Развод

               

      Развод – формальное прекращение (расторжение) действительного брака между живыми супругами – сухая фраза из словаря.  Сколько слёз, выплаканных и невыплаканных, какие человеческие трагедии и безвременно окончившиеся жизни стоят за этими строками.
     Дает словарь и пояснение: от развода следует отличать расторжение брака ввиду смерти одного из супругов. Как будто сам развод всегда бывает с живыми супругами, а не с движущейся оболочкой одного из них.

   

    Людмила считала себя счастливой женщиной. У нее была крепкая семья, успешная карьера, любящий муж. Выросли две дочки, обе красавицы и умницы, радовали родительские сердца.

   Старшая, Светлана, в семье ее звали Лана, была внешностью в мать: рослая, рыжеватая, с глазами синими, как небо в погожий осенний денек. Характером она в отца удалась, лишнего слова не скажет, но если что надумала – бесполезно отговаривать. Иногда и платилась за  свою неуступчивость, характер нелегкий, надо признать.
   Младшая, Людмила, как мать, но ее как раз никогда в жизни Людой никто и не назвал, добрейшей души человечек. Внешне  на отца похожа: каштановые вьющиеся волосы и глаза, что южная бархатная ночь, с прелестными ямочками на упругих и свежих девичьих щечках. Милочка – мечтательница, что не мешало ей замечать всех несчастных кошек и собак, и тащить их в дом, лечить. Люди около нее всегда тоже собирались какие-то неприкаянные, вечно она занималась чужими проблемами. И находила решение нередко, и добивалась справедливости. Для  других она «в огонь и в воду», не раздумывая. За себя  - никогда и не пыталась.

     Жить бы да радоваться, все в семье есть: и материальный достаток, и социальное положение.

    Но что-то стал задерживаться на работе Виталий, перестал, как бывало раньше, домой торопиться: бегом по лестнице, проскакивая ступеньки. Людмила, занятая очередной заботой о приобретении чего-либо престижного, или своими обычными тренировками по йоге, или изнуряющей диетой, не обратила внимания. Ей нелегко было поддерживать форму двадцатипятилетней девушки в свои «дцать», немалых трудов стоило выглядеть так, чтобы завистливые ровесницы не сразу находили слова при встрече. Для мужа старалась, не для себя. Для себя она давно бы не на занятия йогой ходила, да на утренние пробежки, а сидела бы с чашечкой кофе и любимыми эклерами у телевизора после работы, в плед пушистый завернувшись. Но посмотрит на стройного, подтянутого, всегда как-бы при галстуке (и ведь ни диеты, ни спортзала, так, утренняя «махаловка»!), всегда чисто выбритого супруга и – вперед! За следующей порцией молодости. Все бы замечательно, да вот незадача: не обращала Людмила внимания никакого на свой внешний вид в домашней обстановке. "Расслаблялась" в старых, заношенных, а то и вовсе драненьких, но "любимых" вещичках. Все чаще и чаще позволяла себе дома так вот отдохнуть, в "уютном" стареньком платьишке, смеясь над замечанием супруга, что нередко морщился, отводя взгляд.

    Давний, нескончаемый, молчаливо-ожесточенный  спор вела Людмила с родственниками мужа, к которым они раз в два года ездили отдохнуть, благо жили те в Пярну. Неприветливо встретили ее, тогда юную, рыженькую, худенькую студентку в семье Виталия. Не поняли родители и сестры-двойняшки  сына и брата, привезшего в дом эту простенькую, из мордовской глуши девчушку. Слов осуждения не было произнесено, но колючие взгляды его сестер и нечаянно услышанный разговор о заморыше-бесприданнице из лесной избушки!  Всю жизнь Людмила жила, доказывая, что она достойна войти в их семью полноправной и уважаемой женщиной «их круга». Все книги об этикете были прочитаны в библиотеке местной, на модные журналы статья в семейном бюджете выделена.
   Эти летние поездки на родину Виталия, в Пярну, были испытанием и проверкой для Людмилы. Они всегда привозили оттуда полные чемоданы интересных, модных предметов женского туалета, часть которых Людмила успешно перепродавала.
   В  начале  семейной жизни Виталию была эта цепкость молодой жены приятна, он и сам старался всеми силами улучшить их материальное положение. Но в последнее время  уже с усилием участвовал в этих бесконечных походах по магазинам, ему казалось, что дом захламлен лишними вещами, без которых прекрасно можно обойтись. Тем более,  что при наличии прекрасного гардероба, дома Людмила одевалась кое-как. Она запросто могла ходить целый месяц в одном застиранном халатике с оторванной пуговицей, в дырявых шерстяных носках, с нечесаной головой. Считала, что дом «на то и дом, чтобы расслабиться».  Даже позволяла себе подсмеиваться над мужем, не любившим обедать и завтракать в кухне и неодетым.

