Начало моей трудовой биографии по времени совпало с расцветом так называемой оттепели. Это было время «физиков» и «лириков», двух социальных групп, состоящих в основном из молодежи. К первой относились представители научно – технической интеллигенции, ко второй люди творческих профессий: художники, поэты, писатели, музыканты. Этим людям давали разные названия: шестидесятники, дети оттепели, дети двадцатого съезда и т.д. Суть одна, после двадцатого съезда КПСС, где наш импульсивный Никита Сергеевич выступил с речью о репрессиях сталинского периода, у многих «снесло крышу». Адепты «отца всех народов» были обескуражены открывшимися обстоятельствами, противники его и пострадавшие внезапно обрели в лице Хрущева мощную защиту и поддержку в надежде на торжество справедливости. Молодежь увидела в этом, прежде всего возможность свободно выразить свою позицию, свои убеждения. При этом «физики» со стороны государства и партии пользовались молчаливой поддержкой. И это легко объяснимо: их знания нужны для оборонной промышленности, без них ядерный щит не создать, ракету лозунгами или призывами в космос не пошлешь, будь ты хоть трижды коммунист. Но «физики», это прежде всего мыслящие люди, их интересы не замыкались на «синхрофазотронах», их научная деятельность по определению требовала свободного мышления, не замыкаясь на догмах ортодоксального марксизма. Их кумирами были мировые научные авторитеты, а не лидеры международного коммунистического движения. Их научный авторитет, интеллект, в свою очередь, оказывал серьезное влияние на умы советских людей. Хорошо помню, что в магазинах продавались портреты А.Эйнштейна в виде эстампов, гравюр и т.д. Именно они, «физики», в широком смысле слова и явились той питательной средой, на которой выросли «лирики». Поэты были в авангарде этого движения. Они стали идолами для грамотной молодежи, их выступления собирали целые стадионы. Повсеместно проводились поэтические вечера, открывались молодежные кафе, где выступали местные поэтические дарования и молодые музыканты, выставляли свои картины художники. В моду вошли всевозможные дискуссионные клубы. Комсомольские органы на местах пытались возглавить этот молодежный порыв к свободе, пытались управлять этими процессами. Но дух вольницы вырывался из под контроля и зачастую обретал другие, враждебные социалистическому обществу формы, против которых активно боролись те же самые комсомольцы.
Но народ, особенно молодежь уже слушал «голоса» зарубежных радиостанций, в программах которых звучала необычная для нас музыка. Особую популярность стали приобретать новые танцы с необычными и хлесткими названиями: рок-н-ролл, буги-вуги, шейк, твист. В газетах, по радио, на собраниях целые своры говорунов и борзописцев всячески клеймили западную массовую культуру и молодых людей в Советском Союзе, которые «преклонялись» перед ней. Но даже сама критика невольно служила просвещению. Из гневных статей люди узнавали, хотя бы новые слова: абстракционизм, модернизм и тот же рок-н-ролл. В киножурналах, традиционно демонстрируемых перед фильмом, крутили мультфильм – басню Михалкова старшего, про «отщепенцев» , которые подражают западной молодежи, а «сало русское едят». Но рисованные персонажи невольно демонстрировали провинциальному зрителю «стиляжную» одежду, их манеры поведения.
