Избранный

- Ваня, ты точно решил остаться в городе?
- Да, мама.
- Хорошо, сынок, только прошу тебя не ходи ни к каким гадалкам.
- С чего ты взяла, что я к ним пойду?
- Город такой. Там этих гадалок как комарих, присосутся и начнут кровушку пить.
- Мама, брось ты свои деревенские поговорки, тебе они не идут.
- Вот дожилась…Не нравлюсь собственному сыну.
- Ты мне нравишься, но твоя исступленная забота меня раздражает.
Иван вспомнил этот разговор с матерью после случайно подслушанного телефонного звонка.

Она ждала его в парке, глядя на вход, а он подкрался к ней с другой стороны, чтобы сразить ее эффектным появлением. Светлые волосы, джинсовая юбка, золотистые плетеные босоножки  – Мила не заметила его, сидя на скамейке и оживленно беседуя  с подругой по мобильному:
- Он теперь мой навеки и никуда от меня не сможет уйти. Я все сделала, как она сказала. Дороговато, правда. Но – это вложение денег в собственное счастье.
Ваня громко кашлянул, Мила вздрогнула и машинально нажала на кнопку сброса звонка. Может быть, она покраснела слегка, или так проявился оттенок  закатного солнца на ее лице.
- Ты куда-то собралась вкладывать деньги?
- Нет. Вернее, да. Я уже их вложила.
- Во что, если не секрет?
- Секрет, - облегченно улыбнулась Мила одними губами.
Ее глаза выдавали напряжение мыслей, в которых шел просчет вариантов - как много мог Иван услышать из телефонного разговора.  Иван же продолжал делать вид, что слышал только последнюю фразу.

Скрипучая основательность колеса обозрения сменилась беспечной шаткостью пластикового столика в пряных потоках жаркого шашлычного духа. Романтическая нежность зеленой дымки газонов настроила на прогулку по темно-томным аллеям… Вся  эта прелюдия должна была закончиться ночью, проведенной у Милы в ее квартире. Сам Иван снимал комнату в коммуналке вместе с ребятами, а родители Милы уехали на дачу. Все было как всегда, но… В каких-то нюансах ощущался фальшивый вкус настоящего. Вот Мила слишком картинно повернулась к нему, или вдруг в ее глазах блеснул холод превосходства, или ее рука не вздрогнула  в руке Ивана, как обычно, когда он губами коснулся ее плеча. Эти мелочи вылезали как колкие булавки из разных мгновений вечера, не давая Ивану погрузиться в сладкую дрему самоуспокоения.

- Интересно, как ощущают себя заговоренные? – подумал Иван. – Вот сейчас попробую сказать ей «нет». И ничего мне за это не будет. Я ведь свободен в своих желаниях. Захочу и никуда не пойду с ней. Вернусь к ребятам в комнату. Попью пивка, покопаюсь в Интернете…Хотя, почему я именно сейчас должен говорить «нет»? Можно и чуть попозже. Почему я должен лишать себя приятного времяпровождения в хорошо организованном пространстве?
Пространство квартиры  Милиных родителей, действительно, была хорошо организовано. Два уровня и творческая мастерская на мансарде центральной башенной многоэтажки  были способны в каждом смертном воскресить веру в вечную мощь прекрасно-вечного. Любоваться с высоты птичьего полета ночным городом, мерцающим огнями в бархатных драпировках ночи, доставляло Ивану ни с чем несравнимое удовольствие.
Ивану всегда везло по жизни и можно было считать, что сейчас повезло и с Милой. Ее родители души не чаяли в Иване, несмотря на отсутствие у него первоначального капитала в виде квартиры или на худой конец машины. В Иване им нравились именно его непритязательные деревенские корни. Перенасытившись бутафорской суетой города, они стали мечтать о собственном доме в  первобытной глуши, и зять в виде Ивана был бы в таком доме очень даже кстати. В отличие от городских сверстников Иван много чего мог делать своими золотыми руками, обладал крепким здоровьем и при этом приятной аристократической внешностью. В общем, пришло время «подправить породу». Тем более, что Мила росла худосочным комнатным цветком, склонным к раннему увяданию.

Мила влюбилась в Ивана со страстью, в которой шуршали страницы глянцевых журналов, выпекались трафаретные образы героев женских сердец, сами женские сердца стягивались атласными лентами и преподносились к ногам избранника навечно. В этом придуманном мире все мужчины блестели голодными глазами, истекая слюнками по породистым волчицам, которые могли убивать их взглядом. А потом уже на убитых использованных и выброшенных набрасывалась стая жадных обездоленных шакалих. Исходя из этой версии видения мира, подруг Мила не очень то и жаловала, кроме очкастой нескладной Варвары, обитающей где-то в нижних загазованных этажах города и усердно изучающей университетские науки.
Правда нельзя было сказать, что неказистая, серенькая Варя в ответ боготворила  богемно-позолоченную неземную Милу. Скорее наоборот, Варя несла в себе сурового муравьиного критика, не давая Миле беспечной бабочкой скользить по поверхности событий и заставляя ее погружаться в их аналитическую суть.

- Ты не против, если с нами сегодня вечером немного побудет Варя? – спросила Мила осторожно. – У нее умерла бабушка, и она боится оставаться дома.
- Конечно, не против, - сказал Иван. – А что с бабушкой?
- Старость. Она несколько дней не дожила до своего столетия.
- И нас когда-то это ждет.
- Да. Как собрались из ничего, так и рассыплемся в прах.
- Странный мир, - сказал Иван в пустоту.

Идти от парка до дома Милы было совсем недолго. Город просыпался для ночной жизни, включая скрытые днем режимы бытия. Зазывно блестели кроваво-красные огни злачных мест. Такси, мерцая изумрудами шашечек, скапливались вдоль обочин, таксисты собирались в группы, курлыча что-то на своем шоферском жаргоне. Слышался чей-то смех, стучали каблучки. Запах роз проникал в поры ночи, которые расширяясь, готовы были вобрать в свою мрачную неразличимость всех некрасивых и сделать из них загадочных красавцев и красавиц, которые встретятся сегодня своими жаждущими половинками. Раньше Иван не замечал, что город буквально утопает в розах. Розовые кусты как деревья росли ввысь, закрывая окна первых этажей, возникая райскими видениями среди темных силуэтов газонных деревьев.

- Мы уже пришли, Ваня, очнись, что с тобой? – Мила ущипнула его чуть повыше локтя.
- Да так, ничего. Задумался о смысле жизни.
- Лучше об этом не думать, - обронила Мила чужую фразу.
- Думать, думать и много раз думать, - ответила ей Варвара, материализуясь из темного пенала скамейки, стоящей около подъезда
- Фу! Напугала. Ты давно нас ждешь? – встрепенулась Мила.
- Минут пятнадцать.

В пронзительно коротком взгляде Варвары, вырвавшемся за пределы стекол очков, Иван различил две составляющие – жалость и любопытство. Раньше она на него так не смотрела. Нескладная и худая. Джинсы висят мешком, черная майка обтягивает крохотно-узкую грудь, волосы собраны в раздолбайский хвост. Конечно, это ей Мила хвалилась по телефону колдовскими штучками по привораживанию Ивана. А кому же еще?

Пока они поднимались в лифте, Иван не заметил признаков того, что Варвара слишком уж сражена горем по поводу смерти своей бабушки. Наоборот, она была радостно возбуждена и пыталась кратко рассказать что-то из очередной эзотерической серии городских ужасов:
- Геопатогенная сетка в нашем городе сейчас деформируется. И неизвестно с чем это связано. Может быть с тем, что подземные реки вдруг решили поменять свои русла.
- И чем это нам грозит? - с усмешкой поинтересовалась Мила.
- Как минимум изменением сознания.
- А мы его сейчас сами поменяем!
Мила любила открывать двери в свою квартиру в присутствии своих друзей, каждый раз наслаждаясь их немым восхищением.
Действительно, такая квартира способна была изменить сознание рядового жителя города, привыкшего к мизерным нормам квадратных  метров на человека. Это необыкновенное жилище словно выплыло из голливудских фильмов, поражая своими просторами, игрой освещения и дизайнерской фантазией, создавшей изысканную гармонию пространственных комбинаций пластика, дерева, стекла и текстиля.
- Эх, Милка, какое счастье жить в таком мирке! – Варвара скинула свои резиновые тапочки. – Надеюсь, никакие геопатогены сюда не дотянутся!
- У нас здесь небо, а не подземелье, - улыбнулась Мила. – Конечно, не дотянутся.
На первом уровне поднебесной квартиры была гостиная, кухня и родительская спальня. На втором уровне – комната Милы, спальня для гостей и рабочий кабинет. А еще выше в беленой на старинный лад мансарде располагалась самая сказочная комната – мастерская художника с крохотным французским балкончиком.

- Надо помянуть твою бабушку, - сказала Мила Варваре.
- Девочки, идите в гостиную, я все приготовлю, - услужливо отозвался  Иван, не узнавая своего голоса.
- Достань вина из бара, - устало попросила Мила, не удивляясь изменениям, происходящим в Иване.
Они с Варварой завалились на разобранный плюшевый диван в пятнистых леопардовых подушках. Мила включила на минимальную громкость музыку в стиле релакс – что-то лесное или горное.   
Иван тем временем налил вина в бокалы, сотворил нарезку из охлажденных фруктов, и в довершающий штрих поставил на поднос вазочку с колотым льдом.
Варвара жадным глотком выпила свою порцию вина  и как-то сразу обмякла, расплылась сонным облаком по дивану.
Она не стала сопротивляться, когда Мила предложила ей переночевать.

Мила отвела Варю в гостевую спальню и довольно быстро вернулась оттуда.
- Варька умаялась. Она очень переживает, просто не подает виду, - сказала Мила Ивану.
- А ты не переживаешь?
- О ком, о бабушке?
- Нет, обо мне.
- А мне надо о тебе переживать?
- Ну, хоть немного.
- Немного переживаю, - увернулась от ответа Мила. – Пойдем в нашу любимую комнату?
- Пойдем.

В крошечной мансарде горела лишь одна электролампа, имитирующая керосиновую. Мольберт, краски, стол, грубо сколоченный из досок и накрытый вишневым бархатом скатерти, широкая тахта, закиданная в беспорядке разноцветными ситцевыми подушками - что-то еще лишнее вряд ли бы сюда поместилось. Здесь было тесно, сумрачно, но необыкновенно уютно. На балкончик вела стальная по периметру дверь, в центре оформленная мозаичным стеклом. Каждый раз, заходя в мастерскую, Иван сглатывал вдох восхищения. Ему казалось, что эта сказочно-калейдоскопическая дверь ведет в другой параллельный мир, и там внизу другой город, совсем не тот, из которого они попали в этот дом. Часто, стоя с Милой на балкончике, он пытался вглядеться вниз и найти отличия между двумя мирами. Но с высоты двадцать пятого этажа сделать это было трудно. Внизу подрагивали огни города, по неведомым траекториям перемещались люди и машины. И отсюда, сверху, можно было лишь пить чуждую бесконечность глотками драгоценного нереального восторга.

Но сегодня, поднявшись по ступенькам, Иван не ощутил знакомой легкой дрожи перед неведомым. Комнатка мастерской показалась ему маленькой и душной. Он открыл дверь на балкон. Вид города, с высоты птичьего полета не поразил воображение. Наоборот, у Ивана закружилась голова от высоты, и промелькнуло короткое видение падающего тела, распластанного затем полужидкой лепешкой на асфальте.
- Я по ходу  устала и хочу спать, - протянула капризно Мила, словно уловив настроение Ивана.
- Я тоже…Что-то от вина плохо себя чувствую.
- У меня в спальне есть абсорбенты, - сказала Мила с заботой, в которой явственно прозвучали нотки ехидства.
Сквозняк захлопнул мозаичные двери. Они оба одновременно вздрогнули от резкого звука хлопка, и, не сговариваясь, вышли прочь из мастерской.
На втором уровне в легком золотистом сиянии просторного кокона квартиры Иван ощутил, что ему дышится чуть легче. И все же он выпил парочку таблеток и прилег на край Милиной кровати. Мгновенный сон как приказ извне отключил его сознание.

Он проснулся в рассветных сумерках. Как и положено раздет. Брюки и рубашка висели на спинке кресла, носки валялись под кроватью. Мила спала далеко от него, на противоположном конце кровати в розовой батистовой пижамке.
- И я продался за обед, и я женат на ней сто лет, - продекламировал в его голове чей то чужой голос.
- Начинается, - похолодел Иван.
Он рывком отбросил душное пуховое одеяло в сторону. Прошлепал босыми ногами к зеркалу. Лицо в зеркале отразилось свое, но немного напряженное. Иван тихонько оделся и выскользнул из спальни.

На первом уровне с кухни струился слабый свет. Варвара сидела на стуле, подтянув худые коленки к острому подбородку.
- Ты тоже не спишь? – удивился Иван.
- Варю кофе, ведь имя у меня такое Варвара, вот я варю и варю…
- Занятно.
- А тебе чего не спится?
- Отравился вином.
- Да. И богатые тоже плачут. От подделок не застрахован никто.
- Ты тоже отравилась?
- Такие как я не травятся. Я сама и есть отрава.
- Варя, что ты всякую чушь на себя наговариваешь? Давно могла превратиться в нормальную девчонку. Макияж, прическа, туфли на каблучке. В наше время быть Золушкой глупо.
- Я – нормальная, Ваня. Слышишь, нормальная. Это вы все вокруг придурошные зомби. Вы не замечаете того, что мир меняется, вы не слышите и не видите землю.
- А ты видишь?
- Да.
- Через очки?
- Это мелочь. Скоро они мне будут не нужны. Я их ношу пока, потому что с непривычки слишком яркий свет режет мне глаза.
- И что тебе показывает земля?
- Она вибрирует. И это похоже на предвестие скорых схваток. Земля будет рожать новую расу, шестую.
- А ты ее представитель?
- Не знаю. Скорее нет, чем да.
- Самокритично. А чем же пятая так плоха?
- Тем, что особь пятой расы не может ответить на простейший вопрос о смысле жизни. Вот, например, ты можешь?
- Я? – Иван наморщил лоб. – Ты говорила, что кофе сварила. Может, выпьем, а потом поговорим?
- Ага. Уходишь от ответа. Отвечай!
- Варя, ну что ты на меня накинулась? Смыслов жизни много, и у каждого он свой.
- Вот-вот, типичная отмазка, свойственная особи пятой расы.
- А что смысл жизни у всех должен быть одинаков?
- Ты путаешь понятие пути жизни и смысла. Смысл жизни един, а пути к нему разные.
- Это так принципиально?
- Если ты не знаешь, куда едешь, тебя легко переманить на любую дорогу.
- Ладно, Варя, потом как-нибудь обсудим смыслы.
- Потом будет поздно.
- Да ладно тебе.
- Мир накренился. Ты думаешь, просто так Японию цунами накрыло и Фукусима закровоточила? – в Варином голосе прорезались истеричные кликушечные ноты, резанули Ивана по нервам.
- Варя, прекрати!
- Хорошо, зомби, я замолчу.
- Может быть, я хочу побыть зомби, ощутить – каково это…
- Это смысл твоей жизни? Покопаться в дерьме?
- Варя…
- А как же небо?
- А что с небом?
- С ним все в порядке, а у тебя диагноз – земляной червь. Вся пятая раса – червяки, а шестая – птицы.
- Мне уже страшно. У новых людей вырастут клювы? И они проглотят старых?
-  Новые люди познают вкус неба, вкус полета.
- Тогда я не против превращения. Готов стать новой летающей особью… Ты знаешь, как это сделать?
- Зомби жаждут указаний, без них они не сдвинутся с места…  Если хочешь ощутить полет, надо крылья растить, а не бросаться с башни вниз.
Иван вздрогнул, вспомнив вчерашнее видение разбитого тела.
-  Вареныш, если серьезно, то я не хочу ни летать, ни бросаться, - в ответ он постарался вложить как можно больше миролюбия.
- Ты хочешь жить в этом прекрасном доме?
- А ты бы на моем месте не хотела?
- Этот дом – фикция, как и все вокруг.
- Матрицы насмотрелась?
- Что-то вроде того. И могу тебе адресок нужный дать.
- Адресок?
- В нашем городе есть Пифия.
- Варя, ты серьезно?
- Более чем…Если захочешь проснуться…
- Уже просыпаюсь, ты и мертвого разбудишь… Прости, я не имел в виду твою бабушку.
- Меня трудно чем-то обидеть, еще труднее удивить, - ответила Варя без выражения.
Она подогрела молоко, достала из шкафа коробку шоколадных конфет.
Иван выпил чашку кофе с горячим молоком. Эффект от кофеина оказался обратным, Ивана снова неудержимо начало клонить в сон.
- Я пойду?
- Иди, зомби. Приятных тебе снов.

