы с болезнями создали бесконечное множество препаратов, а болезни множатся и косят уже миллионы людей. И медицина никогда не победит болезни, пока мы не перестанем уничтожать природу. Ведь мы теперь вредим одновременно всему Земному шару, болеет огромный организм под названием Земля, которая расценивает всех людей, как вредителей. Точно так же мы относимся к болезнетворным вирусам.
– Но что же теперь делать? Ведь люди не могут жить без еды, – сказал Сапрыкин.
– Да это всем ясно – прогресс нельзя остановить, – сказал Юра.
– Вам, конечно, известно образное сравнение: мы рубим сук, на котором сидим? Так вот, мы начали рубить его ещё бронзовым топором, а теперь пилим лазерной пилой с ядерным двигателем – вот что такое прогресс!
– Знаете, Пётр Иванович, не вы первый говорите о том, что человечество «рубит сук», – сказал Юровский. – Это лишь декларация факта. И, в общем-то, неважно, каковы причины этой беды. Главное – найти выход из создавшейся ситуации. А вот об этом никто не говорит, потому что никто не знает, как это сделать.
– Вот тут, знаете ли, позвольте с вами не согласиться! Моя теория не только выявляет подлинные причины кризиса, но и открывает путь к правильному выходу из него. Я ведь для чего стремился понять древние верования? В первую очередь для того, чтобы найти истинный путь для заблудших божьих тварей под названием люди. Если мы хотим найти выход из безвыходной ситуации, чтобы и волки были сыты и овцы целы, мы должны хотя бы не резать маточное стадо и молодняк! Необходимо ограничить потребление. И путей для этого сколько угодно. В первую очередь нужно уничтожить так называемый «маркетинг». Масса умных голов день и ночь думают, как заставить людей купить ненужные им вещи. Масса других людей изобретают эти ненужные вещи. Огромные промышленные концерны умышленно закладывают в свою продукцию механизмы быстрого износа, чтобы сохранить спрос. А всё это ведет к перерасходу ресурсов, которые и так уже на исходе, и к увеличению отходов, загрязняющих среду.
Нужны законы, запрещающие выпуск ненужных вещей, в первую очередь, предметов роскоши, законы, поощряющие выпуск вещей долговечных. Нужны действенные наказания за уничтожение объектов природы, нужны лимиты их добычи. Наказания не должны исчисляться деньгами – это парадокс! Человек рубит дерево, за это с него берут деньги в пользу государства. Но ведь от этого не станет больше деревьев! Пусть преступник вырастит дерево из семечка до того возраста, какого было срубленное дерево. А если срубил так много, что восстановить не сможет – смерть! Теперь уже такая ситуация, что нужно больше жалеть деревья, чем людей.
Конечно, в первую очередь нужно менять мировоззрение человечества. Нужны образовательные программы, воспитывающие в людях осознание, что всё живое на земле имеет равные права, нужны обучающие программы, дающие понятие, что, съедая пищу, мы съедаем чью-то жизнь. Законы должны уравнять всё живое с человеком. За гибель любого живого организма должно быть наказание равное наказанию за смерть человека!
Александр никогда раньше не видел философа таким возбужденным. Лицо его раскраснелось, он непрерывно жестикулировал.
– Успокойтесь, Пётр Иванович, я, например, вполне согласен с вашей теорией, – сказал Александр. – Но не слишком ли вы перегнули с законами?
– А как же иначе? Как же, по-вашему, добиться выполнения правил обращения с природой?
– Но, вот вы сейчас помоете руки с мылом и тем самым погубите тысячи невинных планктонных существ. Вам – смертная казнь? Что же нам совсем отказаться от достижений цивилизации и вернуться в вигвамы?
– Вы справедливы. Простите мою несдержанность, я разволновался, знаете ли. Не всё и не сразу. Но иного пути нет, надо перевоспитывать человечество. И времени на это совсем мало. Конечно, возвращаться в вигвамы ненужно. Надо воспитать новое цивилизованное поколение с первобытным отношением к природе. Люди должны понять, что они не высшие существа, а лишь равные среди множества других, что человек имеет такое же право на жизнь, как любой жучок, любая травинка. Вот в чём смысл.
– Да кто вам позволит менять сложившуюся систему! – сказал Юра. – Те, кто на этом делает деньги, стоят у власти. Они либо сделают из вас шута, либо, если вы будете настойчивы, просто убьют.
– А ты прав, парень, – сказал Сапрыкин, – сожрут и не подавятся, если у них хоть рубль отнимешь. Уж я-то знаю. Да вот и пример перед нами, – кивнул он на Александра.
– Ваши выводы интересны, Пётр Иванович, и кажутся верными, – сказал Александр. – Теперь это надо претворять в жизнь. Как вы это себе представляете?
– Опубликую. У меня хорошие связи в журнале «Философия».
– Ха-ха! И вы думаете, что всё человечество бросится читать этот журнал? – рассмеялся Сапрыкин. – Вы наивны, как ребёнок, Пётр Иванович. Люди и не знают о существовании такого журнала!
– А что я могу ещё?
– Вот что, вы публикуйте это где хотите, но для реального дела адаптируйте статью под нужды хабуга, хорошо? – сказал Сапрыкин. –  Нужно сжать, сконцентрировать, сделать выводы на примерах конкретного народа, живущего на конкретной территории. Сможете? Отлично. Мы подадим это в одном пакете с выводами экологов, этнографов и историков. Я все-таки не оставляю надежду добиться для хабуга статуса самостоятельного народа, а если повезёт, то и для территории их проживания – статуса национального парка. Скоро ожидается прибытие полпреда президента, наша встреча запланирована. Так что, поспешите, Пётр Иванович.
Александр удивился четкости высказываний Сапрыкина, будто тот и не пил рюмку за рюмкой.
– Слушай, Николаич, как тебе это удается? – Спросил Александр.
– Что? Встречаться с полпредом?
– Нет, пить и не пьянеть.
– Если б я пьянел, я бы быкам хвосты крутил, а не в думе заседал, – рассмеялся Сапрыкин. – Слушай, Санёк, Змей мой дорогой, а не желаешь ли ты поехать в Лазурный развеяться? Мы с Алевтиной на праздники едем на родину, надоел этот город, да и на даче хочется поковыряться. Поехали, а?
– Я домой хочу, к Зое. Да и паспорта у меня ещё нет. Не дай Бог, проверка, – опять в камеру.
– Со мной никто документы проверять не будет. Всё равно праздники в городе околачиваться будешь. А там природа, море, сам знаешь. Ну, в общем, как хочешь. Если надумаешь, звони, – Сапрыкин достал визитку, написал на обратной стороне номер сотового. – Мы послезавтра выезжаем, на три дня.
– Я подумаю. Дмитрий Фёдорович, вы как считаете, мне можно поехать?
– Вообще нежелательно. Но Иван Николаевич человек при полномочиях, думаю, с ним вполне безопасно.
– Ну, что ж, дорогие хозяева, дорогие гости, мне пора. Жена заждалась, поздно уже, – сказал, поднимаясь из-за стола, Сапрыкин. – Спасибо за компанию, за умные разговоры. Желаю удачи всем! До свидания.
Все вдруг заметили, что действительно, время позднее, стали собираться.
Юровский тоже дал свою визитку.
– Имейте в виду, Александр Владимирович, что я по-прежнему остаюсь вашим юристом, поэтому в случае возникновения любых осложнений сразу звоните.

23

Александру не спалось. Всё было непривычно – и мягкая постель с чистыми, пахнущими стиральным порошком простынями, и полная темнота в комнате, и тишина. Тишина особенно беспокоила. Как только приходил сон, малейший шорох заставлял вздрагивать и просыпаться. Болел живот от обилия вкусной, непривычной пищи. Он поднялся и тихонько прокрался на кухню. Заварил чай. Остро захотелось курить. Поискал, чем бы заняться, нашёл на подоконнике брошюру «Дородовое воспитание ребёнка», улыбнулся, полистал. Чифирок успокоил, захотелось спать.

Нагая Ния в сияющих капельках выходила из моря. Она ступила босыми ступнями на песок, и он увидел чёткие отпечатки её ног. Она нащупала на груди амулет, сжала его в ладони.
– Забда! Где же ты, мой отважный муж? Когда же ты вернешься? Я так устала ждать тебя!
Он удивился, что она не видит его. Хотел сказать, что он тут, перед ней, но слова не получались. Он ощущал тепло её тела, видел каждую пору на смуглой коже её груди, плоского сильного живота, крутых бёдер, хотел дотронуться, но не мог, его тело не подчинялось ему. Она повернулась к солнцу, воздела к нему руки.
– Солнце, ты знаешь всё, ты умеешь всё, ты даёшь жизнь всему на земле. Помоги мне, Солнце, укажи путь моему мужу к родному очагу. Спасибо тебе, Солнце! Я верю! Я верю, ты вернешься ради меня, Забда!
Она опустила глаза и пошла по пляжу мимо него, едва не коснувшись. Её опущенная голова выглядела, как укор ему, Забде, который забыл путь домой.

Проснулся резко от непонятного звука, сообразил – лифт пошел. Шесть часов. Сон пропал. «Опять Ния, даже на воле. Надо скорее возвращаться к Зое».
Утро было долгим. Он слонялся по кухне, несколько раз пил чай. Встали молодые. После завтрака Юра ушёл на работу. Люся что-то рассказывала, хвасталась приобретениями, хвалила Юру. Александр слушал вполуха – сон не выходил из головы. Вроде ничего в нём не было особенного, но мысли всё время возвращались к нему. Что-то там, в мозгу невероятным образом соединилось и пришло неожиданное желание поговорить со Светланой Викторовной. Позвонил. Светлана Викторовна была на работе, но это не помешало ей искренне поздравить Александра.
– Это так неожиданно! Я очень за вас рада. Все-таки Юровский победил! Молодец, талантливый юрист. Вам повезло.
– У меня для вас есть сон. Необычный. Хотите?
– Очень! Как мы встретимся? Я сегодня пораньше заканчиваю, приезжайте ко мне после пятнадцати, хорошо?
– Договорились.

Он вышел пораньше, хотя ехать было недалеко. Дом нашёл легко. И прямо у подъезда встретил возвращающуюся с работы Светлану Викторовну.
– Простите, я немного раньше…
– Хорошо. Сейчас вместе сообразим ужин, я кое-что купила. Надеюсь, вы ещё не избаловались изысканной кухней?
– Вчера у Юровских побаловали. Но привыкну нескоро.
– Вот и отлично. Проходите, будьте, как дома. Ванна направо, кухня прямо, разберётесь.
Светлана Викторовна, не раздеваясь, поставила на плиту чайник.
– Сначала кофе, если не возражаете.
– Чайку, если можно.
– Хорошо, заварите сами. Вот неплохой чай, но я все-таки больше люблю кофе. А с вами всё ясно – зек, – она добро рассмеялась. – Не обиделись?
– Всё своими именами, чего же обижаться. Зек он и есть зек. Давайте, я картошку почищу, а вы пока другими делами займитесь. Вы же с работы.
– Спасибо. Уважаю таких. А то, знаете, придёт в гости, развалится в кресле и обслуживай его.
Александр, сидя на низенькой табуретке, чистил холодные клубни и получал от этого удовольствие.
– Посмотрите, хватит? – спросил он.
– Уже? Достаточно, – Светлана Викторовна поставила кастрюлю на печь. – Давайте теперь попьём чайку.
– Эх, я же не заварил!
– Да заварила я, конечно. Для такого гостя, уж постаралась.
– Спасибо. А действительно, хорош чифирок! – похвалил Александр, отхлебнув. – Женщины обычно так не заваривают.
– Так то женщины. У меня ведь тоже опыт какой-никакой имеется. Баловалась по молодости. И для работы нужно было. Бывало, из зечки слова не вытянешь, а чайку заваришь, она пошвыркает, и смотришь, раскрепостился человек, налаживается контакт.
Александр заметил некоторую грустинку в настроении хозяйки.
– Как у вас дела, Светлана Викторовна?
– Как обычно. Работаю. Надоело из года в год рассказывать одно и то же. Чувствую, теряю квалификацию, да и неинтересно стало.
– То-то я смотрю, настроение у вас не из лучших.
– А, это от другого. Проблемка тут у меня, третий день из головы не идет.
– Может, я помогу?
Светлана Викторовна грустно улыбнулась:
– Тут, наверно, никто не в силах помочь, – она на минуту задумалась. – А если хотите, вот, прочитайте. Может, что в голову придёт, хотя бы оцените по иному, чем я. Это письмо девочки тринадцати лет, написано перед самоубийством. Читайте.
«Дорогие родители всех детей Земли!
Обязательно прочитайте моё письмо, чтобы с вашими детьми не случилось того, что сейчас случится со мной.
Пожалуйста, с самого детства не запрещайте детям рвать цветочки, ломать ветки, убивать насекомых, не говорите им, что животным и растениям больно. Потому что потом будет больно вашим детям, когда они узнают, как рубят леса, убивают ради денег зверей, птиц и даже китов. Не запрещайте маленьким сорить на улице, пусть привыкают и думают, что это нормально, иначе их души будут рваться на части, когда они увидят подснежники, прорастающие сквозь горы мусора.
Постарайтесь, чтобы ваши дети воспитывались в обычном детском саду и учились в обычной школе, где нет умных-разумных воспитателей и учителей, особенно зоологов и ботаников, радеющих за природу. Они-то уж объяснят вашим детям весь вред, который люди наносят природе. Не надо этого! Иначе дети, когда вырастут и увидят, что в действительности творит человек на Земле, и когда поймут, что остановить это невозможно, тогда они не захотят иметь детей, они начнут желать гибели всему человечеству и захотят умереть сами.
Пусть ваши дети растут обычными людьми, пусть они живут только человеческими заботами, пусть они даже не знают, что колбаса растет не на деревьях, тогда они смогут быть счастливыми.
А я не могу.
В моей смерти прошу никого не винить. Простите. Лена».
– Девочка выжила, её спасли, успели. Мама прибежала вся в слезах, умоляет меня поработать с ней, как психолога.
– И что вы будете делать?
– А не знаю я что делать! Не знаю! Нету у меня положительных примеров, которыми можно было бы показать ей свет в конце тоннеля. И, главное, я сама в это не верю, не могу убедить себя в добрых намерениях человечества…
– Может, в церковь? Иногда, говорят, помогает.
– Вы знаете церковь, где проповедуют любовь к природе?
– Может, мне её в деревню забрать? У хабуга другие отношения с окружающей средой. Хотя… хотя там тоже лес вырубили, и мне самому предстоит это пережить.
– Никто её в деревню не отпустит. Родители сугубо городские, для них деревня – нищета и низменность нравов. Ладно, не грузитесь. Конечно, вытащу я её. Методы наработаны. Но, вы понимаете, это впервые в моей практике, когда девочки лезут в петлю не из-за несчастной любви, а по поводу загрязнения среды.
– А может, это хороший знак? Дети стали задумываться об этой проблеме. Знаете, мы вчера об этом же говорили. Пётр Иванович Гамоха излагал свое видение выхода из экологического тупика. Интересно. Может, вам с ним поговорить?
– Это хорошая идея. На этом я, пожалуй, и построю основную линию реабилитации девчонки: профессор нашёл выход из кризиса, поэтому для Земли не всё потеряно. Телефон дадите?
– Конечно. Но его теория далека от осуществления на практике.
– Это сейчас неважно. Главное – вера в лучшее. Может, я её даже свожу к философу. Он интересный человек, чуткий и с юмором. Замечательно! Вы меня спасли. Ну, расскажите теперь, как выдержали заключение? Срывы были?
– Были, конечно. У всех бывают.
– Склонности к суициду?
– И это было, – усмехнулся Александр. – Особенно в карцере.
– Вы и в карцере побывали? Сколько суток?
– Александр рассказал, включая свое воскрешение на столе патологоанатома.
– Да! Досталось вам по полной схеме, несмотря, что срок небольшой. Юровский, всё-таки, молодец! Уважаю его, как юриста. Ой, картошка сбежала…
– Да, Юровский мастер, вам повезло, – продолжила Светлана Викторовна, вернувшись из кухни. – Но, знаете, все-таки, большую роль сыграла смерть руководителей фирмы. Останься они живы, вам бы и Юровский не помог.
– А вы и это знаете?
– У меня ведь остались старые знакомства в органах. Интересное дело. Смерть необычная. Но следствие ни с места – нет улик. Ясно, что заказ, но ни одной зацепки.
– Хотите, расскажу?
– Что?
– Как они погибли.
Светлана Викторовна на мгновение остолбенела.
– Вы это серьезно?
– Да. Я с этим и пришёл.
– Записывать можно? – неуверенно спросила Светлана Викторовна.
– Пишите, – Александр покосился на магнитофон. – Только вы же понимаете…
– Могила! Век воли не видать! – улыбнулась Светлана Викторовна.
– Такой клятве верю.
Он рассказал свое видение в карцере. Светлана Викторовна долго молчала, думала.
Александр сходил на кухню, слил воду из кастрюли с разварившейся картошкой, порезал селедку.
– Ой, давайте же я сама…
– Да всё уже. Пойдёмте есть.
– У меня ещё закуски. Сейчас.
Она быстро накрыла на стол. Поставила стопки и бутылку водки. Александр налил.
– За свободу? – спросил он, поднимая стопку.
– Да. За ваше освобождение. Простите. Вы меня озадачили, можно сказать, шокировали. Пьём. А то я засыплю вас вопросами, – она проглотила водку и, не закусывая, спросила: – А время? Какого числа это было?
– Время совпадает. Про секунды не знаю, но в часах совпадает. Я долго размышлял, всяко анализировал. Получается, что это я со своим двойником убил этих людей. Жалко только секретаршу. Это Забда перестарался. По его понятиям все кто помогает врагам, тоже враги. Ему дай волю, он бы тут половину города завалил.
– Да-а, может быть, он и прав, – задумчиво сказала Светлана Викторовна. – Нет, эту задачку под стопку не решить. Я займусь этим на свежую голову.
– Вы мне не верите?
– Да что вы! Вам я верю стопроцентно. Но случай ведь небывалый! Я выясню документально время вашего заключения в карцере, время вашей «смерти», воскрешения, и сравню со временем гибели Кима, Горовского и секретарши. Вы не помните, в каком положении лежали тела убитых, как они расположены по отношению к предметам мебели? А обстановку в кабинетах можете описать? Вы же там раньше не были?
– Я никогда там не был.
Допрос продолжался долго. Александр рассказал всё, что помнил. Уже в сумерках он оставил Светлану Викторовну, всё ещё продолжавшую находиться под впечатлением. Прощаясь, она посмотрела ему в глаза и спросила:
– Скажите, а вы меня не разыгрываете?
– Век воли не видать!

24

Домой шёл пешком, хотелось прогуляться. Разговор со Светланой Викторовной всколыхнул воспоминания о снах. «Ния снится каждую ночь, зовёт. Что ей нужно, к чему это? Попробуй, растолкуй такие сны… А Забда хорош! Всё у него легко, на любую ситуацию у него есть готовое решение. Как все-таки просто было в прошлом! А как он ошарашен был нашей действительностью, но самообладания не потерял. Интересно, как бы я себя повел, очутившись в будущем? Он всё старался мне помочь, о себе не думал, только о деле. Жаль, не поговорили толком. Что он сказал на прощание? Что-то вроде о Змее. Да, о том, что народу некому поклоняться. Это же… это же напутствие, это то, что я должен сделать!»
Юра уже давно был дома.
– Папа, ну где ты пропадаешь? Люсик тут такой ужин приготовила, мы ждём, ждём…
– Разговор интересный был. А поужинать я не прочь! У Светланы Викторовны только картошка с селёдкой, а я после тюрьмы всё наесться не могу. Только я сначала Сапрыкину позвоню. Я, ребята, пожалуй, поеду в Лазурный на праздники.
– Папа, мы уже запланировали для тебя мероприятия, хотели с тобой выходные провести.
– Надо мне. Потом жалеть буду, что не съездил. Не обижайтесь. Ещё наживусь у вас, пока документы получу.
Позвонил Сапрыкину.
– Николаич, ты не передумал меня с собой брать в Лазурный?
– Дозрел? Отлично. Завтра выезжаем в девять утра. Будь готов, заедем.
– Николаич, я-то, в общем, не к тебе в гости, я на Дымова хочу, пожить там пару дней.
– А мы дома и не будем, мы на дачу, там ещё не сеяно, не пахано. Что ж, хочешь на Дымова, отправим тебя на Дымова. Нет проблем. Палатка, спальник, котелки и прочее у меня есть. Заберём, когда скажешь. Действительно, какой тебе интерес на грядках прозябать. Давай, готовься. Завтра едем. В дороге поговорим.
– Завтра утром еду, – сказал Александр Люсе с Юрой. – Давайте вашу вкуснятину. Есть хочу!
– Ну, раз едешь, тогда тебе к месту будет наш подарок, – Юра протянул отцу сотовый телефон.
– Ой, зачем? Я же и обращаться с ним не умею. Дорогущий, наверное….
– Ты отстал от жизни, папа, сейчас дети в детском саду все уже с телефонами. Это самая простая модель, тебе в самый раз. Номера телефонов я все туда забил. Теперь в любой момент с мамой сможешь поговорить, и с нами на связи будешь, и с тем же Сапрыкиным. С полуострова позвонишь ему, он приедет, заберет. Нужная вещь! Сейчас поужинаем, я тебе объясню, как им пользоваться.

За разговорами езда казалась неутомительной. Алевтина всё пыталась узнать, «как там в тюрьме», но Александр отвечал вяло, односложно. Наконец, Николаич прикрикнул на жену:
– Отстань от человека. Не видишь, не нравится ему вспоминать об этом. Не отошёл ещё. Вот через годик ты сам нам обо всём расскажешь, с удовольствием, верно я говорю, Змей?
– Не знаю, может и не через год, как заживёт. Ты лучше скажи, Николаич, что ты задумал насчет статуса хабуга.
– А! Я же теперь, Санёк, в думском комитете по коренным и малочисленным народам. Зацепил ты меня этой темой. Начитался всякой полезной литературы, людей подобрал толковых. Действуем. Вся ставка сейчас на полпреда. Как подадим ему наше блюдо, и как он его проглотит – от этого всё зависит. Законодательная база существует, теперь главное – доказать, что хабуга является самостоятельным народом, отличным от удэгейского этноса. Наумова, Шаровникова, других ученых я додавил, сделали толковые обоснования.
– А что, они сопротивлялись?
– Да нет, просто медленно у них всё и сложно. А полпреду в этих проблемах разбираться некогда, ему надо всё разжеванным подавать и кратко, чтобы сразу понял, и принял положительное решение. А дальше он уж сам будет пробивать на государственном уровне, мне туда не добраться. Пока, – Сапрыкин рассмеялся.
– Ты надеешься и на государственный уровень выйти?
– А чем чёрт не шутит? На краевой же вышел.
– И интересно тебе это?
– А, знаешь, интересно. Здесь борьба, как на войне, вернее, как в разведке – интриги, азарт, адреналин. Меня собственно власть интересует постольку поскольку, меня именно борьба захватывает. Вот ты мне лучше скажи, что твои хабуга с самостоятельностью делать будут?
– Не знаю, жить будут, как раньше жили.
– Не боишься, что власть начнут делить, как везде, где дают независимость? Начнутся всякие митинги, выборы, и забудут твои хабуга об охоте и рыбалке.
– Они не такие, им это не нужно. Главное, чтобы им никто не мешал, и тайгу чтобы не трогали.
– Кстати, ты в курсе, что лесорубы от вас съезжают, говорят, сворачивают производство, не дожидаясь решения суда. Чует кошка, чьё сало сожрала!
– Да ты что? Вот это хорошая новость!
– Да, Санёк, выходит, не зря я потрудился на поприще словоблудия и бумаготворчества. Ничего, мы их додавим, вообще запретим лес в крае рубить.
– Всё равно ведь рубить будут, не эти, так другие, – сказал Александр, помолчав.
– Конечно, будут, потому что лес – это деньги. Но пусть лучше наши, российские, чем эти. Нехрен наживаться за наш счёт! С нашими и договориться о правилах проще. Хотя и наши теперь стали другими…
Разговор сам собой прервался. Александр засмотрелся на мелькающие деревья и задремал.

