Обитатели этой квартиры, пожилая пара пенсионного возраста, всё как-то больше помалкивали, толи уже наговорившись вдоволь за свою долгую совместную жизнь, толи недавно серьёзно поссорившись. И комарик Фадюша очень скоро понял, что забрался сюда зря. Не чувствовал он тут никакого жизненного драйва, тоска и уныние царили в этом просторном помещении. Однако, покинуть сей печальный приют у Фадюши долго не получалось. Никак не мог он взять в толк, почему огромные окна повсюду оказывались совершенно непроницаемыми и сколько бы он в них ни тыкался хоботком, толку от этого не было. От отчаяния комарик звонко гудел, надеясь хоть на какую-то реакцию со стороны людей. Но они были глуховаты и подслеповаты, так что напрасно призывал их Фадюша на помощь. Можно было, конечно, плюнуть на всё и поселиться на неопределённое время в туалете, или ванной комнате. Но одинокая жизнь совершенно не устраивала комарика, ему нужна была подруга. И Фадюша отчаянно продолжал кружить по комнатам в поисках выхода из сложившейся ситуации. Пока однажды не почувствовал потока свежего воздуха. Кто-то из старичков открыл форточку. Комарик рванулся с места.
Пользуясь тем, что антимоскитной сетки на форточке натянуто не было, комарик Фадюша ловко выскочил из надоевшей ему квартиры наружу и обрадованно гудя полетел сначала вдоль стены пятиэтажки, затем повернул за угол и вскоре оказался во дворе, где на детской площадке гомонила стайка малышей, а за столом, в тени раскидистой берёзы, заседала компания пожилых доминошников. Сейчас в игре у них наступил перерыв, шла неторопливая беседа. Комарик опустился на воротничок одного из присутствующих и прислушался.
— Вот как раз такой же был день. — артистически жестикулируя рассказывал худощавый, невзрачный мужичок в линялой майке и седоватой щетине, покрывавшей его впалые щёки. — Жара. Зной. А я, стало быть, через наш лес из Липовки от кума Ивана домой возвращаюсь. Приняли мы с ним в тот раз до обеда что-то около поллитра самогоночки, на душе слегка захорошело. Ну и побрёл я назад, до хаты, то-есть, тверёзый, как стёклышко! Иду, значится, потный, мокрый весь насквозь. Да это полбеды! Главное дело — развезло меня постепенно на солнышке-то. Вышел из леса на центральную аллею кладбища, оно ж как раз на пути находится, и дефилирую себе вдоль по ней, только заносит слегка из стороны в сторону. Ну, благо, что день рабочий был, народу на могилках почти никого не видать, ругаться на меня, вроде, некому. Так и телепаю потихонечку по асфальтовой дорожке.
Прохожу, стало быть, мимо «пантеона»… ну, это вы знаете, захоронения здешних братков, убитых в 90-х годах… — мужичок убедился, что слушатели понимающе закивали головами, и продолжил: — И вот тут-то меня ка-ак затрясло! Я вообще считаю, что эти бандиты должны быть закопаны где-нибудь в глубине кладбища, чтобы и следа их не видно было. Те, кому приспичит, и там найдут. А на центральной аллее следует хоронить достойных людей. Тех же самых, например, афганцев, или в Чечне погибших солдат. А то смотри-ка ты, вы-ыперлись на самое видное место, герои, блин, нашего времени… — мужичок с раздражением сплюнул. — Ну, да ладно, шут с ними. Лежат, короче, гаврики, почти все здешние, и среди них мой одноклассничек бывший, Рома Евсеев, вы его тоже прекрасно помните, красавца. Гремел тут в перестройку гулко, круто-ой был бандюга!.. И вот, значится, прохожу я вроде бы и мимо его чёрномраморного памятника, и отвернуться стараюсь, как обычно, а ноги меня сами так и несут приблизиться да взглянуть беспощадным оком на мордуленцию Ромину круглую на портрете, на усмешечку его знаменитую. А солнце между тем пали-ит! Аж в голове звон. Вот тут, как говорится, «ку-ку» у меня и перемкнуло. И начинаю я диалог с этим портретом Роминым на памятнике, как всё равно с ним самим тет-а-тет.
— Ну, что, — говорю, — одноклассничек, отдыхаешь, стало быть? Утомился, наверное, шибко от трудов своих неправедных?
«— Ага. Отдыхаю, стало быть. — легко соглашается со мной Евсеев, продолжая насмешливо улыбаться. — Заслужил, как-никак. Высоко летал, по-орлиному! Не то, что вы, грызуны лопушастые.»
— Да где уж нам. — иронически поддакиваю я. — Вот уж двадцать два, почитай, годочка, как лопушимся мы тут, в твоё орлиное отсутствие. Нызэнько лэтаем, нызэнько, что и говорить… Зато узнаём понемногу за это время некие подробности из героического бытия вашего, которые ты, милачок, так никогда и не узнал в жизни своей безбрежно счастливой, но короткой.
«— Ну, и например?» — по-прежнему вроде бы кривится своей высокомерной улыбочкой Евсеев с памятника.
— Например? — словно бы в раздумье переспрашиваю я. — Сейчас будет тебе и например. Вот, помнишь, как ты у Вадима Гордина девушку увёл, поматросил её и бросил? Спрашивается, зачем? Она же потом так по рукам и пошла, пропащая стала окончательно. А Вадим ведь по-настоящему влюблён был! Он же от отчаяния контрактником на войну пошёл и погиб в Чечне. Из-за тебя всё это случилось, орёл ты ползучий.
«— Этому щенку урок! Бабы деньги любят, а не рассуждения о смысле бытия! К тому же, она сама виновата, никто её насильно не тащил в мою постель, сучку.»
— Вот тут-то мы и подходим к самому интересному, Рома. Раз такое дело, слушай внимательно, современник ты наш лихой. Стало быть, Вадим, по-твоему, щенок. А бабы деньги любят, да? — говорю я с ехидной усмешкой и делаю театральную паузу. — Вон ты какой, оказывается, у нас умный-то был! Прямо завидно мне становится. Ну, а например то, что тебя «заказала» твоя же собственная супруга, которую ты, поди, купал в деньгах, про это ты знаешь, дурачок?.. Да где ж тебе про это знать, когда план её полностью удался, и ты отправился в преисподнюю с помощью её любовника, а твоего тогдашнего партнёра по делишкам вашим грязным! Что, съел брюкву, орёл?!
Доминошники с нескрываемым интересом следили за ходом сюжета. А в этом месте рассказчик вдруг заговорил с каким-то даже астматическим придыхом:
— И тут, братцы мои, случилось тако-ое, что пером не описать! Только произнёс я эти слова, как вижу, что лицо Ромино на портрете… начинает дико искажаться! — мужичок обвёл вытаращенными глазами слушателей и перекрестился правой рукой. — Вот, хотите верьте, хотите нет, но чистая правда — перекосило морду Евсеева, толи от злобы бессильной, толи от муки невыразимой, самым жутким образом! Я аж застыл на месте, что твой столб, и папиросу изо рта выронил, так напужался. Ну, никак я такого эффекта не ожидал! Я, хоть и пьяненький был, но ума-то не лишился всё ж таки! А здесь — на тебе, кошмар наяву! — мужичок покачал головой и взъерошил рукой волосы на темечке, словно бы заново сейчас переживая тот страшный момент.
— Да-а. — протянул толстый мужчина в шляпе, обтирая платком пот с лица. — От подобного сюрприза и медвежья болезнь приключиться могла.
