Пять лет. Пять долгих лет Андрей Безведов пытался стать настоящим художником. Ему казалось, что талант, заключенный в нем, с каждым приходом в класс просыпался и, словно бабочка, разворачивал яркие крылья.
Каждый день он приходил в эту старую классную комнату, наполненную запахом свежей краски, мокрых кистей и опилок. В классе царила безмолвная сосредоточенность. Головы учеников склонены к мольбертам, слышится лишь тихий шорох кистей и скользящей по листу краски. Изредка тишина нарушается покашливанием или плеском — ученик стряхивает цветную воду обратно в банку, и снова наступает спокойствие. Взгляды сосредоточенны, кисти осторожно прикладываются к бумаге. Ученики придирчиво оглядывают свои работы. Бегло взглядывают в сторону - на лист соседа. Усмешка краем рта, если он совершил ошибку — например, мазнул нелепую тень в совсем неподобающем месте. Или поджатие губ, если сосед добился красивейших текстур, над которыми иной бьется целыми часами.
Все эти жесты и эмоции Безведов ощущал, как собственные. Научившись понимать их, он настолько привык, что перестал придавать происходящему особенное значение. Но Безведов считал своим долгом пройти это испытание рутиной — ведь только тогда он добьется своей цели и станет настоящим мастером...Сколько раз юноша представлял, как спустя долгие годы упорной работы его картины будут объектом всеобщего восхищения. С вожделением он думал о том, как множество глаз вопьются в положенные его рукой краски, и рты раскроются в изумлении: «Разве обычный человек способен сотворить такое?»
Но честолюбивые грезы не заканчивались одним желанием славы. Безведов мечтал, что его наполненные глубоким смыслом картины перевернут сознание людей. Он страстно хотел выражать свои мысли в красках...Размышления о жизни, любви, ненависти и о многом другом постоянно витали в его голове.
«А не спеть ли мне песню о любви…» - пронеслась в голове знакомая мелодия «Чижа и Ко». Безведов улыбнулся и прошел к своему мольберту. Преподаватель — сухонький старичок с плохо выбритым подбородком и большими выпуклыми серыми глазами – мельком глянул на вошедшего.
- Извините, - пробормотал Безведов. Восторженное настроение несколько притупилось. Он с некоторой досадой бросил сумку под стул. Раздался грохот, показавшийся оглушительным в священной тишине.
Старичок метнул в Безведова испепеляющий взгляд и поджал губы. Все глаза тут же впились в нарушителя спокойствия. Короткие смешки, насмешливые полуулыбки, пара шепотков — и снова наступила режущая уши тишина.
Густо покраснев, Безведов прикрепил свою работу к мольберту. С пристрастием оглядел — и остался доволен. Натюрморт не был, конечно, произведением искусства, но выглядел вполне сносно, а издалека и вовсе чудесно. Юноша ласково глянул на искрящиеся в солнечном свете цветы и перевел взгляд на преподавателя.
Старик с густой сизой щетиной сонно оглядывал класс. Его водянистые слезящиеся глаза были неподвижны — казалось, мысли учителя витали вне стен старого здания. Безведов всегда краем глаз наблюдал за ним, предвидя каждое движение. Протяжно скрипнул стул, и старик поднялся на ноги. Каждые полчаса он совершал это почти ритуальное действие. Вот и сейчас учитель, тяжело вздыхая, медленно шагал за спинами учеников. Его взгляд в такие минуты утрачивал привычную рассеянность. Напротив, он живо и с интересом разглядывал полотна подопечных. Иногда старик подолгу задерживался возле того, чья работа казалось ему наиболее привлекательной. Он склонялся близко к ученику, почти утыкаясь мясистым носом в мольберт, и слышался его сухой, словно старая бумага, голос: «Отлично! Сделай вот здесь побольше контраст..нет, не так! Мягче!»
Старик обошел класс и с кряхтеньем опустился на свой стул. Безведов почувствовал укол ревности. Он с обидой посмотрел на учителя, но тот все так же безучастно глядел в пространство.
«А как же я…» Безведов, чувствуя ком в горле, перевел взгляд на свою работу. Теперь натюрморт, ранее казавшийся ярким и живописным, превратился в плоскую декорацию из дешевого спектакля. Появилось обезнадеживающее чувство, которое понемногу затапливало молодую душу. Который раз старик упорно отказывался оценивать работу Безведова. Несмотря на то, что он трудился изо всех сил. Снова ему начинало казаться, что все старания улетали в воздух и растворялись. В такие мгновения в голову Безведова просачивались мысли об оставлении своего дела насовсем. Он отстраненно смотрел сквозь мольберт в невидимую точку на стене, и чувствовал, как внутри поднимается ненависть к своей работе. Иногда, во внезапном порыве, ему хотелось опрокинуть мольберт и растоптать свою работу.