Мила спала в невинных пенках розовой пижамы. Солнечный свет был разлит по полу комнаты виртуальным медовым нектаром. Иван аккуратно снял рубашку, брюки, носки и лег рядом с Милой. Все вопросы перестали существовать, они растворились во сне.
Медовые лучи солнца, кремовый дождь, мармеладные грозы, шоколадные тучи – все это уютно упаковано в хрустящую обертку престижной башни в центре города. Это прекрасный плацдарм для разбега собственной жизни. Как же он раньше об этом не думал? Зачем напрягаться, пытаясь заработать на кусок хлеба, когда тебе изначально предлагают лакомый торт? Мила - симпатичная девушка, не болтливая, не требовательная, в меру умная. У нее есть деньги. У него есть свобода. А свобода без денег – сомнительное удовольствие. Деньги придают свободе вкус. Почему же он раньше не понимал этого? Ведь ненормально стремиться к аскетизму, когда пахучая, сдобная жизнь сама плывет тебе в руки. Глупо отказываться. Глупо, глупо…Иван засыпал.

Проснулся он ближе к обеду. Спальня была пуста, Мила валялась на диване в гостиной вместе с ноутбуком
- Ну, ты даешь, - сказала ему Мила. – Я уже позавтракала, со всеми переобщалась, а ты спишь. Кофе будешь?
- Буду.
- Может, что еще разогреть? Блинчики, бутеры?
- Блинчики. А Варя где?
- Она уже ушла. У нее сегодня похороны.
- Черт. Неприятно так про смерть вспоминать.
- Неприятно. Мир тупо устроен. Живешь себе, живешь, а потом начинаешь дряхлеть.
- Иногда, когда я смотрю на стариков, мне кажется, что мы и они – жители разных планет.
- Кажется, кажется. Все в этом мире нам только кажется, - Мила попробовала прервать мыслительные потуги Ивана.- Варька и тебя обработала?
- Ты о чем?
- Она мне пыталась доказать, что этого мира не существует.
- А…Это у нее бывает. Скучно девочке жить.
- А тебе не скучно?
- Бывает…
- И мне скучно…Бывает, - Мила бросила подозрительный взгляд на Ивана.

Блинчики вязли на зубах мучнистой резиной, кофе чернильно горчил. После завтрака Иван ощутил до тошноты неприятную тяжесть в желудке. И еще ему снова захотелось спать.
- Мила, мне кажется, я заболеваю. Наверное, сегодня никуда с тобой не смогу пойти. Мне бы отлежаться.
- Да, да…Иди домой, поспи там. Тем более, родители должны скоро приехать.
- А ты?
- А что я? С Варькой  погуляю, посидим где-нибудь в кафе. 
- Ты не обидишься?
- Странный вопрос. Я об этом не думала. На что мне обижаться?
- Действительно, не на что.

Иван вышел из дома Милы в гадком настроении. От слишком яркого солнечного света у него вдруг защипало в глазах. Непонятная слабость и апатия захватили его существо целиком. Он сел в маршрутку, стараясь не показать виду, как ему плохо. Слишком много света, запаха и шума, одуряющего, бессмысленного рокота, копошения, исходящего от людей. Слишком оглушительно вертятся у них в голове мысли, жужжат как моторы. Их много этих моторов вокруг, город как улей заполнен людьми. Рой…Рой, в котором каждая особь копирует другую…
Иван сжал виски руками, прикрыл глаза. Тошнотворно-вульгарный шумный мир, казалось, начал бешено и бессмысленно вращаться вокруг него. При этом невыносимо медленно тянулось время. Маршрутка зависала на светофорах, остановках и в пробках. А потом у нее и вовсе заглох мотор. Иван не мог стоять посреди роя и обреченно ждать следующей маршрутки. Он побежал домой, словно боясь, что его настигнет нечто чуждое, что оно просочится в его вены и артерии и сделает своим рабом навсегда. Ноги заплетались от слабости, как в дурном сне, но Иван бежал до спасительной двери, надеясь, что Нечто не проникнет сквозь нее.

К счастью дома никого не было. Иван бы не выдержал расспросов. Каждый звук начал причинять ему невероятную боль. Казалось, что звуковые волны воспринимаются не только ушами, но и всем телом, зло бьют по оголенным нервным окончаниям.
Комната в коммунальной квартире на первом этаже дала ему желанное ощущение сумрачной норы, в которую он забежал в поисках спасения. Торопливо задраив окно плотными пыльными занавесками, Иван упал на кровать, завернулся в одеяло с головой, сухими губами бормоча как заклинание:
- Надо заснуть, заснуть. И все пройдет.
Заклинание сработало после сто-дцатого повтора.

Он проснулся от звонка мобильного. Звонила Варя.
- Ну что, зомби, как самочувствие?
- Варя, тебе чего от меня надо?
- Я спрашиваю, ты живой или уже того?
- Живой.
- Включи телек, крен-тиви, если живой.
Иван нехотя поднялся с кровати, пощелкал пультом и снова нырнул под одеяло. Казалось, что все страшное позади. Осталась слабость, легкая, вяжущая, практически нереальная. Такая, как если бы его тело потеряло разом несколько килограммов веса.

Телевизор громко и надсадно заверещал рекламными призывами. Чудодейственные стельки для похудения, оглушительно хрустящие суперчипсы, пятизвездочные дышащие прокладки, новый фильм «Жираф-убийца» - кадры мелькали, кричали, шептали, убеждали:
- Каждая женщина мечтает об этом…
- У меня есть, а у тебя?...
- Он попробовал это...
- Для тех, кто обожает экстрим…
Реклама оборвалась как всегда резко, съев несколько первых слов телеведущего.
- …понимаю вас и ваше стремление. Но как вы можете это доказать?

Камера проехалась по студии. Телеведущий, загримированный под Гордона пытался изобразить деятельный интерес к беседе. Три его гостя  наслаждались пребыванием себя на экране. Они соблюли все правила негласного маскарада, по которому их социальный статус мог разгадать даже ребенок. Первый - дядя из церкви. Классический батюшка в рясе с кустисто острой бородой на круглом лице. Второй дядя – маг. Глаза блестят хищным превосходством, кровавая шелковая цыганская рубаха, перстень с крупным малахитовым камнем на указательном пальце. Третий дядя – ученый. Круглые очки, удавка галстука, сутулая спина.
Странное ощущение узнаваемости этих личностей было похоже на истекание неких потоков от этих людей. От батюшки шел поток пельменной сытости. Маг излучал некую злокачественность человеческого перерождения, ассоциирующуюся с темным болотом. От ученого веяло чем-то сухим и мертвым, как от пепла. Мясо, гниль и прах…Иван протер глаза, потоки исчезли. Люди на экране превратились в говорящих кукол.

- А мне ничего не надо доказывать, - ответил маг, - пусть ученые этим занимаются. А я вам могу только повторить, что во время сна в наши головы закачиваются определенные ограничительные программы, которые не дают нам видеть мир таким, какой он есть на самом деле.
- А какой он есть на самом деле? И что это за такое «самое дело»? Это некий абсолют? – продолжал вопросительными змеями извиваться ведущий.
- Да, своего рода абсолют.
- Но почему вы решили, что тот мир и есть абсолют? Может быть, он есть видение, а именно наш мир есть единственная устойчивая реальность? Наш мир и есть абсолют, - ведущий перешел от стадии извивов к затягиванию змеиной удавки на шее мага.
Маг ничуть не смутился:
-  Абсолют – это вечная, неизменная первооснова мира. В абсолюте не может быть  течения времени. Там нет смерти. Кстати, смерть может стать переходом в абсолют. Мы же живем в относительном мире времени, текущего в одном направлении. И вернее сказать, не время течет, а  мы выбираем в абсолютном пространстве из бесчисленного числа направлений одну ось времени, вдоль которой и движемся…Наш мозг выбирает горку, с которой скатывается. Сама горка никуда не движется. И именно сон не дает нашему сознанию сойти с этой горки, насильно оставляет нас на ней.
- А что скажет по поводу сна наука? – ведущий сделал пас в сторону ученого.
- Последние исследования американских ученых показало, что отсутствие сна отключает головной мозг, 
на несколько секунд, но зато очень часто, едва ли не каждые 5-10 минут. Это происходит без какого-либо осознанного участия человека, само по себе. Сон нужен не только для физического отдыха. Работы Ковальзона показывают, что только во сне нейроны мозга могут прийти в такое состояние, чтобы по пробуждении они смогли “записывать” новую информацию, что дает нам возможность чувствовать и думать.
- Спасибо за информацию, - с легким раздражением ответил ведущий.- Я так и не понял, сон - это благо или зло?
Камера, прокатившись по лицам гостей, остановилась на священнике.
- Все в этом мире должно истолковываться как благо. Если Бог использует сны,  то только в редких случаях, для предупреждении об опасности, например. Ни в одном  послании апостолов в Новом Завете мы не найдем ни одного намека на использование сновидений в качестве  духовного руководства и помощи. Сны и сновидения касаются судьбы только одного человека. Дух Божий  действует и говорит через Церковь, апостолов и учеников Христовых.
- А вы можете сказать что-то свое, а не зачитывать нам заветы? – вступил в разговор маг.
- Мое слово не может быть выше слова Божьего.
- Хорошо. Что-нибудь новенького кроме заветов вам Бог сообщил?
- Молитва есть разговор с Богом, предполагающий ответ, но услышать его дано только истинному христианину, который обрел духовную силу.
- Интересный вы народ! По-вашему, так Бога услышать может только христианин? По-вашему, законы мироздания должны по-разному применяться к людям, которые носят на груди крест, полумесяц или звезду Давида? – распалился маг.
- Церковь давно превратилась в социально-государственный институт, - неожиданно поддакнул магу ученый.
- Бесов раздражает мощь веры, - вальяжно парировал удар священник.
- Мы отходим от темы! – забеспокоился Псевдогордон. – Напоминаю, тема нашей передачи «заклятие сна». И я вынужден прервать ненадолго нашу беседу. Смотрим на экран!
На экране появилась картинка ночного неба, и убаюкивающий голос диктора начал потихоньку раскачивать звезды.
«Я - день, я - ночь,
Я - зной, я - белый иней,
Я - хаос, я - высокая мечта,
Я - остров, я - небесный полог синий,
Я - жизни дно, я - жизни высота.
Я - миг один, я - вечность без предела,
Во мне одном - цветение и тлен,
Я - дух бесплотный, страждущее тело,
Свобода я и самый страшный плен.
Я - два конца, а также - два начала,
Когда одно другому не судья,
Но если б одного из них не стало,
Не стал бы жить и я».
- Эти стихи написал человек, который вот уже много лет не спит. Может быть, вы слышали его имя? Яков Циперович после клинической смерти не только потерял сон, он потерял и ощущение времени. Он перестал стареть, его тело само по себе приобрело мощную атлетическую форму и отныне не  знает, что такое физическая усталость. При этом Яков  начал ощущать время как один большой день.
Звездная заставка сменилась картинкой большого города монументально погруженного в потоки спешащих людей. На фоне безликих домов появился портрет молодого черноволосого человека,
- Я ощутил полную подмену своих мыслей. Моя голова была наполнена знаниями, которым просто неоткуда было взяться. Это был настоящий водопад новых идей, облечённый в стихотворную форму, что тоже было для меня в диковинку. Многого я не понимал, лишь пассивно пропуская через своё сознание. Я увидел вокруг себя другой мир, всё стало восприниматься предельно чётко. Я стал видеть причины и следствия многих событий, понимал, кто есть кто, и это понимание было не плодом размышлений, а приходило откуда-то целиком и сразу. Я остро почувствовал, что я не тот, кем был раньше.
Картинка на экране отключилась.
- Между прочим, Яков Циперович перестал стареть. В свои неполные шестьдесят он выглядит на тридцать, - сказал Псевдогордон.
В эффектную паузу с налета не смог вклиниться никто. Ученый забубнил что-то невнятное. Маг застыл гипсовым изваянием, священник беззвучно жевал бороду. Маг очнулся первым:
- Расширение сознания подразумевает то, что человек начинает пользоваться не размышлением – собиранием целого из частиц, а видением всего этого целого. Все указывает на то, что Яков вошел в расширенное сознание, и оно теперь не ограничивается посредством сна.
- Так Яков видит абсолют? – спросил Псевдогордон.
- Пока нет. Он его ощущает. И он на пути к видению абсолюта.
- И как долго будет длиться этот путь?
- Вы решили использовать меня в качестве предсказателя?
- Но ведь вы – маг.
- Разрешите мне кое-что добавить, - ученый опять решил подыграть магу.- Мне кажется, есть физическое объяснение данного феномена. У Циперовича, наверняка, работают одновременно оба полушария. У обычных людей днем активно левое, отвечающее за логику, а ночью правое, отвечающее за воображение. А у него одновременно работают оба.
- Тогда он должен истощаться, - предположил неугомонный ведущий.
- Не совсем так. Нам еще надо учесть свойства времени. И здесь нам стоит опереться на труды академика Козырева. По его оригинальной гипотезе время – одна из основных форм энергии Космоса, организующая сила всех процессов во Вселенной, а звезды – кипящие котлы, из которых идет огромный выброс временной энергии. За счет расширения Вселенной плотность энергии в ней постоянно падает, и этот процесс мы воспринимаем как ход времени. Если же у человека процесс накопления энергии будет выше, чем потери, человек перестанет стареть. Время для него приобретет совсем другие качества. Левое полушарие тратит энергию, а правое – черпает ее из энергоинформационного поля. У обычных людей траты больше накопления. Но если правое начинает работать непрерывно, то получается некоторый избыток энергии. Так что непрерывная работа правого полушария как раз и дает необходимое накопление энергии. Именно оно отвечает за чувства и связано с так называемой духовной энергией.
- Ученые верят в духовную энергию? – мягко спросил Псевдогордон.
- Это вопрос терминов. Духовная энергия может быть представлена как переработанная организмом некоторая другая энергия поля.
- Так что же мы все-таки имеем в итоге? – забеспокоился ведущий.
Камера услужливо переехала на батюшку:
- Духовную энергию нельзя рассматривать как бы саму по себе, внеличностно, ибо она есть проявление духовных существ, и потому отражает их состояние – доброе или злое. Противоположными являются и источники духовной силы: у христиан это - Бог, дарующий благодать Духа Святого, у оккультистов это – невидимый мир Люцифера и демонические энергии. 
- А у Якова какая энергия, как по-вашему? – в разговор подключился маг. – Он добрый или злой?
- Человека можно узнать по деяниям. Божия благодать есть невидимая, освящающая сила Божия, действием которой преображается и просветляется душа человека. В приобщении благодати мы постигаем Самого Бога как животворящий источник вечной блаженной жизни.
- Тогда получается, что Яков постиг Бога в большей степени, чем, скажем, патриарх. Ведь Бог даровал ему источник вечной жизни, а патриарх, как мы видим, дряхлеет, а не молодеет.
- Это демонические энергии. Яков получил их без духовного усилия.
- Минуя ваши молитвы? Вам не нравится, что есть разные пути постижения Бога?
Батюшка не успел ответить. Внезапно экран затрещал, и картинка исчезла. Вместо нее осталась белая шипящая муть.

Иван пощелкал кнопками, но телевизор безмолвствовал. Комната озарилась на миг разрядом молнии, затем громыхнул гром, и с неба захлебывающимися потоками полилась вода.
- Так-то лучше, - подумал Иван. – Говорят, говорят… А толку? Никак не могут договориться до сути. Слова как шелуха семечек без ядер. Телевизор засоряет мозги всякой ерундой. И вообще человечество преуспело в поднятии мысленной мути по любому поводу. Слово-образ-чувство - этого триединства давно нет в языке. А ведь Слово-образ-чувство это как Мертвое-живое-вечное или как Камень-дерево-вода, как прошлое, настоящее, будущее – это три необходимых элемента, на основе которых можно построить космическую матрицу жизни. Но космическая матрица жизни людям стала не нужна. Они забыли про звезды. И язык современных людей ведет их к смерти. Люди произносят либо пустые мертвые слова, либо передают хаотичное нагромождение образов, либо излучают телесные «мясные» эмоции, которые заменили им чувства. Камни становятся прахом, вода болотом, а тело гниет, переваривает само себя своей пищеварительной кислотой.
Родив такое оригинальное рассуждение, Иван заметил, что мысли, пришедшие к нему слишком умны, чтобы он их мог придумать сам. Но они пришли вместе с потоками дождевой воды, отмывающими мир от серости.  Живой язык…Почему раньше Иван об этом не думал? Живой язык… В нем каждое слово несет четкую картинку и чувство, а значит, и обладает силой. Мила ходила к гадалке. Та создала образ с чувством и закрепила словами «теперь навсегда он будет твой». Интересно, какой образ она создала? Мила и Ваня в обнимку или Ваня на коленях перед Милой или в руке Милы поводок, за который она водит Ваню? Или то и другое и третье – своеобразный клип, который она послала в пространство как запрос на данный вариант будущего? А почему, собственно, он должен подчиняться чужому выбору? Ведь это не рубашку в магазине выбрать, речь идет о его судьбе!

