Директор нервно нажал на селектор. Оттуда секретарша Алла с готовностью спросила:
– Да, Рафаэл Абрамович!
– Позови мне эту п....у!
Алла переключила телефон на технический отдел.
– И эту дуру тоже!
– Хорошо, она пошла в цех, сейчас придёт.
Директор долго работал в России, на Урале, и виртуозно крыл матом. Замечательный учёный и добрейший человек, почти из любого слова заменой одной – двух букв он мог получить отменное ругательство. Секретарша же понимала его с первого звука, иногда даже предупреждая вызываемого о настроении шефа. Правда, делала она это только глазами.
Через час обе дамы оформляли командировку. Самой важной бумажкой был спецотдельский пропуск. Начальница спецотдела, старая стукачка, была, как всегда, на вершине счастья: оформлять она очень любила, с каждой бумажкой утверждалась ИХ власть, а, значит, и её тоже. Собственная значимость Елены Сергеевны возрастала с каждым таким «оформлением». В жизни «спецотдельша» была хорошей и гостеприимной хозяйкой, как и все тифлисские армяне. Поглядывала на местных немного свысока и при каждом удобном случае вставляла:
– У нас в Тифлисе листы пахлавы делают во-о-т такие! – И пальцами показывала миллиметр.
Или же, цокая языком:
– А у нас в Тифлисе такие ковры были, разве здесь такие ковры есть?
Как истая «тифлизеци», Елена Сергеевна гордилась своим мужем, сватом и зятем, и вообще, всем, что у неё было. Правда, муж умер давно, а зять выкрал её дочь из роддома, когда та выписалась домой, оставив малышку на руках у изумлённой бабушки. Дочь сбежала от первого мужа, еле дождавшись, когда родит, а ребёнка растили бабушка и первый зять, почему-то они продолжали жить вместе. Вот чем стоило гордиться!
Потом она рассказывала, что дочь нисколько не осуждает, так как это была её первая любовь... При этом все понимающе кивали головой, ибо против первой любви даже самые ярые сплетницы ничего не могли сказать. Первым мужем дочери она тоже гордилась, так как тот хорошо зарабатывал и не транжирил.
– Тебе новый допуск надо оформлять, без допуска не пропустят даже в канцелярию! – радостно сообщила она той, которую шеф на этот раз назвал дурой. В прошлый раз Алла столь же находчиво вызывала её, шепнув, что сегодня она просто «эта». За день до вызова Манька здорово задела самолюбие шефа, изобличив его в кое-чём из незнаемого в обыкновенной арифметике.
Как бы там ни было, обе на следующий день вылетели в Москву. Та, которая п....а, естественно, в Министерство и Главк. А дура поехала из аэропорта на крупнейший завод счётно-вычислительных машин, где-то за метро Красносельская. Но так как в приличных рассказах всё же надо называть вещи и героев своими именами, автору слишком далеко до мастеров, где герои сплошь Он и Она* , или Старик и море**... Автор, далёкий от абстракций, в отличие от читателя, прекрасно знает, что министерскую любимицу звали Натальей, а рабочую лошадёнку и вовсе Манькой. На самом деле, Манькой её звал только отец, а на работе величали двойным именем – «Маня Львовна, а Маня Львовна».
Зато Манька умела найти причину. Проблема могла быть головоломкой для всех остальных, в том даже не признающихся, а она находила причину! На этот раз причина была такая, что даже в хвалёном московском НИИ не могли понять, в чём дело. Обложившись книжками, поколдовав дня два над приборами и сделав кучу анализов, Манька, подбоченясь, победно воскликнула: Ха!
Что означало: конец исканиям и сомнениям: причина найдена! Сейчас при этом говорят «Йес!»
И, когда шеф вызвал её, приготовясь ругаться, Манька предупредительно замахала руками:
– Уже знаю, знаю, в чём дело!
– Ну, тогда поезжай, только возвращайся немедленно, тут без тебя через три дня все сядут мне на голову!
Можно подумать, Маньке было легко оставлять на эти три дня своих. Но зарплата главного специалиста гнала её в любые командировки, в любое время. А однажды шеф позвонил домой поздно вечером и умоляющим голосом пробасил:
– Завтра надо с утра быть в Москве, в этом грёбаном «ящике», сам минобороны следит за ситуацией!
