Мне кажется, если говорить о войне, нужно говорить о живых. Дело не в том, что мертвые беззащитны перед наветом и давно потеряли уши, чтобы расслышать. Дело в том, что уходит время живых. Осталось совсем немного, когда у последних из них отвалятся языки, и они запросто смогут общаться с мертвыми. Еще чуть-чуть и не у кого будет спросить о войне.
Давайте поговорим о живых. Как над ними поиздевалось время. Какие сюжеты им выбрала жизнь.
...Леший. Ему просто повезло с этой Чечней. Если бы не было Армии, Леший служил бы в братве, если б не подвернулась война, он бы стрелял по невинным. Есть люди, живущие солнцем, есть люди, существующие громами. Этот - сам гром. Попав однажды в разведку, он повернулся на своем ремесле. С наголо бритой башкой, в которой одна дурь - воевать, с волчьим оскалом на левом плече - синей рельефной наколке, он с вожделением шастал в засады, где перекусывал горло "волкам". Неустрашимый сказочный рыцарь, незаменимый идейный маньяк. Вышедший из семьи рядовых, Леший неожиданно быстро вылез в сержанты. Стал командовать над собственным взводом, где ходил вчера с пустыми погонами. И многие из тех, кто с ним призывался, дулись, что он забыл, кем был по рождению. Да только плевал он на все разговоры. И правильно делал. Леший решил посвятить свою жизнь разведке и надолго притормозил в Армии. Он - неуч, с трудом закончивший школу, обвел вокруг пальца начальство, показал фальшивые справки и, рванув по ним на офицерские курсы, вскоре вернулся с первой звездой. Скоро женился и быстро развелся, погулял и на свадьбах, и на поминках друзей. И всё мимоходом, на скорую руку, как будто не жил, а играл. Потому что все это время Леший просто не вылезал из Чечни. Хватал там награды и новые звезды, копил вокруг себя легенды и подвиги. Война быстро кует способные кадры, помогает карьере и росту. "Я слышал про это чудовище", - говорили одни, когда шел про него разговор. "Чудовище!", - мгновенно соглашались другие.
Чем он закончил, этот чудак? Да пусть похвастает сам:
- ...И увязался за нами один штабной. Целый майор. За орденом пошел - как пить дать. Где ему взять в своем кабинете?.. Я ему говорю, мол, держись рядом, никуда не суйся. Какое там!.. Они же все рейнджеры! Чем дальше от фронта, тем больше смыслит в войне. Он меня и не слушал. Винтовку снайперскую схватил и вперед в лес - чеченов валить. Они его тут же и хлопнули. И никто другой в том бою не погиб. Ни один рядовой, только этот штабной ...Несколько месяцев меня таскали. Как допустил такое? Почему не прикрыл? Почему сам не погиб?.. И никто не вспомнил, кто такой Леший. Командир взвода, который пахал за всю роту разведки. Никто не посмотрел на его раны. И никто из тех, кто посылал его на самые провальные задачи, не заступился. "Дело - труба! - говорили раньше они. - Но Леший вытянет. Его и пошлем". И Леший вытягивал. И сам возвращался и приводил за собой не меньше, чем уводил. А вот, пришло время сказать за Лешего слово, они разбежались, как зайцы... Уволить меня грозили за это дело, обещали отправить в тюрьму, самые рехнувшиеся, заводили волынку про воинский трибунал...
И все-таки я не поэтому ушел из разведки. И про майора уже забыли, когда это случилось. Ушел потому, что не к тому готовил солдат. Я думал, надо учить их драться и убивать, выживать и быть сильным, а оказалось, кругом был неправ. "Война кончилась, - говорили мне теперь. - Забудь, что было. Твои бойцы плохо знают Конституцию, они не слышали о высоком звании "человека", у них стоят "двойки" по знанию строевого Устава. Ты портишь солдата! Это нарушение прав человека - валяться в грязи и получать на занятиях в морду. Это не этично, готовить человека заранее к смерти. Не гуманно говорить о войне..." И от кого я про это слышал? Да, сам знаешь... От крыс тыловых да штабных...
В Чечню я больше не ездил. Зачем?.. Нечего мне там делать...
