ВСТРОЕННЫЙ В ГОЛОВУ ЛЕТАТЕЛЬНЫЙ АППАРАТ
Говорит и показывает из космоса Полина Слуцкина
Полина Слуцкина. Евроньюз: книга стихов. – М.: Пресс Клуб Сервис, 2011. – 72 с.: ил.
Кто бы мог подумать, что привычная «бытовая» телемания известной писательницы Полины Слуцкиной со временем выльется в ежедневные телепортации – с целью создания собственных глобальных репортажей и вещания на весь мир из космоса! Рифмованную и верлибровую телеманию в новой книжке окончательно постарались закрепить друзья Полины – выпускающий редактор Иван Ахметьев и дизайнер Яков Красновский: на «заставках» стихов и рубрик красуются графика и живопись Слуцкиной – с гротескными кадрами из мира животных, людей и… телевизоров.
После просмотра сегодняшних убийственных новостей логично покончить жизнь самоубийством. Именно с такой трагической развязки эффектнее всего было бы начать монтаж кинохроники. В книге этот эффект достигается меткой выворотной метафорой начального стиха: «Я выстрелила мыслью как пулей //прямо в рот». Но не менее свершения киношно-взаправдашнего суицида хочется и продолжения собственной истории «телеболезни» – с последующим просмотром все более убийственных новостей. До Слуцкиной подобное возможно было только разве что в телевизионном формате. Теперь мы видим это и в пространстве книги. Так что усаживайтесь поудобнее в «летательном» аппарате книги и попытайтесь получить удовольствие от предлагаемого телесумасшествия. Тут уж главное – настроить антенны у автора: «Совершив усилие над собой //Я осталась жива без усилий //Соединив части черепа, склеив их и //Получив целехонькой голову».
Полина не играет в «человека медийного», а органично живет в медийном пространстве. Созданные ею самой в интеракте с телевизором визуально-вербальные образы никуда не исчезают, картинки продолжают двигаться в ней как в книге или на экране телевизора. Выдавая новые сюжеты и обнаруживая открытую потенцию к телеинтеракту. Привыкая к предложенной телестилистике, даже визуальную часть начинаешь воспринимать как рубрику «Без комментариев». Переварить мировые новости, переосмыслить поведение домочадцев и выдать на гора в стихах собственное виденье мелких неурядиц как вселенских катастроф – это и есть философская поэза Слуцкиной. Редко кто может похвалиться запасом самообладания, необходимого не только для ежедневного просмотра новостей, но и последующей обработки их собственным головным «ящиком». Чтобы затем уже вещать стихами – из внутреннего, вывернутого в космос метафорического мира. Одомашненый, комнатный космос пронизывает всю книгу. Философия замкнутого пространства комнаты становится сродни черному квадрату – почерневшей от времени иконы. На которую уже никто не смотрит и не молится хотя бы потому, что все смотрят телевизор и молятся на новости, которые он чревовещает.
В ее голове все по-европейски круто, глобально. Она не пишет в НАСА, она пишет в Европейское Космическое Агентство: «Зачем вы установили в Чили мощнейшие телескопы //Обозревающие Вселенную – планеты карлики черные дыры…». Нет, конечно, не от телескопов, а именно от новостей с ожидающими землю глобальными катастрофами у зрителя с режиссерским мышлением-прочтением возникают такие титанические мыслеобразы в переложении на свою жизнь: «Мое население стало гораздо меньше //И от того щемит мое жаркое сердце где-то на большой глубине – //Люди покидают старую остывающую планету //Которую пожирают вулканы и время //Выбрасывая расплавленную сердцевину вовне». Хотя тут же понимаешь, что это она о своей внутренней катастрофе – с таким обширным размахом: «Люди устремляются в далекие, а, может быть и не очень далекие миры - //Обживать новых поэтов новых женщин //Которые еще не выпустили пожирающее их тепло наружу //И поэтому еще горячи…»
Сегодня бог – его величество новостной канал. Кто владеет информацией, владеет миром. Хотя от крутых новостей может в любой момент случиться удар, страждущий этого уже не почувствует. Потому что прочно «подсел» на суперновостной норадреналин. Ведь именно из самых скандальных убийственных новостей «человек медийный» и приспособился извлекать удовольствие. Особенно Полине импонирует, что европейские ньюсмейкеры в стенд-апе и дикторы в подводках не орут как наши телевизионщики, а говорят уверенно, без нажима – как врачи, изначально оправдывающие любые ураганы и вторжения необходимостью «иглоукалывания» – купирования горячих точек планеты или даже целых «больных» государств. После только что отсмотренных новостей уцелевших людей впору лечить, а не калечить «завтрашними» сюжетами. Но, как ни парадоксально, новой – и именно смертельной – порции и жаждет подсевший на телеиглу зритель, оказавшийся в единственно предлагаемой ему электронными СМИ роли добровольного подопытного телевизионного кролика-пациента.
В конце каждого новостного выпуска убийственная доза страшной, проникающей в кости и мозг информации обязательно сдабривается так называемым «бантиком» - скабрезным, смешным, или нейтральным сюжетом, сглаживающим впечатление от убийств, катастроф и кровавых вторжений. Этот циничный прием и затягивает зрителя: всем становится интересно (!) следить не только за развитием японской ядерной катастрофы, но и за судьбой какого-нибудь сбежавшего из зоопарка кролика. Так и у Полины в конце каждого глобального раздела книги возникают расслабляющие сюжеты-бантики. К примеру, глядя на примитивистскую картинку с жирафом, вызывающую в памяти одновременно клеенку Пирасмани и одноименный стих Гумилева, читатель может переключиться на что-нибудь нейтрально-афористичное: «С годами некоторые отличники сходят с дистанции //Но не все». Подключенный как жираф к космическому каналу «ньюстелеман» начинает жить и мыслить по-другому.
