Ave, Maria

Проскуряков Владимир
     Чёрный туман окутал Егора два месяца назад, когда жена впервые за прожитые вместе сорок лет не ответила на его утреннее приветствие. Её болезнь, конечно же, навевала мрачные мысли, но Егор гнал их прочь. Он не представлял себе жизни в одиночестве. Ещё совсем недавно, когда ничто не предвещало беды, Егор считал, что первой должна будет наступить его очередь…  Разумеется, форсировать эти события в его планы не входило, но, будучи человеком здравомыслящим, он понимал, что ничто не вечно в этом мире. Это только в сказках можно прожить вместе долго-долго и уйти в один день. Но судьба распорядилась по-своему.
   И сегодня Егор, выпив утром кружку чаю, набросил на плечи куртку и вышел из дома. Ему уже опостылел телевизор с его бесконечными, доводящими до исступления рекламами, но без этого идиотского «ящика» дома было бы ещё хуже. Он пытался читать, открывал книгу, пробегал глазами строки - и не понимал смысла прочитанного.
   До городского кладбища можно было доехать на автобусе, но Егор считал своим святым долгом пройти этот ежедневный путь пешком. Через пару часов он добрался до ставшего уже таким знакомым, не покрытого травой земляного холмика с деревянным крестом и несколькими цветочными венками.
     - Здравствуй, Лизонька, - сами собой прошептали губы, - вот я и снова пришёл, как обещал… Ну, как ты?
   Белые хризантемы, которые он принёс позавчера, ещё не увяли. Егор добавил в банку воды из припрятанной пластиковой бутылки.
     «Ты за меня не бойся, я крепкий, я выдержу. Вот только без тебя очень плохо. Вечеров, ночей бояться стал, одиноко – волком выть хочется! Хоть ты меня позови поскорей…»
   Он ещё долго стоял, закрыв глаза и мысленно беседуя с ней, такой близкой и уже такой далёкой, пока незнакомый женский голос вдруг не нарушил его одиночество осторожным участливым вопросом:
     - Простите, вам плохо?
   Егор открыл глаза. На тропинке между могилами стояли две женщины, у одной из сумки торчали миниатюрные грабельки, другая несла в руках цветы.
     - Ничего, спасибо! - поблагодарил он угрюмо и ответил вопросом на вопрос: – Разве здесь кому-то бывает хорошо?
     - Вы правы, - вздохнув, ответила одна из женщин, и они осторожно прошли мимо.

   Обратный путь был ещё длиннее. Егор отрешённо брёл по шумному городу, чувствуя, что не хочет возвращаться в свою вдруг ставшую такой огромной и пустынной однокомнатную квартирку. Проходя мимо сквера, поросшего чахлыми липками, роняющими последние жухлые листья, он свернул к ближайшей скамье и устало присел с краю.
   Не прошло и минуты, как на его скамейку налетела стайка молодёжи. Человек шесть старшеклассников – парней и девчат с визгом и хохотом попадали на скамью, позируя ещё одному парню в ярко-жёлтой куртке, отошедшему в сторону с фотоаппаратом. Дружный вопль завершил процесс фотосъемки, после чего ближайшая к Егору парочка, ничуть не стесняясь, принялась целоваться.
   Егор покосился, почувствовал себя неловко, но отодвигаться было некуда. Нахлынули воспоминания… Сколько раз они с Елизаветой, гуляя по вечерам, проходили мимо вот так же занятых друг другом влюблённых. Нередко Егор в таких случаях вспоминал себя – молодого, пылкого и неопытного. Конечно, не такого беззастенчивого, как теперешняя молодёжь. Да и Лиза не позволила бы ему подобное при людях. Часто возникало у него желание вновь стать прежним, молодым и идти в будущее, крепко обняв свою любимую, такую же молодую и счастливую, как и он сам.
   Но вдруг сейчас, на этой парковой скамье, рядом с ошалевшей, никого в этом мире не замечающей парочкой, Егор поймал себя на мысли, что вернуться в ту, заветную молодость он уже не хочет:
     «Неужели настоящая старость подошла? Может, с этого она и начинается – с равнодушия к жизни, с безразличного отношения к тому, сколько тебе осталось на этой бренной земле? Кажется, я просто устал жить…»

   Егор тяжело поднялся, покосился напоследок на своих бойких соседей и побрёл дальше по аллее в надежде найти уединённое местечко. В конце аллеи была такая же скамья, на одном краю которой женщина с книгой на коленях слегка покачивала ногой детскую коляску. Он присел на другой край.
     - Здравствуй, Егор! – повернулась к нему женщина, и Егор узнал Марию, с которой когда-то он работал на одном заводе, и которая была для него больше чем просто знакомая…
     - Здравствуй, Мария! – ответил Егор и кивнул на коляску. – Внук?
     - Внучка! - гордо ответила женщина, и светлая улыбка озарила её красивое лицо, на котором годы ещё не успели оставить свои неизгладимые следы.