   Девочки с ними не ездили, они еще в детстве устроили родителям бойкот по поводу этих поездок, и добились своего. Атмосфера чопорного, наполненного хрупким фарфоровым семейным антиквариатом,  дома бабушки и дедушки их угнетала, не радовало и море. Куда вольготнее они чувствовали себя в пионерском лагере или детском санатории. Подрастая, Света и Мила оставались одни, под присмотром добрых друзей родителей, живших по соседству.


   Семейство Плюшкиных - большое и дружное. У них была бабушка, непревзойденная кулинарка, читавшая наизусть сказки Пушкина и всего «Евгения Онегина», «Горе от ума» Грибоедова. Она знала много старинных романсов, обожала Лермонтова и Шаляпина, Изабеллу Юрьеву. В свои 90 «с хвостиком»  возмущалась: «Безобразие, газеты лишь во второй половине дня приносят!». По телевизору смотрела только «Кинопанораму», «Мир путешествий» и конные состязания, комментируя туалеты английской королевской семьи: «миленькое платьице! Маргаритхен, девочкам такое бы не помешало!».  Дочь, Маргарита, невозмутимо отвечала: « Ты не представляешь, мама, сколько ЭТО стоит». Разговор заканчивался, наследство было украдено войной, эвакуацией, жили настоящим. Над старыми грампластинками бабушка не тряслась, наученная преходящими ценностями быстротечной и непредсказуемой жизни, доверяла их детям. В доме всегда были рады гостям, вкусно пахло пирогами и смехом. У Плюшкиных было четверо детей, двое из которых были ровесниками Светы и Милы. Дети дружили между собой, было много общих интересов. Ходили в одну общеобразовательную школу и в одну музыкальную. В старших классах разбежались по разным школам, готовясь к поступлению в институты, но на взаимоотношениях это не отразилось. Все так же собирались и веселой шумной компанией ходили зимой на каток, а летом ездили на реку купаться. Выделяли «ответственного» и  закупали билеты на концерты приезжих гастролеров или на премьеры в местные театры. И все дружно любили цирк, устраивая себе «праздники детства», с разноцветными воздушными шарами, и мороженым, и конфетами-леденцами. Удивительно, но по мере взросления детей, мир их расширялся, принимая в себя новые интересные лица. Мир этот был притягательным для многих, и многие грелись у веселого и щедрого их очага. В этот дом часто приходили люди со своими проблемами и слезами, находили доброе и мудрое слово помощи-утешения.

   Новый год на протяжении многих лет был общим праздником, самым ожидаемым  и веселым. Оба семейства готовили друг другу сюрпризы и добрые розыгрыши, устраивали концерты. Обязательным «гвоздем» новогодней программы было выступление мамы Плюшкиных. Она обладала чудесным голосом меццо-сопрано и когда-то училась вокалу, мечтая о сцене. Но появился молоденький курсант летного училища и – на этом закончилась, не начавшись, оперная карьера. Но дома Маргарита пела часто и охотно, дети еще с малых лет знали многие оперетты вместо сказок. Во время ее домашних концертов под окнами собирались люди, аплодировали и кричали «Браво! Еще!». Однажды, какой-то экзальтированный мужчина ворвался в дом с огромным букетом роз, что не вызвало одобрения у главы семейства. Да и Маргарите не нужны были никакие цветы, за исключением тех, что регулярно дарил муж, Владимир. Круглый год в вазе стояли цветы. И даже в самые сильные морозы, приходя с полетов, он умудрялся достать из-за пазухи свежий цветок, согретый у самого сердца. И через сорок лет брака они смотрели друг на друга влюбленно, сердца бились в унисон.
 