Сделать это Безведову мешала, казалось, только усталость. И боязнь.
Мечты о художественном поприще преследовали его с самого детства — с тех пор, как одним солнечным летним днем он увидал на улице старичка, ссутулившегося на стуле. Перед ним — на таком же складном стульчике — сидела светловолосая девочка в белом платьице. Она широко улыбалась, светясь от счастья, солнечные зайчики прыгали по платью и путались, искрились в золотистых волосах. Маленький Безведов тронул руку матери:
- Мам, что делает этот дедушка?
Старик склонился над доской, лежащей у него на коленях. Его рука сновала туда-сюда по доске, и слышались шероховатые звуки.
Ласковые глаза матери улыбнулись, она подтолкнула сына вперед.
- Посмотри…
Безведов с присущей детям непосредственностью встал за плечом старика и начал с любопытством смотреть. То, что он увидел, надолго отпечаталось в его памяти.
С обычного листа шершавой бумаги на него смотрела, счастливо улыбаясь, та самая девочка, сидящая напротив. На мгновение Безведову показалось, что она сейчас засмеется и отмахнется от прядки волос, свисающей на глаза. Как завороженный, мальчик наблюдал за быстрыми движениями руки художника. Казалось, он просто возил и черкал карандашом по бумаге — как маленькие дети выдают свои первые хаотичные каракули. Но вот под сморщенными пальцами на бумаге появилось личико, поражающее своей красотой. Ее нельзя было заметить сразу, но очарование длинных ресниц и россыпи веснушек на щеках становилось видно лишь после взгляда на рисунок.
Безведов решил стать художником в тот же миг. И с тех давних пор он упорно отвергал любую иную профессию, закрывая глаза и видя впереди лишь светящийся пьедестал, на котором он величественно стоял с палитрой в одной руке и охапкой кистей – в другой…
Обычно подобные грезы помогали Безведову выйти из состояния апатии и неуверенности в себе. Но сейчас настроение было безнадежно испорчено. Он понимал, что дальнейшая работа над натюрмортом лишь испортит его – будут наделаны ошибки, и эффект солнечного света окончательно пропадет.
Безведов побросал материалы в сумку, свернул лист и, не говоря ни слова, вышел из класса. Внутри невольно кольнуло – старый преподаватель даже не пытался удержать его. Понурый, в крайне подавленном состоянии духа, Безведов шел по аллее городского парка. Природе было не до его настроения – вокруг цвела поздняя весна, наполненная ароматом акаций. Юноша лишь краем сознания ощущал дурманящую красоту парка – все его мысли вертелись в темном мирке, вокруг него самого, не отвлекаясь на окружающее.
А вокруг действительно было прекрасно. Уже теплое, но еще не обжигающее солнце заливало тротуары, пробивалось сквозь зеленые кроны и играло на лицах людей. Свежий ветер разносил мягкий пух и аромат цветущих деревьев и цветов. Ярко-желтые одуванчики рассыпались по изумрудной траве, как опята.
Безведов присел на скамью и зевнул. Царящая вокруг истома сделала свое дело – печаль постепенно уходила. Он прислушался и улавливал множество звуков: беззаботный щебет птиц; голоса людей, слившиеся в успокаивающий гул; прорезывающий ленивый, пьянящий воздух смех детей, играющих на дорожках и в траве.
Безведов взглянул на счастливых мальчиков и девочек. Дети бегали с веселыми воплями, считалочками, прыгали через скакалки, гоняли мяч и катались на велосипедах. Растрепанные волосы, миниатюрные шорты и платьица, голые пятки сновали по парку, беспокоя и одновременно умиляя взрослых. В душе Безведова поднялась невообразимая, почти отцовская нежность. Ему страстно захотелось зарисовать эту весеннюю композицию. Он, торопясь, вытащил единственный лист – свой натюрморт – карандаш, и приготовился рисовать. «Плоды любви, соцветья жизни…» - подумал он, глядя на играющих детей. Внезапно Безведов с удивлением обнаружил, что передать свои эмоции в рисунке он не сможет…В голове рождались стихи. Поддавшись внезапному порыву, блестя глазами, он начал писать. Рука забегала по бумаге, из-под карандаша вылетали слова.
