Хотя библия и говорит, чтобы люди не создавали себе кумиров, у Вани кумир всё же был. Этим кумиром являлся великий Сталин. Ваня, как и миллионы других людей, свято верил в то, что не будь у нас столь гениального вождя, то мы бы и войну не выиграли и вообще бы пропали. И те настроения испуга, бесконечные вопросы, которые возникли после смерти вождя, Ваня помнил очень отчётливо. Люди говорили шёпотом, так, словно это в семье умер единственный кормилиц. Фраза, «что с нами будет?», буквально витала в воздухе, тягостном воздухе страха, отчаяния и неопределённости, который охватил страну.
И ведь что интересно, Ваня всю свою жизнь прожит в ужасающей бедности. Когда, вскоре после войны, Ваня пошёл в армию, то армейский паёк показался ему верхом изыска и сытости. Он даже подумывал остаться на сверхсрочную, но разговоры о надвигающемся сокращении армии, перевесили желания и он демобилизовался. Так вот, прожив жизнь в бедности, да, если говорить откровенно, в обыкновенной нищете, Ваня, тем не менее чтил вождя как бога. Да, что там, как бога, чтил действительно так, как почитает своего бога праведный верующий. Армия же способствовала укреплению веры в богочеловека Иосифа Сталина. И если бы не предполагаемое сокращение армии и не дядя, то он бы остался на сверхсрочную. Но Ваня не остался в армии.
Такому решению способствовали и письма дяди, который обещал его взять к себе в бригаду каменщиков и обучить этому сложному делу. И действительно, взял к себе в бригаду и обучил. Так что к 1956 год, году публичного развенчания культа личности, Ваня был высокопрофессиональным специалистом. Правда к тому времени квартиру он так и не получил. Начальство говорило, чтобы парень сначала женился, а уж потом можно говорить и об очереди на получение жилья. А как жениться, не имея своего угла. Ведь Ваня на тот период жил в шестиметровой комнатушке барака вместе с матерью и двумя младшими братьями. У них даже кровати в комнате не было, так как её и поставить было некуда. Так и спали все на полу, вповалку. А найти жену с квартирой в те времена было вообще делом немыслимым, просто невероятно сказочным.
Но, несмотря на все житейские неудобства, Ваня ни на что не жаловался. Да что там жалобы, он вообще считал себя счастливчиком: заработок хороший, на работе его все ценят и уважают, да и женщин на наших стройках всегда было хоть отбавляй, даром, что имел вид заморыша. Его даже в партию приняли, не смотря на молодость. Вероятно, тут сыграла роль его трезвость, что для строителей было огромной редкостью. Таких даже не то что не любили, но и побаивались. Однако Ваня был, что называется, «свой в доску», свой во всех отношениях. Из рабочих, из бедняцкой семьи, сын солдата, честно отдавшего жизнь за родину. Что ещё надо.
И когда пришло время сносить по всем весям и городам памятники великому Сталину, то, естественно, в числе избранных для этой секретной миссии оказался и молодой коммунист, а так же патриот Ваня.
Собрания не созывали. Беседу вели с кандидатами на уничтожение памятников строго индивидуально. С Ваней проводили беседу лично начальник участка, парторг участка и парторг треста.
Лица у всех троих были сумрачные, словно на всех троих свалилась бадья с раствором или каждый из них только что похоронил любимое дитя.
- Ваня, то, что мы тебе сейчас скажем, должно оставаться в тайне.
От такого вступления начальника участка, Ваню даже в дрожь бросило. Никогда ещё ему не доверяли особых тайн. Было, конечно, закрытое партийное собрание, разоблачающее культ личности, собрание, на котором некоторым старым коммунистам даже стало дурно. Но, то была тайна коллектива, всего сообщества коммунистов. А тут обращаются лично к нему, да кто, высокое начальство. Есть от чего прийти в робость.
- Ваня, ты сам присутствовал на партийном собрании, где разоблачали…
- Тоже мне разоблачители! – не выдержав, вспылил парторг участка, зло скрипнув зубами и ударив кулаком по столу.
Но начальник участка и парторг треста не осудили такую вспышку ярости, а наоборот, сочувственно встали по бокам своего старого товарища и, мягко положив тому на плечи свои ладони, тяжко оба вздохнули, ни слова при этом не сказав. Затем беседа продолжилась.
- В общем, Ваня, дело такое, - вновь тяжко вздыхая и горестно вертя седоватой головой, продолжил начальник участка, - пришёл приказ сверху, чтобы мы выделили людей на демонтаж памятника Сталину.
- Сталину! – только и смог испуганно вымолвить Ваня, в ужасе глядя на своих столь авторитетных начальников. Однако Ваня ещё не понимал, зачем ему лично докладывают об этой страшной тайне.
Видя его реакцию, парторг участка, фронтовик и инвалид войны, встал кряхтя со своего стула и подойдя к нашему каменщику, сердечно похлопал того по плечу.
