32
В Мурманске я пробыл всего неделю. Повторилась старая история, которая уже происходила со мною однажды на «Революции»,… но только с другим концом.
Дня через три по приходу, мне прислали замену. В конторе, куда я отправился разбираться в чём дело, тот же самый инспектор, который с таким удовольствием забрал меня из не визированного отряда к себе, – на ремонт «Алтая», сурово, на полном серьёзе заявил:
– На судах такого типа у нас полагается работать только специалистам закончившим высшие учебные заведения.
– Ага – подумал я. – А ремонтировать их и перегонять вокруг Европы,… за спасибо даром, могут и специалисты, окончившие средние учебные заведения.
Но ничего ему не сказал.
Потому что был рад, радёшенек такому повороту дел. Теперь можно требовать положенный по графику отпуск и отправляться домой, – к беременной жене, которой вот-вот пора рожать.
Ну не вот-вот, а так… примерно через месяц,… но всё таки и мне и ей будет спокойнее вместе, в такое ответственное время….
Во Внуково, между двумя авиарейсами оказалось больше часа свободного времени, и я вышел из аэровокзала погулять, на свежем воздухе.
С синего неба оранжевое, как апельсин, солнце поливало тёплыми лучами снег, лежавший на крышах домов, деревьях и на земле, превращая его потихоньку в грязновато-белую кашу.
На привокзальной площади полная тётка в мужской ондатровой шапке и в не первой свежести белом халате, поверх шубы, бойко торговала марокканскими апельсинами.
Я пристроился в хвост очереди и через каких-нибудь полчаса потащил в аэропорт авоську полную ярко-оранжевых мячиков. Авоську я, по совету тётки-продавщицы и добросердечных покупателей, приобрёл тут же, рядом, в киоске, торговавшем всякой разной галантерейной мелочью.
Авоська была точь в точь такой как та, в которой я вёз Саньке тёщины арбузы, когда летел в первый раз в Мурманск. Но теперь я её уже не стыдился.
Ну, чего комплексовать! Как заботливый муж и будущий отец я ведь должен заботиться о семье?! А Галинке и малышу сейчас так нужны витамины….
Декабрь 1974-го и весь январь следующего 1975-го года оказались в Херсоне бесснежными и сырыми. Но для нас с Галинкой не существовало плохой погоды. Мы радовались каждому дню, проведенному вместе, и ждали нашего первенца. Почему-то у обоих была твёрдая уверенность, что это будет обязательно мальчик. И даже имя ему было приготовлено – Андрей.
Не бывает некрасивых беременных женщин. Мать – это всегда прекрасно. Ведь только через неё Господь нам дарит жизнь. А Галинка вообще молодец, – ходила с аккуратным кругленьким животиком; и ни одного пятнышка на лице.
Однажды мы гуляли по Суворовской, и я оставил её на минутку, отойдя к табачному киоску за сигаретами. А она осталась стоять на тротуаре, совсем рядышком, недалеко от меня.
Какой-то слегка подвыпивший мужик, поравнявшись с моей красавицей, остановился, всплеснул руками и заорал на всю Суворовскую:
– Это какой же барбос такую девочку испортил!?
Честно скажу: для меня это был самый настоящий комплимент.
Вечером тридцатого января Галинка почувствовала первые схватки и, по совету матушки, мы отправились в «шестиэтажку».
«Шестиэтажкой» звалась медсанчасть ХБК – целый больничный городок, главный корпус которого действительно имел шесть этажей.
Двухэтажное родильное отделение находилось в глубине тополиного парка, сейчас грустного, с голыми, облетевшими ветвями.
Оставив Галинку там, я вернулся домой и долго не мог уснуть. Всё думалось: «Как она там, моя голубка?»
Утром вскочил и, не завтракая, помчался, с тревожным сердцем, в «шестиэтажку». Ночью выпал первый за эту зиму снежок, принарядив землю, крыши и деревья.
Пожилая добрая нянечка, с таким милым, улыбчивым лицом, объявила мне:
– Радуйтесь папаша; у Вас сынок!
Ни Галинку, ни Андрюшку, родившегося всего час назад, мне конечно не показали.
Но как я был счастлив!
Я прилетел домой как на крыльях, объявил радостную новость матушке, схватил припасенную бутылку коньяка и побежал к соседу – дяде Вале, – похвастаться своим первенцем.
Боже! Как же я был тогда счастлив!
Через три дня я забрал Андрюшку и Галинку из роддома.
На самом деле всё происходило совсем не так благополучно, как я себе думал и представлял. Роды оказались тяжелыми. Ребёнок запутался в пуповине, и личико у него всё ещё имело синеватый оттенок.
А всё-таки, какой он у меня красавец! Мой сыночек! Мой первенец! Наследник дел и состоянья.
Дел и вправду появилось выше крыши, а вот с состоянием начиналась напряжёнка. Все мои валютно-резервные запасы подходили к концу, и пора было собираться в моря, – на рыбалку. А тут как раз и отпуск закончился.
В первых числах февраля я снова был в Мурманске. Тут уже зимушка-зима по полной программе проводила своё традиционное заполярное шоу со спецэффектами: в виде снега, мороза, ветра, полярной ночи и северного сияния.
Опять мне повезло, и даже показалось, что снова вытащил я счастливый билет рыбацкой лотереи. Чтоб не болтался зря без дел по резерву, меня пристроили, старшим… куда пошлют, к женщине – инспектору или делопроизводителю, (не помню точно её должности), в отделе кадров. Работа была из того же разряда что и продувание макарон…от пыли. И вот за такое серьёзное, можно сказать особо важное задание, строгая, но справедливая начальница, через три неполных конторских рабочих дня, выдала мне премию; или даже если хотите приз в студию, как говорит Леонид Якубович.
