ВАЛЕНТИНА БИННАР
ЗА ЗАКРЫТОЙ ДВЕРЬЮ
Если бежишь, однажды захочешь остановиться. Каждое утро, осваивая новый круг, я спрашиваю, как алкоголик за барной стойкой, еще на посошок? Главное, вовремя сказать стоп, и ты получишь удовольствие от пробежки, а не только усталость и одышку. Бежать, не то, что убегать - от себя не убежишь, даже если никогда не останавливаться.
Мы познакомились летом на благотворительной выставке. Я долго не могла оторваться от картины, где слепой изобразил ветряную мельницу. Если забыть про мельницу, можно увидеть проступающее лицо седовласого старика. Я не сомневалась, это моя картина, пусть я не готова вкладывать больших денег в искусство. Город полнился слухами. Те, кто был знаком с его картинами, отказывались верить в инвалидность художника. В число скептиков входила и я, с условием, что мне все равно – если прическа стала причиной зависти - вам важно, имеет парикмахер руки или нет? Я обратилась к девушке за дежурным столом, объявив номер картины. Глаза забегали, и она попросила подождать, приложив к уху телефон. Я отвернулась и бросила взгляд в толпу. Люди перетекали от одной картине к другой. А в мою сторону направлялся молодой человек в черных очках. В груди образовался огненный шар, готовый в поплыть пятнами на щеках. Я повернулась к девушке, она указывала на меня шариковой ручкой. Я умоляла себя успокоиться. Откуда пришло неожиданное волнение, готовое спутать статичные фразы? Хозяин черных очков представился. Вежливость, сродни таланту, кто-то с ним рождается, кто-то с ним умирает. Спокойствие. Холод. Тайна. Три странных ипостаси отразились в кривом зеркале очков, когда художник назвал свое имя. Горло порезала сухая пленка волнения. Вместо заготовленной фразы, я зашлась сухим кашлем. Готовность номер один "провалиться сквозь землю" не сработала. Он терпеливо ждал окончания нервного приступа. Наконец, я попросила завернуть покупку. Но художник не собирался меня отпускать. Он поинтересовался, почему именно эта картина? В зале «Мельница» не пользовалась популярностью. Он признался, что сомневался, стоило ли выставлять эту картину. Настояла помощница.
***
Быть самостоятельной, это не только зарабатывать на хлеб своим трудом. Когда ты вешаешь полку в ванной без посторонней помощи - ты можешь кричать об эмансипации. И на это у меня было особое право. Картина заняла место в доме, и я продолжила зарабатывать словом, будто без картины слепого художника, она не сдвинулась с мертвой точки. Я много думала о нем. Неудивительно, картина висела в комнате, обозначая его присутствие. Но когда художник стал занимать большую площадь мыслей, я не выдержала. На всякий случай мне оставили номер телефона. На тот случай, если он станет являться во снах. У нас не было общих знакомых. Все, что связывало, это полотно. Когда он поднял трубку, я была просто уверена, что он ждал звонка больше, чем первого щедрого покупателя. Его низкий холодный тон не испугал, наоборот, убеждал в правильном направлении. Я представилась, собеседник замолк. Я слышала, как легкий шорох ладони накрыл микрофон, но это не помешало услышать обрывки разговора. Художник о чем-то горячо умолял собеседника на немецком языке. Я терпеливо ждала, когда внимание вернется ко мне. Увы, он попросил, чтобы я снова представилась.
***
Мы встретились в мастерской. Обычная квартира с тремя комнатами, в одной из которых работал художник. Я застала художника с кистью в руках. Он стоял спиной, обнаженный по пояс среди рабочего беспорядка. Другие работы были небрежно накрыты простынями, а в комнате стояла тишина, которую нарушала возня оконных мух. Когда я вошла, художник замер. Я почувствовала себя воровкой, что пришла отобрать у маэстро драгоценное время. Художник попросил пройти в главную комнату, пообещав в скором времени принять меня. Он не поздоровался и не спросил, кто сей гость, а лишь холодно выразил просьбу. Руки, сжимавшие клатч, поддались мелкой дрожи, а ладони вспотели. Я сделала неуверенный шаг назад и столкнулась с помощницей. Язвительно фыркнув, она напомнила мне, что уже просила пройти в другую комнату. Проводив меня в просторную залу, помощница тут же ушла. Пошарив по стенам глазами, я не обнаружила картин. Все что угодно, но только не они. Через долгих пять минут, с разносом появилась девушка. Следом художник. В домашних брюках и очках он мягко приземлился в глубокое кресло, закинув ногу на ногу.