Ния в расстегнутой безрукавке прыгала и смеялась.
– Иди ко мне, Забда! Ну, иди ко мне! – кричала она сквозь смех, её глаза сверкали тайным женским огнем, сочные груди прыгали в такт её прыжкам. – Иди же ко мне, Забда!
Он бежал к ней, казалось, вот-вот достанет рукой, но она уворачивалась, отскакивала, ещё заливистей хохотала и снова кричала:
– Ну, вот же я, иди ко мне, Забда!
Они бежали сквозь высокие травы, было жарко, дул ветер, и душа, казалось, вот–вот взлетит от счастья над Островом, только бы поймать её, только бы достать…

– Приехали, Змей, подъём, – тормошил его Сапрыкин. – Ишь, разомлел, ночью что делать будешь? Давай, выгрузимся, пообедаем, потом, может, погуляешь по поселку, если хочешь, давно ведь не был.
– А сколько времени, Николаич?
– Да время детское – полчетвертого.
– Слушай, а может мне сегодня на Дымова?
– Да куда ты спешишь? Переночуешь по-людски, а утречком отвезу тебя пораньше, а потом и мы на свою фазенду. Ну, что загрустил, не терпится? И что там тебе так уж мёдом намазано? Ладно, давай, собирайся, отвезу сегодня.

Сборы вместе с покупкой продуктов заняли не больше часа. Наскоро перекусили и поехали. После недавних дождей дорога была никудышней.
– У меня хоть и вездеход по японским меркам, но на полуостров я не проеду, – сказал Сапрыкин. – Если хочешь, оставлю тебя на пляже. Оттуда сам доберешься, куда захочешь. Людей сейчас нет – не сезон, вещи можешь смело оставлять, никто не возьмет.
Сапрыкин свернул с перешейка к пляжу, остановился.
– Вот тут местечко хорошее. Пойдёт?
– Отлично, Николаич. Спасибо.
– Ну, вот, располагайся. Позвонишь, как нагуляешься. Мы тут три дня, так что рассчитывай. Вижу, азарт в глазах, задумал ты что-то. Удачи тебе, Змей!

Установка громоздкой палатки, самой малой из запасов Николаича, заняла много времени. Солнце уже клонилось к закату, когда Александр побросал вещи в палатку и решил все-таки успеть сегодня сходить на поселение. Он вышагивал по разбитой вдрызг дороге в сторону полуострова. Молодая трава здесь, на открытых просторах уже достигала колена, интенсивно-зелёные просторы ограничивались лишь голубым небом и синим морем. Порхали первые бабочки, камышевки заливались на прошлогодних сухих стеблях полыни. Душа пела в резонанс с природой.
Брошенный раскоп зиял уродливой язвой на девственной зелени. Жёлтый суглинок материка на дне шурфа местами перекрывался недовыбранным ракушечником, с бортов осыпались камни, земля и раковины, дёрн свисал с краев занавесками. Александр побродил по краю своего раскопа. Хотелось курить. Отломил стебель сухой полыни, пожевал, задумался. Понижения на дне раскопа были заилены во время наводнения и выделялись темными пятнами. Хорошо различались ряды ямок от столбов жилища. Вот основной, центральный столб, который некогда поддерживал крышу, по краям столбы потоньше – каркас стен, тут выход на южную сторону, к морю и солнцу, в центре – очаг, обложенный камнями.
Он спустился в раскоп, сел на корточки там, где была лежанка Забды – место хозяина дома. Представился горящий очаг, слева у входа место жены, вот там были её вещи, глиняная и деревянная посуда, сумка с иглами и жилами для шитья. А справа детское место… Он представил, как Ния готовит еду, а он занимается своими мужскими делами, правит древки стрел, или шлифует наконечники из сланцевых заготовок. Где-то здесь был его тайничок, яма, перекрытая тонкой каменной плитой, где хранились ценные вещи. Отыскал острый камень, стал ковырять в земле у очага, и довольно быстро наткнулся на плиту. Азарт охватил его, он сгребал землю, сдирая заусенцы, пока не открылся край плиты. Волнуясь, отвернул плиту и увидел свой тайник: углубление было выложено по стенкам камнями, а внутри, на дне лежали его заготовки и сбоку крупная раковина мидии. Он с трепетом вытаскивал по очереди вещи, ощупывал их, и память тела говорила ему, что эти вещи делали его руки. Вот заготовки наконечников стрел – узкие и длинные, две почти готовы, а вот отличный наконечник копья – хоть сейчас иди на медведя! Вот тесло – им он выделывал деревянные вещи, тут ещё маленькое сверло из острого обломка кремня, когда–то оно крепилось на конце прочной деревянной спицы. Такое дерево можно было найти изредка на берегу моря, и оно делилось между всеми мужчинами племени, теперь понятно, что это был бамбук, принесённый из южных морей.
Ракушку он вытащил в последнюю очередь, поскольку она не затрагивала воспоминаний. Обе створки раковины были плотно закрыты, видимо в прошлом они были связаны, но верёвка не сохранилась. Александр раскрыл ракушку. Внутри был тёмный комок перегнившей органики. Ему сначала показалось, что это остатки тела моллюска, и он хотел было выбросить раковину, недоумевая, как она попала в его тайник. Рука дрогнула, он неловко повернул раковину, и содержимое упало к его ногам, развалилось, и сквозь прах проявился некий предмет. Александр поднял вещь, потёр пальцами, и сердце оторвалось и ухнуло в пропасть – на ладони лежал амулет! Это был его, Забды, амулет в виде стилизованной змеи, такой родной, что не было никаких сомнений. Он помнил до мельчайших подробностей каждый штрих, каждую выемку на поверхности изделия. Сонм воспоминаний вспыхнул в мозгу: Ния, дети, почему-то их было трое: мальчик Има и две девочки, которых он не помнил, его дом, очаг, посёлок, шаман Загу… И всё это воспринималось, как яркое счастье. Вместе с тем нахлынули вопросы: как оказался амулет в тайнике, кто его туда положил, зачем? Может быть сам Забда?
Но почему человек снимает с себя оберег и прячет? Смертельная опасность, война? Но тогда амулет поможет в бою, его нельзя снимать. Может, Ния спрятала его, сняв с мёртвого мужа? Он не знал обычая похорон у народа сугзэ, но это было маловероятно – амулет должен уходить из этой жизни вместе с телом и душой погибшего.
Рот наполнился горечью, Александр и не заметил, как машинально сжевал динный стебель молодой полыни. Он снял свой амулет, развязал шнурок, нанизал на него второй, найденный амулет, тщательно затянул узел и водворил на шею. Сомнения улетучились. Теперь он был уверен в том, что делает. Положил в карман наконечник копья и самый изящный наконечник стрелы, остальное уложил в тайник в исходном порядке, туда же положил мидию и, прикрыв плитой, заровнял землёй. В теле появилась бодрость и уверенность. Он поклонился своему очагу, выскочил одним прыжком из раскопа и побежал в сторону своей палатки.
Он бежал ровным размеренным бегом с удовольствием, он ощущал желание именно бежать. Ноздри вдыхали настоянный на вечерних травах воздух, уши слышали каждый шорох в траве и, вместе с тем, отдаленный рокот прибоя у дальнего мыса. Он ощущал каждую мышцу в своём теле. Он не думал больше ни о чём, у него была цель, и он просто бежал к ней. И всё это вместе доставляло необычную, какую-то животную радость.
Костёр сложился сам собой. Он с неким пренебрежением щёлкнул зажигалкой, и пламя легко овладело дровами. Руки делали всё сами, и это тоже доставляло удовольствие. Ужин съел с животной жадностью уже при первых звездах и долго потом смотрел в огонь, слушая мерный шёпот волн, лениво набегающих на песок пляжа. Ложиться не хотелось, он просто сидел и созерцал мерцание малиновых углей.

Со стороны моря возник силуэт, приблизился. Перед ним стояла Ния. Он не сразу узнал её, она была совсем другая, чем он привык её видеть: лицо покрыто морщинами, волосы с сединой, без былого блеска, но всё такие же длинные, ниспадающие на плечи, старенькая, аккуратно залатанная безрукавка нараспашку обнажала обвисшие груди. Она улыбалась, и у него не было сомнения, что это его Ния.
– Здоровья тебе, Забда! Я столько лет ждала тебя, наконец, ты пришёл. Теперь я спокойна. Доброго Солнца тебе на Горе Предков, мой славный муж!
Она повернулась и ушла в темноту. Хотелось догнать её, остановить, обнять, расспросить… Но тело не шевельнулось. Он не размышлял, было ли это во сне или наяву, он знал, что это было. Значит, он всё сделал верно.

Острый, почти звериный слух уловил шевеление в немытом котелке. Рука одним броском накрыла котелок, другая прикрыла крышкой. Внутри бился зверёк. Он вкопал котелок в песок, придавил крышку камнем.
– Сиди до утра спокойно, Мышь. Завтра ты станешь частью Великого.
Он не удивился, что мышь поймалась в котелок, он был уверен, что это должно было случиться.
По-видимому, он так и не заснул, сидя у костерка, пока над морем не показался край Солнца. Он поднялся, подошел к самому урезу воды, к началу солнечной дороги на поверхности моря.
– Здоровья тебе, Солнце, Дающее Жизнь! Я рад приветствовать твой новый день. Спасибо тебе за мою счастливую жизнь, за удачный вчерашний день! Дай здоровья Земле, Солнце, дай здоровья моим родным, дай и мне хорошего дня, Солнце!
Он поклонился Солнцу, поклонился Морю, поклонился Горам и Тайге. Затем скинул одежду и бросился в холодную воду.
Чай закипел быстро. Хлебнув пару глотков, Александр заглянул под крышку котелка – на дне сидел маленький Мышь.
– Ты не бойся, Мышь, сейчас мы с тобой пойдём к Хозяину Острова, и если он пожелает, ты станешь его частью. Ты станешь не просто мышью, а Великим Змеем, ты сможешь вместе с ним видеть всё, что делается на Острове и поддерживать порядок в этом большом мире. Желаю тебе выдержать это испытание судьбы достойно.
Он аккуратно просунул руку под крышку, взял дрожащее существо в кулак. И побежал. Побежал к священному камню Змея.

Ничего не изменилось за прошедшие два года. Плоский валун покоился на том же месте. Под лучами уже высокого солнца лежали клубками три змеи. Александр медленно приблизился к камню. Змея он узнал сразу  – в отличие от двух других он лежал в центре камня, был крупнее, и сразу поднял голову при приближении человека. Первобытный священный трепет охватил Александра. Он опустился на колено, склонил голову.
– Вечного благополучия тебе, Великий Змей! Я потомок народа, жившего на твоем острове много веков назад, пришёл к тебе с особой просьбой. Мой народ живёт теперь далеко отсюда, и у него нет змея-покровителя. Из-за этого с моим народом случаются всякие беды. Прошу тебя, Змей, разреши мне взять одну из твоих жён, чтобы она дала потомство в наших краях. Тогда твой сын будет править территорией, на которой живёт мой народ. Обещаю, что твоим потомкам будет обеспечено уважение и почитание на новом месте. У тебя ведь много жён, позволь взять одну. Прими мой дар!
Он протянул руку, тихонько разжал ладонь с дрожащей мышью. Змей затрепетал язычком, спружинил тело, мгновение помедлил и сделал почти невидимый бросок. Александр увидел, как дергаются задние лапы мыши в расширившейся пасти Змея. Ещё пара секунд, и шевелящийся комок стал опускаться по туловищу Змея. Хозяин острова вновь свернулся в удобный клубок и положил голову на собственный хвост, не сводя с Александра немигающего взгляда и периодически трепеща языком в его направлении. Казалось, он был доволен.
– Спасибо тебе, Великий Змей! Мой народ будет тебе благодарен.
Александр поднялся, обошёл камень. Две спутницы Змея были покороче, но зато значительно толще, наверно с яйцами. Александр снял майку, завязал узлом один конец, бережно взял одну змею и опустил в импровизированный мешок. Ещё раз поклонился Змею, повернулся и пошёл обратно. Теперь спешить было некуда, а беременной самке полоза не стоило доставлять излишний стресс.
Остаток дня Александр провёл у палатки в прогулках, любовании природой и поедании запасов пищи. Позвонил Сапрыкину:
– Николаич, я закончил все дела, могу возвращаться.
– Тебя там комары не съели? – басил Сапрыкин в трубку. – А нас тут доконали! Алевтина уже слезу пустила. В общем, мы сегодня домой едем. Это не работа. Если до утра дотерпишь, утром заберу, а если невтерпёж, сегодня приеду.
– У меня нормально, комариков мало. Жду тебя утром. Звякни, как выезжать будешь, я упакуюсь.
– Лады, до завтра, Змей.

25

Александр варил очередной котелок чая, когда небо вдруг почернело, из-за гор на западе выползла туча и заворчала, приближаясь, всё громче, поглощая всю синеву неба. Над головой треснуло, полыхнуло, и разом хлынул ливень. Около часа длилось светопреставление. Даже по песчаному пляжу потекли ручьи. Солнце появилось так же внезапно, как и исчезло. Туча уходила на восток, возвышаясь над морем белыми башнями. И от края до края на её фоне высветилась яркая радуга. «Добрый знак», – подумал Александр, любуясь чудом.
Вечерело. Пора было разводить залитый дождём костер. Александр решил выложить кострище камнями, чтобы сырой песок не поглощал тепло. После дождя мокрые камни были хорошо видны редкими вкраплениями на темно-жёлтом песке. Он поднял один, другой, третий… и вдруг замер: плоский черный камень сам лёг в ладонь, как родной. Он скорее почувствовал, чем понял – это его камень! Отшлифованная чёрная поверхность, заострённая режущая кромка, две дырочки для ремешка на обушке и процарапанная змейка по всей спинке – нож! Это его нож, нож Забды, с которым он никогда не расставался в прошлой жизни! Змейка – личный знак, ни у кого на Острове такого не было. Откуда он здесь, на побережье, не на Острове, почему? И как должны были сложиться звёзды, чтобы он теперь его нашёл!
Он сидел у костра и размышлял, ощупывая пальцыми гладкую поверхность камня, но разумных объяснений не находил.

Ния укладывала дочек спать. Аунга, родившаяся восемь зим назад, и маленькая Гиндэ – Бабочка, уже давно пожелали отцу и брату «удачной охоты» – обычное пожелание мужчинам перед любым серьёзным делом. Но девочки спать не хотели, всё поглядывали на мужчин, а Гиндэ при этом хихикала, смешно морща нос. Сын Има был горд – отец брал его с собой, как мужчину. Он с серьёзным видом правил наконечник своего копья, пробуя остриё на язык, как делают все охотники. Забда укладывал заплечный мешок. Надо было ничего не забыть, особенно не перепутать подарки, собранные почти всеми жителями Острова. Это были мелочи: бусы из красивых камешков, костяные украшения, наконечники стрел, но важно было передать подарки именно тем людям, родственникам, которым они предназначались. Прошло тринадцать зим с тех пор, как группа отважных под предводительством Загу и Забды ушла из Большого посёлка и поселилась на Острове. Пришла пора посетить родных, оставшихся на родине, узнать, как у них дела, кто остался в живых, увидеться с родителями, рассказать о себе.
Девчонки, наконец, уснули.
– Ложись спать, Има, – сказал Забда. – Нам нужны силы. Выйдем, как начнет светать.
Сын взглянул на отца. Ему не хотелось спать, он был возбуждён предстоящим делом, но возражать отцу не решился, вдруг не возьмёт. Он молча зачехлил копьё, лёг на свою лежанку и укрылся с головой.
Ния поправила на дочках одеяло из оленьих шкур и присела рядом с мужем.
– Когда вы вернетесь?
– Думаю, за половину луны управимся. Как встречать будут – улыбнулся он. – А то закатят праздник на целую луну! Отвыкнешь тут от меня.
– Ты никогда так надолго не уходил, – она прижалась к мужу. – Возвращайся скорее!
Что-то такое глубинно-женское было в её словах, что перевернуло всю душу Забды. Страстное нежное желание взорвало его плоть. Он обнял жену, они вместе повалились на лежанку. Мысль о табу на связь с женщиной перед серьёзным делом проскальзывала в сознании, пока он торопливо развязывал ремешки на её одежде. Но какое это серьезное дело – сходить в Большой посёлок? Иди да иди – никакой опасности. О зерноедах давно никто не слышал, охотники уже несколько зим не видели их следов, а звери сами на человека не нападают. Было бы опасно, не брал бы он с собой сына. С последним развязанным ремешком мысли исчезли.
Такой ночи у них не было, наверно, с самых первых встреч. Это был фейерверк страсти, они ласкали и терзали друг друга, как дикие звери. В какой-то момент Забда почувствовал, как лопнул шнурок амулета на шее. «Надо привязать», – подумал он, но сейчас было не до этого. Он не заметил, как провалился в сон.

Что-то шлёпнуло по воде. Александр открыл глаза. Костер прогорел и светился последними угольками. Яркие звёзды на чёрном безлунном небе отражались в воде. Ещё дважды плеснуло. Стало зябко. Уходить из сна не хотелось. Он забрался в палатку, накрылся спальником и вернулся в прошлое.

Они ещё затемно переправились через протоку и теперь энергично шли по пляжу. Сырой упругий ветер дул с берега, и в открытом море виднелись пенные гребни. «Это хорошо, – подумал Забда, – когда будем переходить устье реки, волны не будут мешать». Он взглянул на сына. Тот с плохо скрываемой гордостью шёл рядом, держа в левой руке копьё, а правой придерживая на плече лук и колчан. «Мальчишка ещё, – подумал Забда, – ничего, пусть привыкает, одиннадцать зим – нормальный возраст, чтобы становиться мужчиной». Сам он не взял в этот раз копьё – не на охоту. За плечами и так была тяжёлая котомка, а путь не близкий. Ограничился луком и стрелами на мелкую дичь. Ему было хорошо. Мысли ушли в воспоминания последней ночи. Сын обогнал его шагов на двадцать и умышленно не оглядывался, хотел быть ведущим. Пусть.
– А-а-а! Рр-а-а-а! – раздалось из тростников, и в полусотне шагов появились враги. Они бежали сюда и орали, размахивая копьями и дубинами.
Думать, откуда они тут взялись, было некогда. Забда сорвал с плеча лук, заложил стрелу, выстрелил навскидку. Передний враг споткнулся, схватился за грудь. Вторая стрела – тоже в цель. Краем глаза следил за сыном – тот стрелял почти с той же скоростью, что и отец, два зерноеда корчились на песке от его стрел.
– Молодец, Има! Мы победим!
«Да сколько же их там?! Уже больше трёх десятков! – думал он, пуская стрелу за стрелой. – Хорошо, что у них нет луков, а то бы из нас давно сделали ёжиков».
– Има, бей передних! Не спеши, целься лучше! Мы победим!
Теперь после каждого выстрела он делал два-три прыжка в сторону сына, чтобы быть ближе.
Крупный враг, видимо вождь, что-то крикнул, и теперь большинство их бежало в сторону Има.
– А-а-а-а! – орали враги.
Забда прицелился и выстрелил в предводителя. Тот завертелся на одном месте, согнулся, обломил стрелу и снова побежал.
«Непростительная беспечность! Почему я не взял боевые стрелы!»
Зерноеды были уже близко.
– Има! Плыви!
– Нет, отец, я не брошу тебя!
– Плыви! Мы не справимся!
– Нет! – Има продолжал стрелять, широко расставив ноги в песке.
«Мой сын! – подумал Забда, сглотнув комок. – Я бы тоже не бросил отца».
– Има, в воду! Кто будет заботиться о сёстрах и матери? Плыви!
– Ты плыви!
– Я вождь, сын, я не имею права отступать! Плыви, приведи людей, вы отомстите! Плыви, стрелы кончаются! Ты сможешь, сын! Ты доплывешь!
Има выпустил последнюю стрелу, отбросил лук, бросился в море.
«Вода ещё холодная, – мелькнуло в голове, – доплывет ли? Теперь вся надежда на духов», – он сунул руку за пазуху и похолодел – амулета не было!
– А-а-а! – выскочил в десяти шагах перед ним зерноед с поднятой дубиной.
Забда вскинул руку в колчан, нащупал последнюю стрелу. «Ну, это тебе», – подумал он о приближающемся враге, натянул тетиву до предела, и боковым зрением увидел, как на берег, где минуту назад стоял сын, выбежал зерноед и замахнулся копьём. Забда развернулся и отпустил тетиву. Стрела вошла в правый бок врага до самого оперения. Копьё все-таки полетело, но упало недалеко.
– Доплыви, сын, ты должен…
Затылок раскололся пламенем искр…

Александр проснулся в поту и конвульсиях. Его тело ещё боролось с врагами, но сознание говорило о гибели. Пережить собственную смерть даже во сне – это ужасно! Он поднялся, выбрался из палатки. Светало. Раздул угольки, поставил котелок на огонь. Прошёл несколько шагов до травы, сорвал стебель полыни, сунул в рот, пожевал, вздохнул глубоко – вроде полегчало.
Осмотрелся – конечно, всё тут и было. Вот где-то здесь стоял он, а там, чуть дальше отстреливался до последней стрелы сын. «Далековато отсюда до Острова, пожалуй, сейчас я не рискнул бы. А он, значит, доплыл, если я теперь живу. Молодец, Има, спасибо тебе, сын и пращур! Наверно, вы отомстили…
А Ния! Какая женщина! Она знала, почему так случилось, она нашла амулет на лежанке и всю жизнь корила себя за то, что соблазнила меня нарушить табу. Видимо, тело не нашли, поэтому она хранила мой амулет до самой смерти, но и потом душа её не успокоилась, потому что моя душа без амулета не могла попасть на гору предков. Вот почему все мои предки не могли вернуться к своему народу, вот почему и мне это до сих пор не удавалось».
Он опустился на колени на мокрый песок, поднял лицо к небу.
– Ния, верная моя жена! Я знаю, что ты меня слышишь, потому что ты столько лет звала меня. Я сделал то, что ты просила! Теперь не беспокойся, со мной всё будет хорошо. Я благодарен тебе. Я теперь сильнее, чем был. Знай, что я помню тебя и люблю. Немного лет пройдёт, и мы встретимся на Горе Предков, тогда я расскажу тебе всю свою жизнь. А сейчас мне нужно возвращаться к своему народу. Я снова вождь, и теперь у меня два амулета!
Он поднялся и стал собирать вещи.

