Севилья. Город, откуда все началось для Колумба, для дона Фернандо, для него самого. Разноцветное скопище домов посреди зелени, куда более изобильной, чем раньше, в день отбытия, три года тому назад. Громада собора Марии-де-ла-Седе, о котором те, кто его заложил, сказали: "Мы должны построить такой храм, чтобы все восторгались им после завершения и сказали, что те, кто осмелился задумать эту работу, были сумасшедшими". Вздымающийся из соборного тела горделивый перст Доньи Хиральды, указующий прямо в синеву небесную.
Поистине, кто не видел Севильи, не видел ничего на свете. Даже если это окруженные вечно тёплым морем острова и архипелаги, полные несказанных чудес...
Дряхлый корабль, похожий на орех, изъеденный червем, неуклюже лавируя, вошел в воды севильской гавани Сан-Лукар де-Баррамеда, опустил паруса с грубо нарисованным алым крестом, и бросил якорь. Тот же час к кораблю ринулась юркая, узкая фелука береговой охраны: офицер и два солдата.
Поднявшись по трапу, все трое поглубже натянули на рот и нос концы странных головных уборов: капитан "Санта-Мария Виктории" подумал, что видел сходные в Африке, где ему, совсем еще юнцом, довелось порядком расшевелить гнездо тамошних пиратов.
- Не тратьте время на церемонные представления, дон Хуан-Себастьян. Мы наблюдали за вами через подзорные трубки, а, кроме того, получали донесения о продвижении вашего судна, - властно и в то же время дружелюбно произнес офицер, едва они поприветствовали друг друга. - Вы все можете тотчас же отплыть на берег - мы соблюдём и ваше личное имущество наравне с грузом Его Величества Короля Трех Вер. Я так думаю, этот запах...
- Вы правы. Нас уже месяца три как выворачивает на пустой желудок, - отвечает дон Хуан, прозванный товарищами на португальский и севильский манер Дон-Жуаном. Хотя куда ему до знаменитого Севильского Озорника!
- На пристани и соседних улицах стоит такой аромат, будто тысяча севильянок надушилась крепкими духами, - улыбнулся офицер, как и прежде, едва оттягивая обмот от носа и губ. - Как говорится, аромат корицы и гвоздики цвет... Но да, я вас вполне понимаю.
- Корабельные книги... Гроссбухи... Архивы капитана Фернандо...
- Насчет них не беспокойтесь. Теперь это вполне успеется. Поистине, вы так намучились во время обходного пути, стараясь не попасться на глаза португальцам, и в португальской тюрьме, что как бы вам не заснуть, едва ступив на твёрдую землю.
- Тем более что она будет укачивать нас, как материнская колыбель. Ну, нам, морякам, это не в первый раз.
Оба идальго обмениваются улыбками - нервной и успокаивающей.
Горстка оборванцев в лохмотьях и опорках, восемнадцать человек - все, что осталось от команды пяти больших кораблей и почти трех сотен матросов, - выгружается со шлюпки на причал. И сразу попадает в толпу, что приветствует их восторженными кликами. Нарядные люди - почему, ведь сегодня пятница, день поста, хоть мы почти до самого прибытия полагали, что четверг. Лоцман, взятый на "Викторию", клялся в этом пресвятым чревом Девы Марии - в здешних местах клятва ненарушимая. Стало быть, мы потеряли день и впали в великий грех, не соблюдая постов и праздников Божьих...
Так думает дон Хуан, вглядываясь в лица и невольно ища знакомых. Смуглые, с горячими глазами - настоящие дети Андалузии или баски, как он сам. Холодные, как хрусталь, глаза и рыжеватый блеск изобличают готскую кровь - это выходцы из тех провинций, которые не побывали под маврами или первыми начали реконкисту. Астурийцы. Арагонцы. Выходцы из Толедо. Однако вон та женщина - голубоглазая блондинка с мягкими пышными формами... Чужеземка в традиционных баскине и мантилье?
Капитан прерывает себя: в его положении грех глазеть на баб. Но, видно, и правда, что есть голод более лютый, чем тот, что гнездится в желудке и кишках.
И тут слышит радостный вопль:
- Дон Эль Кано, пёс ты этакий! И носом не ведешь!
Тот прищурился, вгляделся.