   Виталий, давний друг Владимира,  с тех времен, когда оба они, еще с ненастоящими усами, брились в курсантской умывалке. Позднее попали по распределению в Якутск, «поморозили сопли».  Он немного завидовал семейной жизни друга, его всегда опрятно одетой, подтянуто-аккуратной и улыбающейся  жене.  Никогда Маргарита не рассказывала о каких-то очередях, «доставании», а между тем одевалась не хуже Людмилы. Вещи были стандартные, недорогие, но обязательно какая-нибудь мелочь, как кокетливо повязанный шарфик, приподнятый воротничок или напротив, расстегнутый и чуть вывернутый, небольшая ручная вышивка или оригинальные пуговицы делали эту стандартную вещь интересной, вносили свежесть и оригинальнось в облик владелицы.
   И не было у них заставленных хрусталем «горок», а были интересные прогулки по родному городу и окрестностям, поездки на море без изнуряющих мотаний по магазинам и рынкам в поисках «где дешевле», походы в театры и на концерты. Жизнь сводила и разводила пути-дороги друзей, а потом вот соединила житьем в одном доме, дружбой детей.


   Вот и этот Новый года все собирались отмечать вместе, как вдруг прибежала Лана и срывающимся голосом попросила: «Тетя Рита, маме плохо. Пожалуйста!».  Не договорив, круто развернулась, убежала.

   Маргарита переглянулась с мужем и оба поспешили на помощь.  На лестничной площадке валялся раскрытый чемодан с рубашками Виталия, другие его вещи рассыпались по всей лестнице. Дверь в квартиру была открыта.  Виталий  сидел на ступеньках лестницы, как-то враз почерневший, растерянный, нервно сжимал голову обеими руками. Владимир присел рядом,  положил руку на плечо: « Пойдем к нам, поговорим». Помогая другу подняться, он повел его к себе домой. Маргарита, войдя в квартиру, увидела стоящую у стены Лану, всем телом вдавившуюся в стену, будто желая продавить ее. Милочка сидела на полу около кровати матери, держала свесившуюся руку ее в своих руках, время от времени пытаясь согреть своим дыханием. Врач в белом халате строго посмотрел на вошедшую Маргариту и сказал: «Да ничего страшного не произошло. Сделали укольчик, успокоили.  Сейчас уснула  и  будет спать несколько часов».  «Истерика, ничего страшного» - добавил, закрывая чемоданчик с аппаратурой ЭКГ – «Сердце здоровое». Покрутил головой, уже в дверях сказал, выходя из квартиры: «Сильно эмоциональная семья» и торопливо закрыл за собой дверь.

   «Что у вас такое?» - обвела взглядом девочек и спальню Маргарита. Вокруг был погром. Любимый хрусталь Людмилы разлетелся пылью по комнате, фарфоровые безделушки, собираемые по ломбардам, разбросаны по всей квартире, вперемешку с вещами Виталия.

   Милочка подняла голову и, всхлипывая, проговорила: «Папа от нас уходит. К другой женщине».  «У нас больше нет отца! И не было!» - резкий голос Светланы щелкнул кнутом.  «Девочки вы мои, успокойтесь! В семье бывают … (мучительно подбирая слово) неурядицы. Вы, скорее всего, преувеличиваете, что-то не поняли». Маргарита растерялась, а в уме сразу пронеслись неоднократные жалобы Виталия на скуку семейной жизни, на неряшливость в быту Людмилы, ее вечную погоню за «престижем».  «Пойдемте в другую комнату, поговорим. Мама спит, вы же слышали, что врач сказал. Убрать все стекла надо, пораниться можно. Доставайте пылесос». Простыми словами и немудреными делами она попыталась вывести девушек из состояния напряжения. «Вы идите, тетя Рита, я сама все приберу. Мы нормально. Мы спокойны. Милочка, проводи тетю Риту, я все сама» - голос Ланы был неестественно спокоен, с металлическими нотками. Это был голос человека, принявшего бесповоротно- тяжелое решение.