- Какой же памятник сносить то будут? – растерянно пробормотал Ваня, нервно поёрзав на скрипучем стуле.
То, что сносить предстояло все памятники вождю по всему союзу, у Вани просто не укладывалось в голове, хотя он и присутствовал на собрании, где им читали доклад Хрущёва.
Троица руководящих работников многозначительно переглянулась. Затем, парторг, вновь похлопав парня по плечу, с усилием произнёс:
- Тот, что у здания речного пароходства.
- Так они же вместе с Лениным сидят! – не скрывая ужаса, вскричал Ваня, так, что руководство даже с некоторым испугом посмотрели на входную дверь, которая была плотно затворена и в приёмной, как было велено, никого не было.
Если бы Ваню в тот момент спросили, к кому относится местоимение «они», лично к Сталину или к обоим вождям, то он бы даже ответить не смог. Ваня настолько обожествлял обоих, что мог говорить во множественном числе и про Сталина и про Ленина, а уж если они вдвоём сидят, то и подавно «они». Но никто парня ни о чём спрашивать не собирался. Все вполне поняли Ваню. Поэтому все весьма сердечно посмотрели на своего столь идейного каменщика.
- Да, сидят вместе с Лениным, - подтвердил парторг треста, бывший полковник, ныне в отставке.
- Да кто же решиться на такое кощунство! – вновь в великом ужасе вскричал Ваня.
- Да, для такого дела требуется человек твёрдый, обладающий мужеством, - сурово промолвил полковник в отставке.
- Да у кого же рука подымется на святыню! – прошептал Ваня, но этот шёпот был сродни крику души.
Руководство вновь весьма сердечно посмотрело на парня, как видно радуясь тому, что у них в тресте, у них на участке работает такой идейный малый.
А Ваня даже и в тот момент ещё не мог понять, что это именно ему поручается столь сложное и ответственное дело, как снос памятника Сталину.
Тут наш инвалид парторг, что так и стоял возле Вани, с гордостью показав левой рукой на своего подчинённого, ибо правая была наполовину парализована после осколочного ранения, торжественно провозгласил:
- Вот как народ относится к Иосифу Виссарионовичу!
- Да, именно такие люди нам и нужны! - Столь же торжественно подтвердил и парторг треста, разглаживая свои пышные усы, которые раньше, то есть до разоблачения культа, все и в глаза и за глаза сравнивали со Сталинскими. Теперь, конечно, никто на такое сравнение не отваживался.
Руководство сейчас было в весьма затруднительном положении. С одной стороны им приказано было подобрать надёжных людей для сноса памятников, но ведь с другой стороны все эти надёжные люди были и верными сталинцами. Они и сами были таковыми. И вот, Ваня, тоже был верным и надёжным товарищем, преданным и партии и лично товарищу Сталину. А теперь что? Даже откровенно возмутиться против беспредела вышестоящих властей нельзя и это в присутствии такого патриота как Ваня. Куда страна катиться? Задавал себе каждый из присутствующих именно такой вопрос. Лишь один Ваня никаких вопросов себе не задавал. И не только потому, что его смущала троица высокого начальства. Просто парень и не привык задавать вопросы. Этот стиль мышления был ему не свойственен и даже вообще чужд.
Но, необходимо было переходить к той фазе беседы, ради которой молодого каменщика и вызвали в кабинет начальника.
Наш фронтовой парторг тяжело опустился на старенький, но надёжный стул рядом с Ваней. Второй парторг, тот, что рангом повыше, никогда не был на передовой, прослужив всю войну где-то в Сибири. Что он там делал, чем занимался, никто не знал. Но, впрочем, это и не суть важно. Все посты, куда бы ни послала партия, важны и нужны. Так что не будем отвлекаться и возвратимся к нашей действительности.
Итак, инвалид сурово и вместе с тем весьма сердечно взглянул на нашего каменщика и решительно произнёс:
- Ваня, партия поручает это дело тебе.
- Какое дело? – опешил Ваня.
Нет, он не разыгрывал из себя Ваньку, он, в самом деле, всё ещё не понимал, что требуется от него.
Парторг треста слегка нахмурился. Вслед за ним сдвинули брови и остальные руководители, отчего Ваня слегка перетрусил, отчаянно завертев головой, вглядываясь в суровые лица своего начальства.
- Что вы хотите мне предложить? – испуганно пролепетал он.
- Мы хотим предложить тебе демонтаж Сталина, - сурово и торжественно произнёс инвалид, понимая, что парень не притворяется, что он вполне искренен, но, просто то, что ему предлагают, то, что другой бы уже понял, для Вани немыслимо, ибо кощунственно.
- Да как можно! – чуть не плача, прошептал Ваня.
Инвалид и сам чуть не прослезился от такой непосредственности, но надо было продолжать разъяснительную работу. Старик понимал, что можно и просто приказать, и Ваня, несомненно, выполнит приказ, но в данном случае мало было добиться от парня простого подчинения, необходимо было достучаться до глубин сознания.
