- Вот и навестил родных, слуга народа.
- Сколько ему лет-то было?
- За сорок, говорят… Думаешь, заказали его, а?
- Ну, не сам же…. Журналюг не подпускай к месту происшествия.
- Огородили.
- Хорошо. Ждём москвичей.
Хруст песка, шипенье рации. Далёкое завывание сирены.
Заместитель министра Василий Петрович Колодин всё слышит: и голоса и звуки. Но голову от земли оторвать не может, и пошевелить членами тоже, будто нет у него ни рук, ни ног – пустота одна.
Песок хрустит совсем близко. Взволнованный голос сверху:
- Товарищ полковник! У него голова не так лежала. Нос, вроде, в песок упирался, а теперь вбок торчит.
- Не трогай ничего там, Саша. Бригада скорой уже приехала, разберутся.
- Он жив, товарищ полковник!
- Второй четвертому… Объект, похоже, живой. Подгоняй машину, и врача сюда. Не докладывай пока никому. Бережёного - сам знаешь…
1. Палата интенсивной терапии областной больницы, где третьи сутки лежал Василий Петрович Колодин, изначально была двухместной, но с прибытием высокопоставленного пациента вторую кровать вынесли, а вместо неё втиснули два стола. За одним сидели, сменяя друг друга, медсёстры: возились там со шприцами и лекарствами, заполняли журналы, шёпотом разговаривали по мобильникам и набивали эсэмэски. Место за вторым столом всегда занимал сонный охранник в защитного цвета форме.
Василий Петрович, если не спал, то, лёжа на спине, равнодушно наблюдал за работой медицинского персонала, сменой медсестёр и охранников. Мозг, замороженный лекарствами, с трудом реагировал на окружающее. Поэтому первая эмоция – быстрая, как птица, прилетевшая вместе со свежим запахом дождя из приоткрытого окна - удивила Колодина новизной и простотой. Одна за другой зарождались юные и короткие ещё мысли. Хаос перед глазами сменился зыбкими картинами на грани реальности и фантазии, пока его вдруг разом не накрыла лавина воспоминаний о том, что произошло с ним в последние несколько дней.
Собравшись из столицы в родную губернию, Колодин хотел «убить двух зайцев»: решить деловой вопрос, где требовалось употребить его московские связи и влияние, и посетить малую родину – райцентр Елизаветинку, в котором уже пятый год тянул лямку мэра однокашник и самый близкий друг Колодина Алексей Иванович Порошин.
Министр, подписывая Колодину отпуск, попросил:
- Потолкай, Вася, местное начальство. Регион бедный, а они спят так сладко, будто нефть вчера за околицей откопали. Программу по жилью запороли, дорожные деньги профукали, не говоря уж про инновации: первое десятилетие нового века заканчивается, а они слова такого, кажется, не слыхали.
- Поговорю с Бубновым, - расслабленно пообещал Колодин, думая о своём.
- Давай. А то у него срок губернаторский выходит. На новый могут и не выдвинуть.
- Ну, тут уж как карта ляжет, - усмехнулся Колодин, подняв глаза к потолку.
Министр подошёл к Василию Петровичу вплотную и тихо сказал: «Я уже догадываюсь, как». Потом добавил: «Это не для него».
В самолёте Колодин занял кресло у окна в «салоне» первого класса, отгороженном от остальных пассажиров простенькой занавеской, и сразу после взлёта попросил у озабоченной стюардессы коньяку. На душе у него устанавливалось спокойствие.
Внизу остались министерство на Садовом кольце, квартира на проспекте Мира, а в ней жена с пасынком, и ещё одна квартира на Арбате с больной тёщей. Тесть – бывший дипломат высокого ранга, открывший Василию Петровичу путь в коридоры власти, уже два года как ушёл в мир иной. Больше у Колодина никого в Москве – да и вообще нигде - не было: своих родителей давно схоронил, а братьев или сестёр Бог не дал.
Через два часа Колодин вышел из самолёта, с удовольствием вдыхая сухой, приправленный ароматом степных июльских трав, воздух, столь не похожий на московский. Он постоял бы ещё минутку-другую, перебирая знакомые с детства ароматы, но к трапу бесшумно подкатил чёрный «Лексус» с «мигалкой» и губернаторскими номерами, который Василий Петрович ещё из окна самолёта приметил стоявшим в тени у здания аэровокзала. Пожилой, не знакомый Колодину водитель вышел из автомобиля и стал напряжённо всматриваться в спускавшихся на перрон пассажиров, пытаясь угадать высокопоставленного клиента. Не угадал. Василий Петрович сам подошёл и протянул ему руку, другой рукой подавая чемодан. Водитель открыл для него дверь переднего пассажира, но Колодин решил сесть назад.
- Я его не знаю, говорить с ним не о чем, что ж мне садиться вперёд, – подумал Василий Петрович. И ещё его взяла лёгкая досада: «раньше Бубнов своих заместителей присылал меня встречать».
Водитель, будто прочитав его мысли, повернулся и сказал: «замы все в разъездах, уж простите великодушно».
- Нет проблем, - буркнул Колодин, показав, что не настроен точить лясы. Водитель всё понял и, стремительно взяв с места, пустил машину с ускорением полукругом по лётному полю, ювелирно с мягким качком проскочил узкие служебные ворота и выехал на автостраду, ведущую в город. Через пятнадцать минут они миновали другие – каменные – ворота с резной кованой решёткой и въехали в тенистый парк. Извилистая асфальтированная дорога, обсаженная липами, привела к ещё одним – внутренним воротам, за которыми виднелся дом усадебного типа с «греческим» портиком, выходившим к бассейну и отражавшимся вместе со старыми ивами в аквамариновой воде. Летняя резиденция губернатора.
- Вторых ворот в прошлый раз не было, - отметил Колодин. – Ничего, это веяние времени, символ, так сказать, неспокойного века. А вот бассейн вместо запущенного пруда – это перебор. Барский дом отделан с иголочки, но стеклопакеты поставлены белые, пластиковые. Сэкономил Бубнов (а, может, подрядчик схалтурил, тогда – недосмотрел), а зря, зря. Приедет какой-нибудь московский начальник с острым язычком – да хоть премьер-министр - пошутит вскользь так, мимоходом, потом полгода от журналистов и интернетчиков отбрехиваться придётся.
Навстречу Василию Петровичу вышла девчонка, одетая как вожатая из его пионерского детства (белый верх, чёрный низ), только без галстука. Она представилась референтом губернатора и проводила Колодина в дом, дважды назвав Иваном Петровичем. Колодин даже не поморщился: что взять с такой красотки?
- Гости на веранде, – улыбаясь, сказала она. - Прошу Вас, проходите и располагайтесь. Шеф будет через пятнадцать минут.
- Осторожничает Андреич, – подумал Колодин. – Сейчас, наверное, смотрит на всех через какую-нибудь потайную дырочку, или нет - какую дырочку – смотрит на экран монитора в своём кабинете, и отмечает, кто как сел, как себя ведёт, что говорит. Осторожничает, потому так долго и сидит на своём месте. Советская закваска чувствуется.
Василий Петрович, прошёл по коридору, отделанному светлым деревом, чуть помешкав, толкнул ажурную дверь и вышёл на веранду, всю «прострелянную» лучами солнца. В центре просторного помещения с окнами до пола, прикрытыми ажурным тюлем, стоял длинный полированный стол, за которым в разных местах сидели несколько человек. Колодин знал в лицо только одного – худощавого мужчину восточной внешности – «олигарха» местного масштаба Тимура Адриановича Хунданова.
Поздоровавшись со всеми и отдельно кивнув Хунданову, Колодин занял кресло справа от губернаторского. Он знал, что это место на совещаниях всегда занимали чиновники федерального уровня. Хунданов, напротив, сидел, точнее, полулежал, подперев ладонью щёку, в самом дальнем углу стола.
- Правильно, бизнес должен держаться в тени, - усмехнулся про себя Колодин.
Открылась дверь, и в помещение вошёл губернатор Бубнов – статный седой мужчина шестидесяти лет с гаком в тёмном двубортном костюме с широкими полами.
- Для начала проведём перекличку, – предложил он, поздоровавшись и заняв свое место во главе стола. - Здесь не все знакомы, поэтому прошу назваться и указать должность. Итак, региональную власть представляет ваш покорный слуга Бубнов Аркадий Андреевич, губернатор, – он привстал и кивнул головой.
- Федеральный центр? - Бубнов посмотрел на Колодина. Василий Петрович встал и представился.
- Хорошо. Военные? – продолжил Бубнов.
Поднялся загорелый мужик в полевой форме: «Полковник Кущин Виктор Викторович, начальник гарнизона».
- Бизнес?
Изящным движением приподнялся Хунданов и, упираясь костяшками пальцев в полированную поверхность стола, чуть наклонив голову, представился тихим голосом, добавив к имени единственную регалию: «бизнесмен».
- Общественные организации?
- Здесь, - быстро отреагировал сидевший в сторонке и явно чувствовавший себя не в своей тарелке парень в джинсах, - Косичкин Алексей, председатель общественного движения «За экологию».
- Отлично. Пресса?
Все недоумённо переглянулись, и Бубнов, насладившись произведённым эффектом, с ухмылкой бросил: «Шутка».
Опустился экран, и на нём появилась карта.
Колодин узнал очертание заказника «Елизаветинский лес», похожего на зелёного дикобраза, длинный нос которого «обнюхивал» Елизаветинку – родину Василия Петровича, а хвост упирался в промзону областного центра. Лесной массив был настоящий, и зверьё там водилось настоящее: лоси, кабаны, косули и много всякой мелочи. При Елизавете Петровне лес составлял часть царских охотничьих угодий.
В 90-е годы Бубнов поднял вопрос о придании лесу статуса заказника, был поддержан демократическими силами, общественностью, а потом и Москвой. Однако большой кус леса остался в ведении военных – частично под окружными складами, но в основном просто прирезанным к складской территории. В нём вырос банно-спортивный комплекс для военного начальства, несколько коттеджей, да, пожалуй, и всё.
Упомянутые уважаемые люди собрались в резиденции губернатора для того, чтобы окончательно решить вопрос о передаче областным властям военных земель в лесу, то есть присоединить их к заказнику. Военные выставили свои условия, засуетились потенциальные инвесторы. Василий Петрович обеспечивал поддержку проекта в Москве. Это было не сложно: всё, что предлагалось, вполне укладывалось в русло текущей военной политики, получило одобрение экологов, добавляло очков губернатору перед возможным выдвижением на следующий срок, словом, устраивало всех. Оставалось согласовать интересы.
Начальник гарнизона полковник Кущин с указкой в руках рассказал о том, что за земли отрывают от себя военные.
- Не только область, - многие хотели бы претендовать на эту жемчужину средней полосы России, – закончил он.
- Если Москва не перебьёт – никто не сунется, – прокомментировал Бубнов слова полковника и повернулся к Колодину: «Василий Петрович, как там питерские москвичи, не претендуют на наш лес?»
- Мне дали понять, что это наше внутреннее дело, у них интереса нет, - ответил Василий Петрович. - Только просили не борзеть.
- Кто просил? – заинтересовался полковник.
- Кто у нас правительством руководит?
- Что, сам?
- Почти.
- Они там борзеют, а нам нельзя? – послышался голос Хунданова с дальнего угла стола.
Никто не обернулся на голос, но все посмотрели на губернатора.
- Ладно, - помедлив секунду, сказал Бубнов. – Перейдём к конкретике.
- Правильно, - одобрил Колодин. - На провокации не поддаёмся. Но что-то очень свободно ведёт себя авторитетный бизнесмен.
- Раскрываем карты, - предложил Бубнов. - Чего хотят военные?
Полковник встал и снова подошёл к карте.
- Мы хотим вот этот участок – он обвёл указкой край леса - девяносто гектаров под коттеджное строительство.
- Для себя?
- Себе тоже, но, в основном, на продажу.
- Всё? – спросил губернатор, скорее для проформы, так как, судя по всему, главные требования военных были с ним уже согласованы.
- Нет, не всё, – помявшись, сказал начальник гарнизона. - Вы знаете ситуацию с жильём для офицеров, увольняемых в запас…
- В областном центре не получите, – рубанул рукой Бубнов, - только в районах. В Елизаветинке хотите?
- Да хоть у чёрта на краю, - оживился полковник.
- Ладно, поговорю с Порошиным. Тридцать квартир отыщем.
- У нас двести шестьдесят очередников.
- А вы постройте для них дом сами. На деньги от продажи коттеджей. – Бубнов, похоже, начинал сердиться или делал такой вид перед предстоявшим диалогом с Хундановым. – Вопрос исчерпан, присаживайтесь.
Полковник занял свой место за столом.
- Что у нас планирует бизнес?
- Бизнес денег не просит, - откликнулся со своего места Хунданов, - и квартир тоже. Наоборот, мы деньги вкладывать хотим: в гольф клуб самый большой в стране, в гостиницу, в жильё при гольф клубе, ну и по мелочам: заправочные станции, торговые точки, парковки.
- Тимур Адрианович, - мягко остановил его Бубнов, - не могу не задать вопрос, поймите меня правильно, - он сделал паузу, и было видно, как сузились глаза бизнесмена.
- Поймите меня правильно, - продолжил Бубнов, будто не обратив внимания на разлившееся в воздухе напряжение, - вы представляете здесь только себя или всё заинтересованное бизнес-сообщество?
- Себя и всех вменяемых инвесторов, - облегчённо и с некоторой запальчивостью ответил Тимур Адрианович. – Болтуны – за бортом, но все, кто что-нибудь стоит, - со мной. Назвать фамилии?
- Не надо, запомним это, господа. И где будет ваш гольф-клуб?
- Ай да Бубнов! Построил авторитетного бизнесмена. Или у них всё разыграно? Не для меня ли? – вдруг пришло в голову Колодину.
Тимур Адрианович пошёл к карте. Колодин отметил про себя разницу в стиле поведения военного и бизнесмена.
Полковник прост и чист, как лист бумаги. Двойного дна не видно, да, наверное, и нет. Капризничать, конечно, военные будут, могут и дополнительные требования выкатить, но всё, в конечном счёте, разрешится к удовлетворению сторон. На полковника смотреть было приятно именно из за его однозначности, законченности. Имеешь с таким дело – будь готов столкнуться с упрямством, неуступчивостью, в крайнем случае с простенькой хитростью – вот и все заусенцы.
Бизнесмен – изящен, в этом ему не откажешь: лёгкий льняной костюм, светлые остроносые туфли. Узкая, гибкая фигура, длинные подвижные пальцы рук. Выразительное лицо с благородно вычерченными бровями и крыльями тонкого носа. Национальность с ходу не определишь: восток – дело тонкое. Движения плавные, почти неуловимые, при этом говорит нервно и наступательно. И главное: он сам и манера его поведения рождали у присутствующих сложное, неоднозначное ощущение, одним из компонентов которого было чувство опасности.
Хунданов подошёл к карте и провёл длинным пальцем по границе участка леса, примыкавшего к Елизаветинке: «Вот этот район, в том числе пойма ручья и примыкающие земли сельхозназначения, которые давно не обрабатываются».
Бубнов молча выслушал Хунданова, так что Колодин не понял, является ли предложение бизнесмена чем-то новым для губернатора или они уже обсуждали его до сегодняшнего совещания. Но Василий Петрович понял, что под гольф клуб планировалось забрать земли, на которые имелись планы у него самого, а этого допускать было нельзя. Не затем он организовывал поддержку проекта в Москве и приехал на это совещание.
- Разрешите, Аркадий Андреевич? - чуть привстав, обратился Колодин к губернатору.
- Давай, Василий Петрович, - подчёркнуто по-свойски отозвался Бубнов.
- Хочу отметить, что в районе, который очертил Тимур Адрианович, имеются уникальные природные объекты, требующие особого режима хозяйствования: это Мокрый луг и пойма Святого ручья.
- Мы изучили вопрос, - посмотрев на Бубнова, ответил Хунданов, - никаких ограничений на использование этих территорий нет
- Там ключи, питающие всю местную водную сеть.
- Вот-вот, ключи, – повторил Хунданов, и его лицо впервые потеряло бесстрастное выражение. - Они будут питать каскад озёр, который мы создадим на территории гольф клуба. А речки не пересохнут. Мы сделали расчёты: останется и народу водица.
- Ну ладно, изучите дополнительно этот вопрос. – Бубнов, видимо, решив разрядить обстановку, заулыбался и повернулся к сидевшему рядом Колодину: «Василий Петрович, а у тебя там интерес, что ли?
