- «Замок», я «пятый». Выход нормальный, финиш - плюс пять минут.
- Привет, Марк. Понял, рад слышать тебя.
Вот так обычно всё и происходит на самом деле. Вы-то, небось, думаете, что все пилоты пижоны, и их хлебом не корми – дай только покрасоваться? Что ж, разубеждать не стану. Тем более что так оно и есть, когда есть перед кем форсить. Вот вас наверняка тащили сюда на планетарных минут пятнадцать с ночной стороны, навстречу разгорающейся розово-рыжей заре и величественному замку над грядой. Угадал? Ладно уж, молчите, и так знаю. Детали могут различаться, но гостевой маршрут всегда один. Мне ли не знать, коль уж сам в давние времена его придумал. И доклад, конечно… ну да сами слышали. Так что мы тут, на станции, о гостях заранее знаем. Предупреждают, конечно, с Земли, но с вашим братом как? Никогда точно не знаешь, куда именно визитер в первую очередь двинет. А уж если проверка какая-нибудь ненароком, так вообще словно от шпионов каких скрывают. Только инструкция да пижонство и спасают. Пока челнок двадцать минут на планетарных будет до посадочного ангара тащиться – а на станции уже все, кому надо, знают: гости у нас. Вот и в тот раз…
***
- Гермес, Гермес, станция «Хтоний», я челнок «Пси - двенадцать». Как слышите?
- «Пси - двенадцать», я «Хтоний», слышу вас хорошо.
- Полет проходит нормально. Вхожу в атмосферу на ночной стороне, время до финиша восемнадцать минут, посадка в штатном режиме.
- Принял, «двенадцатый». Заходите на вторую площадку, ждем вас. Отбой.
Вторая площадка в самом центре кальдеры, как раз напротив «шпиля». Конечно, можно принять челнок на любую: все три свободны. Разгружать было бы удобнее с третьей – к лифту и сразу на склад. Но сегодня за штурвалом Малыш Эрик, да еще и гостя везет. Никакое удобство не заставит меня, бывшего пилота, лишить этих двоих удовольствия. Одного – блеснуть удалью и мастерством, в сотый раз подтверждая тезис о поголовном сумасшествии космолетчиков и их склонности к дешевым театральным эффектам. Ну и визитера, конечно – испытать острые ощущения. Как наяву вижу: маленький, юркий челнок на полной скорости несется навстречу разгорающемуся в полнеба зареву и угольному контуру замка. Вот он делает «горку», переваливая невысокий гребень – и под крыльями распахивается тёмная бездна кратера потухшего вулкана с огнями посадочных площадок. Замок, приближаясь, приобретает поистине титанические размеры, заслоняя треть неба. С непривычки кажется, что пилот, завороженный удивительным зрелищем, совсем забыл о своей работе и сейчас, вот сейчас, через минуту буквально, челнок со всем содержимым нырнет в густую темень у подножья стен и прорастет на склоне горы диковинным грибом цвета местного солнца. Словно спохватившись, летчик исполняет на своем пульте сложнейший пассаж. Космолет встает на дыбы, как осаженный на всем скаку конь. Двигатели захлебываются от натуги и умолкают. Челнок, выполняющий «кобру», движется по инерции и в считанных сотнях метров от каменной громады рушится на площадку, лишь в последний миг превращая стремительное падение в мягкую посадку. Немногие нынче способны проделать такой трюк: небольшая ошибка – и считай все, отлетался. Вот как я, скажем. Но и впечатление, конечно, производит незабываемое. Так что выражение лица гостя я, можно сказать, предвкушал заранее. А всё равно любопытно: нечасто на Гермес заносит не планетчика или геолога, не астронома или физика – доктора биологических наук. То есть вовсе никогда до этого не заносило, прямо скажем.
Любопытство – оно как шило в соответствующем месте. Ни за что на месте не усидишь, как ни старайся. Я даже пытаться не стал - встречал гостя буквально в шаге от тамбура. Хоть и в повседневной, а все-таки форме: производить впечатление – так по полной программе.
