Декабрь 1996
- Есть, наверное, только одна причина любить промозглые, слякотные декабрьские вечера. Когда, поджав хвост, побитой дворняжкой ковыляет прочь на полусогнутых изжелта-серый день; когда леденеют, в омерзении от самих себя, липкие лужицы из-под протухших заветренных сугробов; когда расползаются с лавочек нахохлившие бабки, и никакая самая свежая сплетня не в силах их удержать, - в такие вечера особенно хочется нырнуть под пуховое одеяло и найти утешение в жаркой, манящей, пьянящей, упруго обволакивающей…
- Я затыкаю уши! – уведомляет Оля.
- Я хотел сказать «неге», - оправдываюсь. – В тёплой, манящей, пьянящей неге.
Оля смеётся:
- Вот оно, лицемерие лириков! Все-то вы говорите «нега», когда в действительности подразумеваете «****у».
«Сержусь»:
- Такой кощунственный цинизм не может остаться безнаказанным! Хочешь не хочешь, красавица, но я намерен ещё раз отодрать тебя… в негу.
Оля делает испуганное лицо, вскрикивает, вырывается – но какое там! Что её может спасти от заслуженной кары, так это лишь…
Ну конечно, звонок Элфреда.
- Куда мне сейчас поехать нужно? – переспрашиваю. – Шестьдесят километров от МКАДа? Блин, Альф, а ты не забыл, что у меня сегодня тренировочный день был, по «высотке»? Я шесть часов скакал по карнизам да балконам, играя в Спайдермена! У меня руки отвалятся, если я ими руль вертеть попробую!
- А ты не забыл, - рычит Элфред, - что я обещал тебе уши открутить, если будешь звать меня «Альфом»? Что, правда совсем выжатый?
Признаюсь:
- Ну на самом деле – неправда. Но я сейчас провожу операцию по внедрению в ФСБ…
Оля тычет меня в плечо, выговаривает: «Пошляк!»
Да, она эфэсбэшница. Старший лейтенант. Как и я. Только я – липовый, а она – настоящая. Поэтому я мотаюсь по Москве и Области, решая чьи-то суровые проблемы, а она – делает вид, что «разрабатывает» меня. Хотя на самом деле разрабатывает она только некоторые мои конструктивные элементы. Но – качественно. Хорошая, славная девчушка.
- Тём, это час туда, час обратно, - увещевает Элфред. – Просто заехать и забрать одну вещь. Но – очень надо. И – ОЧЕНЬ некого послать. Все заняты. И я не могу из штаба уйти.
- Ладно, ладно, - ворчу. – Сейчас, трусы только найду…
- Огради меня, пожалуйста, от интимных подробностей! – просит Элфред. – Веришь ли, у меня уже трое суток не было ни женщины, ни сна. Один оперативный дежурный в отпуске, другой загрипповал, дохлерод. И я, старый заслуженный человек, полковник, закоренелый ветеран – сижу, как мальчик, перед компом и телефоном… Надеюсь, мне удалось поднять тебе рабочее настроение?
- Удалось, - говорю, спускаясь в гараж. – Слушай, там, на месте, дороги-то есть, или только направления?
Элфред щёлкает мышкой, шаря по карте.
- Там асфальт, - уведомляет.
- Ну, значит, «Пассат» возьму, чтоб пошустрее. Так что, бишь, я забрать-то там должен?
Элфред покашливает.
- Вообще-то, труп. Неживое человеческое тело.
- Прелестно! – выруливаю к въездной рампе. – Обожаю Pulp Fiction! Я заинтригован!
- История такая, - рассказывает Элфред. – Бухгалтер «Инвестрейда», очень милая девочка, решила съездить к себе на дачу. Что-то ей там понадобилось. Приезжает: а дверь в доме взломана, бар опустошён, и валяется на диване какой-то мужик. Класс – спиртопитающиеся, отряд - бомжевидные. Нажрался да и замёрз. Это ж сегодня потеплело, а так всю неделю за двадцать стояло. Ну и вот – надо что-то сделать с этим. Бабло «Инвестрейда» - наше бабло, но и проблемы «Инвестрейда» - наши проблемы.
Бухгалтерша оказалась действительно очень милой минатюрной блондиночкой. Может, я бы с ней пофлиртовал, когда б не мрачные обстоятельства нашего знакомства.
Она была опечалена, но нисколько не в истерике.
Посетовала:
- Он обогреватель включил, да только дом обесточен был. Хоть бы догадался камин затопить. Поленица-то – у двери.
- Угу, - говорю. – И хату тебе спалить? Ладно, не будем о грустном.
С возможной почтительностью к вечности, я упаковал беднягу в чёрный мешок с молнией и уложил в багажник.
- В лесу закопаешь? – спрашивает Юля, так её зовут.
Закуриваю. Думаю.
- Нет, в морг сдам. Человек, всё же. Может, кто из местных, деревенских. Он, вроде, скорее на деревенского забулдыгу похож, чем на бомжа неприкаянного.
Юля явно хочет что-то ещё спросить, но не решается.
Прихожу на выручку:
- Аааа… Я весь внимание!
Решается:
- Слушай… А вот как бы ты его повёз, если б не…
- Если б ксивы не было? Да известно, как. Обернул бы тряпками, попухлее. Старые куртки, свитера, проеденные молью, ватное одеяло. Сунул бы в пакет попросторнее, литров на двести сорок. Чтоб на ощупь - как тюк с одеждой. Запихнул бы подальше в багажник. А поближе – мешок с сахаром, мешок с картошкой, картонную коробку с консервами. Типа, на дачу еду, строителей кормить. Ни один гаец – не заставит дачника разгружать багажник. Особенно – изящную девушку вроде тебя. Потому что ему самому придётся ворочать мешок с картошкой и ящик с консервами. Чтобы добраться до тюка с одеждой. Ну и ещё полезно – подкинуть ему какое-нибудь мелкое нарушение. «Ой, у меня всё в наличии, и аварийка, и огнетушитель, а новую аптечку – я как раз собиралась купить». За отсутствие аптечки – он, скорее всего, и не оштрафует даже, но – поймёт причину некоторой нервозности, если не удалось её скрыть. Что человек просто очень мнительный, законопослушный лошарик. И чего с него взять? Пожурит – да отпустит. А ты, Юль, с какой целью интересуешься? Завалить кого надумала?
Юля негодует:
- Типун тебе! В смысле, спасибо… за профессиональную консультацию... мистер Вульф (посмеиваемся). Нет, просто сначала думала: может, не надо «крышу» дёргать? Может, сама с ним управлюсь? Но я бы и не утащила его, и как представлю, что его бы у меня нашли в багажнике… Это ж вам ещё больше геморроя было бы, да? Или, может, в милицию надо позвонить было? Я ж его ведь не убивала?