- Интерес-не-интерес, а родина, знаете, - ответил Колодин.
- Да, а в чём, собственно, ваш интерес вообще участвовать в этом деле? – вдруг спросил Хунданов – без юмора спросил, серьёзно. - Мы карты раскрыли, раскройте и вы.
Василий Петрович взял паузу, раздумывая о том, нужно ли ввязываться в рискованную дискуссию и что-то тут объяснять.
Прямого, понятного этим людям, ориентированным на материальный дивиденд, интереса у Колодина не было. Был интерес другого свойства: сохранить (для себя, прежде всего) живописную пойму Святого ручья, рождавшегося на Мокром лугу, где били мощные родники, славные целебной ключевой водой – гордостью Елизаветинки. К этим родникам давно подбирались: то завод по разливу бутылированной воды хотели построить, то санаторий отгрохать для областного начальства, но мэр Порошин не без помощи Колодина все эти попытки спускал на тормозах. Нельзя сказать, что бескорыстно.
Была у Колодина давняя мечта – чуть ли ни детский сон - поселиться на берегу Святого ручья, и чтобы Мокрый луг был виден из окна, и лес за ручьём заповедный.
Они и место с другом-мэром Порошиным подобрали. Как заканчивается частный сектор, к ручью идёт полевая дорога, у которой стоят развалины часовни, а за ними брошенный коровник. Вот от коровника (который, конечно, нужно снести, а часовенку, наоборот, восстановить) и до Мокрого луга пятнадцать-двадцать больших участков нарезать, не скупясь, по полгектара каждый, чтобы не коттедж, а имение возвести на радость себе и потомкам. Колодин с Порошиным и соседей уже себе подобрали: главного архитектора города, бывшего председателя горисполкома, народного писателя всероссийского масштаба, других не менее уважаемых и приятных людей, и переговоры с ними провели. Поэтому интерес Колодина был в том, чтобы Мокрый луг и окрестности его вместе с передаваемым военными участком леса присоединить к заказнику. Тогда был шанс защитить столь близкий сердцу Василия Петровича пейзаж.
Колодин решил не юлить, отчасти потому что не любил, а отчасти потому что с этими людьми юлить было опасно, и рассказал о своём интересе, сведя его, однако, к сохранению в Елизаветинке уникального природного ландшафта и созданию в его окрестностях нового экологичного района малоэтажной застройки.
Колодина поняли правильно, и Хунданов заметно повеселел: «Если дело в экологичной малоэтажной застройке, то – договоримся».
- Конечно, Тимур Адрианович, но Мокрый луг должен стать частью заказника, - не спустил бизнесмену Колодин. - Об остальном будем договариваться.
- Под Мокрый луг иностранные инвесторы денег дадут, – в голосе Хунданова послышалось разочарование, а его лёгкий восточный акцент стал чуть более явным. - Без него проект не реализуем.
- Ну, значит…, – начал, было, Колодин, однако Бубнов перебил его: «Технические вопросы сегодня не обсуждаем». Потом шумно встал, оглядел собравшихся и резюмировал: «Я своим распоряжением создаю комиссию с участием всех заинтересованных сторон. Там и завершим обсуждение. Прошу соблюдать конфиденциальность. Все свободны». Повернулся и быстро вышел из помещения.
С уходом губернатора атмосфера стала разряжаться. Хунданов забрал со своего места тонкий кожаный портфельчик и, ни на кого не глядя, двинулся к выходу. За ним торопливо выскочил эколог. Военный подошёл к Колодину с явным намерением познакомиться поближе, но Василий Петрович решительным движением протянул ему руку, которую тот вынужден был пожать и тем самым завершить общение. Когда Колодин остался один, подошла уже знакомая ему девчонка и сказала: «Аркадий Андреевич просит Вас остаться ещё на полчаса.
- С удовольствием.
Через пять минут стремительно вошёл Бубнов, снимая на ходу тяжёлый пиджак.
- Марина, - обернувшись, крикнул он в открытую дверь, - принеси нам чаю, коньяку и закусить.
Аркадий Андреевич подошёл вплотную к Колодину, дородный, гладкий, красивый: в белоснежной рубашке и широких шёлковых помочах в синюю клетку. Вокруг глаз – сетка морщинок, но щёки, шея гладкие и ухоженные. Волосы уложены безупречно. Колодин невольно залюбовался Бубновым – так он был при всей свой грузности изящен и гармоничен. Сразу видно человека на своём месте.
Сам Василий Петрович не приобрёл положенного ему по рангу лоска, да и не очень старался: стригся в разных салонах (а надо у своего парикмахера), ходил в костюмах неизвестных производителей (а надо выбирать из десятка уважаемых фирм), мог надеть галстук или ботинки, купленные в супермаркете (в его окружении это однозначно считалось недопустимым). Тщательно выбирал для себя только несколько аксессуаров: часы (по неписанной традиции выбранные им часы получены в подарок за безупречную службу), очки (заказывал у известной фирмы в Германии) и носки (прихоть, имевшая корни в далёком детстве).
С Бубновым Василия Петровича свела судьба года за два до памятной новогодней отставки президента Ельцина. Трудные это были годы для чиновничества, принёсшие много обид и разочарований. А Аркадий Андреевич Бубнов тогда только избрался губернатором и приехал в Москву искать поддержки сильных мира сего. Щегольски одетый, открытый, не пуганый ещё, а скорее даже лихой, но при этом, в чём позже убедился Колодин, расчётливый и умный.
Колодин дослуживал в администрации президента и искал возможности спрыгнуть с подножки поезда, шедшего, как многим казалось, чуть ли не под откос. Многим, но не Бубнову. Не без помощи Василия Петровича Аркадий Андреевич наладил контакты с нужными людьми, и его личные дела и, что важно, дела региона пошли в гору. Они оставались с Колодиным хорошими приятелями, но статус губернатора, конечно, по всем статьям перебивал статус заместителя министра, пусть и федерального.
- Давай поздоровкаемся теперь по-свойски, - сказал Бубнов, обнимая Колодина за плечи, – борец ты наш за экологию. Сейчас мы с тобой выпьем, закусим, и ты мне про столицу будешь рассказывать.
- Согласен. А вы мне про здешнюю жизнь.
- Так вот она, наша жизнь, - развёл руками Бубнов, указывая глазами на симпатичную референтшу, бесшумно сервировавшую столик на двоих у открытого окна. - Ты же видел сегодня, скольких дармоедов нужно ублажить, чтобы святое дело сделать - заказник расширить.
Подождал, когда девчонка выйдет, и подтолкнул Колодина в спину: «Пойдём».
- Здесь чисто? – скорее по привычке поинтересовался Василий Петрович.
- Абсолютно. Перед каждым приездом мои люди проверяют. Думаешь, кто-нибудь из гостей? Можем музыку включить, если боишься.
- Я не против.
- Мариша, поставь нам что-нибудь душевное… Любу Успенскую или Колю Расторгуева.
- Хорошо, Аркадий Андреевич, - послышался звонкий голос из-за двери.
Колодин подошёл к открытому окну, выходившему в сад, и вдохнул аромат цветущего шиповника. Он смотрел на клумбу с «анютиными глазками», остриженную траву на лужайке, и ему представлялся пионерский лагерь, где он по-мальчишески мучительно и сладко влюбился в пионервожатую Лизу. Белый верх, чёрный низ. Пионерский галстук, который потом расписывался глупыми пожеланиями…
Воспоминания Василия Петровича прервал Бубнов, который с гагаринским «поехали!» первый жадно опрокинул рюмку коньяка, налитого им собственноручно из чёрной бутылки матового стекла.
Колодин присоединился к губернатору. Они быстро выпили по три рюмки и теперь не торопясь закусывали.
- Лихо мы сегодня вопрос решили, да? - изящным движением отрезая кусочек сёмги, спросил Колодина Бубнов, – двадцать минут, и всё.
Василий Петрович кивнул, пытаясь прожевать кусок грудинки.
- А раньше все вопросы решались в бане, помнишь, Василий Петрович? Голяком, бывало, на перевернутой шайке государственные документы подписывали, пока девчонки нам спинки тёрли. Забыто теперь это, как первые коттеджи с башнями из красного кирпича, как спирт «Рояль». Всего десять лет прошло, ну - пятнадцать, а насколько цивилизованнее мы стали? Правда?
- Не все, - ответил Колодин. – Я в прошлом месяце на севере был. Вот там баня так баня. Еле отбился.
- Приставали? – хихикнул Бубнов. - Я своим давно запретил. Мне-то что – без виагры уже никак, да и с ней не всякий раз получится. А молодёжь сначала удила закусила: что за госслужба без бани? Но я поставил вопрос ребром: европейцы мы или не европейцы? – Бубнов радостно засмеялся, хитро поглядывая на Колодина. - Вон в Вене мой помощник спросил метрдотеля, где ближайшая сауна, так тот чуть в обморок не упал, как будто про притон какой интересовались.
- В Вене сауна – это и есть притон. Не путайте с Финляндией.
- Ага, поучи дядьку, - добродушно усмехнулся Бубнов, отправляя в рот очередные пятьдесят грамм.
- И матом у меня в администрации не ругаются, - вдруг добавил он. - Не то, что в вашей Москве.
- Кстати о Москве. - Бубнов положил вилку и умными глазами поглядел на Колодина, как в душу заглянул. - Что там слышно, Вася: выдвинут меня на следующий срок?
- Не знаю, Аркадий Андреевич, - помня наставление министра, ответил Колодин. Помолчав, однако, добавил: «Ничему не удивлюсь».
- И правильно. Шепнули мне, Вася, что не выдвинут больше. А это значит, концы надо зачищать, чтобы ни один чёрт придраться не смог. Понимаешь? Раньше – почётная отставка, орден Ленина, поцелуй генсека, служебная дача и автомобиль с шофёром. А теперь радуешься, если уголовку не завели. Мельчаем, братец.
- Ты вот в свою Елизаветинку стремишься, - продолжал Бубнов (молодец, - подумал Колодин, - наблюдательный), а я бы в Москву подался. Хоть бы и на твою должность.
- Понижение для вас будет, Аркадий Андреевич. – ответил Колодин. - Да и дело неблагодарное. Замминистры – это мазохисты, которых все имеют. Наезжают на министра – сажают заместителя, вы же знаете.
- То-то ты насиделся, прямо в наколках весь…
- Не зарекаюсь.
- Что так? Общак министерский держишь?
- Начинается, - с неудовольствием подумал Колодин, потянувшись за бутылкой. Вот так он однажды под рюмку рассказал Бубнову о том, что приходится заниматься всякими тёмными делами: таскать туда-сюда сумки с деньгами, встречаться с сомнительными личностями, решать судьбы неугодных власти, но толковых и симпатичных людей. Бубнов тогда ответил жёстко, как отрезал: «Не министру же этим заниматься». И, в принципе, был прав: кочегару ли стесняться чёрных рук? Больше к этому не возвращались, но иногда под шафе Аркадий Андреевич подкалывал Колодина как сегодня, а Василий Петрович всегда расстраивался по этому поводу и злился.
- О больном ни слова, Аркадий Андреевич, – коротко ответил Бубнову Колодин.
- Ладно, ладно, – сказал Бубнов примирительно, однако не удержался и съязвил: «Домик на Рублёвке не построил ещё?»
- Без комментариев, – терпеливо произнёс Василий Петрович.
- А что, у вас там, говорят, по блату бесплатно можно.
- Щас, – Колодин не то, чтобы разозлился, скорее, чуть ли не обиделся. – В Москве слова «бесплатно» никто не знает.
- Ладно, ладно, - повторил Бубнов, наполняя обе рюмки. Выпив, он делался расслабленным и даже сентиментальным. Вспомнил старую историю о том, как в Кремле встретился с президентом в неформальной обстановке.
В последний год ельцинского правления, когда окружение президента фактически изолировало его, ослабевшего физически и политически, Аркадий Андреевич почти случайно попал на кремлёвский междусобойчик, где зондировались варианты политической перегруппировки в преддверии отставки президента (о которой тогда, естественно, присутствующие не подозревали). Бубнов в то время не был в фаворе у «демократического» крыла ельцинского окружения, так как сделал несколько неосторожных заявлений о необходимости поставить под контроль миграцию для того, чтобы снизить межнациональную напряжённость. Пресса отреагировала немедленно. Его назвали коммунфашистом, а регион собирались включить в «красно-коричневый пояс». Бубнов испугался, сменил риторику и стал искать встреч в Москве, чтобы объясниться и как-нибудь загладить вину.
Однако никто из приближённых к президенту с ним не разговаривал, и Бубнов, политическим чутьём понявший, что его гладкая карьера под угрозой, пришёл за помощью к Василию Петровичу.
С подачи Колодина Бубнов и оказался на закрытом банкете в Кремле. Искали «мальчика для битья». Василий Петрович позвонил Бубнову и прямо спросил: хочешь, чтобы тебя побили? Есть один шанс из тысячи, что отбрешешься, очки наберёшь. Один – но есть. А так – политический труп. Бубнов долго не думал и согласился. Была у него эта черта, которой нравилась Колодину, и которой Колодин сам, как ему казалось, был лишён: пойти ва-банк - или пан, или пропал.
На междусобойчике, однако, решали другие вопросы, и о Бубнове будто забыли. Он подходил к одному, к другому из президентской команды, заискивал, оправдывался, но от него отмахивались. Бубнов понял, что дело глубже, чем он ожидал, однако в чём оно заключается – не знал.
Президент – уже больной, обрюзгший, но в хорошем настроении сидел в окружении «семьи», и время от времени подзывал к себе кого-нибудь из губернаторов на пару слов. Наедине ни с кем не оставался, всегда кто-нибудь из «свиты» был рядом. Бубнов не удостоился аудиенции, а потому сидел расстроенный и напряжённый, в то время, как все, наоборот, расслабились. В окружении президента раздались взрывы смеха, туда понесли подносы с шампанским и графины с морсом. Бубнов вышел в коридор и прошёл в туалетную комнату. Встал там у окна, мял в руках сигарету. Вдруг дверь открылась, и он увидел президента собственной персоной.
- Обождите снаружи, - сказал тот кому-то, и дверь закрылась. Президент, несомненно, удивился, обнаружив, что он в туалете не один, но виду не подал. Посмотрел на Бубнова, будто припоминая, потом, встал у писсуара и сказал: «Недовольны вами. Говорят - не демократ».
- Демократ, - убеждённо ответил Бубнов. – Ошибки, конечно, были. Но - демократ до мозга костей.
- Демократ… до мозга и костей…., - вдруг передразнил Бубнова президент, своеобразно перефразировав известную присказку. Поджал губы и добавил: «Мне эти демократы вот где сидят!».
У Бубнова застучало в висках.
- До мозга и костей, понимаешь, - повторил президент, из за плеча посмотрев на Бубнова известным всей стране взглядом. - О России пора подумать, демократы. Вот так!
Больше не произнёс ни слова и вышел из туалета.
Потом Бубнова донимали расспросами: о чём разговаривали, что сказал президент. Бубнов передал суть разговора так: президент спросил, демократ ли он. И он ответил: демократ.
- И всё? Ещё о чём говорили? – домогались люди из «семьи».
- Просил подумать о России.
- Кого просил?
- Меня, - отвечал Бубнов. – И вас. Всех.
Через полгода Ельцин подал в отставку, и Бубнова вместе ещё с несколькими губернаторами вызвал к себе молодой, энергичный преемник.
В конце разговора Колодин, наконец, перешёл к теме, которая волновала его больше всего. Бубнов слушал Василия Петровича и на лице у него выражалось неудовольствие и крайнее нетерпение. Наконец он не выдержал и, прервав Василий Петровича, сказал: «С Хундановым ты зря сцепился. Найди возможность и договорись, реши этот территориальный спор».
- Без вас не решу, Аркадий Андреевич, - упрямо повторил Колодин, – только вашей волей можно Мокрый луг к заказнику присоединить.
- Ишь, запел: вашей волей. А если не хватит моей воли?
И добавил неожиданно жёстко: «С Хундановым ссориться не буду. И ты помирись, а потом вернёмся к этому разговору».
- Потом поздно будет, - с тоской подумал Василий Петрович, - понимая уже, что с Хундановым ему придётся говорить самому.
- Да - сволочь та ещё, – продолжал Бубнов. - Но вот тебе дружеский совет: не становись у него на пути, Вася. А то и я помочь не смогу… Не всесильный.
