Словари русского языка убеждают, что оба эти короткие слова – бетон и бидон – иноязычного происхождения. И это действительно так, и младшие школьники на уроках русского языка заносят эти слова в особую тетрадку, чтобы выучить наизусть и не делать ошибок в их написании.
В отличие от исконно русских слов правописание иноязычных надо просто запомнить, потому что проверка корневой гласной родственными словами у заимствованных слов невозможна. Есть и другие сложности со словами иностранного происхождения, но у меня есть подозрения, что нередко иноязычные слова преднамеренно включают в основной лексический состав русского языка, заменяя ими исконно русские слова. И мне думается, что бетон и бидон как раз из этой категории, то есть они искусственно введены в язык, заменив собой, а значит, вытеснив, уже существующие слова русского языка с таким же значением.
Слово бетон пришло из немецкого, где Beton заимствовано от французского beton, которое, в свою очередь, восходит к латинскому betum, образованного от bitumen – «битум». Итак, кажется, продрались через вереницу заимствований, хотя особой связи между битумом и бетоном я не вижу и не чувствую. Это абсолютно разные слова и разные строительные материалы.
Теперь зададимся вопросом, почему в корне слова бетон -е- не только не слышится, но и в первоначальном латинском корне писалось -и-. Почему я ставлю такой вопрос, станет ясно немного позднее.
Слово бидон заимствовано из французского, где bidon – «жбан, бидон, фляга, котелок» - восходит к греческому pithon – «бочка» или к скандинавскому bida – «ваза». И опять вопрос: почему в корне после гласной звонкая -д-, хотя в греческом предке пишется глухая -т- ? Неужели только для того, чтобы создать дополнительные трудности бедным младшим школьникам, которые обязаны запоминать, как пишутся эти и многие другие заимствованные слова?
Я вспоминаю свои начальные школьные годы. Слов для запоминания мы записали очень много, может быть, были и названные. Не помню, но я вспоминаю, что у нас была корова, мы продавали молоко и мне приходилось носить это молоко покупателям, а жили они не всегда рядом с нашей улицей. Носил молоко в трехлитровом чайнике – из него удобно было наливать молоко в банки и стаканы. Но носить не совсем удобно.
Купить бидон не было денег, а, скорее всего, бидоны редко поступали в продажу, поскольку в те хрущевские времена советская промышленность изготавливала много лишнего (значки, сувениры, дорогостоящие блокноты, красочные книги с речами политиков), но часто не выпускала необходимого: тетради, карандаши, словари. Потом мы купили бидон. Моя мать называла его битоном, я повторял следом за ней это же. Я уже учился в школе, знал о безударных гласных и пытался сам себя убедить, что значит это слово. Получалось, по-моему, что битоном он назван потому, что молоко в нем бьется, сбивается, и если нести молоко очень долго, то оно обязательно собьется, станет кислым, а после в нем появятся сгустки масла. А чтобы молоко не сбилось, я должен ровно держать посуду, не давая ей раскачиваться. Я ни на минуту не сомневался, что в корне гласная -и-, а следом – согласная -т-. Но у нас были, видимо, образованные покупатели. Они поправляли меня: «Говори правильно: бидон». Естественно, я повторял за ними, старался говорить правильно, четко произносить уже привычное русское слово на иноязычный лад.
Потом я узнал, что вместе с формой сосуда (посуды) в русский язык из французского перекочевало и название – бидон. Немцы оказались благоразумнее, они не стали заимствовать слово, а назвали сосуд уже привычными словами: Kanne, Kanister, Blechkanne или Milchkanne, что означает кувшин, кружка или молочник.
А теперь вернемся к слову бетон. В словаре у Владимира Даля такого слова просто нет, но есть русское слово битон – «битый булыжник, щебень». Оно стоит в гнезде слова бить в значении «наносить удары, ударять, колотить, валять, молотить, таскать» и так далее. Стоит подчеркнуть, что сегодня строители набивают раствором опалубки фундаментов, свай или подушки под дорожным полотном. Используются специальные строительные машины, которые за счет вибрации или трамбовки уплотняют бетон. Приходилось слышать, что эти машины (сокращенно – строммашины) тоже бьют бетон в фундаменте.
В словарь Даля слово бетон не попало, видимо, потому, что бетон в первой половине ХIХ века еще не был широко распространен, а потому для его обозначения вполне хватало одного слова с русским корнем бить - битон. Даль не стал приводить другую форму, хотя, надо отметить, это был очень честный исследователь и хранитель русского языка.
Кстати, когда что-то обозначается русским словом, то, как правило, это слово взято не от фонаря, а по каким-либо признакам или качествам, или действиям указывает или на процесс, или свойства и качества. То есть родное слово несет дополнительную информацию, которой нет в словах заимствованных, или эта информация скрыта в толще забытых уже фактов, особенно для тех, кому этот язык является чужим.
