День 1-ый.
Над раскаленным асфальтом плавился воздух. Проникающий через окно, он обжигал и душил, но я не мог это ощущать в полной мере. Жара, обычно превращающая напряжение в подобие густой тишины, изменила свое воздействие: сейчас только не давала воде смягчить жжение в горле. Я курил, курил в твоей машине: что обычно приводило к легким укорам, сейчас даже не сказалось на нашем молчании. Ты была абсолютно спокойна, может, поэтому во мне дым уже шестой сигареты. Дорога была без выбоин, и я задремал, уткнувшись мокрым лбом в полузакрытое окно. Волосы отдавались ветру, с которым часто спорю за сигарету и делюсь обрывками мыслей. Виделось некоторое подобие снов: сплетение образов последних дней и картинок предстоящих. Легкий толчок выхватил меня из омута непрерывных испорченных кадров. Еще некоторое время я не открывал глаза. Влажная майка уже не чувствовала дыхания: машина остановилась. Оторвав чуть прилипший, будто текучестью меда, к стеклу лоб, я пропустил твой намек на начало разговора, наверняка вяжущего. Только устав ожидать хоть какого-либо движения воздуха, я взглянул на тебя. Не встретились. Только через пару секунд ты повернула ко мне улыбающееся лицо. У-лы-ба-ю-ще-е-ся. Быстрее мысли сработало чувство. Я спиной прижимался к мокрому сиденью. Ты, искажаясь в лобовом стекле, преломляясь, обнажая действительность улыбки, полоснула поперек шва висевшее со вчерашнего дня последнее слово.
- Выходи.
Выпотрошила емкость с любовью.
-Выходи.
Укусила, разбрызгав сок, яблоко чувств.
-Выходи.
Растоптала в пыли монету объятий.
- Выходи.
Сказанное тобой всего лишь раз слово отбивалось от внутренних стен, отражалось в осколках разбитых зеркал, тонуло в небесном луж.
-Дальше нам не по пути. Я подвезла тебя. Выходи. Я всего лишь должна была довезти. Хотя, признаюсь, мне жаль тебя тут оставлять. Но смотри: мне хватит бензина только на обратную дорогу. В ту сторону, куда ты не можешь вернуться.
-Дальше пешком?
-Мне все равно, что ты будешь делать дальше: либо словишь попутку, либо пойдешь пешком. Все равно. Выходи.
В ритмах слова «выходи» я перегнулся через кресло забрать с заднего сиденья свой рюкзак. Вцепился влажными руками в дверную ручку. Раз. Еще попытка. Пальцы соскальзывают. Открылась. Я ступил одной ногой на ровный асфальт. Не успел захлопнуть дверь, как ты бросила мне забытую пачку сигарет. Впрочем, словить ее я тоже не успел. Нагнулся поднять, случайно коснулся горячего асфальта, тут же отдернул руку. Одновременно с эти жестом ты, вдавив до предела, резко развернула машину и помчалась в обратном направлении. Дверь так и осталась открытой. Она нелепо стучала о бок, неспособная захлопнуться.
Только когда я не смог различить вдали даже точку, ставшую для меня нулем, оглянулся. Я стоял на остановке «ВЫБОР»: скамейка с облезшей краской, множество надписей: насмешливых, либо укоряющих. Некоторые содержали в себе просьбу сменить название остановки на «БЕЗ….ДНОСТЬ». Видимо, тут цензура тоже существовала, только весьма определенного характера. Но больше всего меня удивили надписи, сделанные цветным. Откуда?..
Прочитав почти все, я ключом вырезал «РЫБЫ НА СУШЕ» ровно под названием остановки.
Остаток дня я провел, сидя на скамейке. Мимо проезжали машины, но лишь одну я увидел возвращающуюся. Я пришел к выводу, что на этой остановке не ждут автобусов, вообще не ждут. И не потому, что тут не было расписания. Просто штамповал все своим состоянием и знал, что это делал каждый, кого высаживали здесь.
Когда стемнело и невозможно было разглядеть даже следующую мысль на расстоянии вытянутой руки, я, положив под голову рюкзак, лег на скамейку. Сна долго не было. Огонек очередной сигареты ослеплял все больше. И к приближающемуся рассвету (его я чувствовал легкими) больно было даже с закрытыми глазами. Сон пришел как последний вдох: судорожно и крепко.
День 2-ой.