Процесс пробуждения общества не замыкался только плохим копированием, получившие толику свободы люди творческих профессий именно в эти годы создавали отличные произведения искусства. На экранах кинотеатров появились прекрасные новые фильмы о молодежи и молодых: «Летят журавли», «Я иду, шагаю по Москве» и др. Одним словом, это было время пробуждения общества от многолетней духовной тирании, время открытия для советских людей окружающего мира. Но в провинции все эти процессы в ощущались гораздо слабее, чем в столицах. Тем не менее, в нашем Зеленодольске на улице Ленина по вечерам функционировал «брод». Попробую пояснить, что это такое в моем представлении. Если же вы, паче чаяния, знаете, то сделайте вид, что первый раз слышите, а я прошу познакомится с моей версией. Ранее, я уже говорил, что в нашей деревне молодежь по вечерам собиралась около двух тополей растущих возле школы, там они веселились под аккомпанемент гармони. Затем всей компанией гуляли по улице с песнями под ту же гармонь. То есть традиция променада в компании с себе подобными имеет в нашей стране глубокие исторические корни. И никто не знал, что это можно называть «бродом». Слово пришло с Запада, а точнее из Америки. В Нью-Йорке, городе разврата, порока и всего самого худшего, самым злачным местом была улица Бродвей. В репортажах политобозревателей на этой улице, как в преисподней, собрались все пороки человечества разом. Не знаю почему, но слово Бродвей стало общеупотребительным в молодежной среде. Вот и у нас в Зеленодольске был свой Бродвей, «брод» по нашему. Здесь молодые люди ходили компаниями взад и вперед по участку улицы Ленина от ДК «Родина» до перекрестка с улицей Татарстан. Именно здесь была сосредоточена вечерняя молодежная жизнь города со всеми атрибутами, т.е. знакомствами, конфликтами, демонстрацией модных нарядов и т.п. «Тлетворное» влияние Запада на этом не заканчивалось. Существовала еще и музыка «на костях». Так называли самиздатовское подобие грампластинок с записью модных западных шлягеров рок-н-ролла. Их нелегально записывали в студиях на использованных рентгеновских негативах. Ставишь такой снимок с переломом ноги на проигрыватель и, пожалуйста, у тебя в гостях Элвис Пресли, Литл Ричард, Чак Бери и другие западные звезды. Но не только западная музыка звучала на молодежных вечеринках. Среди интеллектуалов, в противовес советской патриотической песне, льющейся повсюду и отовсюду, стали приобретать популярность, так называемые, авторские песни. Булат Окуджава, Юрий Визбор имели массу поклонников в студенческой среде и творческих кругах.
Вместе с тем, следует сказать, что повседневную жизнь молодежи определяли не эта музыка, не брод и не поэтические вечера. Подавляющее большинство молодых людей работали или учились, а многие и работали и учились. Я не могу припомнить ни одного человека, который бы вел праздный образ жизни. Если такой и был, его называли тунеядцем и принуждали работать. И это было даже узаконено. Кроме того, такой индивид подвергался общественному порицанию и даже презрению.
Поэтому решение, идти работать на завод, было для меня естественным, само собой разумеющимся. На заводе когда то трудилась моя мама, моя тетя Надя. Даже в школе, учась в восьмом классе на станции Свияжск, я проходил производственную практику, учеником токаря в механическом цеху, местной меховой фабрики. В средней школе тогда уделялось очень большое внимание профориентации. Нас обучали рабочим профессиям, причем делали это не для галочки, а по настоящему, по окончании школы могли даже присвоить рабочий разряд. И, если в Свияжской школе я обучался токарному делу, то в Ялте, нас обучали профессии водителя. Там мы проходили хорошую практику в автобусном парке, и я до сих знаю, как ремонтируют тормозные колодки автобусов марки ЛАЗ. До сих пор считаю такой подход к обучению очень полезным для общества и школьников. Мое поколение не делало круглые глаза при разговоре о заводе, а прекрасно понимали, что это не похороны талантливой индивидуальности, а трудовая путевка в жизнь. И все прекрасно знали, что получившие такую путевку, это люди очень высокой пробы, гораздо более приспособленные к жизни. Подавляющее большинство моих сверстников, ничего зазорного не видели в перспективе попасть на производство, после окончания школы.
