Ее называли загадочной, смешной, резкой, целеустремленной, странной, доброй. Считали старше, чем она есть на самом деле, при этом часто видели в ее поведении и словах детскую наивность. Некоторые удивлялись, как она умудрялась скрывать свою сексуальность под маской милой невинной девочки, а кто-то видел в ней откровенную развратницу и хищницу. Она была рассудительной, серьезной и очень ответственной, много работала и не могла долго сидеть на одном месте. Она любила одиночество, прекрасно чувствовала себя один на один со своими мыслями, при этом была безумно общительной, легко находила общий язык с любым, даже самым сложным человеком, в компании всегда была самой яркой, громко смеялась и обожала танцевать. Она была вся сделана из маленьких противоположностей, которые непонятным образом идеально в ней сочетались, не оставляя ощущения разрозненности и неопределенности. Ее глаза были одного цвета с океаном, рядом с которым она так любила сидеть и подолгу смотреть на бесконечное движение волн.
Меня предупреждали о ней и советовали опасаться – своей легкой полуулыбкой и строгим умным взглядом она покорила многих. Я говорил всем, что со мной она не справится, потому что я всегда с легкостью отталкивал от себя даже самых знатных и статусных красавиц, если они не были мне нужны. Но внутренний голос, которого у меня отродясь не было, нашептывал мне, что с ней все будет не так просто.
Впервые мы встретились случайно, она собиралась куда-то уезжать, а я просто проходил мимо. Странно, что бывают совершенно обыденные моменты, которые переворачивают твою жизнь с ног на голову, что когда ты этого меньше всего ждешь, происходит то, что останется в твоей памяти навсегда. Она открыла окно в машине, окликнула меня, ослепительно улыбнулась и помахала еще не загорелой рукой. Мы познакомились смешно, как маленькие дети в песочнице, – назвали имена и профессии. Я до сих пор помню ее до мельчайших подробностей в ту нашу первую встречу, хоть мы и были рядом максимум минуту: волосы, кое-как заколотые в тяжелый пучок, из которого на высокую шею беспорядочно падали тонкие прядки, яркие без всякой помады губы, родинка на плече, легкая полупрозрачная майка, открывавшая губительное декольте. Она была в темных очках, и я тогда еще не смог рассмотреть ее глаз, но когда увидел, понял, что забыть их уже не смогу. Они менялись, они поражали, они жгли, хоть и были светлыми, они судили и выносили приговор, они дарили счастье и больно ранили, они могли смотреть с нежностью, провоцировать и ненавидеть. До последнего дня рядом с ней я не мог пройти мимо без того, чтобы не заглянуть в ее колдовские глаза.
Я не понимаю и никак не могу точно определить, в какой момент решил, что она должна быть моей. Возможно, это было, когда она подсела ко мне, уставшая от жары и измотанная бесконечными разговорами о работе, но все равно очень милая и очаровательная, положила голову на плечо, и я вдохнул дурманящий запах ее мягких волос. А может, это произошло, когда она задорно хохотала, сидя с подругой и взахлеб рассказывая какую-то историю, а я наблюдал за ней издалека и наслаждался этими руками, горящими глазами и звонким голосом. Вполне вероятно, что понимание того, что хочу заботиться о ней всю жизнь, пришло ко мне, когда я увидел ее мирно спящей на заднем сидении моей машины. Она была похожа на ребенка, даже губы сложила, как младенец. А иногда мне казалось, что я родился с этой уверенностью, что она – именно тот маленький нежный человечек, которого я ждал всю жизнь. То, что все по-настоящему серьезно, я понял, когда мой лучший, еще школьный друг, сказал, заметив мои восторженные взгляды в ее сторону: «да трахни ты ее уже, чего ты как маленький…», а я зарядил ему такую оплеуху, что он еще неделю ходил в очках.
Она все прекрасно поняла с первого дня, она была слишком умной и чувствительной, чтобы не заметить моего состояния, как я не пытался его скрыть, но виду не подала, только улыбка стала чуть уверенней и заманчивей.