   Выйдя из спальни, Мила с Маргаритой пошли на кухню и там, под свист чайника, Милочка рассказала, что Виталий объявил о своем уходе из семьи. Людмила вначале приняла за розыгрыш, а увидев чемодан … . Тут у Милочки опять полились слезы. «Тетя Рита, Вы не представляете, мама кидалась на папу, на нас! Она каталась по полу и кричала, проклинала! Страшно проклинала папу и всю его семью. Она ведь и нас, выходит, прокляла! Била и рвала все, что под руку попадет. Ударила папу стулом! Мы еле справились, вызвали «Скорую»».  Лана тоже на папу кричала, а потом вытолкала его из дома, и чемодан выкинула». Она опять заплакала.  «Пойдем-ка, соберем вещи разбросанные и чемодан заберем» сказала, поднимаясь, Маргарита. Она чувствовала себя подавленной, растерянной. Сколько раз давала советы совершенно посторонним людям, как вести себя в подобных ситуациях. Столкнувшись же с таким лично, растерялась. Усмехнулась, «чужую беду рукой разведу, а своя пришла – ума не приложу». Вышли из квартиры и увидели, что все вещи аккуратно сложены в чемодан, поставленный к двери. Соседи, догадалась Мила. Она наклонилась, закрыла и взяла чемодан.  Остановилась в нерешительности. Что дальше? «Давай к нам его пока, и папа твой наверняка у нас».

   Дома у Плюшкиных было непривычно тихо, как бывает при тяжелобольном человеке. Дверь в одну из комнат была закрыта, бабушка приложила палец к губам, сказала: «Пусть посидят, поговорят по-мужски, я им туда еды поставила». Чемодан взял из рук Милы Андрей, унес в комнату мальчиков. Мила вспомнила, что у нее зачет и заторопилась в институт.
 
  Развелись они спокойно, без скандала. Людмила была сильно похудевшей, устало-спокойной, и только Маргарита с беспокойством ловила ее сухой горячечный взгляд.
  Виталий все оставил жене. Она не протестовала.

   Время лечит, но не всегда. 

   Виталий больше не переступал порога своей квартиры, хотя издали наблюдал за жизнью дочерей и оставленной жены. Его не пускали на порог. Попытка наладить отношения не удалась. Лана, вышедшая на звонок, сказала, глядя отцу в глаза: «Придешь еще, убью». Так сказала, что без сомнений принял. Милочка тайком встречалась с отцом, рассказывала о жизни своей и сестры, о маме. Как-то раз она подошла к даче, где жил отец с новой семьей, хотела уже войти познакомиться, отец очень просил. Увидела, как он вышел на крыльцо с маленькой девочкой лет  двух на руках, их догнала юная смеющаяся женщина, отец тоже смеялся. Милочка отступила в кусты и спряталась, чтобы ее не заметили. Так и не узнала, что эта женщина была всего лишь дочерью той, к кому ушел ее эстет-отец. Новая жена   Виталия была его возраста,  располневшая,  вкусно готовящая и опрятная в быту женщина, без особых претензий.

   Людмила  вроде успокоилась. Она ходила на работу, занималась, как прежде, йогой, следила за новинками в магазинах. Но ни-ког-да, ни-че-го не покупала.
  Она жила и не жила, если дочери не напоминали, что надо поесть, то и не ела. Ни-Что ее не интересовало, Ни-Че-Го не надо было. Все потеряло смысл.

    В спальне теперь было просторно, лишнюю кровать, свой дамский столик «рококо» - все было продано не торгуясь, лишь бы не напоминало.  В свободное время лежала, отвернувшись к стене. Если бы взглядом можно было прожечь материальный объект, то ее горячечный взгляд давно бы испепелил и Виталия, и его новую семью, да и сестер его.
 
   Дочери, Маргарита, были бессильны перед молчаливым отчаянием, поглотившим Людмилу. Внешне жизнь продолжалась, внутри ее существа она остановилась, застыв спрессованными в ледяной ком обидами.

   Через год она просто не проснулась.  "Скоротечная форма рака", - диагностировал патологоанатом.

   О смерти матери дочери отцу не сообщили.

   На похороны не допустили.

   Через год он скоропостижно скончался. Инфаркт.