Мой первый рабочий день, начался во второй половине дня, потому что бригада, в которую определили меня учеником, работала во вторую смену. В цеху, куда я попал, производили платяные шкафы, в обиходе их называли на старинный лад: шифоньеры. Производство было поточным. Заготовки делали на первом этаже, на втором шла сборка готовых изделий. Меня поставили учеником в бригаду сборки, поручив операцию по зачистке поверхности шкафа, перед лакировкой. Работа не требовала профессиональной подготовки, ширкай себе по шкафу шкуркой, да и все. Качество работы проверяет ОТК, поглаживая поверхность рукой, для выявления заноз и заусенцев. Если нет заноз, все, готово, отправляй в лакировочное отделение. Учить меня никто не собирался, бригаде нужно план выполнять, не до тебя. Учиться приходилось в процессе работы, так сказать в приглядку. Должен сказать, что рабочие, а это были специалисты высокой квалификации, относились очень приветливо, охотно показывая секреты мастерства. Эти ребята, действительно были мастерами своего дела, они очень ловко и весело собирали эти шкафы. Честным образом я отработал до середины октября и вот они заработанные деньги. Я получил аванс. Сейчас уже не помню сколько получил, но хорошо помню куда их истратил. Купил черные брюки и белую батистовую рубашку, а также фотоаппарат «Смена». На туфли не хватило, да и покупать их нужно было в Казани, в Зеленодольске не было. Стоили они двадцать семь рублей, производились в Чехословакии. Забегая вперед скажу, что с получки за октябрь я их все таки купил. Ботиночки были югославского производства, правда, за тридцать рублей, но это были супертуфли или, как тогда говорили «шузы». Я готов был молится на них, сбылась моя ялтинская мечта.
Через три месяца, так сказать, обучения, мне предложили сдавать экзамен на разряд. Для экзамена требовалось изготовить какое- либо изделие, я решил, что это будет рубанок. На заводском затоне нашел кленовый чурбан, высушил и изготовил задуманное. Конечно, помогли опытные мастера. На экзамене, ответил комиссии на несколько вопросов по технике безопасности, предъявил сделанный рубанок и, готов специалист. Получив третий разряд, я перешел на самостоятельную работу, мне доверили упаковку готовых шкафов. В моем распоряжении было отдельное помещение для работы и лифт, что бы спускать шкафы со второго этажа, на первый, где я работал. Сдал еще один экзамен и был допущен к управлению лифтом. До сих пор храню удостоверение лифтера. Работа упаковщика не очень пыльная и трудная и я много времени проводил в курилке, хотя не курил. В курилку притягивали разговоры взрослых рабочих. Очень жаль, что не догадался записывать. Основными темами были: выпивка и женщины, в бесконечных вариантах. Слушал не отрываясь. Цинизм в устах рассказчиков был беспределен, словно все они были сексуальными гигантами и женщины млели от них без памяти. Пьянка обсуждалась во всех ракурсах, ею похвалялись, как высшим достижением. Получалось так, что трезвый образ жизни, это нечто неприличное и нездоровое, для настоящего работяги. Не знаю как сейчас на заводах, но тогда было так и это очень грустно.
Мне грех жаловаться на свою судьбу, сколько помню, она всегда одаривала меня встречами и даже дружбой с хорошими людьми. Не подвела она меня и здесь. На заводе я познакомился с ребятами, моими сверстниками, дружба с которыми согревает мое сердце до сего дня. Костя Кирсанов, Ренат Сакаев, Володя Якимов вот имена этих ребят, ныне уважаемых людей, обросших детьми и внуками пенсионеров. Дай им Бог здоровья. Они стали моими друзьями и мы много времени проводили вместе. Видимо, нас что то объединяло. Понятно, мы были ровесниками, но не только это имело значение. Главное, на мой взгляд, совпадал круг наших интересов, наше отношение к жизни. И у нас был лидер: он объединял нас, своим недюжинным обаянием, открытостью и добротой, это был Константин. Именно Костя был душой нашей компании. Жил он неподалеку от моего общежития, в двухэтажных бараках с родителями и старшим братом. Высокий, скромный, по характеру очень спокойный, он был для нашей компании центром притяжения и своеобразной бухтой спокойствия, где каждый мог найти отдохновение от жизненных страстей. Кстати, очень хорошо он играл в футбол. Конечно, мы все были разные. Например, Ренат Сакаев. Конечно, он был хулиган, но я бы сказал, что хулиган с большим чувством справедливости. Обладая недюжинными способностями в спорте, он был совершенно безобиден для окружающих, но плохо приходилось тому, кто пытался обидеть его. Мог наказать и очень больно. Володя Якимов работал у нас в цеху, токарем по дереву, точил на своем станке круглые ручки-кнопки для шкафов. Работал он виртуозно, красиво. Да и вообще был, этаким интеллигентом. Высокий, кудрявый, красивый, да к тому же еще и музыкант, это именно он первым из нас стал слушать зарубежные голоса. Эго интересовала западная музыка. Он первым познакомился с творчеством начинающего, ни кому не знакомого, ансамбля «Биттлз», от него я услышал восторженные отзывы о знаменитом квартете. Вот такая, разношерстная образовалась у нас компания. Наша дружба активно продолжалась три года, до призыва в армию.