- Неужели так зависите от него, Аркадий Андреевич? – спросил Колодин, отдавая должок за министерский «общак».
- Дурак, - обозлился вдруг Бубнов, и лицо его сделалось злым и обиженным одновременно. – С губернатором говоришь, чинуша. Фильтруй базар, Московия!
- Фильтрую, - упрямо продолжал Колодин. - Но если начистоту, вы-то почему его боитесь?
- Эх, - разочарованно вздохнул Бубнов, поглядев на Колодина как на безнадёжно больного. - Мне уходить скоро. А уход губернатора, это не замминистра поменять. За мной знаешь какой шлейф обязательств? А врагов сколько? Ещё одного наживать нельзя, да ещё сильного, да ещё хитрого. Ты-то должен понимать, Вася.
Помолчал, потом хитро глянул на Василия Петровича и добавил: «Он нам пригодится, Хунданов. Мы его ещё с тобой подоим».
Распрощались по-дружески, но без сантиментов. В гостинице Колодин позвонил своему помощнику Мите - единственному человеку, которому он полностью доверял в министерстве, и попросил поискать любую информацию о проекте строительства гольф клуба в Елизаветинке. Потом, сняв пиджак, упал на широкую кровать. Митя перезвонил через полчаса и зачитал несколько пресс релизов, выпущенных одной и той же фирмой, хорошо известной в столице. У Колодина перехватило дыхание.
- Так-так, - думал он, слушая помощника, - значит гольф клуб – это Москва. За проектом стоит Москва! Тогда не справиться… .
Василий Петрович, отвечая невпопад по телефону, кусал губы и думал, думал, думал.
- Что делать? Договориться? Продаться за коттедж в гольф клубе? Хунданов согласится с радостью. Да только в результате никакого коттеджа не будет. Дискредитация - будет, уголовное дело – вполне возможно, шантаж – обязательно. А коттедж не обломится. Получается, загнали тебя в угол, Василий Петрович. И где? У тебя дома. Интересно, Бубнов знает? Ай да Аркадий Андреевич… Хотя что Аркадий Андреевич? Он честно сказал: ссориться не буду. Бороться – кишка тонка. А мы? А мы поборемся…. Начнём прямо сейчас.
- Митя, - обратился он к помощнику. – Возьми мой текст для ТВ и добавь туда пару фраз…
На следующий день по центральному телеканалу в передаче «Вести регионов» должен был идти сюжет про расширение заказника «Елизаветинский лес». Это был вклад Василия Петровича в поддержку проекта. В тексте, который Колодин продиктовал помощнику, выражалась обеспокоенность в связи с «инвестиционными инициативами, направленными на отчуждение заповедных земель и ставящими под угрозу экологическое благополучие всего Елизаветинского района».
2. Входная дверь открылась, и на пороге реанимационной палаты появился главный врач Борис Александрович Метельский. Колодин знал этого человека – они жили на соседних улицах, пока Василия Петровича не забрали в армию. Борька отучился в медицинском и потом тоже служил. Чем дальше от Москвы, тем теснее мир.
Метельский прошёл к кровати, где лежал Колодин, а за ним в палату вошли две девчонки в крахмальных халатах и высоких шапочках.
Охранник, до этого сонно сидевший в углу, встал, стукнув тяжёлой кобурой о крышку стола. Колодин, не поднимая голову с подушки, слабо дёрнул рукой и сказал, обращаясь к охраннику: «Свои, свои».
- Свои, - улыбаясь подтвердил Метельский. - Торопился к тебе, Вася, как услышал, что приходишь в норму. Организм у тебя – кремень. Нет, даже – алмаз, вот, какой крепкий.
- Кто мне звонил, приходил? – спросил Колодин.
- Проще сказать, кто не звонил. Губернатор звонил, министр звонил, мэр звонил.
- Жена?
- Конечно. Сейчас сам с ней поговоришь.
Метельский протянул Василию Петровичу маленький мобильный телефон: «Это помощник твой привёз вместо утопленного».
- Какой помощник? Митя?
- Нет, Юрий Павлович его зовут.
- Стогов, - понял Колодин. – Только никакой он не помощник. Он прислан, скорее, как соглядатай. Нехорошо, надо от этой опёки избавляться.
- По поводу покушения уголовное дело завели, – продолжал главврач. - Следователь тут с утра маячит. Не отвяжется, придётся тебе сегодня его принять.
- Хорошо, - думая о своём, ответил Колодин. - Ещё кто?
- Ну, пресса торчит у входа с видеокамерой. Так что наделал ты здесь шуму…
- Ещё кто-нибудь спрашивал меня? Девушка?
- Не помню, - уклонился от ответа Метельский, и Колодину показалось, что он подмигнул ему правым глазом. - Тебе нельзя волноваться.
У Василия Петровича вдруг и вправду помутнело в глазах, и резко заболела голова.
- Действительно нельзя, - подумал он.
- Самое главное, – послышался голос Метельского. - Думаю, завтра ты уже будешь транспортабельный, так что вызываем спецтранспорт. В Москву поедешь, в ЦКБ.
Колодин, превозмогая боль, сел на постели.
- Боря, я не готов ещё, - сказал он, с трудом повернувшись в Метельскому. - Голова кружится…. Так что задержусь. Да у меня и дела ещё здесь.
- Ну да, - понизив голос, недовольно ответил Метельский и покосился на охранника. - Пресса и убийцы только этого и ждут. Ты решил стать главным ньюсмейкером, да?
- Да. Я так решил. Передай, пожалуйста, Юрию Павловичу - Стогов его фамилия, что я не транспортабельный. Потом объясню…. И следователя пока не зови, Миша. Мне нужно вспомнить всё.
Волны стремительно расходились: пресса, телевидение, местные власти, московская чиновничья и политическая тусовка, да и просто праздная публика, жадно ищущая в интернете жареные новости про сильных мира сего, обсуждали неудавшееся покушение на заместителя федерального министра и его счастливое спасение (одна из радиостанций язвительно выразилась: «обретение»).
Колодин лежал и думал, что ему говорить следователю и как повернуть дело для прессы. На поверхности маячили два варианта: представить всё как нелепую случайность, несчастный случай - то есть поставить на себе клеймо клоуна, падающего с моста на радость почтеннейшей публике. Его и помнить тогда будут не как главного идеолога и разработчика региональной политики Кремля первого десятилетия нового века, а именно как Буратину, по ошибке оказавшегося не в графине, куда кидают кости, а за трапезным столом.
Второй вариант: заболел, отравился, перепил (так раньше всего и подумают). Тоже сомнительный…
Ничего не решив, Колодин вернулся к воспоминаниям.
На следующий день после памятного совещания у губернатора Колодин, как и намеревался, выехал в Елизаветинку. Он уже успокоился после разговора с Бубновым, переварил полученную информацию и прикидывал стратегию дальнейшего поведения. Ответный шаг он сделал, теперь многое будет зависеть от его друга Порошина.
Колодин ехал в автомобиле, посланном за ним Алексеем Ивановичем. Сам Порошин с утра «инспектировал стройки», и Колодин должен был подхватить его на одном из объектов.
В город въехали со стороны заброшенного элеватора, который Василий Петрович помнил с детства и никогда не видел работавшим. Некрашеный, побитый ветрами и дождями, он, как сломанный зуб, возвышался среди разномастных садоводческих построек слева по курсу. Вправо же от дороги расстилались поля, которые зигзагом, как зубастой усмешкой, прорезал глубокий овраг.
Виктор, водитель Порошина - высокий, худой парень с выжженными солнцем волосами - всю дорогу отчаянно ругал власти: московские, губернские, американские и израильские. Благоразумно помалкивал только о мэре Порошине - своём непосредственном начальнике. Колодин, посмеиваясь про себя, спросил парня:
- Элеватор-то когда запустите? Что ваш Порошин говорит?
- Никогда, - твёрдо ответил Виктор, дёрнув рулём, объезжая очередную яму на шоссе. – По мне так взорвать его к чёртовой матери, да частные дома очень уж близко. Там и моя фазенда стоит, так что ладно: пускай остаётся, каши не просит.
Мэр Елизаветинки Алексей Иванович Порошин вышел из строительного вагончика в футболке и джинсах, на голове – оранжевая каска. Это был высокий узкоплечий человек со скуластым лицом волжанина и острой бородкой, делавшей его похожим на разночинца времён первой русской революции. Сходство добавляли ясные живые глаза, взгляд которых бывал иногда восторженным, чаще задумчивым, а когда и холодным. Даже злым, но редко.
Колодин вышел из машины и обнял друга. От Порошина веяло провинциальным спокойствием и уютом. Пожав руку шофёру, Алексей Иванович сел впереди и скомандовал: «К ручью».
Через пятнадцать минут выехали на сельскую дорогу, которая, забирая в гору и постепенно сужаясь, уходила вглубь поля. Автомобиль двигался всё медленнее, переваливаясь на кочках и преодолевая сопротивление шуршащей по бокам травы. Наконец двигатель смолк, и пронзительно зазвучала тишина.
Порошин взял у водителя большой чёрный целлофановый пакет и первый ступил в высокую траву.
- Лёха, я же в костюме, - попробовал сопротивляться Колодин.
- А я подстилочку взял, Вася. Помнишь, ты мечтал в поле посидеть? Сейчас твоя мечта сбудется.
Порошин, раздвигая траву и прерывая энергичным внедрением монотонный гуд кузнечиков, по-хозяйски двинулся вглубь поля.
Колодин пошёл за ним, на секунду остановился вытереть пот и оглянулся. Виктор стоял, облокотившись на приоткрытую дверь автомобиля, и смотрел им вслед. Выражения его лица уже было не разглядеть: автомобиль, длинная фигура водителя и одинокие деревья за дорогой – всё колыхалось в горячем потоке, поднимавшемся от разморенной земли. Но Колодину показалось, что на лице Виктора мелькнула усмешка.
- Баре идут развлечься, – подумал Колодин. – Так он сейчас смотрит на нас. Точно так.
Порошин, наконец, остановился, поставил пакет и медленно с блаженной улыбкой опустился в траву. Колодин остался стоять – руки в боки, - откинув полы пиджака назад и по-хозяйски оглядывая просторы. Впереди прямо посреди поля расположились несколько островков рыжих сосен, за ними в низине – невидимый - тёк Святой ручей, а дальше тёмной полосой вставал могучий Елизаветинский лес. Справа трава взбиралась на холм, за которым кипел сотнями родничков Мокрый луг. Слева в полукилометре торчал остов разрушенной часовни, а за ним белели шифером дома предместья города Елизаветинки. Горячий воздух лениво шевелил метёлки пахучей травы, волнами омывая опущенные руки.
Колодин выпростался из пиджака, остававшись в белой сорочке. Не развязывая, через голову стянул галстук и аккуратно опустился на расстеленное Порошиным одеяльце, подтянув брюки, чтобы не вытянулись в коленях. Порошин деловито выкладывал из пакета закуску, а под конец достал походный набор посуды и поллитровку водки местного разлива, покрытую каплями влаги.
- Подготовился, Лёша, - лениво и спокойно подумалось Порошину. Он протянул руку и коснулся пальцами холодной бутылки.
- Не рано мы с тобой?
- В самый раз, – ответил Порошин, разрезая пополам жёлтые картофелины и выкладывая на салфетку малосольные огурцы. - Сегодня я запланировал день отдыха, а делами займёмся завтра.
- С делами, Лёша, может, погодить придётся, – ответил Колодин, принимая из рук Алексея Ивановича наполненную чарку.
- Давай!
Водка приятно обожгла горло, и через несколько секунд в животе стало разливаться тепло. Колодин помолчал, переживая момент высшей гармонии тела и духа. Потом обмакнул в соль помидорную дольку, облупил яйцо и стал рассказывать про совещание у губернатора. Порошин помрачнел.
- Хунданову наперерез нельзя, - не сразу отреагировал он. – Надо подумать, как правильно этот вопрос решить.
- У тебя здесь свои авторитеты есть? – спросил Колодин, - Рыбин, там, Протопопов?
- Рыба – да, но он Хунданову не пара. А Протопоп – сам человек Хунданова, смотрящий тут за него. Нет, впрямую нельзя.
- Только впрямую и можно, – возразил Колодин. - Напряги местных «зелёных», вбрось информацию в прессу. Через «Единую Россию» действуй, в конце концов. Ты ведь партийный? А я в Москве волну подниму. Всё это быстро нужно провернуть.
- Так Хунданов тоже единоросс. - логично возразил Порошин. - В Елизаветинку инвестирует: развлекательный центр построил, три улицы замостил. Я на него не могу прямо идти. Тут окольными путями надо, Вася. Ваш столичный напор здесь не пройдёт.
Порошин налил ещё по рюмке и протянул Василию Петровичу огурец.
- Осторожные всё-таки эти провинциалы, - беззлобно подумал Колодин. Спиртное вкупе с летним солнцем подействовало на него умиротворяюще. Спорить не хотелось.
- Я выступил на совещании против проекта, – уже не наступательно, просто информируя, сказал Колодин. - С Бубновым этот вопрос поднял в личной беседе. В Москве замутил. Так что гонг прозвучал, Лёша.
- Политика и бизнес – это не бокс, – ответил Порошин. - Предложить компромисс никогда не поздно. Да и поторговаться не грех. Мы ведь принципиально против гольф клуба ничего не имеем, правда? Какой же я мэр буду, если откажусь от такого проекта, от дополнительных рабочих мест, от новых дорог, гостиниц? Так что мы не против Хунданова и его проекта. Мы просто не хотим, чтобы он занимал эти земли. Вот эти земли, где мы с тобой сейчас сидим. Наши земли!
- Ну да, он забор вот здесь поставит, камер понатыкает, и сидите, Лёша с Васей, в предбаннике, отдыхайте.
- Здесь – нет, а за Мокрым лугом – пожалуйста, пусть ставит.
- Так он Мокрый луг себе забирает!
- Вот здесь надо думать.
- Не думать надо, действовать.
Порошин сморщился как от зубной боли.
- Как действовать – то? Надоели эти чёрные, сил больше нет! Вроде, обо всём давно договорились, всё поделили, так нет – жмут и жмут! Я в Елизаветинке без их согласия простого решения принять не могу. Хунданов их придерживает, а ведь может и спустить, если захочет, как собак бешеных.
- Поддашься – ещё хуже будет. Восток силу любит.
- Горазды вы, москвичи, болтать. Ты уедешь, а мне здесь жить.
Колодин, привстал и наклонился к мэру: «Лёша, и я здесь жить хочу. Я тут родился, а не Хунданов. Это моё поле, и стоять на нём будет мой дом, а не его гостиница. И Мокрый луг нашим с тобой детям и внукам воду целебную давать будет, а не хундановским выкормишам.
- Выпьем за это, - предложил Порошин, - и за успех нашего дела. Если всё удастся, мы здесь такую «рублёвку» выстроим, какой вашим московским нуворишам не снилось. Я Петровича – главного архитектора нашего попросил проекты домов подыскать. Вчера приносил, показывал – это что-то!
Порошин встал, стягивая через голову футболку и обнажая худое белое тело, резко контрастирующее по цвету с красной от загара шеей. Потом спустил джинсы и остался в серых трусах «семейного» покроя. Колодин брезгливо чертыхнулся про себя, поглядев на его худые ноги, поросшие рыжеватыми волосами.
- Трусики у тебя, Лёша, доперестроичные, - Василий Петрович слегка отстранился и покачал головой.
- Да? – Порошин засмеялся чистым детским смехом. - Мне тут сон как раз приснился про трусы. Потом расскажу.
Он посмотрел на собственные ноги, как будто видел их в первый раз: «Позагорать нет времени…. А ведь у меня жена молодая».
- Света? Ты женился на ней?
- Ещё нет. Но всё к тому идёт.
- Поздравляю.
- Спасибо, – Порошин приложил ладонь ко лбу. - Видишь две рощицы сосновые? Вон та на твоём участке будет, а эта на моём.
- Когда ты земельный вопрос решишь? – по-прежнему ощущая тепло в животе и щекотание в лопатках, спросил Колодин.
- К осени утвердим и начнём межевание. Следующим летом можно начинать строить.
Прошин, разлив по последнему глотку, стал собирать остатки трапезы и мусор в пакет. Колодин помогал другу.
- А с Протопоповым я поговорю насчёт хундановских планов, – сказал Алексей Иванович, дожёвывая кусок колбасы. - Участок предложу, в крайнем случае. Хунданов-то его в долю вряд ли возьмёт.
