..Когда он со всем усердием исповедал ему все грехи свои,
пастырь, искушая его, сказал: "Хочу, чтобы ты объявил всё
это перед всем братством".
До переезда в Мельбурн, мы жили в одном из небольших городков Австралии. Там мне довелось работать регентом хора в русской православной церкви. Церковь была небольшая, приход маленький, и хор, конечно, не велик - 6-8 певчих. Но люди говорили, что мы"спевали гарно".
Священника постоянного не было. Лишь раз в месяц нам присылали кого-нибудь из другого города. Приезжали разные: строгие и нелюдимые, добрые и ласковые, бесшабашно-весёлые. Один из таких даже поселился у нас. Провёл ряд реформ, перенёс службу на 2 часа раньше, чем вызвал неодобрение прихожан, ввёл обязательное посещение трапезной после службы для духовных бесед. На праздники, которые мы устраивали в церкви (в диаспоре церковь служит ещё и местом для встречи членов русской общины), любил потанцевать в кругу со всеми, приподняв левой рукой длинные полы рясы и лихо размахивая правой. Как-то собрался лететь в Сидней, да перед поездкой малость перебрал. Мы стали его отговаривать: вас задержат в аэропорту, не пустят в самолёт. Он ухватил длинную цепь на груди с большим крестом, стал её раскручивать, давая нам понять, что неплохо владеет нунчаками, сказал с вызовом: -Ща посмотрим!
Мы молили Бога, чтобы нам, наконец-то, послали настоящего священника. И нам его послали.
Отец Георгий нам понравился сразу. Не молодой, но и не старый, интеллигентен, образован,высоко духовен. К тому же приятен обликом: статен, не пузат, обладал шеей, а также мудрым взглядом больших серых глаз. То есть, был неуместно хорош собой для священника.
Приезжал он к нам раз в месяц, а потом спешил к матушке, четверым детям и своим картинам, -в основном он писал иконы. Теперь нас не надо было заставлять ходить в трапезную: мы туда бежали и, затаив дыхание, слушали его, задавали вопросы, забывая о яствах на столе. Раньше, бывало, священник вещает что-то назидательно, а прихожанин слушает, да ест. А тут было по-другому.Мы убеждались, что истина не нуждается в зычном голосе. Произнесённая тихо и с любовью, она достигает слуха скорее, проникая в сердце, сознание, душу, застревая там навсегда. Всё пришло в порядок в нашем приходе как-то само собой с его появлением.
Приближалось время Великого Поста. Мы провели службу и, как всегда, переместились в трапезную. Спели "Отче наш", священник благословил пищу и мы сели за стол. Я взяла бутылку водки, плеснула понемножку мужчинам, предложила отцу Георгию. Он протянул большой стакан и сказал: -Алона, вы мне налейте, пожалуйста, сразу полный, чтобы потом не добавлять. Я повиновалась, а про себя подумала: -О-о! - это было всё, что я тогда подумала. Не знаю, добавлял ли ему кто-нибудь после этого или нет, т.к. вскоре вынуждена была откланяться.
Прошёл месяц. Отец Георгий приехал к нам в очередной раз незадолго до Пасхи. Во время всенощной должна была состояться общая исповедь. Её все ждали. Не каждый решался во всём признаться с глазу на глаз, хотя бы даже и священнику: сказывалось отсутствие подобной практики в советские времена. Наступил торжественный момент. Мы стояли в благоговейном ожидании. Слабый свет струился со стен, у икон мерзали свечи, пахло ладаном. Отец Георгий вышел к нам, остановился. Был он бледнее обычного, красивые плечи его опустились под невидимой тяжестью, во взгляде - скорбная решимость. -Дорогие братья и сестры, -начал он своим кротким и тихим голосом, -Сегодня я должен исповедать вас, но перед этим хочу сам исповедаться перед вами.-Такое начало было нетипичным. Мы насторожились.
Дальше он во всех подробностях рассказал нам, как в прошлый свой приезд, находясь под воздействием спиртного, прибыл в аэропорт, где повёл себя недостойно и опозорил звание священника.
Жуткий, неумолкающий диссонанс! Мыло в глаза! Пощадите, батюшка! Мы не хотим этого слышать! Да и кто мы, что бы вы у нас прощения просили за своё поведение? У священников свои судьи.
Но отец Георгий безжалостно продолжал. Поведал, как стал приставать к австралийским гражданам в аэропорту, заставляя их исповедаться. Добровольцев не нашлось. Тогда он вступил в "спор с возражениями" и пригрозил, что сделает это в принудительном порядке, коль они не хотят по-хорошему. После тщетных усилий урезонить дебошира, люди вынуждены были вызвать полицию. Батюшку сняли с рейса и под белы рученьки вывели в зал ожидания. Тут он потерял равновесие, упал и, уже из положения лёжа, пел 3-ий антифон из литургии Иоанна Златоуста, "Во царствии Твоем..."
Когда он закончил свою исповедь и попросил у нас прощения, не было слышно ни звука. Только треск свечей. Кто-то спрятал лицо в ладонях, у кого-то текли слёзы, кто-то открыл рот, чтобы спросить: -Вы ведь пошутили, батюшка, правда?
Хоть этот факт нам уже и не удастся стереть из памяти, мы никогда после этого не упоминали и не обсуждали его, собираясь вместе.
Скорее всего, каждый сделал свои выводы и извлёк для себя свои уроки. Неизвестно. Однако, на исповедь "с глазу на глаз" потянулись веселее, не дожидаясь Пасхи. Это было очевидно.