Пришлось ночью взять в охапку пятилетнюю дочь, которой было всё равно, где спать – в кровати или в самолёте. Она даже обрадовалась, что у мамы на коленях.
Завод был действительно огромный. Тянулся на километры. Битый час Маньке оформляли вход. Поставили несколько печатей, после каждой проходной спецпровожатый ждал очередного штампика, наконец, вынырнув из третьей проходной, её встретил завлаб и повёл в технологическое здание. За всеми проходными тянулись крепкие заборы с проволокой поверху. Манька от уважения к себе даже оробела.
Дмитрий Матвеевич, как представился сотрудник, совсем молоденький паренёк, и даже с армянской фамилией, оказался очень опытным работником. Он тут же вызвал «Ленчик», которая так и не пришла, но по телефону подробно расспрашивала и восхищалась, поминутно повторяя: «А, вот оно что...». Манька же спокойно готовилась к следующей лекции, кажется, у главного инженера.
День пролетел как минута. За чаем Дмитрий Матвеевич счёл своим долгом непременно объяснить, откуда у него армянская фамилия. Оказывается, родился он в Москве, а родители, сочинские армяне, говорят на каком-то языке, совершенно непохожем на тот армянский, который он слышал во время командировок в Ереване.
– Мы амшены, – улыбаясь сказал он, а Манька вспомнила, что бабушка, увидев на ней слишком яркое или цветастое платье, спрашивала:
– Ты что, амшенка?
Об амшенах ей ничего не было известно. Так вот почему на побережье они говорят на таком странном языке, без единого армянского слова, но считая, что говорят на армянском. Надо разузнать у мамы, кто такие эти не совсем обычные армяне.
Наскоро выпив в очередной раз чай с вареньем, снова принялись за работу, завтра надо было показывать и научить.
И вдруг Дмитрий Матвеевич подпрыгнул.
– Уже шестой час, пропустили! – простонал он, – спецотдел до пяти, это мы ненормированные... И стремглав кинулся к первой же охране.
Понуро возвратясь, Дмитрий свирепо стал накручивать диск телефона. Гудки гулко отзывались в ушах испуганной Маньки. Катастрофа! Три пункта, три проходных, и все закрыты для неё с этим несчастным временным пропуском... Не получит обратно справку, больше сюда не войдёт, а ещё три дня работать надо... Да и ночевать негде, ни одного дивана не заметила.
Дмитрий Матвеевич продолжал нервно звонить, наконец, кто-то ответил и он сказал:
– Пошли, слава Богу, Ленчик ещё не ушла! Завтра скажете, что пропуск уронили.
Манька уже беззаботно подхватила свои сумочки и они пошли к лифту. Дмитрий Матвеевич увлеченно рассказывал о своих перспективах, об индусах, которые по качеству обгоняли их продукцию.
В конце длиннющего коридора та самая «Ленчик», заведующая ЦЗЛ, встретила их уже в куртке, и они прошли ещё два длинных коридора, вышли во двор, заваленный новыми и старыми ящиками с надписью «Не кантовать!». Потом почему-то вошли в новый недостроенный корпус, осторожно поднялись по ступенькам без перил наверх, в строящемся корпусе уже никого не было. Шли минут пять, очень уж длинное здание начали строить. Матвеич помог девушкам спрыгнуть на землю, вышли в просторный заасфальтированный двор, на этот раз без забора, похожий на улицу. «Наверное, забор далеко», – подумала Манька. – И охрана тоже...
Мельком взглянув на здание напротив, она, не веря своим глазам, прочла: «Московский метрополитен имени такого-то. Станция метро Бауманская»
– Дмитрий, у вас на территории даже своя станция метро есть? – глупо спросила Манька.
Дмитрий Матвеевич расхохотался.
– Только никому не рассказывайте! – и, подумав, добавил, – у нас голова есть!
Однако, вернувшись домой, Манька не смогла удержаться и всем рассказывала, как она без допуска очутилась в метро. Спецотдельша неодобрительно слушала, слушала, потом отвела в сторонку и важно сообщила:
– Я хорошо к тебе отношусь, но ты очень неосторожно себя ведёшь, язык распускаешь. – И многозначительно добавила. – Я тебя предупредила.
*Александр Ширванзаде
** Эрнест Хемингуэй