- Вот-вот, – проворчал Колодин. - Планируешь с порядочными людьми поселиться, а оказываешься, как всегда, с бандюганами.
- Се ля ви.
К машине вернулись расслабленные. Колодин еле шевелил ногами и с трудом хватал за хвосты разлетавшиеся мысли. Но на душе стало спокойно, как всегда бывало по приезду домой. Виктор к их приходу охладил кондиционером салон автомобиля, и Василий Петрович, закатившись на заднее сиденье, пахнувшее размякшей кожей, почувствовал себя едва ли не в раю.
- В «Юность», Витя, - ласково скомандовал Порошин, - и для тебя на сегодня всё. Езжай отдыхать.
- Тебя в люкс заселим, а меня потом Светлана отвезёт, - обернувшись, пояснил он Колодину. Помолчал и добавил: «У меня для тебя сюрприз есть – молодёжный».
Спортивный комплекс «Юность», возведённый три года назад на окраине города, был гордостью мэра Порошина. Комплекс включал полноразмерный крытый бассейн с вышками для прыжков в воду и маленькую гостиницу для высокопоставленных приезжих, в которой Порошин и поселил друга.
Через полчаса Василий Петрович вышел из душа бодрым и обновлённым для дальнейшей жизни. Прошлёпал босиком по мягкому покрытию до зеркала и с некоторым опасением заглянул в него.
Да нет, ничего, ничего. Перед ним стоял молодой ещё мужчина в поджаром теле с выраженными следами спортивного пошлого.
- Ничего ещё, - произнёс вслух Василий Петрович. Он втянул живот и напряг бицепсы: О - Шварценегер!» Хотя волосы на груди седеть начали. На боках валики появились … Но это ладно. Пока всё хорошо.
Колодину стало жалко, что он один, и его молодое, не обрюзгшее ещё мужское тело принадлежит только ему, и нету повода и шанса открыть его для тех кто способен оценить сдержанную красоту и скрытую до поры силу, рождавшуюся в ответ на неравнодушие, интерес, участие и нежность.
- Хорошая у Иваныча водка, - подумал Василий Петрович, отходя от зеркала, - легко забирает и легко отпускает.
Он позвонил Порошину и сообщил: «Народ к разврату готов».
- Подходи к бассейну, - ответил мэр весёлым голосом, - плавки не забудь… и презервативы.
- Презервативами мог бы обеспечить из своих запасов, - в тон ответил Колодин и почувствовал, как быстрее забилось сердце, как взыграла фантазия и где-то в самой глубокой глубине зародилась надежда. Надежда на встречу.
Колодин пружинящим спортивным шагом шёл по коридору. Он знал, как он выглядит: белые шорты и гетры, футболка с логотипом министерства. На левой руке массивные часы матового металла. Даже не искушЁнному человеку понятно, что дорогие, а искушённый мог прикинуть и цену – около трёхсот тысяч рублей. Василия Петровича легко можно было представить на теннисном корте, в тренажёрном зале. И в бассейне – Колодин знал – он будет смотреться выигрышно.
Порошин ждал друга на террасе, обращённой в парк. От досужих глаз она была прикрыта диким виноградом, который густо оплёл изящные колонны, завоевал пространство между ними и теперь выкидывал хищные стрелки вглубь помещения. На низком столе, окружённом ажурными креслами, стояла большая ваза с фруктами, в которой копошились осы, и несколько бутылок со спиртным.
Выпили коньяку. Из-за стеклянной перегородки, отделявшей террасу от бассейна, послышался плеск воды и звуки «Лунной сонаты».
Порошин поманил пальцем Василия Петровича и отодвинул штору. В аквамариновой воде бассейна восемь женских фигурок выстраивали под музыку замысловатые узоры.
- Моя команда по синхронному плаванью, - с гордостью произнёс Алексей Иванович. - Света тренирует. Олимпийский резерв, между прочим. Пойдём, поприветствуем.
- Здравствуйте, девчата, – громко воскликнул Порошин, когда друзья вошли в жаркое помещение и подошли к кромке воды. В ответ послышалось нестройное приветствие.
- Снимем прищепочки с носиков, - продолжил Порошин, при этом в его голосе появилась отцовская интонация, - и исполним показательный танец. У нас сегодня в гостях хороший человек, мой друг и по совместительству большой начальник из Москвы. Покажем мастерство заносчивым москвичам! Оле оле оле оле! Света – прошу.
Из воды послышался смех, и раздались отдельные хлопки.
- Света, стоявшая рядом с Колодиным, смущённо заулыбалась и посмотрела на него извиняющимся взглядом.
- Как я тебя? - Порошин толкнул Колодина в бок и (Василий Петрович заметил) бросил быстрый оценивающий взгляд на друга, чтобы убедиться, что тот не обиделся.
- Круто! - ответил Колодин. Наблюдая за провинциальными развлечениями, он сначала почувствовал лёгкую брезгливость, но быстро расслабился, приняв незамысловатые правила игры.
- Красивые девчонки, правда? - спросил Порошин, когда они вернулись на террасу. - Мой эскорт, между прочим. Группа сопровождения.
- Они хоть совершеннолетние? – с солдатской прямотой поинтересовался Колодин.
- Типун тебе на язык, - возмутился Алексей Иванович, – всем за двадцать, и все уже тронутые.
- Сам, что ли, трогал?
- Сам-не-сам, а тронутые. Это не проститутки какие-нибудь. Гордость района, красавицы, спортсменки.
- А зачем ты сегодня пригласил эту свою гордость?
Порошин поднял пузатый бокал и некоторое время смотрел сквозь него на солнечный луч, с трудом пробившийся сквозь густые заросли лиан.
- Тебя порадовать хотел.
- Это и есть сюрприз? – догадался Колодин.
- А что? Любуйся красотой, она мимолётна… преходяща…. Стареем ведь, Вася! Много ль удовольствий осталось? Я тебе про сон говорил. Так вот, снится мне, что выхожу я вечером на крыльцо будущего моего дома. Вдали Мокрый луг, лес в дымке, и из тумана девушки одна за другой выплывают, красивые - сил нет, и на лужайке подстриженной перед крыльцом садятся… А я перед ними один - в трусах…
- Ну, не без трусов же, в самом деле, - успокоил друга Колодин.
- Чем в таких трусах, лучше без них, - с досадой ответил Порошин.
- Так заведи себе хоть во сне нормальные трусы, – Колодина разобрал смех, - танги какие-нибудь или «боксёры», а то в семейных ходишь… как бомж, ей богу.
- Привык.
- Ты-то привык, а Света? Ей что, нравится?
- Она не против. Говорит, кровоток не перекрывают.
- Хо-хо. Кровоток, может быть, скоро и не понадобится. Сны вон тебе какие-то климактерические снятся. Покрасуйся хоть под конец в нормальном белье перед молодой подругой.
- Покрасуешься тут! Почему вот дом получается построить только, когда ты уже на излёте? А когда в силах – в ресторан девушку не сводить. Откуда такая несправедливость?
- Насчёт «не в силах» помолчал бы, - сказал Колодин, не сумев скрыть зависть, - горазд ты прибедняться. Свету захомутал как-то ведь? Она тебя на сколько лет моложе, на пятнадцать?
- На двенадцать. Светка – это святое. Но на девчонок тоже смотреть люблю.
- Только смотреть, и всё?
- Для меня – всё. А ты можешь сегодня и попробовать. Только указаний они никаких не получали, так что сам добивайся.
- А ты - совсем нет?
- Вася, ты в своём министерстве секретарш окучиваешь?
- Нет, конечно.
- Ну вот. Ты гость - ты и вспахивай поле.
- А не обидятся они?
Порошин посмотрел на Колодина хитрым взглядом.
- Учить тебя? Сам поймёшь, какая обидится, а какая нет.
Подошла Света: Тренировка закончилась. Распускаю девчонок? – спросила она у Порошина.
- Распускай. Но кто хочет остаться – не возбраняется. В качестве эскорта к Василию Петровичу.
- Ну, если к Василию Петровичу. – Света с любопытством поглядела на Колодина и скрылась за стеклянной перегородкой.
- Девчонки, свободны. Купаться, отдыхать, – послышался её голос, размноженный эхом. В ответ раздался смех и плеск воды.
Света выглянула из бассейна: «А вы, мальчики? Нам не хватает мужской компании».
- Иди, поплавай с девчонками, - махнул рукой Порошин и, отвечая на немой вопрос Колодина, добавил: «Мне по должности нельзя даже близко к ним подходить».
- Прав Лёша, - подумал Колодин, - он тут под прицелом: шаг вправо, шаг влево, неосторожное слово, и найдётся вражий голос – газетёнка какая-нибудь, радиостанция, или блоггер купленный – так представят дело, что, как говаривал лидер нации, «замучаешься пыль глотать», опровергая. А я что? Я человек свободный.
- В Елизаветинке тебя никто не знает и никому твоя жизнь не интересна, – как будто подслушав его мысли, сказал Порошин. - Иди, не бойся, вспомни молодость.
Колодин решительно встал, стянул футболку, вышагнул из шортов, бросил всё это на стул напротив и, оставшись в красных купальных трусах, не сняв часов, пошёл к открытой двери бассейна.
- Успехов, - крикнул ему вдогонку Порошин.
В помещении бассейна было душновато, плеск и девичий смех гулко отдавались в сводах. Порошин подошёл к кромке голубой воды и, помедлив секунду, решительно оттолкнулся и в длинном прыжке взлетел над водой.
В десять секунд пересёк бассейн вдоль и, вынырнув у дальнего бортика, двумя руками отёр лицо, пригладил волосы и осмотрелся. Три девчонки, громко смеясь, резвились под вышкой для прыжков в воду на противоположной стороне бассейна. К Колодину энергичным брасом подплыла Света.
- Давайте вперегонки? – предложила она.
- ОК, только все вместе.
- А вы не обидчивый? А то мои девчонки хорошо плавают.
- Вот и посмотрим. Плывём спринт – один бассейн вольным стилем.
- Хорошо, - ответила Света и улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.
- Ну, Порошин, - снова с завистью подумал Василий Петрович. – Ну, молодец!
Девчонки подплыли к бортику и одна за другой выбрались из воды.
Первая – «Лолита»: высокая, с девичьим, только начавшим оформляться телом. От неё веяло болезненной сексуальностью. Опущенные глаза и подрагивающие ресницы рождали мысль о тлеющем глубоко внутри потаённом желании.
Вторая – сексапильная брюнетка с высоким бюстом, тонкой талией и мягкими, как у кошки, движениями. Проходя мимо Колодина к своей тумбочке, кинула на него взгляд и быстро отвела глаза.
Хорошие девчонки, но в душе Колодина не отозвалась ни одна струна.
Третья… А вот при виде третьей у Колодина ёкнуло в груди. Она была, кажется, самой несуразной, будто весёлый кукольник собрал её впопыхах из разных комплектов деталей: широкие плечи сочетались с длинным телом, развитыми бёдрами и голенастыми ногами. Лицо – скуластое, обрамлённое шапкой непослушных волос. Глаза зелёные, круглые. Словом «красавица» в духе позднего Гогена – сгусток скрытой энергии.
- А, может быть, и страсти, - представилось вдруг Колодину.
Она встала на тумбочку слева. Василий Петрович отметил подвижные лопатки под шелковистой кожей, женственные бёдра и скромный купальник на бечёвках, прикрывавший запретное.
- Не из породистых, - подумал он, проникаясь симпатией к девчонке. Он то же самое мог сказать про себя: простоватое лицо, широкие в запястьях руки с крупными кистями, крепко сбитая, спортивная, но не изящная фигура.
Было в этом и преимущество. После первого рукопожатия Колодин сразу вызывал доверие людей из регионов. Министр это знал и ценил. При встречах же с представителями московской деловой тусовки или с иностранцами он выпускал другого своего заместителя Павла Кричевского, из которого порода «пёрла» как паста из тюбика.
- Вон какие у меня красавцы, - говорил министр гостям, бесцеремонно хлопая Кричевского по шее, как коня по холке. Тот не возражал и лишь блаженно жмурился…
- По счёту три, - услышал Колодин Светин голос. Она заняла крайнюю тумбочку справа от него.
- Три!
Колодин, казалось, пролетел над водой полбассейна, такой мощный был у него толчок. Несколько секунд, и руки больно бьются о кафель противоположной стенки. Рядом появляется взъерошенная головка голенастой девчонки, потом Света и две другие девчонки. Соревновалась с ним только эта голенастая.
- Василий Петрович! Вы молодец, – искренне похвалила его Света, - только Катя смогла вровень с вами проплыть.
- Не очень-то вы и старались, - подумал Колодин. А эту красавицу, стало быть, зовут Катя.
- Давай ещё раз – два бассейна, - обратился он к ней, набирая в рот и выплёвывая воду.
- С удовольствием, - ответила Катя и погрузилась в воду по линию глаз.
- А она меня кадрит, - подумал Колодин. - В Москву хочет.
- Света, будьте судьёй.
Девчонка действительно плавала хорошо и не делала скидок на его служебное положение и возраст. В третьем заплыве она на полкорпуса обошла его, и, поглядев одновременно виновато и сочувственно, решительно вылезла из воды и села на бортике.
- Ещё бы ей не плавать, - думал Колодин, глядя на широкие Катины ступни, - вон какие «ласты».
У Василия Петрович тоже была широкая ступня, и тренер детской спортивной школы говорил ему: с такими ластами чемпионом станешь. А он стал чиновником.
- Василий Петрович, вы отдыхайте, - услышал он голос Светы, - а я пойду чай накрою не террасе.
- ОК.
Оглянувшись, Колодин заметил, что в бассейне кроме них с девчонкой Катей больше никого уже и нет.
- Ты чем занимаешься, Катюшка? - спросил он.
- Я – ваш эскорт, - ответила она, то ли шутя, то ли всерьёз, но для Колодина это прозвучало в диссонанс его настроению.
- Я не о том, – суховато бросил он. - Работаешь? Учишься?
- А-а, - протянула девчонка, ничуть не смутившись, и вдруг рассмеялась, как шарики рассыпали по полу. - Учусь в медицинском училище, работаю в районной больнице. А вы?
- Я в Москве работаю, в министерстве.
- Везёт.
- Да как тебе сказать.
- Разве нет? Думаете, в больнице лучше?
- Кому как…- задумчиво произнёс Колодин. – Хотя не знаю.
Её неожиданная бесцеремонность задела Василия Петровича, и он решил разом закончить это необязательное общение: не сложилось, так не сложилось. Порошин не обидится. Он встал и сказал как о решённом: «Спасибо за кампанию, Катя. Я сегодня как-нибудь без эскорта. Успехов тебе и счастья».
Катя вскочила и умоляюще поглядела на него.
- Обиделись? Не надо!
Колодин увидел слёзы у неё в глазах.
- На жалость бьёт, - неприязненно подумал он. – Эх, Порошин, Порошин, романтик неисправимый. С проститутками проще было бы.
- Не уходите, - попросила Катя жалобным голосом, – давайте ещё c вышки прыгнем.
- Ладно, - сам того не ожидая, ответил Колодин, - давай с трёхметровой.
- А я с пяти, можно?
- Да хоть с десяти, - великодушно разрешил он. Всё-таки девчонка ему нравилась – без двойного дна. В Москве таких днём с огнём не найдёшь.
Колодин прыгнул первый, почти не потревожив гладкую поверхность воды, и, вынырнув, быстро отплыл в сторону. Следом с пятиметровой вышки камнем упала Катя, раскрывшись только в конце, и с громким хлопком исчезла в туче брызг. В пенистом буруне мелькнула бежевая тряпица – топик, который остался плавать на поверхности, раскидав тонкие завязки.
Катя долго не появлялась, и Колодин стал уже волноваться, как увидел её голову в дальнем углу бассейна.
- Всё хорошо? – крикнул он и услышал собственное эхо. – О воду не стукнулась?
- Нет, - ответила она. - Я хочу надеть его.
- Конечно. Плыви сюда.
- Поиграть с ней сейчас, что ли, - подумал Колодин, чувствуя лёгкое возбуждение, - часами бы только не оцарапать…
- Василий Петрович! – раздался далёкий Катин голос.
- Ау. Ты ещё там?
- Вы оставьте его в воде и отплывите в сторону.
- Ну в сторону, так в сторону, - Колодин снова ощутил неловкость и раздражение. Двумя движениями подплыл к бортику, выбрался из воды и, не оглядываясь, пошёл на террасу.