— Ага. — согласился рассказчик. — Запросто. Но и без того я почти сразу протрезвел. И заторопился-заторопился, знаете, домой бежать, от греха подальше. Бывай, говорю, одноклассничек, вижу, что расстроил тебя. Ну, не обессудь, сам во всём виноват. Высоко слишком летал, под ноги не глядел. А следовало бы. И по-людски жить среди людей надо было, а не волком рыскать. Ну, эту лирику я уже, конечно, потом, на ходу прибавил. А оставаться там было страшно. Ведь настоящая же чертовщина случилась на глазах моих!
— Не, — покачал головой и рассудительно возразил пенсионер с аккуратно подстриженной шкиперской бородкой, — врёшь ты всё, товарищ, показалось тебе это, с пьяных-то глаз и устатку…
— Ну, разумеется! — как-то даже охотно подхватил мужичок. — С пьяных-то глаз! Конечно! А может быть, это по солнцу тучка пробежала как раз, и тень на памятник Евсеевский от неё скользнула, вот мне и примерещилась ерунда! — он кивнул утвердительно. — Точно. Скорее всего, это тень от тучки была.
— Чего-то ты темнишь, приятель, вижу, не до конца договариваешь. — вмешался ещё один доминошник, высокий детина с круглой лысинкой в обрамлении льняного цвета волос. — Выкладывай, давай, всё, как есть. А то прямо заинтриговал уже до невозможности.
Мужичок хитро прищурился и обвёл взглядом слушателей.
— А вы не поленитесь на кладбище сходить, братцы. Чтобы, так сказать, своими глазами увидеть факт. А то, может быть, я тут вам спьяну-то наболтал невесть чего. Вот там сами и убедитесь.
— В чём убедимся? — зашумел задетый за живое народ. — Говори уже!
Мужичок достал из кармана пачку папирос, неторопливо сунул одну штуку в губы, чиркнул спичкой и выпустил голубоватый дымок в воздух.
— Всё очень просто, братцы. Памятник-то этот самый, Евсеевский, чёрномраморный, трещину дал! И как раз по усмешечке его поганой на портрете! И не осталось от неё ни-че-го, от усмешечки-то этой. Потому как не над чем ему больше усмехаться. Никакой он не орёл в свете произошедших событий!
Маленькая комариха по имени Ифигения очень тщательно и неторопливо выбирала себе жениха. Он должен быть совершенно необыкновенным! Вот такое условие поставила она перед потенциальным претендентом на её благосклонность. Иначе нет никакого смысла создавать семью и потом ещё рисковать жизнью, неустанно добывая питательную кровь.
Исходя из этой предпосылки Ифигения и действовала, методически прочёсывая бесконечное пространство июня в поисках идеала.
И вот, как-то совершенно неожиданно, возможно, внезапным сильным потоком воздуха, её занесло в вентиляционную систему большого многоэтажного дома. Невероятным образом комарихе всё-таки удалось в кромешной тьме лабиринта пробраться по пыльным глухим коридорам непонятно куда и увидеть вдали узкую полоску света. С трудом протиснувшись сквозь эту щель, она выскочила в чью-то квартиру и, утомлённо покружив по сторонам, совершила посадку на потолок в ближнем от окна углу комнаты. Осмотревшись, Ифигения обнаружила, что там, внизу, на плюшевом диване сидят рядышком две девицы-красавицы и о чём-то беседуют. Комариха навострила ушки.
— …Ой, это так страшно, Светочка! — дрожащим голоском как раз произнесла блондинка. — Я бы в такую ситуацию не хотела попасть ни за что на свете.
— Ещё бы! — закатила глаза рыженькая худощавая Светочка. — Я бы тоже сразу померла от ужаса и даже не пискнула. — она возбуждённо поёрзала на сиденье и добавила: — Правда, бывают и другие случаи. Мне вот однажды рассказывали историю… в каком-то журнале, что ли, было опубликовано… врать не стану, не знаю. Но там, значит, дело обстояло так.
В одном селе, где-то там, на западе, жил-был богатый человек. И у него никого не было родных, а только единственная дочка семнадцати лет. Звали её Оксана. И красавица она была несравненная! И должна была стать наследницей всех богатств своего отца. И всё бы было хорошо. Да вот только однажды утром она не проснулась, умерла во сне. — Светочка печально покачала головой. — Зашла к ней, как обычно, нянюшка, чтобы поднять любимицу свою, глядь, а девушка уже остывшая лежит. Что тут началось! Врачей всяких разных набежало отовсюду полный двор. Посмотрели они, пощупали, подумали, посоветовались между собой, и говорят, мол, жаль, конечно, но медицина тут бессильна. Отец чуть с ума не сошёл от горя. Просто вне себя стал совсем! Никому больше не позволил к дочке своей прикоснуться, ни в какой морг её не отдал. Пошли прочь, кричит, не трожьте теперь дитя моё! Не стали ему перечить, всё-таки не простой был человек, богатый, уважаемый.
Ну, а дальше, значит, дело двинулось обычным в таких случаях ходом. Собрались мастера, сделали для Оксаны гроб, красивый, как… как… — Светочка поискала сравнения. — Ну, как у египетских фараонов. Девушку одели в самую роскошную одежду. На пальцы её нанизали лучшие перстни из тех, что отец ей дарил, немалых денег стоившие. На шею колье бриллиантовое. И в гроб ещё браслетов разных там, и монист всяких положили, на многие тысячи рублей… Представляешь, Вика?
Её подруга серьёзно покивала головой. Да, она очень даже хорошо представляла себе всё это погребальное великолепие той, незнакомой, девушки.
— И вот, значит, настал день, потянулась через село огромная похоронная процессия. Женщины плачут, мужчины хмурятся, все жалеют несчастную. А шёпотом пересказывают друг другу, какие, мол, богатства будут зарыты в землю вместе с ней несметные!
В толпе же этой случайно затесался один парень, Алёшка. Чужак. Увидел в гробу мёртвую красавицу и прямо обомлел, и так ему вдруг стало жалко эту девушку, чуть не до слёз! Шёл рядом некоторое время, с грустью всматривался в её прекрасные черты.
А сам, между прочим, тоже мысленно прощался с жизнью. Он был карточный шулер, и несколько дней тому назад в кругу очень серьёзных господ проиграл такую сумму, что ни достать её, ни выплатить был не в состоянии. А дали ему на поиски денег недельный срок. Да что проку! Алёшка этот, значит, шатался теперь повсюду, как обезумевший, строя какие-то несбыточные планы, надеясь непонятно на что, и готовясь неизбежно умереть.
И вдруг он слышит, что в гроб вот этой самой красавицы, оказывается, положены какие-то драгоценности! Алёшка не поверил и говорит некоему сельчанину, который в этот момент подвернулся в толпе, может ли, мол, такое быть на самом деле? Ведь ясно же, что это сказки! Сельчанин был под хмельком, обиделся, взглянул этак задиристо, ну и от простоты душевной подтвердил, что, дескать, да, всё так и есть, драгоценности положены в гроб красавицы и будут там оставлены. Почему нет? Убитому горем отцу теперь на эти безделушки наплевать, что есть они, что нету, какая разница, если дочь любимая в сырую землю навеки уходит!
Тут Алёшка начинает понимать всю серьёзность складывающегося положения и внимательно следит за происходящим на его глазах обрядом погребения. Самое главное, в чём ему удаётся убедиться наверняка, это в том, что на пальцах покойницы действительно надеты роскошные перстни, на груди у неё бриллиантовое колье, а в ушах серьги золотые. Спрятано ли ещё что-нибудь из драгоценностей в гробу, остаётся под вопросом. Но, пожалуй, даже того, что есть в наличии, должно хватить для погашения карточного долга.