Тут, надо сказать, у нас ничья получилась. В том смысле, что если мне, судя по задумчиво-изумленному выражению лица гостя, удалось усугубить потрясение от посадки, то и ему нашлось, чем меня удивить. Он, конечно, не ожидал увидеть в роли коменданта двухметрового детину в предписываемом уставом летной службы оранжево-черном комбезе. Но и я готовился увидеть фигуру более … внушительную, что ли. Доктор наук все-таки – знаете же, какой образ у всех возникает при этих словах. Ничего похожего на известный всем портрет: ни аккуратной бородки в пол-лица, ни классических бежевой водолазки «под горло» и серого костюма «а-ля двадцатый век». Почти ровесник, чуть моложе на вид – лет тридцать с небольшим. Всего на полголовы ниже меня, какой-то нескладный и угловатый, как рассинхронизированный ремонтный робот. Из ныне знакомого каждому школяру облика только неожиданно широкие скулы, глубоко посаженные глаза и рыжеватый вихор, вечно падающий на лоб. Как видите, с каноническим изображением - тем же «Первым знакомством», где он перед микроскопом сидит - ничего общего. Хорошо еще, что его там в этой нелепой мантии Всепланетной академии не изобразили. А могли…
В общем, долго мы друг на друга любовались. Минуты три, наверное, прошло, пока я про обязанности не вспомнил.
- Рад приветствовать вас на территории научно-исследовательской станции «Хтоний» Академии Наук Земли. Я – комендант станции, пилот первого класса в отставке Терри Ли. Идемте, я покажу вам ваши комнаты. После официального представления и временного зачисления в штат вас ждет ознакомительная экскурсия по станции.
Двигался он с грацией, совершенно неожиданной для такой фигуры – сразу видно, готовился к местным условиям. Плавно словно бы перетек на шаг вперед, «работая» только ногами. Точным и лаконичным движением протянул руку:
- Приятно познакомиться, господин комендант. Яри Тольди, доктор биологических наук, палеонтолог. К вашим услугам.
«Вот и еще неожиданность», - подумалось мне.
- Палеонтолог? Помилуйте, доктор, кого вы намерены обнаружить в наших адах?
- Это долго и трудно объяснять, господин комендант. Если пожелаете, я расскажу подробно – но потом. И еще… Если не возражаете, давайте на «ты»?
- Согласен, Яри!
Я осторожно пожал протянутую руку, столь хрупкую на вид – и ощутил сильное ответное рукопожатие.
***
Как ни старайся, тренировки могут помочь только не выглядеть слишком смешным при половине «же». Первые пару часов, пока себя контролируешь, можешь выглядеть почти старожилом. А после привыкаешь, расслабляешься – и вот тут-то и начинаются проблемы. Это быстро проходит, но поначалу многие пугаются. Яри оказался не из таких. Время от времени по привычке слишком сильно отталкиваясь и по-птичьи подпрыгивая во время прогулки по станции, он только нервно хихикал. А уж когда мы спустились на третий уровень, где редко бывает кто-нибудь, кроме роботов, и вовсе разошелся. Начал всплёскивать руками, словно крыльями, и чирикать на разные голоса. Настолько уморительно это у него получалось и так не вязалось с доктором наук, что я чуть животики не надорвал.
- Ну ты даешь, приятель! Как тебя за такие выходки из академии-то не попросили?
- А меня и выгнали, - смеется. – То есть не уволили, конечно, да и причины иные: слишком рьяно отстаивал свою точку зрения. Теперь вот путешествую по окраинам, пытаясь доказать свою правоту. Ищу следы инопланетной жизни. Понимаешь, с давних времен учёные предполагают, что возможны принципиально иные, неуглеродные формы…
Хорошо говорил, увлеченно и убедительно. Даже жаль, что я почти ничего не запомнил, пока мы шли мимо складов и ремонтных мастерских. Чего греха таить: нарочно вел его кружным путем, проверить новичка хотел на выносливость. Ну и пообщаться подольше один на один, конечно. Скучно же каждый день одни и те же физиономии видеть.