Всё это смахивало бы на плохой сериал и виделось бы до неприличности местечково. Если бы не эта Катя. В ней Колодин чувствовал что-то очень близкое, знакомое, только он не мог понять, что. И ещё он понял, что, несмотря на раздражение, возбуждается не на шутку, а значит детские игры пора заканчивать и переходить к главному номеру программы.
На столе стояло ведёрко со льдом, а в нём бутылка шампанского. В вазе - конфеты. Сбоку – термосы с чаем и кофе. Всего этого не было раньше.
- Ах ты, Светик, - подумал Василий Петрович, - как вам с Порошиным хочется меня в постельку с девчонкой уложить. Бескорыстное желание потрафить другу-москвичу?
Когда Катя появилась в дверях бассейна, Колодин бросил ей белоснежное махровое полотенце. Она поймала его ловким движением и быстро обернула вокруг тела.
- Ладно, Катюшка, - сказал Колодин, по-хозяйски оглядев её, – Давай по шампунчику за знакомство.
- С удовольствием.
Катя присела на плетёный стул и внимательно наблюдала за тем, как он открывал бутылку, позволив пробке с громким хлопком вылететь в потолок. В это момент правильные девушки восхищённо (испуганно) вскрикивают, Катя же молча отследила взглядом траекторию полёта пробки, потом вскочила и, прошлепав босиком по деревянному полу, подняла её у дальней стены и принесла Колодину.
- Воспитанная собачка, - ласково и не обидно подумал Василий Петрович. Ему захотелось погладить её. Но сначала - выпить.
Чокнулись. Василий Петрович стал не спеша смаковать искрившийся пузырьками напиток, в то время как Катя припала к бокалу и выпила всё дна, почти не отрываясь.
- Лихо, - усмехнулся Колодин.
- Пить хотела, ужас! – не смутившись, ответила она.
- Ещё?
- Давайте.
Когда по телу пошло знакомое приятное тепло, Колодин поставил бокал на столик, наклонился к Кате, обнял её за плечи и сказал в ухо: «Не сиди в мокром. Переоденься. Есть во что?»
- Есть. Я сама, - ответила она шёпотом и стала медленно подниматься, осторожно, но настойчиво размыкая его объятия.
- Сама так сама, - согласился Колодин. - Быстренько, а то простудишься.
Катя пошла в раздевалку, но на полпути неожиданно оглянулась и спросила тревожным голосом:
- Вы, наверное, думаете, что я шалава какая-нибудь?
- Да ну что ты! – не успев удивиться, быстро отреагировал Колодин, а в голове у него мелькнула предательская мысль: всё может быть.
- Ошибаетесь, - продолжила она, будто услышав его. - У меня есть принципы.
- Неужели? - бросил Колодин. - Какие же?
- Я вам потом скажу, – ответила Катя. – Но сначала хочу чтобы вы ответили на мой вопрос, можно?
- Валяй, - разрешил Василий Петрович, - спрашивай.
- У вас дети есть?
(О-па, интересный вопрос. В корень смотрит девочка).
- Нет. Точнее, есть, но не родной. Пасынок.
- А что, детей не любите?
- Нет, жену.
- Дальше не спрашиваю. Тогда всё честно.
На этих её словах терпение у Колодина лопнуло.
- Честно, говоришь? – не скрывая накопившегося раздражения, спросил он. - Это твой принцип?
- Да.
- А ну-ка брысь отсюда! – Колодин схватил её одной рукой за полотенце, другой стал подталкивать к двери. - Пошла одеваться. Я тебе покажу «честно». Пигалица!
- Не надо! – пискнула Катя, упираясь.
- Не надо? Тогда скажи, что честно? – Колодин уже почти кричал. - Честно моей стать? Потому что я жену не люблю?
- А если и так? А если и стать? – Катя тоже повысила голос.- Что, в этом нельзя признаться? Вы же за этим остались со мной, нет? А теперь кричите!
- Научись себя вести. Тогда и кричать на тебя не будут.
- Некому меня учить. Научите вы.
- Нет уж, уволь.
- Тогда не обижайтесь. У меня тоже есть право… на желание….
- Мало права, мало желания, – Колодин снова поймал её за полотенце и притянул к себе, - Чтобы моей стать, чтобы только я захотел ущипнуть тебя за что-нибудь мягкое, нужно из кожи вон вылезти…
- Я вылезу!
- Нужно такой быть…
- Я буду!
- Какой?
- Настоящей, честной, страстной… Что отворачиваетесь? Не верите? Я глупостей вам наговорила, вот вы со мной и не церемонитесь.
- А кто тебя за язык тянул? Есть ли дети, любишь ли жену! Я к тебе в душу лез?
- Лезьте, я вам всё расскажу.
- Рассказала уже… Принципы у неё.
Они оба замолчали, переводя дух.
От возбуждения у Колодина не осталось и следа. Но его симпатия к девчонке не исчезла. Даже наоборот, он чувствовал, что между ними растёт взаимное притяжение.
Катя наклонилась над столом и что-то писала на салфетке.
- Я знаю, вы меня забудете и всё, – сказала она, выпрямляясь и складывая салфетку вчетверо, как школьную записку, – но всё-таки возьмите.
- Что это? - спросил Василий Петрович, осторожно принимая из её рук бумажный комок.
- Это телефон… на всякий случай.
- Например?
- Ну, если вам помощь нужна будет. Мало ли… Или просто позвонить захотите.
Отступив на шаг, Катя быстро размотала потемневшее от влаги полотенце и кинула его на спинку кресла. На мгновение сверкнув перед озадаченным Колодиным загорелым телом, она, хлопнув дверью, исчезла в раздевалке.
Василий Петрович вернулся в номер взволнованным и некоторое время стоял перед окном с бокалом коньяка в руке. То, что произошло сегодня, выбило его из колеи, он хотел успокоиться и спланировать завтрашний день.
Проходя мимо зеркала, бросил туда взгляд и нашёл себя моложе и лучше, чем три часа назад. А главное, ему впервые за последние годы показалось, что он не одинок в этом мире.
3. Утром Колодин проснулся от звонка Порошина - один в двуспальной постели номера люкс. Окно светилось солнцем, и из полураскрытой створки веяло душистым теплом.
Василий Петрович глянул на часы: грамотно звонит Лёша, тактично. Не рано, а ровно так, чтобы ненавязчиво напомнить: впереди длинный день и много приятных дел.
- Еду в область, – доложил Порошин. - Бубнов вызывает. Не по нашему ли делу?
- Всё может быть. – Колодин с трубкой у уха подошёл к окну и отдёрнул штору. - В любом случае, не забудь, о чём мы вчера говорили.
- Ладно…, – помедлив, ответил Порошин. - Как вчера отдохнул? - в его голосе послышался живой интерес.
- Девчонки у тебя хорошие, Лёша, - сказал Колодин, жмурясь от солнечных бликов, игравших в листьях раскидистых вязов, - только вот не про меня оказались.
- Ну и хорошо, ну и ладно, - Колодину послышалось, что Алексей Иванович вздохнул с облегчением. – Не обидел кто тебя?
- Да нет, что ты, - Василию Петровичу показалась трогательной забота друга. Он вспомнил голенастую Катю с мокрыми плечами и шапкой непослушных волос, увидел смелый взгляд круглых зелёных глаз, насмешливый и неравнодушный.
- Впрочем, мы ещё посмотрим, - добавил Колодин неожиданно для себя.
- Что? – переспросил Порошин.
- Погоды, говорю, хорошие стоят. Пойду родителей навещу. И к твоим зайду тоже.
Колодин, напевая, вышел в гостиную, где для него уже был сервирован столик.
От спортивного комплекса до городского кладбища напрямик было не более пары километров, и Василий Петрович решил идти пешком. Чистая скучная провинциальная улица вяло тянулась под уклон. С правой стороны штакетником, а кое-где уже и высокими заборами, отгородился от дороги частный сектор, а с левой в одну нескончаемую очередь выстроились длинные двухэтажные дома барачного типа – наследие развалившегося совхоза. В торце одного из совхозных домов женщины у колонки полоскали бельё.
- Неужели водопровода нет? – удивился Колодин. - Надо у Порошина спросить. Двадцать первый век на дворе всё-таки.
Наверное, Василий Петрович всё-таки отличался от местных жителей, потому, что женщины у колонки и ещё двое прохожих отметили его и проводили взглядом.
Слева в переулке мелькнуло розовое пятно, и Колодину почудилось, что за ним наблюдают. Он остановился, засомневавшись, стоит ли сокращать путь через лесопарковую зону. Но решился и свернул на тенистую дорожку. Сзади послышался хруст веток и лёгкий топоток. Колодин оглянулся и снова увидел розовое пятно, теперь уже за кустом шиповника. О, только не это!
- Ну-ка выходи! - громко, с неприятной самому себе учительской интонацией в голосе, потребовал он. - Выходи сейчас же! Слоник!
- Не выйду, – послышался из кустов знакомый голос, – я вам не слоник.
- Да? А кто же?
После паузы из кустов сообщили: «Оленёнок».
- Оленята так не топчутся, - крикнул Колодин и опять почувствовал досаду от того, что помимо его желания он оказывался вовлечённым в пошловатую провинциальную игру.
- Я уже вышел из этого возраста, – в который раз твёрдо сказал себе Василий Петрович и решительно двинулся вверх по тропинке. Подойдя к месту, где тропинка сворачивала и ныряла в заросли орешника, замедлил шаг и прислушался. Сзади не раздавалось ни звука. Не хотел, но обернулся. Внизу метрах в двадцати стояла Катя в розовом сарафане и смотрела ему прямо в глаза.
- Ладно, Катя, не дури. Иди сюда, - примирительно сказал Колодин. Он был не в силах больше бороться, не хотел ругаться и тем более ссориться с ней. Боясь себе признаться, он чувствовал, что ему хорошо, когда она рядом.
Катя подошла.
- Следишь за мной? – с удовольствием оглядывая девчонку, спросил он.
- С восьми часов. Рано не встаёте. Понимаю, можете себе позволить, – бодрым голосом ответила Катя.
- Я на отдыхе.
- А мне пришлось рано уйти из дома. Чтобы упрёков не слышать.
- За что же упрёки?
- Так я вчера «косая» домой пришла. Вы не бойтесь, не от нашей встречи. Я после вас ещё во дворе с девчонками добавила, ну и перебрала малость.
- Мать не выдрала?
- Не успела. Я ушла утром, она спала ещё. Сейчас приду – наедет, конечно. Ну, ничего. Мама у меня строгая, но отходчивая.
- Ты не говори хоть ей, где была.
- Нет, я скажу. Если я не скажу – другие скажут. А может быть, – уже. Вы не бойтесь, мама в мою личную жизнь не вмешивается. Она не терпит только спиртного, наркоты, всего такого. А я и не употребляю. Я же спортсменка, какая тут наркота. Выпиваю, - это бывает, но редко. Не как некоторые: через день – в хлам, с фаянсовым другом по полночи обнимаются. Жуть.
У неё на поясе фыркнул мобильник.
- А вот и мамочка звонит, легка на помине, - Катя отвернулась и некоторое время что-то говорила в трубочку. Её спина живо выражала эмоции, то напрягаясь, и тогда сарафан натягивался на её загорелых шёлковых плечах, то расслабляясь, и тогда в складках ткани как ангельские крылышки обозначались острые лопатки.
- Ну что, получила? - спросил Василий Петрович, когда она повернулась к нему.
- Бывало и похуже, - ответила Катя и добавила взрослым голосом: «Я вас, наверное, разочаровываю. Простой вам кажусь? Как дверь, да?»
- Нет, почему же? - засмеялся Колодин. - Не семи пядей во лбу, конечно…
Он совершенно не собирался обижать её и, чтобы скрасить пилюлю, добавил: «Так и я не семи, если быть честным».
- Вы - другого масштаба, - продолжала она. - Но и я не простуха. Это у меня образ со школы остался – дурочки-придурочки… Лучше уж дурочкой, чем сволочью. Или циником. Посмотрите вокруг: все - циники.
Она поглядела на Колодина и добавила: «Вы – нет».
- Спасибо, - ответил Василий Петрович.
- А по поводу вчерашнего разговора, так я не навязываюсь. Не хотите звонить, не надо.
- Подожди, Катя, не торопись, – Колодин почувствовал, что девчонка готова завершить разговор, а ему этого не хотелось. - Я ведь тебя совсем не знаю. Вот чего ты хочешь в жизни? Цель есть?
- Конечно. Хочу выйти замуж за олигарха, в крайнем случае – за чиновника.
- Серьёзно?
- Да. Типа вас. Охмурю вас сейчас, и в омут вместе.
- Ах да, это юмор у неё такой, - вспомнил Колодин и, как накануне в бассейне, почувствовал раздражение, переходящее в злость. – Шутим, стало быть? Ну давай. Сейчас посмеёмся вместе.
- В омут так в омут, - сказал он, делая шаг вперёд и одновременно расстёгивая нижнюю пуговицу на рубашке, - иди сюда, охмуряй, если умеешь.
- Здесь? – выдохнула Катя, и её взгляд стал медленно опускаться по телу Колодина, пока не остановился в перекрестье ниже пупка. Она стала пунцовой, а когда подняла глаза, Колодин увидел, что из них крупными каплями катятся слёзы.
На душе у Василия Петровича сделалось тоскливо.
– «Тронутая», ясен корень. Спасибо, Алексей Иванович Порошин, удружил. Эскорт, русалки, трусы семейные... Тьфу! А я-то уши развесил, слюни пустил. Зря только девку обидел.
Колодин подошёл к Кате и мягким движением взял её под руку. Она напряглась вся с головы до ног, и её грудь часто заходила под сарафаном.
- Я не хотел вас обидеть, – сказал он, неожиданно для себя перейдя на другой стиль общения. Его голос звучал мягко, спокойно, убаюкивающее.
- Что? – рассеянно спросила Катя, подняв на Колодина глаза.
- Я не хотел обидеть вас.
- Да ерунда.
- Совсем не ерунда. Вы не поверите, я получаю истинное удовольствие от общения с вами.
- Неужели? - Катя отстранилась от Василия Петровича, - Давно? - и она, стала смеяться, запрокинув голову, колючим обидным смехом.
- Я говорю правду, - не обидевшись, ответил Колодин.
Отсмеявшись, Катя замолчала, но на губах у неё по-прежнему бродила скептическая усмешка.
- Ладно, прощайте, – наконец сказала она. - Не заложу вас, не бойтесь. Вы ведь не стали на меня вчера бросаться, рыцарем оказались. Да и просто - близким мне человеком. Может быть, первым в жизни.
Она произнесла эти неожиданные для Колодина слова, решительно повернулась и стала быстро спускаться по тропинке. Этого Василий Петрович допустить уже не мог.
- Подождите, Катя, – крикнул он её в спину, - я имею право на последнее рыцарское слово?
Она обернулась и сказала: «Да».
- Разрешите пригласить вас сегодня в ресторан?
(О-па. А почему она не вздрогнула от удивления? И где восторг в глазах?)
- Хорошо, я подумаю над вашим предложением.
(И это всё?)
- А в какой ресторан?
(То-то же)
- На ваше усмотрение.
- Давайте в «Глобус». Или нет, в «Боровик». Хотя это клуб молодёжный. Придумала: пойдёмте в «Созвездие». Я там ещё не была.
- ОК, - ответил Колодин, - идите домой, Катюша. Встречаемся в «Созвездии» в пять часов. А у меня ещё дела.
Катя помахала ему и побежала под горку, мелькая розовым сарафаном между кустов шиповника, пока не исчезла из виду.
Колодин проводил её взглядом, постоял еще минутку без мыслей в голове и, вспомнив о цели своего похода, двинулся дальше вверх по тропинке к кладбищу. На душе было хорошо и спокойно.
Могила родителей Василия Петровича располагалась в старой части кладбища – просторная, богатая, памятники из мрамора сотворены. Порошинские старики лежали через две аллеи. Памятники у них были поскромнее, но и подушевнее: как в деревне.
Лёха Порошин и был деревенским парнем, хоть родился и вырос в Елизаветинке. По сравнению с Порошиным Колодин чувствовал себя чуть ли не маргиналом: до городского жителя не дорос, а села уже не знал. У Порошина и характер был по-деревенски основательный, упрямый. В юности он был обидчивым, скрытным парнем. Но надёжным. Коммерческая жилка у Лёшки была, умение договориться. Словом – деревня в настоящем, забытом смысле этого слова.