Нас разделял стеклянный столик и мрачный образ художника. Нависшая тишина терзала и посылала колючие фразы. Еще секунда другая и я приготовилась с позором убежать. Но все решилось довольно быстро. Я отвернулась, на выдуманный шорох, и вздрогнула от его прикосновения. Он мягко взял мою ладонь и поднес к губам. Я замерла, ощущая волну новых чувств, но художник мягко выпустил руку и запустил палец в чайное ушко.
Наконец, он спросил меня о цели визита. Я едва не поперхнулась чаем, наконец, прейдя в себя. Он играл со мной. Я призналась, что не верю и не понимаю - откуда у слепого художника есть право быть? Он усмехнулся и ответил, что он абсолютно слепой и что зрение - один из способов получения информации.
И добавил - его методика поможет слепым. Для этого он и устраивает благотворительные выставки-продажи картин. Тогда я спросила - что это значит - видеть как он?
Что такое зрение?
Была уверена, он сотни раз говорил эту речь.
Что значит видеть глазами? Глаза - это устройство, которое кодирует информацию, а мозг декодирует. Глаза принимают картинку, мозг распознает. Картинка, к которой привык здоровый человек и лишен слепой, живет в голове. Художник говорил, что информацию можно получить и иным способом. Иным способом направить в мозг и видеть картину, которую никогда больше не увидят глаза. Трудно было поверить, но желание довериться только росло. Художник снял очки, сверкнув молочными глазами. А затем добавил - очки не для него, а для людей, которые бояться заразиться слепотой. Люди не жалеют уродцев, а просто не хотят оказаться на их месте. Он вернул очки на место, придавив пальцем у основания. Он тут же описал мою внешность и одежду. Клатч стыдливо прикрыл колени. Художник рассказал, что причиной слепоты стала пневмония. Последний раз он видел мир глазами ребенка. И десять лет пребывал в информационной темноте. Случайность или судьба свела юношу с немецким эмигрантом. Старик держал посудную лавку. Он уволил продавца, что заставило на некоторое время встать у кассы. Когда он увидел слепого юношу в торговом зале под руку с матерью, то поздоровался с ними. Между матерью и хозяином лавки завелась беседа. Иностранец услышал то, что хотел услышать - никакие операции мальчику не помогли. Это был как раз тот случай, когда он хотел протянуть руку помощи. Старик предложил свои услуги по исцелению необременительной стоимостью - юноша должен стать его помощником. Протесты матери оборвал будущий художник. Мать переживала за дорогие черепицы. А слепой переживал состояние вечной компаньонки. Все, что могло потребоваться от матери, это какое-то время сопровождать сына до места работы. Остальное старик готов взять на себя. С первых дней он поставил юношу в равные условия, сказав ему прямо, что придется несладко. Но если он хочет вернуть зрение, придется много работать.
Художник с улыбкой вспоминал первые шишки и отборную немецкую брань за расколоченный товар. Через несколько месяцев эскорт матери не требовался. Но мастерство нового зрения требовало доработок. Однажды старик вручил ему кисть и попросил нарисовать плакат для распорки. Надо ли говорить – продажи возросли втрое! Уже тогда его первые и неуверенные мазки завораживали людей.
Художник поведал о той жизни, куда пускал не всех. Это была часть благодарности за доверие. Он закончил тем, что пришлось уехать из города. Местный представитель духовенства организовал травлю на него и на предпринимателя. Художник улыбнулся воспоминаниям о священнике, что хотел изгнать из него бесов, а потом погрустнел.
Сердце старика не выдержало. Его методика ждала армию слепых. Без операций и больших денег. И художник взял на себя это право, пообещав хозяину лавки, осуществить мечту. А его внучка, своеобразная часть наследства, теперь его помощница. Он поспешил оправдать ее грубость и, пожав плечами, заметил, что трудно находиться рядом с таким человеком, как он.