26

Автобус нёсся по шоссе с необычной скоростью. Александр смотрел в окно на сопки и распадки, на зеленеющую молодой листвой тайгу и старался угадать знакомые места. Будто далеко в прошлом осталась тюрьма, поездка на Дымова, встречи с Шаровниковым и Наумовым, получение выписки из приговора суда. Он ехал к новой жизни.
В районный посёлок прибыли почти на час раньше, чем рассчитывал Александр. Спросил у водителя, не знает ли он, когда отправляется автобус в Верхне-Ольховое.
– Да он теперь четыре раза в день ходит. Ждать недолго будешь.
Посёлок похорошел: новый асфальт, сверкающие витринами магазины – всё было непривычным. По улице неспешно прогуливались девушки в коротких юбочках. Мужик энергично ходил вокруг пустого джипа и громко ругался сам с собой, что-то доказывая и размахивая руками. Александр принял, было, его за сумасшедшего, но потом заметил у мужика на ухе устройство – он ещё не привык к сотовой связи.
Получение паспорта заняло немного времени, Александр предполагал, что это будет гораздо дольше. Ему даже улыбнулись и пожелали «всего доброго».
На радостях купил себе мороженое, выбор которого был просто ошеломителен, и двинулся на автостанцию. Его автобус уже стоял под погрузкой. Пассажиров было немного, и он уселся на переднее сиденье, с которого можно смотреть на дорогу сквозь лобовое стекло.
Поехали. Александр доел мороженое и приготовился к тряске, но асфальт всё не кончался, водитель спокойно закладывал повороты, не сбавляя скорости. Деревья сияли незапылённой листвой и радовали глаз.
– И что, так до самого конца асфальт будет? – спросил у водителя.
– До самого! Теперь хорошо стало, спасибо «Кедру», – ответил водитель, выворачивая руль широкой ладонью с татуировкой на пальцах «Вася». – Что, давно не бывал в этих краях?
– Это, как считать, Василий, кому как покажется, – ответил Александр.
Водитель взглянул на него через плечо, потом ещё.
– Где отбывал? – спросил он, не удивляясь, откуда пассажир знает его имя.
– В краевой, два под следствием.
– Ясно, понятно. Два – не срок, но под следствием тяжко. С освобождением! – он улыбнулся. – Домой?
– Да, к семье.
– Я тут на линии постоянно. Звать знаешь как. Если что надо будет привезти с района или что ещё, подходи, выручу. Тебя-то как звать?
– Змей.
– Крутое погоняло. А имя?
– Так и зови, все знают, а кто не знает, тот и по имени не укажет.
– Ясненько. Домой, значит. Это хорошо, когда есть куда возвращаться. А я вот заново женился, в ваши края уехал, чтобы старое не ворошить. Халупу купил, теперь деньги коплю честным извозом, дом хочу строить. Нравится мне здесь. Так что ты, это, если нужно что возить, тебе или может, кому другому, ко мне посылай. У меня грузовичок с краном, через день свободен. На, вот, телефон, – он протянул Александру самодельную визитку.
– Благодарю. Учту при случае.
– Тебе, Змей, как своему, скидка, если что.
– Да ладно, сочтёмся.
Помолчали. Водитель приоткрыл форточку, закурил, крутанул ручку магнитофона, из динамика захрипело: «Владимирский централ…»
– Пробивает иногда, под настроение, – сказал водитель. – Сколько крови попили, суки… А с другой стороны, если бы не сел тогда, неизвестно, как бы жизнь повернулась, может и не жил бы уже. Тебе куда там, в Ольховке?
– Первый поворот налево при въезде.
– А, знаю, сунулся раз туда автобус помыть в речке. Так это твой домик? Хорошее бунгало.
– Ты что, там машину мыл? – недобро спросил Александр.
– Не, не дали твои орлы, завернули. Сказали, хозяин вернется, рога пооткручивает. Не знал я, что ты там хозяин.
– Легко отделался, – сказал Александр и подумал, что кроме Соло и Олонко других «орлов» у его дома быть не могло. Иркин муж не стал бы ссылаться на хозяина.
Мелькнул синий указатель: «с. Верхнее Ольховое».
– Здесь, что ли? – спросил Василий и, увидев утвердительный кивок, круто свернул влево.
– Да зачем…
– Нормально! Пассажиры не обидятся, правда, граждане? У человека праздник сегодня, можно сказать, второй день рожденья! – и подкатывая к дому, надавил на сигнал. – Счастливой новой жизни, Змей!

Александр спрыгнул с подножки. Норд выскочил на сигнал автобуса и чуть не сбил его с ног. У пса перехватило дыхание от счастья, и он лишь коротко поскуливал, бросаясь на хозяина, потом заложил вокруг несколько кругов бешеной скачки и залился таким лаем, что Александр не слышал первых восторженных возгласов Зои, бросившейся к нему в объятья и Ирки, вышедшей на крыльцо с малышом на руках. Это было настоящее счастье! Он не знал, кого обнимать, что-то всем говорил, но больше всех гладил любимого пса, который хотел непременно единоличного внимания. Наконец, сообразил, достал из сумки пирожки с мясом, собранные в дорогу Люсей, и все до одного скормил Норду. Норд благодарно вильнул хвостом, пошёл в тень, потом вернулся, лизнул руку и успокоился.
– Ну, вот я и вернулся! – он снова обнял Зою, поцеловал в губы.
Зоя плакала, улыбаясь.
– Не обращай внимания, это я так, это от радости. Что же ты не позвонил? Мы тебя позже ждали. Не смотри, я не успела переодеться. Я сейчас…
– Да хорошо всё, Зоя! Отлично всё! А это кто такой? Это и есть Има? Тебя как зовут?
– Има – пролепетал малыш.
– Вы уже и имя своё знаете?
– Мы и фамилию знаем, – гордо сказала Ира. – Скажи, сынок, как твоя фамилия?
– Та-га.
– Молодец! Правильно, Талуга! – сказала Ирка.
– Умница, доча, хорошего человека растишь! – обнял дочь Александр. – Ну, ведите в дом. Нет, давайте сначала двор посмотрим, что вы тут без меня натворили? А где же папа ваш?
– В тайге. Вечером обещал вернуться.
– Ой, Саша, ты же голодный! – засуетилась Зоя. – Пойдём, я тебя покормлю.
– Потом, Зоя. Видишь, я даже пирожки не съел. Сначала посмотреть всё хочу.

Двор изменился. Появились новые грядки, курятник.
– Смотри, какие у нас курочки, – рассказывала Зоя. – А петушок, просто умница! Я тебе теперь яичницу по утрам готовить буду, откормлю тебя. А вот пчёлки. Уже, видишь, четыре семейки. Медок попробуешь, мы для тебя бережём баночку. А в этом году одна семья всё роится и роится, устала я маточники резать, не пойму, что ей надо. Может, теперь ты разберёшься.
– Да куда уж мне. Ты их уже изучила, а я и не занимался, считай.
– Но ты же мужчина, ты быстрее поймёшь. Саша, когда гостей собирать будем?
– Каких гостей?
– Как же, всё село за тебя переживало, все спрашивали. Надо праздник устраивать. У нас к этому случаю всё припасено, хоть сейчас столы накрывай.
– Ну, тогда сейчас и накрывай! – рассмеялся Александр. – Только гостей позвать надо.
– Я схожу, – сказала Ира, – если вы с Има побудете.
– Нехорошо, я сам должен приглашать. Сам схожу. Заодно село посмотрю.

Село удивило в первую очередь асфальтом. Заасфальтирована была не только дорога, но и тротуары вдоль деревенских заборов. Обращали на себя телевизионные антенны. Их было немного, но они бросались в глаза своей противоестественностью на кривеньких крышах, покрытых тёсом. Первым делом Александр зашёл к Пасхиным.
– Саша! Вернулись! – бросилась навстречу Лариса Ивановна. – Проходьте в дом, Толик спит, устал на грядках.
– Да не надо, пусть спит.
– Пора ему уж, заспался. А тут гость такой! Ждали мы вас.
Петрович вышел заспанный, чуть не раздавил ладонь своим рукопожатием.
– Здорово, Змей! Рад, рад, с возвращением! Проходи к столу, отметим.
– Нет уж, Петрович, сегодня вы ко мне приходите, все вместе и отметим. Жена с дочкой уже столы накрывают. Так что, там и поговорим. Я же только приехал, и сразу за гостями. Ну, до вечера.
Зашел к Борису, пригласил его.
Заметил, что контора открыта, завернул. Майя Михайловна устало подняла голову от бумаг.
– Ну, наконец-то! Заждалась я вас, Александр Владимирович!
– Здравствуйте, Майя Михайловна! Что ж вы так поздно на работе?
– А вот, не отпускает. Дел невпроворот. Без вас полный завал.
– Да я же неделю, как из заключения, – удивился Александр.
– Я сама тут, как в заключении. Иной раз думаю, бросить всё. Не за своё ведь взялась. Так что подключайтесь, вместе будем срок тянуть, или мотать, как там у вас правильно? – она улыбнулась.
– Но, Майя Михайловна, у меня же судимость. Да и не готов я.
– Я уже справлялась. Секретарём можно, сказали, глаза закроют. Не хватает тут одной головы. Брала я девочку умненькую после школы. Исполняет всё идеально, но чтобы решить что-то – увы! Так что не расслабляйтесь, утром на работу!
– Как вы строго. У меня к приказному тону ещё аллергия не прошла. Да и отдохнуть я собирался, хозяйством заняться. И вообще, я пришёл вас в гости звать, праздник у меня сегодня. Приходите!
– За приглашение спасибо. Но не смогу, бумаги важные к утру сделать надо, да ещё отпечатать. Тоже проблема: компьютер новенький компания подарила, принтер, а я в этой технике, как баран в апельсинах. Так на Пасхинской машинке и печатаю, через копирку по два экземпляра. Так что вы, пока отдыхать будете, подумайте, что если бы вас не арестовали, то сидели бы сейчас на моём месте. И ещё поразмыслите, где вы другую работу найдёте. Или так и будете вечно праздновать? Хорошего вам застолья!
«Строгая, но справедливая», – вспомнил Александр высказывание школьников о бывшей директрисе школы. – Надо подумать».
Он пригласил в гости бабушку Золомпо, затем зашёл к Соло. Два друга, как всегда были вместе, ладили рыболовные снасти. На столе стояла початая бутылка.
– О, Забда, вовремя однако, вернулся, на тайменя пойдём скоро! – сказал Соло.
– Ты так говоришь, будто я на неделю уезжал, – несколько обиделся Александр.
– Не-ет, ты не понял, я радуюсь, что теперь вместе снова за Первой рыбой пойдём. Мы ждали. Ты вернулся! Садись, праздновать будем.
– Спасибо, друзья, я сам пришёл пригласить вас ко мне на праздник.
– Огбэ позвать надо, он шибко переживал за тебя, – сказал Олонко.
– Сейчас пойду к нему. А вы, если не трудно, позовите всех, кто тогда колонну задерживал. Я ведь и не знаю многих. Приходите через часок.

Что-то изменилось в этой части улицы, но что, Александр сообразил не сразу. Не было магазина Помазного-старшего, на его месте была заасфальтированная площадка со столбиком, на котором укреплена табличка с буквой «А». «Неужели Помазный закрыл свою торговлю? – удивился Александр. – Даже не верится».
Огромный Огбэ постарел. Он с заметным напряжением поднялся навстречу гостю.
– Я тебя дождался, Забда, – рука Александра утонула в огромной ладони Огбэ. – Теперь всё хорошо будет. Ты вернулся!
– Приходи вечером ко мне, Огбэ, праздновать мое возвращение будем.
– Тяжелый я стал, Забда, в гости ходить. Да и водку мне врачи запретили совсем. А без водки, какой праздник? Сам потом приходи, поговорим, вспомним, как «Кедра» тогда завернули. Хороший день тогда был, а?
– Хороший. Мне потом твою стрелу с красным оперением на следствии предъявляли, допытывались, кто стрелял.
– Ты не сказал, – утвердительно сказал Огбэ.
– Ты сам знаешь. Ладно, здоровья тебе. Зайду как-нибудь.
Сикте шёл быстрым шагом навстречу.
«Чуть не разминулись», – подумал Александр и ускорил шаг.
Сикте молча обнял Александра, долго не отпускал.
– Ты теперь совсем вернулся, Забда, – сказал он.
– Почему ты так думаешь?
– В тебе много силы теперь. Я чувствую. Ты теперь с любыми делами справишься. Ты – вождь!
– Ладно, Сикте, ты опять меня переоцениваешь. Хорошо, что застал тебя, хочу в гости тебя пригласить. Или ты по делу спешишь?
– Зачем по делу? Тебя встречаю.
– Тебе уже сообщили?
– Не нужно иметь радио, чтобы знать, кто идет к тебе в гости, – усмехнулся Сикте. – Спроси свою дочь, она уже поняла это. Пойдём ко мне.
Они вошли в дом.
– Где же Арха? – спросил Александр, заметив отсутствие собаки.
– Арха переселилась в дом моего отца, сказала, будет там меня ждать. Приходит иногда, тоскует.
– Жалко, хорошая была собака.
– Каждому свой срок. Жалеть не надо, ей хорошо там. Скоро мы с ней снова вместе будем.
– Да ладно тебе, Сикте, поживешь ещё.
Сикте промолчал. Чтобы как-то развлечь старика, Александр достал из-за пазухи амулеты.
– Смотри, Сикте, это амулет моего предка, Забды.
Сикте пощупал второй амулет.
– От него ты сильнее стал, – сказал он.
– Спасибо тебе, что вызвал Забду из прошлого. Это мы с ним начальников «Кедра» замочили, – сказал Александр.
– Трудно было на Остров добираться, – сказал Сикте. – Ещё труднее возвращаться. Смотрящая в Душу помогала, а то не справился бы. Она у тебя молодец.
– Да, выручил ты меня. Если бы Забда не пришёл, умер бы я.
– Знаю. Всё знаю. Следили мы за тобой, – сказал Сикте. – И тебе спасибо, из-за тебя посмотрел, где мои предки жили, с хорошим человеком познакомился. Загу – великий шаман, я слабее.
– Почему? Ведь ты забрался на три тысячи лет назад!
– Я ходил в прошлое, а он отправил человека в будущее. Я так далеко в будущее сам не смогу, не то, что человека послать. Давай чай пить будем.
– Спасибо, Сикте, мне домой надо. Приходи через часок, там и чай попьем, и чего покрепче. Придешь?
– Приду.

27

Компания собралась большая. Накрытые, было, в комнате столы пришлось освободить и вынести на улицу. Пасхин сходил за удлинителем, над столом повесили лампочку. Александр удивился, как много всего умудрились сготовить Зоя с Иркой за короткое время. Расселись. Пасхин, по привычке руководить, поднялся со стопкой в руке.
– Коротко скажу. Всё, что ни делается – к лучшему. Забда снова с нами! За это время многое изменилось, что-то стало лучше, что-то хуже. На плохом будем учиться, хорошему радоваться. С возвращением, Забда!
– С возвращением! – поздравляли русские, чокаясь с Александром.
– Ты вернулся! – тянули стопки хабуга.
Александру было несколько неловко от повышенного к нему внимания, и вместе с тем радостно.
– Спасибо, друзья! Спасибо вам за поддержку, за то, что переживали за меня. За помощь моей семье. Я этого не забуду.
Люди всё подходили, за столами становилось тесно. Принесли доски, положили на стулья, чтобы было, где сесть. Зоя с Иркой только успевали подавать тарелки и закуски, Лариса Пасхина им помогала. Александр сидел во главе стола в костюме вождя. Место справа от него занимал Сикте, слева сидел Пасхин.
– Скажи честно, Саша, трудно было в тюрьме? – спросил Пасхин.
– По всякому, Петрович. Кто там не был, тому не понять. Но лучше не понимать, чем там побывать, – рассмеялся Александр. – Давай лучше о хорошем. Скажи, лучше жизнь в селе стала?
– По всякому, как ты выразился, – ответил Пасхин. – Некоторые, конечно, деньжат подзаработали. Телевизоры, вон, появились. Мы-то поначалу обрадовались, всё подряд смотрели. А потом – тьфу! – одна дребедень, сериалы да реклама. А новости – как сводки с фронтов. Я совсем его теперь не смотрю. Как моя включает, я курить ухожу, что б нервы не тревожить. Зря только деньги потратили. Ну, правда, асфальт положили, пыли стало меньше. Зато ездят теперь сюда все, кому не лень.
– Рыбу всю поглушили, – вставил Олонко. – Самих бы глушануть… Теперь неизвестно, придет Первая рыба, или ушёл из наших худых мест таймень.
– Ладно, ты, «глушитель», поменьше языком-то! – неожиданно прикрикнул на Олонко Пасхин.
– Чего ты на него так? – спросил Александр.
– Он знает чего. Разглушились тут, так хоть языки бы за зубами держали, – пробурчал Петрович.
У Александра мелькнула догадка.
– Петрович, а что с Помазным случилось? – спросил он.
– Вон, у друзей своих спроси, – вполголоса ответил Пасхин, – но не сейчас и не громко, понял? Вообще, нашли его через месяц, уже с трудом опознаваемого, ветками закидан был. Следствие признало, что медведь его. Ружье при нем было, гильзы стрелянные. В общем, факт на лице.
Любопытство разбирало Александра, и после очередного тоста он пересел к Олонко с Соло, сел между ними. Спросил вполголоса:
– Что с Помазным стало?
– Умер однако, – спокойно сказал Соло.
– А как умер?
– Мишка задрал – так следователь сказал, – ответил Олонко.
– А вы видели?
– Не-ет, мы искали, да он в другом месте был. Плохо стрелял, мишка его на консерву пустил, а следователь отнял. Жалко!
– Помазного жалко?
– Нет, мишку жалко – столько мяса забрали, добыча была его!
– А где вы были, когда Помазный исчез? Небось на охоте?
– Как можно на охоте? Дома все были. Мы закон любим, когда запрет, не охотимся, это каждый скажет, – развел руками Соло и сделал умильно невинную гримасу, а в глазах бесились чертенята.
– Понял я всё, конечно, кто же в тайгу пойдёт, когда охота запрещена. Молодцы! – сказал Александр и чокнулся с друзьями.
– Ну, что, разобрался? – спросил Пасхин, когда Александр вернулся на своё место.
– Ну, орлы! – сказал Александр. – Мастера таёжных дел!
– Да уж, мастера, – сказал Пасхин. – Я тут за них испереживался, думал и их к тебе определят. Ладно, что было, то быльём поросло.
– Соло с Олонко настоящие хабуга, – сказал Сикте. – Закон правильно понимают, мало теперь таких. Ты, Забда, скажи, как амулет нашёл?
Александр рассказал о поездке на полуостров Дымова. Рассказал и сны.
– Представляешь, ведь это Ния меня столько лет туда подталкивала, всё просила вернуться. Как думаешь, Сикте, почему она так добивалась, чтобы я нашёл этот амулет?
– По нашим преданиям, человек, лишившийся амулета, теряет свою душу. Душа может заблудиться. Наверно твоя жена не дождалась твоей души на Горе Предков, разыскала тебя и привела к тайнику. По-другому я объяснить не могу.
– Я тоже так думал, – сказал Александр.

– Забда! – позвала с другого конца стола бабушка Золомпо. – Налей-ка мне, я песню петь буду.
Александр повиновался, подошёл с бутылкой вина.
– Что ты мне кислятину, ты водки налей.
Александр налил бабушке полную стопку водки, присел рядом. Золомпо медленно выпила водку, не поморщась занюхала хлебом, встала, улыбнулась и запела удивительно звонким голосом на хабуга.
Люди разом притихли. Многие не понимали хабуга, но все уважали Золомпо. Бабаушка пропела куплет, сказала:
– Я пою:
Женщина рожает мальчика мальчиком, но он не становится от этого мужчиной.
Мальчик вырастает и женится, но от этого он тоже не становится мужчиной.
У него может быть много детей, но и это не делает его мужчиной.
Мужчинами становятся, когда получают незаживающие шрамы на сердце.
Она снова запела, потом перевела:
– Я пою:
Человек может стать директором, если его назначит большой начальник,
Но от этого он не станет вождём.
Человек может иметь работников, если заведёт магазин и наймёт их,
Но они не признают его своим вождём.
Он может заплатить много денег и получить право управлять целым народом,
Но и тогда не станет он вождём.
Вождём можно стать,
Только когда народ сам признает тебя вождём!
Я всё спела. Пусть Солнце светит твоим добрым делам, Забда. Ты вернулся! – она сама плеснула себе водки и залпом выпила.
– Спасибо, бабушка Золомпо за добрые слова, за хорошую песню. Откуда такие слова?
– Я спела.
– А написал кто?
– Никто не писал. Душа хотела, она и сочинила, а я спела. Тебе понравилось?
– Очень! Особенно про мужчину.
– Душа не врёт, ты сам знаешь, – сказала бабушка и принялась закусывать.
Александр вернулся на своё место.
– Талантливый народ у нас, – сказал он. – Надо язык учить, чтобы в оригинале…
– Давно пора, – сказал Сикте. – Приходи, учить буду. Дочка тебе поможет, она уже умеет немного по-нашему.
– Ирка знает хабуга?
– Не всё знает, но со мной говорит маленько.
– Русский сильнее, – вмешался Пасхин. – Разве на хабуга выразишься, как по-русски, скажи, Сикте? Я вон, как на вырубке побывал первый раз, так потом три дня только и выражался. Тут никакой хабуга не подходит.
– Что, так всё плохо? – спросил Александр.
– Сам увидишь. Надо тебе съездить туда. Борис! – позвал Пасхин. – Отвезешь Забду на деляну?
– Завтра поедем, – буркнул Борис.
– Думаешь, к тебе вон сколько народу собралось за твои амулеты? – продолжал Пасхин. – Не-ет, за то, что страдал за правое дело. Надо, надо увидеть своими глазами. Для злости надо.
– Злость плохо, – сказал Сикте.
– Ты умный человек, Сикте, но иной раз, как скажешь… Что же, к ним за такие дела добрым быть?
– В тайге нет злости. Злоба – человеческое чувство, оно от дьявола. В природе нет дьявола, как его понимают люди, дьявол живёт в городе, из которого эти и пришли в нашу тайгу. Вот они – злые, за что и поплатились.
– И что же, по-твоему, звери совсем не злятся?
– Звери злятся по-другому, это не злость, это ярость при защите территории, детенышей, семьи, рода, но нет при этом злобы. Зверь может убить агрессора, но он не злится при этом, просто враг не должен жить. Зверь убивает добычу, но он при этом тоже не злится. Только люди убивают соперников в борьбе за женщину. Ты слышал, чтобы кабан убил кабана за самку, ты знаешь случаи, чтобы изюбрь, или тигр, или медведь убил соперника за самку? Если скажешь «да», значит соврёшь.
– Все-таки, ты идеализируешь зверей, – сказал Пасхин.
– Пусть так. Но ты согласишься, что звери не врут? Они умеют хитрить на охоте, но они честны между собой и честны в бою с врагом. Если люди поступают, как звери, о них слагают легенды и песни. Разве не так?
– Я всё равно не понимаю, как можно убить без злости, – сказал Александр. – По- твоему выходит, что хабуга просто могут убить человека, даже не злясь на него?
– Ты учился в обычной школе, поэтому пока не понимаешь хабуга.
– Хабуга разве не учатся в школе?
– Учатся, и это плохо. Но они ещё учатся в тайге и у своих предков.
– Но в чём разница?
– Когда ты видишь зверя, ты ищешь различия между ним и собой. Особенно тебя волнует, чем ты лучше. Хабуга, если встречает зверя, думает, чем он сам похож на этого зверя и в чем зверь его превосходит. В этом главная разница. Хабуга – сам как зверь почти.