Задумался тут Алёшка, задумался крепко, и было о чём, тем более дело сейчас касалось его жизни и смерти.
Этой же ночью, в сиянии лунного света, на сельском кладбище неподалёку от свежей могилы появился человек с лопатой и маленьким ломом в руках. Это был неудачливый шулер. Вначале, опасаясь наличия где-нибудь рядом вполне вероятной охраны, он некоторое время прислушивался и пристально вглядывался в темноту. Однако, никому, похоже, и в голову не могло прийти, что здесь может быть совершено какое-либо варварство. Поэтому вскоре Алёшка успокоился, поплевал на ладони, взял инструмент поудобнее и начал методично раскапывать могилу.
Работая не торопясь и безостановочно, благо земля была достаточно рыхлая, он сравнительно быстро углубился до уровня крышки гроба. Здесь пришлось немного повозиться и вырезать в стене ямы своеобразную нишу, куда можно было втиснуться самому для удобства выполнения дальнейших действий.
Устроившись в получившееся таким образом углубление, Алёшка попробовал поддеть крышку гроба ломиком, покашливая и тяжело дыша от усталости и волнения. Было очень неудобно. К счастью, никто из кладбищенских рабочих не ставил своей целью заколотить крышку намертво. Она просто достаточно плотно входила в выемку по периметру гроба и несколькими гвоздями удерживалась в таком положении. Алёшке в конце концов удалось приподнять крышку с одной стороны, сунуть в образовавшуюся щель пальцы, и, как следует поднапрягшись, сорвать её. Поставив крышку в ногах у покойницы, Алёшка сделал небольшую паузу, чтобы отдышаться.
Призрачный лунный свет позволял разглядеть очертания накрытого белым саваном тела. Алёшка вспомнил лицо покойной, виденное им сегодня на похоронах, и мысленно попросил у неё прощения за то, что собирался сейчас сделать. Он снова присел в углубление в стене и осторожно стянул покрывало с мёртвой девушки. Конечно, ему было не по себе. Алёшка старался не смотреть на лицо покойной. Сердце его билось так тяжело и гулко, что казалось, ещё немного и он задохнётся от нехватки воздуха. Как всё это ужасно! Но другого выхода у Алёшки просто не было, неминуемая смерть ожидала его, если сейчас не взять драгоценности.
— Прости мне, господи, моё прегрешение. — с отчаянием в голосе прошептал Алёшка. — И ты, красавица, прости меня…
Он взял руку покойницы и принялся стягивать с пальцев перстни, опуская их затем во внутренний карман своей куртки. Над кладбищем царила полная тишина. Даже ветер не шелестел листвой деревьев. Любопытная луна внимательно наблюдала за совершающимся преступлением.
Алёшка начал снимать перстни со второй руки покойницы. Ему хотелось поскорее закончить всю эту кошмарную работу и бежать отсюда, куда глаза глядят. Он даже стал колебаться, стоит ли шарить по всему гробу в поисках других драгоценностей, или удовольствоваться одними перстнями и колье? В голову лезла всякая чертовщина, сердце рвалось из груди наружу.
И тут произошла заминка. Один из перстней отказывался слезать с пальца девушки. Алёшка подёргал, повращал его по кругу, но всё было бесполезно. Он попробовал ещё и ещё раз, пока не понял, что это не имеет смысла. В отчаянии Алёшка вынул из кармана куртки свой тяжёлый складной нож, раскрыл его, затем кое-как пристроил кисть руки покойницы на край гроба и коротко замахнувшись рубанул лезвием по пальцу с неподатливым перстнем.
В первую секунду он даже не смог толком осознать, что именно вдруг произошло. Потому что этого просто не могло быть. Это было невероятно! Абсолютно невероятно! Но потом вернувшаяся способность мыслить логически заставила его вздрогнуть так, что нож выпал из руки, сам же он судорожно втиснулся спиной в вырытое им углубление в стене могилы, безумно желая исчезнуть отсюда, превратиться в пыль, в воздух, и испариться немедленно! Потому что мёртвая девушка после удара ножом по её пальцу внезапно слабо вскрикнула — «ой», и отдёрнула руку.
Изнутри рванулся дикий вопль ужаса, однако сердце Алёшки застряло поперёк горла и поэтому в итоге у него получился едва слышный сип. Перепуганный парень практически окаменел, в то время как безумно выпученные глаза его продолжали наблюдать за тем, как покойница неуклюже шевелится внутри своего гроба.
— Господи, — глухо прозвучал её голос, — где же это я? Как я сюда попала? Ой, больно…
Спустя некоторое время Оксана приняла полусидячее-полулежачее положение, привалившись боком к стене могилы в изголовье гроба, и с недоумением смотрела сквозь полутьму на какого-то неизвестного человека, который в свою очередь неотрывно глядел на неё.
— Боже мой. — наконец произнесла она дрожащим голосом. — Кто вы такой? Почему вы молчите? Что со мной случилось?
Алёшка наконец выдохнул почти уже задушивший его воздух. Закашлялся и несколько раз сильно стукнулся затылком о стену ямы. Ему стало полегче. И вообще он вдруг понял, что девушка вовсе не мертва. Она не вурдалак и не ведьма, а просто тут произошла какая-то нелепая и трагическая ошибка. В памяти замерцало воспоминание о чём-то подобном.
— Простите. — прохрипел он пересохшим горлом. — Я надеюсь, я не причинил вам сильной боли? Я… видите ли… я не знал, что… в общем… ради бога, только не пугайтесь! — постарался вложить Алёшка в свой голос побольше убедительности. — Вы не должны ни в коем случае пугаться! Я здесь для того, чтобы вернуть вас домой в целости и сохранности! Пусть вы меня не знаете, это ничего! Я вам помогу и провожу до дома. Верьте мне и ничего не бойтесь! Умоляю вас, верьте мне!
— Хорошо. — устало ответила Оксана. — Я постараюсь ничего не бояться, и я верю вам. Только мне холодно и трудно двигаться, всё тело одеревеневшее какое-то.
— Это ничего, это ничего! — почти весело произнёс Алёшка. — Сейчас мы отсюда выберемся и всё будет хорошо.
Он приподнялся и ухватившись за верёвку, заранее им опущенную в могилу, неуклюже выкарабкался наверх. Второй конец верёвки был привязан к росшему неподалёку дереву. Стоя на краю ямы он вдруг поймал себя на мысли, что было бы совсем неплохо сейчас броситься бежать отсюда ко всем чертям собачьим. Однако, совесть ещё не окончательно погибла в нём, поэтому Алёшка вздохнул, мотнул головой, затем для надёжности обвязал себя верёвкой вокруг пояса и присел на край могилы.
— Встаньте, пожалуйста, и протяните мне руки. — сказал он вниз.
Девушка, как будто испорченная механическая кукла, долго возилась, неуверенно поднимаясь на ноги. В конце концов это ей удалось и Алёшка ощутил в ладонях холодные кисти её рук. После этого он потянул, стиснув зубы, напрягаясь всем телом и упираясь ногами, и вытащил девушку из ямы.
— Ну, вот и всё! — произнёс удовлетворённо Алёшка. — Самое сложное теперь позади.
Он выпрямился и кое-как отвязал впившуюся в тело верёвку. Оксана попыталась подняться с земли, но безуспешно.