Леший... Откуда такое имя? Да, была у нас сценка на Новый Год. Еще на срочной, еще до войны. И было в этой сценке два персонажа: Кикимора и Леший. Я был Кикиморой. А он Лешим. Так и прилипло. Так и осталось на целую жизнь.
Кто помнит теперь ту новогоднюю сценку? Только мы с ним.
- Скорей бы Третья Мировая, - вздыхает Кикимора.
- Зачем? - спрашивает Леший.
- Чтобы мы были кому-то нужны.
- Нет, - ни на что не надеется Леший. - В нас больше никто не верит. Мы - сказка, которая кончилась.
...Ворон. В тридцать лет ему пришлось заново начинать свою жизнь. Учиться ходить, говорить, бросать пить и курить. Он полгода пролежал в коме и едва выбрался с того света. Получил инвалидность и мизерную к ней пенсию. Ворон пострадал после войны. На улице своего города, а не в каком-нибудь Грозном. Толпа пьяных свалила его с ног и вдоволь попрыгала на голове. Трое или четверо мужиков. С ним были друзья, но не один не впутался в драку. Видно, такие друзья.
Ворона воспитала в одиночестве мать. Как надежду, как оплот своей старости. А вот подошла старость, и не стало никакого оплота. И в доме шаром покати, и сын не вылезает из инвалидной коляски.
Поначалу и совсем плохо было. Когда после комы Ворон пришел в сознание. Когда начал соображать и понял, что всё! Конец всему! Конец его жизни!.. Помню, приходил я тогда к нему. Он только глаза закрыл, даже не шевельнулся. Мать жаловалась: не ест, не разговаривает, не спит. Рассказывал я что-то ему, да понимал, что всё зря. И не разбрасывался надеждами. Какие уж там надежды? Разве, что на импортную коляску... Передо мной лежал труп. И нечем было его оживить. Здесь не могли помочь сострадание и таблетки. Здесь нужна была ненависть.
"А ты рановато собрался в гроб, - зашипел я, едва отлучилась куда-то мать. - Тот, кто тебя отправил в кровать, сейчас ходит на двух ногах. Ходит и посмеивается. И никакая милиция его не нашла. И уже не отыщет. Да, к черту эту милицию! Мы сами себе - милиция.
Ворон! Тебе нужно вспомнить лицо! Позарез! И показать его мне. А для этого надо подняться. Встать на обе ноги. Чтобы выйти на улицу и ткнуть пальцем: он! Надо отрубить ему ноги или выколоть глаза. Чтобы он понял, что это такое! Чтобы всю жизнь только плакал, только страдал!..
Пускай, тебе не летать! Но и он будет ползать, как гад!..
Ты понял?! Такое нельзя прощать! Нужно обязательно отомстить! А потому нужно, чтоб ты покинул кровать!"
И я не врал, когда это всё говорил. И сам захлебывался от ненависти. А вариант с ослеплением был более приемлем, чем ампутация ног.
Я навестил его через полгода после того разговора. Он уже разговаривал, уже не страдал полной потерей памяти. Мог сидеть, мог перетаскивать в руках свои ноги. Я попытался вернуться к той теме, но или он ничего не помнил, или же всё простил. И я перестал мучиться, как вырвать у человека глаза или переломить колени.
С Вороном мы призывались из одного города. Вместе попали в Чечню. Он был сапером и много раз мины забывали лишить его ног. Что тогда случалось не с каждым. А вот через столько лет жизнь взыскала с него за удачу.
Почему, Ворон? Да, язык у него без костей. А он им, как каркнет, так всё и сбудется.
- В чем смысл жизни? - спрашивает он, вставая на костыли.
- Я не искал, - вру я ему.
- А я нашел, - неожиданно твердо ставит он ногу. - Помогать людям! Это по Богу. На этом держится мир.
...Баллу. Нас с ним всегда путали на КМБ, и я не понимал этой причины. Я - тогда доходяга, он - почти великан. Баллу. В самую точку назвал его замкомвзвод. За здоровье, за неуклюжесть, за медвежий характер - шатун, что вечно сам по себе и себе на уме. Но Баллу был добр и на все остальное закрывались глаза. Кличку он не любил, редко на нее отзывался, и мало кому спускал за нее.