Но, пока еще до армии было далеко, мы жили своей жизнью. При этом жили мы, как по расписанию. Летом каждый вечер ходили на наш Зеленодольский брод. Ходили, как и все, своей маленькой компанией туда-сюда, демонстрируя себя, свой прикид, знакомясь и конфликтуя. В конфликтах, которые, время от времени, неизбежно возникали перед нашей компанией, первую скрипку играл Ренат. Он в драках знал толк. Трудно было найти на улице бойца, равного ему и его мастерству. Но, не только драки и конфликты наполняли нашу жизнь. Нет, конечно, главное было общение. Здесь мы встречали своих знакомых и друзей, знакомились с девочками. В отличии от нынешних времен, на броде не было наркотиков, никто не гулял с открытыми бутылками пива в руках. Все было пристойно и чинно, как и положено. И все бы ничего, да вот возникла проблема у наших идеологов. К их великому огорчению, дело воспитания молодежи в требуемом духе систематически подвергалось испытаниям. На этот раз, покой нарушали молодые умельцы, которые стали сооружать из приобретаемых в магазинах радиодеталей, а зачастую просто из старых ламповых аппаратов, кустарные радиопередатчики. Работали они на средних волнах, радиус действия составлял несколько километров. Молодые люди активно общались в эфире, конечно, далеко не всегда следуя канонам литературного языка. Но не это главное, а то, что они постоянно крутили западную музыку, а это уже равносильно диверсионной деятельности. Конечно, для властей, все это было поперек горла. Такие пиратские радиостанции были объявлены вне закона и юных эфирных хулиганов пеленговали, изымали технику, выгоняли из комсомола и учебных заведений. Но, то ли ничего поделать не могли, то ли еще что, не знаю, но успеха было мало. Вместо одной закрытой радиостанции, возникали другие. Молодежь с удовольствием слушала этих хулиганов, потому что на официальных каналах шли бесконечные репортажи о производственных успехах и сообщения с полей о битвах за рекордные урожаи. Иметь в прогуливавшейся по броду компании носимый транзисторный радиоприемник, а уж магнитофон, которые тогда только-только начали появляться, было особым шиком. Человек, имевший такой магнитофон, в наших глазах был почти, как ныне олигарх на мерседесе или бентли. И когда обладатель такого чуда шел в своей компании по броду, около них на некотором расстоянии шли другие, чтобы слушать музыку.