Знакомое лицо, много более холеное, чем прежде. Пышные одежды восточного кроя. Дон Франсишку Серрану, верный друг и постоянный корреспондент капитана Фернандо, который во время предыдущей морской экспедиции, когда испанцы еще не искали обходных путей, осел на крошечном мусульманском островке неподалеку от Островов Пряностей, завел жену и детишек... Однако ни в одном из многочисленных писем другу, посылаемых с проходящими мимо судами, не забывал указывать местоположение мелких островов и океанские дороги, которыми в этих широтах пользуются навигаторы. Тот дон Франсишку, к острову которого друг обещал под конец "прийти иным путём", в обратном направлении, минуя португальские владения.
Тем не менее, почти предатель. Бунтовщик. Ренегат. Как, впрочем, и он сам, Хуан-Себастьян, отличившийся во время моряцкого бунта, направленного против главы эскадры.
- Дон Франсишку! Но как же...Ты жив?
Всё-таки они обнялись.
- Вижу, до тебя донесся-таки слух, что я помер в один день с капитаном Фернаном де Магальяйншем. Только его зарезали, а я отравился плохой едой. Это кто - наши соотечественники португальцы тебе насплетничали? Ну, всякий чужой роток не зашьёшь. Здесь я. И семью привез, а как же.
- И по-прежнему великий визирь, как там, на острове?
Оба смеются - каждый над своим.
- Ну нет. У нас это вовсе не синекура.
Они так и шли, перекидываясь словами, в приветливой тесноте. Кто-то из женщин вздумал раздать морякам, в том числе и Хуану, зажжённые сальные свечи, отчего все восемнадцать сразу стали напоминать процессию кающихся. Дон Франсишку, который едва отмахнулся от подарка, рассмеялся:
- Самое то, что требуется голодающим и одновременно этим... взыскующим прощения Божьего.
Хуан объяснил.
- Так ты думаешь - пропустили вы день? Что за чепуха! Да если бы и так было - разве не простил бы Господь отважных бойцов за его дело?
- Ты бы потише, Франсишку. Супрема...
- Нет у нас иной инквизиции, кроме папской, и та изрядно присмирела. В Германии и Франции куда хуже лютует - за ведьмами гоняется и жечь на костре пробует. Так они сюда, через Пиренеи побежали - одна другой красивее. Сам разве не заметил? Невесту тебе из них подберём - заметишь авось.
- Постой. Было ведь время, дон Мигель...
- А, тот самый, который побывал при Лепанто и в плену у пиратов, а потом написал "Назидательные Новеллы" о том, что ведьм нет и это сплошная дурь и суеверие? И верно: церковники тогда с ним соглашались. Потом переменились в своем мнении, но теперь он опять в моду вошел. Ты знаешь, наш обожаемый Сервантес написал еще более прекрасную вещь. Против рыцарских романов. Как старый рыцарь свихнулся на почве любви к простой неучёной мавританке. Говорит, что прочитал рукопись одного араба, но это вроде бы выдумки. Называется "Дон Алонсо Кихано и Дульсинея из Тобосы".
- Послушай, - Хуан все-таки не терял нити повествования, в отличие от собеседника. - Ты все события путаешь, похоже. Про прекрасных мавританок или мавров - это тема не новая, по ней уже все писаки проехались и как раз в романах и романсах прежнего толка. А твоего Сервантеса ведь еще не родилось...
Хуан осекся. Что говорят его уста в разладе с головой? И куда с меньшим напором продолжил:
- А ты еще утверждаешь, что мы на "Виктории" вели правильный счет времени.
- Э, так вы же на загривке у земного шара прокатились. Он в одну сторону с вами поворачивался. Ты что - не догадался, что наша Земля - шар? А Его Величество уже тебе новый герб утвердил. Глобус, обвитый зеленой лентой, и девиз: Primus Circumdedisti Me. "Ты первый меня объехал". Вот как! И пятьсот дукатов пенсии. Вот подкормим тебя и других тоже, отмоем, приоденем - сразу придешь и получишь, без проволочек. Наш эскривано майор, почтеннейший Иегуда Бен Галеви, блюдёт честь нашего властителя куда больше его сундуков с чеканной монетой.