Когда он, будучи директором сельскохозяйственного техникума, решил баллотироваться в мэры и рассказал об этом Колодину, у Василия Петровича первой реакцией был смех. Однако через пару часов он пришёл к мысли, что в этом что-то есть, ещё через два часа подумал, что Алексей Иванович Порошин – положительно тот человек, которому жители провинциальной Елизаветинки доверят свою судьбу, а на следующий день уже мозговал с ним предвыборную программу. Бубнов сначала отнёсся к Порошину с настороженностью: человек со стороны, не из команды, но Колодин убедил его. Алексей Иванович получил поддержку региона и был избран мэром подавляющим большинством голосов. Вот так делается политика.
Колодин открыл калитку и вошёл внутрь оградки могилы родителей Порошина. Там под скамеечкой лежал неприметный чёрный пакет, а в нём – Колодин знал – были веник и совок.
4. В ресторане за столиком при входе сидела хорошо одетая, ухоженная женщина. Если бы не поджатые губы и не мелкие движения рук, выдававшие волнение, она смотрелась бы воплощением женской независимости и уверенности в себе.
Увидев её, Колодин замер в проёме входной двери. Не проходя дальше в зал, он быстро огляделся и, убедившись, что Кати ещё нет, развернулся и вышел - скорее выскочил - обратно на улицу.
- Ну и дела, - думал он, исподволь наблюдая сквозь витринное стекло за тем, как женщина, поднявшись, сделала было шаг к двери, но потом передумала и вернулась за столик. Колодин не сомневался, что она его тоже видит, но не пытался скрыться. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя.
Василий Петрович знал эту женщину. И не просто знал, но был много лет назад влюблён в неё той быстрой юношеской влюблённостью, которая пылко разгорается и скоро затухает, оставляя за собой смешанное послевкусие радости, неловкости, вины и благодарности, но не подразумевает последующих встреч и сближений. Их встреча случилась не в Елизаветинке, а в другом городе, куда Колодин приехал во главе студенческого стройотряда ведущего московского вуза помогать восстанавливать здание электроподстанции, разрушенного в результате аварии.
Они разбирали завалы, грузили обломки и строительный мусор, а потом вместе с местными строителями возводили новое кирпичное строение. Бригада каменщиков работала споро и профессионально, но непрерывно пьянствовала. Чтобы с утра привести её в рабочее состояние, требовалось предпринять некоторые усилия.
Колодин покупал на собственные деньги у местных самогон и с утра отдавал бутылку с мутной жидкостью бригадиру Коле Синицину. Тот сдержанно благодарил и уходил с бутылкой в бытовку. От закуски отказывался, закусывали строители зелеными яблоками. Через пять минут бригада выходила, занимала рабочие места, и Коля, убедившись, что все готовы, давал команду: «Р-раствора!». Студенты бросались к тачкам, и начиналась работа, любо-дорого поглядеть. Стены вырастали, как на дрожжах: ровные, с аккуратными оконными проёмами.
Танечка Голощёкова - выпускница местного строительного техникума - выполняла на стройке роль снабженца и делала это хорошо. Вася Колодин оценил её настойчивость и целеустремлённость, которые в будущем грозили перерасти в «пробивные способности». При всём при том в ней находилось место и для чисто женского участия, даже нежности, по которой истосковались парни-студенты, жившие в общежитии. Да и интересы её явно выходили за рамки провинциальной женской любознательности.
Словом, Таня Голощёкова и Вася Колодин сразу понравились друг другу. Девчонка всё сделала грамотно. Она не потащила Васю прямиком в постель и не устроила истерики при расставании. Наоборот, всё получилось так, как мечтал Колодин: естественно и как бы в продолжение их деловых и дружеских отношений, да ещё и будто по его - Колодина - инициативе. Словом, полтора месяца они прожили душа в душу и расстались друзьями. Она всплакнула коротко, он поцеловал ей руку на прощание и устремился к неизведанному, счастливому будущему.
Только вернувшись в московскую общагу, Колодин понял, что в первый раз пережил чувство, похожее на любовь. Во всяком случае, ему было приятно представлять Таню в роли жены и матери его детишек, хотя он и чувствовал, что она ему не ровня: другой круг, другой уровень. Да и ладно бы только это. Колодин, сам только вырвавшийся из провинции в столицу, ещё не заматерел тогда в московском снобизме. Однако в Тане существовала некая скрытая сила, которой он – скажем мягко – опасался. Эта сила иногда затаивалась, иногда проявлялась под разными личинами: то как любовная страсть или ревность, то как рабочий задор или карьеристское устремление. Но всякий раз было видно, что источником всего перечисленного была именно эта сила, которой Таня, как казалось Колодину, сама не в полной мере владела. Поэтому, хотя их расставание прошло гладко и нежно, Василий Петрович не строил иллюзий относительно дальнейших перспектив и побаивался звонить, писать или как-то ещё демонстрировать нежность и привязанность, которые он ещё долгое время ощущал и которые прочно слились у него в воспоминаниях и мечтах с этой девушкой, теперь в виде красивой и ухоженной женщины представшей перед его глазами в ресторане на главной улице его родной Елизаветинки.
Колодин понял, что она здесь не случайно, но с Катей эту встречу не связал.
- Ладно, - подумал он, - смешно пялиться друг на друга через стекло. Придёт Катя – объясню ей всё и познакомлю. Поймёт – значит поймёт. Нет – так нет.
Он толкнул стеклянную дверь и вошёл обратно в ресторан. Татьяна, не скрываясь, смотрела на него, но Колодин решил ещё поиграть и с равнодушным видом прошёл мимо неё вглубь помещения, внимательно оглядывая посетителей.
- Василий Петрович! – услышал он сзади Танин голос, в котором послышалась непривычная жалобная интонация, - Вася! Ты меня не узнал?
Василий Петрович обернулся и отобразил на лице изумление.
- Здравствуй, Танюша. Теперь узнал. Рад видеть, хоть, не буду скрывать, удивлён неожиданностью встречи.
Колодин подошёл к столику, подождал секунду на случай, если Таня поднимется и протянет руку, и, не дождавшись, присел напротив.
Татьяна была хороша, бескомпромиссно хороша. Василий Петрович любуясь подругой юности, осыпал её комплиментами, заставив прятать глаза и непрерывно поправлять волосы. Наконец он задал самый интриговавший его вопрос:
- Что ты делаешь в Елизаветинке?
- Мы здесь живём с дочерью. Уже пять лет… – Татьяна сделала паузу, видно ожидая от Колодина реакции, но её не последовало. - А ты на побывку приехал?
- Типа того.
- Понимаю. Слежу за твоими успехами. Пару раз видела тебя по телевизору. Молодец, молодец.
- Да нет тут ничего молодцового, - усмехнувшись, ответил Колодин. – Стандартная чиновничья карьера средней руки.
- Не прибедняйся, Вася. И не бойся. Ничего от тебя требовать я не буду. У меня к тебе всегда было особое отношение: уважение, гордость. Но сейчас всё изменилось, и, прости, не я в этом виновата.
- Что случилось? - без обиняков спросил Колодин, почувствовав, наконец, какой-то подвох.
- Ты можешь заказать нам выпить? Шампанское или коктейль. За встречу. Мне так проще будет с тобой говорить.
- Минуточку, - Колодин подозвал официанта, и тот быстро принёс бутылку полусухого и бокалы.
- Так о чём ты хотела говорить? - спросил Колодин, наполняя фужеры и одновременно наблюдая за входом.
Татьяна откровенно следила за его взглядом.
- Да, перестань ты пялиться на дверь, – наконец, сказала она. В её голосе послышалось отчуждение, - никто из знакомых сюда не придёт.
- Чьих знакомых?
- Твоих знакомых. И моих. Ну что, не понял?
- Нет, - сказал чистую правду Колодин.
- Катя сюда не придёт.
- Маленький город, тесный мир, – мелькнуло в голове у Василия Петровича, который всё не мог собрать из разрозненных кусков целостную картину происходящего. – Ты знаешь Катю?
- Она моя дочь, – просто и веско ответила Татьяна.
- Поздравляю, - искренне произнёс Колодин, поднимая бокал, - замечательная девчонка.
- Ага, - ответила Татьяна, и по её лицу пробежала тень. – И я тебя тоже.
Она, не отрываясь, осушила бокал шампанского, жестом показала: ещё. Колодин налил. Таня отпила половину, поставила бокал на стол и поглядела на Колодина глазами, в которых появилась бесшабашная весёлость.
- Я тебя тоже поздравляю, - повторила она, не спуская глаз с Колодина, - потому что Катя и твоя дочь.
- Что?
- Да. Катя - наша дочь.
- Брось, Татьяна, – Колодин начал злиться, - кто тебя прислал?
- В смысле?
- Ну, ты здесь с какой целью?
- Никто меня не присылал. Сама пришла с позорной миссией: спасать дочь от её собственного отца.
- Не надо никого от меня спасать.
- Не надо? А спать с собственной дочерью надо?
Видимо лицо Колодина изменилось, потому что Таня вдруг сказала тихо, но твёрдо:
- Не бойся. Не буду тебе карьеру ломать и жизнь Катюшке калечить.
- Я тебе не верю, – произнёс Колодин холодно и откинулся на спинку стула. - Не верю ни одному твоему слову
- Не веришь? На, - Татьяна бросила на стол пачку фотографий.
Василий Петрович быстро просмотрел фотки: вот Катя в грудном возрасте, вот она в садике, в школе, за фортепиано. В фас везде похожа на мать, а в профиль – вылитый Вася Колодин. И масть колодинская – беспородная, а характер жёсткий – голощёковский. И сила внутренняя - от матери. Да он сразу всё почувствовал, с первого же взгляда. Как вот только не понял? То-то до секса не дошло. Это у Колодина-то! Остановило его, значит, провидение в шаге от смертного греха.
- Господи, – наконец, дошло до Василия Петровича. – У меня – дочь!
- Прошу тебя только об одном, - как издалека услышал он голос Татьяны, - уезжай отсюда и забудь про нас с Катюшкой.
- Что, - переспросил он.
- Уезжай отсюда и больше не возвращайся.
- Подожди, Таня. – Колодина вдруг затрясло, как в лихорадке. - Ты Кате сказала?
- Да уж пришлось.
- А она что?
- Что-что? Переживет. Под собственным отцом подстилкой оказаться…
- Прекрати! – Василий Петрович под столом сжал кулаки. - Я хочу поговорить с Катей.
- Нет. Её мобильник у меня, а ей я сегодня куплю смартфон.
- Позволь, я куплю.
- Даже не думай. Подкупить ребёнка хочешь? Не выйдет.
- У меня с ней ничего не было. Ты мне не веришь?
- Как поверить-то? – спросила Таня. - Что ж вы там, беседы об искусстве вели?
У неё заблестели глаза, и Колодину показалось, что в них мелькнул свет надежды. Василий Петрович незаметно перевёл дух.
- Спроси Катю, – сказал он, - она расскажет, о чём мы говорили, врать не будет.
- Нет. Катя и так в трансе.
- Может быть, она по другому поводу в трансе?
- Ага, по тебе сохнет, - глаза у Татьяны снова стали холодными, губы мелко задрожали, но она усилием воли справилась с волнением, и сказала с неожиданной злостью: «Не мечтай, не обломится. Отныне ты имеешь дело со мной».
- Не пугай, - Колодин сделал предостерегающий жест, - пуганый я.
- Тем более.
- Давай начистоту, - сказал Василий Петрович, нет теряя веры в примирение. Он наклонился вперёд, пытаясь поймать Танин взгляд, и произнёс твёрдо, как о решённом: «Я тебя любил как женщину. Может быть, и сейчас ещё не всё потеряно. А Катю я буду любить как дочь. Всё».
- Что ж ты не позвонил ни разу, не написал за эти двадцать лет, раз любил? – спросила Таня, доставая из сумки платок.
- Дурак был, вот и не позвонил. Дважды дурак, что не написал. А ты что ж не сообщила, что у нас дочь?
- А как ты думаешь, приятно было бы мне на отказ нарваться? Ты же крутой был, весь из себя хиповый, элитный. А я кто?
- Я бы не отказался. И сейчас не откажусь.
- Трогательно…, но поздно, – Татьяна промокнула платком уголки глаз и посмотрелась в зеркальце. - В свою семью я тебя не пущу. Ты должен отсюда уехать. Мы останемся здесь, а ты уедешь в Москву, и больше никогда не встретимся.
- Таня, это мой город. – Колодин развёл руками, показывая нелепость услышанного. - Я здесь родился и я здесь жить собираюсь.
- Нет!
- Можно я сам решу, да или нет?
- Можно, но я тогда за себя не ручаюсь.
- Что, в одном городе не сживёмся?
- Нет.
- Я Катюшку в Москву устрою учиться. А мы здесь будем жить.
- Кто мы?
- Ты и я.
- Я же сказала: поздно. А теперь и Катя между нами стоит. Как можно было всё так сломать, Вася?
- Откуда я знал, что она моя дочь?!
Сказав это, Колодин понял, что в своих не нужных, а потому неуклюжих оправданиях, он зашёл за грань, из-за которой возврата быть не может. После таких слов человеку уже не поверят.
Татьяну Колодин так и не переубедил, и расстались они плохо. Она пресекла попытку проводить её. Молча кивнула ему и исчезла за углом дома.
Вернувшись в гостиницу, Василий Петрович, выпил без закуски полстакана водки, упал на кровать и провалился в липкий полусон. Организм сломался и требовал покоя.
Василий Петрович, вообще-то, понимал Татьяну и жалел её. Ведь всё вчера после бассейна должно было закончиться постелью. Именно так было задумано, и этого не случилось только благодаря провидению. Как же ей поверить в то, что ничего не было?
Через два часа Колодин проснулся с одной единственной мыслью: нужно во что бы то ни стало переубедить Татьяну. Другого варианта он не видел. И сделать это можно было только собравшись втроём: он, Таня и Катя.
Зажужжал мобильный телефон. У Колодина быстрее забилось сердце, когда он взял трубку.
- Звонят от Тимура Адриановича Хунданова, - услышал он громкий незнакомый голос. - Я Протопопов.
- Извините, с вами говорить не уполномочен, – не сумев скрыть разочарование, ответил Василий Петрович, - с Тимуром Андриановичем - встречусь.
На том конце замолчали, видно, переваривая сказанное. Потом более сдержанным тоном сказали: «Я правая рука Хунданова в Елизаветинке, и он поручил с вами взаимодействовать.
- А где сам Тимур Адрианович?
- За границей.
- Хорошо, могу я попросить вас сообщить мне, когда он вернётся. Спасибо.
Собеседник, не привыкший к вежливому обращению, буркнул что-то невнятное и нажал «отбой».
Василий Петрович вышел в гостиную, съел там бутерброд с колбасой, банан и запил всё это коньком.
После разговора с Протопоповым у него возникло ещё большее желание построить в Елизаветинке дом. И – чем чёрт не шутит - поселиться в нём семьёй. Он, естественно, не строил особых иллюзий по поводу последнего, но ведь помечтать- то можно.
На столе снова дёрнулся мобильный телефон.
- Алё…, - Колодин, наконец, услышал голос, которого ждал. – Алё… Василий Петрович? Извините, не смогла прийти. Вы маму встретили?
- Да. Катюша. Я встретил твою маму
- Она вам рассказала?
- Да.
- Вы ей верите? Вдруг она ошиблась?
- Нет, Катюша. Она не ошиблась. Я видел фотографии, да и сразу понял, как тебя увидел, что мы одной крови. А ты? Ты чувствуешь это?
- Не знаю... Кажется, чувствую.
- По-моему это здорово. Не находишь?
- Да.
- Как ты добралась до мобильника? Мама же у тебя его отобрала.
- Мама пьяная лежит. Если услышит, что я с вами разговариваю – убьёт.
- Ты-то надеюсь…
- И я пьяная.
- Катя! Ну зачем? Хотя и я пьяный…, – Колодина вдруг разобрал смех: ну и семейка: все трое - пьяные.
Катя не разделила его веселья.
- Мама запретила мне встречаться с вами.
- Передай маме, что я поговорить хочу: с вами вместе. Скажи, время собирать камни. Передашь?
- Василий Петрович, вы не понимаете. Она вас ревнует ко мне.
- Эта наша с ней проблема.
- Нет, если вы мой папа, то это и моя проблема.
- Сомневаешься, что я твой папа?
- Уже нет.
- Тогда перестань называть меня Василием Петровичем. Назови меня: «папа». Не бойся, в первый раз всегда тяжело. Ну?