Интенсивность воды, бьющейся в окна стала сходить на нет. Рассеянные капли еще стучались в жестяную плоскость подоконника, но основная сумрачная тяжесть неба была  излита, и новорожденный ветерок долгожданной прохлады ворвавшийся в приоткрытую Иваном створку окна, победно известил о благодати. 
После дождя Ивану полегчало. Он выпил две кружки крепкого листового индийского чая, полежал еще немного на кровати с продавленным матрацем и только потом набрал Варварин номер. Менуэт Моцарта, звучащий в мелодии ожидания сменился стандартным сообщением о том, что абонент не отвечает.
Иван ощутил тоскливую пустоту внутри себя, которая жадно запросила наполнения. Выбор возможностей был небольшой – посидеть дома в Интернете или пойти в парк. В любой другой день Иван выбрал бы первое, но сегодня ноги сами были готовы понести его в определенное место на сумрачной аллее. Из недр его памяти четко и услужливо выплыл образ  кафе с названием «Паутина». Именно туда. Там есть вай-фай, это точно. А, значит, можно совместить приятное с полезным. Все-таки, там обстановка оптимистичней, чем в этой комнате с замызганными углами и выцветшими цветочными обоями.

В Сети Иван хотел побродить по информационным сайтам и заодно скачать некоторые материалы по физике твердого тела. Ивану нравился процесс постижения знаний, накопленных человечеством в отличие от сверстников, которые жили так, что словно бы их завтра не будет.
Мир, погрязший в болоте финансовых кризисов с кредитными пузырями и гнилостным разложением душ, не сулил больших перспектив развития. Но то, что мир сошел с ума, вовсе не означало того, что  Иван тоже должен был вместе со всеми сходить с ума. Еда, шмотки, секс, деньги, острые ощущения – это все, ради чего он пришел в эту жизнь?
- Когда человечество залезло в кокон потребления реальности и забыло о космосе, оно подписало себе смертный приговор.
Эта мысль пришла отчетливым видением спертой копошащейся массы в выгребной яме где-то на глубинных задворках мира, исторгающего холод далеких звезд.
Сложив в сумку ноутбук, Иван вышел из дома. На улице потихоньку начинали сгущаться сумерки. Пахло свежестью - скошенной травой, следами озоновых разрядов, вымытой листвой. Мокрый асфальт приглушал резкие звуки, размягчал сухую жесткость шин. Гроза дала городу желанную перезагрузку.

 В кафе «Паутина» как ни странно царило многолюдье. Все столики были полностью заняты, кроме одного. За этим столиком сидела безрукая девушка. На ней вопреки негласным правилам для безруких была надета шелковая лимонная майка. Ее культя, лишенная всяких камуфляжных маскировок,  болталась вызывающе неровным плечевым обрубком. Изуродована была правая рука, а левой девушка довольно хорошо управлялась с ноутбуком.
- Привет! Присесть можно? – спросил Иван.
- Да, - отозвалась она, подняв на него темные миндалевидные глаза.
- Иван.
- Тина.
Она мягко улыбнулась, и ее пальцы снова забегали по клавишам. Тина в «Паутине» - странное сочетание. Мысли Ивана пытались выстроить логическую цепочку из внешних сигналов. Цепочка ускользала, превращаясь в беличий хвост, за который поймать зверька смысла было сложно.
Иван заказал себе кофе и шоколад для Тины.
- Спасибо, - ответила та одними губами, без взгляда.

Иван блуждал в Интернетных морях, а мысли его были об этой девушке. Несомненно,  в том, что он сидел с ней за одним столом  крылся какой-то знак, и оставалось поймать слово-образ-чувство и выйти, наконец, из того лабиринта, куда завела его Мила. Сейчас Иван отчетливо осознавал, что его сознание изменилось. Только вот когда? В тот момент, когда они зашли с Милой на мансарду или чуть раньше, когда они  заедали маету вечера шашлыками? Или все началось с того момента, как он услышал обрывок телефонного разговора? Во всяком случае, то, что он слышал разговор, вселяло в него надежду на выход из тупика. При этом злости на неведомую гадалку, а, тем более, на Милу он не испытывал, Иван понимал, что если он стал уязвимым для потусторонних сил, то, значит, в том его вина. Во всяком случае, он постарается разгадать эту головоломку.
- Итак, что мы имеем…Картинка…Девушка без руки…Чувство? Она вызывает жалость, страх…Нет. Не то. Вернее, это, но есть еще что-то более важное… Основное… Бессилие…Неприятно то, что у нее нет руки, и никогда не будет. У человека могут срастись кости, вырастают волосы, но не руки, не ноги, не зубы…Это более чем странно. Потому что получается так, что человек задуман как одноразовый экземпляр. Он восстанавливаем только лишь частично. Одноразовость жизни, вот что самое противное в этой ситуации. Кто-то сделал нас одноразовыми, да еще и ограничил при этом время жизни и сознание. Одноразовому человеку дают определенный срок жизни, а потом его тело выбрасывают на свалку. Абсурд.
Найденное слово «одноразовость» попало в точку, оно начало вскрывать пространство. Иван ощутил вскрытие, как изменение фона. Такие ощущения приносит сквозняк, когда открываются окна и двери…Новый канал в новую реальность… 
Интересно, есть ли у этой девушки любовь или она одинока? Словно бы в ответ на его вопрос зазвонил ее мобильный. Она приложила трубку к уху, зажала плечом, а ее пальцы при этом продолжали игру на клавиатуре. Казалось, что она ничуть не страдает от отсутствия руки. Заметив пристальный взгляд Ивана, она улыбнулась так, как взрослая женщина может улыбаться ребенку.
- Ты думаешь об этом? – она скосила взгляд на свой обрубок. – Мелочи жизни. Хотя, есть определенные неудобства. Но зато теперь я могу сконцентрироваться на исполнении своей жизни.
- Это как? – глупо спросил Иван.
- Днем нет соблазнов. Вот разве что ночью…
- А что ночью?
- Ночью начинается самое интересное. Но ты уверен, что тебе не станет плохо от моих откровений?

- Нет, - сказал Иван. – Вернее, я уверен. Мне не станет плохо. Мне будет плохо, если ты мне ничего не расскажешь.
Девушка по имени Тина, чуть более внимательно посмотрела на Ивана. Наверное, она была старше его года на четыре. Правда, Иван не особо разбирался в соответствии внешнего вида и возраста у женского пола. Но от Тины он явственно ощутил поток некоторой опытности и силы, того, чего не было в Миле. 
Иван понимал, что слово «одноразовый» сыграло роль своеобразного ключа, который откроет ему новый пласт информации.  Это слово пришло чувственной опустошительной досадной картинкой…Одноразовый картонный клоун с акварельно-рыжей шевелюрой, у которого по очереди отрывают руки, ноги, а потом и вовсе выбрасывают в помойное ведро. Вот у Тины нет руки…
- Для меня это важно, -  напрягся Иван.
- Тогда мы с тобой должны уйти отсюда, - сказала Тина
- Куда?
- В более тихое место, здесь недалеко, на боковой аллее, - в голосе Тины появились гипнотические нотки. – Не бойся. Там тоже ходят люди.
- А мне есть чего бояться?
- Есть. Смешной. Ты у меня не первый.
- Это в каком смысле?
Неожиданно Тина расхохоталась:
- Гадалка… Старая перечница…Рисует женщину – ручки, ножки, огуречик. И потом посылает этот рисунок на запрет. А я без ручки, и в этот запрет не попадаю. Понимаешь?
- Понимаю, - неуверенно сказал Иван.
- Тебе запрещено смотреть на всех полноценных женщин. А на меня – нет! Я же без руки и потому не вхожу в запрет.
- А с чего ты взяла, что мне запрещено. У меня на лбу что-ли написано?
- Да. Фактически на лбу. Надпись такая короткая «зомби».
- И кто мне запретил? Кто запрещает то?
- Кто-кто? Поле наше общее запрещает.
- Наше общее поле?
- Поле всех людей. Энергоинформационное поле.
- А ты откуда знаешь про поле?
- Не из книжек. Я просто это знаю, Иван.
Тина щелкнула крышкой компьютера, достала откуда-то из под стола изящный серебристый кейс, который вобрал в себя ноутбук и парочку аксессуаров к нему.
- В этом городе определенно все сумасшедшие, - подумал Иван, - и, наверное, всеобщая психическая зараза прицепилась ко мне.
- Ты сказала, что я не первый…
- Да. Много тут таких заговоренных ходят. А увидят меня, так сразу просыпаются. И я сижу здесь, в Паутине как приманка для них. Только вот кушать себя я им не даю…Итак, уже рука откушена.
- Травма?
- Старая история. Обморожение. Не здесь. На севере. На самом далеком севере. Сказка про Герду немного не получилась…Так ты идешь?
- Иду.
- Завтра это кафе сгорит, - сказала Тина.
- С чего ты взяла?
- Могу читать книгу жизни на один день вперед.
- Шутишь…
- Шучу…Но оно все равно сгорит. Оно уже пахнет дымом. И…у этого кафе плохое название.

От центральной аллеи Тина вывела Ивана на боковую, туда, где качались редкие фонари, проскальзывали тени кошек и густые кроны фантасмагорических вязов пережевывали все звуки музыки до состояния  потусторонних желудочных содроганий глухих ударных басов.
- А ты знаешь эту гадалку? – спросил Иван.
- Нет. Не знаю. Их слишком много, чтобы я их всех знала, но они здорово мутят пространство. По недоумию совершают преступление против свободы личности… А, впрочем, какая из тебя личность? Истинная личность для них недоступна, - Тина усмехнулась. – Она, вообще, ни для кого недоступна.
- Я тебе не нравлюсь? – осторожно спросил Иван.
- Много тела, немного мозгов. Все парни – это мальчики. С виду взрослые, а внутри дети.
- А ты сама взрослая?
- Нет. Я тоже ребенок. Развлекаюсь по ночам. И ничего с этим не могу поделать…Я не кажусь тебе сумасшедшей?
- Нет. Все в порядке.
- Давай, посидим тут на лавочке.
Они присели на скамью. Сумки с ноутбуками Иван положил рядом. Иван сидел со стороны Тининой здоровой руки. И в таком ракурсе восприятия Тина выглядела обычной девушкой. Темные волосы до плеч, яркие губы, белая юбка, едва
прикрывающая колени – парковая темнота превращала Тину в голливудскую красотку. И она прекрасно понимала, какое впечатление производит, но делала вид, что не понимает. От такого типа девушек Иван всегда старался держаться подальше. Они напоминали ему хищниц, которые спрятали когти. Но отсутствие руки у Тины, словно бы ополовинивало ее хищническую силу и даже наоборот, рождало стремление защитить ее.
- Иван, вот мы познакомились друг с другом, назвали свои имена, но этого мало…Я хочу знать, кто ты и куда ты идешь? - спросила Тина, разглядывая невидимую пылинку на своей белой юбке.
- Я- студент и иду…А куда ты хочешь, чтобы я пошел?
- К своей силе.
- Хорошо. Только знать бы, где она.
- Она всюду…- Тина усмехнулась, - мы просто не умеем ее извлекать.
- Почему? У меня когда-то получалось брать силу у леса.
- Правда? – глаза Тины вспыхнули кошачьим огнем.
- В детстве я слышал лес, я знал, о чем думают деревья. А потом это все куда-то ушло. Мои родители долгое время жили в Сибири. Отец брал меня с собой в походы по тайге. Там я и научился слышать деревья. Было такое странное ощущение, что каждое дерево настроено на определенную звезду, и если ночью прислониться и слиться с ним, то можно увидеть мир этой звезды, ее планеты.
- Слиться, значит, раствориться…Получается, что ты умел общаться с полем…А потом?
- А потом детские сказки закончились. Я решил изучить устройство этого мира, физические законы, теоретическую механику и математику.
- Ты – ископаемый. Сейчас все идут в юристы, экономисты, артисты. 
- Артисты – самовлюбленные обезьяны, экономисты – ученые обезьяны, юристы – хитрые обезьяны. Я хочу быть человеком.
- А политики?
- Они – обезьяньи короли.
- Странно. Вчера ты так не думал…
- Откуда ты знаешь, как я думал?
Тина ничего на это не ответила, она слегка отстранилась от Ивана, словно боясь пораниться от резкости его слов. Иван прислушивался к своим обострившимся ощущениям. От парковой аллеи шел ощутимый запах тлена листьев. Они устилали землю серо-бурым плешивым покровом и даже свежая листва на ветках пахла страхом будущего тления.

- Знаешь, Иван, я передумала рассказывать тебе про себя. Ты все равно не поверишь. Да и знать это тебе незачем.
- Наверное, пока незачем, - напрягся Иван, заметив невнятные силуэты трех парней, приближающихся к ним.
Один и два – еще не кучка, а вот три…Мини банда. Две сумки с ноутбуками для них неплохая добыча. Стервятников Иван научился чуять, еще живя в деревне. Эти двигались как звери, можно было не сомневаться в том, не пройдут мимо сладкой парочки на скамейке. Иван прикидывал, в какую стойку встать…Главное, чтобы у них не было с  собой травматики.
- Не торопись, - выдохнула Тина. – Не создавай возмущение. Они чуют твой страх.
- У меня не страх, а ярость.
- Ярость – это вершина страха. Оставь их мне.
Темные силуэты приближались, коверкая ночной покой пространства. Мышцы Ивана напряглись, подготавливая тело к схватке. Но тут случилось непредвиденное.
Тина левой рукой вдруг обняла Ивана и нежно поцеловала в шею. Эффект неожиданности сработал. Иван повернулся к девушке. В ответ она легким касанием поцеловала его прямо в губы. И она улыбнулась ему так, как будто бы сейчас они были где-то далеко, в другом измерении невыразимо прекрасной вечности.
- Жизнь - это американские горки, - шепнула Тина. – На них надо кататься, а не разбиваться. Держись за меня крепче. У тебя получится.
Иван не понял сразу - закружилась  ли у него голова или потемнело в глазах. Обморок пришел только на миг, потом вдруг мир обрел удивительную четкость и ясность. Парковые деревья расступились, обнажая небо, вспыхнувшее сияющими штрихами.
- Звездный дождь. Потоки персеид, - сказала Тина. – Нам повезло увидеть самый пик. Разомкнутый мир. Он пахнет совсем по-другому, он пахнет бесконечностью.
Иван ничего не смог ей ответить. Он видел деревья и впереди и сбоку и сзади себя одновременно, словно бы кто-то снял с него ограничитель, и Ивану во всей красе предстало удивительная  панорамная картинка, выплеснувшаяся за фокусные пределы зрачка. Изумрудно сочные, влажные исполинские деревья, каждый лист которых излучал некое приглушенное свечение…Каждый лист как отдельный мир…Соцветия миров жизни, несущих информацию, поющих, переговаривающихся беззвучной тишиной непроявленного…
Иван вздрогнул. Панорамное зрение ушло, мир свернулся в тусклость серого, колючего парка. Иван снова сидел с Тиной на скамейке, пахнущей сыростью тления. Звериные силуэты исчезли за полем зрения фонаря, напоследок качнулись их тени.
- Что это было?
- Ты заглянул за иллюзию мозга. Ты чуть-чуть вдохнул абсолюта.
- Тина!
-Твой мозг ждет объяснений? Хорошо. Я объясню. Есть такой новый наркотик суперджин… Во время поцелуя я тебе передала на губах несколько крупинок порошка. И ты поплыл. Устроит тебя такое объяснение?
- Что-то я не слышал о таком наркотике…
- Эксклюзив. Теперь услышал. И не только услышал, но и попробовал.
- Так ты, наркоманка. И потому твоя рука…
- У меня нет правой руки, а ведь удобней колоть в левую, не так ли?
- А может, ты левша?
Тина расхохоталась:
- Сдаюсь. Наркотика не было. И мне придется тебе кое-что рассказать.