Вывел я его минут через двадцать к западному тамбуру. Здесь давно уже наши умельцы постарались: оформили дверь как вход в ледяную пещеру. И надпись дугой: «Добро пожаловать в девятый круг». Выход этот, да и сам тоннель – наша гордость и причина большого шума вокруг станции в первые ее годы.
- А здесь, - говорю, - дорога к зиме. Наш местный парк машин, выход к техслужбам космодрома и на поверхность, в кратер.
Смотрю я на Яри и понимаю: ничегошеньки ему непонятно. Наверняка сейчас вопросы задавать станет. И верно:
- Подожди минуту. Про выход понятно, хотя почему не через космодром? И о какой зиме ты говоришь? На Гермесе же не то, что времен года – даже суточного хода нет.
- Какие же вы, ученые, все правильные да одинаковые. Ну сам посуди, - говорю. Умное лицо сделал и тоном экскурсовода продолжаю:
- Благодаря абсолютной синхронизации вращения планеты Гермес вокруг своей оси и обращения ее вокруг Гелиоса, терминатор на ней занимает стационарное положение. Однако вследствие наличия разреженной атмосферы он представлен не линией, как на безатмосферных телах, а особой сумеречной зоной. Ее ширина достигает нескольких километров.
И дальше, уже нормальным голосом:
- С вашей, научной точки зрения, на западе у нас, конечно, просто ночь. А если с бытовой поглядеть? Что же это за ночь такая, когда на дворе минус девяносто и вечная темень? Самая настоящая вечная зима!
Смотрю – задумался наш учёный, приумолк на некоторое время. Не стал я его торопить, электрокаром занялся. Можно было и посовременнее технику использовать, да так затрат меньше: кары-то в местных мастерских собрать плёвое дело. Нам еще главная достопримечательность оставалась.
- Что же, - молвил Яри через некоторое время. – Логика в этом, безусловно, прослеживается. Лето и зима, значит. И мы посередине… Скажи, а тоннель-то этот вы зачем пробивали? Делать, что ли, нечего было?
Вот тут и пришло время нашей сказочки.
- Не пробивали мы ничего, - говорю. – То есть совсем ничего. Помнишь может: в самом начале колонизации Гермеса сколько шуму было во всех СМИ по поводу нашего «замка»? «Ах, коридоры и залы, ах, дождались!» Это потом уже, втихую, геологи разобрались: все эти залы да переходы в несколько ярусов оказались лавовыми трубами. Что там да как я не вникал, да и строители тоже. Им-то вообще благодать – кое-где подровнять немного, комнаты вырубить, тамбуры установить. Дел на пару недель. Вот так «Хтоний» и получился.
- То есть это всё - природные образования? Ну и масштабы! Сколько тут, несколько километров переходов?
- Вся стенка кратера здесь без малого три километра, основной канал один – тот, по которому мы сейчас едем. Часть боковых проходов приспособили под лаборатории, склады и мастерские, часть просто замуровали до срока.
Последний поворот, и наш электрокар вкатился в большой зал со сводчатым каменным потолком. В дальней, необработанной базальтовой стене, освещенной редкими светильниками, обнаружился целый ряд тамбурных дверей разного размера.
- Добро пожаловать, Яри, в уникальный «Зал ста дверей». Сотни, конечно, не наберется, но название как-то прижилось. Сейчас мы в самом восточном помещении станции. По оценкам, от внешнего мира нас отделяет чуть больше километра породы. Пользоваться этими проходами, как ты понимаешь, запрещено: наши скафандры для низких температур, плюс триста не выдержат. Потому и не суёмся – местная легенда гласит, что как минимум один из коридоров ведет наружу, на поверхность.
Огляделся он задумчиво, вдоль стены прошелся, слегка касаясь кончиками пальцев то камня, то металла дверей.
- Замок Синей бороды какой-то.
- Это еще почему? – не сразу понял я.
- А как иначе? Вот тебе ключи от всех дверей. Только вот эту не открывай ни за что!
- И правда похоже. Можно даже антураж соответствующий создать – было бы кому. Да только заняты все: работают как проклятые. Ладно, пойдем. Мужики наши, небось, заждались уже в кают-компании. Заодно прямой путь тебе покажу. Этот – для гостей, долго слишком.