По субботам и воскресеньям мы ходили на танцы в парк, там была летняя крытая веранда. Перед танцами выпивали для храбрости бутылку 0,7л. азербайджанского портвейна «Агдам» или «777». Храбрость нужна была, что бы преодолеть нерешительность в общении с незнакомыми девушками. В то время их называли, к стати, не иначе, как «чувихи». К лету 1962 года я уже приоделся в соответствии с требованиями местной моды и собственными представлениями о ней. Брюки на танцы всегда наглажены тяжелым электроутюгом через марлю, смоченную в мыльной воде, туфли до блеска начищены, а в кармане кусочек мягкой тряпочки, что бы смахнуть пыль с ботинок, перед входом на танцплощадку. Дружинники, дежурившие на танцверанде и около нее, бдительно следили за танцующими, что бы все танцевали правильно, а не по буржуазному, нарушителей либо выдворяли, либо забирали, прорабатывали и сообщали на работу или по месту учебы. Могли забрать также за вызывающий, нестандартный вид, за слишком яркие элементы одежды, слишком узкие брюки, длинные волосы. Такое противостояние, между активистами и танцующей массой, видоизменяясь от сезона к сезону длилось годами и похоже было больше на какую то игру. Я очень любил носить на голове прическу в виде кока, аля Элвис Пресли, который тщательно, после начеса, смазывал бриолином. На рубашке вместо пуговиц использовал значки всемирного фестиваля прошедшего в 1957 году в Москве, они имели вид ромашки с шестью лепестками и даже эти пустяки далеко не всегда сходили нам с рук. Горячие функционеры постоянно находили у молодежи какие-нибудь отклонения. Было одно время какое то поветрие или, скажем мода, носить на пальцах перстни, сплетенные из цветных тонких проводов, используемых в радиоаппаратуре. Так помешали эти нехитрые украшения кому то. Дружинники стали проверять на наших руках их наличие, а обнаружив снимали, забирали человека и прорабатывали. Сейчас в это трудно поверить, но это было и, «из песни слов не выкинешь», а называлось: соблюдать правила социалистического общежития. Полный маразм - советский маразм в действии.
Зимой, наше жизненное расписание менялось. По субботам и воскресеньям танцы проводились в помещении дворца культуры «Родина». Как и летом на танцверанде играл живой оркестр, дежурили дружинники, а мы танцевали разрешенный чарльстон и даже полулегальный твист. Конечно наша компания, в полном составе, была постоянным и активным участникам этих вечеров. Азербайджанский портвешок иногда заменялся румынским ромом (кубинский нам не нравился) и все продолжалось, как и летними вечерами. В будние дни по вечерам, пять дней в неделю, вся молодежь города была на катке. На стадионе «Авангард» заливали футбольное поле, была теплая раздевалка с гардеробом для верхней одежды. Катание проходило по кругу, но многие любили нарушать правила, играли в казаков – разбойников, то есть просто в догонялки с элементами пряток. Костя и Ренат отличались особым мастерством в этом развлечении. Я ходил на каток реже, нужно было и вечернюю школу посещать.
Главная забота: учеба, мне нужно было окончить десятилетку. И я это сделал. Поступил в десятый, выпускной класс вечерней школы. Тогда это – обычное дело. Учеба в вечерней школе поощрялась, ученик получал один дополнительный выходной в неделю. В 1963 году, окончив школу, я получил на руки аттестат зрелости. Теперь я полностью мог и зимними вечерами быть в кругу своих друзей и полноценно участвовать в жизни нашего маленького коллектива. Тем не менее, некоторые обстоятельства вносили изменения в мою жизнь. Напомню, я жил в общежитии, а раз так, то неизбежно участвовал в бурной жизни этого коллектива. А коллектив этот имел свой жизненный уклад. Например, на каток и на танцы в город, никто, кроме меня из общежития не ходил. Здесь обитали рабочие, приехавшие из окрестных деревень, в основном республики Татарстан и, буквально несколько человек, из дальних мест. Городские жители здесь были редкими гостями, пожалуй, только мои друзья, заходившие ко мне в гости. В чем причина не знаю, но живущие здесь люди с городскими общались только на работе. Возрастной состав живущих здесь людей очень сильно различался, жили и юные рабочие, вроде меня и