- О, так ваш королевский казначей снова из иудеев, как принято было в старину? Хорошо, ведь в денежных делах никто лучше их не смыслит. Но прежде всего я должен вручить государю отчеты о путешествии, которые составил дон Фернандо. Чудом сохранились. Когда мы сжигали ветхие корабли, их чуть не оставили в каюте покойного, - ответил дон Хуан. - Наш родосский рыцарь-монах Пигафетта, разумеется, привёз свои личные дневники, в которых описывает весь поход день за днем. Человек он добросовестный, только вот сомневаюсь я, чтобы его глаза видели всё в точности как есть. Знаешь, на одном из пустынных островков этот чудак углядел какие-то "одушевленные листья", которые оживают, падая с деревьев, и даже пытаются ползать. Один такой он в коробке держал, но никому не показывал. Говорит, что был похож на лист шелковицы, но покороче. По обеим сторонам короткого и заостренного черешка - две ножки. Крови внутри нет, но стоит лишь дотронуться, как вмиг ускользает. Прожил этот лист девять дней и питался одним воздухом.
Его собеседник рассмеялся:
- Растение и животное сразу? Наши ученые считают, что на пороге двух природных царств есть существо, соединяющее свойства обоих. Может быть. Только тут был здоровенный клоп, оттого и сдох, что в нем чужой крови давно не водилось.
- Вот я и боюсь, что этот венецианский соглядатай наговорил на меня лишнего в своих записках, - ответил Эль Кано и пошатнулся.
Шествие приостановилось.
- Что такое - устал?
- Да нет. Ноги болят и то и дело распухают. Это всё мор. Мы тогда только что остались без дона Фернандо, пути на Молукки не знали, плыли наудачу, куда придётся. Пресная вода протухла, из еды один рис да размоченная в солёной воде кожа. У нас одному Пигафетте ворожило - здоровым остался. А у прочих то руки болели, то ноги, и зубы все сплошь ныли, шатались и выпадали.
- Плохо, - ответил Серрану. - Это у моряков бывает от такого особого голода, когда нет свежих фруктов и зелени. Главный государев лекарь, ибн-Туфайл из Гранады, когда меня отпаивал своими травяными отварами, только об этом и рассуждал. Не беда, вылечат вас, если не очень далеко зашло, или хотя бы укрепят здоровье.
Эль Кано хотел переспросить имя, но раздумал. Врачи из мусульман - самые лучшие, что уж тут удивляться. Медики, философы и звездочеты, нередко и поэзией балуются...
- Погоди. Как того философа зовут, который о двух царствах...
- Ибн-Рушд. Ученик самого Ибн-Туфайла, врач, философ, астроном прекрасный. Главный советник халифа. Вон, смотри, у храма делегация - тебя и твоих людей встречают. Он впереди всех, в таком белом тюрбане и накидке ученого. А рядом с ним каноник из Чехии с племянником. Забавный у него мальчишка, Николаем Коперником зовут. Как-то особенно твоими приключениями интересуется. Насчет одного старинного грека вспоминает, Эратосфена, что ли? Который тоже думал, что земля - вроде точёного каменного волчка с солнечным хлыстиком в придачу.
- Меня удивляет, по правде говоря, с чего тут все так вцепились в наше побочное открытие. Мы ведь полон корабль набили живыми деньгами.
- Это мускатным орехом и прочим? Выгода трону, конечно. Только, понимаешь, тут такое дело...
Дон Франсишку мнётся.
- Помнишь историю? Как вскоре после Конкисты северные варвары, викинги, разграбили нашу Севилью в пух и прах? Эмир тогда, чтобы им противостоять, спешно создал флот.
- Пиратский. Знаком с ним по делам в Оране.
- Это потом и отчасти... Погоди. Так вот, не прошло и года с вашего отплытия, как некие идальго Эрнан Кортес, Франциско Писарро и Мухаммед ибн Абдаллах ибн Батута во главе объединенной флотилии прошли по следу викингов. Говорил тебе наш дон Фернан, что папа во время паломничества в Рим вручил Колумбу старинную скандинавскую карту? Так вот, эти трое обнаружили, что Новая Индия, сквозь которую вы пробивались так усердно, - не архипелаг, а целый континент из двух половинок с узким перешейком. И обитают там богатейшие и мощные народы, не знающие истинной цены золоту. За одного жеребца чистой арабской дают столько, сколько он весит, а за кобылу - втрое. За хороший толедский или дамасский клинок - невесту знатного индеанского рода. Это вроде махра ей, понимаешь. А земля по границам этих стран - вообще бесплатная. Там теперь наши фактории и колонии: держатся стойко, возделывают землю, признают власть нашего халифа и каждый год снаряжают по золотому галеону с охраной.