Безведов смотрел в бесконечно высокое лазурное небо, на пушистую вату облаков, и вдыхал сладкий весенний воздух. Рифмы сплошным потоком изливались на лист, и юноша был в восторге.
Дети и их родители давно разошлись по домам, солнце почти скрылось за горизонтом и бросало прощальные алые лучи на землю. Налетел порывистый ветер. Безведов все так же сидел на скамье – напряженная фигура, пригнувшая голову к листу, русые волосы падают на сосредоточенное лицо, а на губах играет легкая улыбка.
Он потерял счет времени и оторвался от испещренной стихами бумаги, когда совсем стемнело, и в парке зажглись фонари. В воздухе повеяло вечерней прохладой, цикады завели свои трели в высокой траве. Безведов сунул стихи в карман и, насвистывая, отправился домой. В таком приподнятом настроении, как ему казалось, он не был еще ни разу. Перед сном в его голову снова полезли мысли и строки. Он пообещал себе наутро снова писать стихи…
Шли дни. Безведов все так же посещал уроки художественного мастерства. Но теперь, пока его рука проделывала краской тени и блики, сознание было сосредоточено далеко не на картине.
Незаметно, прячась, словно вор, он писал короткие стихи на огрызках бумаги и палитрах. Теперь безразличие старого учителя совсем не коробило его, а атмосфера спокойствия, царившая в классе, теперь не производила на него никакого эффекта. В голове взрывался вулкан идей. Всего за несколько дней, проведенных в классе, Безведов тайком сочинил два десятка стихов и заметок. Он творил, совершенно не обращая внимание на окружающее…До тех пор, пока преподаватель не сделал ему грубое замечание.
- Хочешь строчить – проваливай отсюда! Ишь, умник выискался! Если ты не заметил, здесь другим занимаются! – с неожиданным раздражением повысив голос, прикрикнул однажды учитель.
- Извините, - пробормотал Безведов, потупив взгляд и комкая в руке кусок блокнотного листка.
И снова все встало на круги своя. Все так же юноша приходил в классную комнату и часами корпел над работой. Но той живости и уверенности в собственных силах в нем уже не было. Дни становились похожи друг на друга, как две капли воды. И сегодня Безведов так же, как и всегда, приоткрыл рассохшуюся дверь со стыдливым: « Извините, можно?..» Опять подошел к своему месту под меткими взглядами учеников и бросил сумку под стул. Спустя пару минут он снова устремил взгляд на лист, где в штрихах и пятнах проглядывала ваза с фруктами. Он механически опустил кисть в воду, а затем утопил в алой, как кровь, краске. Приложил кисть и оставил длинный, неровный след. Челюсти свело зевотой. Безведов сделал еще один неуверенный мазок и отстранил руку от бумаги. Капля краски сиротливо упала с кончика кисти. Рука медленно и устало опустилась на колени.
Что-то изменилось во всем окружающем. Ощущения от работы блекли, и рутина постепенно накрывала Безведова с головой, хотя до сегодняшнего дня он никогда не считал свое занятие скучным. Звенящая тишина, раньше пробуждающая в нем вихрь чувств, теперь становилась невыносимой и давила, вызывая безудержную зевоту. Сонливое состояние усугубила огромная муха, пробравшаяся в класс через приоткрытую форточку.
Раздалось унылое, громкое жужжанье.
Безведов безучастно смотрел на пыль, медленно кружащуюся в солнечном свете. Ему было непонятно, почему никто из учеников не замечает тоскливо жужжащую муху. Безведов вяло поднял кисть и мазнул по бумаге. Воды было слишком много, и краска потекла, оставляя безобразные подтеки.
«Это не твое» - прозвучал в голове отчетливый голос. Перед глазами Безведова пронеслись годы его занятий. Создал ли он что-то стоящее? Вложил ли свою душу, отпечаток своих мыслей хотя бы в одну картину? «Нет» - послышался все тот же уверенный голос. Безведов вспомнил исписанные с двух сторон листки…
Все встало на свои места. Безведов поднялся, оставив забытый натюрморт на мольберте, и вышел вон. Больше в класс он не возвращался.
Спустя месяц в городской газете появилось стихотворение «Соцветья жизни», получившее восторженные отзывы. Через год на книжных прилавках появился сборник стихов молодого автора Андрея Безведова.