— В таком состоянии, пожалуй, вы не сможете идти самостоятельно. — покачал головой Алёшка. — Позвольте мне взять вас на руки… Я вот только сейчас немного отдышусь…
— Спасибо вам. — дрожащим голосом сказала Оксана. — Я знаю, вы спасли мне жизнь…
— Не надо об этом. — мягко ответил парень. — Обо всём случившемся будем говорить потом. Сейчас главное — добраться до дома. Остальное ерунда. Самая натуральная ерунда! — стараясь хоть как-то подбодрить её, он вложил в голос нотку беззаботности.
Алёшка нёс девушку по ночным улицам спящего села, временами опускаясь на колено и с трудом восстанавливая дыхание. Иногда из сумрака, окружающего хаты, начинали злобно лаять собаки. Проще было постучать в чью-нибудь калитку, спросить помощи и воспользовавшись суматохой сбежать. Но почему-то Алёшке не пришло в голову сделать это. Он упорно нёс свою драгоценную ношу и с огромным облегчением вздохнул, когда наконец перед ними из полумглы вырос забор, окружавший двор отца Оксаны.
Алёшка опустил девушку на деревянную скамейку возле ворот и прислушался. Откуда-то со двора донёсся глухой собачий лай.
— Как зовут вашего отца?
— Кузьма Егорович. — Оксана взяла парня за руку. — Вы обойдите дом слева и постучите в крайнее окно, там спальня батюшки. Собака, кажется, заперта в сарае. — Алёшка уже собирался было действовать, но девушка спросила: — Как зовут-то вас, спаситель мой?
Парень погладил её руку ладонью и сказал:
— Алёшка Сташевич.
Отец Оксаны не спал. Он как раз вышел на крыльцо хаты для того, чтобы немного остудить прохладным ночным воздухом сжигающий его изнутри огонь смертной тоски, а заодно искурить трубку. Сидя на ступеньках и мрачно задумавшись, он услышал какие-то непонятные звуки по ту сторону забора, тут же забрехал запертый в сарае Полкан. Спустя некоторое время калитка открылась, чья-то фигура вошла во двор и насторожённо замерла.
— Мне поговорить с вами надо. — раздался после некоторой паузы голос и ночной визитёр приблизился к Кузьме Егоровичу.
Уже потихоньку начинало светать, поэтому войдя на двор Алёшка сразу разглядел сидящего на крылечке хозяина. Всё-таки это было лучше, чем если бы пришлось того поднимать с постели.
— Может, тебе переночевать негде, бродяжка, — медленно и равнодушно проговорил старик, — тогда добро пожаловать. Хотя у меня сейчас в доме траур… А может, ты хотел обокрасть меня, мил человек?.. Так я уж нынче так обокраден, что дальше некуда…
— Нет-нет, Кузьма Егорович, — поспешил его успокоить Алёшка, — я не вор. Я, наоборот, принёс вам хорошую весть.
— Может, оно и так. — согласился старик. — Да только обрадовать меня ты вряд ли сможешь, какие бы там ни были у тебя вести, бродяжка.
Алёшка понимал, что к делу надо подходить осторожно. Силы человеческие не беспредельны, и внезапное радостное известие может убить так же верно, как убивает обрушившееся горе. Парень тяжело вздохнул и попросил:
— Разрешите присесть рядом с вами на крылечко, отец, а то устал я нынче страшно, прямо ноги не держат.
— Сидай, мил человек. — кивнул старик. — А то пойдём в хату. Помянем любимицу мою, новопреставленную Оксану, мир праху её…
— Вот я как раз и хотел спросить, Кузьма Егорович, — перебил его Алёшка, — доводилось ли вам когда-нибудь слышать про такую болезнь, летаргию? Ну, это когда человек засыпает столь глубоким сном, что всем окружающим кажется, будто он мёртв? Даже врачи не всегда способны определить это состояние, и бывает такое, что хоронят уснувших людей, как натуральных покойников.
В воздухе повисла тяжёлая пауза.
— Ты, мил человек, пришёл ко мне ночью специально для того, чтобы задать этот вопрос? — наконец прохрипел старик, медленно поворачиваясь лицом к гостю. Слышалась в его голосе нескрываемая угроза. — Пошутковать надо мной вздумалось?.. Или, может, ты знаешь нечто такое, чего я по оплошности своей не углядел? Так говори, бродяжка, говори, но будь осторожен, поскольку близок ты сейчас к беде, как никогда. Не смотри, что я стар и горем придавлен, на тебя управу найду.
— Спасибо на добром слове. — беспечно произнёс Алёшка. — Однако, я очень рад, что силы душевные вам не изменили, Кузьма Егорович, и тверды вы, как обычно. Значит, разговор упрощается. Пожалуйста, не делайте резких движений! Вам радоваться надо, а не гневаться на меня… В общем, произошла ошибка, роковая ошибка. Но, к счастью, дочь ваша осталась жива.
— Жива? ГДЕ?! — выдохнул старик, вцепившись в плечи Алёшки железными пальцами и страшно глядя в его глаза. — Где она?!
— На скамейке, за воротами. — чуть не охнув от боли пробормотал парень…
— Вот такая история однажды приключилась. — внезапно завершила рассказ рыженькая Светочка и взмахнула руками. — Представляешь, Вика? Кошмар, да и только! Но зато кончилось всё хорошо.
— Подожди, подожди, — энергично запротестовала Вика, подскочив на диване, — чего ты обрываешь на полдороге-то! Что там дальше было? Давай, рассказывай! Не выпендривайся.
— Ой, ну там много чего ещё случилось! Ты же понимаешь, какое происшествие необыкновенное и сложное. Пока это всё утряслось, да пока всё по полочкам разложили, не одна неделя миновала! — недовольно скривила лицо Светочка. — Я тебе вкратце доскажу, ладно? А то мне уже домой пора бежать.
— Ну, хотя бы самое главное обрисуй. А то не отпущу! — шутливо, но довольно плотно обхватила подружку руками Вика.
— В общем, дальше было так. Оксана излечилась от этой своей летаргии. Хотя, конечно, всё это достаточно серьёзно на ней отразилось. Кузьма Егорович, разумеется, узнал, зачем Алёшка раскопал могилу его дочери, и был, конечно, в большой досаде на парня, но с другой стороны, понял, что если бы этого не произошло, Оксана сейчас уже была бы по-настоящему мертва, поскольку парень-то очень вовремя успел, не позволил ей элементарно задохнуться! Поэтому старик всё как следует обмозговал, и не только простил Алёшку, но даже дал ему денег, чтобы тот вернул свой карточный долг, правда, с условием, что он больше никогда играть не будет. И Алёшка, разумеется, с радостью согласился. А спустя некоторое время Оксана и Алёшка поженились, потому что умудрились в этой ситуации ещё и по-настоящему влюбиться друг в дружку!
Свободные полёты в безбрежном воздушном пространстве хоть и доставляли поначалу некоторое физическое удовлетворение, однако, скоро прискучили. Таким манером можно было путешествовать до бесконечности. Комарик Фадюша почувствовал, что должен срочно найти себе подругу. Для этого нужно было попасть на Танцы, где обычно тусовалась комариная братия. Так поступали все самцы, с которыми он был знаком. И которых уже больше не встречал нигде именно потому, что они в конце концов достигли этого места и обзавелись там подругами. Всё очень просто.
Но почему-то Фадюша абсолютно не желал лететь проторённым путём. Будущая избранница рисовалась ему какой-то совершенно необыкновенной дамой, нетипичной и нетрадиционной. Она словно бы обещала комарику некие волшебные между ними взаимоотношения. При этом пока ещё оставалась незримой и ожидающей Фадюшу где-то там, неведомо где. Оттого-то комарик и не знал, что ему делать, и куда, собственно говоря, податься в поисках прелестной незнакомки. Можно было только надеяться, что самые головокружительные манёвры в самых неожиданных местах пространства как раз и позволят ему внезапно встретиться с суженой.