Тина родилась на севере. Ее отец был ученым. По заданию правительства, подписав секретные бумаги, он принимал участие в сооружении системы вогнутых зеркал под землей. Свойства вогнутых зеркал были до конца не изучены. Люди, помещенные в фокус этих зеркал, приобретали видение энергоинформационного поля, возможность контакта с ним и передачи мыслей от человека человеку на расстояние. Правительство было особенно заинтересовано именно в передающих свойствах зеркал. По проекту предполагалось построить подземный город в одной из арктических  пустынь Таймыра с персоналом, обслуживающим систему зеркал, которая по размерам должна была быть около пятидесяти квадратных километров. Предназначение системы состояло в том, чтобы использовать ее как психотронное оружие в военное время, а в мирное как передатчик «излучения» соответствующих созидательных настроений простого народа.
Ученые работали в прессинге тотальной слежки и не могли даже между собой общаться неформально. Но Тина запомнила однажды подслушанный разговор отца с одним своим другом и коллегой, которому он видимо доверял. Речь шла о кастрации общества, о бомбе замедленного действия, об угрозе, нависшей над человечеством. Тина тогда мало что поняла из разговора, но тревогу и отчаяние отца уловила четко.
Тина была обычной девочкой и как ее сверстники и сверстницы ходила в местную школу, гуляла в зимнем саду под искусственным освещением. В летние каникулы детям позволялось выходить на поверхность, чтобы получить порцию солнечных лучей. Тина запомнила эти выходы смутно. Арктическое лето крайне сурово. Температура воздуха не поднимается выше пяти градусов по Цельсию, да к тому же еще с неба постоянно падает мокрый снег. Холодный влажный туман нравился Тине куда меньше, чем теплый сухой воздух подземного рукотворного сада.
Тина не понимала, почему мать часто плачет по ночам, а отец постоянно хмурится. Мать говорила о том, что они добровольно согласились на пожизненное существование в клетке, и теперь их вряд ли кто выпустит. А если и выпустят, то устранят, потому что тайна города зеркал не должна просочиться наружу. Еще Тина запомнила, что мама плакала и говорила о том, что она стремительно превращается в старуху рядом с этими зеркалами. Правда, иногда мама громко смеялась и говорила отцу о том, что молодость снова вернулась к ней. Отец называл ее в такие минуты «моя зеленоглазая колдунья».
Тина хорошо училась. У нее было отлично по языку, математике и естественным наукам. Историю, географию и астрономию им не преподавали. Отец и мать в ответ на ее расспросы о мире, отмалчивались или повторяли заученные слова о том, что весь мир представляет собой сильно загрязненное и опасное для проживания пространство.
А потом мама умерла, и Тина осталась жить с отцом. Иногда в их квартире появлялась женщина, которая управлялась по хозяйству и горестно вздыхала в ответ на любые Тинины вопросы.
Тина не знала, когда отец задумал побег до смерти матери или после. Ее никто не посвящал в курс дела. Просто однажды отец велел ей потеплее одеться и взять с собой пакет с шерстяным одеялом и свертком, в котором были припасены кусок сала, сахар и сухари.
Город жил практически автономно, лишь в западной части  были созданы входы для принятия строительных материалов, которые доставлялись по морю. Туда вела хорошо освещенная широкая  дорога. Тина радовалась предстоящему походу, но отец  взял курс на противоположную восточную часть города.
Дальнейшее Тина почти не помнила.  Действие зеркал изменило сознание, заштопало пережитый стресс. Вроде бы они пробирались с отцом куда-то, долго шли сначала в темноте, а потом поднимались по аварийным лестницам через завалы в заброшенной шахте с островка на островок, пока не выбрались к обжигающе черному холодному небу. Потом отец нес ее на руках, закрыв ее лицо одеялом, и дыхание замерзало на лету, покрывая щель в одеяле мохнатым инеем. Потом Тина услышала скрип саней и незнакомый язык. А потом все закружилось, завертелось. Мир перевернулся от грохочущей вспышки, и Тина потеряла сознание.
Она очнулась под боком у оглушенного оленя, который пытался подняться на ноги. Когда ему это удалось, Тина встала вместе с ним и пошла вперед, не понимая, куда идет. Она шла за уцелевшим оленем, намотав кожаную лямку упряжи  на многострадальную правую руку. Она шла, боясь оглянуться назад, туда, где осталась черная воронка от взрыва, как открытый зев смерти. Она шла до тех пор, пока вечный ход в пространстве полярной ночи не был перебит треснувшим безмолвием. Лай собак, гортанные крики, пляшущие тени, смрад юрты, узкоглазые лица долган, жар, бред, боль – все это увлекло ее за собой вновь в гигантский круговорот жизни.
Тина прожила с долганами до шестнадцатилетия.  Она закончила местную школу, получила аттестат и паспорт. И все это время держала язык за зубами, потому что после пережитого стресса приобрела возможность взаимодействовать с полем, слышать и чувствовать его. Из поля ей пришла информация о побеге. Она узнала, что отец также через поле смог договориться с оленеводом, который помог ему бежать. Они оба погибли от разрыва самонаводящегося снаряда. Тину же спасло некое чудо, о природе которого поле хранило молчание.
Кроме способности чувствовать поле, Тина приобрела еще одно необычное свойство – она научилась во время собственного сна заходить в чужое сознание. Настраиваясь на определенные вибрации пространства, Тина входила в сознание некоторых бодрствующих девушек. Это помогло ей пережить потерю руки и  ощутить себя хоть на время здоровой и полноценной. Вот и все, собственно, что она хотела рассказать.

- Так ты живешь без родителей? – нахмурился Иван.
- Да. И у меня национальность долганка. Мое имя было Кристина, оставили Тина. Те люди из города пробовали меня искать, но я послала в поле мысль о том, что меня нет в живых. А сюда я приехала учиться и снимаю комнату в частном секторе у одной женщины. У нее умерла дочь, и она мечтала о такой девушке как я. С полем все просто решается. Как в Интернете. На запрос есть ответ. Все люди связаны в единую сеть, матрицу, - выпалила Тина заученную как урок информацию.
- Ты тоже про матрицу…
- Матрица – это ячеистая структура. Каждый человек – это система ячеек, и все люди входят в еще более объемную систему ячеек энергоинформационного поля.
- А ты во всех людей можешь заходить?
- Не бойся. В тебя не зайду. Я захожу только в ровесниц, с которыми ощущаю эмоциональный резонанс. Мне нравится одна девушка, и я часто бываю в ней… Ты не догадываешься о ком я?
Иван густо покраснел, и хорошо, что вокруг была темнота.
- Не бойся. Это не Мила…Я захожу в Варю.
- Варька?
- О! Она любит гонять на велосипеде. А я с одной рукой, куда уж мне… Я обожаю велосипед в Варькином исполнении. И еще… Ты мне нравишься, и потому я никогда не зашла бы в Милу.
- Тина, ты несешь бред. Вы сговорились свести меня с ума.
- Мы не сговаривались. А с ума тебе лучше сойти. Только так можно ощутить поле.

Наступила пауза, в которую безмолвно вклинилась луна лучом мертвенного света, вылезшего из лохмотьев дряхлых туч.
- Не веришь? – спросила Тина, не глядя в глаза Ивана, - Я Варвара и потому я варю кофе.
Новая пауза оказалась короче, Иван вспыхнул эмоциями:
- Вы с Варей решили меня добить! Тоже мне, придумали пароль!
- Она не знает меня, Иван. Реально мы с ней не знакомы.
- Чем докажешь?
- Ничем. И не собираюсь ничего доказывать.
- То, что ты рассказываешь, плавит мне мозги. Просто полный перебор. Город, поле…Может быть, все это порождение твоей фантазии?
- В каком-то смысле да. Весь этот мир – порождение и твоей и моей фантазии.
- Это ты загнула.
- Реальна душа, а тело – одноразовый пакет для нее.
- Проповедуешь буддизм?
- Нет, Иван…Я чувствую поле. Если не веришь, я попробую зайти в Милу.
- И что, Мила превратится в зомби?
- Не совсем. Я девушек не тяну за язык, что они хотят, то и говорят, что хотят, то и делают. 
- Так ты и спишь в чужих кроватях?
- Не сплю. Как только они засыпают, я возвращаюсь к себе. А если ты насчет секса, то…Один раз попробовала в чужом теле - не понравилось, - в голосе Тины он услышал оправдательные нотки нашкодившей школьницы..
Было ощущение, что Тина сболтнула чего-то лишнего и теперь жалеет об этом.

Иван по-прежнему сидел с Тиной на скамейке, но что-то вокруг неуловимо изменилось, как будто пришло легким выдохом дуновение потустороннего. Дежавю – так уже было. Может быть, он здесь сидел не с Тиной, а с той, что похожа на нее?  Кто она?

- Ты хотел узнать, чем я занимаюсь по ночам, сказал, что для тебя это важно. А сам разочарован.
- Важно, - упрямо отозвался Иван.- Очень важно. Только то, что ты сказала, требует проверки.
- Все. Мне это надоело. Пока. – Тина резко встала, схватила свою сумку с ноутбуком, снова превращаясь во взрослую недоступную девушку.
- Я провожу тебя.
- Ты? Не стоит. Там у входа пасутся таксисты. И…Я ошиблась в тебе.
В ее голосе не было надрыва, лишь отстраненное снисхождение взрослого по отношению к ребенку.
Иван попробовал символически удержать ее за руку, но Тина с силой отдернула ее и быстрым шагом направилась к выходу из темной аллеи. Иван хотел догнать ее, но внезапная обморочная слабость усадила его снова на скамейку.

Он просидел на скамейке где-то с полчаса. Потом встал и тоже пошел по направлению к выходу.
Желтыми шмелями по ночным улицам летали маршрутки. Звуки работающих моторов, словно ключи, начинали открывать двери в скрытое многоголосье города, копошащегося и зудящего как один большой рой. В голове  у Ивана болезненно затрепыхались взволнованные мысли о том, что дневной приступ беспомощности с ним может повториться.
Но вроде бы все обошлось. Внутри маршрутки город заглох. В открытые окна  врывался сквозняк, пассажиров было немного. Они сидели тихо, за них говорило радио.
- В последнее время участились летальные случаи после заражения людей амебами Naegleria fowleri. Напоминаем, что амеба обитает в пресных водоемах с прогретой водой. Амеба попадает внутрь организма через нос и, стремительно размножаясь, пожирает мозг.
Иван вспомнил свое недавнее купание в озере, но постарался отогнать тревогу.
- Королева и Тарзан сняли интимный эротический клип, в котором они продемонстрируют искусство любви. (Иван услышал как «скунство любви»)
- Уникальная методика похудения. Ешь килограммами и худеешь килограммами. Звоните прямо сейчас телефон 133-122 - 111
- Немецкие социологи установили, что самыми несчастными жителями Европы являются россияне. Причина, по которой они ощущают себя несчастными – это низкие доходы. Люди, чей ежемесячный доход составляет 3000 евро, предсказуемо чувствуют себя счастливее тех, кто зарабатывает в месяц 900 евро и меньше.
- Джип руководителя аппарата Госдумы Алексея Сироткина попал в ДТП. Есть пострадавшие. Депутат отделался легким испугом. (Иван услышал как «обделался легким испугом»).
- Светская львица Ксения Собчак вышла в свет после пластической операции по уменьшению подбородка. Львица заявила о том, что в этом году она заработала 2,5 миллиона долларов, купила таунхаус, где делает гардеробную в 80 метров, и предложила всем россиянам позавидовать ей.
Иван сморщился как от зубной боли. Картинка разлагающегося амебного человечества, пожирающего мозг земли, была настолько яркой и убийственной, что он даже закрыл глаза, чтобы не ослепнуть. Но картинка как амеба упрямо продолжала лезть через уши и нос прямо в мозг.
Тем временем короткие новости сменились неестественно бодрыми голосами радиоведущих, вещающих что-то о в вечном отдыхе, на смену им пришла заунывная песня про несчастную любовь, исполняемая сиплым женским голосом. К счастью, Ивану уже было пора выходить.
- Спать, спать, спать, - тихим зуммером загудел внутренний голос.

Дома Иван рухнул на кровать, моля Вселенную о том, чтобы она почистила ему мозги и вернула обратно в голову понятный и ясный мир. В комнате не было видно следов присутствия ребят, и в темных коридорах сна он остался один. Сны закружили его измученное сознание  бессмысленными событийными отрывками, уводящими в хлам эмоций и в логическую неразбериху.
Он проснулся посреди ночи. По-прежнему один. Набрал номера ребят. Их телефоны были вне зоны доступа. Иван прошел на кухню, чтобы выпить воды и там, в ответ на свой безмолвный вопрос, нашел записку, лежащую на столе под хлебницей.
- Мы будем завтра. Нас не ищи.
Записка вроде бы все объясняла, и в то же время напускала еще больше тумана. Зачем они оставили ее на общей кухне, куда они уехали или ушли, и почему не позвонили?
Возвращаться обратно в комнату, напоминающую темную нору, ему не хотелось. До рассвета оставался час с небольшим. Неприятное ощущение того, что кто-то покопался в его голове, не проходило. Почему-то мелькнули мысли о том, что именно на молодых людей оказывается некоторое воздействие, может быть, даже через излучение какими-нибудь подземными зеркальными городами. И, может быть, он жил раньше и ничего этого не замечал, а сейчас у него обострились чувства? А, может быть, это все следствия работы гадалки, которая неумелым тыком включила колесо встреч и новых пересечений судьбы и вместе с тем как-то умудрилась проткнуть голову Ивану?
- Наверное, так начинается шизофрения, - подумал Иван, а его взгляд, между, тем болезненно вытаскивал на суд сознания странные детали.
Ртутная поверхность круглого зеркала на подставке зачем-то поставленного на крышку холодильника, край занавески, изрезанный ножницами, выключенная люминесцентная лампа, слабо помаргивающая остатками света. Этот моргающий свет был особенно нестерпимым. Что-то там электрики напутали в проводке и остаточные токи не исчезали в лампе после выключения. В слабых всполохах голубого света  незыблемая твердость стен исчезала, превращаясь в рыхлую массу пульсирующих частиц. Иван вернулся в мрачную комнату, включил ноутбук и погрузился в живительные недра Интернета. С первыми лучами рассвета он лег на кровать и крепко без сновидений заснул.

Проснулся Иван уже ближе к обеду. Умылся холодной водой, выпил чашку крепкого кофе с бутербродом, составленным из докторской колбасы и черного хлеба. В летние каникулы Иван не сидел без дела - он подрабатывал на ремонте квартир вместе с ребятами. Почему-то их телефоны были по-прежнему вне зоны доступа. Тогда Иван набрал номер Вари. Она подняла трубку с первой ноты.
- Варь, привет, - осторожно сказал Иван.
- Привет. Ты как?
- А как я должен быть?
- Не созрел еще?
- До чего?
- До Пифии. Она тебя ждет.
- Варя, прекрати молоть чушь. Еще скажи мне, что я избранный.
- Не скажу.
- Тогда зачем мне идти к твоей Пифии?
- Хорошо. Зрей.
- Варя, постой. Мне надо с тобой поговорить.
- Говори.
- Мне не по телефону.
- Ты назначаешь мне свидание?
- Варя, у меня проблемы.
- Хорошо. Встретимся…- она назвала ему адрес практически на краю города.

Квартал панельных десятиэтажек явил Ивану обветренное пространство с разбитым дворовым асфальтом. Нестерпимо яркие лучи солнца прожигали тонкую зелень редких деревьев. Варя ждала его, сидя на краю детской песочницы, рядом с ней на приколе стоял спортивный велосипед.
- О чем ты хочешь со мной поговорить? – улыбнулась она.
- Ты здесь живешь? – спросил Иван, уклончиво.
Варины глаза были чисты и безмятежны как васильки после дождя.
- Да, а что?
- Варя, ты не ощущала когда-нибудь, что в тебе кроме тебя есть кто-то еще?
- Так я тебе и ответила! Это мои личные секреты.
- Так все-таки ощущала?
- Ты сказал, что проблемы у тебя, а не у меня.
- Да. Я вчера встретил одну девушку, которая утверждает, что время от времени пользуется твоим телом.
- В смысле она сказала, что у нас с ней отношения? – Варины глаза расширились в неподдельном удивлении.
- Нет. Не отношения. Она сказала, что ее душа заходит в твое тело.
- Иван, ты в своем уме? И что за девушка?
- Без руки. Я вчера ее в «Паутине» встретил.
- И что ты там делал в «Паутине» без Милы?
- Варя, я все знаю насчет приворота, можешь Милу не прикрывать.
Варины щеки густо покраснели:
- Ты знаешь? Откуда?
- Услышал ваш телефонный разговор.
- Ну и дела.
- Дела как делались, так и делаются, а вот с головой у меня что-то не то.
- Ты на Милу не обижайся, она не со зла. Она тебя любит.
- Или губит? О чем вы с ней сговорились?
- Ни о чем, - слишком быстро ответила Варвара.
- Вы посылаете ко мне безрукую девушку как наживку. Это что – проверка силы заклинания?
- Мы никого к тебе не подсылали. Клянусь! Иван, ты что-то не так понял.
- Да я, вообще, ничего не понимаю. Или что-то ваша гадалка перемудрила, или…Что-то происходит со всеми нами не то.
- Я боялась, что ты можешь поплыть. И она мне об этом говорила, она тебя ждет.
- Кто?
- Пифия.
- Это так теперь гадалки называются?
- Она не гадалка.
- И к привороту не имеет никакого отношения?
- Нет. Иван. Время пришло.
- Какое время? Варя, ну-ка постой. Это ты сейчас говоришь?
- Я.
- А может не ты?
- Я или не я. Какая разница. Она тебя ждет.
- Где?
- Вон в том доме, квартира сорок восемь.
- Ставлю условие. Пойдем туда вместе.
- А велик куда?
- С собой.
- Неудобно.
- Неудобно спать на потолке.
Иван подхватил велосипед и направился ко второму подъезду. Варвара покорно пошла за ним.

