Сначала я слышу море. Волны с силой ударяются о берег, а потом, зашипев, словно от боли, уползают прочь, бормоча неясные проклятия. Открыв глаза, я вижу серое предрассветное небо, серое море и серый песок. Такое чувство, будто я попала внутрь монохромного снимка, где просто нет других цветов, кроме черного, белого и их многочисленных, но неизменно скучных сочетаний.
Волна подбегает к моей вытянутой на песке руке и лижет ее, словно ласковая собака. Подняв руку, я рассматриваю пальцы. Они тоже серые.
Я совершенно не помню, как здесь оказалась, но почему-то это меня совершенно не беспокоит. В моей памяти, всегда уверенно и без сбоев собиравшей информацию о прошлом одной отдельно взятой женщины (Матильда Райли, 29 лет, не замужем, один сын – Конор, 11 лет) одна за другой образовываются зияющие дыры глубиной с Марианскую впадину. И чем сильнее мне хочется разгадать секреты, спрятанные на их дне, тем глубже это дно от меня удаляется. Глубже и глубже, к самому центру Земли...
Мои пальцы по-прежнему колышутся перед моим лицом, точно щупальца маленькой апатичной медузы. Осторожно, чтобы не спугнуть ее, я поднимаю голову из воды и резко вцепляюсь зубами в самое маленькое и беззащитное щупальце.
Ничего — ни боли, ни страха, ни «обожечтоэтояделаю» удивления. Что ж, зато теперь я точно знаю, кто я.
Я – зомби.
1
Все случилось внезапно... Нет, не так. Я не хочу обманывать вас, да и зачем? Так что я скажу правду: ничего, совершенно ничего внезапного не было в зомби-апокалипсисе. Мы планировали это, мы это репетировали — на тот случай, если кто-то из наших врагов решится на подобный шаг первым. Но мы не думали, что все выйдет из-под контроля.
Фармацевтическая лаборатория, в которой я работала после окончания университета, занималась разработкой биологического оружия. Попасть туда молодому специалисту — такому, как я — было чистой воды везением. Или проклятием — как посмотреть. Не буду утомлять вас подробностями многочисленных проверок, устроенных мне отделом безопасности, важно лишь то, что однажды я оказалась там, куда мечтают попасть тысячи юных идеалистов, которые надеются, что их работа сделает мир лучше. Они рассчитывают создать лекарство, которое спасет человечество от самых страшных болезней, продлить и улучшить жизнь приговоренных смертельным недугом, избавить людей от страхов и сделать их бессмертными. И вот она — реальность. Вместо спасения жизни мы отнимали ее.
Только прошу вас, не думайте, будто я была безжалостным монстром. О нет, мое сердце каждый раз сжималось, когда я смотрела в глаза очередному добровольцу, будничным тоном перечисляя возможные побочные эффекты приема «Образца №171».
–...а также прекращение мозговой активности вплоть до летального исхода.
– Погодите, – останавливали меня самые сообразительные. – То есть вы говорите, что от вашего лекарства я могу умереть? Так, что ли?
Я улыбалась, словно печальный ангел.
– Процент смертности совершенно мизерный, – говорила я успокаивающе. – А если вы почитаете побочные эффекты обычного домашнего обезболивающего, то там тоже указан летальный исход. Просто таковы уж мы, производители: нам нужно подстраховаться на случай любых непредвиденных обстоятельств. К тому же, – тут я подпускала в голос немного таинственности, – процент излечившихся при помощи «Образца № 171» чрезвычайно велик! Но это, разумеется, не для протокола, ведь лекарство экспериментальное...
Обычно подобные слова помогали отмести любые сомнения. Эти смертельно больные, отчаявшиеся люди приходили к нам, потому что у них не было другой надежды. Часть из них потом и правда возвращалась домой, к своим семьям, исцелившимися — в многочисленных отделах нашей тайной лаборатории были лекарства от любых заболеваний, придуманных природой, и стоило лишь захотеть — мир бы выздоровел. Проблема лишь в том, что хотеть этого в нашей компании было некому. Для могущественных фармацевтических монстров подобное развитие событий стало бы кошмаром, крушением надежд, концом всему. Вот почему отделу, разрабатывающему новые вирусы, доставалась львиная доля дотаций фирмы. Ведь именно мы питали ее могущество.