Мы вместе голодовали в омской учебке, гоняли "духов" на "карантине" в Рубцовске, ходили патрулировать в Барнауле, с разницей в месяц подались на Кавказ. Попали там в разные роты, не слышали ничего друг о друге и как-то раздружились совсем. После войны редко встречались, да еще и не всегда по приятельски. Как-то я тряс с него деньги, которые мне был должен другой. Поганая была история. И начало ей положили не мы оба. Да, будет о прошлом...
После Армии разбежался наш призыв. Одни подались домой, другие вернулись в Чечню, третьи подписали контракты и двинули на новое место службы. А в Барнауле остались лишь я да Баллу. Я в милицейской казарме, он в съемных углах да в общагах.
Да, минуло то время. И закрылись двери казарм, и никто не ночует в общаге.
Баллу долго "бурлил", искал себя самого. Война всех вышибала из колеи, и он не сделался исключением. Баллу всё не мог устроиться в мире. Не держался ни на какой работе, всегда хватался за новое, вечно лез в авантюры, проигрывал, падал, снова вставал и редко имел в кармане больше гроша. Но, вопреки многим, не отчаялся и не спился. Не бросился искать истину в стакане вина. За этой истиной он пошел на Восток.
Баллу обратился к великим расам истории. К древнейшей культуре Индии, к мудрости первых народов. Нет, он не предал Христа. Христианин по рождению он, как и многие, часто носил только крестик, но не находил времени забегать в церковь. Или он никогда не верил в нашего Господа или этот Господь не смог его удержать. Не смог ответить на те вопросы, которые терзали Баллу.
- Впереди свет Абсолютной Истины, - поднимает он на меня совсем чужие глаза. - Я искал её много лет. Но теперь меня ведет Кришна и мне не сбиться с пути.
- К кому не пойдешь - все пророки. - Без сожаления замечаю я, как изменился мой друг. - Мне бы из кучи ваших Богов найти своего...
- Вставай на мой путь. И тоже доберешься до Истины, - не знает сомнений Баллу.
- В чем она, Истина?
- Бойся неправедно жить! Быть может, нынешняя твоя жизнь последняя из их множеств. Бойся, что потеряет "человеческое" твоя душа!
- Кто он, твой Кришна?
- Вся Вселенная и каждый из нас. Ты тоже часть Кришны. Он изначальная ипостась Бога, он сам единственный Бог.
- Эх... - совсем я падаю духом. - Старая-старая сказка... И мой Бог твердил тоже самое. Да вот ушел в отпуск. И, наверное, будет уволен... Чтоб верить в Бога, нужны потрясения. А у меня их нет, - вскрываю я причину безбожия.
- А, может, ты выбрал не того Бога? - еще пытается помочь мне Баллу.
- Видал я этих богов... - объявляю я равнодушно. - Нет никакого Бога. А, если и был, то умер и не воскрес. Ничего нет. Это лишь слабость людей - верить в богов. Им просто нужно в кого-то верить.
- В кого же верить, кроме богов? - спрашивает Баллу. - В кого же верить, если ты человек? - требует он ответ.
- В себя, - говорю я. - В себя, - повторяю я снова, и опускаю свой взгляд. - А в себя, - горько добавляю я, - верить не получается...
...Макар. Мы встретились в Дагестане. В таких дремучих краях, "куда я даже телят не гонял!" - часто смеялся мой друг. Маленький, скромный и тихий, он имел в себе какую-то твердую жилу и мгновенно вставал на дыбы, если кто-то пытался им пренебречь. Мы быстро разглядели друг друга и часто рядом ставили котелки. Но судьба перетасовала нам карты, и отправила в разные блиндажи. Как жил он в своём, я не слышал, а о себе давно рассказал.
В середине похода Макар отпросился в отпуск и, не просто на удивление, а на потрясение всем вернулся обратно. Да него так никто не чудил! Если кому-то хоть на минуту удавалось вернуться в часть, он без промедления рвал там контракт. А этот вернулся. "С ума сошел?" - подходили к нему. "Нет. - Тихо улыбался он. - Там вообще нечего делать ..." Он был первый "невозвращенец" из всех. И его никто не понял тогда. Потому что мы еще бредили домом. Еще не знали, не слышали ни про какой "чеченский синдром".