Проснулся я уже за полдень от нехватки воздуха. Огромный огненный шар выжигал возможность открыть глаза. Лишь привыкнув к красным пятнам, я смог, щурясь, осмотреться. В перспективе дороги, вдоль которой будут тянуться дни моей жизни, виднелись высотные дома. На первых этажах располагались магазины. С остановки можно было рассмотреть лишь многочисленные вывески. Надев на одно плечо рюкзак я встал, оставив на скамье пустую пачку. Смысла тянуть не было.
Приблизившись к первому магазину, я наткнулся на заколоченную дверь. Секонд-хенд «любовИ» - так было написано над витриной. Переведя взгляд вниз, на грязное, в разводах стекло, я не сразу смог понять, что вижу себя. Отражением было мое тело: крюк, спускавшийся откуда-то сверху на веревке, был закреплен за сердце. И будто в чьем-то резком движении, я был подвешен на нем. Веревка исходила из груди, руки и ноги безвольно свисали, голова запрокинута. И тут, прикрыв глаза, я ощутил, что движение вниз захватывает дыхание в обманном возгласе тела: «Вверх!». А, противясь притяжению и двигаясь противоположно, мне казалось, что я падаю со скалы. Не в бездну, не в бесконечность. Я ждал глухого удара о землю, от которого мое тело на пару секунд подлетело бы вверх. А прыгнул бы я ради этих нескольких секунд?..
В этой невозможности сориентироваться я почувствовал, что не могу стоять на месте. Сделав пару шагов назад, я развернулся и побежал. Оглядывался на стекла витрин и видел все то же отражение. Мимо тянулись цветные вывески, некоторые я успевал читать. «Освобождение» и приклеенная неровно записка «Только за Любовь, любовИ из секонд-хенда не принимаются». Было что-то мелочное. Вскоре я перестал обращать на них внимание.
Я все ускорял и ускорял бег. Домов уже не было видно. Лишь зеленые полосы, чередующиеся с синим при вертикальных движениях головы. Пыль, поднимающаяся с проселочной дороги и подхватываемая ветром, болью пронизывала ноги. В глазах начинало темнеть. Я уже не понимал: я все еще бегу или плетусь за собственным сознанием. В таком мучительном состоянии я пролежал еще долго, пока не отключилось восприятие внешнего мира. Пришло чувство, что я могу передвигаться в этой темноте, не боясь наткнуться на что-либо, ведь знал, что в моих мыслях не на что натыкаться. Я долго бродил во мраке, пока окончательно не устал от неизмеримости пустоты. Сон избавил от этого медленно: как ночь, постепенно входящая в город.
День 3-ий.
Очнулся я (именно очнулся) от неудобств, что возникают в полулежачем положении, и от холода воды, которая, проникая сквозь губы в рот, каплями стремительно неслась по подбородку и шее. Сфокусировав взгляд на тени, что казалась даже так материальной, я уловил образ человека, который, сидя передо мной на коленях, поил водой из фляжки. Уверен, именно он и прислонил меня к чему-то твердому, что предположительно являлось фонарным столбом. Солнце было за его спиной, по этой причине мне сложно было пытаться рассмотреть этого человека. Я перестал чувствовать на губах металл фляжки – он увидел, что я пришла в сознание. Я ждал, когда же он поможет мне подняться. Такой сложный вопрос: откуда здесь человек? – мне пока не приходил в голову. Да и не смог бы придти.
Прошло минут десять. И мне даже показалось, что этот человек ушел, либо же его не было вовсе. Сконцентрировавшись на теле, я смог сесть на колени. Тут мне пришла мысль, что легче поднять бетонную плиту, нежели пару никчемных рук и ног. Еще пара усилий потребовалась для того, чтобы перевернуться к солнцу спиной. Я тут же почувствовал дрожь во всем теле, холодные капли на лбу и жар солнца: привыкшая к прохладе спина ощутила всей площадью температуру, от которой лопаются градусники. Сила мысли была такой, что мне даже показалось, будто внутрь пробирается запах горелого, на самом же деле, он шел изнутри.
Теперь я смог открыть глаза, вбирающие в себя все, кроме куска горящего неба. То, что должно было меня обрадовать, стало причиной проникающего во все закоулки тела и головы ужаса. Человек, сидевший возле меня на расстоянии в четыре виска был… мной.
Я был скован одной мыслью «Я сошел с ума».
Мое «отражение» по-прежнему сидело на месте, направив взгляд параллельно дороге. Чувствуя сухость в горле, видимо, обусловленную безумием происходящего, я схватил вполне реальную фляжку и, судорожно глотая, опустошила ее. Это дало возможность заговорить. Голос звучал неровно, и пустоты заполнял хрип:
- Вы просто мое отражение?