   Они были знакомы уже лет пятнадцать. Егор теперь и припомнить не мог, когда и при каких обстоятельствах он впервые заговорил с Марией, с которой он даже не был сослуживцем в буквальном смысле, поскольку они работали на разных участках. Но Мария стала его другом. Нет, она не была его подружкой, любовницей. Мария была его другом, с которым Егор мог говорить обо всём, открыто, не таясь. Они понимали друг друга, советовались в трудную минуту, когда требовался совет человека, не способного на обман и подлость.
   Лет десять назад муж Марии ушёл к другой, молодой, оставив жене квартиру, а сыну и дочери – скудные алименты. Вот тогда Егор взглянул на Марию другими, мужскими глазами и попытался осторожными намёками повернуть их дружеские отношения в несколько иное русло.
     - Нет, Егор, не нужно… Ничего не нужно, буду жить для детей, - ответила тогда Мария.
     - Но ведь тебе же только сорок пять! – поразился Егор. – Хорошо, пусть не я, но жизнь-то на этом разводе не заканчивается. Пройдёт эта горечь, и ты поймёшь, что рано траур надевать. Это я тебе как друг и как мужчина говорю. Ты в зеркало на себя посмотри!

   Так и остались они друзьями, хотя, казалось бы, прежние отношения должны были безнадёжно рухнуть. Часто в жизни так бывает: если любовь не сложилась, то и дружбе не бывать. Сумел Егор никогда больше ни полусловом, ни намёком не повторить своего предложения Марии. Чувствовал он, что по-прежнему относится она к нему с вниманием,  по-доброму, что замечает всегда его среди людей и всегда находит возможность поздороваться даже украдкой, когда он с женой идёт. И поговорить с ним, как и прежде, Мария не отказывалась, хотя и не замечал никогда он в ней пресловутой бабьей страсти к болтовне, коей часто страдают представительницы прекрасного пола.

     - Я слышала, Егор… - осторожно заговорила первой Мария и сделала паузу.
     - Да, уже два месяца, - вздохнул Егор, и колючий ком встал в горле, заставил закашлять, часто заморгать глазами, - Вот и сейчас с кладбища иду.
     - Мне хочется тебя хоть как-то утешить, но разве найдутся такие слова? - Мария прикоснулась мягкой ладонью к его руке. – Терпи, Егор, ты же сильный, ты сможешь!
     - А ты всё так же – одна? – Егор взглянул прямо в карие добрые глаза.
     - Почему же одна? – улыбнулась в ответ Мария. – Дочка в гости приехала, видишь – какое сокровище привезла бабушке на утеху!
   Она заботливо заглянула в коляску, поправила кружевной уголок.
     - Святая ты, Мария, - промолвил тихо Егор, глядя на белые облака, отражающиеся в бездонной лужице на асфальте.
     - Ну, ты скажешь! От святых не уходят…
     - Погоди, дай сказать то, на что столько лет не решался… Никогда я тебе не говорил, но ты сама видела и знала, как я к тебе относился. Не отрицай, не криви душой! Что ты отвечала мне на мои чувства взаимностью – я тоже видел. Но мы оба не вправе были… и ты, и я. У меня семья, у тебя дети. Спасибо тебе за то, что удержала меня тогда от такого шага, что опомнился я и сумел свой долг перед женой и семьёй до конца исполнить. Впрочем, только перед женой - до конца, у меня ведь тоже дети да и внук один есть. Перед ними долги остались. Вот и хочу внуку отдать всё, что в своё время детям задолжал… Знаешь, ангелом-то я не был никогда, женщинам нравился. Юбки не коллекционировал, но и отказывался не всегда. Всё было… А тебя встретил – и как отрезало. Я тебе не нужен был, а мне другие не нужны. Вот так и повернула ты меня на путь истинный, а говоришь – не святая…

   Егор замолчал, глядя себе под ноги. Наступила долгая пауза, которую никто из них не решался нарушить. Наконец Мария задумчиво ответила:
     - Ты прав, Егор, и я не слепая. Давно сердцем почувствовала, что такой, как ты, мне нужен, что надёжно с тобой и спокойно. А умом понимала – нельзя… Не мной сказано: на чужом горе счастье не построишь. Разве могла я в твою семью горе принести? На себе испытала, каково это. Значит, не суждено было нам с тобой вместе свое общее счастье строить, опоздали. И сейчас мы с тобой не одиноки. Есть дети, вот и внуки пошли! Твоему сколько уже?
     - Четвёртый пошёл, - посветлел лицом Егор, - в садик ходит.
     - Вот им мы сейчас и нужны, ты – своим, я – своим. Значит, так судьба распорядилась, чтобы у каждого из нас была своя орбита. Близко летаем, даже встречаемся иногда, но всё равно – каждый по своему кругу…
   Они молча сидели рядом, глядя как на пожелтевшем газоне, в нескольких метрах от скамейки, свалившийся невесть откуда ворох воробьев, истошно чирикая, трепал и щипал брошенный кем-то огрызок ватрушки.

     - Мне пора, скоро внучка проснется, - первой поднялась Мария и положила книгу в карман коляски. – Держись, Егор, так надо! Ты должен, обязан…
   Она смотрела ему в глаза строго, внимательно:
     - Если совсем станет невмоготу, позвони – поговорим. Телефон найдёшь в справочнике.
     - Спасибо тебе! Теперь я и сам поверил, что выдержу, - Егор осторожно взял её руку, лежащую на ручке коляски, поднял, неумело поцеловал прямо в раскрытую тёплую ладонь.
     - Аве, Мария! – вдруг неожиданно даже для самого себя, вместо прощания шепнул Егор, быстро наклонившись к самому уху Марии, поцеловал её в щеку, затем повернулся и, не оборачиваясь, пошёл прочь.
     «Надо сходить вечером в детсад за Игорьком, - решил он, выйдя из сквера,  - позвоню сыну, пусть не торопится с работы».