– Вот тебе сынок направление четвёртым механиком на «Полярное сияние». Это очень хороший пароход; думаю, останешься доволен.
БМРТ «Полярное сияние» был таким же «поляком» как и старушка «Революция», но только совсем почти новым. Ходил он, как любит выражаться пишущая братия «под флагом» ПИНРО. Вернее флаг был обыкновенным – советским; а вот пароход – закреплённым за Полярным институтом рыболовства и океанографии. Возил он на себе доцентов с академиками и занимался, большую часть времени, всякими там научными изысканиями. Поэтому и план на вылов рыбы спускался ему небольшой, а вот заходов в инпорты у «Полярного сияния» всегда бывало много.
Вот и теперь, по достоверным сведениям, в следующем рейсе планировались заходы в Норвегию, Англию и на Канарские острова. Ну, чего ещё для моряцкого счастья надо? Во всех отношениях приличный пароход.
Но… так как в жизни этой ничего идеального не бывает, то и у него имелся свой недостаток. А именно – великое множество тараканов почему-то расплодилось на нём Прямо не пароход, а сущий тараканий «Диснейленд».
Я парень не очень брезгливый, а тут прямо оторопь взяла от такого несметного количества насекомых.
Вообще-то суда периодически ставят на фумигацию, – чтобы вытравить из всех корабельных закоулков крыс. А тут впору было устраивать на «Полярном сиянии» дезинсекцию – уничтожение насекомых.
Поэтому я старался поменьше оставаться на судне. Отстоял суточную вахту, – и в ДМО. Насижусь ещё на нём, надоест за шесть месяцев.
Вот тут-то, в ДМО, воскресным утром и настигла меня, нежданно и негаданно беда.
В вестибюле, на стене, рядом со стойкой, за которой восседали дежурные администраторши, был закреплён длинный, как пенал, ящик с ячейками; в котором в алфавитном порядке хранилась почта, присылаемая постояльцам ДМО. Там, между письмами, в ячейке на букву «Л» лежала телеграмма, предназначенная мне:
«Срочно приезжай. Требуется согласие операцию ребёнка».
Тупо уставившись на маленькие чёрные буковки, я не сразу понял, о чём идёт речь,… а когда сообразил и представил, – ноги стали ватными от страха.
Дожидаться понедельника я не мог и не хотел. А предупредить о своём самовольном отъезде, кроме вахтенного помощника и сменившего меня третьего механика, было некого. Хорошо хоть получку недавно выдали – не успел истратить, – хватило на авиабилет….
………………..
Длинное одноэтажное здание из потемневшего от времени кирпича, почти в самом конце Суворовской. Сколько раз, будучи курсантом мореходки, проходил я в марширующей колонне мимо него, во время тренировок к октябрьским и первомайским парадам. И ни разу не удосужился прочитать вывеску у крыльца, опирающегося на два чугунных столба: «Детская хирургия».
Пилоростеноз. Много позже в Большой Советской энциклопедии я прочитал, что же это за хвороба такая, с научно-медицинской точки зрения. Ну а тогда, лечащий Андрюшку врач пояснил мне популярно, что бывает иногда, правда редко, у двухнедельного младенца пережимает спазмом наглухо пищевод, и мамино молоко не может поступать ему в желудок. И тогда остаётся одно средство – срочное хирургическое вмешательство.
Я глядел на своего измученного, временами закатывающего глазки сыночка, на Галинку, от которой осталась одна тень, и кусал до крови губы, чтобы не заплакать. Я был в отчаянии от бессилия хоть чем либо помочь своим самым близким и дорогим людям – жене и крохотному сынишке. Даже кровь моя – испорченная когда-то болезнью Боткина, не могла быть использована для переливания, при операции, Андрюшке.
Видеть мучения ребёнка и страдания матери – ужасно. И оттого что это твой ребёнок и твоя жена – страшно вдвойне.
У матушки и тут нашлись знакомые филателисты. Она объявила, что оперировать будет лично сама заведующая отделением….
Не знаю, то ли заведующая давно не брала в руки скальпель, то ли я ничего не понимаю в медицине, но когда, через несколько дней после операции, увидал распеленатого ребёнка, – мне аж плохо стало, – так ему бедному распанахали живот. А сколько ж там было того Андрюшки, – рукавичка!
Дорогой читатель, – никогда не делай себе и своим близким операций «по блату». Ничего хорошего из этого обычно не выходит….
Через неделю я забирал свою семью из «Детской хирургии».
На троллейбусной остановке, рядом с родной «бурсой», нос к носу столкнулись с моими бывшими преподавательницами: «англичанкой» – Татьяной Семёновной и «математичкой» –Лилией Ивановной.
«Лили Иванова» не преминула съехидничать:
– Наверное, у твоей жены свекровь очень суровая; уж больно она худая, прямо светится.
– Ну что ты Лиля, – вступилась за матушку «англичанка», – это очень порядочная, интеллигентная женщина….
Не на долго дала мне злодейка-судьба перевести дух. Прошло несколько дней, и я снова возил передачи; теперь уже в другую больницу – областную инфекционную, расположенную у чёрта на куличках, – на самом краю города.
Теперь малыш лежал там с другим диагнозом – двухсторонним воспалением лёгких.
Во внутрь, к ним, меня не пускали. И приходилось глядеть снизу, с пешеходной дорожки, как, на втором этаже, почти бестелесная, насквозь светящаяся Галинка держит на руках крохотный, неизвестно за чьи грехи страдающий, живой комочек.
Должно быть с отчаяния и вырвались у меня тогда те слова:
– Господи! Ну если тебе так нужен мой сыночек, – возьми его себе. Мы родим ещё детей. Но прошу, не отбирай у меня их обоих!
Продолжение следует.