Отправились мы с ним с командой знакомиться. Только у самого выхода Ян оглянулся, посмотрел куда-то вглубь зала, да и говорит:
- Так вот она какая…
Пристал я к нему с расспросами, конечно, да только без толку. Уж и не помню: то ли отшутился он, то ли отмолчался просто.
***
- Нет-нет, даже не пытайся меня убедить! Пойми, я тоже проверял этот вариант: атака по кси безнадежна. Хотя выглядит, безусловно, привлекательной и многообещающей. То ли я что-то упускаю, то ли в большинстве вариантов противник несколькими ходами сводит все к вариациям танца колибри. И мы просто не успеваем. Нет, нужно что-то еще, не столь очевидное. Знаешь, я тут подумал: что, если продемонстрировать подготовку к этой атаке, а самим двинуть по альфа-цэ?
Современные шахматы, конечно, сильно отличаются от предковой формы. Они намного сложнее и поливариантнее. Играть игрок против игрока, конечно, можно, но после многочисленных разноплановых скандалов в федерациях многие от этой формы отказались. Не знаю, как в центре, но периферийные лиги, запретив последовательно применение при анализе компов, а после - паранаучных методов типа телепатии и гипноза, полностью утратили к этим играм интерес. Как доказали еще в далеком двадцатом веке, человек уступает специальному компьютеру. Однако оказалось, что в затяжных баталиях группа хороших игроков способна, по меньшей мере, оказать достойное сопротивление. А в свободное от игр время комп вполне можно приспособить для других, более приземленных целей.
За общением с таким вот соратником по лиге Яри и застукал меня месяца через три в рубке. Вы не подумайте, пользоваться связью нам не запрещают, а уж хобби вообще дело святое. Но чувствовал я себя как нашкодивший мальчишка.
Эти месяцы мы, почитай, и не виделись с ним. Оно и понятно: повседневная работа, сколь бы увлекательной ни была, всегда рутина и затягивает полностью. Особенно наших научников. Здесь ведь как было в то время: из постоянного персонала только я да начальник наш, Ларион Михеич… Нет, не отчество и тем более не прозвище – фамилия у человека такая. Так вот: мы вдвоем типа администрация местная. Он, конечно, астроном известный и все такое, да только работа у него размеренная, весь день не занимает. А уж хозяйственных дел совсем немного. Так он на досуге чем только не занимался: книжки читал/писал, картины разные… Мне еще проще. Ремонта мало, порядок, обслуга – все на роботах. Вот шахматами и увлекся. С научниками нашими ситуация иная: их всегда человек пять к нам закидывали, каждого на полгода примерно. Так они сразу, с причала буквально кидались на работу, как голодные на кусок мяса. Не поверите: по двадцать часов, не разгибаясь, работали. И месяца через два с половиной начинались у них депрессии всякие, навязчивые идеи и прочие расстройства. Мало кто полгода выдерживал, раньше отправлять приходилось.
- Привет, Яри! Давно не виделись. Рассказывай, как твои поиски?
Еще бы нам видеться! Он регулярно, ни свет ни заря (вот уж истинная правда – ни того, ни другого) садился в выделенную машину и отправлялся на поиски своих дохлостей туда, на зимнюю сторону. Вернувшись часов через восемь-десять, в зависимости от запаса кислорода, запирался в лаборатории или мастерской. Да и у меня, честно сказать, забот неожиданно выдалось изрядно.
- Знаешь, Терри, ничего я тебе пока не скажу. Я не суеверен, но все-таки… Боюсь удачу спугнуть. Да и не за тем я пришел. Помнишь наш давний разговор в «Зале…»?
- Конечно помню, еще бы! – а сам и думать об этом забыл.
Смотрю – улыбается понимающе: ладно-ладно, мол, все я знаю. Но это не страшно.
- Я, - говорит, - закончил в общих чертах то, что ты подсказал. Пойдем, оценишь результат как идейный вдохновитель. Остальным уж потом продемонстрирую. Только глаза закрой, а то сюрприза не получится.
И повел он меня в «Зал…». Мне-то ничего, я по станции хоть с закрытыми, хоть с открытыми глазами куда угодно пройду.