К примеру, в русском слове битон содержится указание на битый камень, на процесс набивания формы раствором. Человек никогда не видел этого водного раствора цемента с песком и щебнем, но ему сказали, что это битон, и он подспудно догадывается, как это делается. Он потому и битон, что его бьют, им что-то набивают. Заимствованное слово бетон такой информации для русского уха не несет, а вот немец может в слове бетон уловить связь с глаголом betonen, что значит делать ударение в словах, в предложениях, акцентировать на чем-то внимание, с существительным Betonung – ударение.
У Даля мы находим еще близкое по звучанию и по значению слово – бутить, то есть заваливать яму, ров или воду камнем и землей, щебнем, кирпичом, битым стеклом, а сверху еще заливать гашеной известью. В словаре уточняется: гатить – хворостом, бутить – камнем. Бутом когда-то называли основание каменного здания, которое ниже поверхности земли: в вырытую яму или в ров камень не укладывают, а в беспорядке сваливают и уплотняют. Потом вместо короткого русского слова бут стали применять слово фундамент, заимствованное от латинского fundamentum, что значит «основа, опора». Понятие бутовый камень, или бут, сохраняется в языке строителей до сего времени.
Слова бутить и бучило, видимо, имеют общий корень, поскольку одно напоминает о другом. Вообще-то бучило – это, по определению Даля, коренная вода в яроводье, от вскрытия до межени. По-другому, это большая вода в весеннее половодье, когда вода с шумом вырывается из берегов и готова прорвать любую преграду. Вот в это время и пытаются ее ограничить бутовыми сооружениями. Бутка, бучение, бучить и бутить – эти слова называли мероприятиями (принятие мер) по защите берегов от размывания их водой, а также защиту леса он лесных пожаров, когда по опушкам леса прокатывали ров, чтобы огонь не мог пройти низом. Следовательно, бутить и бучило можно рассматривать в одной связке.
У исконных русских слов масса преимуществ перед заимствованиями. Они имеют глубокую историю.
Когда в начальных классах учительница добивается, чтобы ученики могли проверить безударную гласную ударной корневой гласной родственного слова, она учит разыскивать историю этого слова, нередко уже забытую.
Козьма Прутков вовсе не случайно настойчиво советовал зрить в корень. Не глядеть, не смотреть, не видеть, а именно зрить. Поскольку зрение бывает не только внешним, но и внутренним, оно позволяет рыться в генетической памяти и отыскивать связь предметов и явлений, тоже уже нередко забытую.
Итак, уточняю. Слова родного языка лучше воздействуют на восприятие. Искусственное устранение из языка некоторых родных слов и замена их иностранными к добру не приведет, но может служить одной из причин деградации и личности, и языка.
Когда я работал со школьниками в Кыштыме и Челябинске, то сталкивался с таким явлением. Татарская или башкирская семья хочет дать своим детям нормальное образование, такое, какое не смогли получить сами родители из-за незнания русского языка. И мать, плохо говорящая по-русски, чтобы помочь своему ребенку, говорит с ним исключительно на русском языке, на ломаном русском языке, выговаривая слова так, как усвоила когда-то сама. В семье забыли о татарском или башкирском, что вызывает недовольство дедушек и бабушек. Казалось бы благое дело оборачивается еще одной бедой. Выросший в такой семье ребенок не знает ни русского, ни своего родного языка. Оба языка для него чужие и он не чувствует того скрытого смысла, который обогащает душу. К окончанию школьного курса такой ученик не может говорить без акцента, хотя кроме русского языка ничего не учил. А его сверстники, которые в семье говорили по-татарски или по-башкирски и в совершенстве овладели разговорным родным языком, быстро овладевают и русским.
Это я к тому, что у каждого человека должен быть родной язык, на котором в совершенстве говорят его родители.
Еще лучше, если у человека будут два языка и оба будут родными.
Кстати, недалеко от вокзала в Дюссельдорфе приходилось наблюдать такую сценку. Идут мать с семи-восьмилетним сыном. Мальчик что-то рассказывает матери по-немецки. Рассказывает быстро, эмоционально. Потом замолк, ожидая реакции матери. А она спокойно говорит: «Гуд. А теперь то же самое, но по-русски». Дети в этом возрасте еще не совсем осознают, что родители могут не понимать, о чем они говорят. Они воспитываются в двуязычной среде, и мама правильно делает, что требует от него говорить и на том, и на другом языке.
Объединенная Европа сегодня уже ставит задачу многоязычия. Это, с одной стороны, ведет к упрощению в общении между людьми разных национальностей. Разве плохо, если человек может с англичанином говорить по-английски, с французом по-французски, с испанцем по-испански, а кроме этого знать еще свой родной язык и шведский с итальянским? Но, с другой стороны, не всегда полиглот тонко чувствует язык, он видит его красоты, но не понимает их истоков. Полиглотизм, если, конечно, это не профессия, в какой-то степени ведет к примитивизации сознания.
Люди в постиндустриальном обществе становятся потребителями огромной массы всевозможных благ, но не в состоянии проследить причинно-следственные связи простых вещей. Поверхностное знание родного языка усугубляет ситуацию.