28

Посидели в тот вечер душевно. Гости разошлись под утро. Александр так и не ложился – когда проводил последних, к берегу приткнулся бат Олонко.
– Садись, Забда, куда везти?
Александр уже и забыл, что просил Олонко перевезти его на противоположный берег.
– Сейчас, – сказал он и пошёл за мешком со змеёй.
– Саша, куда же ты? – воскликнула Зоя. – Не успел вернуться, а уже куда-то собрался.
– Скоро я, дело неотложное.
– Саша, я тебя умоляю, ни во что не вмешивайся!
– Да не бойся, Зоя, мирное дело, скоро вернусь. Давай к тому месту, где священный камень, – сказал он Олонко и оттолкнул лодку от берега.
Небо было того неясно-серого цвета, когда непонятно, облачно или просто ещё не рассвело. Лодка уткнулась носом в берег.
– Подожди, я скоро, – сказал Александр и двинулся сквозь кусты к подножью сопки. 
Серый скальный выступ казался таинственным в утренних сумерках. Александр невольно остановился и поклонился ему.
– Вечного покоя тебе, священный Камень! Я принёс тебе Змея, с ним тебе будет веселее.
Он положил змею на сырой от росы скальный выступ.
– Счастливой жизни тебе. Пусть твои дети будут довольны новой родиной.
Он ещё раз поклонился и побежал к лодке.
– Почему не спрашиваешь, зачем ездили? – спросил Александр, когда поплыли.
– Зачем спрашивать? Сам скажешь, если я должен знать, а если мне знать не надо, тогда тебе врать придется. Зачем спрашивать?
Река была необыкновенно красива в обрамлении сопок. Стайка синичек весело перекликалась в прибрежных кустарниках.
– Олонко, как на хабуга синица?
– Иняга.
– А как восток?
– Сю дагдегини – восход солнца.
– Сю дагдегини, – нараспев повторил Александр, любуясь розовеющим над горами небом. – Красиво! Учить язык буду.

Из-за поворота реки показалась поляна с домом Александра.
– О, Онгдо вернулся, – сказал Олонко, направляя бат к берегу.
Александр присмотрелся. За неубранным столом сидел коренастый молодой хабуга с типичным раскосым лицом и пил чай.
– Ну, я поехал, однако? – спросил Олонко.
– Да, спасибо тебе, удачного дня!
Подошел к зятю.
– Доброго Солнца, Онгдо!
– Доброго Солнца, Забда! – Онгдо поднялся навстречу.
– Ира говорила, что вечером вернёшься, – сказал Александр.
– Обещал вечером. Задержался маленько.
– Что ж ты зверя летом бьёшь? – спросил с укором Александр, заметив кровавый мешок у ног Онгдо.
– Пришлось добить, подранок был. Я дерево искал. Бат ладить будем. Без своей лодки плохо.
– А зверь откуда?
– Слышал, стреляли, пошёл смотреть. Из машины стреляли. Не наша. В селе таких нет.
– Ты их видел?
– Следы видел, колёса. Даже из машины не вышли. Смотрю, кровь, искал долго, далеко ушла с перебитой ногой, еле догнал.
– Кто это?
– Изюбриха. Стельная была. Жалко. Вот, мясо принёс.
– Дерево-то нашел?
– Нашел. Хороший амигда, большой. Прямо у воды растёт.
– Амигда – это кто?
– Тополь. Я его просил, он разрешил. Будем бат делать, с тобой на рыбалку ходить будем. Пойдёшь?
– С тобой пойду.
Зоя вышла на крыльцо, усталая.
– Вы спать собираетесь? Саша, ты же не спал совсем.
Александр обнял тёплую жену.
– Ещё как собираюсь! Пойдём.

Он проснулся от яркого солнечного луча. Одиннадцать часов! Зоя тихонько посапывала у него на плече. Осторожно высвободил руку, на цыпочках прокрался к двери.
– Саша, ты куда?
– Спи, я в контору. Обещал Майе Михайловне.
– Я сейчас яичницу приготовлю.
– Не надо. С вечера сыт. Спи.
Он с разбегу бултыхнулся в обжигающую воду. Почти сразу выскочил на берег.
– Спасибо, Река!
Оделся и сразу пошёл в администрацию.
– Доброе утро, Майя Михайловна!
– Добрый день.
– Извините, что опоздал, больше не повторится. Проспал малость. Что делать?
– Решились всё же? Замечательно. Надо было всё-таки выспаться. Ну, раз пришли, тогда введу вас в курс основных дел. Присаживайтесь. Сейчас у меня две головных боли. Первая – бумажная, я вам уже говорила, надо наладить работу на компьютере. Вы же разбираетесь?
– Попробую. А вторая?
– Магазин. Это самое больное для села. И ничего придумать не могу.
– Расскажите, я ведь не в курсе.
– Ладно, коротко. Когда Помазный-младший погиб, жена его уехала на Украину к родственникам. Старший один остался. Озверел совсем на людей. Он ведь подозревал, что сына убили хабуга.
– А на самом деле?
– Кто знает, разное говорят. Одно известно точно, браконьерил он жестоко, медвежью желчь, лапы китайцам сбывал, ещё что-то, в общем, беспредельничал в тайге, поскольку свои люди в районе покрывали. Так вот, Помазный цены поднял невероятно, продукты, как специально искал, только плохого качества, водку какую-то ядовитую привёз, люди чуть до смерти не потравились. В общем, сгорел его магазин в одну прекрасную ночь. Красивый фейерверк был. Люди все на улицу высыпали, любовались.
– Не тушили?
– Нет. Милиция приезжала, что-то там искали в головёшках, признали, что замыкание. После этого Помазный совсем сельчан возненавидел. Кляузы писал по инстанциям, в том числе и на меня. Стал в магазине сына торговать. Там и брать теперь нечего, продукты очень плохие. Людям приходится в район ездить, благо, теперь автобус регулярно ходит. Но неудобно, да и дорого, каждый день не наездишься. Надо открывать альтернативный магазин, но никто эту головную боль на себя брать не хочет ни за какие коврижки. Нет предприимчивых, кроме Помазного.
– Да, я бы тоже не взялся. Это же нужно помещение, продавца, холодильники, витрины там разные, а кроме того, налоги, отчётность…
– Ну, положим, помещение мы нашли бы. Вон, дома брошенные, ничейные, мы имеем право оформить, хоть в аренду, хоть в собственность. Продавщицу тоже не сложно найти, девчонок полно в селе без дела. А с остальным хозяину самому придётся. Да где взять такого хозяина? Может, вы, Александр Владимирович, возьмёте на себя, как общественное поручение?
– Нет уж, давайте я лучше землю рыть буду, – отшутился Александр. – Но обещаю подумать. А сейчас компьютер опробую.
Компьютер оказался в полном порядке. Александр на пробу набрал небольшой текст и распечатал на принтере.
– Да вы просто волшебник! Напечатайте, пожалуйста, вот это. И вот ещё очень важный документ. Нет, постойте, сначала напишите заявление о приёме на работу.
Александр за пару часов набрал все срочные тексты, положил их в папке перед своим новым начальником.
– Это невероятно! Вы меня спасли. А на обед вы не собираетесь?
– Хотелось бы, я не завтракал.
– А что ж молчите?
– Боялся, заругаете, и так опоздал.
– Ладно, вы из меня мегеру не делайте. Давайте, как теперь говорят, развивать партнёрские добрососедские отношения. Идите, перекусите.

По дороге домой Александр позвонил водителю автобуса.
– Привет. Василий, это Змей. Помнишь меня?
– Привет, братан! Такие пассажиры не забываются.
– Ты когда на линии?
– Сегодня. Через час у вас буду.
– Подскочи к администрации на пять минут, дело есть.
– Не, Змей, ты же знаешь, я в завязке. Я ж тебе толковал, что честным извозом зарабатываю.
– Я тебя на честный и приглашаю. Больших денег не заработаешь, но и работа не напряжная. Приезжай, порешаем.
Не успел Александр вернуться с обеда, как перед конторой просигналил автобус.
Поздоровались, как старые приятели, но в глазах Василия была заметна тревога.
– У меня времени немного, пассажиры ждут, – сказал Василий. – Говори, что за дело.
– Подождут, для их пользы решаем. Ты возьмёшься продукты людям под заказ из района возить? За десять процентов от стоимости.
– Надо подумать…
– А что думать? Каждый к остановке подойдёт, список, деньги даст. На следующий день привезёшь на своем грузовике, по домам развезёшь. Идет?
– А если менты тормознут? Я сидеть не хочу, у меня жена молодая.
– Пошли, – Александр повел Василия в администрацию.
– Майя Михайловна, вот кандидат на торговлю в селе. Может возить продукты под заказ населения. Но нужна бумага для прикрытия от ментов, чтобы всё официально было.
– Что ж это мне самой в голову не пришло! Василий Петрович хороший человек, водитель наш, всегда просьбу пассажира выполнит. Я рада, Василий Петрович, что вы откликнулись. Бумагу я вам выправлю, на днях в районе буду, заодно и сделаю. Дело это очень важное. Поможете нам, понравитесь людям, мы вам помещение под магазин предоставим в аренду, за мизерную цену. Хотите?
– Да я и не знаю, не думал ещё.
– Ну вот, подумайте, начните с развозки. Понравится, тогда дело официально откроете. Продавщицу мы вам найдём. Захотите, с семьёй сюда переедете. И дом найдётся, есть тут у нас неплохие.
– Да я же водителем работаю…
– И работайте. День водителем, день на магазин – чем плохо? Ну, что, договорились? Объявление можно писать, чтобы люди заказы приносили?
– Ладно, попробую. Спасибо вам. Благодарю, Змей, мне деньги во как нужны.
– Только смотрите мне, людей не обижать, чтобы всё по честному, – сказала вслед новоиспеченному торговцу Майя Михайловна.
– Все будет тип-топ! – улыбнулся Василий через плечо.
– Где вы его нашли? – спросила майя Михайловна, когда дверь за водителем закрылась.
– В автобусе. Зек зека видит издалека.
– А он тоже сидел?
– Конечно, по роже видно. Да и татуировки у него.
– А не опасно?
– А вы-то сами как думаете? У нас в стране бывших зеков треть населения, что ж, всем не доверять? Человек сам сказал, что в завязке, честную жизнь хочет строить с молодой женой. Вот, пусть и старается. А потом, он меня уважает.
– И когда вы успели так познакомиться? И за что же он вас уважает?
– Погоняло у меня крутое.
– Погоняло – это кличка? И какое?
– Змей.
Майя Михайловна весело рассмеялась.
– Я думала, что это перевод вашей фамилии.
– Я тоже так думал. А представляете, Майя Михайловна, как Помазный разозлится, если в его магазин никто ходить не будет?
– Да плевать мне на Помазного! Мне главное, чтобы людям хорошие продукты продавали и подешевле.
– Нет, таких, кто козлит, наказывать надо, жестоко наказывать! Я лично буду рад, если ему хуже станет.
– Не знаю, может, вы и правы, – сказала Майя Михайловна. – А давайте чаю попьём? Вы в тюрьме, наверно, привыкли к чаю? Там, говорят, все чифирят.
– Да, в тюрьме чай, можно сказать, основа жизни. Да я и до тюрьмы любил. С удовольствием выпью, тем более, все дела порешали.
– Ишь, шустряк какой! Да дел невпроворот! И вашим кавалеристским наскоком их не решить.
– Излагайте, подумаем.
– Излагать замучаешься. Я тут и собес, и медицина, и психологическая помощь, и всё, что хочешь – люди со всеми своими проблемами идут. А куда им ещё идти? Единственная власть в селе – я, да вот, вы ещё теперь. К шаману ещё ходят. Но это по части души, болезни и похорон, да и то только хабуга, а русские все ко мне. И не откажешь ведь.
– А конкретнее?
– Конкретно сейчас я пытаюсь добиться, чтобы ГАИ поставило знак, запрещающий проезд по нашей дороге от района до села на тяжелых грузовиках.
– Это ещё зачем?
– А затем, что «Кедр», спасибо ему, дорогу отремонтировал, асфальтом закатал, а теперь её разбивают все, кому не лень, а ремонтировать кто будет? Район? Не дождёшься от них и копейки. Надо запретить. А они артачатся, говорят, не имеют полномочий.
– Ладно, я позвоню своему знакомому из краевой думы, может, поможет.
– Ну, вы даёте! Мне так действительно работы не останется. С ним вы тоже сидели?
– Нет, он ещё не сидел, – усмехнулся Александр. – Мужик мировой. Это он, кстати, добился закрытия лесозаготовок.  Жарко что-то стало после чая, я выйду на ветерок?
– Конечно, перекурите, вы заработали.
Александр присел на крыльцо, засмотрелся на воробьёв, купающихся в пыли. Из двора напротив просигналил мотоцикл. Борис махал рукой. Александр махнул в ответ.
– Ну, что, поедем? – прокричал Борис.
– Куда?
– На деляну.
– Сейчас, спрошусь, – он вернулся в контору. – Майя Михайловна, можно я с Борисом на вырубки съезжу, посмотрю, что там творится?
– А стоит ли? Я вам не рекомендую.
– Почему?
– Я разок побывала, потом месяц жить не хотелось. Может, потом как-нибудь?
– Я уже договорился.
– Как у вас всё быстро. Ну, езжайте, что с вами поделаешь. Завтра с утра не опаздывайте.

29

Буквально через десять минут Борис свернул с асфальта на такую же гладкую и широкую грунтовку, и вскоре лес расступился обширным голым пространством. Лысые сопки насколько хватало взгляда, выглядели несчастными и униженными. Лишь местами сиротливо стояли одинокие стройные осины или корявые дуплистые «несортовые» кедры, да по распадкам зеленели ольшаники. А остальное пространство было покрыто пеньками и обломками ветвей. Наиболее старые вырубки уже начали зарастать дикой малиной и молодыми березками.
– Через пару лет пчёлы отсюда мёд брать будут, – прокричал Борис. – Видишь, малины сколько?
Они всё ехали и ехали мимо брошенных лесоскладов, куч обрубленных ветвей, обширных выжженных кругов от сожжённых отходов лесопромысла, мимо разветвляющихся от основной дороги трелёвочных волоков и подъездных дорог. На пологой вершине Борис остановил мотоцикл.
– Отсюда почти полный обзор, – сказал он и вытащил пачку сигарет. – Любуйся.
Александр длинно, по-тюремному выругался.
– А как же рекультивация? Они же должны были восстановить…
– Раскатал губу, – сказал Борис, затягиваясь. – Ну, что, насмотрелся? Назад поедем?
– Давай на кладбище хабуга заедем, может, хоть пень от дедовского кедра отыщу.
– Цело кладбище, – сказал Борис, заводя мотоцикл.
Действительно, пеньки кончались у самых священных кедров. Александр сразу заметил раздвоенный кедр деда. Он стоял теперь на самом краю, там, где начиналась вырубка, и Александру показалось, что кедру страшно смотреть в пустое пространство.
– Почему же они не срубили? Неужели пожалели? – спросил он.
– Конечно, пожалеют они, такие деньги в лесу оставят! Не пустили их.
– Кто?
– Люди.
– Как? Неужели сами тут стояли против техники?
– Их этим не возьмёшь. Ты же пробовал. Слух пустили, что хабугайцы стрелять будут. Работяги и отказались.
– Так просто?
– Рабочие по большей части наши, местные были, или из района, они-то знают, что хабуга с сотни шагов белке в глаз попадают. А главное, они знают, что хабуга слов зря не говорят, а если говорят, то обязательно делают.
– Не верится, что компания так запросто уступила лакомый кусок.
– Не запросто. Нескольких уволили, взяли людей из города. Те за деньги, на что хочешь согласны.
– Ну, и что? – нетерпеливо спросил Александр.
– А ничего. Первому, который подъехал на трелевщике вот сюда, пуля в лобовое прилетела, аккурат над виском. Остальные и за рычаги не сели. На этом всё и кончилось.
– Они, небось, милицию вызвали?
– А что толку? Все дома были, кто стрелял неизвестно. Сам знаешь. Так что, уберегли это место. А остальное – сам видишь. На нашем веку не зарастет. Ладно, поехали. Пчёл кормить надо. Ты своих-то смотрел?
– Да когда? Я же вчера только вернулся.
– Зоя твоя молодец! Первый раз вижу, чтобы баба сама с пчёлами управлялась. Прибежит ко мне совета спрашивать вся от укусов опухшая, пальцы не сгибаются, слезы на глазах. Я ей сколько раз говорил, пусть у меня улики стоят, пока ты не вернешься. А она, нет, говорит, я сама должна, чтобы Саша знал, что без него всё делается и не беспокоился. Ты заскакивай, если что, помогу по пчёлкам-то. А за тайгу не переживай. Что случилось – не вернешь. Хорошо, хоть на правом берегу не тронули.
Александр подошел к дедовскому кедру, положил ладони на розовую кору.
– Я их убил, дед. Теперь всё хорошо будет. Я приходить буду, – поклонился и пошёл к мотоциклу. – Поехали.

Зоя снова устроила праздничный ужин, теперь семейный. Александр всё расспрашивал, как жили без него. Ира показывала достижения в воспитании маленького Има. Тот потешно выговаривал слова, потом так же смешно бегал по комнате и постоянно что-то лепетал, а Ирка переводила. Онгдо сидел гордый своим сыном, степенно делился планами.
– Дом заканчиваю. Потолок подшивать надо, одному неудобно. Поможешь?
– Конечно, Онгдо, о чём разговор. Заодно дом посмотрю. Интересно, что ты построил.
Стали обсуждать план дома. А из головы не уходили видения вырубок. Вечером Александр обнаружил, что голые сопки видны даже с его участка. Глаз постоянно на них натыкался, было больно и обидно от бессилия.
Ночью он долго не мог уснуть. Всё мерещились пытки, которым нужно было подвергнуть Горовского и Кима, прежде чем убить. Понятно было, что это бесплодная нервотрёпка, но что делать наяву Александр не знал, вернее, понимал, что исправить ничего нельзя.

Приснилась камера. Антон стоял на голове и спорил с Александром.
– Ты видел, что они сделали с тайгой? – спрашивал Александр. – И ты толкуешь о спасении? Природе нет спасения от людей! Всё гибнет, и скоро ничего живого не останется.
– Чушь! Ты просто потерял веру, – отвечал Антон.
– Да, я не верю! Потому что вижу, что жизни нет места рядом с людьми.
– Ты жил в городе, неужели ни разу не видел, как весной молодые ростки взламывают асфальт?
– Видел, ну и что? Их тут же затаптывают тысячи ног.
– Взгляни на это глубже: асфальт, многотонный каток – и маленькое семечко, и оно побеждает! Человек никогда не одолеет природу, скорее наоборот. Современная цивилизация – это примитивная обезьяна, осваивающая дубину, и думающая, что бы ещё разбить. Ещё древние знали: природу иначе не одолеть, как повинуясь.
– Я всё равно не могу это видеть!
– А чего ты смотришь? Ты делай!
– Что?
– Что можешь: борись с браконьерами, или создавай законы, или туши лесные пожары, или выдумай другой способ помочь жизни земной. Всё в твоих руках, всё в тебе!
– Хорошо тебе рассуждать вверх ногами, – почему-то сказал Александр и проснулся. Пора было собираться на работу.

Майя Михайловна была уже на месте.
– Что-то вы не в себе, – сказала она. – Посещение вырубок повлияло?
– Да, – махнул рукой Александр. – Вы были правы. Давайте, что там печатать?
Текст не набирался. Александр наделал ошибок, распсиховался, наконец, уничтожил всё написанное и начал заново.
– Оставьте это, – сказала Майя Михайловна. – Возьмите, вот, почитайте. Это вас отвлечёт. По крайней мере, на меня действует положительно. Я перечитываю, когда хочется всё бросить.
– Психотерапия? Кто автор?
– Наша девятиклассница. Это сочинение на тему «Счастье». Да вы прочтите.
Александр взял тетрадку.

«Две женщины.
В одной деревне учились в одном классе две девочки. Они часто делились друг с другом своими радостями и мечтами.
– Смотри, какие серёжки подарил мне папа, они золотые! – сказала одна девочка. – Как ты можешь носить на шее эту невзрачную деревяшку?
– Это амулет, который охраняет меня от злых духов, – возразила другая. – Он принесёт мне счастье.
– Счастье могут дать только деньги, – сказала первая.
Прошли годы, пришло время девочкам думать о любви.
– Я мечтаю встретить смелого сильного мужчину. Он будет любить меня, у нас будет много детей, и мы будем счастливы, – сказала девочка, у которой был амулет.
– А у меня будет богатый муж. Он увезёт меня в большой город, мы будем жить в роскошной квартире. Он будет дарить мне золото и бриллианты и давать много денег, и я смогу делать всё, что захочу. И тогда я буду счастлива! – поделилась своими мечтами вторая подруга.
Так и случилось. Та девушка, что мечтала о богатствах, вышла замуж и уехала в город. Через несколько лет она приехала навестить своих родителей и подруги встретились.
– Я вышла замуж за смелого и удачливого охотника! – поделилась женщина с амулетом. – У нас уже трое детей и будут ещё. Старшие уже помогают по хозяйству. Муж ходит в тайгу, добывает хорошую пищу. Мы любим друг друга и счастливы!
– Как ты можешь так жить! – воскликнула другая женщина. – У тебя, наверно, даже ванны нет? А я живу в шикарной квартире, муж купил мне самую дорогую машину, у меня много украшений, и я могу позволить себе почти всё, что захочу. Только денег не хватает. Но муж собирается развивать свой бизнес, тогда денег будет много, и я стану самой счастливой!
Жизнь пролетела быстро, богатая женщина тяжело болела и умерла. Душу её принял апостол. Отвел он её в шикарные апартаменты, сделанные из чистого золота и сказал:
– Здесь ты будешь жить вечно, и все твои земные мечты здесь исполнятся.
Женщина обрадовалась, что попала в рай, и тут же попросила дать ей украшения и шикарную одежду. В тот же миг увидела она на себе несказанной красоты наряды и необыкновенно крупные бриллианты. Женщина захотела есть, и немедленно на столе появились золотые блюда. Но наполнены они были бумажными деньгами. Она захотела пить. Появился серебряный кувшин удивительной красоты. Но внутри он оказался до верху наполненным золотыми монетами. Расстроилась женщина, но решила, что деньги тоже не так уж плохо. Решила она искупаться, пошла в ванную, открыла душ, и на нее посыпались градом золотые украшения. Тогда взмолилась женщина:
– Господи, за что мне всё это? Почему ты не дашь мне пищи и простой воды?
И ответил ей невидимый голос:
– Ты всю жизнь мечтала только о деньгах, всю жизнь ты молилась только о золоте. Теперь ты всегда будешь иметь только то, чего так сильно хотела в земной жизни.
Пришло время умереть и женщине с амулетом. Шаман проводил её душу на Гору Предков. Встретили женщину её любимый муж, который умер годом раньше, и её родители, и деды и бабушки, и более дальние родственники, и друзья, и знакомые. Тут же были и её любимые собаки, которые умерли раньше. Они тоже радовались и виляли хвостами. Предки устроили пир в её честь, расспрашивали, как живут их потомки на земле.
И стала женщина жить со своим любимым мужем, как и в земной жизни. Муж ходил на охоту, жена хранила очаг, готовила пищу, и шила одежду. И они очень любили друг друга. Иногда они навещали своих детей на земле, помогали, если была необходимость, и радовались, если у тех было всё хорошо. Так и живут».
 