- Можешь теперь смотреть, - а сам назад отступил.
Открыл я глаза – и не сразу понял, где оказался. Огромный и низкий овальный зал, разделенный двумя рядами колонн, освещался множеством неярких оранжевых светильников переменного света, отчего на выложенных крупными каменными блоками стенах качались причудливые тени. В одном из углов обнаружились огромные деревянные бочки – как настоящие, честное слово! Всю дальнюю стену занимала вереница массивных кованых дверей, расположенных почти равномерно. Мне показалось даже, что их больше, чем проходов. Около одной из дверей, отличающейся особо тщательной отделкой и богатством декора, стояли в карауле два огромных средневековых рыцаря.
- Судя по реакции, тебе понравилось?
Еще бы мне не понравилось! Я и думать забыл про наш разговор о замке, а Яри взял – и вон какую красоту создал. Молодец, одно слово. Мо-ло-дец! Так я ему и сказал. Может, правда, выражения были немного… другие.
- Спасибо за похвалу, - улыбается. – Давай-ка я остальных позову. Тем более, что мне всей команде несколько слов сказать надо.
Нашим, чтобы собраться новинку посмотреть, много времени не надо. Хоть какое, а развлечение. Все пришли, даже шеф. Ходят, осматриваются, руками все потрогать норовят. Яри охотно объясняет: и что камни не уложены на самом деле, и что бочек нет никаких – голограмма. А вот латы настоящие, сам в мастерской делал, по древним эскизам. Минут двадцать ходили, любовались. После собрал Михеич всех в центре, и начал Яри рассказывать. Долго, умно говорил: про то, что научники наши, с головой в работу бросаясь, сами себя гробят - от перегрузки и однообразия психовать начинают. Оказывается, Яри с самого начала, после встречи с начальником нашим, этой проблемой занялся: на себе проверял, лекарство искал. А оно совсем простым оказалось. Давно известным, еще с Земли: меньше работать, отдыхать, менять занятия…
- В решении этой проблемы, - рассказывал Яри, - отлично помогают разнообразные хобби. Именно благодаря этому наши старожилы, Терри и Михеич, абсолютно здоровы и психически нормальны. Так что мои рекомендации, как доктора биологических наук: рабочий день не больше десяти часов, хобби в обязательном порядке не менее пятнадцати часов в неделю.
Он еще что-то разъяснял, втолковывал, убеждал… А я все смотрел на арку охраняемой двери, где в обрамлении виноградных кистей и листьев можно было разобрать слово «лето». Не давала мне покоя фраза: «Я на себе проверил…»
***
Спросил я его, конечно, не почудилась ли мне надпись. Не сразу, недели через две. А он лишь усмехнулся рассеянно:
- Надоело, друже. Зима эта постоянная или вечные сумерки. Вы-то здесь сидите сиднем в своем подземелье, неба не видя – и не цепляет вас это. А когда день за днем видишь это угольное небо со ставшими уже почти родными созвездиями или окунаешься в миражное марево терминатора, такая тоска порой подкатывает. Чего-то другого хочется, большего.
Встревожил он меня тогда сильно. При каждой встрече я приглядываться стал: как он, не понадобится ли помощь? Но все шло своим чередом: восемь часов работы, потом мастерская или еще что. За это время, надо сказать, мало что внешне изменилось: что в облике Яри, что на станции. Друг мой обзавелся своей знаменитой бородкой – он ее отращивать начал с самого прилета, а в нижнем тоннеле появился металлический указатель «зима – лето». Почти все свободное время мы, как потом выяснилось, проводили чуть ли не в соседних мастерских. Уж не знаю, с чего, но решил я тогда пару наших скафандров модифицировать – так, чтобы не холод, а жару выдержали. Хоть ненадолго. Много времени этому не уделял, конечно: так, от случая к случаю. К тому же мы в тот момент нащупали, наконец, одну изящную комбинацию, сулившую нам если не победу, то как минимум ощутимое стратегическое преимущество… Словом, забот хватало. Виделись с Яри редко, он тоже был чем-то сильно занят, помимо работы. Между тем срок его командировки приближался к концу. На поверхность последние недели три не выходил – говорил, все нужные образцы собраны. Осталось только просмотреть и обработать. О результатах не распространялся, сказал только, что «это нечто уникальное».