- Ты молодец, ты всё правильно сделала, - хвалю. – Нет, в милицию не надо было звонить. Они, конечно, сразу просекли бы картину, но, возможно, стали бы тебя разводить. Типа, а не было ли злонамеренного яда в вашем алкоголе, гражданочка? А то вдруг экспертиза что покажет, если назначим? Захолустные менты – они ж по жизни голодные и вороватые. Ну ладно, я поеду, меня, на самом деле, барышня дома ждёт. А ты – мой совет – выпей грамм двести коньячку.
Подумав, я оставил злосчастного взломщика на пустующей автобусной остановке, выкинул мешок на свалку, и позвонил в Службу спасения.
«Здесь человек лежит, и по-моему, он умер. Нет, крови нет, кажется, но он весь синий и не дышит. И я даже не знал, куда звонить, ноль-два или ноль-три. Вот вам и позвонил».
Чем хороша была Служба спасения – они работали добросовестно, будучи энтузиастами, и держали на контроле свои звонки в другие, государственные службы. Поэтому я не сомневался, что горемыку заберут в ближайшие пару часов. Но расследовать этот инцидент, конечно, никто не будет. Поскольку в прокуратуре – и стажёры быстро утрачивают сыскной энтузиазм, не говоря уж о добросовестности. «В соответствии с п.1 ст.5 УПК РСФСР, закрыть дело за отсутствием события преступления». И всё.
Даже если он местный, даже если кто-то знал, что он собирается вскрыть Юлину дачу – и что с того? Если они видели, что он там же кони и двинул – выходит, соучастники. А если знали только о воровском его намерении – получается, он нажрался, пошёл на остановку, да там и замёрз. Но я на всякий случай – оставил Юле свой номер.
***
Можно уйти от мстительных эринний, можно уйти от ракеты земля-земля, можно уйти от реальности. От звонка Элфреда – уйти нельзя.
- Тём, ты сейчас ещё на Ленинградке?
- Ну, уже почти к МКАДу подъехал.
- Так! Вертайся взад - и начинай нарушать скоростной режим в сторону Области, как пишут в протоколах! По дороге – объясню.
Легонько вздохнув – что было б толку сетовать в голос? - выполняю.
- Тема такая, - вещает Элфред. – Из Финляндии шёл наш конвой. С оргтехникой. Одна фура заглохла в районе Клина.
- КлинА словила? – хмыкаю.
- Филологические каламбурчики – для своей лавочки Ломоносовской припаси! - советует Элфред почти без рыка. Видимо, действительно устал. – В общем, точное место – я тебе сейчас скину прямо на карту. Говорят: ремонта часов пять-шесть. Короче, они там зависли, водила с экспедитором, а караван дальше пошёл. У них, типа, график.
- А что, - спрашиваю, - нельзя было часть охраны оставить?
Элфред покашливает. Поясняет:
- Мы связывались с нанимателем, но он настоял, чтобы вся группа сопровождения ушла с двумя другими фурами. Говорит: «Не надо силы дробить».
Посмеиваюсь, немного недобро:
- Ну да, ну да, от Клина до Москвы – самый и есть разгул дорожного бандитизма. Партизанская тропа, практически.
Слышу, как Элфред кивает – настолько энергично он это делает.
- Именно! Этот заказчик – реально мутный. Фирма – без году неделя. Но для страховщиков-то – всё тип-топ, когда с нашим чопом договор имеется.
Мотаю головой:
- И что? Мы ж в случае чего – предъявим его распоряжение, что потребовал охрану с фуры снять, и какой с нас спрос?
Элфред скалится так, что его клыки едва не царапают мне ухо:
- А нам и страховая платит. Она, собственно, условие и поставила, чтоб он нашу охрану нанял. Так что, давай-ка метнись туда – да срисуй, что и как! Кстати, на фуры мы, грешным делом, маячки подвесили – сейчас тоже скину.
- Яволь, - говорю.
Через десять секунд - скашиваю глаза на монитор. Ну да, знатно эта фура заглохла. Так, что уже полкилометра от трассы по просёлку отпахала.
Делаю кикдаун. Движок взрёвывает, но разгоняется машина медленно. Колёса волтузят снежную кашицу, проскальзывая, точно по сметане. С детства ненавижу сметану. И слякоть. Нет, больше ста семидесяти – малешко стрёмно идти. И так-то при обгонах – сносит не по-детски. А рулём парировать, когда расходишься со встречными Мазами зеркало к зеркалу, – не до такой степени я адренолиновый наркоман.
Прорвавшись обратно на свою полосу – снова смотрю на экран. Кажись, фура встала. Точно встала. Ну что ж, она бы, наверно, и не смогла уйти туда, где мой Пассат не проберётся. Длинная же, зараза. А разгрузить её – не спички из коробка вытряхнуть. Можно расслабиться.
«Но нет, нельзя расслабляться» - думаю я, подкрадываясь по грунтовке. Потому что рядом с фурой – два сто тридцать первых кунга и трое… нет, пятеро парней. Двое, значит, водила и экспедитор, а трое – вроде как бандиты. Но кто есть кто – и не разберёшь: коробки все вместе таскают.
«Вряд ли дойдёт до драки, - прикидываю, снимая их на видео, - но разговор предстоит неприятный, на тонах высоких и резких. А я – какой-то вялый, сморённый. Может, коксу нюхнуть?»
У меня завалялся в бардачке пакетик, уже почти полтора года вожу. Как из нашей клиники вышел, после летнего курса героиновой зависимости, - взял пять граммов в лабазе. Так, про запас, для светских раутов, если что. Но лично меня - вообще не тянуло. Кромешная идеосинкразия на любые белые порошки. Даже когда Ариэль в стиралку засыпал – и то отворачивался.
Вот и сейчас на самом деле не хочется. Поступаю лукаво: делаю вид, что припорошиваю сложенный кулак, в районе точки хэ-гу, подношу к носу, втягиваю, поочерёдно зажимая ноздри. Да, моторика соблюдена – и ощущения воспроизводятся. Аж сопли индевеют.
Выхожу из машины. Приближаюсь, уже не таясь.
- Ну и как это понимать-то? – вопрошаю громко, являя укоризненный глас в ночи.
Один – в фуре, подаёт коробки с надписью Exxon; трое носят; один – в кунге, выкладывает. Носильщики замирают с принтерами в руках, всё равно как пейзане в Воркрафте с охапками поленьев, если обвести их рамочкой и скомандовать «стоп». Они и есть – рисованные фигурки в компьютерной игре, покорные моей мышке. Ведь морозец из ноздрей – уже разлился теплом собственного величия в мозгу.
Из кунга спрыгивает раскосый, коренастый парень. То ли татарин, то ли чуваш. Если на зоне и сидел – то по мелочёвке. По большому счёту – ничего тревожного.