- Назову, если вы послушаете меня.
- Не вы, а ты.
- Хорошо. Послушай меня…, папа.
- Слушаю, дочь.
- Мама ревнует вас … тебя ко мне, и это не шутка. Ты плохо знаешь маму.
- Что же мне делать?
- Уезжай в Москву.
- Нет.
- Почему? – возразила Катя, и вдруг перешла на шёпот: «Пройдёт время, и я к тебе приеду. Ты меня на работу устроишь и будешь мной гордиться. Но это потом».
- Катя, - чуть не закричал в трубку Колодин, - я не хочу с тобой расставаться. И с мамой. У нас всё может ещё получиться. Втроём…
- Вряд ли…, - прошептали на том конце. - Всё, мама встала. Я позже позвоню.
Колодин уже приканчивал бутылку «Курвуазье», когда телефон зазвонил в третий раз.
- Пьёшь? – услышал он в трубке голос Татьяны.
- Пью, - радостно подтвердил Василий Петрович. – А ты?
- Больше не могу пить. Пойдём погуляем.
- Конечно. Где встретимся?
- Приходи в парк, к мосту через речку.
- Всё должно решиться сейчас, - думал Колодин, шагая по тёмной улице к парку, - сейчас или никогда.
Ноги слегка заплетались, но направление он держал уверенно. Мыслям было тесно в голове. Василий Петрович перебирал доводы и резоны, которые можно было выложить на стол переговоров, репетировал речь, вслух отрабатывал интонацию и жесты.
Со стороны он выглядел как городской сумасшедший – больше смешной, чем опасный.
- Надо рассказать ей про дом, - думал он. – Как я забыл? Показать место, обсудить проект. Может быть, Катюшка тогда и в Москву не захочет. Устроить её в администрацию к Порошину.
Так, разговаривая с собой, Колодин вышел на высокий берег реки, в которой отражались редкие огоньки домов на противоположном берегу. На самом деле это была не река, а запруженный Святой ручей. В самом широком месте через него был перекинут деревянный мостик.
Татьяна стояла посредине моста, опустив голову, как будто смотрелась в тёмную воду. Колодин подошёл и встал рядом. Деревянные перила, на которые он облокотился, скрипнули и зашатались.
- Небезопасно, - подумал Василий Петрович. – Куда Порошин смотрит?
Они стояли плечом к плечу и молчали. Таня по-прежнему смотрела в воду.
- Надо было Катюшку пригласить, - сказал Колодин для затравки, – погуляли бы вместе.
Молчание.
- Эй, - позвал Колодин и тронул её за руку.
Татьяна резко отстранилась и, наконец, повернулась к нему. Она был пьяна.
- Осторожно, Танюша, - Василий Петрович решительно взял её под руку. – Давай сойдём с моста.
- Нет. Будем на мосту, – ответила она, чётко произнося слова.
- Зачем?
- Потому что у меня сейчас только одно желание…
- Какое?
- Столкнуть тебя с моста в реку и решить все проблемы.
- Столкни, – усмехнулся Колодин. - Только это не поможет.
- Ещё как поможет.
- Тогда толкай, ну? Кате что скажешь?
- Скажу что ошиблась, и ты не её отец.
- Но ведь это ложь, – Колодину стало не по себе от последних Танинных слов.
- Да, это ложь, - тихо повторила она, и слегка толкнула его плечом.
- Как ложь и то, что ты не был с ней в постели, - сказала Таня громче и снова толкнула Колодина плечом, но уже посильнее. Оступившись, она опёрлась рукой о шаткие перила.
- Ты выпила, - сказал Колодин, поддержав её под локоть. - Сейчас свалишься в реку.
- Это ты свалишься… Надо же, любит меня, а спит с моей дочерью. Как вам нравится?
Таня хихикнула и уже совершенно откровенно и сильно толкнула его.
- Престань толкаться, – не выдержав, крикнул ей Колодин. - И запомни: Я! Не сплю! С твоей! Дочерью!
- Замолчи и у-хо-ди.
Колодин увидел совсем близко её трясущиеся губы и красные от слёз глаза, изуродованные разводами коричневой туши.
- Не уйду, - с мрачной обречённостью ответил он.
- Тогда исчезни! – с этими словами Таня толкнула его в грудь выставленными вперёд локтями.
Колодин взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но это ему не удалось, и он опрокинулся назад, как это бывает с пьяными людьми. Всё бы ничего, если бы не шаткие перила, которые с лёгким хрустом переломились, пропуская его тело вниз, в темноту.
Падая, слышал голос дочки:
- Ещё и лучше, что ты мой папа, а не любовник. Парней я всегда найду, а папу – нет. Ты не обиделся?...
А потом голос Порошина:
- Видишь две рощицы сосновые? Вон та на твоём участке будет, а эта на моём…
5. Борис Александрович Метельский, перепробовав все ключи, наконец, отпер заваленную сломанной мебелью заднюю дверь главного больничного корпуса. Он первым вышел наружу и, оглядевшись, позвал Колодина. Василий Петрович появился из двери в мятом костюме с дорожной сумкой в руках.
- Давай вдоль кустов к забору, - сказал ему Метельский. - Там сетка разорвана. Вылезешь, сразу поворачивай направо и дуй к дороге. Увидишь синюю «Приору». За рулём моя жена, она тебя вывезет. Встретимся вечером.
Соскучившийся за дни, проведённые в больнице, по простому домашнему уюту, Василий Петрович получил несказанное удовольствие от принятой ванны и теперь наслаждался представившейся возможностью посидеть за чашкой чая в компании душевной женщины. Наташа Метельская в отсутствии мужа ни о чём не спрашивала Колодина, а только жалела. Жалость её не проявлялась ни в словах, ни в действиях, но явственно ощущалась Колодиным, при этом Василий Петрович не чувствовал себя хоть как-то задетым или униженным.
К вечеру с работы пришел Метельский, и квартира наполнилась шумом и смехом. Ожил телевизор, забубнило радио. Застучали двери в ванную и в туалет.
- Это ещё дети у них в отъезде, - подумал Колодин. – Что же тут происходит, когда вся семья в сборе?
Михаил Александрович достал из серванта бутылку красного вина и имел явное намерение напиться самому и споить давнего приятеля. Колодин только посмеивался. В воздухе, впрочем, витало некое ожидание. Колодина ни о чём не спрашивали, но он понимал, что объясниться ему придётся.
Метельский стал рассказывать о том, что происходило, когда Колодин лежал в полузабытье. Наташа подсела к мужчинам и тоже слушала.
Разговор зашёл о самом неприятном для Колодина событии.
- Понимаешь, Вася, - возбуждённо говорил Метельский. - Я, пока ты в себя приходил, говорил с журналистами, с ментами. Следователь меня допрашивал. Все они уверены, что тебя заказали. У них и версия есть, за что.
- За что?
- Так они мне и сообщили!
- Чушь. Заказать кого-нибудь по-настоящему здесь может только Хунданов.
- Или его компаньоны.
- Это одно и тоже. Так вот, - Колодин сделал паузу, - он лично звонил мне в больницу…
Хунданов позвонил Колодину через час после того, как Василию Петровичу передали новый мобильный телефон. Как узнал новый номер – неизвестно: были, стало быть, подходы.
Тимур Адрианович говорил непривычно тихо, так что Колодин по первому разу не узнал его.
- Это Тимур Хунданов, Василий Петрович, - вторично представился бизнесмен. - Примите от меня слова сочувствия и поддержки. Я в вашем распоряжении: любые ресурсы: врачи, транспорт, сыскари-профессионалы. Я ваш союзник, ваши враги – мои враги. Могу только просить у вас прощения за то, что на вашей родине, на нашей с вами земле произошло такое вопиющее преступление. С вашего разрешения, я начал своё расследование, буду держать вас в курсе. Выздоравливайте, у меня к вам много интересных предложений. Нас ждёт большая совместная работа.
- И знаешь, зачем он мне звонил? – спросил Колодин.
- Для того, чтобы ты, упаси, Господь, не подумал, что это его люди тебя в реку столкнули, - быстро ответил Метельский.
- Правильно.
- А тогда для чего он звонил мне? – обратился Метельский с таким же вопросам к Колодину.
- Кто, Хунданов? – переспросил Василий Петрович, недоверчиво посмотрев на приятеля. - Тебе? И ты молчал?
- Он просил не говорить. Убедительно просил.
- Что, и сейчас не скажешь?
- Сейчас – скажу, – Метельский, улыбаясь, посмотрел почему-то на жену. - Предлагал немедленно отправить тебя в клинику в Германию. На его самолёте, за его счёт.
- А ты?
- Догадайся.
- Молодец. – Колодин тоже посмотрел на Наташу и объяснил: «Я же государственный служащий. Представляете, какой был бы скандал: на самолёте олигарха, читай – бандита, за его счёт – в Германию».
- Так вот, - продолжил Метельский, обращаясь уже к Колодину. - Отвечая на вопрос, зачем он мне звонил. Он хотел тебя убрать на время, чтобы какое-то дело обделать. Тебе, Вася, виднее, какое. А раз убрать тебя не удалось, то ты теперь представляешь для него угрозу. Не знаю, какую, и не хочу знать. Но ты – в опасности. Поэтому уезжай отсюда. Сегодня.
- Я дома, Миша. – развёл руками Василий Петрович.- А из дома не убегают. Да и бежать мне некуда.
- А семья? А работа? – спросила Наташа.
- Здесь у меня семья.
- Не понял? – искренне удивился Метельский. - Вася, ты не устал говорить загадками? Или колись или…
- Хорошо. Тогда задай мне вопрос.
- Кто тебя в реку столкнул?
- Вопрос правильный, - кивнул Колодин. - Это не было покушением… в обычном смысле…
- Да я понял, что не было. – перебил его Метельский. - Мне сразу показалось, что дело больше личное, чем служебное.
- Ты проницателен, Миша.
- Ну так колись!
- Девчонку, что меня навестила, помнишь?
- Ну?
Колодин взял паузу. Чиновничья служба научила Василия Петровича держать язык за зубами, однако на этот раз потребность поделиться с кем-то своим счастьем и свом горем оказалась непреодолимой.
Выслушав сумбурный рассказ Колодина, паузу взял уже Метельский.
Колодин ждал его реакции и не мог дождаться. Вместо мужа заговорила Наташа.
- Василий Петрович, это чудо. Не поверить. Просто сериал какой-то: заместитель министра находит в родной деревне собственную дочь…
- Не в деревне, - прервал молчание Метельский, - в городе.
- Та, это разве город? – не сдалась Наташа.
- Что думаешь делать? – сформулировал, наконец, свой вопрос Михаил Александрович.
- Поеду в Елизаветинку, - не задумываясь, ответил Колодин. - Инкогнито, так как я здесь лишний сейчас, всем поперёк дороги стою. Бубнов давит, чтобы меня в Москву отправили – живого или мёртвого.
- Ох как давит, Вася, - подтвердил Метельский. - Я от него ещё получу по первое число.
- Порошин тоже высказался, что, мол, нужно в Москве переждать. И звонить перестал.
- Они правы, Вася. Да и на работу что, не нужно тебе?
- У меня ещё неделя отпуска. Но не в том дело… Семья-то моя здесь, Миша!
Метельский вдруг изменился в лице и заговорил с вызовом в голосе.
- Семья, говоришь? А я вот не понял, она тебя нарочно столкнула с моста или нечаянно? Прости за прямоту, но всё-таки: нарочно или нечаянно? От этого зависит, есть у тебя здесь семья, или нет.
- Я и сам не понял, - спокойно ответил Колодин, - всё время об этом думаю. Она мне то ведьмой представляется, то святой. Не знаю…
- Миша, не выступай, - прервала мужа Наташа. Потом обратилась к Василию Петровичу: «Может быть вам и вправду уехать ненадолго, успокоиться? Впопыхах горя можно наделать.
- А она заберёт Катю и скроется, что тогда? – возразил Колодин. - Нет, съезжу ненадолго.
Метельский постучал себя ладонью по колену и хотел встать, но Наташа придержала его за руку.
- Василий Петрович, - сказала она, - у нас с Мишей …
Метельский стрельнул в неё острым взглядом.
У нас с Мишей, - повторила она, - к вам предложение. В Елизаветинке квартира пустует родительская. Заброшенная, но всё же угол. Вас там не найдут.
Наташа достала из кармана связку ключей и протянула её Колодину.
Метельский смотрел в пол. Наташа погладила его руку и сказала, посмотрев на Василия Петровича: «Сделайте там, что вам нужно, и возвращайтесь».
6. Квартира Метельского в пятиэтажке на окраине Елизаветники вызвала у Колодина ностальгические воспоминания о его собственном первом жилье в Москве в трёх остановках от метро Новогиреево. Такая же длинная, как трамвай, комната с окном в торце, миниатюрная, а потому светлая, квадратная кухня, совмещённый санузел. В прихожей антресоль, обклеенная плёнкой «под дерево». Всё как у людей… хорошо.
Колодин сидел на изодранном кошками диване производства 70-х годов прошлого века и отхлёбывал виски из высокого хрустального бокала – специальной посуды для ячменного напитка у друга не нашлось. Напротив бубнил допотопный пузатый телевизор. В окно стучались ветви тополя.
Василий Петрович подводил итоги и строил планы. Итоги были не ахти какие. А может быть, наоборот, – замечательные. С какой стороны посмотреть.
Например, что можно зачислить в актив? Только Катю. Но это с лихвой перевешивало всё остальное!
А остальное - в пассиве. И, главное, – тот факт что его предали.
Предал Бубнов, не поддержав на совещании и отказав в личной просьбе, высказанной после. А также тем, что нейтрализовал Порошина, то ли напугав, то ли убедив, то ли купив.
Предал министр, прислав вместо Мити соглядатая Стогова, да ещё, похоже, связанного с местной мафией.
Предал Порошин, не звонивший и сам не отвечавший на звонки, хотя знал наверняка, что Колодин в Елизаветинке.
Предала бывшая любовница, мать его дочери, к которой он до сих пор не равнодушен.
Не предала его только дочь. И Метельские. Эти – святые.
Колодину вспомнился нашумевший в своё время американский фильм с Майклом Дугласом в главной роли. Там один славный малый, у которого крыша поехала от жары, обид, несправедливости и одиночества, шёл туда, где его не ждали и боялись, куда его не пускали обстоятельства и закон в лице бравого отставного полицейского. Он шёл ДОМОЙ!
Василию Петровичу вдруг стало душно. Он, чертыхаясь, поднялся с дивана, подошёл к пыльному окну и не без труда отворил створку. Пахнуло вечерней свежестью.
- I am going home! – высунувшись наружу, громко сказал он. Сидевший под окном кот поднял морду и посмотрел на Василия Петровича.
- I am going home! - повторил Колодин, глядя коту прямо в глаза. Кот зевнул, потянулся и не спеша пошёл за дом, а Василия Петровича разобрал спасительный смех.
- Нет, - подумал он, - в психи меня ещё рано записывать. Я ДОМА, и я не один. Со мной - дочь.
- Но что делать с Таней? Предпринять ещё одну попытку помириться? Иначе зачем я сюда приехал. А вправду, зачем? Правильно: чтобы увидеть Катю.
Как будто услышав мысли Василия Петровича, на столе задвигался и заиграл мобильный телефон. На нём высветился незнакомый номер, а в трубке послышался голос Кати: «Папа, ты где?»
- Я дома, дочь. Давай встретимся.
- Зачем ты приехал, ждал бы меня в Москве.
- А кто ещё знает, что я приехал?
- Мама знает. Слушай, всё плохо: она наняла человека чтобы тебя напугать – избить или ещё что-нибудь. Ходят слухи, что и местные авторитеты недовольны. А если уж они возьмутся…
- Откуда ты знаешь?
- Я теперь всё должна про тебя знать.
- Про мать ладно, это мои проблемы. А про авторитеты тебе кто сказал?
Молчание …
- Катя! Я хочу сделать последнюю попытку договориться с твоей матерью.
- Не реально. Она считает, что у нас с тобой было, и её не переубедить. Поэтому уезжай: чем быстрее, тем лучше. Пожалуйста.
- Дочь, я уже говорил: меня никто не выгонит из дома! Ни ваш бандит Хунданов, ни моя бывшая любовница. Но я не хочу войны, потому что мы все от неё пострадаем. Нужно договариваться.
- Хорошо. Хочешь, я сама поговорю с Хундановым? Что ему сказать?