Конечно, мечте гениального художника не суждено было сбыться. Метод, что сделал его полноценным человеком, был слишком хорош.
Я спросила его про мельницу. Хотя, после истории с немецким лавочником, я не сомневалась, чье лицо угадывалось на картине. Художник сдвинул брови. Он признался, что только поэтому принял меня сегодня. Оставить номер телефона, и, не попросив моих контактов – стало большой ошибкой. Ошибкой он признал и другое - он не должен был выставлять мельницу и поэтому извиняется и просит вернуть картину.
Огонек в моих глазах начал постепенно затухать, и я приняла защищающуюся позу, скрестив руки на груди. Художник покачал головой и объяснил, что не думал, что кто-то заметит старика. Его фамилия происходило от слова "мельница". Эта, на первый взгляд скучная картина - память о нем, и он готов вернуть деньги, которые наверняка очень бы пригодились. Выслушав его историю, я не могла просто встать и сказать - нет. Я согласилась заменить картину. Художник предложил вернуться в мастерскую. Выбор пал мрачную картину - деревеньку заливали дожди, а три мужчины на одно лицо в смешных шароварах и деревенских туниках тянули радугу из пучины облаков, как спасительный шланг во время пожара.
***
Он проводил меня до двери, и я, вдохновленная новыми чувствами, позволила пустить в сердце эти сладкие корни. На другой день я сняла Мельницу со стены, заменив образовавшуюся пустоту Радугой. На улице хлестал дождь, и от вчерашней духоты остались воспоминания. Я вернула картину, как обещала. Оказавшись в его руках, она словно ожила, напитавшись энергией разлуки. Или мне показалось, будто взгляд старика изменился. Прогнав тревожные мысли, я похвалила себя за мудрое решение.
Той ночью сна не было. Странная жажда, которую не удалось утолить водой, туманила рассудок. Я постоянно думала о нем. Но это были не просто мысли женщины о мужчине. Работа, что спасала меня, обрастала стеной из мутного стекла. Он почти сразу прогнал меня. Получив картину, художник сделал воздушный всплеск рукой. Я думала, магия этого жеста принадлежит только помощнице. Она же с радостью проводила меня до дверей. И она же сделала контрольный выстрел, сказав, что в мире художника нет никого.
Слишком тоскливыми выдались последние дни лета, как и дожди, которые так торопились расставить декорации осени. Я замерла в теплом кресле, как кошка, охотясь за тишиной, выстроив баррикады из пледа. Боялась пошевелиться. Запретила размножаться мыслям. Любая из них обходными путями приводила к художнику. Под утро, причалив к берегу, и, запутавшись скользких водорослях, я погрузилась в мутные воды сна. Меня разбудил скрип, отозвавшись выстрелом боли из-за неудобной позы. Окно заволокло молоко тумана. Холодок сосредоточился на кончике носа. Запах сырости напоминал море. Скрип повторился. Противный скрип принадлежал калитке. Я откладывала эту проблему на потом по непонятным причинам. Смазать петли и обратить в тишину мерзкий скрип – казалось бы, что проще. Когда я неловким движением встала и подкралась к окну, мелькнувший силуэт утонул в тумане. Но я заметила кое-что странное. Натянув толстовку, я вышла во двор.
Когда-то в журнале для интерьера я увидела занимательную вещь. Кованая башня с горшками для цветов. Я заказала такую же, добавив флюгер с заостренной пикой на одной из главных башен. Восточный ветер трепал конверт, насаженный как билет на контрольный гвоздь. Это мой билет. Конверт напитался влагой, и легко сошел с крючка. «Парк» Это все, о чем сообщало письмо, поэтому, не теряя ни минуты, я вернулась в дом.
Освободив из заточения велосипед, я отправилась в парк. Все лето новый транспорт оставался нетронутым. Откладывая велопутешествия все лето то из-за жары, то из-за проливных дождей, я обратилась к нему быстро. Пустой парк Первооткрывателей, за исключением фигуры в черном в закутке под лапами акаций. Мне вновь досталась спина. Я осторожно спустилась на землю, направляя велосипед рядом как верного коня, и почти подкралась к одинокой фигуре. Теребя от волнения звонок, я выдала себя нервной трелью. Художник обернулся. Я опять почувствовала лихорадку вежливости. Он давно слышал шорох шин. Звонок был не причем. Улыбка. Я сказала, что могла и не придти. Он ответил, что все равно бы ждал. И что только сюда его отпускает вездесущая помощница. Он пробормотал, что только сюда можно попасть, не боясь лишних взглядов. Слепой без поводыря или собаки все равно, что опасный преступник без наручников.