Сейчас Фадюша летел, полностью повинуясь вдохновению и попутному ветру.
Где-то там, внизу, громко хлопнула дверь, затем прямо по курсу внезапно растворилось окно и комарик со всего маху ворвался в какую-то комнату, в которой своим резким появлением несомненно напугал бы всех присутствующих, если бы не был столь миниатюрен в размерах.
— Ну и жарища! — воскликнул кругленький полный мужчина, возвращаясь от распахнутого им только что окна назад к столу. Он подхватил на полке полотенце и вытер обильный пот с лица. — Как-то напрягает меня нынешний июнь. Нечасто приключается такое обилие солнечных дней… Вы, кстати, Шура, не стесняйтесь, разливайте по кружечкам смело веселящее душу пивко!
Почти такой же кругленький и толстый Шура не заставил себя упрашивать дважды и мгновенно наполнил оба стоящих на столе сосуда пенящейся влагой из пятилитровой бутыли.
— Ну, так и что там дальше-то с ним было? — присаживаясь на табурет вопросил первый толстячок и окунул в пиво губы. — Рассказывайте, Шура, люблю истории из времён Советского Союза.
— А дальше наш Коля отмочил номерок ещё похлеще! — засмеялся собеседник и, подпаливая зажигалкой в углу рта бычок, прищурил по привычке правый глаз. — Мне приятель потом рассказывал, он как раз в ту историю влип, как кур во щи. А дело было так. Приятель мой, Петя его зовут, в тот день дежурил во вторую смену на заводе. Сидит он, стало быть, в дежурке у себя, ждёт вызовов. За стеной станки гудят. Всё, вроде, нормально, всё привычно. Но тут показалось ему, что какой-то новый звук в эфире появился. Ну, Петро туда-сюда глазом повёл по помещению. И точно — в углу из водопроводной трубы струйка хлещет! Да хорошо так хлещет, на полу уже лужица образовалась. Петя подставил ведро, а сам — на телефон, звонить дежурному слесарю, чтобы тот, стало быть, пришёл и меры принял.
Один раз звякнул, в ответ тишина. Подождал пять минут, повторно звякнул, опять никто трубку не берёт. Петя злиться начал. Когда нужно, слесаря на рабочем месте не найдёшь, это закон природы! Ну, ладно. Подождал минут пятнадцать. Попробовал ещё разок дозвониться. Потом плюнул на это гиблое дело и пошёл лично разбираться. Поскольку знал уже за слесарем Колей такую привычку — делает вид, будто где-то на вызове находится, а сам чай дует в каптёрке.
Прошёл Петро через цех, поднялся к слесарям на второй этаж, дёрнул ручку двери, она открылась. Ну, вошёл к ним в каптёрку. А там никого и нет. Крикнул пару раз, погромче:
— Коля!.. Волокушин!..
Не отзывается.
Решил подождать малость. Посидел, на стене строгие плакаты по технике безопасности посмотрел. Однако, скоро надоело. Начал записку слесарю писать, мол, так и так, Николай, произошло ЧП. Когда тот вернётся, то прочтёт и примчится на выручку. Оставил записку на столе и уже собрался было возвращаться к себе, вот тут-то бес его и попутал в раздевалку к слесарям заглянуть, на всякий случай, вдруг Волокушин там дрыхнет втихомолочку.
Распахнул дверь, темно внутри. Нашарил выключатель справа у входа, щёлкнул, посмотрел, и вначале-то не сообразил толком. В помещении слева и справа вдоль стен кабинки стоят, посередине скамья длинная, над ней в глубине комнаты стоит Коля Волокушин, спиной к вошедшему. И скамья эта получается у него между ног. Не успел Петро крикнуть, мол, чего ты тут раскорячился, тебя люди ждут! Не успел, потому что увидел — сапоги на ногах Колиных не касаются пола. Висят в воздухе! Моментально вскинул взгляд вверх и — точно! — верёвка от наклонённого Колиного затылка к поперечному потолочному швеллеру поднимается. Повесился Волокушин!
Как ветром выдуло Петю из каптёрки слесарной! Вылетел наружу и стоит, воздух жабрами хватает. Петро, он вообще покойников побаивается, а тут вдобавок такое страшное дело приключилось! Мозги набекрень и непонятно, куда бежать и кого на помощь звать? Растерялся, короче, мужик. Не каждый день в такую ситуацию попадаешь!
Хотел было броситься кого-нибудь из станочников пригласить. Потом засомневался: нет, люди всё-таки работу работают, могут и послать куда подальше.
Слетел по ступеням вниз и шустро двинулся в заводоуправление. Пока шёл, надумал своё начальство известить. А ещё лучше не своё, а слесарное! Позвонить начальнику паро-силового хозяйства домой, пусть срочно приезжает на завод и сам здесь разбирается с этой проблемой.
Добежал Петро до кабинета диспетчера, попросил связать его с начальником ПСХ по домашнему номеру, прижал к уху трубку.
А Валерий Олегович Постунов, начальник ПСХ, в этот самый момент как раз намеревался отправить на язык очередную порцию паштета, который замечательно у него приготовляла супруга. Он выпучил глаза, открыл пошире рот и уже начал было опрокидывать ложку, когда в прихожей резко звякнул телефон. Валерий Олегович вздрогнул и насторожился, забыв уронить паштет по назначению.
Супруга метнулась и сняла трубку. Не то чтобы существовала какая-то особенность в её отношениях с мужем, а просто обещали сегодня позвонить по поводу заказанного ею костюма, что было крайне важно в связи с приближавшимся юбилеем. Услышав же мужской взволнованный голос, требующий к телефону начальника ПСХ, супруга его поморщилась и позвала:
— Валера, тебя!.. С работы.
Бросив с досадой ложку, Постунов дошлёпал разношенными тапками до прихожей и начальственно уронил в трубку:
— Слушаю. — после нескольких услышанных фраз лицо его быстро изменило своё выражение и он почти крикнул: — Вы его сняли?.. Нет?.. Почему?.. А-а… Ну, понял… Сейчас буду! — он хлопнул трубкой об аппарат и не сдержался: — Ах, ты, стипль твою чез мать!
Это была знаменитая присказка начальника ПСХ, употребляемая им во взнервлённом состоянии, то-есть, практически постоянно.
«Ай-я-яй. — торопливо одеваясь, размышлял Валерий Олегович. — Ведь я как раз вчера вставил ему пистон и лишил премии на двадцать пять процентов! Неужели он из-за этого?.. Поммастера Каблуков присутствовал при разносе… будет теперь всем говорить, что я довёл мужика до петли! Ах, ты, стипль твою чез мать! Неприятностей, похоже, не избежать. Это же он не дома повесился, негодяй такой, а именно на работе! То-есть, получается, нарочно, чтобы меня отнаждачили по его милости. Ах, сучок, ах, сучок!»
Постунов досадливо отмахнулся от вопрошающего взгляда супруги, выскочил на лестничную площадку и помчался вниз. Спустя некоторое время он уже летел на своей «Волге» в сторону родного завода.
«А может быть, у него в семье что-нибудь неладное произошло? Тогда, какого чёрта молчал? Поделился бы проблемой! Что мы, не люди? Глядишь, и придумали бы вместе, как исправить положение! А теперь всё… поздно. Ушёл поезд… Ох, Волокушин ты, Волокушин...»
Показав вахтёру на проходной свой пропуск, Валерий Олегович торопливо вошёл в цех и едва ли не бегом бросился к каптёрке слесарей, где трудились подведомственные ему работяги. На производстве шла обычная вечерняя смена, станки разноголосо гудели, и никто здесь даже не предполагал, что рядом произошла такая жуткая трагедия. Навстречу Постунову поспешно шагал Петро.