- Конечно нельзя, - тяжко вздохнув, искренне согласился инвалид, - но, ты же сам понимаешь, что приказ есть приказ.
- Ведь ты солдат, Ваня, - жёстко вставил фразу парторг рангом повыше, - ты же служил в советской армии.
- Служил, был сержантом, - согласился Ваня.
- Вот и я о том же, - продолжало высокое начальство, - значит, понимаешь ситуацию.
- Да ничего я не понимаю, - чистосердечно сознался Ваня.
Начальству очень понравилась откровенность каменщика. Честно говоря, никто из них и сам не понимал, что происходит в стране и зачем нужно ниспровергать кумира миллионов.
- В общем, ситуация такова, - решительно взял инициативу в свои руки начальник участка, - на сегодняшнюю ночь намечается демонтаж памятников Сталину.
- Неужто по всему городу? – ужаснулся Ваня.
- По всей стране, - отчеканил начальник участка, - поэтому нам поручено демонтировать несколько памятников. Тебе поручено убрать Сталина от Ленина. Вас будет четверо на этот памятник: один штукатур, один маляр и один стропальщик.
Парторги, радуясь, что всё основное сказано, молча наблюдали с двух ракурсов за молодым коммунистом, сидящим с испуганным и растерянным видом.
- Вы сказали, что работать придётся ночью? – робко уточнил Иван.
- Да, ночью. Все инструменты, спецовки, в общем, всё, что необходимо, будет в автобусе. Машина приедет за тобой… - начальник назвал время.
- И чтобы не спал. Выйди заранее. Близким о цели поездки ничего не говори. Скажешь, что на обкомовской даче срочно что-то понадобилось сделать. Да, вот ещё что. С вами будет представитель госбезопасности, так что поосторожнее там.
Ваня не понимал, почему надо осторожничать с чекистом, но с готовностью согласился:
- Конечно, само собой.
- Ну, вот и договорились. А теперь отправляйся домой и отдохни перед работой.
Все трое дружественно пожали Ивану руки.
*****
На самом деле представителей госбезопасности оказалось больше. И вообще весь город напоминал ситуацию военного положения. На всех перекрёстках можно было наблюдать не только посты милиции, но и просто войсковые части. Места памятников вождю оцепляли буквально за квартал. Рабочие из окна старенького автобуса, растерянно наблюдали за тревожной обстановкой ночи. Даже бывалый парторг, человек, прошедший фронт, и не раз смотревший смерти в лицо, и тот был шокирован увиденным. Все молчали.
Даже когда прибыли на место, и то никто не проронил ни слова. Взяв в руки ломы, кувалды, молотки, скарпели, звено строителей молча направилось к памятнику, который, словно рождественская ёлка, был освещён гирляндой ламп, только лампы были не на памятнике, а вокруг, на треногах.
С дрожью в руках, Ваня взял зубило. Его охватил жгучий страх, просто ужас. Осторожно он принялся стучать по памятнику зубилом.
- Парень, ты так и за месяц не управишься, - насмешливо констатировал его действия стоявший чуть поодаль капитан из госбезопасности.
- Бей его по голове, разрушай сначала то, что подальше от Ленина, - резко потребовал чекист, закуривая папиросу.
От таких слов у Вани всё внутри просто похолодело, а старый парторг, схватившись за сердце, ушёл в автобус.
А чекист между тем подошёл ближе и показал коробку с папиросами:
- Видал, «Беломор - канал», знаешь, что это такое. Там народу полегло больше чем в каком-нибудь Освенциме. Но немцы сигареты с названием Освенцим, не делают. А знаешь почему?
Ваня с ненавистью взглянул на чекиста. Он никогда прежде не сталкивался с людьми этого ведомства. Для него они были некой абстракцией, но не просто абстракцией, а нечто большим. Это было нечто святое. Слово «чекист» для Вани звучало почти как слово «Сталин». Теперь же он смотрел на наглого особиста, наверное его одногодка, с ненавистью. Он не хотел ничего знать ни про Освенцим, ни про Беломор - канал. Но чекист намеревался обязательно просветить рабочих.
- А потому немцы не курят папиросы и сигареты с названием Освенцим, потому что уничтожили все памятники Гитлеру.
Ваня хотел обозвать чекиста гнидой за то, что тот сравнивает великого человека с фашистом, но вместо этого, к своему ужасу, он с силой ударил молотком по голове скульптуры вождя.
К завершению разрушения, все были буквально опустошены. Парторг в автобусе пил валерьянку в таком количестве, что её запах доносился и до рабочих.
После окончания работы все получили пайки, где в числе продуктов была и палка копчёной колбасы. Ваня ни разу в жизни не то что не ел, но даже не видел такого деликатеса. Но радости не было. Было ощущение ужаса от содеянного ими кощунства.