Я не помню, как у нас все закрутилось, сейчас мне кажется, что все началось в тот момент, когда мы ворвались в комнату, скидывая одежду по дороге к кровати, и не в состоянии хотя бы на секунду оторваться друг от друга. Помню ее длинные волосы, падавшие на мои губы и мешавшие нам целоваться; ее горячую тонкую кожу с голубыми прожилками вен, ее сильные руки, впивавшиеся в мои плечи; ее тяжелое сдавленное дыхание; все ее маленькое тело, которое с казалось бы невозможной для него силой, прижималось ко мне. Прекрасно помню момент, когда она заглянула в мои глаза перед тем, как уснуть, и я увидел какое-то невообразимое сочетание нежности, серьезности и хитрости. Она лежала на моем плече, уткнувшись носом в грудь, я чувствовал, как легонько шевелятся волоски от ее нежного теплого дыхания, смотрел на это милое невинное лицо и понимал, что уже никогда не смогу ее отпустить. Она свела меня с ума окончательно после той первой ночи, казалось, за всю свою жизнь я не переживал такой страсти, доходящей до безумия, разрывающей на части, губительной, но в то же время такой сладкой. Я почувствовал себя моложе лет на 10, ходил с дурацкой улыбкой на губах, внезапно поверил в существование романтики и как будто заново научился чувствовать. Она изменила меня, причем не прикладывала к этому абсолютно никаких усилий, просто рядом с ней я чувствовал прилив сил, мне казалось, что я могу свернуть горы. Она заставила меня поверить в то, что отношения – это не испытания и не жертвы, а настоящее, ни с чем несравнимое счастье. Она была моим пропавшим кусочком пазла, той половинкой, которая по древним легендам, когда-то была единым целым с другой.
Мне было абсолютно все равно, что подумают окружающие, мне даже стало плевать на работу, я просто хотел быть рядом с ней постоянно, каждую минуту, секунду; хотел, чтобы она снова обнимала меня и смущала своими прямыми взглядами, хотел с силой прижимать ее к себе и видеть ее глаза совсем рядом, такие теплые, нежные, сводящие с ума.
Мне с ней было интересно, как ни с одной другой девушкой. Она всегда делала что-то необычное, вела себя не так, как ждали того другие, и поражала своей спонтанностью. Она умела моментально перевоплощаться из принцессы в пацанку: казалось бы, мы только вернулись с вечеринки, где она привела в восторг всех своим роскошным платьем и умением вести светские беседы, а она уже сидит рядом со мной на полу в растянутой майке и крошечных шортах, пьет пиво и смешно ругается, когда ударяется коленкой о ножку стола. С ней я мог болтать обо всем на свете, начиная с запасных частей для машины и заканчивая литературой русской эмиграции. Она удивительно много знала и видела, она провела больше половины жизни в путешествиях, постоянно стремилась к чему-то новому и умела искренне радоваться и восхищаться. Она всегда меня понимала, даже когда я сам путался в своих мыслях и поступках, никогда не навязывалась с советами, но внимательно выслушивала и каким-то волшебным образом быстро и легко решала все проблемы. Она была мудрой, рассудительной и не боялась сложностей. Может, именно поэтому у нее был этот удивительный взгляд – казалось, что эти глаза принадлежат не юной девушке, а взрослой, уверенной в себе женщине, которая пережила многое в этой жизни.
Она приводила в восторг всех без исключения, ее обожали абсолютно все, она могла найти подход к любому человеку, к ней тянулись, она как будто приносила с собой свет, частичка которого касалась каждого. Она никогда никого не осуждала, потому что была уверена, что у каждой ситуации есть две стороны, всегда находила в себе силы выслушивать и понимать. Ее легкий характер, постоянная заманчивая полуулыбка, понимание в глазах и удивительная способность без проблем и жертв совмещать приятное с полезным сделало ее любимицей всех женщин и предметом восхищения всех мужчин. Я часто слышал разговоры, в которых взрослые, иногда даже давно женатые парни, с восхищением говорили о ней, с горечью понимая, что никогда не смогут ей обладать. Она была моей и только моей, счастье от осознания этого кружило голову, затуманивало глаза и сводило с ума. Впервые в жизни я был абсолютно уверен в человеке, который находился рядом со мной, я знал, что она не предаст, не обманет и не изменит, я, который никогда не мог до конца довериться женщине, верил ей на сто процентов. Она считала измены абсолютно ненужными, потому что если тебе хорошо с кем-то, то надо жить и наслаждаться близостью этого человека, любить его до потери пульса, отдавать этим чувствам всего себя. А если ты в какой-то момент понимаешь, что что-то не клеится и не доставляет радости, надо просто кардинально менять ситуацию и уходить. Она была уверена, что любовь – это не испытание, а чувство, дарящее полет, счастье, желание поделиться своим восторгом со всем миром, улыбку, которую невозможно сдержать. С ней я впервые понял и поверил, что так оно и есть на самом деле, что если от мыслей о человеке тебя не бросает в дрожь, то это никакая не любовь, а так, примитивная симпатия или похоть.