Он хмыкает, неторопливо подходя ко мне:
- Братан, да это не то, что ты подумал. Мы тут для школы поселковой оборудование закупили. Добрый человек один, предприниматель местный, проспонсировал, но вот эту дрыну туда протащить – нереально по грязище. Сядем, говорят. И ведь точно сядут, по самый карданный вал. Поэтому, мы тут прикинули – и этот же добрый человек подогнал два этих говномеса. Так что, всё очень законно, и напротив, социально полезно. Детишек, значит, компьютеризировать будем.
Слушаю его внимательно, хотя расслабленно. Про себя – хвалю его артистизм. Может, он за мошенничество сидел. А если нет – пора исправлять упущение.
- Но ты, кстати, – он поднимает короткий, «колбасистый» палец, - молодец! Другой бы кто – мимо проехал, типа, не моё дело.
Вставляет реплику один из его коллег, хохотнув:
- Ну да, пятеро мужиков, тёмной ночью, чего-то грузят. Можно подумать!
«Чуваш» кладёт мне руку на плечо. Прикидываю: попробуешь сейчас заточкой ткнуть – вот и не сядешь тогда!
- Это хорошо, что ты бдительный такой, - хвалит. - Это правильно. Ты, кстати, из местных?
Улыбаюсь. Отвечаю негромко:
- Нет, я из охранной фирмы, которая эту фуру сопровождает. Поэтому ты не про школу мне лепить будешь, Шемякин, - а хлебный мякиш на киче. Знаешь, как приморачиваются? Лепят шарик – и долбят о стену, насыщая кирпичной крошкой. А потом мячик, скажем, футбольный из него вырезают. Сувенир, типа. А хули делать, когда делать нехуй, годика три?
Продолжаю улыбаться, ласково и выжидательно. «Ну что, будет заточка, или как?»
Но нет, не будет. Парень убирает руку, отшагивает назад. Смущается:
- Э… Ну, ты всё равно всё неправильно понимаешь. Про школу – это на самом деле. Я там учитель труда.
Киваю:
- А, ну труд – он облагораживает! – повышаю голос, обращаясь ко всем: - Быстро, коробки взяли – и обратно всё погрузили! Быстро – но бережно!
Мужик, который был в фуре, подавал, - спрыгнул на землю в самом начале нашего разговора. Теперь – заявляет, примирительно вскинув раскрытые ладони:
- Так, спокойно, спокойно! Я экспедитор. Это на самом деле распоряжение шефа было, здесь разгрузиться. Можешь проверить. Мы его не наёбываем.
Усмехаюсь:
- Есть предположение, что вы НАС наёбываете, с вашим шефом вместе. Уговор был – охранять фуры до Москвы. А значит, мы их охраняем даже от хозяина. И не **** - оплачено!
К разговору подключается один из давешних носильщиков, совсем молодой паренёк. Может, и в самом деле школьник. И пребойкий экземпляр.
- Так! – в его голосе медь… алтына на три, а то и на пять. Подходит, слегка пригнувшись, очень хищно и грозно. - Охранник! Тебе что, больше всех надо? Давай, ты ничего не видел – и по-хорошему разойдёмся!
О! Вот это как раз то, что мне было нужно. А то – всё как-то слишком мирно, чинно и степенно. Но, оказывается, у нас и «по-плохому» может быть? Ведь «по-хорошему» - подразумевает диалектическую противоположность? Чувствую, как во мне вздымается виртуальный кокаиновый гонор, как дыбится шерсть оскорбленной надменности. Я всесилен, я демоничен, я лют.
- Давать, - говорю, - это ТЫ будешь, в Можайской воспитательной колонии. Если ещё раз чего-то такое тут вякнешь. Понял, щеня?
Да, парень взбесился.
- Ты меня на «понял» не бери! – едва не хнычет. В гневной ручонке его – образовалась монтировка.
А вот это – просто праздник какой-то!
«Чуваш» порывается будто бы осадить младшего товарища, но я опережаю.
Прищуриваюсь:
- Слышь, телок комолый, ты чего – быком себя возомнил? Так я с тебя щас мигом антрекотов нажарю!
Захватываю карающую длань с монтировкой, выворачиваю, роняя пацана на колени. Одновременно - даю выстрел в воздух. Прошу:
- Всем стоять! Кто рыпнется – завалю. И мне за это нихера не будет.
Чуваш немного обиженно мотает головой:
- Да никто не рыпается… Но ты… всё-таки… ты неправильно нас понял…
- Смени пластинку, - советую. – Мне это надоело. Извольте-ка проследовать в кунг, господа! И не забудьте поблагодарить меня, что не кладу мордой в глину, до выяснения.
Закрыв всю пятёрку в Зиле, созваниваюсь с Элфредом.
- Вообще-то, я просил «срисовать» их, а не «размазать», - заявляет он, вместо благодарности за проявленную инициативу. – Куда ты вечно лезешь, а? Ладно, сейчас я конкретно уже с этим коммерсом побазарю – а ты пока никого не прессуй, оки?
Закуриваю.
Элфред перезванивает через три минуты:
- Знаешь, Тём, порой я не понимаю людей. Этот наш заказчик-перевозчик – он не столько мутный парень оказался, сколько - мудрёный. Он действительно купил у хозяина груза одну фуру для сельской школы, где сам учился, ну и для офиса своего, и это вроде как контрабандные компы и принтеры, и как-то они там втёмную всё обстряпали, от налогов увильнули, но почему-то он решил, что нам до этого есть дело. Что охранная фирма заподозрит неладное, если две фуры уйдут в Москву, а одна – разгрузится в Клину. И что мы можем куда-то сообщить. Я, честно, не очень в это вникал, в эту паранойю местечковую, но что точно: страхового мошенничества у него на уме не было. Так что, – отпускай с богом.
- А может, там наркота в этих коробках? – предполагаю.
Элфред глумится:
- А может, наркота несколько вероятнее в тех двух фурах, которые на Москву ушли? Тём, не тупи! Да и какая тебе печаль-кручина? Вот будет у нас месячник борьбы с наркотрафиком – там блеснёшь своей подозрительностью. А так - мы груз не досматриваем. Мы его конвоируем.
- Извинения приносить не буду, - говорю, распахивая дверцу кунга. – Я лучше принесу соболезнования в связи с тем, что ваш шеф – какой-то очень странный махинатор-филантроп. Вы ему скажите, что если в другой раз надумает свою школу чем-нибудь осчастливить – так мы до крылечка и проводим, в лучшем виде. Нам ведь похер, кто, и что, и куда везёт. Наше дело – обеспечивать безопасность и сохранность. To serve and protect, как пишут на дверцах сине-белых машинок в городе Эн-Вае.
Когда мимо меня спускается по лесенке тот паренёк, бретёр монтировочный, - трогаю его плечо и выговариваю:
- Слышь, пацан! Ты, конечно, смелый – но глупый пока ещё. Будешь так буровать – кто-нибудь да и пристрелит, неровен час. Береги себя!
Он улыбается немного застенчиво, без обиды.