Дверь сорок восьмой квартиры открыла женщина в цветастом халатике с конским хвостиком на голове. Ничего общего с экранной матричной Пифией кроме пухлых негритянских губ у нее не было. Не бросив на Ивана даже толики взгляда, она сказала: «Проходите» и исчезла в недрах квартиры.
Взору Ивана предстала обычная трешка с еще более обычным ремонтом. Иван осторожно внес велосипед в коридор. Варя сняла сандалии, он тоже разулся.
- Проходите на кухню. Я поставила чай, - крикнула Пифия откуда- то издалека.
- Пойдем, избранный, - сказала Варвара.
На солнечно-оранжевой кухне с кокетливыми занавесками, собранными в крупную оборку, жизнеутверждающе шумел чайник. Пахло свежей сладкой сдобой.
Пифия вернулась в кухню без хвостика. Ее волосы легли русыми волнами на плечи,  глаза собрались в легкие морщинки улыбки.
- С чем пожаловали? – спросила она.
- Он запутался. Ему надо света, - сказала Варя.

- «Я – дерево и я умираю», - думал желтый лист, падая с дерева, - произнесла  Пифия  бесцветно и без выражения, разливая чай в белые фарфоровые чашки.
- Я не понимаю, - отчетливо и громко произнес Иван, - я не понимаю! Нельзя ли говорить простыми и понятными словами? Я не герой фильма «Матрица» и я не избранный!
- Ты – избранный, - сказала Пифия, не меняя интонации.
- С чего вы решили? - Иван занял наступательную позицию.
- Я не решаю, я знаю.
- А я вот тоже знаю, что я обычный. И чем ваше знание лучше моего?
- Источником… Вода в колодце лучше, чем в общественном водопроводе.
- Допустим. Но если ваше знание такое чистое и ясное, то почему вы не говорите чистыми и понятными словами?
- Хорошо, – согласилась Пифия. – Итак, прольем немного света на запудренные мозги Ивана.
Расскажу несколько сказок, выбирай ту, которая тебе будет больше по вкусу.
- Жил был мальчик по имени Нео, и была у этого мальчика удавка на шее, только он ее не замечал. И еще у него была в подружках маленькая девочка  которая решила сделать так, чтобы мальчик Нео смотрел только на нее, то есть она захотела взять концы удавки в свои руки. Маленькая девочка  нашла колдунью, которая привязала маленькую девочку к мальчику Нео. А когда мальчик Нео почуял жесткость петли на шее и захотел свободы, то появилась новая большая девочка Тринити, которая сняла заклятие с Нео. Но когда Тринити сняла удавку с Нео, то Нео стад сходить с ума от свободы, потому что он привык жизнь с поводком на шее. Тогда мальчик Нео пришел к Пифии. Пифия сказала ему, что он избран, и его свобода означает большую энергию переделки мира. Но Нео разозлился на Пифию и попросил у нее вернуть привычный ободок на шею.
Пифия выжидательно посмотрела на Ивана и продолжила:
- Еще одна история. В некотором государстве правительство решило построить подземный город, чтобы использовать его как психотронное оружие против людей. Ночью, когда люди спали, в их головы начали закачиваться определенные программы страха и ограничения. У людей стали воровать время жизни. Мозг людей резко замедлил свою работу, но люди этого не замечали. А те, кто входил в правящую верхушку, были защищены от действия трансляторов. И потому они стали обладать более высоким потенциалом мышления и остальных людей низвели до положения безмозглых овец. Однажды мальчик Нео смог настроиться на информацию с поля, а не с трансляторов. У него появилась возможность изменить ситуацию, но он решил, что лучше жить в старых энергиях, где все просто и понятно…
Еще одна история…
Иван перебил ее:
- Я не уверен, что судьба мира может быть в руках одного человека. Даже если все так, как вы говорите. От одного меня мало что зависит.
- От одной мысли иногда зависит целая жизнь.
- Все. Хватит! У меня сносит крышу. Мне надо на воздух, - Иван кинул умоляющий взгляд на Варю.
- Иди, избранный.
- Я не избранный! Этого не может быть, потому что не может быть никогда!
Иван выскочил из квартира Пифии в лихорадочном нервном возбуждении с одной единственной мыслью - бежать. Бежать отсюда как можно дальше. Время вокруг Ивана завертелось с немыслимой скоростью, словно затягивая его в свою воронку. Окружающая реальность рассыпалась и снова собиралась в разваливающиеся формы как в калейдоскопе. Когда привычные настройки биокомпьютера сбиты, трудно восстановить новые.

Иван бежал, а потом шел по незнакомым улицам города, сам не зная куда. Кто мог за ним гнаться? Варя на велосипеде или невидимые агенты из подземного города?
Немного отдышавшись, он пришел в себя. Реальность вокруг него приобрела знакомые и целесообразные очертания. Гудели машины, люди спешили по своим делам. Улицы цвели рекламными щитами, с неба лился ровный свет подсиненного неба. Правда, смотреть на небо Ивану было неприятно. Исчезло ощущение высоты и объема воздушных масс. Ему казалось, что полоска воздуха тонка, как бутафорская пленка, а за ней холод мрачной бесконечности космоса. Пленка воздуха – просто экран объемного фильма под названием Жизнь. Люди, актеры, исполняющие заданные роли и для каждого определена своя траектория движения. И сам Иван движется в направлении, созданным неведомым сценаристом.
Но ведь он может изменить ход событий и зайти, например, в первый попавшийся магазин. Допустим, вот в этот магазинчик под названием «Антистресс». Или в «Молочный». Или в «Пивной животик»… Или все это - броуновское движение частицы в стакане воды. И все дороги ведут в никуда?

Входные двери звякнули колокольчиком. Магазин «Антистресс» изнутри полностью оправдывал свое название. Прохладный гул кондиционеров обдувал витрину с афродизиаками, благовониями, свечами, солями, лампами, массажерами и всякими прочими приспособленческими мелочами. За витриной восседал продавец – молодой парень с ярко-рыжими клоунскими волосами. Он сидел неподвижно, лишь легкая улыбка удивления при виде Ивана пробежала рябью по его лицу.
- Это все, что у вас есть от стресса? – спросил Иван, кинув небрежный взгляд на флакончики.
- А вас интересует что-то более действенное?
- Да.
- Пройдемте во второй зал, - отозвался продавец, сменив удивленное выражение своего лица на приветливое.
Только тут Иван заметил боковую дверь, ведущую в другой зал.
- Вот, предлагаю вашему вниманию релаксационные кресла, кровати, подушки. Все принимает форму вашего тела, массирует, вибрирует, обогревает или охлаждает по желанию.
Иван скептически хмыкнул:
- И вы считаете, что это способно снять стресс?
- Есть еще третий зал, - тихо сказал продавец. 
- Наркотики, золото, оружие?
- Релакс-установка, - продавец сделал вид, что не заметил иронии Ивана. – Настоящая релакс-установка, основанная на энергии чистого света. Мы называем ее – капсула счастья.
- Ого. Это что-то новенькое?
- В какой-то мере да. Капсула не продается. Один сеанс на десять минут стоит тысячу рублей.
- Что так дешево? Я думал тысяч сто за чудо науки, - хмыкнул Иван.
- Пугает цена? Результат стоит того. Попробуете?
Иван изобразил сомнение. Вид зала не внушал доверия. Белые больничные стены, в центре сооружение, напоминающее кислородную камеру. Перед сооружением серый резиновый коврик, на стене огнетушитель.
- Неуютно у вас здесь как-то, - поежился Иван.
- Есть еще четвертый зал, - прошептал продавец.
- И пятый, и шестой, и седьмой?
- Четвертый – последний. Это мой личный кабинет.
- У вас там водится книга жалоб и предложений?
- Да. Но она вам не пригодится. Вы ведь пришли сюда не за этим.
- А за чем же таким я пришел, по-вашему?
- Те, кто доходят до четвертого зала, знают, что пришли попробовать вкуса абсолютно чистого пространства. Там стоит защита от всех внешних излучений.
- Любопытно посмотреть.
- Проходите.
Четвертый зал представлял собой шарообразную комнату, оббитую по внутренней поверхности мягким золотистым мехом. Двери по форме напоминали люк, который плотно захлопнулся за ними. Рыжий продавец щелкнул выключателем, и комната наполнилась дымкой рассеянного света.
- Вот здесь я наполняюсь сил, - сказал продавец, ложась на меховой пол. – Ложитесь рядом.
- Спасибо. Я постою.
- Не бойтесь. Вы ощутите благодать.
- А другие покупатели к вам в магазин не войдут?
- Я заблокировал входную дверь.
- Вы маньяк?
- Обижаете. Я лучший продавец в районе. Ложитесь. Я вас не трону. Мне это ни к чему. Есть самое высшее наслаждение абсолютом, познав которое, начинаешь понимать, насколько тускла человеческая жизнь с ее эмоциональной грязью. Люди забыли, что значит истинное чувство. Их мозги перебиты радио и телеканалами. А в этой комнате отключаешься от всего и можешь пить чистую энергию времени. Вот вы думаете мне сколько лет?
- Не знаю. На вид не больше двадцати пяти.
- Мне сорок пять. Кстати, меня зовут Макс.
- Иван.
- Ложись, Иван, прочисти мозги.
- Тоже тысяча?
- На правах рекламы. Бесплатно. Один раз попробуешь, еще захочешь. Когда в тебя потечет чистая энергия времени, ты уже ее ни на что не сможешь променять. Это самое сильное наслаждение. В нем все – и релакс, и настрой, и сила.
- Вы серьезно перестали стареть?
- Да. Я похож на клоуна? Тебя смущают мои рыжие волосы?
- А вы…Ты спишь по ночам?
- Практически нет. Незачем. Это маленьким детям надо спать. Во сне в них заходит чистая энергия времени, она идет на их рост. А вот взрослым спать вредно, во сне чистая энергия времени из них уходит. Без энергии времени люди рассыпаются как песочные фигурки. Лично мне не надо, чтобы энергия времени из меня уходила. Да что ты смотришь? Попробуй сам!
Иван осторожно прилег на безопасном расстоянии от Макса. Золотая зыбкость меха обняла Ивана и погрузила в свою мягкую пучину. Все мысли как воздушные шарики рванули из головы Ивана куда-то за пределы видимости, осталось только прозрачное наслаждение опустошенностью. Ласковые ворсинки меха касались его кожи как живая трава-ковыль на бескрайнем поле с тонким голубым слоем неба, за которым восставала чернильная громада непостижимого космоса.
- Ну, как тебе? – услышал он откуда-то издалека голос Макса.
- Круто.
- Для первого раза хватит. А то улетишь и не вернешься.
- Все-таки наркотики? – сказал Иван, с трудом поднимаясь из сладкого плена неги.
- Да. Чистое излучение времени - есть самый сильный наркотик. Наркотик времени источает все движимое и недвижимое, что есть вокруг тебя. И живое, и неживое. Это самый сильный наркотик творчества. Все остальное в мире – это грязь. Люди бегут в грязные энергии еды, секса, денег. Они довольствуются вторичными энергиями природы. Гроза, ветер, даже свет солнца – все это лишь производные от самой чистой энергии – времени. И никому из людей не приходит в голову брать у природы самую чистую энергию – время. Наоборот, человечество придумало проклятие времени и усиленно внедряет эту идею в свои мозги, делая самому себе харакири. Человечество прокляло Бога, имя которому – Время. И потому мучается в конвульсиях.
- Интересный вы – продавец. В какую веру вы меня склоняете? Или предлагаете установку релакс-комнаты на дому? – Иван опять перешел на  вы.
- Веры нет, - продавец потух. - Есть скидки студентам на посещения. Вы ведь студент?
- Да.
- Надеюсь, не вечный.
- Надейтесь.
- Установка комнаты доступна лишь самым богатым людям нашего города.
- Устанавливали?
- Секрет фирмы.
- Что-то я о вашем магазине не слышал.
- Мы построили его недавно. Кстати, вы – тысячный посетитель. Вам предлагается подарок, - рыжий парень тоже перешел на официальный тон. – Вот афродизиак для привлечения любимой. – Он достал из кармана брюк пузырек  в форме сердца.
- Вы что все помешались на привлечении?
- Мы – нет. А вот покупатели – да. Не хотите? Тогда предлагаю вместо этого релаксационную подушку для сна, - заученно продолжил продавец, открывая люк меховой комнаты.
- Эта подушка работает при определенном условии. Когда ложитесь спать, надо повторить много раз:
« Я растворяюсь во времени». И тогда заклинание начнет работать. Вы познаете чистый сон. Есть еще три части древнего заклинания, но я их не знаю. Они откроются только избранному.
- Да что вы все заладили – избранный, избранный. Я – простой смертный.
- Не разбрасывайтесь такими проклятиями. Проклятие под названием «простой смертный» открывает вход в вечную ловушку круговорота жизни. Не разбрасывайтесь словами. Слова – живые. Их надо чувствовать. Если будете считать их неживыми, то они превратятся в хлам. А если будете считать их живыми, то они оживут. А с живыми словами надо очень бережно обращаться. Простые смертные – это гниющее мясо. И потому они вынуждены перемывать косточки ближним, чтобы мясо посвежело. Они используют слова не по назначению и тем самым, заходят в порочный круг жизне-смерти!
- Это вы от себя говорите или продолжаете рекламную обработку?
- Это правила безопасности пользования подушкой, - продавец умолк, словно его выключили. Он довел Ивана до первого зала, вручил ему в руки небольшую черную бархатную подушку и… 
У двери зазвенел колокольчик, предваряя вход очередного посетителя, вернее даже двух. Влюбленная пара  принесла с собой шлейф ощутимо наэлектризованного воздуха. Рыжий продавец потерял интерес к Ивану. 

Иван вышел на улицу с подушкой под мышкой.
- Дурацкий город. Все помешались на эзотерике. Лучше бы я зашел в молочку. Теперь еще вот с этой подушкой таскаться. Маленькая, черная, а вдруг ночью вцепится в мозги? Ивану вспомнилась детская страшилка про одного мальчика, которому мама купила черные перчатки. « В одном черном-черном городе…» Может быть, выкинуть на фиг эту подушку в ближайшую урну? Как он там говорил: « Я растворяю время»? Или  « Я растворяюсь во времени».
Имя бога – Время. Надо же! Проклятие времени…Время съедает все…А если наоборот? Время дает все… Время дает бесконечно чистую энергию. Время – есть самая чистая энергия. Время – это чувство Бога, это его сознание…Время – это энергия всеобщего движения. Ослепительно чистая энергия, завернутая в черную ткань с дырками, которые мы воспринимаем как звезды. Гениальная декорация Вселенной. И под тонкой голубой пленкой планетного шарика крутится фильм жизни.  И  из каждого движения  течет чистая энергия наслаждения. Удивительное наслаждение, которое может испытать человек, вернувшийся с того света…Тот свет и есть бесконечное поле чистого времени, ослепительного вечного сияния.

Его мысли прервала мелодия мобильного. Звонила Мила.
- Ты как?
- Я еще болею.
- Тебя видели в парке.
- Мила, я, правда, болею, мне надо разобраться в самом себе. У меня очень сильно болит голова.
- Тебя видели с девушкой, - сказала Мила и отключилась.

Мила сидела, тупо уставившись в стенку. Гадалка ее обманула, да еще и отказалась возвращать деньги. Эффект от привораживания  Ивана получился обратным. Иван не только не прикипел к Миле, наоборот, он стал ей навеки чужим. Почему-то возникло это слово – навеки. Слез не было, горя тоже. Только опустошение. Мила не могла представить себе, как она будет жить без Ивана. Красивый, теплый, надежный – молодец из сказки. Правда, тогда в самый первый вечер приворота Иван стал ей неинтересен, это она тоже помнила. Но сейчас он снова недоступен, и интерес к нему вспыхнул с новой силой. Что Мила сделала не так? Ведь гадалка сказала ей, что любящие сердца надо соединять. Мила же не желала чьего-то чужого парня. Она нравилась Ивану, это она знала точно. Он нравился ей. Почему бы не упрочить этот союз? Интересно, каким способом эта сладкая старушка соединила их сердца? Может быть, самым примитивным? И поэтому не сработало? Мила решительно взялась за сумочку и вышла из квартиры. Она знала, что к гадалке без предупреждения нельзя. Но все ее существо кипело от справедливого негодования. Ее обманули, развели как лохушку на деньги. Выйдя во двор, Мила села за руль своей перламутровой  Хонды и помчалась творить справедливость.