Нам легко удавалось скрывать следы своих преступлений. Мы были предельно аккуратны. Добровольцы попадали к наш отдел в результате тщательного отбора. У них не было ни родственников, ни наследников, готовых поднять шумиху в случае их смерти. При этом все они обладали отчаянным желанием выжить в сочетании с безумной верой в наши силы. Эти люди готовы были подписать что угодно.
Часто к нам привозили и смертников. На наш отдел работали тюрьмы всей страны. Вместо смертельной инъекции мы вводили приговоренным вирус — и наблюдали за результатами, фиксируя каждый шаг.
Мы искали возможность пригасить активность мозга за исключением лобных долей, отвечающих за движение. Другими словами, мы работали над способами превращать человека в зомби.
2
Вы спросите, зачем правительству нужны мертвецы-зомби, когда вполне реально зомбировать живого человека? Внушаете ему кодовое слово, и в нужный момент он превращается в универсального солдата, готового действовать по вашей команде. Однако у такого способа были и недостатки. Для того, чтобы человек подчинился вам, он сначала должен услышать это кодовое слово — по радио или от другого человека. А как быть с теми, кто не слушает радио? Как быть с теми, кто живет в одиночестве? С глухими, наконец?
Наше оружие не предполагало сбоев. Достаточно было рассыпать в воздухе мельчайшую пыль — и обратного пути уже не было. Как и не было ни единого способа спастись. Вы могли быть верующим или атеистом, глухим или слепым, здоровым или больным, – конец был один. Короткая лихорадка, мучительная смерть — и вы сами становились оружием, готовым рвать на части себе подобных. Это был наш план для тех наций, которые не должны были пережить Апокалипсис: арабов, индусов и китайцев.
Немного по-фашистски? Что ж, не могу не согласиться. Наши боссы просто мечтали о том, чтобы получить для экспериментов целый народ, с которым можно было делать что угодно. Ведь это бы гарантировало нашей науке истинный прорыв!
О, не спешите ужасаться! Сначала поднимите руку, если хоть раз пользовались противозачаточными таблетками или слышали о метадоне. А ведь эти средства были изобретены в фашистской Германии благодаря опытам над плененными еврейками, русскими и польками. Как и красота, наука требует жертв. Только, в отличие от красоты, по-настоящему кровавых.
Я понимаю: мои снова не вызывают сочувствия. Теперь, зная, чем для меня все закончится, вы, должно быть, считаете, что в мире все-таки есть справедливость. Что каждый в итоге получает по заслугам. Но подумайте о том, как бы повели себя на моем месте вы. Что бы вы сделали? Попытались сбежать? Начали бы бороться? Принесли на работу бомбу и взорвали бы проклятую контору изнутри?
Я думала о первом, и о втором, и о третьем. Но бежать от всесильной компании, которой покровительствовало государство, было некуда. Бороться было бессмысленно. К тому же, у меня был ребенок, который в случае моей смерти наверняка бы оказался недобровольным добровольцем в уже известной вам лаборатории. Ведь кроме меня у него не было других родственников.
Из Ада, в котором я оказалась по чистой случайности, не было выхода.
4
Моего начальника звали мистер Рочестер. Точнее, доктор Кристофер Рочестер. Почти как в «Джейн Эйр», только в моем боссе не было ничего романтического. Круглая лысая голова, круглые добрые глаза и круглый животик, – весь он казался таким мягким и уютным, что никто бы не поверил, что Рочестер способен не моргнув глазом послать на медленную, мучительную смерть вашего ребенка. Да что там: доктор был способен вживить смертельный вирус собственной бабушке! Ходят слухи, что именно так он и поступил: не хотел платить за дом престарелых. Доктор Кристофер Рочестер всегда был очень разумным и экономным человеком.