***
- Что, в Малаховку? – негодую, пролетая Митино. Хорошо хоть, по ночному времени пробок нет. – Да это ж другой конец Области!
- Малаховка, - поясняет Элфред, - это в двух плевках от Москвы. Хотя и с другой её стороны. Так и что тебе? Ты же прямо едешь. Вот и езжай, как ехал, только дальше.
- Резонно… - ворчу. – Ну и что там, в Малаховке-то?
- Сейчас введу в курс… - Элфред делает паузу. - Это немного мрачная история. Это случилось в девяносто третьем, ты не застал. Короче, был у нас один друг-коммерсант, довольно успешный. Мы его не только крышевали, но и реально дружили. Хороший парень был. Но как-то раз, когда он получил по сделке три ляма зелени налом – его грохнули прямо в офисе. Какие-то отморозки-налётчики. И его, и бухгалтера, и двух охранников, и даже секретаршу. А бабло – умыкнули. Причём, первые подозрения пали на солнцевских. Вернее, должны были пасть. Всё так сходилось, что у его фирмы как будто с ними конфликт разгорелся. Но эту версию мы сходу отмели, поскольку это совершенно не их стиль, и солнцевские знали, что он под нами. А они – не самоубийцы. И мы стали искать, кто это реально сделал. Тут ключевой момент, что оба охранника были застрелены в спину. А это были наши ребята, из «Заслона-плюс», и они бы чужих не подпустили к себе так спокойно. Не буду утомлять банальными деталями, но довольно скоро Анхель побеседовал в Куала-Лумпуре с бывшим заместителем нашего друга и с пятью его корешами, и они рассказали всё, что знали. А они – знали всё. Анхель не стал об них мараться, просто вернул деньги для семей погибших – и дал возможность принять яд. Ну да не суть.
- Так вот, - продолжает Элфред. – О том, что мы их нашли – кроме нас никто не знал. Но многие знали, что мы ищем тех, кто устроил налёт на офис «Мантикоры»… Да, фирма крупная была, и дело громкое вышло, и тебе, конечно, название знакомо. И мы повсюду удочки закинули – и у братвы, и у ментов. Так что, о нашем интересе – ведали многие. От имени нашего «Прана-банка» это делалось, который якобы имел долю в тех украденных деньгах. Поэтому – нам до сих пор поступают какие-то наводки, какие-то сведения по этому делу. Ну, не говорить же всем оповещённым людям, что, мол, всё, ахтунг отменяется, мы сами нашли негодяев и они уже отправились туда, где им деньги не понадобятся, потому как отопление там бесплатное, а больше нет ничего.
- Однако сегодня, буквально сейчас, поступил сигнал, отличающийся своей категоричностью. «Люди, убившие владельца «Мантикоры», находятся в Малаховке, по указанному адресу». Ну и вот мне интересно стало: кто это там находится, что его так активно под нас подставить пытаются? Просто, Тём, съезди да разведай ненавязчиво.
По дороге звоню Оле:
- Извини, лапуль, но меня тут совсем загрузили. Думаю, раньше часа не вернусь.
Оля печалится:
- Да? Ну и нужен ты мне в час будешь, такой загруженный! Рвану-ка я лучше в «Метлу», нажрусь, подцеплю какого-нибудь смазливого мажорчика и отдамся ему в сортире!
- Презервативы - в тумбочке, - напоминаю.
- А вот не буду предохраняться! – капризничает Оля. – Хочу трипак подцепить. А то что за дела: двадцать четыре года, старший лейтенант – и ни одной гонореи?
- Счастья тебе и твоим гонококкам, - говорю.
- Совсем не ревнуешь?
- К гонококкам? Нет, - успокаиваю. – Ладно, Оль, пока, целую… в негу.
- Пошляк!
***
Через час, проехавшись мимо кирпичного особняка в Малаховке, докладываю Элфреду:
- Там сейчас какой-то праздник. Много машин у дома. Это ОПГ.
Элфред вскидывается:
- Да понятно, что какая-то ОПГ, а не союз филателистов! Но… а, в смысле – Отечественная Промышленная Группа? Детище закадычного друга нашего Толика Гупштейна, ака «Барин»? Тём, извини, теперь я туплю! Ну, тоже не спал… уже четвёртые сутки. Точно ОПГ?
Хочется ответить по-школьному «прочно!», но соблюдаю субординационный этикет:
- Я пробил по номерам. Но, собственно, «бэху» Мелентьева – я и так в любую погоду узнаю. Он же её «счастливой» считает, как она есть, после того покушения. Даже дверцы не поменял, только дырки автоматные пластиком залепил.
Элфред раздумывает:
- Значит, и Коля Мел – там? Ты ведь, кстати, с ним лично пересекался, да? Ну, когда они заинтересовались твоей публикацией в «Беспределе»?
Усмехаюсь горделиво:
- Я и с Гупштейном тогда перетирал!
Элфред «приземляет»:
- Ну, перетирать-то с Барином, - у тебя… пестик такой ещё не вырос, и ступочка мелковата. Но разговаривал ты с ним нормально, адекватно. Не лебезил – и не быковал. А Мелентьев… Знаешь, это покамест тоже не твой уровень, конечно. Но – ты можешь стать для него младшим братиком. Нам, в действительности, нужны чисто человеческие завязки с гупштейновскими бандосами. Они, конечно, уголовники – но самые вменяемые из всех, представленных на рынке оргпреступности. После нас, конечно. И много знают. А тут – хороший повод подружиться с Колей Мелом. Так что – вперёд.
***
Шагая от калитки (она была открыта) к крыльцу кирпичного особняка в неороманском стиле «викинги снова могут сжечь нашу деревню», я думал над первой фразой, которую скажу, когда вторгнусь без приглашения в это собрание довольно суровых мужчин, несомненно разгорячённых алкоголем.
Но войдя в холл, где за обильным столом восседали «самые вменяемые российские оргпреступники после нас», решил поприветствовать их просто и правдиво.
- Здорово, бандиты! – сказал я громко и душевно.
Кажется, не все оценили мою доброжелательность, и кое-кто уже изготовился напрячься, но я оказался спасён от участи быть изрешечённым их криминальными взглядами и раздавленным их устремившимися вперёд челюстями. Меня спас хозяин дома, Мелентьев Николай Захарович, бывший офицер спецназа ГРУ и нынешний начальник службы безопасности Отечественной Промышленной Группы.
- Кого я вижу? – молвил он, прищурившись. – Тёма Крейсер… почтил визитом нашу скромную обитель.
Криминальные взгляды тотчас «цивилизовались», челюсти втянулись на место. На меня продолжали смотреть, но уже с иным интересом. Я бы сказал, с качественно иным.