Молодой человек посмотрел на меня. Сложно сказать, почему я не мог отвести взгляд или повторно задать вопрос. Но я чувствовал, что все само должно проясниться.
- Неудивительно, что ты видишь во мне себя. Не пугайся, на самом деле я совершенно посторонний человек и не имею к тебе никакого отношения. Хотя быть может только тем, что нахожусь на этой же дороге. «Люди, пораженные одним недугом, понимают друг друга» - это особенно верно здесь, только приобретает слишком прямое значение. Безусловно, ты поймешь каждого, кого встретишь по пути, но сначала ты будешь видеть в нем себя.
Такое объяснение подействовало успокаивающе. Теперь я был способен обдумывать услышанное и задавать вполне логичные вопросы.
- Как Вы смогли меня так быстро догнать?
Он не отвечал, а лишь улыбался, глядя на меня:
- С чего ты взял, что я тебя догонял?
Из меня были готовы вырваться разнообразные формулировки одной и той же фразы: «Разве можно вернуться оттуда?» Но не потребовалось искать наиболее верную. Мою растерянность раздробили следующие слова:
- Да. Я знаю, что ты хочешь сказать. Но ты ошибаешься. Оттуда можно вернуться. Хотя стоит признать, что это бывает крайне редко.
- И как же можно повернуть обратно?
- Не спеши. Сначала, ты должен научиться видеть не себя в других людях, а в точности их. Сложно даже назвать это учением. Скорее подарком сил. Когда ты преодолеешь первый этап, ты сможешь задуматься и том, как вернуться назад.
- Значит, ты уже получил этот подарок? Ты идешь назад? Возьми меня.
Теперь он уже не выдержал и засмеялся:
- Я даже немного начинаю понимать одну из причин, из-за которой ты пойдешь дальше. Все мы такие. Все. И даже возвращаясь назад, мы не изменимся, просто начнем больше понимать.
Уже стоя договаривая фразу, он оттряхнул от дорожной пыли джинсы, проверил карманы и, достав пачку сигарет, отдал мне.
- Держи. Тебе дальше нигде не удастся их купить.
И молодой человек протянул мне руку. Для того, чтобы пожать ее, мне пришлось встать. Больше не сказав ни слова, он развернулся и пошел обратно. Тут я обратил внимание на столб, который подпирал спиной. На самом же деле он оказался указателем. Стрелка, указывающая в сторону моего пути, имела рядом надпись: «Рай». В обратную сторону указывала стрелка с буквами «Ад». Совершенно ничего не поняв, я крикнул вслед парню, ибо боялся, что больше никто не сможет мне объяснить этого:
- Почему дорога, которая ведет в ад, зовется раем?? Почему все наоборот??
Он услышал и обернулся:
- Чтобы тебя подбодрить!!
Я разозлился, это и стало источником сил:
- Хватит шутить!! Почему??
- Надпись не врет: ты же не знаешь, чего стоит дорога обратно. А будешь идти действительно как в рай, ведь ты не знаешь, что ждет тебя в конце. Ты просто ничего не знаешь, поэтому и обращаешь внимание на указатели.
Резко развернувшись, молодой человек быстро зашагал дальше.
Мне не хотелось сейчас ни о чем думать. Я закурил и пошел по стрелке «Рай»…
день 33-ий.
Все дни были однообразными. Я спал на обочине и экономил сигареты. Больше никого я не видел, хотя часто останавливался, глядя подолгу в обе стороны. Сейчас дорога сузилась: тут не проехала бы даже одна машина. Начинало темнеть, и на фоне одноцветной дороги и бесцветного неба (уже с 12 дня оно было таким, будто кто-то взял ластик и усердно стер его, не оставив ни капли синевы, ни куска облака) я увидел небольшое возвышение. Скорее всего, какой-то указатель. Я чуть ускорил шаг. Чтобы не так мучительно было ожидание, я закурил. Это была последняя сигарета.
Уже на расстоянии пяти шагов я смог прочесть надпись: «АД». Красными буквами на всю табличку. Мне стало смешно: неужели я пришел?? это и есть ад?? Решил подойти ближе. У основания указателя лежала записка. Я облокотился спиной к столбу и подумал, что эта записка предназначена именно мне. Я медленно развернул ее: тонкая бумага липла к мокрым пальцам. Там было лишь одно слово, написанное твоим почерком: «Возвращайся…»
Последняя недокуренная сигарета выпала из руки. Моих сил хватило лишь на то, чтобы закрыть глаза до боли в голове и прошептать:
- Я нашел ад… Я пришел в свой ад…