Двери гадалки были закрыты. Мила начала тарабанить изо всех сил, пока мягкий голос снизу не сказал:
- Милая, а вот этого делать нельзя.
У Милы в груди что-то оборвалось холодком и покатилось прямо в живот. Там этот холодный комок превратился в шар, который расширился, вышел за пределы тела и заставил Милу оцепенеть.
Гадалка поднялась на площадку, вставила ключ в замочную скважину.
- Проходи в комнату, - сказала она повелительным тоном.
Мила сделала два неловких шага и застыла на пороге.
- Чего ты от меня хочешь?
- Верните мне деньги. Ваше заклинание не сработало, - свой голос Мила не узнала, он походил на писк.
- Я свою работу делаю качественно. Ты сама нарушила договор.
- Ничего я не нарушала. Я сделала все, как вы сказали.
- Да не стой ты столбом, проходи, - гадалка немного смягчилась. – Вижу, не врешь. Кофе будешь?
- Буду.
- По гуще кофейной посмотрю, что там случилось.
Когда Мила присела за стол, напряжение стало спадать и ее тело расслабилось. Гадалка повязала клетчатый кухонный фартук поверх платья и стала похожа на обычную домохозяйку. Седые волосы, зеленые глаза, глубоко впаянные в  широкое лицо, слегка рыхлое тело. Как давно этого тела касалась мужская рука?  Мила постаралась отогнать непрошенные мысли, боясь, что гадалка может их прочесть.
Кофе в турке был готов через три минуты. Гадалка разлила его в чашки, подставила поближе к Миле вазочку с сахаром. Мила выпила кофе в два глотка и протянула чашку гадалке. Та взяла ее с многозначительным видом и принялась внимательно рассматривать гущу.
Мила осмелела:
- Чем вы его привязали ко мне?
- Как чем? Страхом, конечно же. Чем его можно привязать?
- Я думала, что вы будете привязывать любовью.
- Любовью привязать невозможно. Любовь можно только источать, она как свет. Привязать можно только страхом. Раз не привязался, значит, страха в нем маловато. А такую как ты он полюбить не может. Приходите вы ко мне серые как мыши и требуете, чтобы я ваших парней в крыс превратила. Твой крысиную жизнь не любит. Избранный он. Мне с ним не тягаться.
- Тогда верните деньги.
- Милая, за все надо платить. Это был твой выбор. Деньги улетели по назначению и их не вернуть.
- А какое у них назначение?
- Они в его силу пошли. Если я  их тебе верну, он может умереть.
- Вы специально пугаете меня!
- Не пугаю. Деньги ему на крылья пошли. Летать твой парень начал. А заберешь у него крылья – он и упадет.
- Пусть падает!
- Вот. А говорила, что любишь.
- Люблю! Но хочу, чтобы он никому не достался! Вот вы тоже живете одна и скоро состаритесь! Неужели, вам нравится такая жизнь? У всех должны быть пары. И в паре каждый должен быть счастлив!
- Его счастье не в тебе.
- Врете вы все! Врете! Он будет моим! – Мила выскочила из-за стола в нервном возбуждении. - Вы одинокая и никому ненужная. Что вы можете знать о любви?
- Я  нужная себе, а ты кому? – устало сказала женщина.
- Я докажу вам. Я вам всем докажу, что я чего-то стою!- Мила сунула ноги в босоножки и хлопнула входной дверью.

Мила стояла в пробке на улице, забитой машинами, и думала над словами гадалки. Неужели, вокруг одни крысы и нет настоящей любви? Вот идет счастливая пара и вот еще одна. Их чувства основаны на страхе? Наверное, да. Ведь они боятся потерять друг-друга. Стоит только сказать кому-то из них про измену другого, и  их счастье повиснет на волоске. Если Ивана видели с другой девушкой, это вовсе не значит, что он изменяет Миле. Хотя…Все может быть. Мила вдруг отчетливо поняла, что всегда боялась того, что Иван может влюбиться в неведомую и загадочную красавицу. Поэтому и подругу себе выбрала самую невзрачную. Варька. Вот, кто может ее утешить. Мила набрала Варин номер. Звонок срывался, пришлось сделать несколько наборов. Варин голос был едва слышен сквозь шум ветра. Варя осваивала пригородные пространства, рассекая их на велосипеде.
Проехав перекресток, Мила решительно развернулась и направилась к объездной дороге, ведущей за город.

Внутри Милы снова начала клокотать злость. Ее руки, жестко вцепились в руль, словно он был виновником всех ее неприятностей. К счастью, дорога была практически свободна от машин, и Мила часть ярости перевела в скорость движения. На ее щеках высыхали слезы. Вместе со слезами из Милы уходила слабая, изнеженная девушка. И истеричная особа тоже оставалась где-то позади, она как шавка-тявка не в силах была поспеть за улетающей машиной.
Когда шоссе перешло в грунтовку, Мила сбавила скорость.
Камни звонко бились о дно машины, солнечный свет оседал на пыльной худосочной зелени деревьев, отравленных близостью города. Миновав мини-кладбище пластиковых бутылок, Мила свернула на правое ответвление дороги, где деревья, питаемые невидимой подземной рекой, мощно и гордо встали во всем великолепии влажного, чистого, густого леса, сомкнув темные кроны над дорогой.
Лесная дорога, пропетляв серпантином, вывела Милу на открытое пространство. Здесь на равнинной круче бушевало разнотравье, внизу в обрыве небесного полушария  темнела гладь озера. Вверху небо уходило в белесую бесконечность, в воздушных потоках которой, парил серокрылый орел.   
Варя стояла около дощатой вывески с надписью «зона заповедника».      
- Закрывай свою машину, пойдем погуляем, - сказала она Миле.
- А где твой велосипед?
- У лесника в сторожке оставила, - Варя сняла солнцезащитные очки и протерла их тыльной стороной футболки. – Глаза болят от солнечного света, наверное, скоро превращусь в вампиреныша.
- У нас дома есть хорошие капли от всяких инфекций.
- Меня они не возьмут. Мои глаза перестанут болеть, как только я избавлюсь от страхов.
- А чего ты боишься?
- Чего? Того же, что и все люди. Болезней, одиночества, безденежья, смерти. А еще у меня есть свои личные страхи типа забвения или скуки.
- Скука тоже страх?
- В этом мире – все страх. Все построено на страхе. Любое твое желание и есть проявления страха. Сначала – это страх не иметь, потом – страх потерять.
- Тебе надо диссертацию по философии писать.
- Написание диссертации тоже есть проявление страха оказаться в нижней обойме.
- А разве это не стремление наверх?
- Стремление наверх – тоже проявление страха остаться внизу.
- А может быть, это жажда красоты?
- В жажде красоты заключен страх уродства.
- Варя, ты перегибаешь палку! – рассердилась Мила.
- Я? По-моему, это ты перегнула в своем страхе потерять Ивана. И ты не просто перегнула палку. Ты ее сломала.
- А что с Иваном?
- Я водила его к Пифии. Ему очень плохо. И…Он все знает о твоем привороте.
- Так я и думала! - Мила побледнела. – Мне сказали, что его видели с девушкой.
- Да. Он что-то рассказывал про необыкновенную девушку, которая может входить в мое сознание.
- В твое?
- Да в мое. Ты не ослышалась. Иван где-то нашел девушку, которая пасет меня.
- Но… Девушка и ты…Ты и Иван?
- Я и Иван – странная комбинация, не правда ли? Но в трудные минуты мое общество он предпочел твоему.
- Ничего не понимаю! – Мила закрыла уши руками. – И ничего не хочу слышать! Ни про тебя, ни про девушку.
- Пойдем, - Варя потянула ее за руку, пробормотав что-то невразумительное про улитку, которая думает, что весь мир заключен в ее перламутровой раковине.
Они вышли к краю склона, усыпанного лучами солнца, пробившимися через решето рваных облаков. Гладь гигантского озера отодвинулась вниз и вдаль, словно раскрывая бутон панорамы, сверху крест-накрест перерезанный следами самолетов и бесшумным полетом неутомимого орла.
- Любимое место дельтапланеристов, - сказала Варя. – Их так и тянет в небо.
- Тоже страх?
- Страх не успеть попробовать вкус полета.
- А может быть, их туда тянет наслаждение?
- Наслаждение возникает из-за страха потери. Если этого страха нет, наслаждение теряет остроту, смысл и превращается в скуку.
- Ты говорила, что скука – это тоже страх. 
- Скука – это подавленный страх того, что нет страха. Скука – это желание страха.
- Оригинальное рассуждение.
- А тебе ведь стало скучно, когда ты поняла, что Иван на поводке.
- Откуда ты знаешь?
- Мы все здесь читаем одну книгу жизни.
- И название этой книги «Страх»?
- Не «Страх», а «Время».
- «Время»?
- Угадаешь почему? Или ты не сможешь связать время и страх?
Мила попробовала сдержать агрессивный напор Вари:
- А ты думаешь, что я абсолютно глупа? Время – это самый главный страх человека, насколько я понимаю. Именно, ограниченность времени рождает у человека все виды страха. Когда у человека есть бесконечно много времени, ему нечего бояться. Только если это время не есть время старика или слабака
- Ты стала удивительно догадлива, Мила. Только у стариков времени реально нет. Если бы оно у них было, они бы не состарились. Да и у слабаков его нет. Раз нет силы, значит, нет энергии. А время – это самая чистая энергия во Вселенной. Это энергия движения мира.
- А я думала, что время – это проклятье нашего мира.
- В том то и дело, что в самом сильном проклятье заключена самая большая сила. Кто овладеет временем, тот получит в распоряжение вечность.
- А как же любовь?
- Ты уверена, что знаешь, что такое любовь? – строго спросила Варя.
- А ты уверена? У тебя что, был парень?
- Не был, а есть.
- Ну, ты даешь, подруга, и мне ничего не сказала?
- Ты не спрашивала.
- И у вас с ним взаимно?
- Да.
- Я его знаю?
- Нет! – рассмеялась Варя. – Он внутри меня! Он виртуальный.
- А-а, - облегченно протянула Мила, - это все твои эзотерические штучки.
- Это не штучки. Мой виртуальный реальней всех реальных. Его не надо привязывать, привораживать. Он всегда будет со мной.
- Ну и дела. Внутри тебя, насколько я понимаю двойня. Девушка, которая забирается в твои мозги и парень тоже там. Ты не заигралась, Варя?
- Заигралась ты, Мила. Живешь как ребенок, и хочешь всю жизнь пользоваться чужими энергиями.
- А есть другие варианты?
- Есть. 
- Варька, не томи.
- Ты не излучаешь свет любви. - сказала Варя, и вдруг стало так тихо, как будто даже исчез стрекот  насекомых.
- А что такое свет любви?
- Это наслаждение миром во всех его проявлениях. Это космос внутри тебя. Это звезды, это – свет мира. Если в тебе нет космоса, ты обречена. Па-ра. Па –планета, Ра- солнце. А у тебя не пара, а пародия. Два животных, связанных одной веревкой.
- Крысы, - сказала Мила.
- Ты становишься самокритичной.
- Варя, откуда ты все это знаешь?
- Мой виртуальный парень как ты его называешь. Он – Бог. Если внутри тебя нет Бога, то и нет любви… Жаль, что я не все понимаю из того, что он пытается донести до меня… «Наслаждаться и источать»… Это часть древнего заклинания. Есть еще одна часть, но я ее не знаю…Она для избранных, для творцов.
- Варя, ты так странно говоришь.
- Не знаю, что-то приходит. А потом уходит.
- Ты сказала про древнее заклинание. «Наслаждаться и источать». Древнее заклинание из современных слов? – Мила пыталась схватить что-то важное, ускользающее от нее.
- Главное в словах не форма, а чувство и образ, которые они несут. Как и в файле – главное не название, а содержимое. Так что это заклинание доступно только тем, кто знает, что такое истинно «наслаждаться» и «источать», тем, кто может оживлять слова.

Солнце скатывалось по направлению к линии горизонта, обволакивая мир теплым оранжевым сиянием. Озеро темнело на глазах, превращаясь в гигантское зеркало, отражающее потустороннюю бездну.
- Но как я могу наслаждаться миром, если мне плохо? – задумчиво произнесла Мила.
- Нет плохого и хорошего. Есть привычная дорога и закрытые двери. Наслаждение хорошим – это просто шаг в привычном направлении, а наслаждение тем, что ты считаешь плохим – это открывание двери в бесконечность новых дорог.
- Ты – мазохистка, Варя.
- Я наслаждаюсь не реальным, а тем, что за ним стоит – мыслью Создателя.
- Мало ли что Создатель придумает! И что мне теперь радоваться тому, что Иван от меня ушел? Сидеть в четырех стенах и делать вид, что мне хорошо?
- Если реальный мужчина исчез, значит, создай виртуального и наслаждайся им, расти его.
- Варя, это бесполезные выдумки – наслаждаться тем, чего нет!
- Это и есть искусство Творца – насладиться тем, чего нет, «излучить» это, создать. Виртуальный мужчина дает силу и вдохновение твоему реальному мужчине, который и есть одна из граней виртуального.
- И что, когда твой виртуальный Бог созреет, у тебя появится реальный парень? Как скоро?
- Он уже есть. Он всегда со мной. Даже Иван – это одна из его граней.
- Ладно, Варя…Мечтай, мечтай…Ивану не нравятся заучки.
- Я буду красивой. Вот увидишь.
- Ты?
- Я! Увидишь, я стану красивой.
- Допустим…Тебе нужен Иван?
- Нет! Ты не поняла. Я не собираюсь гоняться за реальным парнем. Он сам придет ко мне. Идеальное сильнее реального! Зачем мне кран, если нет воды? Зачем мне дом, если нет тепла, зачем мне планета, если нет солнца?
- Варя, ладно. Я не буду спорить.
- Я тем более, - Варя снизила накал разговора.
Она присела на корточки, выискивая в траве нереально позднюю землянику. Протянула Миле на ладони пару сладких мелких ягод. Мила безропотно приняла ее дар, отметив, что Варя в футболке и джинсах органично вписывается в ландшафт. Ее угловатая костистая худоба в дикой природе обретала качество  подвижной, перетекающей гибкости с неким  внутренним стержнем, способным проявить свою жесткость и силу в любое мгновение. Еще бы ей орла на плечо. Получилась бы шикарная картина. А, впрочем, кому сейчас нужны картины, тем более, со скрытым смыслом?
Мила стянула с ног босоножки с нелепыми здесь каблуками. Ощутив изнеженными ступнями прогретую неровную поверхность земли, присела на краешек каменного остова, обнажившегося на крае склона.
Варя легла на спину в колыбель травы:
- Эх! Я бы полетала с орлом на пару. Тяготение – это волны времени, которые всегда прибивают нас к берегу земли…Хотела бы я стать бегущей по волнам…

- А что ты еще говорила про время? – Мила сделала усилие вспомнить нечто важное, что она когда-то знала, но забыла.
- Время – это чувство Бога,  который един, нетленен, неизменяем и невидим. Это чувство моего Бога, это его любовь…Оно живое…Время…От него происходит все. Все энергии этого мира – производные самой чистой энергии - времени
- Варя, и давно это тебе пришло?
- Сейчас…Или…Я не спала сегодня ночью. Я была здесь и смотрела на свет северных звезд, когда зашла Луна…Я мечтала…
- А ты не знаешь где Иван?
- Не знаю…Он с некоторых пор стал недостижимым.
- Ты и сегодня останешься в лесу?
- Нет. Я поеду домой.  – Варя отвечала односложно, словно прислушиваясь к чему-то внутреннему.
Мила отчетливо поняла, что ресурсы разговора исчерпаны. Она потеряла не только Ивана, но и Варьку.


Перламутровая Хонда как верная лошадка довезла Милу до дома. Там Мила собиралась дать волю слезам, которых почему-то не было. Лифт вознес ее на высоту двадцать пятого этажа. И, впервые, за время жизни в высотной квартире, Мила ощутила ненадежность дома, словно уловив некие микрораскачивания этой бетонной башни.
В квартире было темно, и Мила не стала зажигать свет. Она поднялась в мансардную мастерскую, утопающую в сумрачной зыби приближающейся ночи. Лампа, имитирующая керосиновую, лишь немного разрезала тьму, вбила клин света в мольберт с закрепленным на ним чистом листе бумаги.
Повинуясь внутреннему зову, Мила достала кисти и акварельные краски. Она давно уже не брала кисть в руки и сейчас наслаждалась прикосновением реального теплого дерева и беличьего меха кисточки к подушечкам пальцев. Мила знала и одновременно не знала, что она будет рисовать. Ей просто необходимо было выплеснуть на бумагу тот внутренний ураган, что сметал все ее установки, выкорчевывал тысячелетние убеждения, нес ее как щепку в открытое море, в котором единственным маяком оставалась мансардная мастерская со слабым, но негасимым светом лампы.
Карминный, коралловый, индиго, фиолетовый – Мила рисовала соединение сумрака ночи с огнем жизни. Листы, заполненные быстрыми уверенными мазками, слетали с мольберта как заготовки миров. Маяк в бушующем океане ночи, горячее солнце, восходящее над ледяными изломами замерзшего озера, причудливые созвездия в пропасти Вселенной, метеоритный дождь над кронами исполинских деревьев, северное сияние над снежной пустыней, огни большого города в размытых потоках дождя, огненный силуэт девушки в темной аллее. 
Мила наслаждалась той силой творчества, что рождалась внутри нее, творя  неведомо-прекрасную музыку смычком кисти на скрипке листа. «Наслаждаться и источать» звучал в ее голове тихий Варин голос. Или это был уже не Варин голос, а клекот огненной птицы, улетающей за сумрачную грань ночи, или шепот звезд, мозаично раскиданных во мраке…
Выплеснув все свои чувства на бумагу, Мила пошла на этот зов к открытой балконной двери и полной грудью вдохнула не воздуха, а неба.