- Вот, смотрите, балбесы, - продолжал Мелентьев. – Человек – учится в университете. И не в каком-нибудь… пищеварительной промышленности, а – в МГУ. Пишет статьи в журналах. Говорит на иностранных языках. Но при этом – люлей может навешать так, что мало не покажется. Помните, с месяц назад, Веня Звонок, аферист-беспредельщик, решил на автосервис один наехать, в Кунцево? С понтом «налоговый инспектор»? Да только не знал, дурачок, что автосервис тот – работает с Прана-банком. И Тёма, кстати, тоже. Вот Тёма приехал – да фыфлыжника этого на раз выкупил. А когда тот не понял намёков – Тёма его попросту в окошко выкинул. Со второго этажа. Там больше просто не было, в офисе автосервиса. А жаль. Надо бы – с двенадцатого. Потому что Звонок этот – он и наших коммерсов разводил. И мы его искали, и менты искали. Нашли. Спасибо Тёме. С вывихнутой нижней конечностью, правда, но – пригодный для душевного общения. Мы, правда, подождём четыре годика. От звонка до звонка… для Звонка. Так чему обязаны, Крейсер?
Да, Элфред был прав: они действительно много знают. И всегда приятно слышать о себе хорошее. Но я немножко удивился словоохотливости Мелентьева, такого немногословного и «антарктического». Нынче он был явно теплее обычного и пребывал в благодатном расположении духа. Действительно, подходящий момент, чтобы с ним «подружиться».
- Спасибо на добром слове, Николай Захарович, - говорю. – Я бы не стал нарушать ваше веселье своим визитом, но у меня для вас имеется информация, которую, возможно, вы сочтёте заслуживающей внимания.
Мелентьев кивнул:
- Отойдём!
Уединившись с хозяином в другой комнате, где стояли компьютер и колонки, я кратко передал ему сказанное Элфредом.
Мелентьев нахмурился:
- Когда, говоришь, вам это сообщили, будто люди, наехавшие на «Мантикору», тусуют по этому адресу? Полтора часа назад? А мы ведь только с час, как здесь окопались. Ну да я знаю, откуда ноги растут. Это зам мой мутит, Горын. Логачёв. Он же у нас – капитан ФСБ, в числе прочего. Внедрённый агент. Вот и интригует помаленьку. Ему ж перед своей конторой отчитываться надо как-то. Мол, проведена операция в стиле провокации. И он-то не дебил, он понимает, что вы не пороете мочить невесть кого по первому сигналу. Но – меры приняты, усилия приложены, рапорта составлены. Так что, я на него не в обиде. А тебе – признателен за информацию.
Я подумал, что отношения Мелентьева с Логачёвым во многом похожи на наши с Олей. С той только разницей, что вряд ли они спят друг с другом (хотя – поди знай!), и Горын-то – очень активный член ОПГ. В отличие от моей Оли, которая только наблюдает и скрашивает мои трудовые будни, привнося в моё логово атмосферу семейного уюта.
Ещё я подумал, что ведь до сих пор есть в России люди, уверенные, что «гэбня» раскинула свои щупальца повсюду и всё контролирует. Что ж, щупальца-то она раскидывает, и она бы непременно всё контролировала, если б руководство этой могущественной организации могло хоть как-то контролировать собственные раскинутые щупальца. Но они живут своей жизнью. И когда между ними стоит выбор, то ли тянуть лямку на зарплату помощницы секретарши в коммерческой фирме, свято чтя заветы Феликса Эдмундовича и руководящие указания сверху, то ли нарубить бабла и в случае конфликта с начальством свинтить в Швейцарию, - угадайте, что они выбирают.
- Может, посидишь с нами, расслабишься? – предлагает Мелентьев. – Интимный досуг не рекомендую, хотя барышни приглашены. Но – ****и. Для бычков моих непритязательных. А бухнуть – можно было бы.
«А может, - думаю, - взять да и трахнуть какую-нибудь прошмандовку пострашнее? Ольке назло, после того, что она наговорила?»
Но нет, это уже слишком экстремальный для меня досуг – безобразная оргия с бандитами и проституткам. Не хочется ронять себя в глазах Коли Мела… да и в собственных.
- Благодарствую за приглашение – и принимаю, - говорю.
Мелентьев машет рукой:
- Давай на «ты» - и без… реверансов.
***
По дороге из Малаховки – сворачиваю в лес, подальше с чужих глаз, раздеваюсь донага и минут десять катаюсь по снегу, принимая «суворовскую ванну». Снег – чистый, я удостоверился.
Кое-как протрезвев и взбодрившись, - одеваюсь, закидываюсь активированным углём и леденчиком «Антиполицая», выруливаю на трассу, на МКАД, беру на юг, к Универу.
Ну да, у меня ж сегодня зачёт.
***
Светлана Владимировна – дама совсем юная по профессорским меркам, лишь едва за сороковник, притом – невредная и незлобивая, хотя умеет быть весьма саркастична.
Помню, как-то на семинаре угораздило её спросить что-то у Чона, южного корейца. Он был славный малый, но скорее – «маскот» нашей группы, нежели студент, поскольку и на втором курсе знал русский весьма зачаточно. Уяснив это, Светлана Владимировна предложила ему по-английски:
«Что ж, могу лично к вам обращаться на лингва-франка современного мира. Вас это устраивает?»
Оценив непроницаемо бессмысленную доброжелательность в азиатских глазах, Светлана Владимировна перешла на французский:
«Ну или мы с вами можем говорить на языке Бальзака и Гюго».
Чон радостно закивал и сказал:
«Гоу-гоу – это я-по-ни! Это не Корё!».
Вздохнув, Светлана Владимировна сказала:
- А ведь «Самсунг» они всё же делать умеют, прошу заметить… Ребят, ну вы уж поднатаскайте своего одногруппника в хоть каком-то европейском языке. Желательно – в русском. Я понимаю, что они на курсы ходят… наверно… но и вы – помогите.
Сам я редко тусовался в студенческих компаниях, но, насколько сведущ, одногруппнички помогали нашему корейскому другу добросовестно (хотя это была сложная задача, учитывая, как быстро напиваются монголоиды). К середине третьего курса – Чон уже умел материться не хуже любого автохтонного сантехника.
Мы повстречались со Светланой Владимировной в лифте. Я поздоровался (дыша «отстранённо», на всякий перегарный случай), она улыбнулась в ответ, но ничего не сказала, пока мы не вышли на седьмом этаже. Там – она жестом попросила меня отойти в сторонку.
- Если уж вы, Артём, появились здесь в день зачёта, то резонно предположить, что ради зачёта и появились?
Подтверждаю:
- Это верно вы угадали. Я именно на зачёт к вам и явился.
- Знаете, что, Железнов? Я не сомневаюсь, что даже после вашей очевидно бурной ночи – вы всё ответите, как надо. Поэтому – я могла бы поставить зачёт автоматом. Но могла бы – завалить вас только лишь по причине посещаемости. Вы согласны?