Только здесь мы могли побыть наедине. По будням город пустовал. Работы в городе не было. Ранним утром автобусы увозили людей, и только вечером городок оживал. Я не знала, что держало в этом странном месте. Но теперь я знала причину, по которой захочу остаться.
Установив велосипед на подпорку, я разделила с ним сырую скамейку. Мы встречались каждый день. Художник показал себя, как человека, приобщенного к таинству искусства и знаний. Он признался, что когда смог читать, уже не смог остановиться. Иное видение побудило к живописи. Он признал, что его способ видеть далеко не тот, что использует обычный человек. Он хотел договорить еще что-то, но неожиданно сорвался и, ударив мохнатую лапу акации, ушел. На другой день он не появился.
***
На звонок ответила помощница. Я уронила трубку на рычаг. Еще несколько дней я проверяла место наших встреч. На четвертый день тишины я сдалась, оказавшись на пороге мастерской. Мне долго не открывали. Но я решила, что не сойду с места, пока не получу ответ. Когда появилась помощница, испуг ящерицей залез за воротник - больше своего художника не увижу. Она-то приложит много усилий, чтобы разлучить нас. Я приготовилась к тому, что она прогонит меня. Именно это читалось между строчек сморщенного носа. Но помощница предложила войти. У входа предупредив, что хозяин отсутствует. И я все еще имею право на дверь. Я спросила, когда он вернется, и девушка ответила, что не знает. Как давно, - прозвучал второй вопрос. Несколько дней назад, - ответила девушка. Вот почему наша скамейка пустовала.
Как и в тот день, когда я впервые пришла сюда, помощница приготовила чай. После она заняла место хозяина и закурила. Сладкий дымок легким пером защекотал в носу. Я бросила курить. Одному Богу известно, каких усилий это стоило. Помощница терпеливо отвечала на мои вопросы. Куда же уехал художник? Не сводя паучьих глаз, она сказала, что нашелся покупатель для сувенирной лавки. Деньги, вырученные с продажи, еще на один шаг приблизят их к мечте. Потом она совершенно неожиданно попросила оставить художника в покое. Она уверяла, что больше не перенесет драм. Так уж повелось, наигранно вздохнув, говорила она, избавляться от мусора приходится ей. А штопать сердечные прорехи никогда не входило в ее обязанности.
Именно это я ожидала услышать и, получив свое, направилась к выходу. Девушка, не утруждаясь провожать меня, крикнула, что неплохо бы поблагодарить за хороший совет. Крикнув спасибо, я покинула квартиру художника.
***
Тишина – не стала моим союзником. Писать в стерильном пространстве, это как отказаться от иммунитета, избегая скопления людей. В студенчестве я сочиняла на шумных парах, спрятавшись на последнем ряду, создавая вид работы. Бывали времена, когда приходилось убегать из опустевшего общежития в переполненное кафе. Все свободное время я посвящала прозе – чаще оно было отведено урокам. Мне не было дела до славы и денег, я просто получала удовольствие. Но сейчас, испытав искушение свободного времени, я перестала ценить его щедрость. Преодолев мнимую занятость, я все же садилась перед монитором, но, увы, не могла написать ни строчки. Именно поэтому стала посещать скучные поэтические вечера, массовые гуляния, что больше походили на школьные собрания, а так же выставки. Мне нужно было отбросить тень в другую сторону. Я знала, что кризис – явление временное. Но любовь не входила в мои планы. Едва кто-то может это спланировать. Последний опыт убедил, что любовь – это повод потуже затянуть веревку. И, когда будет поздно что-либо менять, она надломит ножку стула и затаится в ожидании.
