Тряпичная кукла

Евгения Александрийская
Она откинулась на кровать, с хрипом выдыхая последний сделанный глоток воздуха. Руки опустились рядом с телом, аккуратно легли волосы на подушке, завиваясь кудрями, то там, то здесь. Красивая.
Чего-то не хватало в её скучной жизни, запертой на ключ в четырёх стенах обычной квартиры. Её подсознание, желавшее воли и света солнечных дней, убивало её, расстреливая её плоть с небольшого расстояния. В упор. И ей негде было укрыться. Как заяц, мечущийся от охотника не в лесу, а на лугу, где всё равно его ждёт погибель.
В голове по ночам раздавался праздничный грохот салютов, яркими, обжигающими вспышками веселья разливавшийся по небу её сознания. Тёмное, немного тусклое небо, без звёзд, без мыслей, атакуемое салютами из собственных же споров самой с собой. Иногда в её голове гасли эти цветные комочки, огоньки, мигающие в разные дни, словно гирлянды на Новогодней Ёлке.
Ноги стали тяжёлыми, она лежала и молча, смотрела куда-то наверх, словно не замечая квартир, стен, домов, времени. Всё это ей было чуждо.
Словно тряпичная кукла. Да, тряпичная кукла, коих делали в деревнях, да и до сих пор создают деревенские умельцы. Тряпичная кукла с заплатками из изношенных эмоций и зря выкрикнувших слов на душе, как любая среднестатистическая девушка, скрывающая всю боль в молчаливом скрежете зубов за обычной улыбкой.
Что же такое и когда произошло с этой красивой и довольно счастливой девушкой? Почему её волосы больше не укладываются каждое утро? Почему это вдруг друзья, учёба, работа и родные отошли на второй план её повествования трагической жизни? Если проникать куда-то под кожу её сознания, то ответа там мы врятли раздобудем, а лишь  наткнёмся на утёсы ужаса и страха с заострёнными концами, направленными прямиком вверх. Иголками под кожей её утёсы царапают её душу, хрупкую, нежную.
Обрывки фраз, какие-то узоры, рисунки на стекле. Пустота с парой иллюстраций. Вот из чего состоит её душа, обременённая этим телом и отсутствием понимания у этого тела. Пустота с большой буквы.
Глубоко, под небольшим налётом заумной литературы и псевдоотношений с сильным полом, виднеются улыбки. Улыбки, веснушки, разбросанные, словно по палитре для красок, смешанных с радостью. Лето. Ветер, колыхающий слои жизни, слои времени, проникая в самые отдалённые уголки человеческих душ. Он задул своё дыхание и к ней в душу, запомнившись, как огромное событие в её жалкой жизни.
Тело скрыло нечто важно. Тело, частичка мира, вселенной, обязательный и тяжёлый груз для её тихой души, обременяющий её же существование в слоях между пространствами лет.
Так вот чего не хватает!
Не хватает реальности, заставляющей оторваться от земли и полететь взглядом, мыслями далеко, к звёздам, сквозь облака, заливаясь задорным смехом. Стремглав лететь сквозь тяжёлый воздух, приковывающий, словно цепями нас к земле, создающий нам защитную оболочку, оберегающий нас от нас же самих.
Лишь бы её кто-то подтолкнул. Подтолкнул эту пустую куклу, похожую больше на заготовку человека, сильным ударом, чтобы на всю жизнь был разгон, стимул бежать и не оглядываться назад.
Не хватает вздохов, ахов, искренних улыбок, как маяки светившихся на долгие далёкие мили. Не хватает свежих листьев на деревьях, играющих свою шумную мелодию, повинуясь ветру; снега, укутывающего землю белою пеленой, огромными одеялами и подушками, непременно нравившимися детям; даже той осени, поющей долгою, но такую родную дождливую песню с громовыми нотами. Этого у неё нет. Словно отделилась от мира, спряталась в коробку, тёмная комната. Нет ни запаха, ни слуха, ничего. Ощущения покинули её тряпичное тело, оставив её лишь самой себе. Частички эгоизма осядут на кончиках пальцев правой руки и будут колоть, как маленькие иголочки, лишь бы напомнить, что она есть. Она есть у себя.
Это же её жизнь, в конце концов. Она сама себе королева, самодур. Было дело, пару лет назад, её хотела свергнуть с трона душа, за что и поплатилась заточением где-то далеко, кровью в жилах.
Окружение более чем из двух сотен человек, мало знакомых. И столько же хорошо знакомых. Но она одна. Куда не посмотри. Ложь. Предательство. Деньги. Они правят ими. Деньги правят миром бездушных тряпичных кукол, желающим заполнить пробел своей души бумажками. Самоутверждение.
Ворочаясь на кровати, в голову ей лезли мысли, как обычно тревожившие её, но которые уже на следующее утро вылетали из её головы, смещались куда-то в плоть под очередной маской.  Как уснуть? Как выжить?
Выжить? Только это и можно делать в мире денег, разврата и похоти, разве нет? Выжить, избежать столкновения с более сильным своим сородичем, выиграв схватку с тем, кто слабее. Подло.
Где-то далеко от этой жалкой картины, в этот момент он жил своей простой жизнью рыбака. Каждое утро он вставал, завтракал и шёл в море, располагавшееся совсем рядом, в часе ходьбы от его дома. Он был небогат, у него было много проблем. Дети, маленькие прожорливые гномики, играющие со всем, чем попало, всегда хотели есть, требовали внимания. Море, бескрайнее, великое, словно ещё один мир со своими законами и правилами поведения. Оно захватывало всё его воображение, уносило далеко от берега, крутило и кидало его хрупкое тело об волны, всегда придерживая, обучая, оберегая, как маленького ребёнка. Он был счастлив и всегда дарил улыбки всем, кого видел. Ему иногда было плохо, он же тоже человек, но и тогда он находил силы, шёл к морю, просто сидел на берегу, на другом конце мира от неё и мечтал. Он ей никто, верно?
Но он ей нужен, как глоток свежего воздуха, как учитель новой жизни, преподающий правила не выживания в немом театре города, а как жить и улыбаться всему, что радует маленького ребёнка.
Как же он нужен её душе. Он бы столкнул её с обрыва высокомерия и эгоизма прямо в омут любви и счастья. От природы, как рыба в воде, она бы поняла, как там жить, как с этим быть, что делать, но...
Он уже спит. Ей никак не уснуть, словно кто-то кусал её за кончик уха  и за шею, острыми клыками впиваясь в артерии. Чистое ночное небо встряхивало звёзды в очередном звездопаде. Кончики пальцев на ногах немели от злости к самой себе. Душа пришивала очередную заплатку, поскуливая где-то в лёгких.
На столе лежала маска, заготовленная на следующее утро, сулящее ей быть такой же, таким же тряпичным каркасом человека.