Впрочем, обо всем этом я старалась не думать. Я вообще гнала от себя любые мысли, которые могли бы потревожить мой хрупкий покой — достаточно было кошмаров, которые преследовали меня по ночам. В этих кошмарах мертвая я, мучимая неутолимым голодом, гоняла по бесконечным коридорам и доктора Рочестера, и свою подругу Делию, и одного славного лаборанта по имени Кевин Джонс. Впрочем, вряд ли в тот момент я казалась славной кому-нибудь из них.
5
21 мая 1998 года. Вот он – день, когда все закончилось. Прибыв с утра на свое рабочее место, я обнаружила начальника в состоянии несвойственного ему волнения.
– Свершилось, Мэтти! – сказал он, лихорадочно блестя глазами. – Нам одобрили испытания в полевых условиях.
Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Вы ведь тоже догадались, что имел в виду мистер Рочествер, верно? Наш вирус готовились испытать на ни в чем не повинных мирных жителях.
К девяти тридцати утра роту солдат пригнали на испытательный полигон, расположенный в нашем городке. На учения – так им сказали. И вот теперь целая сотня чьих-то сыновей, братьев и мужей стояла в ожидании приказа, в то время как мы направляли на них распылители, заряженный невидимой смертью.
– Сейчас начнется, – сказал Кевин. – Господи, прости нас!
Оторвавшись от монитора, Рочествер бросил на него недовольный взгляд.
– Помолчите, Джонс, – сказал он сердито. – Мы здесь создаем историю, и вы теперь – тоже ее часть. Вам стоит быть признательным за эту честь!
– Смотрите! – прервала я их спор. – Смотрите!
Мои коллеги тотчас же повернулись к экрану. Один за другим солдаты на мониторе падали на землю, словно сбитые выстрелами. Никаких судорог, никаких предсмертных криков, никаких попыток бегства – они просто замирали на земле в тех позах, в которых их заставала смерть. Мы наблюдали за ними в полном безмолвии.
– Шестьдесят секунд, – сказал Рочестер, когда все было кончено. – Что ж, поздравляю нас! Даже быстрее, чем мы планировали.
Не успел он закончить свою краткую поздравительную речь, как мертвецы снова начали вставать. Это было словно фильм, который сначала остановили, а потом вдруг решили отмотать назад. Шатаясь, точно пьяные, воины поднимались, глядя вокруг бессмысленными глазами. Последним поднялся капитан. Поправил фуражку, отряхнул грязь с колен, а потом посмотрел в камеру пустыми мертвыми глазами.
– Сволочи! – сказал он странным металлическим голосом, глядя, казалось, прямо на нас. – Вы же обещали, что дадите мне уйти!
Замерев от неприятного предчувствия, мы посмотрели на своего босса, но тот, казалось, нисколько не раскаивался.
– Приказ есть приказ, Адамсон, – сказал он, будто бы капитан и правда мог его слышать. – Вините свое командование, а не нас. Видимо, кому-то вы оказались неугодны.
Капитан между тем повернулся к своему войску и растянул губы в жуткой безжизненной ухмылке.
– Рота, стройсь! – рявкнул он. – Слушать мою команду… В атаку!
Вот так все и получилось. Предполагалось, что с закрытого со всех сторон полигона, окруженного вышками со снайперами, убежать нельзя, но оказалось, что оттуда нельзя убежать живым. Мертвым же выстрелы оказались нипочем. Так что через несколько минут ровно сотня чьих-то сыновей, братьев и мужей, превращенными нашими усилиями в кровожадных монстров, прорвала оцепление и вырвалась на свободу. И наступил Апокалипсис.
6
Первым делом Рочестер забаррикадировал дверь: с помощью Кевина придвинул к ней две сотни фунтов хрупкого, бесценного оборудования, за шестьдесят секунд превращающего людей в нелюдей. И, если вы меня спросите, именно там, у двери, в качестве подпорки, и было ему самое место.