пенсионеры, например, моя мама. На первом этаже жили мужчины, на втором и третьем женщины, то есть общежитие было смешанным. На втором этаже располагался красный уголок. Местоположение красного уголка имело очень большое значение и вот почему. Мои ровесники прекрасно помнят, что на протяжении всей жизни нас сопровождал один из важнейших документов – характеристика. Каждая характеристика заканчивалась фразой: «Политически грамотен, морально устойчив». Эта фраза, как заклинание, означала, что ты нормальный человек, знаешь главных членов Политбюро, можешь назвать одну - две прогрессивные страны, в Африке или еще где-нибудь, которые, освободились или героически борются с империалистическим гнетом. Не имеешь судимости, не замечен в аморальных проступках и т.п. Мораль советского человека охраняли бесчисленное множество организаций и добровольцев, от соседей до могучих органов, которые, упаси Вас Бог, к ночи не вспоминать. В общежитиях первую боевую линию составляли вахтерши, над ними, на командных высотах стояли и бдили ту же мораль коменданты и воспитатели. Партия всю жизнь воспитывала свое стадо, учила уму разуму своих чад, вразумляла нас сирых. Но главнее всех в общежитии, все таки, была бабуля-вахтерша. Мне случалось побывать и пожить в самых разных общежитиях, но везде были вахтерши. Эти суровые, но вместе с тем, милые и добрые бабулечки, насмерть стояли на страже моральных правил социалистического целомудрия и добродетели. Их героическое подвижничество, думаю, не одну дуреху спасли от потери девичьей чести. Я это серьезно. Потому что, знаю! Так вот, рабочее место вахтера на первом этаже, у самого входа, мимо ее поста обходной дороги нет, а красный уголок на втором этаже! Это была лазейка, причем легальная. В красном уголке газеты, телевизор, кто может препятствовать жаждущему света знаний?, Конечно, никто. «Ты, Юра, в красный уголок? А, ну проходи, пожалуйста». Второй этаж, он уже вне поля зрения цербера, свобода! Но, вольница эта прекращалась в 23-00, бабули могли дать фору Шерлоку Холмсу, спрятаться от их всевидящего ока невозможно и вот, блудные чада расходятся по этажам и своим кельям. Ох, веселое было время! Что поделаешь, если мозги находятся ниже пояса, закрыты только ширинкой. Уроки моих ялтинских одноклассников начали давать всходы. Именно тогда я научился, как бы это помягче сказать, флиртовать на два, а то и на три фронта одновременно. Не хочу вдаваться в подробности, лишь замечу, что такое поведение совершенно не говорит ни о какой доблести, а приводит лишь к проблемам в будущем. Сейчас то я это понимаю. Но как, эти простые истины, вбить в закружившуюся голову юного балбеса?
Красный уголок служил не только для прикрытия амурных дел обитателям общежития, он действительно был очагом культуры и окном в мир. По выходным здесь устраивались танцы под радиолу. Именно здесь я научился танцевать вальс и, немножко, даже вальс – бостон. Именно здесь, получил первые навыки ди-джея, управляя радиолой. Я редко, конечно, попадал на эти импровизированные танцы, но до сих пор отчетливо помню их домашний уют и тепло. Опять же в красном уголке, по поручению воспитателя я впервые в жизни я выступал перед слушателями. Воспитатель знал, что учусь в вечерней школе и учусь нормально, поэтому предложил подготовить мне выступление на тему: счастье в личной жизни. К поручению, я отнесся очень серьезно, подготовил доклад и выступил перед полным красным уголком. Очень волновался. До сих пор помню основной постулат: счастье, штука относительная. Нет понятия абсолютного счастья. Правильно, жизнь подтвердила это много раз. Красный уголок для меня, это еще и хоккейные матчи чемпионата мира по телевизору, помните? Черно-белый телевизор, свет выключен и полный, красный уголок на одном дыхании переживает, как бьются наши с канадцами и разными прочими шведами. Кто не видел, не понять. Это был триумф Советского Союза, триумф социализма. Хоккеисты были героями, но своими победами они и нас делали героями. Я благодарен судьбе, что впоследствии познакомился и дружески общался с одним из героев тех баталий, включая и знаменитую канадскую серию. Удивительно скромные люди, эти наши кумиры былого.