Александр перечитал сочинение дважды.
– Потрясающе! – сказал он. – И это написала девятиклассница? Отличница, наверно?
– Нет, средненько учится, обычная девочка. Она теперь десятый отучилась. Ну, что, оптимизма прибавилось?
– Если хотя бы половина детей хабуга думают так же, то я верю, что народ возродится.
Александр набрал сочинение на компьютере и распечатал.
– Один экземпляр отнесу своим, а другой, давайте повесим на видном месте, пусть люди читают.
– Замечательно. Я как-то не догадалась.
– У меня идея, – сказал Александр. – Давайте учредим премию за лучшее сочинение о жизни хабуга? А ещё, другую премию за сочинение на языке хабуга. Давайте?
– С первым я согласна, только где взять деньги? Но над этим подумаем. А второе невозможно – азбуку хабуга ещё не придумали.
– Надо сочинить! Надо подключить филологов!
– Ну, если вы так настаиваете, вам и карты в руки. Дерзайте.
– Инициатива наказуема? – пошутил Александр.
– Ну почему? Вы лучше знакомы с учёными, у вас связи. Я это точно не потяну. Но поддержку обещаю. А теперь – работать.

30

После работы Александр зашёл домой, перекусил, взял мешок и лопату.
– Ты куда, Саша? – спросила Зоя.
– Пойду, прогуляюсь.
Он вышел на трассу, почти сразу остановил автобус. За рулем был Василий.
– Подвези до развилки на лесосеку.
– Без проблем, Змей.
На вырубке было тоскливое безмолвие. Он зашёл в уцелевший лесок, отыскал несколько молодых ёлочек, аккуратно выкопал, отнёс на вырубку и посадил между пеньками. Потом сходил ещё раз, потом ещё.
– Расти, новый лес! – сказал Александр, но удовлетворения не получил. Жалкий десяток маленьких зелёных растений не впечатлял на фоне бесконечного голого пространства. Он разозлился, вернулся в лес и снова стал выкапывать ёлочки. Работал, пока не перестал в темноте различать растения. Ткнул лопату с мешком под куст и пошёл домой. Сзади светанули фары, автобус затормозил рядом с Александром.
– Садись, Змей! Повезло тебе сегодня дважды, повезёт и в третий раз. Ты чего такой чумазый? Клад закапывал?
Александр махнул рукой. Говорить не хотелось.
– Есть хороший способ решать свои проблемы, Змей: проговаривай их всем подряд, глядишь, кто-то и поможет.
– Ты не поможешь.
– Откуда ты знаешь? Может, я как раз специалист в твоём вопросе. Ну, что молчишь? Секрет, что ли?
– Да какой секрет, думал молодняком вырубки засадить помаленьку. Весь вечер проковырялся, а толку чуть. Пока ёлочку найдёшь, пока притащишь…
– А чего ты взялся? Платить обещают?
– Не, я сам.
– Просто так, что ли?
– Просто, – Александр снова разозлился. – Просто хочу, чтобы тайга была, а не пеньки!
Василий замолк.
– Ты, это, Змей, не обижайся. Знаешь, я первое лето после зоны в Листвянке кантовался. Питомник лесхозовский там. Платили нехило.
– Что ж ушел?
– Работа – отстой. Упахивался на прополке. Не дело это для мужика. Ну, так вот, они кедры выращивают, потом в лесничества отдают, а те сажают. Там этого молодняка – до горизонта! Знаешь Листвянку-то? От района двенадцать километров всего.
– Не был. Ну, и что толку?
– Давай мотанём завтра? Может, кто знакомый из начальства остался.
– Всё равно деньги платить надо, даром сейчас не дадут, времена не те.
– Пробовать надо. Я завтра свободен, заказов нет. Подскакивай первым автобусом в район. Я Толяну, сменщику скажу, он тебя даром подвезёт. Я тебя ждать буду. Давай, не горюй, найдём тебе кедры. Если не дадут, я подходы знаю, с тылу зайдём, надерём, сколько надо. Всё, приехали, твой поворот. В общем, жду завтра.

– Саша, где ты пропадаешь? Мы уже волнуемся! – обиженно сказала Зоя. – У тебя раньше не было секретов. Ты с кем-то связался? Это твои друзья из тюрьмы? Ты скажи, ты не молчи, пожалуйста, я тебя умоляю.
– Да что ты, Зоя, какие друзья? Я ёлки сажал.
– А почему не сказал? Ты что-то скрываешь.
– Да перестань, мамочка, – сказала Ирка, – ничего папа не скрывает. По нему же видно. Давайте ужинать уже, есть хочется. Онгдо, иди ужинать! – позвала она мужа.
Александр только теперь почувствовал, как проголодался.
– Я завтра в лесхоз поеду, в Листвянку.
– Зачем?
– За кедрами. Говорят, там молодняк выращивают.
– Я с тобой, – сказала Зоя.
– Если хочешь. Устанешь только.
– А что ты задумал, папа? – спросила Ира, кормя с ложечки сидящего у неё на колене сына. – Вот, как мы едим, вот, как едим!
– Хочу вырубки засадить.
– Сам? Ты представляешь, сколько лет ты будешь это делать? Там три бригады механизаторов два года пилили, а ты хочешь один всё это засадить? – сказала Зоя.
– Я смогу. Я хочу это сделать! Зоя, ты лучше сходи завтра в контору, скажи, что я прогуляю.
– Папа, можно же позвонить!
– А, я никак не привыкну.
Он набрал номер.
– Майя Михайловна, можно я завтра прогуляю, по уважительной причине?
– Вы же знаете, что я это не приветствую. Что за причина?
– Скажу, если получится. Дело государственной важности. Да я, может, ещё успею к обеду вернуться.
– Ну, что с вами поделаешь, но чтобы это не стало правилом, договорились?
Александр выключил телефон.
– А я ещё добавки хочу. Что-то аппетит разыгрался, – сказал он.
– Возьми меня, – сказал Онгдо, до этого по обыкновению молчавший.
Александр внимательно посмотрел на зятя.
– Поехали. Первым автобусом. Зоя, у нас денег немного есть? Вдруг платить придется.
Денег было действительно немного. Александр взял половину.
– Заработаем, – сказал он. – Это на дело.

Анатолий, Толян, как назвал его Василий, действительно, не задавая лишних вопросов, довёз Александра и Онгдо до района. Синий грузовичок ждал их на остановке. Василий молча пожал пассажирам руки и надавил на газ. Несмотря на плохонькую грунтовку, доехали действительно быстро. Василий остановил у домика со шлагбаумом. Вывеска извещала, что это и есть управление лесопитомника.
– Посидите, я схожу, – сказал Василий.
– Пойдём уж вместе, – сказал Александр.
Они вошли в тёмный коридор, постучали в одни двери, в другие – везде было заперто. Входная дверь отворилась, вошёл плюгавенький мужичок в грязных сапогах и телогрейке на голое тело.
– Кого ищем? – спросил он.
– Колян, привет, братан! Ты всё ещё здесь кантуешься? Узнал что ли?
– Привет, Васёк! Какими судьбами?
– Да вот, людей за кедрушками привёз. Петрович ещё директорствует?
– Уволился.
– А кто ещё из наших?
– А никого, всё поувольнялись. Здесь, сам знаешь, долго не держатся. Это мне некуда податься, так и прозябаю.
А где теперешний директор?
– На деляне с рабочими, где ему ещё быть. Пошли, покажу.
Они довольно долго пробирались по липкой земле между рядами крошечных кедров, в конце которых маячили фигуры нескольких рабочих.
– Яковлевич, к тебе, – крикнул издалека Колян.
Грузный Яковлевич подошёл, отер ладони о штанины, поздоровался.
– За саженцами? – спросил он.
– Да, – ответил Александр. – Нам бы хоть немного.
– Да хоть сколько. Сто рублей штука. Как рассчитываться будете, по безналу или за наличку?
– Сто рублей! – ужаснулся Александр.
– А что ты хотел, бесплатно?
– Тогда мы не по адресу. Пошли, Василий, – сказал Александр и зашагал в обратном направлении.
– Погоди! – окликнул его Яковлевич. – Обидчивый какой. Ты думаешь, они сами растут? Тут знаешь, сколько труда вложено! Это срубить просто, а вырастить… Мне вон, работягам зарплату платить нечем. Бери по восемьдесят, меньше не могу.
– У меня столько денег нет, – ответил Александр. – Пошли, что зря базар разводить.
– Интересные вы люди, – не унимался директор, – едете за тридевять земель, а без денег. Что украшать-то собираетесь?
– Тайгу, – ответил Александр и пошёл, не оглядываясь, к машине. Он прошёл половину пути, когда услышал позади крики.
– Да подожди ты, Змей! – бежал к нему меж рядков Василий. За ним, скользя, торопился директор.
Александр остановился.
– Чего не сказал, зачем тебе саженцы? Обиделся он, видите ли, – сказал запыхавшийся директор. – Толком же объяснять надо. Товарищ-то твой умнее. Думаешь, мне жалко? Просто все хотят задарма. Сами коттеджи строят, а на ёлочку сотню жалеют. А мне людям платить нечем.
– Ты мне лекцию читать собрался? – начал заводиться Александр.
– Да нет, извини, наболело. Товарищ объяснил, зачем тебе кедры, – он кивнул на Василия, – для такого дела найдётся. Слишком, понимаешь, необычно в наше время, чтобы люди добровольно вырубки озеленяли. Есть у меня старая деляна, переростки, по четыре года уже. Запахивать будем.
– Как запахивать? Зачем?
– Большие. Лесничества не берут, рабочие отказываются с таким посадочным материалом работать.
– Но как же так? Чем больше кедр, тем лучше.
– Они же как, берут десятка два саженцев, идут на свой участок в тайге и сажают. От выработки и зарплата. А таких больше трех-пяти не утащишь, вот и бастуют. Так что ты, это, заезжай вон с той стороны, там деляна с четырёхлетками, увидишь. Бери, сколько надо. На доброе дело не жалко. Я-то на вырубках бывал, навидался.
Александр растерялся от такого поворота событий. Он вытащил из кармана деньги, протянул директору.
– Возьми.
– Нет, так бери. Я же деньги не для себя…
– Рабочим заплатишь, – Александр сунул деньги в руку директору. – А тебе, Яковлевич, спасибо. От тайги спасибо. Много там этих четырёхлеток?
– Тысяч пятнадцать.
– Что?! Столько деревьев запахать?
– А что делать? Где я молодняк сеять буду?
– Ты, Яковлевич, повремени с этим хоть пару недель, ладно? Мы ещё постараемся вывезти.
– Добро. Что ж им погибать, если можно в тайгу вернуть. Думаешь, мне не жалко? Ещё как жалко. Только ты не затягивай, площадей у меня нету, поторопись.
– Постараюсь.
Они втроём набили молодыми кедрами полный кузов. На деляне выгрузили в тени.
– Ну, что, Змей, послезавтра снова поедем? – спросил Василий.
– Чем я с тобой расплачиваться буду?
– Ты уже расплатился, работу мне подкинул. Да и дело хорошее, считай, что я в долю вхожу. Поехали, до деревни подброшу.

Александр ещё застал в конторе Майю Михайловну.
– Вижу по вашему лицу, что задумка удалась. Рассказывайте, – сказала она.
– Удалась! Целый кузов кедров привезли. Сажать будем.
– Ах, вот вы какой! Почему же секретили?
– Я и сам не ожидал. И, представляете, бесплатно. Там ещё много, эти посадим, ещё привезем. Теперь вам придется меня отпустить, чтобы всё это посадить, пока не пропало.
– Вот как? И что же вы сами хотите посадить все деревья, эгоист вы эдакий! Хотите всю благодарность и славу присвоить? Не выйдет. Я завтра всю школу на вырубку приведу с лопатами.
– Майя Михайловна, вы прирожденный организатор. А я-то действительно собирался своими силами. Школьники – это классно!
– Ну, тогда посидите тут ещё часок, на случай звонка из района. А я пойду детей агитировать.

К первому автобусу собралось много народа.
– Здравствуйте, Александр Владимирович! – кричали вооруженные лопатами школьники.
– Доброго Солнца, Забда! – здоровались взрослые.
Александр не ожидал, что с детьми придут родители.
– Вы целую армию привели, Майя Михайловна.
– Я ведь вижу в этом процессе не только посадку деревьев, но и воспитательный процесс, так что, чем больше людей, тем лучше.
Подходили, здоровались учителя. С большинством из них Александр не виделся после тюрьмы. Люди были возбуждённые и веселые. «Как на праздник», – подумал Александр.
Норд, счастливый оттого что его взяли на дело, тут же пометил территорию автобусной остановки и уселся у ног хозяина. Он обнюхивал каждого подходящего и приветствовал хвостом.
Пришёл старый Огбэ со своей женой.
– Огбэ, а ты зачем пришёл? Молодежи, видишь сколько, мы и сами бы справились.
– Я тоже хочу посадить кедр. Умру скоро, а тайга помнить будет.
Василий лихо развернул автобус на «пятаке», подкатил с распахнутыми дверями.
– Карета подана, господа лесники!
Набился полный автобус. Майя Михайловна протянула водителю деньги.
– Тут за всех, Василий Петрович.
– Сегодня катаю бесплатно.
– Прекратите, это ваша работа, – настаивала Майя Михайловна.
– Я в доле, – сказал Василий. – Посадите от моего имени самый большой кедр.
У конторы подобрали Пасхиных.
– Доброе утро всем! Чуть не опоздали, – поздоровался запыхавшийся Пасхин и накинулся на Александра. – Это почему же я о таком важном деле узнаю от соседей? Далеко живёшь, что ли, не мог зайти?
– Извини, Петрович, я думал, детей достаточно будет. Вам-то, зачем спину мучить?
– Ты нас со счетов не сбрасывай, спина тут не причём. Дело, можно сказать, всенародное – тайгу заново растить! Что же мы дома отсиживаться будем?
Василий довёз до самой деляны, к саженцам. Норд первым выпрыгнул из автобуса, стал деловито обнюхивать территорию.
Около саженцев поджидал Борис со своим мотоциклом, в коляске были установлены две молочные фляги. Рядом на пеньке покуривали Олонко и Соло.
Александр поздоровался.
– А бидоны зачем?
– Воду в чём возить?
– Да зачем нам столько воды? Попить можно и к ручью сходить.
– Ну, ты, Саша, садовод-любитель! – подошёл Пасхин. – Саженцы поливать надо!
Пасхин взял руководство в свои руки. Он распределил людей, объяснил, на каком расстоянии и какой глубины капать ямки, как правильно сажать.

Утро было солнечным, с лёгким ветерком. Выкопав пару ямок, Александр скинул куртку, осмотрелся. На большой территории трудились люди. Школьники постарше копали, девочки сажали растения, Пасхин, размахивая руками, давал какие-то указания, Огбэ с женой, согнулись над деревцем, ладонями загребали корни. Отыскал глазами своих. Ирка, Онгдо и Зоя работали вместе. Малыш тоже пытался помогать, Ира что-то ему объясняла. Зоя разогнулась, отогнала комаров, приветливо махнула Александру. На душе было радостно.
Обеденный автобус привёз Сикте. Шаман прибыл в парадном облачении. Он повесил на корягу зачехлённый бубен, снял куртку. Александр подошёл.
– Доброго Солнца, Сикте! Мы уже заканчиваем. Смотри, сколько посадили.
– Солнце вам в помощь! Много посадили, но не это главное. Много людей пришло спасать тайгу – вот что важно! Дети пришли, старые пришли – вот главное. Когда последний раз люди собирались вместе, чтобы делать общее дело? Ты это сделал, ты – Вождь, Забда! Отдохни, дай-ка мне лопату, я тоже дерево посажу.
Саженцы заканчивались. Соло с Олонко разожгли костёр. Майя Михайловна с девочками накрывали импровизированный стол. Соло выставил две бутылки.
– Соло, водку-то зачем? Дети здесь, – сказал Александр.
– Праздник сегодня. Хорошее дело отметить надо.
– Верно говоришь, – сказал подошедший Сикте, – это праздник, когда люди вместе делают доброе дело.
Соло разлил взрослым по глотку, брызнул из своей кружки несколько капель в огонь. Большинство сделали то же самое. Сикте выпил свою порцию, расчехлил бубен, поднялся на широкий, в полтора обхвата пень. Он ударил в бубен, и наступила полная тишина. Только синички переговаривались в кустах, да Норд тихонько поскуливал, выпрашивая то у одного, то у другого бутерброды.
Сикте запел. Обычно высокий, с хрипотцой его голос во время пения становился чистым и мощным. Казалось, сама тайга поёт устами шамана. Он пропел куплет и перевел для русских:
– Я пою:
Стоя на пне,
Который недавно был кедром,
Я смотрю вокруг и удивляюсь,
Где же тайга, где деревья и птицы?
Каким нужно быть глупым,
Чтобы пытаться убить тайгу.
Александр сидел так, что пламя костра проецировалось на фигуру Сикте и казалось, что шаман стоит прямо в огне. Зоя прижалась, прошептала:
– Как святой…
А Сикте продолжал петь:
– Когда у людей нет пищи,
Тайга даёт людям зверя.
Когда у людей нет одежды,
Тайга разрешает взять шкуры.
Когда у семьи нет дома,
Тайга даёт деревья.
Так я спел, – перевел он, и снова колотушка ритмично заходила по шкуре бубна.
– Те, кто измеряет тайгу деньгами,
Убили много деревьев.
Люди сидят у огня, они знают:
Тайгу можно измерить только душой.
Пока люди думают о деревьях,
Они будут счастливы.
Я всё спел. Хороший сегодня день, – он повернулся к посадкам. – Растите деревья на радость зверям и людям!
Люди захлопали. Подошёл Пасхин.
– Спасибо за праздник, Саша.
– Да что ты, Петрович, я же только саженцы привёз.
– Ничего ты не понимаешь, политическое это дело, политическое! – похлопал Пасхин Александра по плечу. – Давай, вези ещё, сажать будем, правильно я говорю? – обернулся он к людям.
Уходя, Александр оглянулся. Маленькие деревца зеленели длинной хвоей на широком пространстве. Но дальше по склонам сопок простиралась пустыня.

31

Теперь Александр и Онгдо через день ездили за саженцами. Успевали сделать за день два рейса. Посадки ширились, и росло удовлетворение от сделанного. Александр подсчитал: за месяц посадили примерно четыре тысячи молодых кедров.
Наступило лето, посадки стали бесполезны, так как в жару саженцы не приживаются. Договорились с директором питомника, что по возможности оставит часть саженцев на осень. Дома скопились дела. Нужно было, наконец, помочь Онгдо достроить дом, нужно было плотно заниматься пчёлами накануне медосбора. Да и Майя Михайловна устала в одиночку решать все вопросы.
– Хорошо, что закончили, – сказала она. – А то я уж хотела приказом отозвать вас с озеленения. Тайга хорошо, но и другие дела делать надо. Садитесь-ка к компьютеру, я вам тут накопила…