Я бросилась было к телефону, чтобы вызвать подмогу, но начальник оказался со мной рядом в одно мгновение ока. Вырвав телефон у меня из рук, он швырнул его в стену.
– С ума сошли, да? – прошипел он. – Вы что, не понимаете, что если об этом узнают, то нашу лабораторию просто взорвут – со всеми нами внутри? Такие тайны не должны выйти за пределы этого здания!
Руки у него дрожали.
– Что же делать? – озвучила общий вопрос Делия, моя коллега и лучшая подруга.
Рочестер обвел нас взглядом.
– Мы не будем никого звать на помощь, – твердо сказал он. – Мы должны решить эту проблемы сами.
– Но как же наши семьи? – не отставала Делия. – Мы должны их хотя бы предупредить! Ведь если чертовы зомби не доберутся до нас, они пойдет в ближайший город. Если, конечно, они уже туда не направились…
От ее слов я застыла на месте. Конор! Сейчас он в уроках, но через полтора часа его занятия закончатся. Мой сын выйдет из школы и пойдет к школьному автобусу. Что, если к тому времени живых людей в нашем городе не останется? Что, если зомби ворвутся прямо в класс, где учится мой мальчик?..
– Я не согласна, – сказала я. – Мы должны позвать на помощь. Если Адамсон выведет свою роту в город, начнется эпидемия, которую мы не сможем остановить. Мы ведь не виноваты в том, что произошло, Рочестер! Это форс-мажор, нас поймут…
Тот вскочил на ноги, оглядывая нас лихорадочным взглядом.
– Форс-мажор?! – крикнул он. – Поймут?! Да вы просто идиоты! Никто – слышите! – никто не выйдет из этого здания, пока я не разрешу.
Мы с Кевином перекинулись быстрыми взглядами.
– Кристофер, не волнуйтесь вы так! – сказал он успокаивающе, поднимаясь с места и направляясь к доктору. – Мне кажется, у вас просто стресс. Сейчас мы вызовем подмогу и…
Выстрел прогремел неожиданно. Вскрикнув, мы с Делией схватились друг за друга, глядя, как Кевин оседает на пол. На спине у него расползалось неаккуратное красное пятно – словно кто-то раздавил на ткани его белого халата горсть земляники.
Глядя на нас безумными глазами, Рочестер направил дрожащий в его руке пистолет (и когда только он успел его достать?) сначала на меня, а потом на Делию.
– Я никому не позволю закрыть мой проект, – сказал он неожиданно твердым голосом. – Это ясно?
Я посмотрела на Кевина, неподвижно смотревшего в потолок. Я видела в своей жизни немало мертвецов, и на этот раз мне не нужно было даже подходить ближе, чтобы пощупать пульс. Закрыв глаза, я прислушалась к шуму моря, доносившемуся в открытое окно лаборатории.
– Ясно?! – в голосе Рочестера прозвучала истерическая нотка.
Делия с трудом улыбнулась.
– Нам все ясно, шеф, – сказала она. – Предельно.
Именно в этот момент я поняла, что сегодня мне придется умереть.
7
Говорят, из каждой ситуации есть как минимум два выхода, но лишь один из них ведет в нужном направлении. Я могла бы, рискуя жизнью, попытаться отобрать пистолет у Рочестера, но слишком уж велика была возможность очутиться на полу со смертельной пулей в сердце. А мне нужно было оставаться в сознании, когда я доберусь до места, где был тот, кем я дорожила больше всех на свете. Я сделала в этой жизни слишком много ужасного, чтобы хоть раз, напоследок, не попытаться это искупить. Все, что мне было нужно – это один звонок. Немедленно. Прямо сейчас.
Справа от меня стоял стеллаж с образцами вируса – еще несовершенными, отражающими все ступени его создания, но это было неважно.