Она была всегда за честность, считала ложь бессмысленной и ненужной, уважала людей, которые были готовы высказать или стойко принять правду, какой бы суровой и неприятной она не была. За ее не по возрасту философский подход к жизни, за улыбку даже в самых сложных ситуациях, за неубиваемый оптимизм и за умение доказать, что плохо – это просто недохорошо, я влюблялся в нее все больше и больше. Это непередаваемое ощущение – знать, что с тобой рядом человек, которому ты можешь рассказать все, что угодно, признаться в своих сомнениях, рассказать о тайных страхах, от которых ты иногда просыпаешься посреди ночи в холодном поту; человек, рядом с которым не надо чего-то стесняться, а можно просто жить, не думая о том, как ты выглядишь со стороны.
Я обожал ее всю до мелочей, каждый сантиметр ее волшебного тела, все ее легкие движения, потрясающе подвижную мимику, мимолетные жесты. У нее были удивительные и забавные маленькие привычки, которые добавляли ей очарования и приводили меня в восторг. Она постоянно, вне зависимости от времени суток, пила крепкий сладкий кофе без молока, по-детски обожала мороженое, смешно прикусывала губы, когда волновалась, а задумавшись, могла уставиться в одну точку и бесконечно накручивать на палец одну и ту же прядь волос. Мне нравилось, что она запихивает зажигалку за бретельку лифчика, что невообразимым образом выгибает руку, когда застегивает сережку, что обнимает подушку, когда засыпает.
Я понимал, что впервые люблю человека именно за то, какой он есть на самом деле, а не за тот образ, который я себе придумал и идеализировал. Сам того не ожидая, я начал строить планы и фантазировать, я, который всегда жил только сегодняшним днем и не мог распланировать свою жизнь даже на ближайшие выходные. Я уже практически видел, как она ходит босиком по кухне, готовя обед; как она носит мою рубашку на голое тело, как сидит растрепанная и счастливая на краю кровати, еще не до конца проснувшись и осознавая, что происходит вокруг. Я представлял, как показываю ей мои любимые потаенные уголки нашего родного города, как мы смотрим вместе фильмы, завернувшись в один плед на двоих, как жарим шашлыки под нежным весенним солнцем, как гуляем с собакой, взявшись за руки. Я сам пугался своих мыслей, я никогда не был романтиком, а с ней почему-то хотелось быть рыцарем, тем самым банальным принцем, который готов на подвиги ради своей дамы. Обо всех своих задумках и мыслях я рассказывал ей, она светилась от радости, громко смеялась и добавляла свои мелочи в мои грандиозные планы. Мы могли часами валяться на кровати, переплетясь руками и мыслями, и фантазировать, придумывать, загадывать…
…Мне позвонили около часа дня. Начальник суровым голосом приказал приехать. Помню, как меня переполняло счастье, когда я ехал по пустой извилистой дороге, как я подпевал радио и улыбался яркому солнцу, которое плавило асфальт. Но когда я добрался до офиса, мое легкое и радостное настроение куда-то исчезло. Во всем чувствовалась какая-то напряженность, даже беда, солнце куда-то спряталось, я ощутил на своей коже первые острые кали дождя. Начальник встретил меня у порога и положил руку на плечо. Этот суровый пожилой мужчина, переживший наверное даже слишком многое в своей жизни, выглядел абсолютно растерянным и подавленным, в тусклых глазах, окруженных мелкой сеточкой морщин, застыли слезы. Тогда я по-настоящему испугался и отчетливо осознал, что случилось что-то непоправимое. Он без слов, но настойчиво, повел меня в сторону пляжа. На песке лежал синий мешок, вокруг которого толпились люди и врачи, тщетно пытающиеся их разогнать и унести этот тяжелый груз в машину с воющей сиреной. Остальное я помню смутно, память как-будто специально замазывает эти воспоминания, потому что от боли, которые они доставляют, можно умереть. Чьи-то заплаканные глаза, искривленные испугом губы, руки, которые пытаются меня удержать и нечеловеческий рев, который, оказывается, принадлежал мне. Почему-то тогда у меня в голове беспрестанно крутилась всего одна мысль: она не могла утонуть, потому что океан был одного цвета с ее глазами.
Прошло уже около года, но боль, подступившая к горлу в тот дождливый день на пляже, не уходит до сих пор. Я все еще не могу поверить, что этого маленького радостного человечка, так любившего жизнь, больше нет; я до сих пор слышу ее голос, вижу ее улыбку, чувствую шелк ее волос под своими пальцами и теплое дыхание на щеке, и все надеюсь когда-нибудь увидеть снова эти безумные глаза. Мне иногда кажется, что она сидит где-то, живая и здоровая, и тихо смеется над всеми нами, посмевшими поверить, что ее и правда может не существовать. А иногда у меня появляется ощущение, что я ее просто выдумал, ведь таких, как она, на самом деле не бывает.