С Макаром я больше не виделся. Через год получил от него приглашение на свадьбу, да никуда не поехал. А еще через два узнал, что распалась его семья. Загуляла жена, и муж решил проблему привычным и единственно верным способом. Он совершил убийство. С особой жестокостью. Зачем-то отрезав голову ухажеру.
Макар получил несколько лет и, может, сидит до сих пор. А мы, кто слышал об этой истории, так и не поняли его поступка. "Всех любовников не перебьешь, - говорили мы. - Жену надо было валить".
...Рикошет. Один из многих героев "Ночного патруля". Он еще недолго гулял по Грозному после нашей разлуки. Недолго пил водку и потрясал окружающих своей храбростью и безумием. Шлялся по ночному городу, пристреливая оружие по лампам на фонарных столбах, дрался с кадыровцами и еще не всегда получал по зубам. Человек - катастрофа. Оторви да выбрось. А в работе всегда первый среди остальных. А в бою никогда не покажет спины, никогда не оставит товарища.
Рикошет подорвался на фугасе в мае 2005-го. Отделался тяжелой контузией. Но на этом кончилась его служба в Чечне. Рикошета словно собаку вышвырнули из отдела. Лежачего увезли на блокпост к землякам из русского ОМОНа. Отправили вдогонку деньги и документы: отслужил.
Сейчас каждую весну он лежит в госпитале. Никак не проходят головные боли, никуда не девается из конечностей дрожь. Да, в душе он ничуть не изменился. Такой же сумасброд и оптимист.
- Можно жить, - улыбается он. - Можно. Есть у меня радость: водка и бабы. Зря мы по молодости их пропускали...
- А когда кончится твоя радость?
- Тогда и помру. Самый срок мне.
...Мурат. Он был следующим после Рикошета. Его расстреляли в Грозном в мае 2006-го. Боевик в упор разрядил по милиционерам пистолет Стечкина. Первый, охранник Македонского Саши, - намертво, второй, Мурат, - тяжело раненый в ноги и в голову. Мурат валялся в московских госпиталях, выкарабкался, вернулся домой, дотянул до пенсии и распрощался с милицией. За то неудачное путешествие к Богу, на него оформляли толи медаль, толи орден, да так ничего и не дали.
Помню нашу первую встречу: Мурат, строгий и недоверчивый, подбирая каждое слово, курит на лестнице общежития. И слишком уверенно держится для новичка. "Темная личность..." - решил я тогда. А Мурат еще два года назад оттоптал годовой контракт в нашем отделе. И знал себе цену.
Когда я собирался домой, эта "темная личность" первой подошла ко мне и, махнув в сторону Ингушетии, дала зеленый свет на провоз багажа - двух камуфляжных сумок с одним полудурком в довесок:
- Любому, кто вдруг подойдет, можешь сказать: "Мурат еще жив. А до Назрани из Грозного пешком дошагает".
Но через Ингушетию я тогда не поехал. А через несколько лет случайно нашел в Интернете его фотографию - всё тот же серьезный, угрюмый и нелюдимый Мурат. "Темная личность..." - шепнула мне память из Грозного. А под фотографией подпись: "Братья! Помню всех!" И захотелось сгрести его в охапку и прижать к сердцу.
- Кем ты сейчас, Мурат?
- Уволился я из милиции. Дома сижу. На пенсии.
- Пригодился тебе Грозный?
- А для чего может пригодиться дыра в голове? Для ветра?.. Не пригодился мне Грозный. А прожить без него было нельзя.
...Макарон, Лубоха, Шарик, Астап, Майдан, Майманак, Белый, Дрюня, Зеленый, Дозор, Плюс, Пророк, Родион, Тамерлан, Бешеный, Альф, Кактус, Вадим, Иван Грозный, Лобеныч, Марат... Не хватит листов для этих имен. И я не знаю, что с ними стало, чтобы про всех рассказать. Мы были живы лет десять назад, а теперь можно на любого поставить пари и запросто проиграть.
Ребята, где вы сейчас? Стоите ли против Чечни или давно упали? К каким берегам увели вы свои корабли, на каких кладбищах бросили якоря?