Предсказать местонахождение Ивана было не сложно. После магазина «Антистресс» ноги сами принесли его в парк. Кафе «Паутина» было закрыто. В воздухе стоял  ощутимый запах гари. Какие-то прохожие переговаривались о том, что ночью в кафе загорелась проводка, приезжали пожарные, тушили пламя.
Иван слушал обрывки разговоров, сидя на скамейке напротив «Паутины». Бархатную подушечку он положил на колени. Он решил ждать Тину до последнего. Ему некуда было идти. Со всех сторон его окружала пустота, каждый шаг в которую, рождал приступ боли. Так загоняют зверя в клетку, созданную невидимыми силовыми линиями. Может быть, именно сейчас Иван ощутил петлю на своей шее, о которой говорила Пифия. «Желтый лист думает о том, что он и есть дерево», «желтый лист думает», «думает»…
Пустота, в которой находился Иван, не имела границ, она расширялась во все стороны видимого и невидимого мира. Вокруг Ивана продолжал идти фильм жизни. Люди сновали как челноки по своим предопределенным орбитам, солнце то застревало в определенной точке, то проскакивало сразу несколько градусов по своему угловому пути. Черный бархат подушки ощутимо нагрелся, и в руках Ивана она стала подобием мягкого аккумулятора, поддерживающего остатки его мыслительной деятельности. Впрочем, мыслей в голове Ивана практически не было.
Когда солнце закатилось за городской горизонт, до Ивана дошел  еле слышный зов наполненной бесконечности, похожий на тот, что слышит путник посреди темной таежной ночи, увидев далеко в дебрях свет рукотворного костра. Иван с усилием начал прислушиваться к нему. Но далекий огонь мерцал как мираж, маня и пропадая в угольном пространстве сгустившейся ночи.

- Молодой человек, парк закрывается.
Этот голос Иван узнал бы из тысячи подобных. Сегодня Тина была одета очень впечатляюще. Белый шелковый  жакет с длинным рукавом и белая юбка. Обрубок руки визуально был продлен, и Тина выглядела обычной девушкой, вернее, необыкновенно красивой девушкой.
- Тина…
Она присела с ним рядом на лавочку, окутывая его легким ароматом манго.
- Приходится заниматься твоими делами, Иван. Вкручивала мозги Варе и заодно Миле.
- Ты была в Миле? – слова давались Ивану с трудом как тяжелобольному.
- Нет. Только в Варе. Этого мне хватило. 
- Тина. У меня голова идет кругом от всего.
- Все-таки Пифия расшатала тебе сознание.
- Так ты и в Пифию заходила?
- Нет. Повторяю еще раз - нет. Только в Варю. А у Пифии сильный энергетический потенциал. Я не могу заходить в таких людей, я могу просто быть рядом с ними. Как бестелесный дух. А захожу я в обыкновенных людей.
- И как ты заходишь?
Тина рассмеялась беззвучно:
 Я вижу людей как поле цветов и выбираю самые яркие. Варя как Василек.
- А Мила?
- Мила…Вьюн. Хотя у нее есть шансы стать виноградной лозой.
- А я?
- Я специализируюсь только по женскому полу.
- И все-таки, как ты видишь меня?
- Банально. Как читателя книги.
- Забавно. Давно не читал ничего бумажного.
- Книга жизни, в которой ты можешь переворачивать листы. Тебя так устроит?
- Желтые листы…Листья на дереве жизни…
- Ты становишься поэтом, Иван.
- Никогда не думал заниматься стихоплетством.
- Стихоплетство – это удел вечной куколки… Это лишь начало…Знаешь, иногда я выхожу в горы и вижу людей как  вершины. Иногда я выхожу в море и вижу людей как течения в разные части света. Иногда я вижу их как звезды, образующие новые миры…Стихия…Стих и я…
Иван сидел рядом с Тиной, буквально ощущая дыхание ее кожи, и не мог даже легонько прикоснуться к ней. Тина казалась ему  взрослой и недосягаемо прекрасной. На ее фоне он оставался слюнявым недорослем, куколкой заключенной в кокон своих представлений.
- Что, Иван, трудно жить без поводка?
- Крыша едет. Все так странно переплетается вокруг. Люди, события, слова…
- Оно и раньше переплеталось. Просто ты не видел… Знаешь, когда поближе подойдешь к картине, написанной маслом, увидишь лишь мазки. Но в этом есть свой плюс. Если ты увидел переплетения матрицы мира, ты когда-нибудь сможешь сам что-нибудь переплести.
- Я не смогу.
- Сможешь. Скажи просто: « Я могу»…Ну, скажи!
Иван открыл рот, но к его удивлению из него вырвалось что-то тягуче неопределенное:
- ЯмАгу, ямАгу…
Иван напрягся:
- ЯмАгу, ямАгу…
Он хотел сказать одно, но мозг против его воли выдавал совсем другое.
- ИмАго – расцвет куколки, ее переход в бабочку, - улыбнулась Тина. – Видишь, ты только внешне вырос, внутри ты еще в коконе.
- Я могу, - четко сказал Иван. – Я могу! Я могу-у-у! Я могу-у-у-у!
- Сейчас прибежит охрана, - рассмеялась Тина, влажно блеснув зубами.
- Тина, ты так много знаешь и можешь…
- Знаю я, а можешь ты…Женщина – это дух мира, а мужчина – руки мира.
- Ну, ты даешь. Только что обзывала меня мальчиком. А теперь я мужчина?

- Молодые люди, парк закрывается, - охранник, подошедший к ним, нарушил зарождение гармонии.
Иван с Милой встали со скамейки.
- Мы можем посидеть в ночном ресторанчике, здесь неподалеку, - сказал Иван, лихорадочно соображая сколько денег у него в кармане.
- Проблемы большого города – нет места для уединения, - сказала Тина.
- То, что ты хочешь со мной уединиться, меня обнадеживает, - улыбнулся Иван.
- Готов пойти за мной на новом поводке?
- Готов! Всегда готов!
- Ну вот…От чего уехали, к тому и приехали…
- Мы в ответе за тех, кого приручили.
- Я приручила? У меня всего одна рука.
- Ты – красивая…
Тина ничего не ответила, только слегка ускорила шаг. Иван понял, что с поэтикой он слегка перебрал.

- Тина, а ты не боишься, что тебя найдут те из города?
- Нет. Страха в своем поле не чувствую. Там в городе  что-то случилось с зеркалами. Там присутствие хаоса. Они ушли из города,  слишком опасно…Излучение, которое намного опасней радиации… Город выдавил их.
- Тина. Радиация в самом широком смысле и есть излучение. Как она может быть опасней самой себя?
- Эта радиация  в некотором смысле злокачественна и заразна. Получив даже самую маленькую дозу, через некоторое время, человек становится  источником излучения, который, возрастая по мощности, уничтожает его. Я уже не говорю о том, что она передается от человека к человеку.
- Ужастики рассказываешь.
- Не нравится?
- А у тебя была доза?
- Боишься?
- Нет.
- А зря. Преждевременное знакомство с Богом может убить. Вытаскивать бабочку из кокона опасно.
- Но тебя же не убило?
- Да. Оно сохранило мне жизнь и наделило способностями…
- Ходить по телам? Это все равно, что твой Бог дал тебе красоту в зеркале, а не в реальной жизни. Сомнительный дар.
И ты собираешься всю жизнь бродить по телам?
- А ты собираешься всю жизнь ходить на поводке?
- Хорошо. Допустим, ты гуляешь по телам… Хотя, твое отношение к телу мне не понятно. Тело - не одноразовый пакет, в который можно запихнуть все что угодно. Тело – великий инструмент жизни, которым наша голова еще не научилась с толком  управлять.
- Соглашусь ли я с тобой, после того как я попользовалась этими «пакетами»? Кстати, если это могу делать я, значит, может делать и кто-нибудь другой. Допустим, некто может заходить в тебя…Хорошо, если только наблюдать, а если он начнет вмешиваться в твою жизнь?
- Мне кажется, что заходят не только в меня, а во всех людей. Когда люди спят, кто-то приходит в их сознание и сужает его. Может быть, тот город все-таки работает?
- Легко спихнуть все на город. Но ведь не только кто-то это делает, но и мы сами. Мы сами сужаем себе сознание… Слышал о таком – проклятие времени? Люди считают, что они прокляты временем. Их жизнь кажется им одноразовой. А на самом деле – время – есть самая чистая энергия, это чувство Бога. Они восхваляют Бога, но проклинают его чувство - время. А время и есть истечение Бога. Люди проклинают время, и с этим проклятьем они ложатся спать.  Поэтому время утекает из них. Из них уходит драгоценная энергия чистого творчества, их тела рассыпаются в прах.
- А твое тело не рассыплется?
- Смеешься…Оно уже и так не в полном комплекте…И все-таки хорошо, что я могу заходить в другие тела.
- Разве это жизнь?
- А у тебя что – жизнь? Если бы не я, ходил бы ты за Милой послушной овцой.
- Ты ревнуешь меня к ней.
- Вовсе нет.
- Я тебе нравлюсь.
- Нет!
- Ты вчера убежала, а сегодня пришла. Ты пришла ко мне. А Пифия сказала, что я избранный, а значит, и я что-то могу.
- Она всем так говорит. У нее все – избранные.
- И?
- Мы, действительно, все избранные Богом. Только забыли об этом.
- Так я обычный рядовой избранный?
- На древе жизни много листьев, каждый лист думает, что он – дерево. Но листу надо научиться ощущать ствол. Тогда жизнь с падением листа не заканчивается, а начинается новая. Можно представить и так, что мы все находимся в пределах плоскости одного листа. Наш мир – это лишь лист, а таких листов бесчисленное множество. Если мы сможем познать абсолют, мы, умирая, не умрем…Абсолют – это как ствол.
- Ты же можешь ощущать ствол.
- Могу…Но я не могу поменять лист. Я не могу управлять временем. Я могу только растворяться в нем, наслаждаться и источать его, но управлять не могу.
- Интересное совпадение. Я сегодня встретил сегодня странного продавца, он говорил мне что-то про время и про древнее заклинание «раствориться во времени»
- Рыжий? – Тина остановилась у выхода из парка.
- Откуда ты знаешь?
- Он мой друг детства, и это заклинание мы с ним когда- то давно вытащили из поля.
- Так он тоже выбрался из города зеркал?
- Выбрался. Только память ему стерли.
- Из этого города можно было выйти? Ты же говорила, что нельзя.
- Его убрали по медицинским показаниям. У него были приступы эпилепсии.
- Он сказал, что ему сорок пять.
Тина грустно вздохнула:
- А он не говорил, что он тайный агент? Или что он сын академика Козырева?
- Он подарил мне вот эту черную подушку для чистого сна.
- Чистый сон – недоступная для людей роскошь, - Тина провела указательным пальцем по подушке, оставляя след взъерошенной ворсы на бархате.
- Теперь я понимаю, почему ты выбрала этот город. Хоть одна близкая душа?
Тина вздохнула еще грустнее:
- Близкая душа, но чужая память…Уже поздно. Мне пора домой.
- Я тебя провожу.

Тина жила недалеко от центра города в квартале частных домов, прячущихся за парком. Дома утопали в садах. От яблонь шел едва уловимый аромат молодых плодов, трещали цикады, в полнакала горели фонари. Лязгнул засов калитки, где-то далеко залаяли собаки. Тина провела Ивана по неровной каменной дорожке в летний домик. Домик тоже пропах яблочным духом. В маленькой комнатке едва умещался стол с двумя стульями, плетеное кресло-качалка и кушетка, застеленная белесым махровым покрывалом. При виде спального места Иван опять ощутил болезненную усталость. Не в силах побороть головокружение, он присел на край кушетки.
- Тебе плохо?
- Ага.
- Это с непривычки.
- Меня просто рубит, - виновато сказал Иван.
- Хочешь заснуть, укачанный временем? – ласково сказала Тина. – Ты ложись, а я буду повторять «раствориться во времени»…«насладиться , источать»…Есть последняя часть заклинания, но она доступна только избранному…Тому, кто сможет управлять временем.
Тина говорила все это по-прежнему тихим и ласковым голосом, на волнах которого Иван погружался не в сон, а в некое невесомое расслабление.
- Чтобы придать заклинанию силу, надо вжиться в чувство. Представь себе художника…Вот он заходит в свою мастерскую…Сначала он растворяется во всем, что есть вокруг него, погружает свое «я» в «я» мира, в буквальном смысле слова растворяет краски…Потом он испытывает наслаждение и начинает источать силу образа…
- Тина…
- Спи, - тихонько шепнула Тина.
- А ты где будешь? В какое тело пойдешь?
- Никуда я не пойду…
- Не уходи…
- Я рядом.
- Тина…
- Хорошо. Попробуем вместе.
- Вместе.
- Ты просто повторяй за мной: «Я растворяюсь во времени, я наслаждаюсь временем, я источаю время».
- А ты поцелуешь меня?
- Глупенький.
- Я не глупенький, я рядовой избранный…Тина, я тебя люблю…
- Спи.
- Люблю…
- Растворяюсь…Наслаждаюсь…Источаю…
Иван улетал в томительно-неизбежные провалы подсознания сна, разворачивающего перед ним свое фантасмагорическое действо.
Они с Тиной  стоят на балкончике в мансардной мастерской, и Иван смотрит сверху вниз на сказочный город.  Город так близко, что можно спрыгнуть вниз. Тина поворачивает к нему свое сияющее лицо, и вместо нее Иван видит Милу. У Милы светлые волосы и солнечная корона в волосах, только солнце не белое, беспощадное, а мягкое коралловое, слабое, угасающее.
- Я люблю Милу… Я люблю Тину…Почему надо выбирать?
Сказочный город внизу и так близко манит огнями неведомого. Мила делает шаг вниз, в фейерверк огней и зовет за собой Ивана.

Иван очнулся ото сна больше похожего на наваждение. Ночь и не думала кончаться. Тина сидела в плетеном кресле, подложив под голову черную подушку. Ночь немного исказила черты ее лица, обострила скулы, слегка воспалила глаза.
- Ну, как ощущения, избранный?
- Я видел во сне Милу.
- И я заходила к ней в дом, была совсем рядом, в ее мечтах. Она рисовала…Вы помиритесь, и у вас будет настоящая любовь.
- Мы не ссорились.
- Иван, я  старше тебя, и немного больше знаю о жизни.
- И о настоящей любви ты тоже больше знаешь?
- Знаю.
- Кто он?
- Имя тебе ничего не скажет…Иван, у тебя своя жизнь…
- А у тебя?
- У меня много жизней.
- Твои жизни - это прогулки по телам?
- Не только.
- Нет. Ты уже подсела на это. Ты надеешься в чужих телах познать любовь, страх, силу…Но это чужие тела, Тина! Это чужие миры!
- Миры? Тела – это миражи, одноразовые пакеты, разлагающиеся массы, пропитанные выделениями!
- Тогда что ты надеешься в них найти? В этих мусорных вонючих пакетах? Какой такой особенный драйв?
Тина не ответила, она устало опустила свое лицо в ладонь, словно пытаясь закрыться от Ивана. Ивану показалось, что в комнатке стало меньше места, ему даже некуда было встать. Он присел на кушетке:
- Здесь что-то не так. Тело не пакет, в нем скрыта необыкновенная сила, которой мы пока не владеем… Тело – наш кокон, оно знает, как вырастить из нас бабочку…
- Красиво говоришь, Иван.
- И ты должна быть красивая. Ведь есть мир, где у тебя целы руки.
- Наверное, есть… И там я схожу с ума в подземном бункере.
- Но ведь есть мир, где нет этого бункера. Может быть, это даже не другой лист, а  совсем другое древо жизни.
- И там нас нет…
- Мы есть, потому что мы – лес, а не отдельное дерево. Расширь сознание, Тина.
- Мальчик. Смешной мальчик. Все не так просто.
- А может быть просто? В моем сне Мила легко шагнула вниз. Она ушла в другой мир.
- В какой мир, Иван?
- В сказочный город.
- И ты отпустил ее?
- Она не спрашивала разрешения, она просто шагнула вниз.
- Это правда, Иван? - лицо Тины исказила судорога боли. - Этого не может быть!
Тина вскочила с кресла, в лихорадочном возбуждении:
- Этого не может быть! Мила не могла шагнуть вниз!
- Тина, это всего лишь сон!
- Это не сон! Она ушла…Почему я не смогла это предвидеть? Запредельная доза энергии времени может дать обратный эффект. Но я передала ей совсем чуть-чуть. Откуда она получила эту дозу?
- Наверное, от меня, – сказал Иван.
Ватная тишина сковала их тела легким параличом. Ночь густела воздухом так, что стало трудно не только двигаться, но и дышать.
- Пока не кончится ночь, надо успеть… Раствориться, насладиться, источать….И еще что-то… То, что должен найти ты, Иван! Ты можешь!
- Я могу!
- Я могу, - повторил Иван очень тихо, но твердо.

