Больше года Маша была в трауре по мужу. И не успела ещё утихнуть боль недавней утраты, как известие о том, что несколько последних лет муж имел любовницу, породило новое чувство – обиду. Холодной, скользкой змеёй обида вползла в сердце и, похоже, поселилась там надолго.
Обидевшись на мужа, Маша разочаровалась во всех особях мужского пола. Она смотрела на мужчин, как на существа низшего порядка и все они казались ей на одно лицо, как китайцы. Часы тикали, дни шли за днями, проблем у Маши становилось больше: сын вошёл в трудный подростковый возраст, а радостей не прибавлялось. И так как общение с противоположным полом моя подруга принципиально вычеркнула из ряда удовольствий, я решила, что пора вернуть мужчинам их статус-кво.
А тут и ситуация подходящая на работе подвернулась – очередная конференция по вопросам книгоиздательского дела и полиграфии. Разбирать анкеты участников занятие довольно нудное, и очень скоро нам с Машей захотелось выпить горячего жасминового чая. Вдохнув его терпкий аромат и отхлебнув глоток, я тут же выдала: «Слушай Маш, у меня идея... Давай мы тебе прямо из анкет, заочно, мужика подберём. А вдруг... чем чёрт не шутит»...
«Да чего там выбирать, мне сейчас любой сгодится, я ведь не замуж собираюсь, просто, стимул нужен» – неожиданно ответила Маша и решительно подвинула к себе новую стопку с анкетами.
Я ликовала! Моё робкое зерно упало не просто на вскопанную, а обильно политую, удобренную землю. И, невзирая на то, что Маше «сгодился бы любой», мы принялись тщательно выбирать. Сначала отсеяли всех иногородних, потому что любовь не терпит расстояний. Затем стали искать более или менее подходящих по возрасту, максимум лет на десять старше. И, наконец, подошли к выбору имён. Понятное дело, этот выбор был самым непредсказуемым, зато самым интересным.
«Владимир Ильич… прямо как Ленин. Нет, не хочу Ильича, он, наверное, такой же хитрый» – капризничала Маша.
«А может он такой же умный. Нужны тебе, к примеру, новые сапоги, ты к нему с просьбой, а он тебе: нет, Машенька, мы пойдём другим путём, а через месяц ключи от машины на стол, чтобы ездила ты Машка на машине и не сбивала свою модельную итальянскую обувь по нашему российскому асфальту», - убедительно фантазировала я – всё, останавливаемся на этом».
Мы выбрали троих: Ильича, Георгия, и Николая Ивановича. Так звали добрейшего преподавателя моего института, и мне до сих пор кажется, что все Николаи Ивановичи – добряки. Николай Иванович был старше Маши на десять лет и занимал руководящую должность.
Не знаю, как Маше удалось их вычислить, но на следующий день, когда конференция началась, она показала мне всех троих. Тот, которого звали Владимир Ильич, был и внешне похож на вождя пролетариев, такой же маленький и невзрачный, и для Маши никак не подходил. Потому как Маша представляет собой довольно крупную по росту и объёму привлекательную блондинку, шансы его были равны нулю. Остались двое. «Нельзя ждать внимания от мужчин, обратить их внимание на себя – наша задача», - по-мичурински считала Маша.
Теперь на сцену должна была выйти я. Моя роль заключалась в том, чтобы под любым предлогом подойти к каждому из них и как бы невзначай заметить: «А вами, между прочим, интересуется вон та приятная особа», указывая при этом на Машу. Наверное, только один из десяти мужчин останется равнодушным к женскому вниманию, трое тут же побегут знакомиться, а шестеро, словно тетерева перед тетёркой,будут выпендриваться и ждать когда женщина следующий шаг сделает. В нашем случае Георгий оказался тем одним из десяти равнодушным, а Николай Иванович ходил тетеревом, и ждал.
После второго дня конференции, когда Николай Иванович открывал дверцу своей иномарки, Маша подошла к нему и нарочито небрежно спросила: «Вы не подвезёте меня домой?» Везти предстояло метров пятьсот, потому что жила Маша рядом. «Да, да, конечно» - засуетился мужчина. Хлоп! Клетка обольщения захлопнулась. А наш разлюбезный Николай Иванович оказался внутри.
Примерно через неделю Маша делилась со мной последними событиями своего романа: «Во-первых, он женат, а во-вторых, не получилось у него ничего... может обстановка на природе не очень подходящая была, а может никогда жене не изменял. Хотя это вряд ли, такие редкие мужские экземпляры давно относятся к вымирающим видам. Но я не я буду, если не сделаю так, чтобы он себя нормальным мужиком почувствовал, а потом жене верну... мне чужого не надо».