Нам бы собраться вместе и, если не у амбразуры, то хоть за столом. Помните, как мы мечтали надеть береты и ордена, и пройти в них по улице? Не для бахвальства, не на зависть другим. Для того, чтобы, наконец, сравнить мир и войну. Чтобы почувствовать, как это - ходить прямо с поднятой головой. Как это - дышать воздухом, а не дымом. Макать губы в вино, а не в кровь. Для того, чтобы понять, что мы отстояли.
Мечтали надеть береты и пройти в них по улице... Прямо, с поднятой головой... Да как-то не так выходило на деле. Словно чего-то в нас не хватало, чтоб без стеснения их надевать.
Гуляли мы на 9 мая, в форме, с наградами. Остановилась рядом с нами старушка, перекрестилась и всем троим:
- Сыночки, на вас же Россия держится!
А мы растерялись.
- На ком? - не понял один.
- Да, мы... - смущенно потупил глаза другой.
Оглянулся посмотреть, про кого говорят, третий.
А может, всё верно, ребята? А может, так и должно было быть?.. Мы были скромны во все времена и не изменились сегодня. Мы не бегали за наградами, а если и получали, то редко брали их из шкафов. Совершили подвигов не меньше Геракла, а не считали себя героями. Не хвастали "На нас держится Русь!" и били в морду тому, кто так выступал.
Так для чего же мы дрались, ребята? Для того, чтобы после всего остаться в тени? Чтобы никто из прохожих не вздрогнул, не пошатнулся, когда на улице произнесут наши с вами имена?..
Нет. Не за этим мы брали оружие. Не за этим пошли воевать.
У нас была Родина. И наша Родина была больше, чем просто Россия. Этой Родиной был целый мир. Земля, по которой не боялись ходить наши ноги, не обутые в сапоги. Небо, с которого не летел пепел или шрапнель. Которое было черным лишь ночью, а красным лишь от зари. Солнце, которое обязательно вставало с утра. Были наши родители, которые всегда могли защитить. Отец - самый сильный и справедливый на свете отец. Мать - самая добрая и внимательная мама на свете. Были мы сами, на которых никто не наводил автомат, которые не плакали над собственным пепелищем. Мы были молоды, не обезображены шрамами и протезами. И мы знали, что нам принадлежит целый мир. Что он не изменится, пока мы живем. И можно было уехать в дальние страны и увидеть там такое же синее небо, и пройти по такой же зеленой траве. Построить корабль и переплыть на нем все моря, не веря в пиратов. Войти в любой дом, зная, что не будешь отравлен или раздет. Мы верили в доброе на этой земле! И вся земля была нашим домом. Европа, Азия, Африка - они ничем не отличались от соседней улицы или села. Там такой же хлеб лежал на столах, и под таким же солнцем стояли цветы. Там были такие же люди и, без разницы, какая кожа висела на них. У них были одинаковые сердца. Сердца людей, а не хищников... И мы верили в это. И весь мир был нашей Родиной.
Но однажды все это кончилось. Пришла война и отняла у нас Родину. Мы поняли, что будем убиты, войдя в чужой дом, и не выживем, если останемся в собственном. Что мир больше не принадлежит нам и все доброе, во что мы верили с детства, когда-то будет разрушено. И уже не заступится, потому что ослаб от волнений отец, и не прибежит по первому зову, потому что ей трудно ходить, наша мама. И теперь мы знали, что нет больше Европы, Азии, Африки с таким же небом, как на нашем дворе. И там также может случиться война, и также может не взойти солнце. И там живут хищники, которые снимают кожу с людей. И там ничего ждать, кроме беды... Война погубила счастливую Родину, где мы родились. Оказалось, мы зря верили в доброе на этой земле. На всей земле не стало такого места, куда бы не просочилось зло.
Почему мы взялись за оружие? Почему решили сопротивляться?
Потому что не смирились с утратой. Потому что захотели вернуться в те времена, когда люди не ведали горя. Захотели засадить цветами их старые пепелища. Захотели возвратить себе Родину.
Вот за что мы сражались. За тот мир, что стоял до наших восемнадцати лет. За ту Родину, которая больше, чем просто Россия.