Понятно, что память можно натренировать к восприятию множества слов и понятий на разных языках. Но отличие родного языка от всех прочих в том, что его лексика воспринимается не отдельными словами, а в контексте со множеством однокоренных. А иностранные слова подобны срезанным цветам. Они красивы в букетах, но у них отсутствует связь с родным корнем. Даже если мы у каждого срезанного растения отыщем его корень, питаться от родной почвы оно уже не сможет.
Все сказанное можно применить к упомянутым словам. Если бы получило право русское написание слова битон, а не немецкое бетон, то в слове железобитон мы бы чувствовали связь с глаголом бить, что технология приготовления конструкций связана не только с набиванием формы раствором, но и с использованием в качестве укрепляющей (крепящей) основы железной проволоки.
В гнезде бить есть еще одно интересное слово – битва - в значении «бой, сражение, баталия, брань, борьба в больших размерах», где, по словам Даля, дерутся целые армии, полчища, ополчения. Есть удивительное грамматическое предложение в качестве примера. На заре были стычки, завязалось сражение, перешло в бой, а к полудню битва обняла все поле. Сколько смысла в каждом слове, изложение причинно-следственных связей, синонимический ряд близких по значению слов!
Слово битва и сегодня часто употребляется, но в основном для описания прошлого. Немало с ним устойчивых словосочетаний, имеющих привязку по времени и пространству: Куликовская битва, Грюнвальдская битва, Бородинская битва, Курская битва и так далее. В советские времена были в моде битвы за урожай.
В русском языке были слова, которые указывали на место таких сражений. Бицы или битвицы – это место побоища, поле битвы, драки, убийства. Сегодня эти слова почти не встречаются, хотя точность и меткость слова удивительная. Только московское село Бицы, давшее название одному из перспективных районов на юге столицы, сохраняется в названии. Интересно, знают ли москвичи, какая битва там произошла, кто и с кем там дрался, как это отразилось на последующих событиях?
А еще есть существительное женского рода, которое по форме совпадает с глаголом бить. Мне приходилось слышать такое словосочетание: эта бить слишком толстая. Оказывается, бить – это плоская проволочная нить, не обязательно золотая, сплющенная тончайшая проволока для золотошвейной и золототканой работы. В словаре Даля она также называется плюском и плющей. Бить - это сплющенная проволока, видимо, название отражает способ ее изготовления.
В «Письмах русского путешественника» есть удивительное рассуждение Николая Карамзина о древних и современных ему строителях.
«Я люблю остатки древностей; люблю знаки минувших столетий. Вышедши из города, удивлялся я ныне памятникам гордых римлян, развалинам славных их водоводов. Толстая стена с аркадами, в несколько аршин вышиною, складена из маленьких камешков, вдавленных так сказать в густую известь, удивительно твердую, так что ее ничем разбить нельзя, и в сей стене проведены были трубы. Римляне хотели жить в памяти потомства и сооружали такие здания, которых не могли разрушить целые веки. В нынешние философские времена не так думают; мы исчисляем дни свои, и предел их есть предел всех наших желаний и намерений; далее не простираем взора, и никто не хочет садить дуба без надежды отдыхать в тени его».
Я считаю, что следует согласиться с описанием, сделанным писателем, но ни в коем случае не признать верность его выводов. И вот почему. Строя водопроводы и виадуки, римляне думали о своих заботах и о своих потребностях, делали прочно настолько, насколько умели, насколько позволяли достижения и возможности строительных технологий. Выводы о том, что в последующие века люди разучились прочно строить, неверны. Я могу назвать сотни объектов последних десятилетий - мосты, бомбоубежища, хранилища расщепляющихся материалов, склады оружия, аэродромные полосы и другие объекты, - сделанных из очень прочного железобетона, не уступающего по надежности и долговечности творению древних.
И во времена Карамзина тоже прочно строили. Во все времена люди стремились строить прочно и для себя, а не для потомков.
Но тут фокус в другом. В истории, которую необоснованно удлинили более чем на тысячу лет и заполнили ее повторяющимися, а то и нереальными фактами. Нас убедили, и Карамзин оказался в этом числе, что сооружения водопроводов и виадуков очень древние, что они простояли свыше одной тысячи лет. Тысячи лет простояли прочными, а в последние сто лет начали серьезно разрушаться. Появились даже объясняющие это явление теории: то кислотные дожди повлияли, то выхлопные газы автомобилей. А секрет прочности в том, что эти объекты не простояли многих тысяч лет, они построены в средние века, когда строительные технологии позволили это делать. И все эти амфитеатры, виадуки, дороги, водоводы древности сегодня требуют немалых средств для поддержания их в работоспособном состоянии. Нужно учесть, что сегодня туристам показывают многие объекты, называя их очень древними, а они построены в прошлом или позапрошлом веке. Строители научились состаривать камень. Не поленитесь те, у кого есть возможности, понаблюдайте, каким образом поддерживается сохранность стен московского Кремля, казанского Кремля, Акрополя в Афинах, Колизея в Риме, пирамид и дворцов в долине Нила. Все эти объекты, даже развалины, довольно часто ремонтируются, только это часто не афишируется.