Шестилетняя Шура во все глаза смотрела, как ветеринар принимает роды у кобылы. Подавала ему тряпки, лила воду на руки, словом, была на подхвате. Ей нравилось, как он обходился со скотиной: разумно и ласково, а доброту Шура чуяла.
Не баловала ее жизнь. В четыре года умерла мать, отца своего она не знала. Приютила богатая родня, взяли на роль прислуги, но Шуре все нравилось: есть, где спать, есть, что есть. Что еще для жизни надо?
После окончания начальной школы Шуру устроили в интернат. Жизнь в городе была совсем другой, непривычной, но была в Шуре какая-то особенная жизненная хватка, живучесть неприхотливость, она легко приспосабливалась к жизненным обстоятельствам своего существования. А так больше ничего особенного.
Толстая, низкорослая, глаза-щелочки, лицо большое, плоское, волосенки редкие, ломкие. Училась тоже так себе. Но десятилетку окончила, а потом и экономический техникум. После окончания вернулась к тете, устроилась на работу в контору бухгалтером.
О любви или замужестве и мыслей не было. Ну кому она такая нужна, сирота-бесприданница. Иллюзий относительно своей внешности Шура тем более не питала. Безропотно готовилась тихо и скучно стареть.
Сельский ветеринар жил на краю села. Безотказный был человек: ночь-полночь – вставал и шел. Какой-то особый подход имел к живности, все о ней знал: как роды принять, как лечить, как кастрировать, когда везти на случку, когда забивать.
Бывало, что и у женщин роды принимал. Нужный человек в селе, но его не любили, боялись, уважали, но не любили. Очень уж явно стоял он на границе жизни и смерти. Стоял твердо и смотрел прямо.
Жены опять же у него никогда не было. Почему? Трудно понять: то ли забыть кого не мог, то ли подходящую женщину не встретил? Гадай не гадай, не узнать – молчун. В свою жизнь никого близко в не подпускал.
Сколько ему лет, никто не знал, откуда взялся – тоже. Как-то однажды заметили, что в пустом доме бывшего старика-ветеринара кто-то живет, присмотрелись – человек нужный, на странности закрыли глаза, а за двадцать лет даже привыкли к нему.
Лишнего он ничего не имел. Непонятно только, зачем все стены в его доме были уставлены книгами. Сказочно удачлив был и в рыбалке, и в охоте. В огороде у него все росло, как опара на дрожжах. Суставы вставлять умел, спины правил, ничего за это не брал. Все село было у него в должниках.
Односельчане воспринимали его избранником удивительной силы – делающей живое живым, она обитала на кончиках его пальцев, а он служил ей.
К полночи стало ясно – корова сама не родит. Шуру послали за Канатом, так звали ветеринара. Шура вспомнила, как лет пятнадцать назад, она впервые увидела этого человека. Многое успело произойти в Шуриной жизни за это время. Она боялась не узнать его, столько лет прошло. Ветеринар встретил ее у калитки, выслушал и заторопился, Шура едва за ним успевала, потом помогла ему принять роды, сцедить молозиво у коровы. Наконец управились.
Шуре весь вечер казалось, что это она корова и это на ее теле хозяйничают его руки. Он посмотрел на Шуру, скользнул взглядом по набухшим соскам, усмехнулся и сказал:
– Пойдешь за меня замуж?
Шура согласно кивнула. В ту ночь она спала крепко? Устала за день. А на утро Канат пришел к ее тете просить Шуриной руки. Свадьбы не было. Родные ее сразу отпустили, вздохнули с облегчением: все-таки девушка молодая, еще в подполе принесет – стыд, позор, проблемы. Лучше уж так. Шура быстро собрала вещи и пошла к мужу. В понедельник их зарегистрировали в сельсовете – это было единственное требование тети.
Канат Шуру не тронул ни в эту ночь, ни в следующие. Молча делал свои дела, хлопотал по дому, ходил на вызовы. Обязанности разделились как-то сами собой. Если Шура делала что-то не так, поправлял. Терпеливо учил огородным премудростям. Шуре было обидно, что не увидел он в ней женщины, но возможность быть с ним рядом, видеть его, быть ему нужной делала ее счастливой. Так прожили почти год. Шура перестала его бояться, изучила привычки, похорошела. Многому у него научилась.
Однажды раньше Каната угадала ночной заморозок, пошла ночью дымовые шашки жечь – первый цвет на привитой яблоньке хотела спасти. Канат потом весь день как-то особенно смотрел на нее, а вечером пришел к ней в баню. Видно, убедился в ее способности заботиться о новой жизни. Когда он вошел, Шура сразу и не поняла, чего он хочет.