Усмехаюсь:
- Ну и что же мне следует сделать, чтобы вы, Светлана Владимировна, не превратились из доброй феи в мрачную, готическую, стылокаменную горгулью?
Она, будто в рассеянности, комически поворачивается туда-сюда, после чего - смотрит прямо на меня и воздевает палец:
- А! Я решила брать взятки, Железнов!
И замолкает.
Что ж, и после бессонной-угарной ночи - я не настолько всё же отупел, чтобы спросить: «Скока надо?»
Тоже молчу.
- У вас ведь, Железнов, есть машина, да? – снова заговаривает Светлана Владимировна. – Мне говорили, большая, вместительная такая машина. Как это называется: Паджеро?
Ну да, я подъезжал к Универу и на джипе, который мне Стас подарил.
Подумав, брякаю:
- А что, вам много трупов нужно куда-то вывезти, Светлана Владимировна?
Она не смущается нисколько:
- Нет, хотя ход мысли – интересный… Показательный, что ли? Но нет, Артём. Что мне нужно – доставить новый холодильник. Из магазина до моей квартиры. И я подумывала оплатить перевозку и установку, но подумала ещё раз: а зачем мне студенты-то нужны, когда не для экономии расходов?
Какое-то время - посмеиваемся вместе. После чего извещаю:
- Я сейчас на легковушке, Фольксваген-Пассат. В неё холодильник не вместится. А джип – он дома стоит. Но это недалеко, за полчаса проверну автомобильную рокировку.
Светлана Владимировна фыркает:
- У тебя две, что ли, машины? Славно… Заезжай через час: мне ж семинар целиком отсидеть придётся, а то вдруг кто под конец заявится?
***
Картонная коробища с надписью «Индезит» уложена в багажный отсек моего «Паджерика» (пришлось покорячиться, укладывая), Светлана Владимировна сидит спереди, на пассажирском сиденье.
Рассказываю ей «лингвистический» анекдот: «Гарантийный ремонт? У меня холодильник индезит. - - И что? - - Раньше не индезил».
Смеётся. Спрашивает:
- Артём, у тебя в машине курить можно?
- Буду признателен, - отвечаю. – А то бы сам вас стеснялся.
Светлана Владимировна раскрывает сумочку, роется там, достаёт сигарету, не извлекая пачки. У меня была опаска, что сейчас прянет амбре какого-нибудь «Пегаса», но – нет: она что-то приличное курит. Редко – но приличное. И это мне нравится.
- Артём! – говорит она, явно собираясь с мыслями. – Не возражаешь, если я сделаю вид, как будто напилась, и удовлетворю своё женское любопытство, задавая неделикатные вопросы?
Гхм! Люблю, всё же, интеллигентных тёток.
- Я сделаю вид, как будто наглотался сыворотки правды, - говорю.
- Видишь ли, Артём, я давно и хорошо знакома с твоим отцом, и знаю, что ты не на родительские деньги живёшь. Про тебя говорят, что ты то ли бизнесом занимаешься, то ли работаешь в спецслужбе.
Она умолкла, и я счёл возможным поддержать нашу беседу банально-парадоксальным суждением:
- В этой стране, Светлана Владимировна, всякая работа в спецслужбе – в каком-то роде бизнес, а всякий бизнес – в каком-то роде спецоперация.
- Вот-вот! – профессорша поднимает палец. – Об этом я и хотела поговорить. Знаешь, я никогда не была синим чулком, или книжной… червицей, и не витала в облаках, но сейчас – я действительно не понимаю, что происходит вокруг. Вот у меня есть сын – кстати, он на тебя очень похож. Внешне. И твой ровесник. И он – обычный студент, какими они всегда были. Охламон, разгильдяй… голодранец. Подрабатывает курьером в издательстве, но, конечно, вечно на мели, со своими кабаками и бабами. И это нормально всегда считалось для двадцатилетнего студента. Но тут… Две иномарки, сотовый телефон, швейцарские часы очень дорогой модели. Кстати, у тебя есть вкус и такт, когда носишь не Роллекс, о котором кричат на каждом углу, а Радо, о котором в России никто почти не знает.
Вспомнились слова Элфреда перед общим собранием Первого Агентурного Дивизиона: «Вот вам часики – и их надо носить. Ноблесс, бля, оближ!»
Я тогда взбрыкнул: «А тебе не кажется, что это дурацкий атавизм, наручные часы, тем более механические? Как будто на мобиле время нельзя посмотреть!»
Элфред поморщился: «Мне, аристократу, нах, баронету, в натуре, и выпускнику Итона – так не кажется. Я в этом уверен, что наручные часы – дебильный атавизм. Но наш мир, Тёма, полон дурацких условностей и в нём ценится умение колотить понты. Особенно же ценится – умение делать это ненавязчиво, без помпы. Например, когда чел носит на руке часы за десять штук баксов, но очень скромного дизайна и мало известного здесь бренда. Этими часами – ты как бы делаешь комплимент осведомлённости того, кто в теме. Ты как бы показываешь, что не стремишься расфуфырить хвост перед лохами, но ценишь качество. И наверно, это глупость, даже какой-то фетишизм, но, поверь, это располагает к тебе людей, неброская «радошка» на запястье. Поэтому – взял и нацепил, без разговоров!»
Улыбаюсь. Отчасти – этому воспоминанию, отчасти – прикидывая дальнейшую свою линию в этой «неделикатной» беседе.
- Знаешь, Артём, - продолжает Светлана Владимировна, - будь ты пресловутым «новым русским» из анекдотов – у меня бы и вопросов не возникло. Они для меня – экспонаты кунсткамеры, забавные зверушки, и я совершенно равнодушна к их богатству. Завидовать тому, что у них больше денег, - это как завидовать слону, что у него больше масса. Меня совершенно не интересует, каким образом они сколотили свои состояния. Я вижу конечный результат их финансового успеха, и он настолько убог, что я бы никогда не пожелала своему сыну повторить их путь.
«Странно, - думаю. – И много ли вы наблюдали «пресловутых новых русских из анекдотов», почтенная Светлана Владимировна? Нет, не отрицаю, видал я и таких клоунов. Будь они вовсе несуществующими – и анекдотов бы не родилось. Вот только слова «финансовый успех» - как-то очень мало ассоциируются с подобными персонажами в наших кругах. Ровно так же, как ни один из по-настоящему успешных людей – не ассоциируется с анекдотами».
- Но ты, Артём, - другое дело. И всё же – каким-то образом причастен к этому «параллельному» миру, о котором я ничего не знаю. А хотелось бы знать. Я не прочь расширить горизонты.
Затягиваюсь, томно и мечтательно.
- О, это очень увлекательный мир, Светлана Владимировна. Он весь пронизан романтикой и даже поэзией…
Декламирую, нараспев:
Deux guerriers ont couru l'un sur l'autre, leurs armes
Ont еclaboussе l'air de lueurs et de sang.