Изо всей этой тирады дон Хуан зацепляется только за одно слово:
- Как ты говоришь - халифа?
Оба втыкаются друг другу в лицо - глаза в глаза.
Момент истины.
- Ну, каждая вера нашего владыку по-своему величит, - неуверенно говорит Серрану. - Христиане - королем, иудеи - кесарем, а муслимы - вот так.
- А настоящее имя и него есть? Он Габсбург или Трастамара?
- Дети у него - де Трастамара, и верно, - с недоумением отвечает собеседник. - От второй жены, христианки из рода Исабель Католической. Первая - Морайма, любимица, но родить у нее что-то не получается. А полное имя нашего государя - Мухаммад ибн Абу-ал-Хасан Абу-л-Абдаллах.
В одурманенной усталостью, качкой, свечным дымом голове Эль Кано незыблемый строй исторических событий прокручивается назад и снова к началу.
Взятие Христианнейшими Королями Гранады, последнего оплота Конкисты. Изгнание Боабдила эль Чико, злосчастного мавританского короля...
- Недалеко, в плодородную долину и со всем двором, включая гвардию, - Серрану, похоже, читает имена по губам.
Окончательное выдворение Боабдила в иные страны, болезнь и смерть единственной его супруги Мораймы, вынужденный исход морисков и марранов... Смертельный исход.
- Не было ничего этого - мудрые советники подсказали государыне Изабелле, что ее страна в одночасье станет бесплодной пустыней, - шепчет Серрану.
Преследования иноверцев Торквемадой... Пышно обставленные дела веры...
- Тоже мне, сам из иудеев, а против них полез, - отвечает дон Франсишку погромче. - Оттого как был Изабеллиным духовником, так и остался до безвременной ее кончины. Дочь ее Катерина, потеряв английского жениха, отвергла сватовство его брата и вернулась на родину, где ждал куда более выгодный союз с царственным иноверцем. И неплохая перспектива стать первой женщиной в государстве, если родит сына вдогон к своей английской бастардке Марии. Юная королева Элизабет, дочка того самого братца, на радостях прислала им богатые дары на десятилетие свадьбы. Раньше не поспела, видать, - в колыбели пребывала или в Тауэре. И земля наша... она такая, как ты ее видел, от моря и до моря и до самой Сьерра-Морены. Райский сад, куда там твоим тропикам.
- И государствам Анауак и Тауантинсуйу, - добавляет дон Хуан со внезапной прозорливостью. - Поверженным и поруганным.
- Что делают по взаимному согласию, стоит куда крепче добытого насилием, - с важностью кивает его собеседник.
- И всё... всё это получилось из-за одного пропущенного дня, - внезапно осеняет Хуана. - Но как же теперь быть нам, верным католикам, под властью нехристя?
- Да крещён наш владыка, не беспокойся, - машет рукой Серрану. - Молодой, не старый. Наследник будущего, так сказать. Только вот ту часть собора, которая на мусульманском фундаменте, новые родичи всё никак не хотели ему уступать. Как свадебный дар невесте испрашивали. Пришлось ему Доньей Хиральдой откупиться...
Уже на подходе к четырехгранному, издали строгому, вблизи по-мавритански изузоренному столпу башни по имени Хиральда - бывшего минарета, потом колокольни - Эль Кано задирает голову. Какой странный флюгер на самом верху! Не привычная фигурка с флажком. Не крест...
Молодой растущий полумесяц, отлитый из чистейшего американского золота.
Примечания.
Баскина - традиционная испанская юбка. Мантилью знают все.
Трастамара - родовое имя Изабеллы и Фердинанда Католических.
В рассказе со некоторой степенью идеализации передана атмосфера Конкисты и Реконкисты, когда владыкам страны в самом деле приходилось быть королями трех вер: религиозная и расовая терпимость, высочайшая для того времени культура и образованность, цветущая, прекрасно культивируемая природа.