— Кто ещё знает? — спросил начальник ПСХ, разворачивая его своим движением в обратную сторону.
— Диспетчер слышал. — задыхаясь ответил Петро.
— Милицию со скорой вызвали?
— Я не вызывал… Может, диспетчер догадается.
— «Догадается»! — передразнил Постунов. — А чего ж ты-то не догадался снять Волокушина? Может, он ещё живой был? Обрезал бы верёвку, сделал дураку искусственное дыхание, массаж сердца, глядишь, ещё и медаль получил бы за спасение утопающих. А теперь-то он уже точно задохнулся! Сидеть тебе в тюрьме, друг разлюбезный.
— Да я… я это… — оглушённый неожиданной перспективой Петро пытался оправдаться. — Я мертвецов боюсь. Не могу, с души воротит!
— Это ты в милиции теперь будешь объяснять. Вот определит экспертиза, что он живой был в тот момент, и всё! Пишите письма на волю… Кстати, в которое время ты его обнаружил? Пол-девятого?.. Ну, впрочем, теперь-то это без разницы.
Оба меж тем уже поднимались на второй этаж. Постунов немного сбавил обороты. Увидеть сейчас покойника, с которого ещё вчера, живого, «снимал стружку», было как-то неприятно. Не то вина, не то обида за преподнесённый «сюрприз», давила на сердце. Валерий Олегович хотел было выругаться перед тем, как открыть дверь в раздевалку, но спохватился — не время и не место для крепких словесных оборотов. Он заглянул в помещение и сразу же увидел висящее тело. На джинсах у Коли отчётливо выделялось нашитое им месяц назад на задницу сердечко красного цвета. Тоже, блин, модник провинциальный.
— Пойдём, поможешь снять тело. — сказал Постунов Петру, решительно проходя в раздевалку.
— Может, не стоит? Может, лучше милицию подождать? Вдруг опять что-нибудь не так сделаем… — запричитал Петя.
— Иди сюда, говорю! — прикрикнул Валерий Олегович. — Ещё выпендриваться тут бу… — он внезапно замолчал. Спустя некоторое время он с крайне досадливой интонацией распевно произнёс: — Ах, ты, стипль твою чез мать! А ну, иди сюда, паникёр!
Голос у начальника был такой, что Петя больше не осмелился возражать и, в душе обмирая, приблизился к покойнику.
— А ну-ка, глянь на него! — рявкнул Постунов.
Петя повиновался и краешком глаза посмотрел на повесившегося. Вначале ему чуть не стало дурно, настолько белыми оказались щёки у мертвеца. Однако, что-то вдруг насторожило его. Он взял себя в руки и уже внимательнее взглянул в это странное лицо. Н-да… Как минимум это был не Волокушин. А как максимум…
— Манекен! — Петя с раскрытым ртом повернулся к начальнику ПСХ. — Это же манекен… Бли-ин…
Валерий Олегович хотел было разразиться бурливым потоком крепких слов, но вдруг обмяк и безнадёжно махнул рукой.
— Балда ты стоеросовая, Петро. — сказал Постунов. — Зачем меня из дому вытащил, не понимаю! Ну, ты хотя бы удостоверился вначале, что это действительно Волокушин в петле висит. У нас же все тут шутники записные, кого ни возьми, ведь каждый божий день кто-нибудь что-нибудь да отчебучит, или тебе это неизвестно? Вы же тут сами друг дружку дурите постоянно, одни смехулёчки на уме. — Постунов вяло махнул рукой ещё раз. — Да ну тебя в пим дырявый. Короче, так. Снимай это чучело к чёртовой бабушке. А Волокушину передай, чтобы он завтра с утра готовился к низкому старту. Будет у него стипль-чез на выживание!
Валерий Олегович никуда уже не торопясь прошёл через гудящий цех, доковылял до заводоуправления, заглянул в диспетчерскую, чтобы дать отбой тревоге.
— Не успели ещё милицию вызвать? — поинтересовался он с порога.
— А что, пора? — встрепенулся служивый и потянулся к телефону.
— Нет, не пора. Ложная тревога оказалась. — успокоил Постунов диспетчера. — Всё на этом. Желаю вам отработать без происшествий. До свидания.
А Петро тем временем яростно потрошил чучело, вываливая на пол клочья ваты и тряпьё, которыми были набиты куртка и джинсы Волокушина. Голова манекена, действительно чем-то отдалённо напоминавшая Колину, лежала рядом, на боку, словно прислушиваясь к чему-то, только ей слышному.
Ифигения миновала ворота с надписью на ржавой табличке «Гаражный кооператив». Комариха каким-то неведомым образом ощущала, что движется в верном направлении. Он был недалеко, её избранник, до встречи оставалось совсем немного. Скоро они будут вместе. Вот только… что же он тут забыл-то, в этом неприятно воняющем помещении? Железо, резина, какая-то химия, и непонятно запахи чего ещё витают здесь в воздухе. Бр-р, ужасная дрянь! Может, отложить встречу до более удобной ситуации? От местного амбре уже начинает мутиться разум… Не случилось бы беды!.. Бежать, немедленно бежать отсюда, хотя бы вон туда, на ветви стройной рябины!
— Ну, что, Серёга, делаем перекур? — кудрявая голова выглянула из-за поднятого капота автомашины. — А то я уже притомился малость.
— Ага, давай. — согласился Серёга, смуглый парень лет тридцати, одетый в рабочий комбинезон. — Пойдём, на скамейке посидим, подымим.
Кудрявый разогнулся, поморщился и, кряхтя, сделал несколько гимнастических движений корпусом влево-вправо.
— Что, Миха, скрипит организм? — рассмеялся Серёга. — Старость не радость.
— Кто бы спорил!
Они вышли из гаража и уселись в тени рябины на облезлой, кое-как сколоченной скамейке. Достали сигареты и дружно задымили. Михаил вытер тыльной стороной ладони пот со лба и констатировал:
— Одначе… жара, ваше благородие! Дышать нечем.
— Ага. Сейчас бы сугробы снежные метра по полтора! Да морозец градусов под сорок. — пошутил Серёга.
— Круто! — улыбнулся Михаил. — Нет уж, лучше не надо. Всему своё время. Этой зимой и так чересчур много снега было. Как вспомню, так вздрогну. Замучался во дворе чистить. А весной из-за этого снега ЧП произошло у нас на предприятии. Первый раз такой кошмар в своей жизни видел!
— Что за ЧП? Ну-ка, расскажи. — заинтересовался Серёга.
— Слушай. — кивнул Михаил. — Ты же в курсе, где я работаю? Ну, правильно, корпус бывшей фабрики. Крыша там величиной в два футбольных поля. Пока фабрика функционировала, при Советском Союзе, работяги каждую зиму снег с этой крыши скидывали, или равномерно разбрасывали по поверхности. А потом случилась перестройка и — аллес капут. Фабрика накрылась медным тазом, оборудование вывезли, а опустевшие помещения стали сдавать в аренду кому ни попадя. И естественно, что разнообразные руководители наличие снега на крыше зачастую игнорировали. И ничего страшного не происходило. Ну, подумаешь, то здесь, то там, талая вода с потолка начнёт изредка бежать, делов-то!