Ces jeux, ces cliquetis du fer sont les vacarmes
D'une jeunesse en proie ; l'amour vagissant.
- “Fleurs du mal”? – чуточку хмурится она.
- Oui. И Бодлер-то, конечно, о любви писал. Но любовь – понятие широкое. Можно любить и деньги, и власть, но истинную страстность всякой любви придаёт не обладание вожделенным предметом, а необходимость его добиваться и опасность его утраты. Вряд ли неверно будет утверждать, что по-настоящему мы любим деятельность, борьбу и риск, а не то, что приобретается ценой этой борьбы. Вот, скажем, у меня действительно две машины, и я их люблю, они хорошие, но ещё у меня – три огнестрельных ранения. И честно сказать, их я люблю гораздо больше. Они мне дороги, правда. Они – напоминают о том, что я всё-таки не бог, что я уязвим и не имею полной власти над обстоятельствами. А это было бы так скучно, когда б имел. Но с другой стороны, как-то по-особому начинаешь ценить жизнь, когда получаешь пулю в грудь. Как-то пропадает желание тратить её на хандру и праздность. Стремишься успеть сотворить побольше добрых дел, когда знаешь, что в любой момент можешь… отправиться на прогулку с валькирией. А значит, подобный образ бытия – обладает несомненным нравственно оздоровляющим эффектом, и может быть рекомендован юношеству. Путь воина – редко бывает долог, но это благородный и чертовски занимательный путь.
Светлана Владимировна смотрит на меня очень внимательно. Переходит на «вы»:
- Артём, это вы сейчас издеваетесь?
Думаю: «Вообще-то, нет. Я говорю очень тривиальные вещи, но я сам в них верю. Однако ж, чего вы от меня хотели, мадам? Рецепта, как вашему отпрыску стать мной? Да полно! Радуйтесь, что он «обычный студент-разгильдяй-голодранец». Радуйтесь, как мать и женщина. Дольше проживёт! Кстати, а нет ли какой-то связи между фактом вашего «давнего и хорошего» знакомства с моим oldman’ом и тем, что ваш сынуля внешне похож на меня? Но – вряд ли. Вы бы не упомянули об этом так легко и невзначай, существуй некая связь. Тем не менее, барышня действительно общается с моим батей, и, возможно, я зря ввернул про три огнестрельных ранения. Гхм. Уточнить, что ли, что все три пули ушли тогда в броник, а я отделался синяками и трещиной в ребре?»
- Не берите в голову, Светлана Владимировна, - говорю. – Это я фантазирую о том, чего мне не хватает в жизни. Ибо в действительности моя работа очень прозаична и неприглядна. Я журналист, веду светскую хронику в глянцевом журнале, пустом и мишурном, беру интервью у всяких напыщенных пижонов, и получаю за это копейки. Но у меня богатая любовница, бизнес-леди, чьи деньги я беззастенчиво транжирю.
Светлана Владимировна смеётся и снова переходит на «ты»:
- Так ты, значит, альфонс? Смешно, но не верю ни одному слову. Знаешь, интеллигенцию, тем более гуманитариев, «лириков», считают в вашем мире… как это? «лохами»? Но я разбираюсь в людях. И у тебя во взгляде есть что-то такое, что… «норманнская» версия кажется более правдоподобной.
Озадачиваюсь: «Уж не соблазнить ли вы меня, часом, надумали? Госпожа профессор, а вы не забыли, что я вам в сыновья гожусь?»
Напоминаю, говоря тихо и очень «драматично»:
- А вы бы, Светлана Владимировна, хотели, чтобы и у вашего сына во взгляде это было?
Она не ответила, поскольку мы как раз подъехали к крыльцу. С божьей помощью и с помощью внутреннего голоса, который матерился за меня, я доволок этот чёртов холодильник до лифта и затащил в квартиру.
Светлана Владимировна предлагала напоить меня чаем, но я сослался на утомление, нисколько не вымышленное, и отбыл.
У подъезда были трое парней моего примерно возраста. Вполне обычной наружности, но при первом же взгляде на них я испытал предчувствие (которое не считал «нехорошим», ибо не прочь был с кем-нибудь поразвлечься). Предчувствие не обмануло меня.
«А ну стоять!»
Меня ухватили за рукав кожанки.
Первый порыв был огрызнуться, как в детстве:
«Стоять» - хую своему говорить будешь, если без команды не стоит!»
Но я промолчал, ожидая дальнейшего развития событий.
Оно было динамичным: никто не желал томить меня неопределённостью.
В мою шею упёрлось нечто холодное и металлическое, а хрипловатый злой голос произнёс: «Ты чо, козёл, совсем попутал? Ты нам когда сто баксов отдать должен был?»
- А напомни, когда? – попросил я, забавляясь комизмом ситуации. Было совершенно очевидно, что меня приняли за сына Светланы Владимировны, студента-балбеса, который, судя по всему, действительно был неудачлив и неаккуратен в финансовых делах.
- Неделю назад! И мы тебя, пидора, почему по району должны искать? Это… тоже, накладные расходы. Поэтому отдашь сто пятьдесят. Срок – до вечера. А не принесёшь – я тебе ухо отрежу и на счётчик поставлю!
Уточняю:
- Зеркальный?
- Чо? – товарищ озадачен. – Слышь, ты чего бакланишь такое?
«Интересно, - думаю, - какой смысл он вкладывает в слово «бакланить»? Вот же, нахватаются арго – да сами не соображают, что говорят».
Просвещаю:
- «Бакланить» - это значит совершать действия, подпадающие под состав 213-й статьи нового Уголовного кодекса или 206-й старого. То есть, хулиганство.
- Чо? Ты реально такой умный, что ли? А хули такой бедный?
- Ну отчего же бедный? - говорю. – Коли угодно, могу прямо сейчас с вами рассчитаться. Но только, если не возражаете, натурой.
Гогочут:
- Отсосёшь, что ли, по разику? - - Нет, по два! - - Кстати, идея: в сексуальное рабство его продать, грузинам.
Улыбаюсь:
- Нет, это вряд ли. Я не имею предубеждённости против геев, но сам – натурал. Однако, у меня есть вещь, которая, возможно, вас заинтересует.
- Ну, показывай!
Я нажал кнопку, держа пульт сигнализации в кармане, когда они реготали, а потому никто не обратил внимания на приветственный писк моего «Паджерика».
- Пошли, - говорю.
- Ну пошли, - нож отстранился от моей шеи. – Только если надумаешь съебаться…
- Не надумаю, - обещаю. – Меня, в действительности, развлекает ваше общество.
- Чо? Ты… Э? Это чой-то?
Это я открыл багажный отсек – и в головы моих мнимых «кредиторов» начинают закрадываться некие сомнения.
Негромко переговариваются: «Это чего за нахуй такое? – Слышь, Сер, ты говорил «это он»! - - Да вроде, он… И подъезд его!»