Но вернемся на завод. Нужно отдать должное советской власти, завод работал ритмично, продукцию выпускал по графику, в соответствии с утвержденным планом. Качество и соответствие мировому уровню этой продукции, комментировать не будем, не надо гусей дразнить. В цеху царили порядки, официально, да и в быту, называемые презрительно: «рвачество». Взрослые мужчины, настоящие мастера своего дела, столяры - краснодеревщики настроены на интенсивный труд, им нужно было кормить семьи, они хотели хорошо жить, для этого готовы были работать с полной отдачей. Но горячо любимой Родине, труд нужен был бесплатный! И все эти замечательные люди, как слепые котята не могли, совершенно искренне понять, почему их заработок, ну никак, не растет. Они же не знали, что партия, которая громогласно провозглашала: все для блага народа и, что рабочий класс гегемон, призван руководить обществом и страной. Эта партия, в части двуличия, будет похлеще, знаменитого ордена иезуитов. Но иезуиты хоть получили разрешение на ложь от папы римского, для борьбы за укрепление христианской веры в мире. А эти? Да они просто присвоили сами себе право рулить нашей жизнью, как им заблагорассудится, по своим представлениям о счастье. Но рабочие таких дел не знали, они даже и не знали кто такие, иезуиты. Им положено было знать моральный кодекс, строителя коммунизма, это их катехизис по жизни и больше, боже упаси, ни чего. Конечно, каждый рабочий знает, что он пролетарий, он самый главный, самый нужный. На каждом шагу ему внушали, что государство принадлежит ему и они, рабочие, составляют главную ценность государства. На самом же деле все по другому. Бедолаги старались во всю, увеличивали производительность труда, давали больше продукции, но зарплата, как заколдованная не росла. Отдел труда и зарплаты, как мог, изворачивался, разъяснял, почему так и должно быть, почему в очередной раз снизились расценки. Только рабочие ни как не могли взять этого в толк.
Полагаю, что именно это обстоятельство и побуждало к такому массовому явлению в социалистической жизни, как воровство на рабочем месте. Грешно утверждать, что воровство присуще нашему народу, так сказать, на генетическом уровне. Нет, людей в тогдашнем обществе, буквально вынуждали, толкали к этому. Помните в песенке: «Собака бывает кусачей, только от жизни собачей». Прикоснулся к этому процессу и я, в цеху сделал заготовки для тумбочки под телевизор, просунул их через дыру в заводском заборе, аккуратно связал и на электричке отвез заказчику. Собрал и сдал в эксплуатацию, тут же на месте и обмыли обнову. Если кому нибудь нужно было, поймать меня за руку, это можно было сделать запросто. Нес я ворованный товар на виду, ни от кого не прятался. Любому дураку понятно, что несу ворованное. Но дурака не встретил, все прошло как по нотам. Поэтому в нашем цеху процветало самое банальное воровство. И ни у кого это не вызывало удивления, тем более противодействия.
Опять на ум приходит один из самых распространенных лозунгов КПСС: «Народ и партия едины». Фига с два, как говорится. В социалистическом обществе, несмотря на уверения коммунистической теории, по жизни существовал перманентный конфликт между верхами и низами. И со временем он не только не затихал, а разгорался все больше и больше. А иногда этот конфликт принимал даже открытые формы активного протеста. Но об этом в СМИ не упоминалось. Рабочие загоняли свое недовольство вглубь себя, опасаясь открыто выражать свой протест. Они прекрасно знали организаторские способности партийных органов в деле «удовлетворения» протестов. Да и партийная прослойка в рабочей среде была довольно ощутимой. А там партийная дисциплина и принцип «демократического централизма», так что больно то не побалуешь. Поэтому весь протест сводился, как правило, к бесконечным сетованиям на жизнь, пересказам анекдотов, да разговорам в курилке цеха или дома, на кухне под рюмочку. Сейчас, по прошествии многих лет, я внутренне убедился, что коммунистическая доктрина советского образца ведет к разрушению всего общества, которым она управляет. Это «узаконенная» система двуличия, когда есть мораль официальная и мораль бытовая, домашняя. Ничего хорошего такая двойственность дать не могла. На двух стульях усидеть невозможно, так гласит народная мудрость.
До сих пор хорошо помню, как у магазина отлавливали несчастных марийцев, которые, продав на рынке сельхозпродукцию собственного производства, пытались купить хлеб. Их ловили, как диверсантов. Официальная версия: они скармливают печеный хлеб скотине. Ну чем не диверсия? Правильно, похоже на это. А на сакраментальный вопрос: Кто же виноват? Ответ был прост: эти бестолковые марийцы. Они губят наш хлеб, скармливают его скотине. И ни кому нет дела, что им просто никакой другой корм не доступен, а без скотины им не выжить.