Жизнь захватила Александра в свои объятья, и он уже почти не вспоминал тюрьму.
Однажды, в конце рабочего дня в контору ворвался возбуждённый Олонко.
– Забда, Змей вернулся!
– Какой Змей? Говори толком.
– Змей! На Священном Камне лежит! Я сам видел. Мы с Соло на рыбалку ходили, маленько хариуса поймали, на Камень зашли благодарить, а там Змей! Людей звать надо, праздник делать надо!
– Ты Сикте сказал?
– Соло к нему побежал.
– Майя Михайловна, я пойду к шаману, и людей оповещу. Змей вернулся! – сказал Александр.
– Погодите, объясните мне, о чём вы говорите?
– Священный Змей, покровитель народа хабуга снова появился на Священном Камне, – попытался объяснить Александр.
– Я-то думала, что это сказка. Не может этого быть, в наших местах змеи не водятся, я читала, здесь им экосистема не подходит.
– Я своими глазами видел! – доказывал Олонко. – Я ему хариуса отдал. Он принял!
Майя Михайловна с сомнением посмотрела на Олонко.
– Ну, что ж, нет оснований вам не верить. Идите. Я сама пойду на вашего Змея посмотреть.
С раннего утра все, у кого были лодки, занимались перевозкой людей на правый берег. Кажется, у Камня собралось всё село, не было, наверно, только Помазного. Все стояли тихо на удалении от Камня и смотрели, показывая пальцами на Змея, перешёптывались. Люди были одеты в лучшие одежды. Александр удивился, что почти у всех хабуга была национальная одежда. А лица! Он никогда не видел на лицах этих людей такого выражения, смеси удивления, восхищения и священного трепета, будто они стали свидетелями настоящего чуда. Шаман стоял с бубном в почтительном удалении от Камня лицом к людям. Рядом в полном шаманском одеянии, тоже с бубном стояла молодая шаманка. Александр с трудом узнал в ней свою дочь.
– А ей идет, – сказал он Зое.
– Я за нее знаешь, как боялась! – прошептала Зоя. – Она поначалу, как с ума сошла, только и говорила о шамане. То они лечили кого-то, то летали. А теперь вижу, нормально всё. Главное, у них с Онгдо всё хорошо, и ребенка правильно воспитывает.
Шаман ударил в бубен.
– Добрые времена возвратились к нам! Тайга отблагодарила нас за хорошие дела – Змей снова с нами!
Сикте снова ударил в бубен, положил его на землю и направился к Камню. Шаманка последовала за ним, неся на берестяном подносе крупного хариуса. Шаман приблизился к Змею, поклонился, взял рыбу.
– Народ рад тебе, Змей! Прими наш подарок.
Он аккуратно положил хариуса на верхний выступ скалы прямо перед Змеем. Змей не шелохнулся. Все ждали.
– Прими наш подарок, Великий Змей!
Змей поднял голову, ещё выше, сделал движение в сторону рыбы. Затрепетал языком. Шаман повернулся к людям.
– Он принял наш дар! Теперь всё будет хорошо.
Шаманы вернулись на место у заранее сложенного костра. Сикте достал из сумы дощечку, приспособил крутящий механизм. Шаманка начала стучать в бубен сначала медленно, размеренно, потом всё быстрее и быстрее. Сикте вращал сверло в дощечке, увеличивая скорость в соответствии с музыкой бубна. Люди стояли, затаив дыхание. Наконец, стал заметен дымок, больше, больше. Шаман отбросил сверло, прильнул к дощечке, раздувая огонёк. Шаманка била в бубен неистово, удары почти сливались в один вибрирующий звук, и вдруг она ударила один раз изо всей силы, и в полной тишине вырвался общий вздох – пламя вспыхнуло! Сикте поднёс огонь к дровам, они занялись ярко, почти все сразу. Он торжествующе поднял руки к небу, затем взял свой бубен. И началась пляска Змея. Александр никогда ничего подобного не видел. Наверное, не видели и остальные присутствующие. Под убыстряющиеся удары двух бубнов оба шамана извивались, подобно змеям. Откуда такая пластичность у старика? А шаманка – действительно змея! В финале танца обе змеи свились в подобие страстной спирали, и зрителям стало ясно, что род Змея продлится.
Бубны смолкли. Было заметно, что Сикте устал. Он продолжительное время молча смотрел на односельчан, потом сказал:
– Люди! Три поколения хабуга ждали, когда вернётся Змей, и он пришёл! Благодарите же его, приносите свои подарки!
Возникло шевеление, но никто не тронулся с места, все смотрели на Александра. Ему уступали право первому после шамана принести жертву. Конечно, он готовился, весь вечер думал, что может понравиться Змею больше всего. Даже хотел попытаться поймать живую мышь. Но в итоге остановился на дорогой реликвии из прошлой жизни. А теперь, под взглядами сотни глаз смутился, возникло непередаваемое волнение, и он никак не мог решиться сделать первый шаг.
Наконец он взял себя в руки, подошел к Камню, положил перед Змеем тот самый каменный нож из прошлой жизни, опустился на колено. Он говорил долго и страстно. Воспоминания последних лет нахлынули на него, перед мысленным взором проявились картины всех происшествий, связанных с прошлой жизнью, с тюрьмой, с борьбой против рубок тайги. Он говорил шёпотом, люди не слышали его, но с волнением и пониманием наблюдали за его действиями. Змей, сначала спокойно возлежавший на Камне, поднял голову, и казалось, слушал взволнованный шёпот, а затем, будто загипнотизированный, подполз к краю Камня и уставился на Александра. Такого никто не ожидал. Восхищенный ропот пробежал меж людьми. Александр поднялся, поклонился, вернулся на своё место. К нему бросились поздравлять, хлопали по плечу, говорили слова, но он не слышал. Он всё еще был под впечатлением событий, пролетевших за минуту перед глазами. Не то, чтобы он был удивлён их количеством, он осознал смысл этих событий.
К Камню пошли старики. Первым подошёл Огбэ. Он возложил на выступ камня свой лук, украшенный удивительной резьбой, с натянутой в боевое положение тетивой, рядом три стрелы с красным оперением из орлиных перьев. Грузно опустился на колено. Александру стало жаль произведения искусства – этому луку место в Эрмитаже. Но для Огбэ уважить Змея было важнее всего остального.
После стариков стали подходить пожилые женщины, первая – уважаемая всеми Золомпо. Она преподнесла Змею необычайной красоты блюдо из бересты с какими-то дарами.
Церемония продолжалась долго. Александра удивило, с каким пониманием отнеслись к коленопреклонению молодые. Даже школьники несли свои приношения, в числе которых были и изделия, сделанные под руководством Золомпо и Огбэ. Камень оброс подарками, как новогодняя ёлка. Когда-то Александр видел подобное жертвоприношение в документальном фильме, кажется, про одну из азиатских стран. Но он не мог и представить, что современные люди в России, среди которых был и он сам, могли бы делать то же самое. Понятно, что его мировоззрение изменилось, но у большинства односельчан оно, оказывается, таковым было всегда.
Змей принял подношения у всех.
Расходились поздно, в темноте. Александр подошёл к Сикте.
– Посмотри, Сикте, как радуются люди! Наверно, действительно, чёрная полоса для нашего села закончилась.
– Умно придумано, что плохое и хорошее чередуются. Люди перестают замечать, что они счастливы, когда хорошее время слишком затягивается. Очень важный сегодня день, Забда, и я думаю, что самое время мне отправляться к предкам.
– Что ты, Сикте, тебе ещё жить и жить…
– Не надо лукавить, вождь, я свое время пережил с лихвой. Просто я не имел права умирать. Теперь я дождался всего, чего должен был дождаться: к хабуга вернулся вождь, теперь вернулся Змей, мне замена нашлась достойная – твоя дочь, Смотрящая в Душу. Теперь мне нет смысла жить дальше, вы всё сделаете сами.
Александр молчал, не зная, что сказать.
– Я уже хочу к предкам, Забда. В смерти нет ничего плохого, если прожил жизнь правильно. А вам ещё жить и бороться, и желаю тебе прожить отмеренное достойно. Честно говоря, я не ожидал возвращения Змея, – Сикте искоса глянул в глаза Александру.
«Неужели он знает, что полоза привез я?» – подумал Александр, а вслух спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Ты Вождь, Забда! Ты выиграл время. Может быть одно-два поколения хабуга ещё будут чтить законы предков. Но зараза цивилизации уже поразила наш народ, она уже сидит в душах и, в конце концов, убьёт их. Торговля отнимет у хабуга тайгу и даст взамен красивые безделушки. Но пока мы живы, мы должны отстаивать своё прошлое, – Сикте положил руку на плечо Александра, слегка сжал пальцы. – Добрых снов, вождь! Я позову тебя попрощаться.

32

Качали мёд. В этом году липа цвела обильно, обещанные синоптиками осадки прошли стороной, и взяток был богатым. Александр доставал из открытого улья тяжёлые медовые рамки, стряхивал пчёл, ставил рамки в специальный ящик-разноску. Онгдо относил ящик к веранде, ещё раз сметал утиным крылом оставшихся пчёл и передавал рамки Ире в приоткрытую дверь. Ира срезала разогретым в кипятке длинным ножом печатные восковые крышечки с медовых ячеек, ставила рамки в медогонку. Зоя крутила центрифугу, периодически сливала мёд в молочную флягу, занятую по этому случаю у Пасхиных. Было жарко. Пчёлы, возбуждённые варварским разорением родового гнезда, гудели вокруг Александра чёрной тучей. Пальцы уже не чувствовали укусов и плохо держали рамки.
– Бог в помощь! Кажется, я вовремя.
Александр оглянулся. У дома стоял Гамоха в своём коричневом костюме, шляпе и сандалиях, с небольшим старомодным чемоданчиком в руке.
– Пётр Иванович! Быстро в дом! А то мы вас через пять минут узнавать перестанем. Идите, идите, потом поговорим, там Зоя с Ирой.
Философ без раздумий шмыгнул на веранду.
Бросать начатое из-за прибытия гостя было нельзя, и как Александр ни спешил, а провозился ещё часа полтора. Наконец, он закончил и стороной пробрался к веранде.
– Вот теперь здравствуйте, Пётр Иванович! Как вы неожиданно. Что ж не позвонили?
– А вот так, решил, махнул на всё рукой и поехал. И хорошо! И хорошо, знаете ли, зато я увидел, как качают мёд! Представляете, прожил жизнь, а ни разу не видел столько мёда! Это же счастье, это же какое счастье самому качать мёд! Зоя Николаевна доверила мне покрутить, – говоря, Гамоха облизывал запястье. – И какой вкусный! Я ничего подобного не пробовал!
– Приезжайте снова в сентябре, аралиевый качать будем, тот, говорят, ещё вкуснее.
– Может, мне стоит просто остаться у вас до осени, чем ездить туда-сюда? – хитро улыбнулся Гамоха.
– Оставайтесь, конечно, Пётр Иванович! – сказала Зоя.
– Я вам свой чердак уступлю, – поддержала Ирка. – Там знаете, как классно!
– А вот уговорите, так и останусь.
– Что же мы тут стоим, – спохватилась Зоя, – пойдёмте в дом, там прохладно. Ой, Саша, какие у тебя руки! Давай я тебе компресс сделаю, меня Борис научил.
– Ладно, Зоя, пройдёт. Давай лучше что-нибудь съедим, живот к спине прирос.
Зоя достала из холодильника котлеты, быстро порезала зелень, поставила на плитку чайник.
– Ага! Я всё-таки не всё забываю! – воскликнул Гамоха. – Я же чай привёз, ваш любимый.
– Вот за это спасибо, Пётр Иванович, – сказал Александр. – Тут ведь даже в районе нормального чая нет.
– Как вкусно-то, как вкусно! – приговаривал Гамоха, поедая укроп пучками. – В городе на мою философскую зарплату зелень только вприглядку.
– Ешьте, не стесняйтесь, всё своё, – сказала Зоя, – кончится, недолго на грядку сходить.
– Вы не представляете, как это хорошо, когда всё своё, – продолжал нахваливать Гамоха.
– Да уж представляем, не успели ещё привыкнуть. Не так давно мы из города, – сказал Александр. – И что интересно, ни разу не пожалели.
– Да, вы молодцы, вы сами себе всё это сотворили. Но, знаете ли, не каждый решится вот так радикально поменять жизнь. Вспомнилось, Конфуций сказал: каждый человек входит в рай через сад, который он сам построил себе на земле. Это про вас.
– Хватит уже нас расхваливать, Пётр Иванович, даже неудобно. Расскажите, что там в городе, – сказал Александр.
– Да всё там, как прежде. Дома строятся, магазины новые открываются, цены растут. Что там изменится? Главное, не меняются стремления людей, отсюда и неизменность мира.
– О Наумове что-нибудь слышали?
– Алексей в этом году подался куда-то на север края, говорит, интересное поселение нашли, раскапывать будут.
– А дымовские раскопки забросил?
– Денег не нашёл, сожалеет, но отказался пока от этого проекта.
– Ну, и слава Богу, – сказал Александр.
К чаю Зоя налила глубокую вазу свежего мёда, подала ложки.
– Потрясающе! – восхищался Гамоха.– Мёд ложками! Я только в старых книгах читал о таком. Однако я насытился, даже через чур. Надо бы прогуляться, а то в сон клонит.
– А вы прилягте, – предложила Зоя. – Мы дверь закроем, мешать не будем.
– Неудобно, знаете ли…
– Что ж неудобного? Отдохните. А мы пока на веранде приберём, а то пчелы налетят.
– Давайте я вас на чердак отведу, – сказала Ира.
– Ну что ты, Ир, гостя на чердак? Что у нас места мало? – возмутилась Зоя.
– А знаете, я хочу, – сказал Гамоха. – Это же романтика! Ведите меня, милая леди.

С чердака Гамоха спустился лишь под вечер.
– Это восторг, это непередаваемое блаженство! Кажется, я никогда так вкусно не спал. И спал бы до утра, а проснулся потому, что приснился мне Иван Николаевич Сапрыкин. Он же меня просил передать вам важную весть, а я забыл напрочь! Пришлось ему во сне мне напоминать, – сконфуженно улыбнулся философ.
– Что за известие?
– К вам едет ревизор. То есть, полпред президента приезжает в край, и Сапрыкин со товарищи планируют пригласить его в ваше село, чтобы на месте пояснить ему необходимость решения о статусе народа хабуга.
– Когда? Когда он приезжает? – взволновался Александр.
– Через десять дней, теперь уже через девять. Но, видимо, прежде он пробудет несколько дней в городе, а уж потом к вам. Так что готовьтесь.
– Эх, ну что ж вы раньше-то… Рабочий день давно закончился. Придется идти к Майе Михайловне домой.

Майя Михайловна выслушала Александра без эмоций.
– Ну что вы так взволновались? Полпред не прокурор, – улыбнулась она. – Давайте подготовим каждый свои предложения, а утром встретимся на работе и спланируем наши действия. Времени у нас достаточно, ведь не будем же мы строить «потёмкинские деревни», покажем всё, как есть. Чай будете?
– Нет, спасибо, меня дома ждут.   

Вечером сидели все вместе у костра на берегу реки. Розовые закатные облака отражались в быстрой воде и в отражении казались ярче, чем на небе.
– Какая первозданная чистота! – восхищался Гамоха, прихлебывая чай. – Здесь и мысли становятся чище.
 – Да, тут всё воспринимается иначе, чем в городе, – сказал Александр. – Кстати, Пётр Иванович, вы переделали свою теорию для Сапрыкина, помните, вы обещали, когда праздновали моё освобождение?
– Знаете ли, я хотел, чтобы вы спросили меня об этом! Наверное, всё-таки, телепатия существует. Нет, я не стал ничего публиковать, и для Сапрыкина ничего не сделал.
– Но почему? Ведь это нужно, это полезно, и это результат вашего труда, в конце концов!
– Мне кажется, я постиг главное, и оно делает бесполезным предыдущее. Я понял! И представьте, это пришло совершенно неожиданно. Я шёл парком. Но, впрочем, какой это парк, так, остатки леса среди домов: окурки, мусор… но там даже белки бывают. Но, неважно. Внимание привлёк воробьиный гвалт. Оказывается, птенец выпал из гнезда, а кошка это, конечно, заметила, мигом поймала этого беднягу и сожрала на глазах родителей и прочей воробьиной публики. Но, что меня поразило, воробьи шумели, пока была возможность спасти детёныша. Но, как только кошка его прикончила, они умолкли и разлетелись. Понятно, что у них другие птенцы, которые требуют ухода и корма, но никакой видимой скорби, никаких стенаний в нашем понимании. Помочь нельзя и они это вычеркнули из сознания. Всё, надо жить дальше. И вот тут, вот тут меня осенило, в этот миг всё уложилось в голове, я понял элементарные азы религии. Верной религии. Конечно, воробьи тут не причем. Горы прочитанной литературы, годы размышлений – и враз всё уложилось, всё стало просто и понятно.
– Но в чём же суть, Пётр Иванович?
– Боюсь, я вас разочарую, и боюсь, что эта истина вам известна, раз вы принадлежите к народу с остатками первобытных знаний. Суть того, что я понял вот в чём. Верная религия есть законы Природы. Все животные, все растения исповедуют эту религию, и человек ничего не открыл. Он знал все законы еще до того, как стал их понимать. Всё существует в едином комплексе на едином пространстве – эдакое большое общежитие, где все имеют равные права. Всем тесно, все конкурируют, но каждый имеет право на жизнь. Каждый питается тем, что ему предназначено. И неверно разделение на хищников и нехищников. Травоядные тоже губят жизнь растений. И никто ни на кого не в обиде – таковы правила. Главное – съедать столько, сколько необходимо для жизни и не более. Миллионы лет миллионы видов живут по этому закону. И лишь человек нарушил его и позволил себе брать больше, чем необходимо. Истоки в изобретении земледелия. Конечно, люди придумали это не от хорошей жизни, в период глобального экологического кризиса. Чтобы выжить, люди нарушили основные табу, они стали сводить множество «ненужных» растений, чтобы посадить нужные. Ненужные растения стали врагами – так человек перестал жить в Природе и стал с ней бороться. Впоследствии, когда земледелие привело к излишкам, люди не смогли от них отказаться, и в своё оправдание стали выдумывать всякие философские системы, религии. Дальше всё известно – дальше только изощренное враньё в своё оправдание.
– Но, погодите, в религиях всё же есть замечательные мысли, нравственные законы, взять хоть те же заповеди Христа…
– А куда бы они делись, позвольте спросить? Куда бы они делись, если нужно было вовлечь в религию людей, которые ещё жили природными законами? Чтобы сотворить хорошую ложь, знаете ли, нужно добавить в неё немного правды, тогда её потребляют с удовольствием, да ещё благодарят, что им «открыли глаза». Людям даже необходима такая ложь, потому что живём мы в ложном, искусственном мире. Ведь посмотрите, современное общество строится на принципах организма: люди или коллективы выполняют строго определенную функцию, как органы. Может, я не совсем удачно привёл сравнение, но вы меня поняли. Это, кстати, замечательный способ организации, он даёт высокую производительность, удобство в управлении. Но при этом самостоятельные в прошлом организмы – человеки – становятся зависимыми узкоспециализированными частями целого и вследствие этого уже не могут жить вне системы. Они выполняют только свою функцию, а другие их снабжают и за ними убирают.
Соответственно меняется мировоззрение. Человек, живущий в природе, выстраивает отношения с окружающей средой на принципе «не навреди другому организму, а то он навредит тебе». Для человека системы, который сам является лишь «органом», неважно, что там происходит вне организма, ему важно лишь хорошо выполнить свои функции и поддержать хорошие отношения с другими «органами», чтобы его накормили и обслужили. Для такого человека всё, что за пределами его сообщества – враждебно. Соответственно, его мировоззрение, весь его мир внутри социума, боги – внутри социума и похожи на его начальников. А всё, что за пределами, предназначено лишь для того, чтобы брать оттуда ресурсы и туда же выбрасывать отходы. Вы думаете, его волнует загрязнение окружающей среды? Да ему наплевать на эту среду, главное, чтобы в его мирке всё было в порядке. Извините, я не слишком эмоционально? Увлекаюсь, знаете ли. Так вот вам портрет современного человека и современных религий.
– Это какой-то реквием человечеству, – сказала Зоя.
– Что имеем… Главное – нет выхода, это невозможно исправить, поскольку все люди стали частичками, клетками государств, и они сами не хотят отделяться от организма, поскольку не способны жить отдельно. Грядёт глобализация, которая сделает всё человечество единым монстром, пожирающим Землю. Но на наш век ещё хватит…
– Итог вашего повествования ужасен, Пётр Иванович. Вы, наверное, уже опубликовали это?
– Нет, нет, мой дорогой Александр Владимирович, не опубликовал, и, знаете ли, не буду.
– Но почему? Вы потратили столько времени, вы сконцентрировали свои выводы, и не опубликовали?
– Нет. Не хочу. И не потому, что меня тут же заклюют, если не оплюют коллеги. Нет, мне теперь всё равно. Дело в том, что это бесполезно.
– Но ведь многие могут понять это и принять. Это может изменить мировоззрение человечества.
– Не стройте иллюзий, вспомните Христа. Из этого либо сделают очередной культ, либо извратят до неузнаваемости. А всего-то нужно просто жить по правилам природы. Этого никто не примет, одиночки не в счет, они мир не изменят.
– Так, значит, вы потратили годы впустую?
– Отнюдь, я понял истину для себя, и этого довольно. И знаете, о чем я подумываю? Теперь я помышляю перебраться поближе к природе и жить своим трудом в согласии с собственными принципами. Не хочу ни с кем бороться и никому ничего доказывать. Хочу просто жить. А что, пенсия у меня есть, научусь необходимым навыкам, козу заведу, – в глазах философа мечтательно сверкнули озорные искорки. –  Ведь живут же люди, и я смогу. Собственно, я и приехал с тайной мечтой присмотреть здесь небольшое жилище.
– Ура, ура! – закричала Ирка. – Это же классно! Будете в школе у нас работать.
– Думаете, меня возьмут? – улыбнулся Гамоха.
– Возьмут, вот увидите!

33

Ровно в девять утра Александр вошёл в администрацию. В кабинете с Майей Михайловной сидел Пасхин.
– Доброе утро, Александр Владимирович, присоединяйтесь, мы с Анатолием Петровичем обсуждаем план действий по встрече полпреда президента.
– И как вы умудряетесь всегда приходить раньше меня? – сказал Александр. – А Петрович действительно кстати, опыт не пропьёшь, – пошутил он.
– Давай, садись, балагур, – ответил Пасхин. – Дело-то серьёзное, обсудить с толком надо. У тебя имеются мысли по поводу?
– Да, я думал ночью. Считаю, первым делом надо оповестить районную администрацию. Они, хоть и сволочи, но в этом случае должны помочь, чтобы им же не нагорело от начальства.
– Ночами спать надо, Саша, – сказал Пасхин. – Все мудрые мысли утром приходят. Так вот, я считаю, что район ничего не должен знать. Причин две. Если полпред посчитает нужным, он сам их известит, а то может он с проверкой, а мы «прогнулись». И второе, свои проблемы надо решать самим, чтобы потом не быть обязанными вышестоящему начальству, а случись вдруг выявят у нас какие-то заслуги, чтобы не делиться с непричастными. Как вы на такой вариант смотрите, Майя Михайловна?
– Я согласна с вами, Анатолий Петрович. Более того, я думаю, до поры и жители не должны знать о приезде высокого гостя. Зачем ажиотаж? Поговорим с ключевыми людьми, пусть подготовятся морально. Остальным объявим в день приезда.
– По своему опыту знаю, без подготовки люди ведут себя искреннее и эмоциональнее, – сказал Пасхин.
– Так что делать-то будем? – спросил Александр.
– В мою бытность такие большие гости нашу деревню не жаловали, но поменьше бывали, – сказал Пасхин. – Я, обычно, ограничивался наведением порядка на улицах, а в советское время ещё запрещал продажу спиртного. Сейчас другие времена, смотрите сами.
– Вы правы, Анатолий Петрович, пожалуй, мы тоже начнём с порядка. Вы, Александр Владимирович, прямо сейчас пройдите по селу, посмотрите, где что плохо лежит, у кого непорядок. Сразу распорядитесь произвести уборку.
– К Помазному в магазин загляни. Я вчера мимо проходил, там у него вокруг бутылки, окурки, заплевано всё, – подсказал Пасхин.
– Хорошо, я скажу продавщице.
– Он сам теперь продавщица, – сказал Пасхин, –  на днях последняя ушла от него.
– Что так? – спросила Майя Михайловна.
– Так ведь не платит. С чего ему платить? Вы же ему всю малину перебили с доставкой по заявкам. Хороший мужик, кстати, этот Василий, мы тоже его услугами пользуемся, всё четко доставляет, по списку и в срок. И дешевле получается, чем у Помазного, да и качество хорошее. Старается человек. А Помазный только за счет алкашей и выживает.
– Надо бы придумать, как Василия поощрить, – сказал Александр.
– Подумаем. А сейчас идите на обход территории, – сказала Майя Михайловна.
– Ты записную книжку возьми, и всё на карандаш, – сказал Пасхин.
– Я так запомню.
– Не для памяти, а для солидности. Люди на запись по-иному реагируют. Это тоже из личного опыта.
– Может, Сикте сказать о полпреде? – спросил Александр.
– Да, ему нужно, он величина, – согласился Пасхин. – Заодно совета спроси.
– А я сегодня же поговорю с директором школы, – сказала Майя Михайловна.

Александр пошёл по улице, придирчиво осматривая дворы и обочины, и к своему удивлению обнаружил множество недостатков, которые раньше привычно не замечал. У одного завалился забор, у другого перед воротами мусор, кювет у дороги пестрел сигаретными пачками и пивными банками. «Надо проводить субботник», – подумал Александр. Вдоль забора бабушки Золомпо в рост человека стояла полынь. Зашёл. Золомпо возилась на грядках.
– Доброй охоты, Забда! – поздоровалась Золомпо.
– Солнце вам в помощь. Как живёте?
– А хорошо живу, радуюсь. Пойдём чай пить, давно ты ко мне не захаживал.
– Спасибо, некогда. Скажите, у вас коса есть?
– Коса есть. В сарае висит. Я-то сама уже с ней не управляюсь, видишь, позарастало всё.
Александр достал рассохшуюся косу, подбил клин, направил лезвие и принялся косить. Жёсткие стебли в палец толщиной поддавались трудно, но работалось с азартом. Прокосив до границы с соседним участком, оглянулся – красиво! Сосед перегнулся через забор, поздоровался.
– Помогаешь?
– Ты же не догадался. Давай-ка, почисть у своего забора, а то у нас не улица, а пустырь какой-то, – сказал Александр.
– А чего ты там пишешь?
– Тебя записываю, завтра проверю.
– Да ладно, я и так выкошу. Времени всё нет, сам давно собирался.
– Пойдём в дом, Забда, – позвала Золомпо.
– Некогда мне, дел ещё много.
– Пойдём, пойдём, я тебе покажу что-то.
В низкой полутемной комнате было чисто и уютно. Бабушка достала из шкафа широкий лист бересты размером в полстола, подала Александру.
– На-ка, посмотри, что я сделала.
На бересте, где резьбой, где аппликацией, была выполнена картина. Это была даже не картина, а целое батальное полотно. Верхнюю левую часть занимали сопки, покрытые тайгой, между ними текла река, на берегу которой стояло село, над всем этим сияло солнце. В нижней правой части между пеньками бежали человечки с топорами, некоторые из них рубили чахлые ёлочки, человечков было много, и все они двигались в сторону села. Обе части разделял своим телом Змей. Он лежал на границе жизни и смерти, повернув голову в сторону врага, как бы защищал село и тайгу от нашествия.
– Нравится?
– Это же наше село! Как точно и динамично! Вы настоящая художница.
– Это я тебе сделала.
– Правда? Спасибо. Можно я эту картину в администрации повешу? Пусть все смотрят.
– Твоя, где хочешь, там и вешай.
– Пусть у вас полежит, я на обратном пути заберу.