- Ты - с Хундановым? Откуда ты его знаешь, Катя?
- Он спонсор нашей команды по синхронному плаванью. Подкатывался ко мне пару раз.
- И здесь поспел! А ты что же?
- Ничего. У меня же принцип.
- Молодец.
- Мы не о том, папа, – в голосе у Кати послышалось раздражение, - мама уже несколько дней пьёт, психует и может наделать глупостей.
- Я же сказал, что буду жить здесь. Ей придётся смириться с этим.
- А я? Я как? У меня сил больше нет здесь прозябать.
- Всё изменится, я тебе обещаю.
- Что изменится? Ничего здесь не изменится. Ни одного парня трезвого здесь уже не осталось. Пьют и руки распускают. А мы всё ходим эскортом вокруг нашего мэра, счастья ждём. От местных бандитов и ларёчников отбиваемся. Ты слышишь меня?
- Да, дочь.
- А мы ведь лучшие! Во мне столько сил, что я сейчас лопну! Для кого всё это? Скажи.
- Хорошо, дочь. Я возьму тебя в Москву.
- Если не возьмёшь, я через свои принципы переступлю. Надоели они мне – эти принципы - во как!
- Давай встретимся, Катя.
- Не могу сейчас. Я с мамой. Пожалуйста, не выходи из гостиницы, или где ты там прячешься. Я позвоню вечером, ты мне скажешь адрес, я приеду. При мне они побоятся тебя трогать.
- Дорогая Катюша, доченька! Если всё, как ты рассказываешь, то они сделают это, и тебя ещё за мной туда отправят. Только я не думаю, что всё так запущено в этом чёртовом городке, моей малой родине, Елизаветинке. Если я ошибаюсь, то туда мне и дорога!
Колодин кинул телефон на диван.
- Дочка заботится об отце…, - пьяно подумал он, наполняя бокал, - это ли не счастье?
Не заметил, как задремал. Когда проснулся, в окне уже полыхал поздний летний закат. На столе стояла ополовиненная бутылка. С похмелья тупо болела голова, рот сковало горечью. Колодин с трудом поднялся с дивана, достал из холодильника минералку, долил ею до верха бокал с недопитым виски и, не отрываясь, осушил его. Голову быстро отпустило, и в теле появилась приятная лёгкость.
- Злоупотребляю, - рассеянно подумал Василий Петрович. Он взял мобильник, чтобы проверить, были ли пропущенные вызовы. Пусто. Никто не звонил. Ему стало неприятно: затаились, что ли?
У Колодина возникла потребность действовать. Он достал из-под раковины пластиковую бутылочку от кока-колы, наполнил её виски, оделся и вышел из дома. Миновав район пятиэтажной застройки, пересёк последнюю освещённую улицу, за которой темнел частный сектор, где его встретил дружный собачий лай.
Ощупью Василий Петрович нашёл просёлочную дорогу, ведущую к Мокрому лугу. Веранда последнего дома перед полем была освещена. В этом свете Колодин с удивлением увидел свежеврытые в обочину железные столбы и шлагбаум между ними, замкнутый на амбарный замок.
- Что-то новое, - пробормотал Василий Петрович, прикладываясь к бутылке. – Спросить, что ли?
Он подошёл к калитке и громко постучал, ожидая услышать лай собаки. Ответом была тишина. Через некоторое время послышались шаги, калитка приоткрылась на длину цепочки и Колодин увидел в проёме крепкого старика в вельветовой рубашке, заправленной в льняные домашние штаны.
- Извините, что побеспокоил, - сказал Василий Петрович, показывая рукой на шлагбаум. - Почему здесь закрыто? Давно?
- Со вчерашнего дня. По указанию мэра.
- Порошина? А вы откуда знаете?
- Я и вас знаю. Вы Колодин из Москвы. Не бойтесь. Я знал вашего отца и вас мальчишкой помню, и мэра нашего - Лёшку Порошина. Он был у меня вчера. Проходите.
Калитка открылась, и старик посторонился, пропуская Василия Петровича.
Колодин уже устал удивляться чему-либо и спросил прямо: «А где сейчас Порошин? Его трубка не отвечает».
- Не знаю. Как вас зовут, запамятовал?
- Василий Петрович.
- Точно. А меня Леонид Константинович. Проходите на веранду, чего ж тут стоять.
- Я в ваши дела не вмешиваюсь, - сказал Леонид Константинович, когда они разместились на веранде под единственной лампой, свисавшей с потолка на длинном витом шнуре. - Хотя Лёша мне участок предлагал в вашей «Рублёвке».
- А вы?
- Отказался.
- Что так? Жить хорошо не хочется?
- Мне и так неплохо.
- Понятно. Хотите виски? – Колодин поставил на стол ополовиненную пластиковую бутылку.
- Спасибо, я пью только напитки собственного производства. Маша, принеси настойку.
Вошла полная женщина и молча поставила на стол графинчик с двумя стопками.
- Рябиновка, – сказал старик, – будете пробовать?
- Почему нет?
- На здоровье.
Колодин опрокинул стопку и почувствовал душистую терпкость на губах и во рту. Ему вдруг захотелось спорить.
- Чураетесь вы нас, Леонид Константинович, - сказал он, откинувшись на стуле и погрозив старику пальцем, - Поддались моде ненавидеть власть.
- Ничуть, – не обидевшись, возразил старик. - Я сам в советское время был властью. С моей подачи здесь ручей запрудили, зелёную зону разбили. Отказался я от вашего участка по другой причине.
- Что же за причина, если не секрет?
- Не секрет, только не обижайтесь.
- Если бы я на всё обижался… - усмехнулся Колодин.
- Правильно. Я вчера сказал об этом Порошину и вам хочу сказать.
Голос старика окреп, и в нём послышался металл.
- Власть, молодой человек, – штука энергоёмкая, то есть энергии требует, энергичных людей мобилизует. Если она власть, конечно. Так вот, Вы с Порошиным – не власть. Народ – это баба, которую ублажать нужно. А у вас потенции нет. Не обижаетесь?
- Сказал же, нет. А что же ваша советская власть? Где она с её потенцией?
- Трагедия разрушения советской власти ещё подлежит изучению. Виновные будут наказаны, – сурово ответил старик.
- Ну-ну, - покачал головой Колодин.
- Вот вы - молодой человек. Сколько вам: сорок?
- Сорок три.
- Вот. Вам бы народ вперёд вести, а вы собственным благополучием озабочены. Поймите, у вас не должно быть такой страсти к покою. Это противоестественно в вашем возрасте.
- Не к покою. К гармонии, – поднял палец Колодин.
- И Лёха Порошин мне вчера толковал про гармонию. Но гармония ведь – в движении, в развитии. А вы в сорок три года мыслите так, будто вам семьдесят. Откуда такая усталость в вас? Что ж вы такие старпёры? То-то за вами не идут. Что вы можете предложить? Ничего. Что может предложить праздный человек, спрятавшийся за забором?
- Порошин нормальный мэр, зря придираетесь, - возразил Колодин. - И народ на выборах его поддерживает.
- Да ну? А он мне вчера: хочу уйти из политики, мемуары буду писать. А о чём мемуары? Что такое у вас с Порошиным в жизни было, чем можно заинтересовать читателя? «Рублёвские» девки пишут, как они в «Майбахах» от одиночества страдают, кокаин с горя нюхают, мужиков меняют, как перчатки – жена купила на днях книжку, - исплевался. Но у вас с Порошиным и этого не было. Или был «Майбах»? То-то. Может быть, вы казановы крутые, о страсти запредельной поведаете? Нет. Так от чего устали-то и о чём писать будете?
- Леонид Константинович, ну причём тут писать, причём здесь мемуары?
- Вы мечтаете спрятаться за высоким забором в придуманной вами гармонии. Там же чем-то надо заниматься.
- Найду, чем. Семьёй займусь.
- Так ведь деньги кончатся, связи рассосутся. А вы не в движении, вы не способны принять перемены, оседлать их, значит перемены оседлают вас. То, что вы строите – не вечно. Перемены сдвинут, а потом снесут вас с лица земли, и это будет не через сто лет, а здесь, сейчас в этой жизни. Это у Чехова по вишневому саду тоскуют долго и красиво. Сейчас вишневый сад можно потерять, даже не вырастив его. Очень быстро: пых, и всё. Вы вот с Порошиным о тишине мечтаете, окружение подбираете интеллигентное. Ну соберёте вы круг, высший свет в вашем понимании, отстроитесь, будете цвести как клумба, а ну как шальной трактор пролетарский по вашей клумбе проедется. И нет вас. Не вы первые, не вы последние.
- Леонид Константинович, ценю ваш революционный юмор, но не разделяю вашего пессимизма, - миролюбиво ответил Колодин. - У каждого человека есть мечта, которую он должен реализовать. Иначе счастья в жизни у него не будет, и уважать он себя не сможет. Дом у Святого ручья – моя мечта. Снесёт его ваш пролетарский трактор, значит так тому и быть. Не снесёт – внуки мои в нём жить будут. А перемен я не боюсь. Я сейчас – сам себе перемена.
- Не обижайтесь, Василий Петрович. Должен сказать, что Порошин расстроенный вчера был, обиженный на вас. Может поэтому и трубку не берёт.
- Обиженный?
- Говорил, что вы поставили его под удар. Область финансирование сокращает. Следственный комитет под него роет. В общем взбаламутили вы наш тихий омут.
- Вот оно как. Лёша обиделся, ушёл в оппозицию. В его духе. Но трубку не снимать?
- Извините уж, Василий Петрович, если что не так, – развёл руками старик.
- Да ничего, Леонид Константинович, спасибо за гостеприимство, - Колодин встал. - Пойду, пройдусь. Пешком-то Порошин не запретил ещё туда ходить?
- Пойдите, прогуляетесь. Погода вон какая стоит…. Хотел только совет дать как человек опытный: не тратьте зря силы, Василий Петрович. Участков здесь не будет. Порошин этот шлагбаум не сам поставил и не против случайных людей, а против вас. Кому-то эта «рублёвка» тоже приглянулась. Так что мечту надо в другом месте реализовывать.
- Подумаю. До свидания.
Колодин вышел на улицу и, миновав шлагбаум, стал подниматься в горку. Некоторое время он шёл по дороге, потом повернул на целину и продолжал идти, раздвигая траву, пока под подошвами не захлюпала вода.
Вот он, Мокрый луг. Колодин остановился и огляделся. Вдалеке под холмом скупо мерцали огни его родной Елизаветники. Привыкшие к темноте глаза различили спереди очертания могучего леса, из которого доносились тревожные ночные звуки. Тёмное, беззвёздное, покрытое облаками небо, казалось, приблизилось вплотную к верхушкам деревьев и вот-вот сомкнётся с землёй. Василию Петровичу стало не по себе. Он сделал ещё шаг вперёд и почувствовал, как в его итальянские полуботинки тонкой кожи заливается холодная ключевая вода.
- С чего я взял, что эта дыра мой дом? – раздражаясь и трезвея, спросил он себя.
- Да, здесь могилы моих предков, здесь точка отсчета, здесь я собираюсь с силами для борьбы. Но прав хитрый старик: чего это я загоняю себя в тихий омут?
Колодин, размахнувшись, швырнул далеко в поле недопитую бутылку. Потом развернулся и быстро пошёл назад, обеими руками отмахиваясь от стегавшей его высокой травы.
- А дом? – думал он. - Где любимый человек – там и дом. Заберу Катю в Москву, устрою в престижный вуз, выучу, потом передам в хорошие руки. Это будет моё предназначение на ближайшие годы. А тогда и себе счастье строить начну, и построю. Обязательно построю. Ах ты, дошлый старик, как подцепил. Прав он, прав.
Выйдя на твёрдую дорогу, Василий Петрович достал телефон: «О, как раз дочка звонила».
- Папа, ты где?
- Я гуляю.
- Папа!
Катя! Всё, решено. Я забираю тебя в Москву, дочь. Мы уедем из этого паршивого городишки и начнём новую жизнь. Ты будешь жить в одном из самых великих городов мира. Ты почувствуешь, как движется кровь по артериям мегаполиса, увидишь, как делается большой бизнес, как принимаются государственные решения. Я введу тебя в круг элиты, и ты станешь там своей. Ты будешь причастна к управлению великой страной…
- Папа, ты выпил? Иди домой, пожалуйста, и будь осторожен. Адрес скажи мне, я сейчас приеду и мы поговорим. Всё будет хорошо, только ты быстро иди домой. Слышишь?
- Слышу.
- А потом поедем в Москву. Я за тобой ухаживать буду в Москве, хочешь?
- Хочу
- Я тебе внука подарю, хочешь?
- Хочу, дочь!
- Ну иди и не с кем не заговаривай. Обещаешь?
- Обещаю. Сейчас, подожди минуточку…
- Папа!...
- Мужик, – позвали Колодина из темноты, - закурить есть?
От ближайших кустов отделилась фигура, ели видная в сумерках, и двинулась к Василию Петровичу
- Наёмные убийцы так себя не ведут, - мелькнуло в мозгу у Колодина. – Хулиган или местный алкаш.
- Не курю и не тянет, - стараясь говорить спокойно, ответил он и повернул к дороге, в конце которой призывно мигал свет на веранде Леонида Константиновича.
- Погоди, - произнёс голос, и что-то в его интонации заставило Колодина остановиться.
К нему подошёл худой мужичок в резиновых сапогах с корзинкой для сбора грибов. В тусклом свете далёкого огонька Колодин разглядел коричневое морщинистое лицо и маленькие глаза, в которых читалась ненависть.
- Чего ты приехал, сволочь? - тихо спросил мужик таким безнадёжным голосом, что Колодину стало не по себе. - Что тебе в Москве не сидится? Посмотреть решил, как народ живёт? Народ живёт плохо. Если бы меня не наняли, я бы и сам с удовольствием… . Так что, считай, что это – от меня тебе, лично.
Мужик порылся в корзинке, достал оттуда пистолет и медленно поднял его.
У Колодина отнялись ноги. Он хотел спросить, кто нанял, но язык не слушался. Василий Петрович стоял и смотрел на маленькую дырочку дула, направленного ему в грудь. Мелькнула мысль, что пистолет не боевой – травматический или газовый. Он хотел засмеяться, протянуть руку со словами «Не дури, дай сюда ствол», как раздался грохот и Колодин почувствовал сильный и жгучий удар в грудь, который усадил его в траву. Василий Петрович поднял глаза и увидел отверстие дула уже сверху. Удивили бесстыдство и беспощадность, с которой пистолет двигался за ним. Колодин, морщась от боли в груди, отползал назад, и дуло повторяло все его движения. Казалось, эта игра никогда не кончится. Грудь и живот Колодина стали мокрыми, то ли от пота, то ли от крови. Сил в руках становилось всё меньше. Василий Петрович почувствовал, что не может больше двигаться, замер и поднял глаза, пытаясь заглянуть в дуло, чтобы увидеть, как из него вылетит пуля…
Весь следующий день по центральным и местным телевизионным каналам показывали Василия Петровича Колодина, лежавшего на спине с раскинутыми в стороны руками.
Его тело прикрывала высокая трава, но камеры журналистов всё равно вытаскивали из-за ограждения крупные планы, и тогда был виден вздёрнутый вверх подбородок, упрямо вылезавший из под белого женского платка, прикрывавшего лицо мертвеца. Он лежал как боец, вся фигура его показывала высочайшее напряжение, а лицо – если откинуть платок – было сосредоточено и серьёзно.
В обед дал интервью губернатор, через полчаса - мэр города Порошин. Вечером в центральных новостях выступил Глава Правительства Российской Федерации и пообещал взять расследование дела под личный контроль.
Похоронили Василия Петровича на центральной аллее Елизаветинского городского кладбища, и его могила положила начало пантеону, куда через год лёг народный писатель, позже районный прокурор и главный архитектор, а вокруг и сейчас активно бронируют места местные чиновники и авторитетные бизнесмены.
* * *
… Если двигаться к комплексу “Elizabeth Plaza” не по указателю, а свернуть у красивой, как игрушка, часовни и проехать через скошенный луг к сосновой рощице, а потом, бросив машину, пешком подняться по мощёной дорожке на холм, то слева откроется замечательный вид на окрестные просторы, а справа можно увидеть необычное сооружение в виде маленького средневекового замка, прячущегося в тени дубравы.
Каждое утро из замка выводят гулять смуглого мальчишку с узким, гибким телом и круглыми зелёным глазами.
май-сентябрь 2011