Но вот нагрянула нынешняя весна. К марту снега на крыше накопилось порядком — сугробы высотой под два метра, с северной стороны. Март-то ещё ладно, месяц холодный, всё колом стояло. А вот в апреле теплом потянуло. Но, может, ещё и сошло бы с рук, да тут, понимаешь, как-то раз, в ночь, дождик прошёл, первый, так сказать, весенний. Снег-то на крыше и так уже сырой был, а здесь вдобавок и дождь его пропитал основательно.
Меня с несколькими парнями руководство с утреца направило в помещение, из которого недавно арендаторы выбыли. Огромный такой, пустой цех с северной стороны бывшей фабрики. Не совсем, правда, пустой, отходов разных после себя оставили уехавшие ребята довольно много. Вот мы эти отходы, стало быть, потихоньку и собирали в мешки, да выносили на улицу в мусорный контейнер.
Работаем, значится, себе помаленьку. Рассредоточились по всему этому цеху и шуршим мётлами. К обеденному перерыву успели больше половины территории убрать. Старшой кричит:
— Амба, парни! Пошли обедать.
Ну, столовой, естественно, у нас давно уже нет. Сам понимаешь, не нужна она никому с такими ценами и сомнительным качеством. Люди уже привыкли с собой еду приносить. Вот и мы устроились в углу цеха, возле окон. Сделали из досок подобие стола со скамейками и прекрасно расположились. Сидим, трескаем, кто что захватил из дома.
Смотрим — по диагонали через цех две женщины идут. Техничками они работали, тоже чего-то там убирали, сами по себе, отдельно от нас. И вот представь себе картину: огромное пустое помещение, и пересекая его, мимо железобетонных колонн, движутся две маленькие фигурки. Кто-то из парней даже пошутил:
— Красиво плывут! Вон те, двое, в полосатых купальниках!
Ну, посмеялись немного, проводили женщин взглядом, вышли они на улицу из помещения. А мы раскрыли рты, чтобы положить туда очередные порции пищи. Да так с открытыми ртами и замерли.
Потому что в этот самый момент раздался такой дикий скрежет, что даже вообразить себе трудно. Во всяком случае, я ничего подобного никогда в жизни не слышал. И прямо на то место, по которому только что прошли две технички, с адским грохотом обрушился потолок! Нас подбросило на скамейках, как всё равно взрывной волной. По лицу хлестанул плотный воздух, моментально всё вокруг затянулось чёрной пылищей, и не знаю как там кто, а лично я рванул к воротам почти без памяти и быстрее молнии! Выскочил наружу из этого проклятого цеха и ещё метров двадцать пять чесал по бездорожью без оглядки на своё прошлое. В душе было полное ощущение, что началась ядерная война! Вот полное ощущение войны и всё тут!
Однако, в какой-то момент я, естественно, остановился и оглянулся, оглянулся, знаешь, опасаясь увидеть позади только руины здания и где-то там, в некотором отдалении, растущий до небес ядерный гриб. Но нет. Здание продолжало стоять на своём месте, как ни в чём не бывало. А для грибов ещё время не приспело.
Зато людей высыпало на улицу — как пчёл из потревоженного улья! Почитай, все, кто работал внутри соседних помещений, в три счёта очутились снаружи! Что-то кричат, бегают, суетятся, не иначе тоже решили, будто американская ракета на нас упала. И смех, и грех, короче. А на улице-то, как выясняется, апрель-месяц, прохладно, однако! Я ещё ладно, в тёплой одежде был. А кое-кто и в халатиках на тонкую рубашечку выскочил, не до юмора людям.
Ну, в общем, подробности опускаю. Дальше всё пошло по законам жанра. Без лишнего шума. Народ развели по тёплым местам. Руководители там перекличку устроили. Потом приехали специалисты из МЧС. Скорая помощь нагрянула. Мы с парнями постояли несколько времени, подождали — вдруг зачем-нибудь понадобимся. Но нет, и без нас прекрасно справились.
Побрели мы, стало быть, к себе в каптёрку. Работа кончилась. Сидим, обсуждаем происшествие. Понимаем, что по самому краешку могилы прогулялись. Ощущение, надо сказать, довольно странное. Всё время на смех пробивает. Нервы, конечно. И перед глазами то и дело картинка возникает, как те две женщины по цеху идут. Идут и не догадываются, что над ними висит многотонная махина и уже в последний раз поскрипывает, готовая вот-вот обрушиться.
Впоследствии оказалось, что, к великому счастью, вообще никто из людей не пострадал. Повезло. Поскольку вниз улетел кусок крыши размером двадцать на тридцать метров, металлические конструкции «сыграли», из-за чего ещё обрушилась какая-то часть светильников, некоторые коммуникации под потолком были оборваны, обломаны, однако дальше этого беда не пошла.
Говорят, что крепление крыши на самом деле было рассчитано достаточно грамотно, просто когда-то, во время монтажа, кто-то там, якобы, болт не докрутил, кто-то сварочный шов до конца не довёл, кто-то ещё что-то сделал не так. А вдобавок нынче зима чересчур уж снежная оказалась, и никто не догадался крышу почистить вовремя. Все минусы сложились воедино и дружно сработали…
А ты говоришь — хорошо бы сейчас морозец на нашу голову обрушить! Нет уж, Серёга, ну её нахрен, эту зиму! Тем более, что от неё всё равно никуда не деться, нагрянет, и нас не спросит!
Поиски суженой едва не довели комарика до гибели. В результате плохо обдуманного манёвра он очутился на территории какого-то гаражного кооператива. Место показалось необычным и многообещающим. Комарик отважно ринулся в открытые ворота одного из боксов и… попался. Не успел Фадюша даже толком осмотреться, как чудовищная химическая вонь перехватила ему дыхание, выбила из привычного состояния и комарик рухнул на верстак, где его страшно замутило. Фадюша пополз на трясущихся лапках сам не понимая куда. Единственное, что он должен был сейчас сделать, это собраться с силами и лететь отсюда прочь как можно быстрее.
Едва уже окончательно не одурев от тяжёлого запаха, комарик всё-таки умудрился взять себя в руки, раскинул крылья, отчаянно загудел и побежал по «взлётной полосе». Подъём в воздух у него получился с серьёзным креном влево, но всё-таки это был подъём! Дальше Фадюша действовал на «автопилоте».
Спустя некоторое время способность соображать вернулась к комарику и он обнаружил, что планирует над каким-то футбольным полем, где несколько игроков в спортивных костюмах что есть мочи лупят мячом по воротам, которые защищает высокий, сухощавый парень.
— Лови, Юра! — в очередной раз азартно воскликнул лысый пожилой мужчина, похоже, тренер, и коротко разбежавшись пнул круглый снаряд.
Вратарь резко выбросил ногу в сторону и умудрился задеть мяч, который изменил траекторию полёта и умчался выше ворот.
— О! — уважительно сказал нанёсший удар. — Молоток, Юра! Классно сработал. Ладно, парни, делаем перерыв, отдыхаем! — он похлопал в ладоши.
Комарик Фадюша тоже решил последовать этому призыву, тем более, что уже окончательно выбился из сил. Он спикировал на перекладину ворот и затаился. Вся группа футболистов собралась здесь же, в штрафной площадке. Кто-то закурил, некоторые достали бутылки с водой, другие просто легли на газон и расслабились. Тренер стоял, прислонившись к стойке ворот и что-то обдумывал. Потом взглянул на голкипера и улыбнулся.
— А знаешь, Юрок, — вдруг сказал он, — то, как ты сейчас отбил мяч ногой, напомнило мне один случай из далёкой юности. Только тогда вратарь, в отличие от тебя, всё-таки оплошал.
— Расскажи, Геннадич, — послышалось несколько голосов, — пока перерыв.