Он пошёл дальше, отмечая в блокноте, что нужно сделать. У ворот Анохиных грудой лежали брёвна. Зашел, постучал.
– Здорово, Забда, проходи, гостем будешь, – распахнул двери Григорий.
– Да я не в гости, я по делу. Чего это у тебя брёвна как попало валяются? Убрать надо.
– Да как я их уберу? Тяжёлые, да и места во дворе нет, а пила с осени сломалась.
– Ну, знаешь, это не причина. Один что ли в селе живешь? Приходи вечером, я тебе свою фирменную дам, режет, как зверь. Придешь?
– Спасибо, выручил. А то у меня уже дрова кончаются, а на новую пилу деньжат не хватает. Приду вечерком. А за порядок не беспокойся, порядок мы и сами любим.
По асфальту шлось легко. Александр про себя удивлялся, разглядывая приусадебные участки: «Вроде рядом люди всю жизнь живут, и достаток одинаковый, но у одних цветочки в палисадниках, а у других чёрт ногу сломит, и от чего это зависит непонятно».
В самом конце улицы дома стояли реже. Недалеко от дома Сикте на заросшем пустыре у дороги стоял контейнер, в котором и располагался единственный в селе магазин Помазного. Сам хозяин сидел на ящике у входа.
– Здравствуйте!
– Здорово, если не шутишь, – ответил нехотя Помазный. – Неуж за покупками пожаловал? Вы же теперь гордые, в магазины не ходите, вам на дом привозят.
– Ты тоже водку на дом доставляешь.
– Это не твоего ума дело. Свобода предпринимательства.
– Ну, так не обижайся на конкуренцию. Сам не хотел хорошие продукты возить.
– Ладно, ты брать чего будешь, или вали с моей территории.
– Не зарывайся, я здесь, как представитель власти, с проверкой, – Александр достал блокнот. – Ты чего так загадился? Смотри, что вокруг магазина творится. Убрать надо.
– Я что ли бросаю? Кто сорит, тот пусть и убирает, у меня в штате уборщицы нету.
– Короче, Помазный, либо завтра будет здесь образцовый порядок, либо выпишу тебе штраф.
– Чего? Начальником заделался после зоны, права будешь мне качать?
– Ты мне про мое прошлое не напоминай, а то я с тобой по понятиям разберусь.
– Да пошёл ты, у меня всё по закону, и отчитываюсь я не перед тобой, а ты для меня никто.
– Палёнкой народ по закону травишь?
– Завидуешь? Все вы мне завидуете, потому и гнобите мою фамилию. Не твоё это дело, не хотели бы, не пили. А штраф твой мне до фени, бери метелку, да убирай, если надо.
Как хотелось размазать эту морду об асфальт!
– Хорошо, я завтра приду проверять, и буду приходить ежедневно, и каждый день буду выписывать штраф. Поправим за твой счёт бюджет села, – сдержанно сказал Александр и, не оглядываясь, пошёл к Сикте.
– Сикте, к нам приезжает полпред президента, – выпалил он, едва поздоровавшись. – Только это пока секретные сведения, ты никому не говори. Я к тебе посоветоваться. Мы решили улицу и дворы убрать, школа что-то подготовит. Скажи, что ещё сделать?
– Садись, чай пить будем.
– Ну, давай чай, – нехотя согласился Александр. – Только мне некогда. Подскажи, Сикте, как правильно поступить, чтобы хабуга понравились полпреду?
– Пустые хлопоты, – сказал Сикте, наливая чай.
– Да как пустые? Полпред может посодействовать, чтобы изменили статус хабуга. Народ станет самостоятельным. В краевой думе целый комитет на эту тему работает. Вот теперь всё и может решиться.
– Ты считаешь, что важная бумага может дать народу самостоятельность?
– Конечно! Будет соответствующий указ, и мы станем самостоятельным народом, в рамках государства, конечно.
– По-твоему, когда мальчишке выдают паспорт, он становится мужчиной? Пустое всё это.
– Но это юридический статус, он даёт права.
– Самостоятельность внутри народа, она либо есть, либо её нет, и тогда никакие статусы не помогут. Народ – как человек. У тебя отняли паспорт и посадили в тюрьму, ты перестал быть мужчиной?
– Так ты считаешь, что хабуга не нужно юридическое признание?
Сикте рассмеялся.
– Не было народа, совсем не было, президент подпишет, и появится народ, будет называться хабуга. Все признают, гордиться будем! Не ты ли мне доказывал, что наш народ существует уже три тысячи лет? Как же они жили без документов?
– По-твоему, полпреда встречать не нужно?
– Нужно. Высокий гость. Но надо это делать, как мужчина встречает в своем доме мужчину, без заискивания, с достоинством. И просить у него ничего не надо. Посчитает нужным, сам даст.
«Не верь, не бойся, не проси, – промелькнули в голове наставления Даната, – особенно, никогда ничего не проси».

В администрации Майя Михайловна сидела за компьютером.
– Осваиваете? – улыбнулся Александр.
– А что делать, если вы постоянно отсутствуете?
– Давайте, я сделаю.
– Нет, нет, я сама. Действительно, пора учиться. Расскажите, каковы результаты вашей инспекции.
Александр рассказал.
– Так, с Помазным правильно поступили, будем штрафовать. Я сама завтра сделаю ему визит с извещением о штрафе. Субботник – хорошо, нужно возрождать добрые традиции. В эту субботу и проведём.
– А вот, смотрите, бабушка Золомпо подарила, – он показал картину.
– Здорово, талантливо. Это по тому мифу? Давайте её повесим здесь, в кабинете?
– Для этого и принёс, – Александр примерил картину к стене между окнами.
– Замечательно, здесь и вешайте. И ещё вот что, найдите время, желательно в выходные, приведите в порядок школьный музей. И вообще, никто вас от этой обязанности не освобождал. Так что действуйте, может, и полпреда туда пригласим, пусть посмотрит на нашу историю.

В тот же вечер Александр взял ключи от школьных мастерских и пошёл в музей. Все было почти так же, как он оставил перед арестом. В витринах лежали запыленные реликвии прошлых лет, поделки школьников. Теперь Александр видел музей по-другому, он знал, что нужно переделать, чтобы в первую очередь показать историю хабуга. «Надо бы сфотографировать старейших жителей села: Золомпо, Огбэ, Сикте конечно, портреты здесь на стены развесить». Но прежде нужно было навести порядок, хотя бы потолок побелить и окна покрасить. Этим он и занялся.
Субботник, руководить которым взялся Пасхин, удался. За полдня улицу стало не узнать. К удивлению Александра, у магазина Помазного тоже было чисто, даже штраф не понадобился.

34

В воскресенье с утра Александр красил в музее окна. Старая краска на рамах отслоилась, пришлось её соскабливать. Дело двигалось медленно, но он решил сегодня непременно закончить.
– Александр Владимирович, Александр Владимирович! – в комнату ворвался запыхавшийся мальчишка, чуть не опрокинув краску.
– Осторожнее ты, смотри под ноги. Что ты, как на пожар?
– Вас Сикте зовёт, срочно!
– Что там случилось, ты можешь толком сказать?
– Помирает он.
– Как помирает?!
– Сказал, срочно, а то помру, не попрощаюсь. А я вас искал-искал, еле нашёл.
Александр упустил кисть на подоконник, схватил тряпку, стал вытирать руки, потом бросил и побежал.
В доме у Сикте уже было несколько человек, в основном старики-хабуга, у дверей переминался с сигаретой Пасхин, у стола сидела Золомпо. Сикте лежал на кровати вытянувшись, ещё боле стройный, чем обычно, лицо его было спокойным, с безмятежным выражением спящего. Он не дышал.
– Не успел? – спросил Александр.
– Все вы не успели, вас бы за смертью посылать, – пробурчал Огбэ.
– А я сфотографировать его хотел – сказал некстати Александр, – для музея.
Все молчали. Александр попросил сигарету, сунул в рот, но опомнился, прикуривать не стал. Молчание затянулось.
– Хоронить будем по-нашему, как положено, на третий день – сказал Огбэ. – Петрович, ты оформи бумаги, которые власти требуют, чтобы без вскрытия. Ты, Забда, дочь зови, пусть сюда идёт, прямо сейчас.
Александр поплелся домой. Теперь спешить было некуда.

Зоя заплакала навзрыд. Ира молча собрала свои вещи, сказала: «До похорон не ждите», и ушла. Наступило какое-то безвременье, когда ни за что не можешь взяться и вместе с тем не знаешь, чем себя занять.
Утром пришли Соло с Олонко.
– Бери пилу, пойдём, поможешь.
– Куда?
– Последний дом для Сикте будем строить.
Борис подвёз всех троих почти до самого места. Соло уверенно повёл в старый кедровник, на самый мыс над рекой.
– Здесь будем строить.
– Почему именно здесь? – спросил Александр, хотя место ему нравилось.
– Огбэ так сказал. Его Сикте сам сюда приводил, это место указал. Здесь будем строить.
Александр выполнял подсобные работы, в основном пилил молодые деревья и резал их на бревна. Прежде чем валить каждое дерево, Соло и Олонко тщательно выбирали, осматривали, затем лично с этим деревом «договаривались», а уж затем давали «добро» Александру. На «договоры» уходила уйма времени, но Александр знал, что так положено и не удивлялся. Борис тоже не выказывал неодобрения, он по своему обыкновению молчал. Когда заготовка брёвен была закончена, работа пошла споро. Александр удивлялся ловкости, с которой орудовали топорами его напарники. Несмотря на то, что строительство велось на глаз, даже без рулетки, сруб получался довольно ровный и аккуратный. К концу второго дня они подвели его под крышу, настелили стропила. Соло с Олонко ловко нарезали широких листов бересты, покрыли половину крыши. Внутри домика устроили подставки для гроба. Часть стены разобрали, бревна сложили в стороне. Под конец убрали щепу, соорудили кострище и сложили в нём дрова.
– Всё, однако, – сказал Соло. – Как думаешь, Забда, понравится дом шаману?
– Ему, наверно, теперь всё равно.
– Не скажи. Он всё видит. У дочери потом спросишь, он ей обязательно скажет.
– Главное, место хорошее, – сказал Борис. – Он реку любил. И тайгу. Отсюда всё видно.
Утром всё село собралось у дома Сикте. Русские были одеты по обычаю в чёрное, хабуга же наоборот, были в праздничной национальной одежде. Александр надел костюм вождя. Все ждали, тихонько переговариваясь. Наконец, на крыльцо вышла шаманка. Ирку было не узнать. Шаманский костюм, увешанный множеством побрякушек и ленточек, висел на исхудавшем теле, из-под причудливой шапки, закрывающей половину раскрашенного лица, смотрели почти безумные глаза.
– Что она с собой делает! – прошептала Зоя.
Шаманка оглядела толпу, ударила в бубен.
– Шаман Сикте готов идти последней тропой.
– Пойдём, Забда, – толкнул его в бок Огбэ.
Несколько человек вошли в дом. Сикте, строгий и спокойный, одетый в свой шаманский костюм, лежал в гробу. Но какой это был гроб! Двухметровая лодка, выдолбленная из единого ствола, была сплошь покрыта резьбой. Чего только не было на её бортах – птицы, рыбы, растения, целые сцены из жизни хабуга. Прислоненная к стене стояла овальная крышка, во всю высоту которой рельефно выделялась рыба, а вокруг рыбы извивался Змей. Александр невольно пощупал узор, попробовал толщину бортов.
– Ты делал, Огбэ?
Огбэ кивнул. Он заметно устал за эти дни, спеша закончить изделие к сроку.
«Нет, я все-таки не хабуга, – подумал Александр. – Мне жалко этот шедевр! Любой музей мира возьмёт это в экспозицию, даст любые деньги, а мы просто отнесём в лес и оставим гнить, и никто кроме нас, его не увидит».
– Сказал бы раньше, я бы хоть сфотографировал, – посетовал Александр.
– Нельзя, – ответил Огбэ.
Шаманка запела на хабуга, ударяя в бубен, обошла трижды вокруг гроба и пошла на выход. Мужчины подняли гроб, двинулись следом.

Гроб пронесли на руках по всему селу. Впереди неистово била в бубен, плясала и пела, как сумасшедшая, шаманка. Периодически она кричала:
– Радуйтесь, люди, Сикте идет последней тропой!
Хабуга подпевали и приплясывали. Александру весело не было, и он умышленно не уступил своё место сменщику, чтобы не танцевать притворно. «Всё-таки, я ещё не хабуга». Так и донёс гроб до самого места захоронения.
Гроб установили в сруб. Рядом с телом положили лук и колчан со стрелами, посуду Сикте: миску, кастрюлю, ложку, повесили на сучок старый закопчённый чайник, на стену за гробом повесили бубен. Откуда-то появились стаканы и кружки, всем налили водки. Налили и Сикте в его кружку, поставили у головы. Люди стали подходить прощаться. Каждый вслух или про себя говорил шаману свои слова, окунал палец в водку, трижды брызгал в сторону Сикте, затем выпивал свою порцию и уступал место следующему. Александр последний раз посмотрел в лицо шамана, прислушался к себе. Боли не было, была щемящая грусть и благодарность. Именно благодарность была доминирующим чувством.
– Спасибо, Сикте, за науку, за всё, что ты для меня сделал. До встречи на Горе Предков!
Он стряхнул с пальца водку на тело, опрокинул содержимое стакана в рот, поклонился и отошел.
Прощание закончилось. Соло и Олонко заложили стену бревнами, закрыли крышу. Запылал костёр. Шаманка ударила в бубен. Люди образовали круг, чтобы всем были видны проводы души в загробный мир. Шаманка обвязала вокруг пояса длинную верёвку, конец её вручила двум крепким парням. Те закрепили верёвку к толстому кедру, проверили прочность узла и вцепились в неё накрепко. Они обязаны были страховать.

И началось фантастическое представление. Александр читал сухие научные описания проводов души у сибирских народов, но там это подавалось, как некий обряд, своего рода театр одного актера, имитация, в которую туземцы верят, потому что не знают истины. Но как в это можно было не поверить?! Шаманка ехала на неведомых зверях и плыла, она поднималась в гору и спускалась в пропасти, превращалась в животных и птиц, ползла и летела, она сражалась с неизвестными чудовищами, и это было самым опасным. Однажды она получила такой сильный удар, что упала навзничь, а на лице появилась кровь. Она лишь успела крикнуть, и страхующие оттащили её волоком метра два. После этого она лежала довольно продолжительное время, потом поднялась и вновь ринулась вперед.
Зоя больно вцепилась в руку Александра. Он оглянулся. Люди замерли в напряжении, не отрывая глаз от происходящего. Онгдо порывался броситься на помощь жене, но его крепко держали.
Наконец, шаманка вздохнула, улыбнулась, раскинула руки в стороны и пошла вверх, выкрикивая приветствия:
– Вечного Солнца вам, предки! Посмотрите, кто со мной пришёл, это тот, кого вы давно ждёте, это большой шаман племени хабуга Сикте! Принимайте его. А сколько у него родственников! Как они радуются, они его обнимают. Он тоже рад встрече. Не буду им мешать, посмотрю пока вокруг. Как тут красиво, сколько людей! Вот, кто-то идет ко мне, я узнаю его, это мой прадед Забда, такой молодой, моложе моего отца.
И вдруг голос шаманки изменился, она заговорила именно тем голосом, которым говорил с Александром его дед.
– Рад видеть тебя, Смотрящая в Душу! Ты хорошо сделала своё дело, ты настоящая шаманка. Теперь у тебя всё будет получаться. Людям скажи, мы поможем, если понадобится.
– Поищи там моих, – попросил вдруг Огбэ, – спроси, долго мне ещё жить.
– Есть тут родственники Огбэ? – закричала шаманка. – Кто родственник Огбэ?
– Я отец Огбэ, – ответил мужской голос. – Скажи ему, пусть выбросит из головы дурные мысли, ему ещё много лет жить надо. Нужен он на Земле.
– Я понял тебя, отец, – ответил Огбэ.
Александр заметил, как кто-то из русских перекрестился.
– Поищи мою мать, – попросила Золомпо.
Шаманка с расспросами нашла мать Золомпо на другом краю потусторонней деревни.
– Дочка, ты у меня умница, – заговорила шаманка голосом незнакомой женщины. – Ты правильно живёшь, ещё поживи. Мы тут тебя ждём. Муж твой тебя ждёт, дом построил, как у вас на Земле был.
– Когда мне? – спросила Золомпо.
– Рано, дочь, куда тебе торопиться? Скоро сын к тебе вернётся, с тобой жить будет.
Бабушка Золомпо улыбнулась, вытерла слезу.
– Моих найди… – посыпались просьбы, и шаманка искала родственников и даже знакомых, вела переговоры.

Как долго это продолжалось, неизвестно, поскольку никто не замечал времени. Наконец там, где находилась шаманка, к ней подошёл Сикте.
– Я всех своих нашёл, здесь мне хорошо. Передай людям, Смотрящая в Душу, я доволен проводами. Последний Дом хороший сделали, всё, что надо с собой в дорогу, положили. Огбэ скажи, лодку уж очень хорошую он сделал, понравилась мне, на рыбалку здесь на ней ходить буду, все завидовать будут. Ты меня хорошо проводила, только рискуешь очень. Следующий раз осторожней будь. Теперь пора тебе возвращаться. У тебя впереди большая жизнь и добрые дела. Увидимся ещё.
Шаманка обнялась с шаманом, постояла, затем крикнула:
– Тяните!
Парни потянули верёвку. Началось обратное путешествие, которое оказалось быстрее и не столь опасным.

Снова налили всем водки, подложили в костёр поленьев. Началось веселье. Александр сожалел, что не успел попрощаться с Сикте. Он подошел к Огбэ.
– Ты был рядом с ним в последнюю минуту. Какие были его последние слова?
– Он сказал: сажайте деревья, – громко ответил Огбэ, так что все обернулись. – Он всем так сказал: сажайте деревья!
– И всё?
– Сказал, чтобы его весело провожали. Больше ничего.
Водка помогала, и люди действительно смеялись и танцевали под весёлый ритм бубна. Среди всего этого веселья плакал Гамоха, плакал по-настоящему.
– Не расстраивайтесь так, Пётр Иванович, он прожил хорошую жизнь, – подошёл к нему Александр.
– Не обращайте внимания, я ему завидую.
– Вам ещё рано, вы же собирались пожить у нас в селе…
– Я не об этом. Я, знаете ли, похоронил многих людей, очень многих. Но впервые присутствую на похоронах человека, который точно знал, куда он уходит. Хотел бы и я так, но, видно, поздно теперь. Куда же я-то уйду? – Гамоха снова жалобно всхлипнул, вытер платком слезы и затих.
Домой пришли в сумерках. Ирка разделась, смыла с лица краску, поела и легла спать. Проспала она больше суток подряд.
Ночью горел дом Сикте. Александр выбежал на улицу. Люди молча смотрели в огонь, никто не пытался тушить. Александр спросил у кого-то, почему загорелось.
– Так надо, – ответили ему.

35

Жизнь вошла в своё русло. Дела земные не давали времени на грустные размышления. В администрации накопились бумаги, Александр уселся их печатать.
– Майя Михайловна, я допечатаю и пойду в музей. Там надо окно докрасить, да убраться хотя бы. Что-то Сапрыкин молчит про полпреда, может, ему позвонить?
– Зачем человека беспокоить, сам наверно позвонит, когда нужно будет.
Но Александр не выдержал и позвонил в пятницу в конце рабочего дня.
– Привет, Николаич! Как дела на депутатском фронте?
– Спасибо, Саша, хреново.
– Что так? Полпред когда приезжает?
– Уже уехал.
– Как? А к нам? Мы же тут готовились…
– У него другая повестка дня: экономика, инфраструктура, развитие, инвестиции. Пытались мы его совратить на поездку к вам, но не удалось. Единственное, чего добились, дал указание прокурору края ускорить расследование махинаций «Кедра». Похоже, прикроют им лесную лавочку в нашем регионе, нашим лицензии отдадут.
– Почему же он к нам-то не поехал? Может, неправильно объяснили?
– Да всё мы верно сделали, Саша. Но не в тему сейчас ваша самостоятельность. Я тебе раскрою секрет, только не распространяйся. Планируется нефтепровод через весь край. Точного маршрута пока нет, но велика вероятность, что пройдёт он по вашему району. Каждый километр трубы стоит, как всё твоё село вместе с жителями. Понятно, что неприкосновенность территории хабуга полпреду ни к чему. Зачем ему лишние проблемы? Так что, Змей, готовься.
– Что ж, Николаич, опять стрелять из леса по колоннам? Что же делать-то?
– Ох, не знаю, Саша, не знаю. Думаем мы тут. Придумаем – сообщу. Ты сильно-то не переживай, может ещё обойдется.

Майя Михайловна расстроилась, но быстро взяла себя в руки.
– Так, слушайте меня внимательно. Что бы там ни случилось, я запрещаю вам предпринимать любые действия без моего ведома. Вам ясно?
– А что мы будем предпринимать с вашего ведома? – разозлился Александр.
– Не знаю. Пока не знаю. Но вам запрещаю! Всё. Будет проблема, будем решать. А сейчас работаем над текущими делами.
Но Александру не работалось. Он опять наделал кучу ошибок в тексте, уничтожил его и слонялся потерянный по кабинету. Наконец, Майя Михайловна не выдержала:
– Вот что, даю вам выходной, до послезавтра. А то от вас всё равно толку нет, только меня отвлекаете.
– Вы думаете, я дома смогу что-нибудь делать?
– Не знаю. Ну, сходите на рыбалку, или по лесу погуляйте. Идите. Идите уже, пока я не передумала.
Дома Александр, конечно, не выдержал, рассказал о новой напасти. Первым взорвался, к удивлению Александра, Онгдо:
– Не дают людям жить спокойно, сволочи!
– Ну зачем ты так, Онгдо, – попыталась успокоить зятя Зоя.
– Зачем я дом строю, зачем сына растим? Чтобы он вырос и зверя только на картинке увидел? Всё им денег мало! Всё хотят в деньги превратить: тайгу – в деньги, реку – в деньги, рыбу, зверя – всё в деньги!
– Вы, молодой человек, в данном случае преувеличиваете, – сказал Гамоха. – Давайте рассуждать без эмоций. Во-первых, ещё не факт, что нефтепровод вообще будут строить. Насколько я понимаю, это пока проект. Во-вторых, снова потребуется заключение экспертов: экологов, биологов, тех же археологов и этнографов. Проект, как я понял, государственный, поэтому вряд ли застройщик в этом случае обойдется обычной взяткой на местном уровне, вероятно, всё будет решаться серьёзнее и, будем надеяться, в рамках закона. И потом, действительно, трасса нефтепровода может вообще пройти в стороне. Тут у вас вон, какие хребты, наверное, через них дорого строить. Поэтому, давайте не будем волноваться раньше времени.
– Вы-то, Пётр Иванович, сами нарисовали в своей теории гибель человечества от собственной неразумности, – сказал Александр. – Уж не думаете ли вы, что в данном случае люди сделают исключение из своих правил?
– Знаете ли, при всём моем негативизме, я придерживаюсь правила Швейцера. Вот оно: «Мое знание пессимистично, моя вера оптимистична». Иначе жить просто бессмысленно.
– Наверно, это правильно, но мне кажется, нужно, по крайней мере, иметь план действий, а не ждать, когда нас поставят перед фактом.
– И что, у вас есть мысли? – спросил философ.
– Нет, в том-то и дело.
– Саша, я тебя прошу, ты только ни во что сам не вмешивайся, – встревожилась Зоя. – Ничего сам не делай. Я не переживу если тебя опять…
– Зоя, ну перестань, – Александр обнял жену. – Неужели ты думаешь, что я хочу снова в тюрьму? Конечно, ничего такого я делать не буду. Просто, надо посоветоваться с людьми, продумать цивилизованное решение проблемы.
– И с кем ты собираешься советоваться? С теми же, с кем тогда устроили засаду?
– Нет, Зоя, нет, успокойся. Завтра пойду советоваться с предком. Они там всё знают.