Машины слова о чужом муже прозвучали как-то не очень убедительно, из чего я сделала вывод, что зацепил её чем-то этот товарищ. Потом я решила, что она сама во всём разберётся. Но очень скоро, слушая очередные лирические излияния, я услышала знакомый звук.
Хлоп! Бедная Машка попалась в ту самую ловушку, в которую не без моей помощи заманила своего Николая Ивановича. И, когда моя дорогая подружка уже парила в облаках любовной неги, плевать она оттуда хотела на то, что её избранник женат. Любовь, словно сухая трава, разгорелась в одно мгновение и, может быть от того, что они не жили вместе, стала праздником для обоих.
Николай Иванович вошёл в Машину жизнь так же основательно, как когда-то брюки в женский гардероб. Он сразу стал другом для Машиного сына и пробудил в нём интерес к автоделу. Скоро подросток променял улицу с её дурным влиянием на гараж, в котором стоял старый дедовский «жигулёнок» и пропадал там все вечера напролёт, изучая его нехитрое устройство.
Теперь за сына Маша была спокойна. Для неё самой Николай Иванович тоже много значил. Он не только решал все бытовые проблемы типа купить новый холодильник, заменить обои на кухне, но ещё одаривал подарками и, к тому же, был нежным любовником. Не мужчина, а мечта.
Не знаю, были у Николая Ивановича ещё какие-нибудь недостатки, но со слов Маши я знала только об одном – он жутко ревновал её к мужчинам всех профессий и национальностей. Все они, врач-стоматолог, сапожник-армянин, сантехник местного жэу Толян и, наконец, прыщавый студент из квартиры напротив, все без исключения, по мнению Николая Ивановича, безумно желали Машу. И все, благодаря полёту его фантазии, смело могли встать под её окно и хриплым голосом Квазимодо запеть: «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой».
Против этих глупых, но порой ядовитых фантазий, у Маши имелось противоядие. Николай Иванович замолкал сразу, как только она напоминала ему о жене. Кстати, Маша давно не ревновала к ней любовника и то, что он женат и никогда не разведётся, приняла и жила с этим, как живут люди с физическим недостатком, с горечью осознав, что это навсегда.
Потом у Николая Ивановича случился инсульт, и он долго лечился сначала в больнице, а затем дома, под присмотром заботливой жены.
Для Маши в этом действии роли не нашлось. Пребывая в вынужденном одиночестве, она вдруг задумалась об их с Николаем Ивановичем отношениях и с удивлением обнаружила, что её чувство к нему, ещё недавно поражавшее яркими радужными красками, поблекло, как выцветшее платье. И, потом, он же старше её на десять лет, а она ещё достаточно молода, ещё стоит на вершине той самой горы, с которой он уже начал свой спуск.
Когда Николай Иванович достаточно окреп, Маша, соскучившись по мужской ласке, радостно кинулась в его объятья и, казалось, забыла о своих недавних мыслях. Однако, в самый неподходящий момент, когда обоим должно быть хорошо, Машке вдруг стало плохо. Она с ужасом представила, что вот сейчас, в эту самую минуту, у него снова случится инсульт, и он умрёт прямо на ней, голый, в чужой постели. С тех пор страх стал сопровождать каждую их встречу, как собака-поводырь слепого хозяина.
А однажды она совсем с "катушек съехала": «Обещай, что не бросишь меня, если он вдруг ночью у меня умрёт. Я тебе тогда позвоню... Мы его оденем и как-нибудь вытащим во двор... посадим на скамейку. Как будто шёл человек поздно вечером, почувствовал себя плохо, присел на скамейку и тихо умер там, никем не замеченный. А если днём… не знаю, а вообще, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не дай бог…» Маша постучала кулаком по деревянной спинке стула.
Я обещала, хотя такая ситуация мне совсем не нравилась. До сих пор благодарю бога за то, что он не послал нам это испытание, потому что и сейчас до конца не уверена, что мы справились бы с ним достойно.
А сердце Николая Ивановича и впрямь устало от многолетнего двойного груза. Оно уже не могло вмещать в себя любовь к двум женщинам, однажды вдруг затихло, да и разорвалось от распирающей его любви. И находился он в этот момент, как и полагается человеку по сути своей честному, хотя и поддавшемуся безудержной любовной страсти, у себя дома и жена его была рядом. Маша приняла его уход спокойно, хотя и поплакала немного.
А вот жена Николая Ивановича долго была в трауре. И не успела ещё утихнуть боль недавней утраты, как известие о том, что несколько последних лет муж имел любовницу, породило новое чувство – обиду. Холодной, скользкой змеёй обида вползла в сердце и, похоже, поселилась там надолго. Лишь бы не навсегда.