Тем вечером она стала женщиной. Через год родила сына. Роды принимал отец ребенка. Мальчик рос крепким и на удивление красивым. Сына Канат сам не баловал и Шуру постоянно контролировал, не давал без особой нужды ребенка на руки брать, не разрешал кутать, сюсюкать.
Плавать научил сразу после рождения. Шура без дрожи это время и вспомнить не может, а мальчик сразу поплыл: только его отец в воду окунул, он и поплыл. Когда у сына стали резаться зубы – поднялась высокая температура и держалась несколько суток. Канат не спал, ни на шаг не отходил от постели больного ребенка.
Он дал сыну лекарство, заботливо укрыл, протер воспаленные от бессонницы глаза. В его усталой голове был всего один вопрос: «Неужели ему снова суждено потерять самое дорогое?»
Мучили воспоминания. Вот он, молодой, подающий надежды ученый едет в желтом нью-йоркском такси на встречу к старому другу семьи – Викентию Леонидовичу. Он работал в органах. Встретились, обнялись. Викентий Леонидович передал Канату письма из дома. престижная, зарубежная стажировка подходила к концу, через пару месяцев нужно будет вернуться в Москву.
Интересно, разрешат ли им с Кэрол пожениться? Сама поездка в Америку – уже чудо. Отец – крупный ученый, Канат лишь догадывается, над чем он работает. Невестка-иностранка наверняка не входит ни в его планы, ни в планы спецслужб. Может быть, и Викентий Леонидович не случайно с ним встречается, боится, как бы он дров не наломал. Зашли в кафе, заказали кофе, десерт.
- Ну, жених, жениться собрался? А невесту хорошо знаешь? Уверен, что тебя любит? Или возвращаться домой не хочешь? – открыл трудную тему Викентий Леонидович.
- С ней еще эту тему не обсуждал, но я не прочь жениться. Домой хочу вернуться, очень хочу.
- Вот смотри, – сказал Викентий Леонидович и протянул ему пачку фотографий. На них была Кэрол с самыми разными людьми, все фото были самыми пристойными.
- Ну и что? – спросил Канат, возвращая фотографии.
- Мы давно ведем наблюдение за твоей Кэрол – шпионит она за тобой и за твоим отцом тоже. Надеюсь, я тебя убедил. Если вернешься один, можешь рассчитывать на интересную работу. Ну ты меня понял. Ладно, давай свои письма на родину. Мне пора.
Вечером после секса Канат спросил Кэрол:
- Как ты думаешь всегда ли у человека есть выбор?
- Если он правильно его понимает, то всегда, а если не понимает, то нет, – загадочно ответила Кэрол.
- Объясни, не понял.
Кэрол не одеваясь выскользнула из постели, подошла к стеклянному журнальному столику, села в кресло, достала из косметички губную помаду и разделила столик алой линией надвое.
- Иди сюда, смотри.
И она начала манипулировать разноцветными леденцами из жестянной коробки.
- Вот ты, твои родители, твоя страна, твоя работа, ваши спецслужбы… по одну сторону линии выросла горка леденцов.
- Вот я и ты, моя страна, твоя работа, наши спецслужбы, – по другую сторону столика выросла еще одна горка конфет, а Кэрол продолжала: – Как думаешь, у тебя есть выбор? Тебя оставят в покое там или тут?
Канат неожиданно понял – выбора нет, в покое его не оставят. Ни в Америке, ни в России.
- Над генетически модифицированными растениями давно бьются, их все равно начнут выращивать рано или поздно. С тобой или без тебя, – продолжала Кэрол, она снова взяла губную помаду, провела еще одну линию строго перпендикулярно первой и продолжила странный расклад:
- Вот твой выбор. Здесь мир людей, для которого ты ценен, потому что тебя выбрала Сила, делающая живое живым. Спец службы, через тебя хотят владеть секретами, которые Сила доверила тебе – Кэрол насыпала горку леденцов прямо на красную линию.
Здесь мир Самой природы - Хозяйки всего Живого. Тебе выбирать кому служить. Она насыпала последнюю горку леденцов, на блестящую, скользкую поверхность.
Пока еще ты можешь выбирать – выбирай. Правильно выберешь – навеки с тобой останусь, игриво закончила Кэрол.
Они долго молчали, сидя нагими в удобных кожаных креслах отеля.
Тогда память унесла Каната в раннее детство. Он любил летом подолгу гостить у деда по материнской линии. Дед был ветеринаром и целителем, жил в Киргизии, на берегу озера Иссык-Куль. Бабушка Каната умерла вскоре после родов.