Думаю: «Наверно, мы действительно похожи. Что, если и впрямь братишка нарисовался? Ну ладно, пособлю малость недотёпе».
За этими мыслями – подтаскиваю инструментальный ящик, раскрываю его, беру, что хотел взять, и поворачиваюсь к ребятам, держа предмет перед грудью, ни на кого конкретно не обращённый.
- Это автомат Калашникова, - говорю. – Модифицированный. Сокращённо – АКМ. Классического, трёхлинейного калибра. Многие компетентные пользователи находят данный калибр гораздо более функциональным, чем новый уменьшенный, пять-сорок-пять.
Наслаждаюсь выражением лиц.
Веду свой спич дальше, приподняв автомат на уровень плеч, словно на презентации в телемагазине.
- Неудивительно, что именно классические патроны семь-шестьдесят-два на тридцать девять обладают повышенным спросом на рынке, а соответственно – и высокой ликвидностью. Насколько я слежу за ценами, сейчас рожок Калашникова в Москве где-то и стоит порядка ста долларов. Я имею в виду, конечно, хорошие патроны, такие, как здесь. Они выпускаются по спецзаказу Федеральной Службы Безопасности, и производитель гарантирует особый контроль качества для каждой партии.
Умолкаю, продолжая наслаждаться выражениями лиц. Заснять бы их – да руки заняты.
- Э… - говорит тот, у которого в руке по-прежнему ножик, китайская выкидуха из ларька. – Ну… тут… мы обознались! Мы… ничего такого… Ну…
Прихожу на выручку:
- Да я понял, можешь не рассказывать. И я, на самом деле, готов был войти в ваше положение и деятельно посочувствовать. Люди, грозящие отрезать ухо за сто баксов, – наверное, очень остро нуждаются в сочувствии и милосердии. Однако же, возникла одна проблема. Дело в том, что, прося у меня милостыню, ты употребил не подобающие случаю слова. Именно – «козёл» и «пидор». Слова, которые вообще не рекомендуется употреблять в отношении малознакомых людей.
- Ну, мы-то думали, что знакомый… - находится обладатель ножа и давешнего хриплого злого голоса. Сейчас он ещё более хриплый, но точно не злой. - Ну вы уж извините: вот такая ерунда вышла!
- Вышла, - подтверждаю. – И знаете, поскольку никто из вас, думаю, не сидел (хотя, кажется, стремитесь) – замечу, что на зоне за такие слова считается бонтоном сразу втыкать шабер под рёбра. Но на воле – нравы не столь твёрдые. Да, говорят, они падают в последнее время, нравы. Поэтому, вербальные оскорбления, допущенные по оплошности, - можно бывает разрешить при помощи денежной компенсации за причинённый моральный ущерб. Единого тарифа в подобных делах, конечно, не существует, но, навскидку, вы наговорили где-то тонн на двадцать зелени. И я бы их взыскал. Если б они у вас были. Если б вы были «кем-то».
Охотно самоуничижаются:
- Не, ну мы вообще никто… и звать никак…
- Верно, - соглашаюсь. – Поэтому и ваши слова – стоят недорого. Думаю, не дороже, чем та сумма, что вы намерены были получить с персонажа, за которого приняли меня. И я на самом деле знаю его. Можно сказать, я друг семьи. Соответственно, предлагаю сделку. Я – не выставляю вас на бабки, вы – списываете его долг. По-моему, это справедливо.
Аудитория согласна. Аудитория довольна. Аудитория уже не хочет никаких денег. Она хочет домой. Туда, где тепло и уютно, где есть стиральная машина, и где не разгуливают хмурые парни с автоматами.
Я тоже очень хочу вернуться, наконец, домой. Но всё же «закрепляю урок» напоследок:
- Надеюсь, вы меня услышали и поняли. Но если узнаю, что нет, что вы как-то наехали на моего… «допельгангера» - я-то ведь реально могу что-нибудь отрезать!
Но было ясно, что их понятливость – превосходит остроту зрения.
***
«Насыщенный выдался денёк», - думаю, залезая под одеяло.
Когда пришла Оля, я спал, как Ктулху: беспропудно и раскинув щупальца по лежбищу. Она не стала меня будить, и свиделись мы только вечером.
- Знаешь, - говорит, - наверное, я немного переборщила вчера.
- С трахом в сортире «Метелицы» без предохранения? – уточняю. – Но я надеюсь, ты всё же не настолько безрассудна и взяла презервативы.
Морщится:
- Уй, перестань! Я поехала к подружке, и мы всю ночь пробухали. Но я правда расстроилась, что тебя нет и не будет. Я хотела, чтоб это был особенный вечер, и только когда мы совсем… пресытимся – рассказать тебе.
- Рассказать – что? – вскидываю левую бровь.
Оля обнимает меня за плечи:
- Тём, ты не обижайся только! Ты классный, ты замечательный. Но я – уезжаю. В командировку, в Париж, на год.
Фыркаю:
- Ты что, в "Савраску" работать перешла?
- Нет. Но тебе ли объяснять, что контрразведка тоже умеет изобретать предлоги, чтоб отправить в загранку молодых офицеров?
- Ага. Когда они – детишки старых генералов. Папахен твой придумал?
- Разумеется. Он, конечно, отставной, но связи-то большие. И он мне прямо сказал: «Оль, нечего тебе ловить в этой стране. Тут всё скоро вообще медным тазом накроется. Так, что и хрен выберешься. А твой Артём – он не уедет, даже если женится на тебе. Для него гражданская война – вполне комфортная стихия. Поэтому, нужно как-то самой там зацепиться, пока есть возможность».
Думаю несколько озлобленно: «Ну да, Оленька, пока на страже госбезопасности стоят такие, как ваша семейка,– оно и верно к медной посудине движется! По счастью, однако, тут ещё и мы есть. Так что, не всё потеряно для этой дурацкой страны. Вот же блин! Патриотом с вами станешь, лубянские вы мои!»
- Ты подумала и решила, что он прав? – спрашиваю.
Оля вздыхает:
- Я подумала, что на годик съездить стоит. И действительно попробовать себя в чём-то найти, самой как-то научиться зарабатывать. А то ж из тебя вечно тянуть – как-то несолидно уже.
Предлагаю:
- Считай, что это взятки. За неразглашение. Так выйдет, что ты сама зарабатываешь. Как и все ваши делают.
Вскидывает руки:
- А вдруг я хочу по-настоящему порядочной девицей стать? Ну, попробовать?
Пожимаю плечами:
- Ладно, поезжай. Не силой же тебе держать, когда сама так решила? А я? Ну что ж, я буду лелеять надежду, что ты ещё вернёшься, и хранить верность.
Оля хмурится:
- Что?
- Дня два, - улыбаюсь.
- Гад!
***
Мы славно попрощались, и на следующий день я продрых до одиннадцати. Элфред не звонил.