– Каков будет план, босс? – бодро спросила я, как можно незаметней делая шаг к ряду блестящих стеклянных колб. – Нам продолжать наблюдение? Вернуться к работе?
Рочестер задумчиво почесал лоб рукой, в которой все еще держал пистолет, и я очень надеялась, что он случайно нажмет на курок и вышибет себе мозги. Но этого, увы, не случилось.
– План будет следующим…
Дальнейшего мне услышать не довелось. Резко толкнув на пол стеллаж, я бросилась назад, молясь, чтобы босс не успел пристрелить меня прежде, чем я приведу в исполнении <i>свой</i> план. Стекло посыпалось на пол со звоном, поднимая фонтанчики сверкающих брызг – словно морская волна вдруг ворвалась в здание, смывая в Ад это проклятое место. Пуля вонзилась в стену повыше моего плеча, другая – пробила мне ногу, но мне вдруг стало все равно. Вирус уже было не остановить.
Бросившись к открытому окну, я на секунду обернулась. Мне хотелось попросить прощения у Делии, ставшую случайной (хотя и не сказать, чтобы совсем невинной) жертвой моей идеи. Но когда наши глаза встретились, в ее взгляде не было осуждения.
Очередная пуля толкнула меня в спину, но ее я уже не почувствовала.
8
Считается, что волей зомби управляет лишь голод. Поймать, схватить, порвать зубами хрупкую плоть, – вот все, что им нужно. Когда я видела фильмы про зомби (а с тех пор, как я попала на эту работу, они попадались мне с завидной частотой), каждый раз невольно думала: каким бы оказалось мое место в условиях зомби-Апокалипсиса? Стала бы я легкой жертвой? Боролась бы до конца? А может, придумала бы, как всех спасти?
Наверное, я размышляла об этом потому, что подозревала: однажды это случится. Но я не думала, что выбирая между «стать зомби» и «не стать зомби», я добровольно предпочту первое.
Выбравшись на берег, я побрела к ближайшему шоссе и встала точно посреди дороги, надеясь, что несущийся навстречу автомобиль не размажет меня по черному дорожному полотну, а остановится. Я бы непременно остановилась, чтобы узнать, что случилось. Надеюсь, что вы теперь не будете так делать.
Словом, я совершила все то, что и должна была: дождалась, пока водитель выйдет, а потом убила его – мой голод оказался ревнивой бессовестной тварью, не привыкшей ждать и мучиться сомнениями.
И лишь потом я разыскала в кармане убитого телефон.
Конор ответил лишь с десятого звонка. В моем сознании не осталось ни страха, ни волнения – я просто вся превратилась в кпопку «ожидание». Но вот он ответил, я назвала его по имени, и сын узнал меня, хотя в моем голосе осталось так мало от меня.
– Мам, ты чего? – недовольно сказал мой мальчик. – Нам же не разрешают отвечать во время уроков, сама знаешь!
С его голосом до меня донеслось эхо того мира, который должен был вот-вот перестать существовать.
– Конор, – повторяла я, словно робот. – Конор, Конор, Конор!
Мои голосовые связки словно были словно залиты жидким бетоном, что с каждой секундой схватывался все сильнее, окончательно лишая меня дара человеческой речи. Вместо слов из горла доносилось лишь бульканье, слабо напоминающее человеческую речь. Чертовы предыдущие поколения вируса потому и были предыдущими, что позволяли превратить человека в тупую разрывную пулю, не более того. Тонкая настройка этого оружия потребовала от нас многих часов времени и сотен загубленных жизней.
– С тобой все в порядке, мам? – в голос Конора прокралась тревога. – Что случилось?
Я бы хотела объяснить ему, <i>что</i> случилось, хотела бы рассказать, что я – мы все – натворили с ним, с его миром. Хотела бы попросить у него прощения и попрощаться. Но, вероятно, даже на это у меня теперь не было права.
Так что я просто сказала ему:
– Беги!
И повесила трубку.
Должно быть, во мне все еще осталось что-то человеческое.