Мать Каната дед растил сам, пока приехавший на практику московский студент-биолог не увез единственную дочку в Москву. Внука дед любил, но не баловал.
Уходу за скотиной, тайнам охоты и рыбалки Канат научился у деда. Отец по национальности был русский, по образованию биолог, природу понимал, любил, но таких житейских премудростей, как дед, не знал.
Он был крупным ученым, редко покидал пределы своего НИИ. Канату захотелось снова стать маленьким и оказаться в доме у деда, он бы быстро рассудил его.
Тут Канат понял, почему дед, имея еще по тем временам высшее образование, вернулся жить в родительский дом, почему не захотел переезжать к ним в Москву. Так и умер в одиночестве лет пять назад, в тот год Канату исполнилось ровно двадцать.
- Я, Кэрол вернусь домой. Уеду в горы к деду. Буду жить вдвоем с Хозяйкой всего Живого, хотел пошутить. Кэрол все приняла всерьез.
- Тебе не дадут доехать живым. Виза твоя закончится через три месяца, а стажировка через неделю. Так? Если твердо решил, то я помогу тебе потеряться, спрячу тебя у своего отца на ранчо. Согласен?
Он тогда согласился.
Ох, и счастливое было время, там, на ранчо. В тот вечер, когда Канат узнал историю рождения Кэрол, они любовались закатом, забравшись на высокую скалу, опасно нависшую над рекой. На самой вершине росло дерево, непонятно, как оно умудрялось сохранять равновесие и вообще оставаться живым на поверхности каменной скалы. На дереве не было ни одной сухой ветви. Кэрол предупредила его:
– Не вздумай залезть на дерево, нарушишь равновесие и полетишь вниз, слезть не успеешь.
Канат посмотрел вниз на острые пики камней, на быстрый поток воды на дне каньона – шансов выжить в случае падения нет. Кэрол продолжила разговор:
– Знаешь, я очень люблю это место, оно подарило мне жизнь. На этой скале Хуан нашел мою мать. Она умирала от чьей-то пули и была беременна мной. Хуан пришел на выстрел и успел вынуть меня из ее живота живой. Тогда он посадил на скале это дерево. Он говорит, что дерево рассказывает ему обо мне, когда меня нет рядом. Хуан не мой отец, он старый индеец, живет своими легендами, но Хуан мне больше, чем отец, у меня никого нет, только он.
Канат молчал весь остаток дня, потрясенный этой историей…
Еще одной общей страстью оказались лошади. Они оба прекрасно держались в седле. Канат часто любовался ею: маленькая, ладная, быстрая, как капелька ртути, черные живые глаза, скуластое лицо, легкая проседь в коротких черных волосах. Кэрол была старше его. Он вылечил ее старинный загиб матки, они мечтали о ребенке.
В тот страшный день они долго купались в реке под деревом Кэрол. Она призналась, что беременна. Ломали голову, как жить дальше: ей переехать к нему или ему остаться здесь. Когда они выходили из реки, держась за руки, Канат наступил на шаткий валун и чуть не упал.
Кэрол в тот же момент вскрикнула и мешком осела на мокрый песок. Он понял сразу – ее убила пуля, предназначенная ему. Через мгновение в воду рухнуло и ее дерево. Канат успел увидеть, как покраснела вода в том месте, где о камни разбился стрелок. Жизнь отомстила человеку, несущему смерть.
Сердце Каната было убито тем же выстрелом, что и Кэрол. После ее гибели он впервые ощутил себя маленькой частью Огромной, Могучей Силы. Он растворился в ней весь без остатка. Стал частью ее.
Когда Хуан увидел его с телом Кэрол на руках, не удивился. Подробно расспросил, как все было, а Канату сказал:
- Ты любил ее, она любила тебя, но должна была убить, если ты не согласишься на них работать. Видно, промедлила. Вот тебе машина, адрес, письмо – отсидись там, а потом через месяц, как закончится твоя виза, уезжай из страны. Искать тебя не будут ни те, ни эти, об этом я позабочусь. О Кэрол тоже – похороню под скалой. А ты уходи, не медли.
Канат той же ночью поехал по указанному адресу в соседний штат к фермеру, который был чем-то обязан Хуану. Каната приняли хорошо. У овец было время окота, и он оказался как нельзя кстати. Работы было много, каждые руки на счету.
Через месяц после окончания визы улетел в Киргизию, стал жить в доме деда, с годами все сильнее чувствуя себя частью Могучей Силы, делающей живое живым.
Канат прислушался к дыханию сына, оно было ровным. Потрогал лоб, жар спал. Подумал:
- Обошлось.
И пошел спать.