Книга уникальна именно своим интерактивным опытом общения с телевизором как «разумным» существом. Оставаясь один на один с голубым экраном, впору задуматься об одиночестве не только с точки зрения грамматики, но и смены пола: «ОНА – ОНИ? ОН – ОНА? //ОНА? //Я?.. – ДА! Я! Одна без НИХ //На весь мой век ОДНА //Я». Среди достаточно холодного космического «видеоряда» книги выделяются теплые, талантливо выписанные женские «ню». У Полины нет моделей, но ничто не мешает ей раздеть в «смотровой» новостей миловидную ди(о)кторшу телевидения. Ведь что-то же нужно делать со всплывающей все время в голове ее завораживающе-шипящей заезженной фразой: «Оставайтесь с нами, не переключайте канал, мы работаем для вас над следующим выпуском».
Верлибры выходят из-под руки Полины случайно-осознанно. Не играют в «несознанку», месяцами заседая в голове неопознанными летающими объектами, а сразу приземляются на аэродромы блокнотов, подвернувшихся книг, рекламных листовок, салфеток. В зависимости от того, в какой части дома настигнет ее скоропостижная теле-визионерская иномысль. А то и целые дивизии мыслеобразов, облаченных в скафандры придуманных ею Космических Войск Европы. Попробуйте написать подобное – и скатитесь в несусветный бред. А у нее каждое, филологически выверенное стихотворение пронизывается тонкой иронией – над собой в мире и над миром в себе.
После просмотра передач с космическим охватом в голове талантливого зрителя все меняется и перерождается. Даже магическое слово телепортация приобретает в устах Слуцкиной одомашненный эмоциональный окрас. К примеру, другие могут сколько угодно вздыхать, глядя как родные и близкие то и дело отправляются в мир иной или пересаживаются в инвалидное кресло. Для Полины органично другое: буквальный переход в иное измерение – свободное поэтическое пространство. Телевизор помогает ей в ежедневном творческом переосмыслении предлагаемой банальной реальности, вместо которой выдается уже нечто гениальное: «После 80 лет моя мамочка записалась в космонавты //Между завтраками и обедами на ползет //В своей коляске к постели //помощницы кутают ее в какое-то подобие скафандра, //Оставляя только лицо //Она ложится на спину //На своей массивной деревянной кровати и закрывает глаза //Личико ее костенеет и //Вот она уже далеко высоко глубоко //В ином измерении //Летит по какой-то новой //Незамеченной незнаемой неизученной в Центре космических исследований Орбите».
Что ей какое-то охлаждение отношений, предательство бывших друзей – после ежедневно поступающей прямо в голову информации об остывании солнца или угрозе сингулярности при приближении квазаров. Просто в глобальные новости монтируются собственные мистические сюжеты помельче: «Предо мной проходят бледные тени - //Мои бывшие возлюбленные //Нет, вроде они живые – но тогда, не сейчас». Ее спасают руки мертвых верных друзей, а «живые проходят волевым шагом мимо //Они спасают себя //Может быть, от меня //Но разве я смерть? //Они идут быстро, как будто им смерть наступает на пятки //Мне их не достать //Даже если из ямы выберусь сама».
Говорящая с призраками и пришельцами в своей голове, видящая космическое в обыденном – ее вполне можно было бы назвать сумасшедшей. Да только этим сейчас писателя не обидишь. Чем сумасшедшее сюжет, чем астральнее литературный герой, тем для читателя интересней. Так что зритель-читатель у Полининого телевизора не заскучает. Каждое стихотворение, будь то рифмованный «минимал» или длиннющее верлибровое «эссе» - излияние чувств и видений, которые вызывают отклик в душе читающего. Даже отходя ко сну, привычно переключающий каналы человек-телевизор не вынимает из головы антенны, не выходит из своих любимых передач: «Во сне //Я обнимаю весь земной шар //Я хватаюсь растопыренными пальцами за Америку Францию Англию //Мои руки утопают в Тихом и Индийском океанах». Ночь в полёте, зато к утру разочарованию нет предела: «Я кричу на английском французском немецком //Но все бесполезно //Я просыпаюсь вся в поту почти что падая с моей Вселенской кровати //Сжимая в своих слабых руках //Ортопедическую подушку».
Суждения Полины о мировой политике тоже – из Европы. Но даже навязанные войны преломляются у нее через собственную жизнь, как в стихотворении, посвященном лекарству «рисполепт»: «Мир воюет //Я горюю //На Востоке злые убивают друг друга //А я протоевропейка злая на жизнь //И скорее никогда истинной европейкой не стану //Я не принадлежу ни к одной из партий ни к одной из религий //Но со мной за право на смерть //Борется самое европейское лекарство родом из Бельгии». И гипертрофируются в соответствии с российской действительностью: «Смирять бы исламистов-убийц этим свирепым европейским лекарством //Увольте //Добровольно смирять свой братоубийственный дух они не станут //Добровольно замиряю я себя сама //Беглый и ненадежный субъект из ненадежной России».