Итак, помнится, был коридор, широкий, в кафеле, с ртутным светом, кругло сворачивающий куда-то вправо. Коридор привёл в тот самый зальчик с бронзовой люстрой и винтовым орнаментом карниза. В метро бывают бронзовые люстры, но неприятно поразило, однако, то, что в зальчике, на мраморном полу, валялось несколько сломанных стульев.
Потом? Что потом? Ага! Эскалатор. Неподвижный эскалатор влево наверх, в обширную дыру в потолке. Всё-таки - метро. По неподвижному эскалатору он поднялся... Куда? Слушайте - цех какой-то, или склад... что-то такое - огромное, нежилое, замершее, с рифлёными железными листами, устилающими проходы между высоченными стеллажами, где плотно и аккуратно уложены были разнообразнейшие инструменты и механизмы.
Рифлёный лист громыхнул под ногой - и тотчас на каком-то из стеллажей обрушилась железина, и пространство это явно ожило. Кто-то появился в дальнем конце помещения, кто-то там перебежал, сгорбившись. Пришлось кубарем скатиться обратно в зальчик с люстрой и сломанными стульями. Это было ПОСЛЕДНИМ ВОЗВРАЩЕНИЕМ. Видимо оно единственное и разрешалось в Лабиринте, чтобы бегущий понял однажды стыд за разбуженный и брошенный им уровень. Раз уж вошёл и разбудил, то уж будь любезен - пройди этот уровень сам. Это, в конце концов, - правило чести. Нельзя оставлять свои проблемы тем, кто идёт следом. Эмигранты враждебны всякому лабиринту - они разрушают его стены.
Там, в зальчике, он заметался, было, запаниковал, ибо в давешний кафельный и широко освещённый коридор возвращаться было уже решительно невозможно. Плавное его закругление, вход его в самоё себя и, одновременно, в прошлое был уже очевидно запретен для возврата... вообще на любой возврат был положен запрет с этого мгновения.
Он заметался, было, закружил, но после кинулся к только что замеченной им дверке (...бог ты мой! - их там было никак не менее пяти - этих дверок, крашенных серою краской!)...
На двери чёрным - через трафарет - нанесено было имя, ставшее после того собственным его именем.
Теперь-то понятно, что выбор имени прост: открывается наудачу случайно подвернувшаяся дверь, и вот вам, нате - случайное слово становится ИМЕНЕМ, корнем своим начинает разворачивать стены и свистящею выточкой суффикса досверливаться до никому дотоле не нужного смысла. Оно становится первым и потому - нижним и всёпроизводящим. Сложно другое. Сложно то, что кто-то написал ещё до появления мира все эти имена на множестве дверей. Это было единственной, пожалуй, настоящей загадкой Лабиринта, теперь уже - личного, отдельного, древовидного дерева-замка, острова-кристалла, сжатого со всех сторон и переплетённого с такими же кристаллами-дендритами, бесконечными извилинами и поворотами своими рождающего текст и множество объяснений жизни.
...медленная работа имени над формированием смысловой системы странствующего по сказочному звёздному архипелагу разума...
...и я бы ещё добавил - уходящего в таинственную неизвестность разума.
Представляете, какую интересную и долгую сказку можно написать на таком материале?! Развитие не только под воздействием новой реальности открытого острова, но и совершенно незаметное по ходу текста изменение всего и вся из-за невидимой работы собственного имени, этого путешествующего всегда где-то впереди невидимки и кристаллизатора.
...и, возразил бы я тут, - медленная работа мира по формированию имён, маленьких и бесчисленных, как инфузории, зародышей имён, наполняющих среду нетерпением и смыслом. Зародышем смысла. Никто их не пишет - вот, что скажу я вам, никто!
Имя - это путь. Обретая его и соглашаясь с ним, изменяешь вокруг себя фонетическую структуру и, в какой-то мере, пространство и масштаб; назвавшись - поворачиваешься. Но, выбрав, куда идти, выбираешь и способ жизни, и угол освещения, и количество будущей любви, и её непрерывность.
Выбирая, как поступить сейчас, - выбираешь каждый раз и всю последующую жизнь. Выбрав однажды лукавое имя, можешь очутиться в бесконечной исторической ловушке, в некоей темпоральной щели Мёбиуса, когда постоянное движение вперёд по уклончивой поверхности событий всё равно будет происходить около одного единственного места - Места Начала. Причём закончиться это может только смертью, как вы понимаете. Смертью от истощения.
Иногда мне кажется, что пристрастие к именам и названиям, а не к собственно жизни, мешает нам выкарабкаться из той помойки, где с большим или меньшим комфортом устроились мы все тут. Впрочем, я могу и ошибаться.