Пыль веков

    
     Эта история произошла со мной  много лет назад, но память почему-то сохранила её в мельчайших подробностях. Как- будто кому-то очень хотелось, чтоб я её хорошо запомнила.
     Меня, тринадцатилетнюю девчонку, папа - отпускник взял с собой в  Ленинград. Мы остановились у своей дальней родственницы, такой старенькой, что во времена своей молодости она успела поработать секретарём у самого Ленина. Её комната в коммуналке была вся заставлена старинной мебелью. На стенах висело много картин. И всё это было покрыто толстым слоем пыли. Мы с папой порывались несколько раз устроить  в комнате генеральную уборку, хоть чем-то помочь бабушке. Но почему-то все наши поползновения она пресекала на корню.  У неё , несмотря на солидный возраст, был очень властный характер.
     Но и слабости у неё тоже были. Она очень любила голубей. Видимо, ей было одиноко одной, а они скрашивали её одиночество.  Птицы целыми днями  "паслись" на  подоконнике её открытого окна. В тот день, о котором я хочу рассказать, всё не заладилось с самого утра.
     Папа с тётушкой вели на кухне какой-то  разговор, а я стояла в комнате у окна. И вдруг (наверное, кто-то с рожками толкнул под руку), мне ужасно захотелось потрогать красавца - сизаря. Тот моего желания не понял, в панике захлопал крыльями и влетел  в комнату. Что там ему со страху померещилось, не знаю, но он начал метаться в четырёх стенах, не замечая открытого окна. Когда он упал за самую большую картину, я его больше не видела, потому что увидеть  что-либо там стало просто невозможно. До сих пор помню это ошалелое хлопанье  крыльями и вижу клубы пыли, поднимавшиеся отовсюду, куда шарахалась перепуганная птица.
     Я только по звуку поняла, что открылась дверь. Что выдала бабуся в адрес своих гостей, писать не буду. Папа поймал  бедную птицу, провалившуюся за какую-то этажерку и выпустил её. Ну, а потом мы вдвоём  часа четыре приводили комнату в порядок. В итоге  мы даже снискали некое подобие благодарности за героически-проделанную огромную работу. " Не было бы счастья, да несчастье помогло."
     А после этого мы махнули в Петергоф развеять неважное настроение. Посмотрев всё, что можно было посмотреть, мы шли по берегу. В одном месте, метрах в пятидесяти от берега громоздился огромный валун. Папа решил поплавать, но дошёл до самого камня, а вода всё была чуть выше колен. Он забрался на камень, я его сфотографировала и приподняв платье, чтоб не замочить, побрела к нему.
     Под ногами ползали по дну какие-то улитки, плавали рыбёшки. Наконец я подошла, он протянул мне руку, чтобы помочь забраться на камень, а я вдруг поскользнувшись на скользком валуне, полетела со всего маху спиной в воды Финского залива и, естественно, начала тонуть, так как плавать я не умела вообще. Меня даже не смутила глубина, мне бы хватило и этого. За то время, что я барахталась в воде, пытаясь подняться, можно было, наверное, переплыть весь залив. И всё же, умирая от страха, я сквозь воду и слёзы видела, как хохочет на камне мой родитель. Это было обиднее всего. С этим не могло сравниться ни мокрое до нитки платье, ни бессильная злоба на объятия воды, которая никак не хотела меня отпустить. Но в конце концов он меня вытащил. Наверное, сам испугался или вспомнил, что при желании можно утонуть и в ложке.
     Потом мы молча ходили по берегу, мне надо было  хоть немного  обсохнуть. Долго дуться  я не умела, и мы помирились. И потом вместе посмеявшись, пришли к выводу, что некто сверху, решил таким способом смыть с меня пыль веков, а заодно и желание протягивать руки к его райским птичкам.