Он прикрыл глаза, а открыть их уже не смог. Невероятно жгучая боль пронзила их, словно бы в переносицу через глазные яблоки вбили острую спицу. Иван закричал, схватился за лицо руками в попытках снять с него кожу, мгновенно раздувшуюся и распухшую от дикого крика клеток плоти, слившегося в один  мощный безумный удар по нервам. Он закружился по комнате раненым зверем, сметая все лишнее, встающее  на пути – ветхие стены, осыпающиеся крошевом колотого камня, комками пересушенной глины, куски черепицы с рухнувшей крыши, потоки песка и шлака откуда-то сверху того, что было над крышей. Он метался, пока  его руки сами не нащупали спасительную черную подушку. Иван погрузил в нее пылающее лицо, как в темноту, как в космическую ночь с анестезией абсолютного нуля. Там не было ничего, ни звезд, ни света – мрак в чистом виде, абсолютный, всепоглощающий.

Ледяная пустыня, замерзший воздух, мерцающие звезды где-то над неразличимой линией горизонта, но все ближе и ближе.
Из глубины ночи он услышал голос Тины:
- Пора.
Боль утихла, затаилась маленькими иголками, Иван открыл распухшие глаза:
- Тина…
- Т-с-с, - она приложила палец к губам.

Внезапно во всем  городе погас свет, потом включился, заиграв неведомыми цветами – оттенками красного и синего. Тишина раскрыла свою плотность в беззвучно мощную музыку формы и цвета. Уцелевшая дверь летнего домика раскрылась от легчайшего дуновения не ветра, нет…Скорее от некоторого внешнего разрежения пространства, которое грозилось в скором времени перерасти в ветер, в торнадо, в воронку времени
Они вышли на улицу, на которой не было прохожих, и все двери, и окна всех домов были открыты.
Дома выстраивали свои цветовые аккорды на нотах улиц. Беззвучное ударное каприччо сменяло свои ритмы острыми выпадами крыш, плоскими гладями зеркальных витрин, неожиданно резкими поворотами улиц.
Они шли к пронзительно высокой ноте - башенной многоэтажке и дальше к менуэту заветной комнаты  на мансарде…
Там тоже было пусто, лишь валялись бумажной горой листы, исписанные красками.
Мозаичная дверь болталась на ветру…
Тишина треснула как оболочка кокона, и Иван услышал пронзительно-жалобный скрип двери, шелест разрисованных листов, которые ветер готов был унести в тот мир, в тот сказочный город за дверью.
Иван взял эти листы в руки, и они задрожали звуками скрипки, зарокотали лавинами и водопадами. Далекий женский смех, рокот леса, щебет дождя, дыхание северных оленей, клекот орла, шепот травы. Мозаичная дверь осветилась изнутри, стекляшки забегали по калейдоскопичному кругу.

Тяготение – это волны времени. Нас всегда прибивает к своему берегу, к одной грани своего «я»….Чтобы прибиться к другому  берегу, надо стать океаном времени. Раствориться во времени, насладиться им, источать, его и только тогда снова можно прибиться к новым берегам своей планеты, к новым граням своего «я». «Источать, истончать»…Истончать…Истончить волну, выплеснуть ее на берег…

Иван правой рукой взял Тину за левую. Они поняли друг-друга с полувзгляда…
Французский балкончик превратился в лепесток гигантского белого цветка.
Пространство за мозаичной дверью обрело панорамную глубину…
Где-то высоко небо было закрыто плотным белым туманом несбывшегося времени, а внизу оно обретало яркость абсолютного мира в совершенной структуре тонкой сетки, едва видимой, но чувственно живой, тонкой сетки времени. переплетающей настоящее, прошлое и будущее.

Они  прыгнули вниз.

Сон – это вход в другой мир. Жизнь – это сновидение Бога… «Раствориться, насладиться, источать, истончать». Художник, истончая  цвет в линию кистью, создает новые формы.
Тонкие нити, узоры неведомого мира переплелись на новом листе древа жизни
Падения он не ощутил. Упал не он, упал желтый лист. 

***
Иван проснулся в своей комнате. Один. Позднее утро било в окно потоком солнечного света. Он не успел подумать ни о чем, как в комнату вошли ребята.
- Вы где были?
- Подвернулась шабашка за городом. А ты в выходные занят с Милой…Мы уже не стали тебя дергать.
- Мила?
Она позвонила через несколько секунд после вопроса, отправленного в пустоту.
- Привет! Ты как?
- Нормально. А что?
- Ты же заболел вчера.
- Да?
- Насморк и все такое.
- И что еще?
- Температура. Я нарисовала твой портрет красным на синем. Это шедевр.
- Я красный?
- Ты – огненно-рыжий как клоун.
- А ты любишь рыжих?
- Ты ревнуешь?
Все было так, как раньше, но не совсем. Что-то вертелось в мыслях про время. Что-то снилось. Или не снилось. Приятная усталость путника, перебирающего струны гитары у костра…В голове у Ивана зазвучали строчки неведомой песни, которая сама собой складывалась в его голове.
- Ты живешь под звездой в одноразовой жизни.
Эта жизнь не твоя,  не твои это мысли
Не твои берега, вдоль - чужие причалы
Далеко, далеко где-то было начало.
Далеко-далеко, ты - потеря потерей
Здесь не верят в любовь, в бесконечность не верят…
Кто он этот путник?


Вечером они с Милой как всегда гуляли в парке. На Миле было надето платье цвета индиго. Оно свежо и пикантно контрастировало с ее светлыми волосами. Мила собирала взгляды и старалась делать вид, что чужое внимание ей до лампочки.
- Вань, ты знаешь, что такое ингибиторы?
- Вещества, замедляющие нежелательную химическую реакцию.
- А если дать им более широкое понятие – как нечто, что не дает развиться некоему преждевременному процессу?
- Ну и?
- Мне кажется, что в людях стоят такие ингибиторы. Я бы назвала их «запретом на гения». Ингибиторы нам не дают вылезать из кокона, потому что вне его мы не жизнеспособны. И даже если кто вылезет, то они его засовывают обратно.
- Но кто-то, наверное, вылезает?
- Варька вылезает, - засмеялась Мила, - пока ты болел, я из нее такую красотку сотворила. Закачаешься.
- Ты вытащила Варьку из кокона?
- Ага. Она нас ждет в кафе «Бригантина». Новое кафе. Вчера открыли. Ты думаешь, почему я в синем? Тема моря. Там сегодня будут разыгрывать путевку на двоих.
- Путевку? Куда?
- Куда, куда…На северный полюс. Экстремальный вид отдыха. Экскурсия по древнему городу каменных зеркал, катание на оленях. В жару в самый раз.

Было видно, что кафе Бригантина собралось нещадно эксплуатировать морскую тематику. Якоря, матроски, паруса, штурвалы – от обилия корабельной бутафории рябило в глазах, даже салфетки здесь были в полоску.
- Привет.
- Ну и ну!
Иван не сразу узнал в стройной девушке  Варю. Короткое платье цвета огня, каштановые волосы  коротко подстрижены и уложены легкой волной, глубокой зеленью омута блестят глаза…А где очки?
- Мои глаза теперь в полном порядке! – сообщила им Варя.
- Нет слов! – восхищенно сказал Иван.
- Вампиреныш перерождается, превращаюсь в особь шестой расы, - рассмеялась Варя. - А на розыгрыш вы опоздали, путевку выиграла вон та парочка.
Варя показала  на девушку с миндалевидными глазами в лимонной майке и рыжего парня.

Эти двое сидели рядом друг с другом, переплетя руки и взгляды. Видно было, что их связывает нечто большее, чем обычная история любви. У Ивана слегка закружилась голова. Сейчас он бы много отдал за несколько минут спасительного уединения. Мила поняла его с полумысли.
- Вань, мы сейчас с Варькой на пару минут оставим тебя. Столик покараулишь?
Иван послушно сел. Поборов первый приступ отчаяния, он настроился на поток информации.
Это получилось само собой, сосредоточившись на крае полосатой салфетки, он обратил все чувства, в том числе  зрение и осязание в слух. Шум в кафе, утих, свернулся, превратился в фоновый рокот прибоя, и на этом фоне Иван услышал разговор девушки с парнем.

- Раньше я думала, что стоит мне только выйти из кокона, и весь мир упадет к моим ногам. А сейчас я поняла, что этих коконов в нас немыслимое множество. И нам дается много жизней, чтобы в каждой мы смогли выйти хотя бы из одного кокона своего бессилия.
- Из одного кокона ты уже точно вышла. Ты же можешь слышать поле, Кристина.
- И ты можешь.
- Ты слышала…
- И ты слышал…
- Город зеркал снова зовет нас, чтобы мы познали Вечность или вышли еще из одного кокона?
- Ты видишь образ?
- Смутно.
- Я помню, что в детстве я обладала способностью заходить в мысли людей, но потом это куда-то ушло.
- Может быть, нам почистили память?
- Если это так, то противно. Противно чувствовать свою собственную неполноценность. Тело в полном порядке, а вот голова…

Иван напрягся и полностью вошел в фоновый рокот прибоя. Кафе «Бригантина» не исчезло внезапно. Его контуры начали окутываться дымкой, потом оно само  начало размываться как акварель, и в итоге оно исчезло как мультяшная декорация.

Иван сидел на берегу полярного моря, у кромки оттаявшего льда, на камне, за которым прятались карликовые сосны. У его ног горел костер из обломков старого судна. Красный шар солнца застрял на горизонте, протянув по воде мерцающую дорожку. Иван держал в руках гитару, перебирая струны…
- Не твои берега, вдоль - чужие причалы
Далеко, далеко где-то было начало.
В этом мире было всего два цвета – красный и синий, но со всеми оттенками…Тишина нарушалась только плеском воды…
Они подошли к нему.
- Иван, - сказала тихо Тина, - Макс. Я его знаю. Это Иван.
- Я его тоже знаю, - Макс удивленно потер лоб.
- Иван, где мы? – Тина положила ему на плечо совершенно здоровую теплую правую руку.
- Спроси у поля, ты же можешь его слышать.
Тина напряглась:
- Странное ощущение. Чисто и пусто. Абсолютно прозрачно.
- Помнишь, ты мне говорила про абсолют?
- Но…Здесь все как-то по- другому.
- Это мой мир, это мой кусок абсолюта. Но он отчасти и ваш. Мила нарисовала, ты оживила, Варя толкнула…А Макс создал логический мостик по которому вы сможете приходить сюда. А я? Что сделал я? Истончил время, создал волну тяготения, которая прибила всех нас к новому берегу… Мы перешли в новый лист… Жизнь - это сновидение Бога. А это мое сновидение, Тина. Это лист с совсем другого дерева. У меня получилось чуть больше, чем я рассчитывал…
- Ты стал Богом?
- Я рядовой избранный, - улыбнулся Иван. - Мы здесь все немножко Боги, только забыли об этом… Хочешь алые паруса? Мила нарисует Бригантину, а Варя позовет ветер… Здесь совсем другая частота времени и потому здесь нет смерти, этот мир наш навеки…И, может быть, нам удастся что-то еще сотворить? Наполнить прозрачное поле? Или войти с ним в контакт на другой частоте?

- У меня к тебе будет много технических вопросов, - деловито сказал Макс.
- У меня к тебе тоже, - сказал Иван, откладывая тоскливую гитару в сторону.
Свет померк.

Иван очнулся за столиком Бригантины. Так просыпаются от мягкого толчка сознания. Только этого еще не хватало. Есть такая болезнь – внезапный сон. «Отличненькое» приобретение…Хорошо, что не приступ эпилепсии… Отключился на несколько мгновений, но вроде бы никто ничего не заметил. Или заметил? Иван ощутил испарину пота на лбу.
В этом мире слишком  душно и все декорации однотипные – дома, дороги, кровати, столы. Душно и тесно.
Словно в ответ на его мысли к нему подсел черноволосый мутноглазый паренек и сразу без предисловий предложил:
- Хочешь слететь с шарика? Суперджин в сигаретах, для тех, кто любит экстрим.
Иван слышал что-то об этом новом синтетическом наркотике. Говорили, что он может безвозвратно расщепить сознание. У парня была рассечена нижняя губа, шрам грязно запекся, он заметно нервничал:
- Тебе понравится. Попадешь в мир своей мечты.
- Зачем улетать, если придется возвращаться?
- В этом мире ты ограничен, а там ты – Бог.
- Моя ограниченность рождает жажду неограниченности. И это важнее, чем все улетные миры. Я хочу знать, как туда попасть безо всякой химии. Понимаешь, я хочу знать! Знать, чтобы творить. Я не прожорливая  амеба! Я – человек и я могу! Я могу!
- Странный ты какой-то, - паренек начал потихоньку отодвигаться от Ивана.
-Я - нормальный. Это вы все – странные. У вас есть бесценный дар – жизнь, а вы занюхиваете его порошками, заставляете столами, кроватями, шкафами, зарываетесь в землю, исходитесь слюной от жадности. Вы живете без смысла жизни. Вы живете, чтобы потреблять. Знаешь, как Вселенная слышит тебя? «Чавк-чавк- чавк». Это твои позывные
- Тише, тише…

- Иван! – Тина подошла к его столику. – Не мучай парня. Каждому свое время.
- Тина…
- Ванек, прости, что я так резко обрубил мост. Еще не справляюсь, - рыжий растрепанный Макс был похож на клоуна, изображающего отчаяние.
Он подошел вслед за Тиной.
- Присесть можно?
- Да, да. Садитесь.
- Здесь жарко, а там хорошо, - Макс подмигнул ему.
- Вы тоже видели море?...Вы видели?
- И видели, и слышали, и глотнули чистого времени, - улыбнулась Тина. – Но…
- Вы видели…
- Не радуйся раньше времени, Иван, это могло быть коллективным психозом. Сколько нас, трое?
- Еще Мила с Варей.
- А где они?
- Голова – это прибор для рассматривания иллюзий – услышал Иван Варин голос.
- Привет всем! – сказала Мила, подходя к столику. – Алые паруса заказывали?

Старый парк где-то вверху размыкал свои кроны, истончался в свежие потоки воздуха, в нейтринные потоки  излучения жизни, вплетающейся многоголосьем в  невидимые ячейки поля, простирающегося за пределы самых далеких звездных скоплений.
Песочные часы переворачивались. Звезды сбрасывали с себя лепестки световой праны, фотоны неслись к планетному шарику, падали в кроны деревьев старого парка, стекая вниз к подножию столетних стволов, вплетаясь в мысли тех, кто рождал живые слова как прообразы чувств и действий, задающих силовые линии новых форм и содержаний.
 
- Предлагаю сейчас отправиться на корабль под алыми парусами.
- Ваня, ты не можешь мне отказать в путешествии.
- У нас еще впереди целый месяц каникул.
- Это не имеет значения. Там другая частота времени. Здесь никто не заметит нашего отсутствия.
- Тем более…
- Но я не знаю, как туда зайти.
- Эх вы, особи пятой расы…Опять мне вас всех толкать…
- Твой запрос на истончение времени, на управление временем мне тоже надо освоить.
- Так просто не попасть. Может, нам нужен еще кто-то? Как астронавтам. Полный комплект команды.
- Три мальчика и три девочки.
- Ваня, спасибо за руку…Правда, я теперь не могу путешествовать по телам…
- Зато мы все сможем путешествовать по мирам.

Деревья пили живые слова, впитывали их корнями, отправляли по подземным потокам другим деревьям где-то на окраине села в яблоневом саду. Женщина, собирающая яблоки, повинуясь материнскому заботливому порыву, доставала из кармана цветастого фартука телефон, набирала любимый номер:   
- Ваня, ну как там жизнь в городе?
- Все отлично, мама.
- Хорошо, сынок, только прошу тебя не ходи ни к каким гадалкам.
- Я не хожу.
- И к Пифиям не ходи. Слышала я, что их тоже в городе развелось неумеренно, называют они всех избранными и заставляют их прыгать с крыш.
- Мама. Обещаю. С крыши не спрыгну.