Так вот я успела скинуть петлю в последний момент. День окончательной свободы, пришелся на день свадьбы. Я сбежала. Позже я поняла, что любить нужно как-то иначе. Не прикидываясь и не выкраивая, жалея кусок с маринованной вишенкой, а целиком дарить себя. Сейчас хотелось быть пустой, как ваза на подоконнике, которая никогда не знала цветов и не поила застоявшиеся стебли водой. И которая никогда не узнает о смерти, однажды обнаружив сухой веник вместо роскошного букета.
***
Я стала бегать по утрам, жалея о том, что эта идея не возникла раньше.
Наблюдать за мной было некому. Любимый парк пустовал, лишь иногда нарушая это правило зазевавшейся женщиной с коляской. Кто-то любит сравнивать жизнь с коробкой шоколадных конфет, а по мне, это бег на короткие и длинные дистанции. Кому как повезет. Несколько кругов вокруг парка каждое утро, с короткими передышками, постепенно возвращали меня к работе. Я уже вышла на финишную прямую вымученного черновика, пока в одну из пробежек не увидела художника.
Сердце забилось так сильно, что натруженное за несколько недель, могло просто не выдержать. Вместо того чтобы подойти к нему и устроить допрос, я свернула с дорожки. Я бежала, прокручивая возможный сценарий нашей встречи. В одном из которых позволила художнику сказать, что он скучал по мне. Я задыхалась. Невозможность наладить дыхание, требовала остановиться. Дорогу домой я преодолела неспешными шагами. Он вернулся. Но не позвонил. У мужчин всегда на это есть особый повод.
***
Остаток дня я провела как тигр, расхаживая по дому, очерчивая границы клетки. Ни одно дело не спорилось. Все торопилось ускользнуть, выпасть, протечь. Когда красивая, но такая простая мысль возникла в голове, беспорядки прекратились. Порядок сложил трудную картину из пазлов. Эксперимент провалился. Я не могла разделять тишину с тишиной. Большой город дал короткую передышку и снова звал в железные объятия. Настал момент, когда поняла, что место, которое однажды я назвала своим домом, им и оставался. И я должна вернуться в тот мир, который породил моих чудовищ.
Слишком просто. Я набрала номер и забронировала билет на утренний рейс. В таком месте легко забыть, что провода цивилизации тянутся совсем рядом.
Упаковывая вещи, я уже решила, что остальное заберет одна из подруг. Думаю, им понравится мое решение не жить больше в глухомани. За все пребывание скопилось много полезного мусора. Я уже выставила большую коробку у входа, когда вдруг вспомнила о Радуге. Она едва соприкасалась со временем, готовая разделить вечность с остальными нетленными шедеврами. Я сняла картину и прислонила ее к стене рядом с коробкой. Солнце задержалось на границе дня и ночи, бессильно пропуская последние лучи в мои окна, мечтая лизнуть соленую краску с полотна Радуги. Мечтая о чашке кофе, я задержала взгляд на картине, к которой тянулись тающие полосы света.
Изучая привычные образы, я смутно догадывалась, что что-то не так.
Я могла сломать глаза, как ребенок, которому предложили впервые разгадать головоломку и найти отличия. Когда же я решила провести время с пользой в кухне, догадка ударила простым арифметическим числом. Я искала на полке любимую чашку, когда до меня, наконец, дошло. Их было трое! Они тянули радугу, и их было трое! Я отставила чашку и вернулась к картине. Труднее всего убедиться, что я не сошла с ума. Теперь людей с одинаковым лицом осталось только двое. Я замерла, пытаясь убедить себя, что «о нет же – их и было двое!» Безумная улыбка поплыла по лицу, и я медленно вернулась к истокам раковин и очагу газовой плиты, отрубая пути к переосмыслению.
***
Он вошел без стука, как примерная тень. Скрип тревожно предупредил, что в квартире гость. Даже ветер остался снаружи поиграть с флюгером, а не скучать со мной за чашкой чая, боясь распугать бумаги на письменном столе.
Я знала, кому принадлежат осторожные шаги, и поэтому постаралась со спокойным видом выйти навстречу. Хотя стрелки внутреннего компаса бешено крутились, как на рудниках, это мне удалось.
Художник в проходе виновато жевал соломинку, которая вполне спасала в тот момент, придавая дурацкий вид. Моя душа улыбалась так широко, что коснулась волшебной силой плотно сжатые губы. Гость же пытался сохранить официальный тон, углубившись в карманы серого пальто.
