СОН IX. НОВОДЕВИЧЬЕ КЛАДБИЩЕ. 2011 г.
Приснилось, значит, следующее: вылезаю я из могилы, заброшенной такой, всеми оставленной, редкая травка на ней да мраморная маленькая плита наполовину вставленная в земляной холмик с еле-еле читаемой надписью: «… Успенский… 18.. 1919». А поверх неё красуется ещё чёрная табличка, на которой золотыми буквами написано: «Просьба зайти в контору кладбища». Вот, видимо, я и решил зайти в «контору кладбища»: раз-бу-ди-ли!
Иду – а меня все сторонятся, ужас читаю на лицах, китайцы или японцы ладошками аж прикрываются, только те, кто занят своими мыслями или беседуют между собой, меня не замечают и проходят мимо-рядом как ни в чём не бывало. Значит, я такой ужасный, так плохо выгляжу! Хочу посмотреть на себя в зеркало, а зеркал-то и нет; глянул в белый мрамор – не видно, глянул в чёрный – ветошь какая-то, а не я. Живым живое, мёртвым мёртвое.
Захожу в контору, говорю: «Чего звали?» А они в недоумении: не звали, мол. Как же так, говорю, ваша табличка с этой надписью? Наша, отвечают. Значит, звали, говорю, ведите речь.
Один такой шустрый подваливает, кивает, да-да, говорит, мы немного ошиблись, не ту табличку вставили, обычно мы обращаемся к родственникам умерших, а это кто-то из наших пошутил так некстати.
– Вот и дошутились! – говорю я. – Вы, верно, ищите те могилы, по поводу которых уже даже правнуки правнуков не придут разбираться. Вам надо стереть их с лица земли да новыми трупами засеять! Не выйдет! Со мной этого не выйдет! Я хоть и не Глеб там Успенский, а всё же Успенский, и зовут меня Иваном, и родился я в 1865 году! Прошу это всё заново записать и внести меня в реестр! Не желаю, чтобы меня накрыли каким-нибудь генералом из вашего нового времени или какой-нибудь театральной дамочкой, да ещё водрузили надо мной-над ними тонну мрамора! Прошу Вас привести в порядок мою могилу и впредь таких дурацких табличек не вставлять, а то, не ровен час, снова встану да ещё Гоголя разбужу для подмоги, он-то вам надерёт уши!
– Сань, вызови полицию!
– Да он же мертвец!
Постоял-постоял я, да и махнул рукой.
Возвращаясь обратно, я прогулялся по кладбищу. Стало так тоскливо, ибо никого из знакомых я не нашёл, их надгробия срыли, сплошь люди XX века, в котором я не пожил, а доживал свой век. Бросилось в глаза, что чрезмерно много нерусских фамилий, как будто и кладбище уже нерусское, но нет-нет, то там, то здесь мелькнёт гений прошлого. Удручающее впечатление произвели захоронения в кладбищенской стене, которая изначально не для этого предназначалась. Я было подумал выйти за ворота кладбища и прогуляться по Москве, посмотреть, какая она, но, наткнувшись на мраморный российский флаг с надписью «Борис Ельцин» в центре кладбища, раздумал, вспоминая то, что жизнь свою заканчивал я под красным знаменем… Значит, воды за век много утекло, и я испугался выходить, к тому же меня пугались тоже. В конце кладбища я обнаружил совсем свежие захоронения каких-то там 2000-х годов. Значит, понял я, на дворе XXI век. Как быстро бежит время! И вас, и вас сроют, дорогие мои, любимые люди! И вы так же, как и я, разбуженные непутёвым работником кладбища, пройдёте когда-нибудь мертвяком по земле и не найдёте на ней ни друзей, ни врагов, ни себя.
Я дошёл до своего места и зарылся в тёплую землю. До следующего раза. До следующей шутки сверху. Дай Бог!