— Ладно. — охотно согласился Геннадич. — Слушайте, братцы. Дело было так. Мы уж тогда взрослыми себя считали, как-никак по четырнадцать-пятнадцать лет оболтусам стукнуло. За девчонками ухаживали вовсю. Но футбол он и есть футбол, он помимо возрастов и всего прочего существует. Так что, по вечерам, пригласив с собой подружек, или в одиночку, пацаны собирались на поле, за посёлком, возле самого леса. Делились по жребию на две команды, после чего расходились каждая на свою половину и — понеслось! Гоняли мяч до тех пор, пока уже совсем темно не станет.
День на день не приходится, поэтому иногда болельщиков довольно много собиралось, стояли вдоль кромки поля, кричали, подбадривали. Ну, а иной раз вообще никого, кроме самих игроков, и не было. Что, впрочем, не очень-то и влияло на наше самочувствие. Играли, ведь, для собственного удовольствия, для души.
Вот сколько уже лет прошло, а многих тогдашних друзей-футболистов как сейчас вижу. Некоторые забитые ими голы до сих пор забыть не могу, настолько они красивыми были! Да-а… — Геннадич мечтательно покачал головой. — Эх, юность, юность, куда же ты ушла…
Впрочем, это лирика.
В тот знаменательный день народу посмотреть на нашу игру пришло довольно приличное количество. Погодка стояла как на заказ. К тому же это было воскресенье, и пацаны-футболисты тоже собрались в лучшем составе. Всё предвещало отличный матч. Разделились мы на команды и начали битву без промедления.
На воротах у соперников стоял знаменитый вратарь Виля. Надо сказать, человеком он был своеобразным, не без странностей. Хотя, впрочем, кто из нас по молодости лет не чудил каким-нибудь образом? Но что имеет отношение к данному случаю, так это то, что на все игры Виля приходил неизменно в одном и том же спортивном костюме — в трико коричневого цвета, причём, замызганном до невероятной степени. Трико это отвисало на локтях и коленях, придавая фигуре вратаря изрядное своеобразие. Что, впрочем, никак не сказывалось на качестве его игры. Чем отличался Виля, так это стабильностью. А для нас это было гораздо важнее, чем опрятность.
Вообще, лучше всего было иметь его в своей команде, как практически гарантированную победу. Но на сей раз жребий решил иначе. Поэтому долгое время атаки наши разбивались то об отличную оборону соперника, то об уверенную игру голкипера Вили. Злились мы, конечно, серьёзно. Мало того, что понапрасну теряли силы, так вдобавок к этому в самом конце первого тайма пропустили глупый гол. Болельщики дружно завопили и захлопали в ладоши.
В перерыве команды поменялись воротами и теперь уже наши соперники должны были играть против солнца. Появилась надежда воспользоваться хотя бы этим преимуществом. Мяч снова был введён в игру и покатились волны взаимных атак.
И вот, в очередной раз получив мяч от своего защитника, я финтом оставляю одного из противников за спиной, ускоряюсь и вбегая в штрафную площадь сразу наношу удар что есть мочи…
Дальше заканчивается футбол, и начинается кинокомедия.
И болельщики и большинство игроков на поле в этот момент смотрят на мяч и вратаря Вилю. Снаряд срезается у меня с ноги и летит в правый от голкипера угол. Виля громко кричит: «Хха!» и делает резкий выпад правой рукой и ногой, в попытке ликвидировать угрозу. Уверен, что ему это удалось бы, удар у меня не получился. Однако, в это мгновение знаменитое коричневое трико Вили внезапно лопается по шву на «самом интересном месте» и в прореху ловко вываливается его «хозяйство». В ту же секунду Виля сконфуженно вскрикивает: «Ой!» и обеими ладонями накрывает своего шалуна. А мяч, естественно, влетает в ворота.
И… ох, что тут началось! Футболисты обеих команд один за другим, как подкошенные, начинают падать на газон от дикого хохота, взрывающего их изнутри. Зрители, находившиеся ближе к месту событий, тоже складываются от смеха пополам, а следом к ним присоединяются и остальные, поочерёдно узнавая о том, что произошло. Я и сам тогда чуть не лопнул от неудержимого хохота.
А игра, собственно, на этом и закончилась. Потому что Виля заполошно подхватился и понёсся неизвестно куда с такой скоростью, что пацаны, которые попытались было его остановить и успокоить, в итоге только развели руками, глядя ему вслед.
После всего произошедшего матч продолжать не имело смысла. Было нам и смешно, и в то же самое время как-то неловко. Потихоньку, помаленьку и зрители, и футболисты разбрелись кто куда.
Хотя мы, откровенно говоря, и опасались за нашего вратаря, Виля, как это ни странно, пережил свой конфуз вполне достойно. Впрочем, никто над ним впоследствии особо и не подтрунивал. Все понимали, всяко в жизни бывает.
Только в футбол с того дня Виля играть перестал. Как отрезало. И даже вблизи поля не появлялся. А жаль. Может быть, страна в его лице потеряла отличного футбольного голкипера.
Ифигения вдруг почувствовала опустошающее душу разочарование. Неудачные поиски своего избранника в гаражном кооперативе повернули её мысли в критическом направлении.
«Что это за комар такой бестолковый, если его занесло в самое гиблое место? Из-за него и я чуть было там крылышки не сложила! Зачем же мне нужен столь безмозглый жених? — возмущённо рассуждала Ифигения, пролетая над зеленеющим внизу футбольным полем. — Да и есть ли вообще смысл в этих моих поисках? Не лучше ли будет поступить так, как поступают все нормальные комарихи — отправиться на Танцы и выбрать себе там какого-нибудь типичного комара, а не надеяться на встречу с необыкновенным героем? Может быть, героев вообще не существует, и я напрасно трачу своё золотое время!»
Ифигения задумалась и вдруг заметила, что откуда-то снизу к ней стремительно несётся невзрачного вида комарик. Он сделал в воздухе мёртвую петлю и пристроился сбоку.
— Привет! Меня зовут Фадюша. Если позволите, я вас провожу.
— Салют, парниша. — небрежно откликнулась Ифигения. — Куда вы собираетесь меня провожать, если вам неизвестно в какую сторону света я лечу? Может, нам вовсе не по пути.
— Это вряд ли! — с уверенностью возразил комарик. — Все мы, так или иначе, летим на Танцы. Даже те, кто поначалу намеревался избежать столь стандартного маршрута. Поэтому, полагаю, вы направляетесь именно туда, и, значит, нам по пути.
Ифигении стало досадно, что какой-то нахальный Фадюша принимает её за такую примитивную особу. Она хотела резко возразить комарику, но вдруг подумала:
«Но ведь он прав. Хотя я и не считаю себя обычной плебейкой-комарихой, но сейчас-то лечу именно на Танцы. А раз так, какая разница, что обо мне подумает этот комар? Пусть думает, что хочет! А провожатый в дороге не помешает. В конце концов, будет хоть с кем словечком перекинуться.»
— Хорошо, милейший, — снисходительно произнесла комариха, — вы можете составить мне компанию. Ежели вам это угодно.
— Угодно, угодно! — весело подтвердил Фадюша. — Я комарик заводной, мы с вами наверняка поладим.
— Очень сомневаюсь. — скептически возразила Ифигения.
— Вот увидите! — пообещал Фадюша.
Комариха ещё раз внимательно осмотрела его неказистую фигуру и улыбнулась.
«А что, если и впрямь?» — вдруг мелькнула у неё мысль.
«Никаких «если»! — ответил весёлый взгляд комарика. — Абсолютно точно! Клянусь своим хоботком!»
На Танцы они не полетели. Стоило ли терять на это время?