Я, подражая его манере все делать руками, жестом пригласила войти. Художник вытащил травинку изо рта и кинул в коробку. Ему явно не нравилось, что картина стояла на одной черте с коробкой для мусора. Оставалось только сгрести все в кучу и прилепить печать «На свалку до востребования». Хотелось оправдать себя, объяснить. От бессилия я даже ударила о дверной косяк, и метнулась в кухню.
Пока я запивала нелепый вечер новой чашкой кофе, художник осторожно снял обувь и воспользовался недавним приглашением, прошел.
Заразные свойства других вещей, которые при появлении гостя стояли по местам – то стол, два стула, холодильник и даже ваза на подоконнике, передались и мне. Мелкая дрожь, сковавшая ладони, осталась незамеченной. Долгое общение с бесшумным холодильником – преподало неплохой урок, и я оставила волнение. Кровь, подобно фризу, заморозила сердце и я, наконец, успокоилась. Когда художник заговорил, под кожу снова закрались сомнения. Он сказал, что не стал продавать лавку, а потом попросил угостить кофе.
Передо мной сидел растерянный молодой мужчина с необычными способностями, словно пытаясь заслужить прощение за все свои чудеса.
Спросив, почему он так поступил, я поставила перед ним чашку и села напротив. Художник вспомнил наш последний вечер. Он вспылил от того, что не мог дать внятного ответа: что значит – видеть, как он? Он сказал, что ему страшно. Что у этого дара есть побочный эффект, который не проявлялся раньше. Художник сделал вывод, что остальные умения подтягиваются со временем, поэтому он не сможет ручаться за здоровье и жизни слепых. Указав пальцем на пустое место у окна, гость неожиданно произнес, что раньше там стоял старый журнальный столик. Судя по всему, меньше недели назад, его убрали. Пока я не успела подтвердить или опровергнуть его слова, он продолжал. В вазе никогда не стояли цветы. Над головой висела сломанная люстра, а не лампочка, как сейчас. И что здесь когда-то жил кот. Художник вертел головой, рассказывая то, что я и так знала. Вазу я купила в дешевом магазинчике из-за необычной формы. Ремонт начался и закончился на том, что я открутила люстру и отправила отдыхать на помойку. И да. Здесь жил кот, но я боялась, что любопытство сыграет с ним плохую шутку, и отправила к маме. Он сказал, чтобы наследить в вечности, достаточно однажды явить себя миру. Все оставляют следы, которые никогда не исчезают. Когда я перестала тараторить и восстанавливать хронологию, он продолжил, заявив Нечто, отчего похолодели кончики пальцев. Он говорил, что видения были и раньше – их он мог легко отделить от тех, что не относились к настоящему, но он не думал, что они могут быть настоящими. Я хотела поделиться наблюдениями о Радуге, но меня попросили не перебивать, ибо мог в отчаянье сорваться. На самом деле на картине с мельницей нет никакого старика, он появился потом. И скорее всего, я первая, кто увидел его наставника. Он назвал их сущностями, которые пробиваются в мир через его картины, через его видение. Тогда художник задал вопрос, на который я спешила ответить, не заметила ли я что-нибудь странное в Радуге?
Я почувствовала, как предчувствие склонилось к уху, нашептывая нехорошее предположение. Когда я сказала, что один из радужных бурлаков пропал, художник не просто изменился в лице, он побелел. Попытки оживить впечатлительного творца заставили меня понервничать в поиске нашатыря. Мои вещи были чемпионами по игре в прятки, особенно самые необходимые. Когда я нашла зловонный пузырек и готова была вывести художника из ступора, тот поймал мою руку на полпути.
***
Всех смешила моя особенность выпячивать нижнюю губу в момент глубокой обиды. Но я ничего не могла с собой поделать. Я убрала нашатырь на самое видное место, отрезав пути к новым играм, а затем отвернулась от гостя к раковине и повернула кран. Гость спросил, зачем я так делаю. Я переспросила, ослабив мощность потока. Он встал, сняв с крючка на стене полотенце, и предложил помощь. Впервые я пожалела, что испачкала так мало посуды. Я готова была перемыть горы, лишь бы просто ощущать его близость. Мы молчали, спрятавшись за шум.