Наш комбинат, потому и назывался комбинатом, что кроме мебели выпускал фанеру. На оборудовании, поставленном нам из США по ленд – лизу, еще во время войны, в очень тяжелых условиях трудились женщины. Собственно из – за них то и называли наш завод Дуней. Производство работало в круглосуточном режиме. Лущильный цех, цех раскроя и склейки фанеры, по моему, были филиалом каторги. В цехах, в любое время года, днем и ночью, повышенная температура и влажность, пахнет распаренным деревом, клеем, изготовленном на основе фенолформальдегидных смол и еще чем то непонятным и работают в этом аду, молодые (пожилые не выдерживают), полуодетые, потные женщины. Вонь, шум и лязг механизмов, вот типичная картина в этих цехах. Эти женщины были чисты перед законом, не воровали: нечего было им воровать, наоборот государство забирало их молодость и здоровье, откупаясь молоком. Аж, целые поллитра этого напитка ежедневно и бесплатно выдавали работникам вредного производства. Потерянное здоровье никто не считал.
Несколько замечаний о себе, как работнике. Сразу могу честно признаться, что заводская доска Почета обходилась без моего портрета, да и цеховая, кстати, то же. Передовик производства из меня не получился, работничком я оказался аховым. Тем не менее, мастер в цеху умудрялся закрывать наряды, что бы заработок у меня был сносный, а мне много и не надо. Скудный заработок вполне устраивал меня, потому что расходы были такие. Получалось похожим на высказывание Луция Сенеки, воспитателя римского императора Нерона: «Богат не тот, кто много имеет, а тот, кто мало желает». Жили мы скромно, но карманные деньги были всегда. По ресторанам не ходили и, честно говоря, не скучали по ним, мороженое, билет в кино или на концерт для подруги, нет проблем, а больше и некуда расходовать. Выпивкой наша компания не увлекалась, в похмелье не нуждались. Эти три года жизни были самыми беззаботными в моей взрослой жизни. Лишь один эпизод внес тревогу в эту беззаботность: карибский кризис. Вот, тогда мы по настоящему почувствовали, как хрупок мир. Но, слава богу, все обошлось, рассосалось, термоядерной войны не случилось, И на том, спасибо, нашей партии, родной.
Наступил 1964 год, год нашего призыва в армию. Служба в советской армии, для большинства молодых людей нашего времени, была, если уж не честью, то, как минимум, почетной обязанностью. Это была ступень во взрослую, настоящую взрослую жизнь. Даже девушки не предполагали замужества, если парень не отслужил в армии, он был как недоросль или неполноценный, а таковых в мужья не берут. Вызов на призывную комиссию я принял, как должное, в назначенное время явился в ДК Родина, прошел все процедуры и вот, совершенно голый, стою перед комиссией. Слушаю резюме: у призывника на попечении мать пенсионерка, он единственный кормилец, призыву не подлежит, выдать военный билет. Выхожу, как оплеванный. У мамы, действительно, ни кого, кроме меня, нет. Моих друзей, Костю и Рената забирают в армию. Володя еще раньше уехал в Казань учиться, он поступил в консерваторию, а в армию его тоже не взяли, у него одна бабушка.
Проводы моих друзей на действительную службу в армию были организованы, как и принято было в то время: застолье дома вечером, а утром всем гамузом к военкомату. Оттуда автобус увезет призывника в Казань. В Татвоенкомат и затем на долгие три года службы. Прощание, поцелуи, слезы девушек, кураж друзей и благословение родителей, все это происходит около ворот, за которыми, во дворе военкомата уже территория не доступная гражданским лицам, ни родным, ни друзьям.
Проводил я своих друзей на службу и осиротел, как когда то после проводов в Крым тети Нади и сестренок. Вновь мир опустел для меня, остался я один и ждал меня теперь только завод.