Утром Зоя с Иркой ушли в школу. Летние отпуска закончились, и учителя готовили классы к занятиям. Онгдо с малышом пошёл доделывать дом. Там оставалось совсем немного, до начала учебного года молодая семья намеревалась окончательно переселиться в новое жилище. Гамоха попросил Зою познакомить его с директором, чтобы переговорить о работе, заодно о школьном жилье; двухквартирный дом для учителей пустовал и всё еще не был приватизирован.
Александр взял Норда и пошёл на кладбище хабуга. Утро было облачным и тихим. Откуда-то налетела мошка, но на мысу её было меньше. Александр приблизился к Последнему Дому Сикте, хотел поговорить, но запах тлена заставил обойти это место стороной. Настроение испортилось само собой. Он брёл не спеша, раздумывая о бренности земной жизни. Норд, напротив, был активен, что-то вынюхивал, перебегая от дерева к дереву. У раздвоенного кедра Александр остановился, поднял голову, залюбовался исполином, потрогал кору.

Норд глухо зарычал, вздыбил загривок, двинулся в сторону вырубки. «Зверь, что ли?» – подумал Александр и пошёл, крадучись, за собакой. Край вырубки успел зарасти кустарником, и пришлось пробираться сквозь него. Норд рычал и сопел, нюхая воздух, оглядывался на хозяина. «Не дай Бог, медведь», – подумал Александр и попытался поймать пса, но тот не дался, полез сквозь кусты дальше, но вдруг остановился и оскалил клыки.
Александр раздвинул ветви и увидел человека, совсем недалеко, метрах в двадцати. Крупный мужчина в защитной одежде с капюшоном на голове и ружьём за спиной стоял, согнувшись, и что-то там делал. Затем рывком разогнулся и далеко откинул вырванный с корнем молоденький кедр, перешёл к следующему, вырвал его. Александр остолбенел: позади человека виднелся целый ряд вырванных саженцев. Человек отбросил очередное деревце, скинул капюшон, вытер рукавом лоб. «Помазный!» – узнал Александр. Следующий саженец не поддавался, Помазный, громко матерясь, стал топтать его сапогами.
Норд вдруг рванулся к нему, набросился с остервенением. Помазный отбивался ногами, но пёс, который за всю жизнь никого не укусил, в прыжке повис повыше колена. Помазный заорал, сбил собаку кулаком, вскинул ружьё. Тут Александр очнулся и бросился спасать друга.
Норд с лаем вертелся вокруг Помазного, стараясь зайти сзади, Помазный крутился за псом, не успевая поймать его в прицел. Александр бежал изо всех сил, но все-таки не успел нескольких шагов – хлёсткий выстрел ударил по ушам, Норд взвизгнул и кубарем отлетел в сторону. Александр с разбегу толкнул Помазного в спину. Тот полетел плашмя на землю, выпустив ружёе. В момент Александр поднял ружьё, Помазный проворно поднялся с булыжником в руке. Палец сам нажал на курок. Пламя вырвалось из ствола, ружьё дернулось в руках, одновременно дёрнулась голова Помазного, и Александр увидел, словно в замедленном фильме, что лицо человека смазывается и превращается в кровавое месиво. Затем «фильм» пошёл с нормальной скоростью, Помазный рухнул навзничь. Из того, что осталось от передней части головы, пульсируя, била струйка крови, неестественно вывернутая рука подергивала пальцами.
Александр оцепенел с ружьём в руке, ещё не осознавая полностью случившегося. Норд осторожно приблизился к убитому, возбуждённо лизнул кровь.
– Норд, Нордик! Живой!
Александр оттащил собаку от трупа, ощупал, осмотрел, обнял.
– Живой! Нордик, ты живой! Пойдём, пойдём отсюда.
Он быстро зашагал, не оглядываясь, подгоняя Норда, через лес к мысу. Пальцы свело, и только тут он заметил, что всё ещё сжимает ружьё. Перехватил за ствол и с размаху кинул с обрыва. Далеко внизу плеснуло. И тут до него дошло. Ноги стали ватными, он опустился на землю и заплакал.
– Вот всё и кончилось, Нордик, всё кончилось, вся наша счастливая жизнь…
Его тряс внутренний озноб, сил не было, была только тоскливая жалость к себе. Он обнимал, гладил собаку и рыдал. Потом наступило опустошение и усталость, захотелось лечь и заснуть, а лучше умереть…
– И что теперь? Тюрьма? Камера? Это же сто пятая – до пятнадцати лет. Нет, только не тюрьма! Только не тюрьма, Нордик.

Он вскочил, почти побежал в сторону дома. «Бежать! Срочно бежать, – думал он, перепрыгивая через валежины. – Я успею. Самое время, пока дома никого нет. Надо всё продумать. Да, уйду в горы, сделаю землянку – до морозов ещё месяца два. Надо только ничего не забыть, – он ворвался в дом, схватил рюкзак, стал бросать в него вещи. – Так, первым делом соль, спички. Свитер, шапку, рукавицы. Да куда же Зоя подевала зимние вещи? Скоро обед, они вернутся, надо успеть… Ага, вот, нашёл. Еда! Надо взять консервы. Что ещё? Сапоги. Нет, обойдусь. Посуду! Так, кружку, ложку, кастрюлю. Теперь инструменты. Топор, ножовку, нож… – он пошёл в сарай, запихивал всё подряд в рюкзак, сунул в карман ещё горсть гвоздей. – Не забыть бы чего важного». Вернулся в дом, взял шерстяные носки, пачку чая, полбулки хлеба и пакет сахара. Норд ходил следом, понимая важность происходящего. «Вот ещё проблема. Придется закрыть в доме. Уйду по реке, чтобы след не взял. Потом на тот берег и в горы. Главное, подальше уйти, чтобы не нашли». В рюкзак всё не помещалось, пришлось вытряхнуть на землю, уложить поаккуратнее. Вернулся в дом написал записку: «Ушёл на рыбалку на три дня. Не беспокойся. Саша». «Потом найду способ сообщить. Жалко Зою. Ну, пора». Загнал Норда в дом, под его беспрерывный просящий лай вскинул рюкзак.

– Привет, Забда!
Александр чуть не выронил рюкзак. Перед ним стоял Соло.
– Здравствуй, Соло. А я вот, собрался по лесу прогуляться… может, грибы…
– Чего же собаку в лес не берешь? С собачкой в лесу хорошо, она зверя чует. Вон как просится.
– Зоя сказала оставить, – соврал что попало Александр. – Ты знаешь, Соло, я и так задержался, мне идти надо.
– Успокойся, Вождь, никуда тебе не нужно идти. Давай посидим маленько на берегу. У тебя водка есть?
– Слушай, ну какая водка с утра! Приходи вечером, посидим.
– Вечером не надо. Сейчас самое время. Повод хороший.
– Ну, хорошо, есть у меня водка, сейчас принесу. Только давай в лес уйдём, там выпьем, а то Зоя не любит.
– Неси.
Александр мигом сбегал за бутылкой и стаканами.
– А рюкзак где? Соло, куда ты рюкзак дел?
– В сарай отнёс. Пусть там пока постоит. Наливай.
– Так в лес пойдём…
– Здесь наливай, повод есть.
Александр понял, что иначе от гостя не отделаться, налил ему сразу почти полный стакан, себе плеснул чуть.
– Ну, давай! – Александр потянулся чокаться.
– Погоди. Плохо так. Давай присядем на берегу. Река – красиво!
Они пошли на берег со стаканами в руках, уселись. Александр поминутно оглядывался, опасаясь, что вернутся родные или Гамоха.
– Ну что, пьём?
– Я прежде сказать хочу. Нет, я лучше спою. Слушай.
И Соло запел на своем языке  протяжно, спокойно. Потом перевёл:
– Я сижу рядом с тобой
И слышу, как колотится твоё сердце.
Твоя душа, как маленькая испуганная птичка
Бьётся и хочет улететь.
Легко улетать из гнезда, где все тебя любят,
Но как трудно потом будет вернуться.
Можно спрыгнуть с высокого обрыва,
Но нельзя взлететь обратно.
Ты умный человек. Оставайся дома!
– О чем ты, Соло?
Соло не спеша выпил половину водки, прикурил сигарету, затянулся.
– Ты умный человек. Я тоже немного умный, ты знаешь.
– Говори толком, Соло, мне идти пора, – Александр залпом опрокинул свою порцию.
– А вон, Олонко тебе скажет, – обрадовано произнёс Соло, – правда, Олонко?
– Правда. Чистых помыслов тебе, Забда. Наливай, однако, праздновать будем.
– Да что вы всё вокруг да около! – разозлился Александр. – Какой ещё праздник?
– Ты вернулся!
– Да пошли вы… – Александр решительно поднялся. – Пейте сами, мне некогда.
Олонко взял его за рукав, серьёзно сказал:
– Не надо никуда идти. Мы прибрали там всё. Никто не узнает.
– Как? Соло, Олонко, как? Вы видели всё?
– Слышали. Выстрелы неправильные были, собака лаяла – так на зверя не лает. Мы хабуга. Смотреть пошли, «добычу» твою видели, следы видели, всё поняли. Думаем, выручать Змея надо, запаниковал он маленько. Всё прибрали, деревья обратно в землю посадили, пусть растут. Соло тебя задерживать пошёл, а я ружьё доставал, задержался чуть. Вот, пришёл. Наливай.
– А куда вы его… Помазного?
– На пользу пустили, – рассмеялся Соло, – на удобрение. Кедры хорошо расти будут, выше всех вырастут. Это им компенсация за беспокойство.
– Как вы можете об этом так спокойно, да ещё и смеяться?
– А что нам, плакать? Хорошо всё кончилось! Он давно просился вслед за сыном, ты его просьбу исполнил. Воздух в селе чище стал, тайге спокойнее будет. Хорошее дело сделал! Наливай.
Александр потянулся налить, но рука дрожала так, что водка стала расплескиваться. Олонко забрал у него бутылку, разлил по стаканам, себе оставил в бутылке.
– С возвращением, Змей!
– Вы снова спасли меня…
Он проглотил водку, упал вниз лицом, закрылся руками. Слезы сами текли из глаз.

36

Это ужасное происшествие долго преследовало Александра. На людях он тщательно скрывал свои настроения, ночами не давали покоя кошмары: то виделся окровавленный труп, и тогда мучили угрызения совести, то чудились преследования милиции, следствие, суд, тюрьма, и от этого бросало в пот, и сон не приходил до рассвета.
Помазного хватились через несколько дней, но никто особенно не искал. Приезжал милиционер, опрашивал соседей, на этом всё и закончилось. Люди поговорили и забыли. Родственники с Украины выставили дом на продажу через риэлтерскую компанию, но покупатели не находились. Осиротевший коттедж меткое народное слово окрестило «памятником первому буржую».
В самом конце августа отпраздновали новоселье семьи Онгдо. Против ожидания, собралось много людей, особенно молодёжь хабуга. Ира была в красивом платье, и Александр залюбовался своей дочерью. Маленький Има смешил гостей своими высказываниями. Пасхин, как всегда, сказал умную речь в том плане, что молодые семьи, маленькие дети и новые дома – это будущее села.
Гамоху приняли учителем в школу и дали жильё – комнату с кухней в учительском доме с печным отоплением. Петр Иванович по-детски радовался. Александр помог привести квартиру в порядок, и Гамоха уехал в город за вещами.
Теперь Александр с Зоей остались в своём доме одни. Было непривычно пусто, но дела не давали скучать.

Однажды в администрацию зашёл Пасхин.
– Слышали, люди новость обсуждают: по телевизору прошёл сюжет о нефтепроводе, говорят, пройдёт через наш район.
– Ну вот, теперь наш секрет перестал быть секретом, – сказала Майя Михайловна. – Александр Владимирович, надо бы позвонить вашему другу, прояснить ситуацию.
Александр позвонил. Сапрыкин сказал, что по-прежнему толком ничего неизвестно, маршрут ещё не утверждён, есть разные варианты, в том числе и через Верхне-Ольховое.
После работы Александр пошёл к деду. Наступила осень, темнело теперь рано. В сумрачной тишине было немного жутковато. Александр уселся под раздвоенным кедром, прижался спиной и стал ждать.
Дед проявился внезапно. Он стоял напротив Александра на фоне деревьев и улыбался.
– Я рад, что ты пришёл, Забда, – сказал он.
– Почему? – от неожиданности невпопад спросил Александр.
– Не так часто ты жалуешь меня своими посещениями.
– Извини… дела, некогда всё. Не хотел у тебя лишний раз отнимать время.
– Время ценится лишь в земной жизни. О твоих делах знаю. Когда-нибудь ты отсюда увидишь дела человеческие и поймёшь, как много в них бесполезного. Говори, зачем пришёл.
– Скажи, дед, пройдёт нефтепровод через наше село или не стоит беспокоиться?
– Это зависит от людей.
– Но ты же видишь будущее?
– Будущее разное. Оно зависит от того, каким его сделает каждый, от тебя тоже.
– Хорошо, поставлю вопрос конкретно: как мне бороться против строительства нефтепровода на территории хабуга?
– Ты считаешь, что тебе обязательно с этим бороться?   
– Но как же, я ведь вождь, я должен что-то предпринять.
– Ты должен выполнить СВОЁ предназначенье.
– Но как узнать, в чём оно, моё назначение в этой жизни?
– Ты его почувствуешь.
– Как, как я его почувствую, как его отличить?
Но дед исчез, растворился, будто его и не было.
Александр посидел ещё немного, поднялся и с опаской подошёл к краю вырубок. Осторожно раздвинул кустарник, издалека осмотрел место своего преступления. Молоденькие кедры, как и прежде, зеленели на своих местах, и ничто не напоминало о случившемся.

Теперь Александру не давал покоя вопрос: в чём смысл его жизни? Он перебирал в мыслях свои прошлые деяния и ни в одном не находил особого смысла. Говорят, надо родить сына, посадить дерево… Конечно, любовь, дети – важнейшая составляющая жизни, но это как бы обязательно для всех, а дед говорил о личном предназначении.
Вернулся Гамоха. Его привёз вместе с вещами все тот же Михаил Пасхин. Вещей было немного, выгрузили быстро.
– Теперь праздновать, – сказал Гамоха. – Я всех приглашаю сегодня на ужин.
– Может, лучше у нас? – предложил Александр. – У вас ещё не налажено ничего.
– Нет-нет, это моё новоселье, так что, будьте любезны, всей семьей.
Александр подарил Гамохе на новоселье топор.
– Вам, как философу, в деревне это будет незаменимым инструментом. С ним хорошо думается.
– Чрезвычайно полезная для меня вещь, знаете ли! Я вам искренне благодарен. Зимой наколю дров, растоплю печь, буду смотреть в огонь и размышлять о смыслах бытия. Это же удовольствие!
Философ сегодня был в ударе. Он беспрерывно шутил, рассказывал анекдоты к месту, и всем было весело. Когда от еды и коньяка все немного отяжелели, Александр спросил:
– Пётр Иванович, а в чём он, смысл бытия?
– Вопрос, знаете ли, древний, как человечество. Чего я только ни читал по этому поводу. Кто говорит, что смысл в стремлении к Богу, в вечных молитвах, атеисты утверждают, что главное – создать что-то полезное для человечества. Люди мыслящие вечно размышляют об этом. Немыслящим, знаете ли, проще.
– Вы имеете в виду обывателя?
– Нет, эту категорию я вообще не беру в расчёт, я говорю не о людях. Все земные создания просто живут, интуитивно выполняя своё предназначение. Им в этом плане легко, потому что они не размышляют. И только человек думает, что создан для чего-то особенного. Иной всю жизнь валяется на диване, раздумывая о своём высшем предназначении. Я придерживаюсь точки зрения тех философов, которые утверждают, что лишь тот, кто идёт путем интуитивного прозрения, достигает того, для чего и был создан. Узнать верность своего пути можно лишь по непередаваемому наслаждению от результатов труда своего. Но этих результатов нужно прежде достичь. Не каждому, знаете ли, удается.
– Спросить бы на эту тему Антона, он бы сказал.
– Кто это?
– Сокамерник мой – тоже философ, теперь тюремный. Многому меня научил.
– Сикте надо было эти вопросы задавать, – сказал Михаил.
– Да, такие знания ушли с человеком, – грустно сказал Гамоха. – А что же мы! Давайте спросим у его ученицы и, так сказать, прямой наследницы. Уважаемая шаманка, поясните нам, пожалуйста, точку зрения вашей религии на смысл человеческого бытия.
– Вы думаете, я знаю? – ответила Ирка, покачивая на коленке сына. – Сикте говорил,  что свои действия по предназначению человек узнаёт по удовольствию от этих действий.
– И как ты это понимаешь? – спросил Александр.
– Просто. Я, например, когда камлаю, вообще перестаю себя ощущать – чувство непередаваемое. Я уверена, что это моё, ни на что не променяю.

Началась осенняя посадка кедровых саженцев. Александр снова мотался с Василием в лесхоз, до позднего вечера сажал и поливал вместе с добровольцами. По выходным помогали школьники. Александр беспокоился, что кто-то вздумает прогуляться по весенним посадкам туда, где закопан Помазный. Но все были заняты работой, а после просто не было сил на прогулки. Вечерами, оглядываясь на новые ряды саженцев, Александр пытался анализировать свои ощущения. Да, было удовлетворение от сделанного, была радостная усталость в теле, но утверждать, что, восстанавливая тайгу, выполняет своё жизненное предназначение, он не мог.
Александр уже стал злиться на себя, но отвязаться от преследующего вопроса не удавалось. Он ворочался, боясь разбудить Зою, и перебирал в памяти, кого ещё можно спросить. «Ещё мог сказать Загу. Был бы жив Сикте, попросил бы его слетать в то время. Хоть бы приснился этот Загу, что ли».
Сон приснился.

Александр оказался в необычной комнате с круглыми стенами. Приятный свет лился будто ниоткуда, хотя окон вроде бы не было. В помещении появились люди, и он сразу понял, что это его родственники. Он наблюдал за всем происходящим со стороны и как будто сверху, и не удивился, что они его не замечают.
Семья Забды садилась обедать. В столовой зоне их уютно приняли облегающие сиденья, симметрично расположенные вокруг стола эллиптической формы в старинном стиле под дерево. Мать, отец, дочь и дедушка почти одновременно набрали в меню коды желаемых блюд, которые тут же появились из столешницы.
– Может, посмотрим что-нибудь? – предложила дочь.
– Как обычно «Новости науки»? – спросил отец у деда.
Дед молча кивнул. Дочь включила нужную программу на голографе. Над центром стола появилось объемное изображение Марса. Шел рассказ о новых открытиях в Солнечной системе. Затем пошли новости биологии.
– На Земле ничего живого не осталось, а они о биологии говорят, – проворчал дед. – Вот во времена моего деда действительно…
– Подожди, дедушка, это же здорово! Смотри, какая красивая!
В центре стола возникла большая змея. Потом показали остров, покрытый зелёной травой. Александр сразу узнал Дымова, только на месте перешейка был пролив. Красивый синтетический голос вещал:
– Последние сенсационные открытия биологов. Новый, более совершенный сканирующий биоскоп позволил получить и расшифровать информационные потоки, которыми биологические существа обмениваются с информационным полем Земли. Подтверждена старая гипотеза о существовании такого обмена. Учёные считают, что это помогало животным выживать во времена экстремальных изменений климата. И чем древнее организм, тем сильнее его связь с этим полем.
Из живущих сейчас на Земле животных древнейшими являются змеи. Они сохранились лишь в двух местах: в высокогорьях Тибета и на маленьком острове у берегов Тихого океана. Именно на этом, так называемом, «Змеином» острове, почти в центре мегаполиса Владивосток и проводятся эксперименты биологов.
Доктор Дян Бао говорит (появился седой человек азиатской внешности):
– Счастье для человечества, что удалось сохранить этот уголок природы, где до наших дней благополучно дожили два вида змей! Наши открытия информационного обмена с полем Земли раскрывают необычайно широкие возможности для науки и практического применения. Здесь и понимание сущности и смысла жизни, и правильное направление развития человечества, и способы защиты природы от человеческого воздействия.
Диктор продолжал:
– Интересно, что заповедник на Змеином острове был основан более семидесяти лет назад по инициативе жителя Владивостока Юрия Забды. Именно он добился полной изоляции маленького клочка суши от всякого посягательства людей. А толчком к этому послужила книга его отца Александра Забды, всколыхнувшая общественное мнение в защиту природы ещё в начале двадцать первого века.
В настоящее время на острове кроме змей, живут три вида мышевидных грызунов и пять видов птиц, все они скрываются в густых зарослях девяти видов трав, а гнезда вьют в ветвях двух видов кустарников. Такое биологическое разнообразие на столь малой территории трудно отыскать в другом месте планеты.
– Это же про наших предков! Дедушка, это же правда? – воскликнула дочь.
Дед не отвечал. Он неотрывно смотрел в центр стола, где на освещенном солнцем сером валуне лежал, свернувшись, полосатый Змей и, глядя прямо в глаза деду, трепетал раздвоенным языком. Выше Змея проявилось лицо Александра Забды. Его раскосые карие глаза весёлым прищуром, казалось, улыбались своему пожилому правнуку.
– Вот для этого и стоит жить! – промолвил дед.
– Что, деда? – переспросила девочка.
Дед молча смотрел то в глаза Змею, то в глаза своего предка, и только кадык, периодически подскакивающий к подбородку, выдавал крайнюю степень его волнения.

Александр проснулся с ощущением счастья. Он рывком поднялся, сбегал на реку, оделся и сел к компьютеру. Зоя позвала завтракать. Александр не слышал, его пальцы с максимальной быстротой бегали по клавиатуре. Он не в силах был прервать этот процесс – он получал наслаждение!
Зоя подошла сзади, положила руки ему на плечи, взглянула на монитор. Поверх текста крупным жирным шрифтом выделялся заголовок: «Остров счастливого Змея».


Роман опубликован в двух книгах. Его можно скачать в любом формате на ваши электронные устройства, а также приобрести бумажной книгой по адресу:
Книга 1 – https://ridero.ru/books/ostrov_schastlivogo_zmeya/
Книга 2 – https://ridero.ru/books/ostrov_schastlivogo_zmeya_1/
Электронная версия - бесплатно.