Чтобы видеть меня, ему не нужно было смотреть в упор – в этом было наше первое различие. Хотя в тот момент я как раз перед собой не видела ничего. Когда последняя тарелка скрипнула, я принялась вытирать залитый стол, а художник по-прежнему оставался рядом.
Он почти всегда смотрел вникуда, но в тот момент повернул голову в мою сторону, уподобляясь обычному человеку, чтобы сделать замечание моей выпятившейся губе. В подтверждение, он прикоснулся пальцами к моим губам. Действительно, она едва заметно съехала. Я замерла, как под страхом смерти. Художник снял очки и посмотрел на меня. Он мягко притянул меня к себе и поцеловал. Я ощутила успокаивающее тепло и ответила на поцелуй. Расслабившись, я растворилась в волшебном песке, что ангелы сыпали нам на головы.
Я едва не испортила всё, когда он подхватил меня. Я остановила его и сказала, что я завтра уезжаю, навсегда. Он замер, а потом прошептал, что еще сумеет меня переубедить. Я притянула его лицо и поверила, что могу передумать. Ощущения первой близости невозможно испытать дважды, как нельзя подумать дважды одной и той же мыслью. Так я перестала думать.
Когда вернулись мысли, художника рядом не было. И предстояло думать о другом. Прекрасная ночь могла плавно перетечь в прекрасное утро, но игра оборвалась, когда я уснула. Я поспешила успокоить себя, заверив, что он вернется, как возвращался много раз.
Так никуда не улетев, я не стала распаковывать чемоданы, чтобы в любой понравившийся момент сбежать от сюда. День прошел в вялой борьбе веры, что я еще увижу художника. Картина с пропавшим персонажем служила неприятной подсказкой, и я, накрыв тканью, спрятала ее в чулан. За целый день я делала несколько подходов к ноутбуку, но очень быстро закрывала бесполезную машину. Вечер и ночь принесли еще больше страданий – на каждый скрип и шорох я реагировала остро – а сон все не шел. Второй день стал таким же как первый и, когда стало действительно страшно, я решила вернуться к утренним пробежкам. Они спасли тогда, спасут и теперь.
Хотя, кого я обманывала? Когда непослушные ноги несли привычным маршрутом, я свернула, с ужасом осознав, что бегу к порогу его квартиры. Неожиданно стало плевать, что может пострадать моя гордость. И я бежала все быстрее, ругая себя за то, что не поступила так раньше.
Меня не смутили утренние часы. Застать его сейчас и попросить ответа. Неважно, каким станет ответ – я могла пострадать от разрывной пули неизвестности. Я не осознавала, с какой уверенностью горели глаза, когда я увидела помощницу, но этого было достаточно, чтобы она впустила меня.
Ее жалкие бормотания про то, что художник не появлялся дома вот уже два дня, не остановили. Я ворвалась в его светлую мастерскую. Двери хлопали за спиной, как уставшие крылья. Дорожка света разбудила пыль. За спиной стояла помощница. Едва ли она понимала то, во что так отчаянно не хотела верить я. Сделав шаг, я почувствовала слабость. Утешающие руки тишины сдавили грудь. Художник уверял меня, что показал мне все картины. Кроме одной, что стояла передо мной. Прислоненная к стене, в завитой раме она сияла темным маслом. Открытая дверь, освещенная слабым огарком, усмехалась чернотой. Едва касаясь кончиками пальцев, я провела по полотну – ничего, кроме дешевой реальности. И воды, что вытекала из моих глаз. Он зашел слишком далеко. И только одному Создателю было известно, где сейчас мой горе-художник, и в какой из миров впустила его эта дверь.
А я по-прежнему люблю утренние пробежки. Люблю утро и ночи, в которых очень мало сна.
Я выкупила его неизвестную картину и поставила в спальне. Когда луна пробивается в окна, тонкая дорожка ведет меня вглубь масляной темноты и заставляет верить. Иногда я просыпаюсь от скрипа. Холодок касается плеч. Тонкие занавески приходят в движение.
Знаете, о чем мои короткие сны? Художник вернулся, шагнув навстречу с проклятого полотна. А о чем жалею, знаете? Я никогда не смогу открыть эту дверь.
Урай 15.02.2011