Юрий Овтин
Три товарища
Рассказ
Закончив работу над очередным очерком, я еще раз перечитал написанное и решил, что украсить его в публикации могла бы заголовочная иллюстрация, или, как профессионально говорят полиграфисты – «спуск».
Мастером по всевозможным книжно-газетным «прибамбасам» был мой знакомый художник Володя – много лет проработавший в издательствах и, поскольку рисованием особенно не увлекался, лепивший обычно «коллажи» – орудуя ножницами и клеем, составлял из вырезок композиции, которые иной раз довольно удачно подчеркивали основную идею или скрытый смысл литпроизведения. «Коллаж, – любил говорить Володя, – это умение поставить вещь в непривычную ситуацию и тем открыть новое ее качество».
Я немедля направился в его мастерскую.
В мастерской, в клубах сигаретного дыма, за недопитой бутылкой водки, я застал в сборе всю Володину бригаду.
Бригада состояла из трех человек. Сам Володя, голубоглазый бородач, похожий на Хемингуэя, отличался, однако, мягкостью манер и грустным выражением глаз. Володя являлся генератором идей и главным исполнителем всевозможных, своих же, замыслов. Трудные времена заставляли браться за что угодно, не перебирая, придумывая рыночные варианты применения своих способностей. Его приятель, Гена, в прошлом инженер-химик, трудился над изготовлением устойчивых красителей для нанесения трафаретов на майки и футболки (чем в настоящий момент промышляла артель). Третьим товарищем был Иван Иванович, пенсионер, первую половину жизни проработавший начальником какого-то областного управления с непонятными функциями, – он осуществлял в бригаде реализацию на толкучке производимой продукции.
Володя встретил меня по-дружески, усадил за сооруженный из старых планшетов стол, поставил стакан и вылил туда остававшуюся в бутылке водку.
Я вопросительно взглянул на него.
– Мы уже немного «горюшка» хлебнули, а на большее денег «ма», – ответил с улыбкой Володя.
– Один пить не буду, – решительно возразил я, порылся в карманах, извлек десятку и попросил ребят купить бутылку водки «Одесса» (тогда только появившуюся и еще сохранявшую фирменные качества) и соответствующей приличной закуски.
После некоторых препирательств – «Тоже мне, нашли самого молодого!» – в магазин был отправлен Иван Иванович.
Когда он возвратился, то со словами: «Извините, если что не так», – выставил на планшет вместо изысканной «Одессы» две бутылки дешевой «перцовки» и кусок колбасы размером и формой в полкирпича.
Гена взял в руки колбасу и, брезгливо повертев ее, поморщившись спросил:
– А это для кого, собственно, колбаска: для кисок, или собачек?
– Мы ее хорошенько прожарим и съедим, и ничего с вами не случится, не подохнете. Зато две бутылки водки! – железным логическим построением парировал Иван Иванович.
Сославшись на дела, требовавшие трезвости, я, выпив сто грамм, больше не «усугублял» и только поддерживал компанию разговором. Тем не менее, ребята поручили мне «банковать» – разливать спиртное, зная мою проверенную годами легкость руки.
...Не буду, хотя и хотелось бы, передавать течение беседы, проистекавшее по ходу употребления «перцовки». Разговор был, конечно, и за Одессу, и за «самостийность», и за сегодняшнее нелегкое житье-бытье. Досталось, как водится, всем: и президенту, и правительству, и губернатору, и мэру. Впрочем, как показывает диалектический опыт, живительная влага таких философских бесед обычно уходит в песок вместе с истечением aqua vitae и не влияет на развитие исторического процесса.
Время летело быстро...
И вот я вытряхнул (как говорят, «выдавил») последние капли в Володину рюмку. Вместе с водкой туда соскользнул и маленький красный перчик. Такой же перчик оказался и в рюмке Гены. А вот Ивану Ивановичу перчика уже не досталось. В бутылке «перцовки» их было только два.
– Вот так всегда, – пессимистически, с сожалением протянул Иван Иванович.
Потом он вдруг оживился и заговорил:
– А ведь наш народ традиционно распивает бутылку на троих. Казалось бы, что мешает положить в бутылку три перчика? Ан нет! Два, и баста! Ни в одной бутылке больше двух перчиков я не видел!
– Не придуривайся, Иван Иваныч, – перебил его филиппики Володя, – все ты видел...
И Володя, специально для меня, изложил безусловно известную всем присутствующим, поскольку они были ее участниками, коллизию, обнародовав, так сказать, «ноу-хау»:
– Наш химик, – и Володя указал на Гену, – разработал новый, усовершенствованный аналог перцовки, не в пример той, которую мы сейчас «оприходовали». Причем, это мнение не только мое, но и главного дегустатора ликеро-водочного завода. Главное условие ее производства – закладка в бутылку трех перчиков! Но, именно из-за этого дело дальше опытной партии и не пошло. Говорят, по стандарту – кем и когда установленному? – больше двух перчиков в бутылку класть не положено, – и все тут. По каким только инстанциям мы не ходили, Иван Иванович три пары сандалий стоптал – ничего не решилось. А ведь «бухло» получилось «файное» – как говорили в старой Одессе. Одно название чего стоит: «Три товарища».
– Почти по Ремарку, – пробурчал Иван Иванович, – литераторы хреновы...
– Вот вам, господа-товарищи, и демократия, вот вам и новые времена – задумчиво произнес я.
– Ничего не изменилось. Как сидели непробиваемые совдеповские чиновники, так и сейчас сидят, только больше их стало.
– А не завалялось ли у тебя бутылочки из опытной партии? Хотелось бы на нее хоть глянуть.
Володя хитро прищурился:
– Эх, была не была! – Если ты, Петрович, составишь компанию, так и быть, достану последний авторский экземпляр. От сердца отрываю, ну да все равно когда-нибудь пришлось бы распечатать…
С этими словами он извлек из недр забитого всяким художественным хламом шкафа бутылку и поставил ее на стол.
Под лучом вечернего солнца, пробивавшимся сквозь пыльное окно мастерской, в бутылке золотилась янтарная жидкость, а в ней весело кувыркались три маленьких красных перчика.
Но мое внимание привлекла наклейка.
На алой этикетке, напоминавшей пролетарское знамя, была оттиснута надпись «Три товарища», а над ней тройственным монолитом выступали профили Маркса, Энгельса и Ленина…