До сих пор благодарен небесам за то, что в тот день, за неделю до его отлета, решил спуститься в «Зал…». В последние дни Яри частенько бывал там, даже пару скамеек установил. Говорил всем, что там лучше думается.
Как ни странно, на скамейках я его не обнаружил. Только на двери – той самой, с рыцарями – аккуратным почерком было выведено:
«До Лета осталось 873 метра».
Я часто пытаюсь вспомнить дальнейшее: как вызывал Михеича, одновременно пытаясь дрожащими руками вытащить из мастерской доделанные наполовину скафандры и мысленно молясь непонятно кому, чтобы они выдержали те несколько минут, что потребуются. Как две неуклюжие из-за переделок фигуры пытались бежать навстречу растущему жару и оранжевому свечению…
***
Да… Мы ведь тогда так разогнались, что чуть мимо не пробежали. Приняли за очередной камень на полу: когда смотришь против такого света, все неровности черны в плывущем воздухе. Там он и лежал, буквально в четырех шагах от поверхности – одинокая инородная, но так гармонично вписавшаяся в окружающий мир фигура. Трудно было понять, как добрался он до этого места: дошел ли, дополз… В этом слепящем жаре, когда мир вокруг время от времени расплывается смутными пятнами, вообще мало что можно разобрать. Обратный путь не помню, очнулся уже в лазарете. Только чудо нас всех спасло, да предложенная Яри система смены занятий, будь она трижды благословенна. Оказалось, что он в свободное время тоже скафандр переделывал, как и я. Да только куда ему, естественнику, против технаря. У меня получше вышло – потому и дойти смогли, и обратно вернулись. Я и светофильтры на шлем мощнее поставил, да и охлаждение… Хорошо еще, что он неполный баллон взял, а мы спохватились быстро. В общем, все хорошо, что кончается. А то не было бы всепланетной знаменитости, находок инопланетных организмов и, в конечном итоге, контакта с «братьями по разуму». На станции до сих пор легенды ходят о том, как Михеич ругался на выздоравливающего – а тот только улыбался мирно. Поговаривают, что кто-то из тогдашних научников за большие деньги предлагал на Земле конспект этой пламенной речи. Уж не знаю, правда ли.
А что Яри? Слушал он все это с улыбкой, а потом и говорит:
- Не ругайтесь, Ларион Михеич. Понимаю, что виноват и рисковал по-глупому. Но и вы меня поймите. Я же не из ребячества или удаль свою показать, я к мечте своей шел. Понимаете? Уж если нашел свою дверь, имей смелость войти. Вторых шансов не бывает, каждый – последний.
Плюнул в сердцах шеф, выскочил из отсека чуть не бегом. Да дверью напоследок так хлопнул, что аж инструменты на полках звякнули.
- Ты-то меня понимаешь, надеюсь?
Это уже мне. Видеть меня Яри не мог, глаза пострадали – фильтр скафандра не выдержал, выгорел почти полностью. Так что говорил, обратившись лицом к потолку.
- Знаешь, Терри, чем дольше я думал, тем больше мне казалось: нельзя останавливаться. Я непременно должен был увидеть лето. Если отступлю здесь, в малом, когда все в моих руках и в моих силах, то за большее даже браться бессмысленно.
- Я даже, - чуть помедлив, продолжил он с усмешкой, - загадал: если сумею, дойду до поверхности и увижу летнее солнце, все в жизни получится…
***
Вот такое у нас с Яри знакомство вышло. Остальная его история, вселенская известность и прочее – это уже потом, года через три началось. С тех образцов, которые он от нас привез, совершенно верно.
Ну что, господин корреспондент, пойдете смотреть грот Тольди?
«Почему-почему!» Да потому, что он и есть грот, ясно? Там, после поворота, в трех шагах пробка лавовая. Сантиметров восемьдесят. А свет через трещины пробивается. Это мы много позже узнали, когда новые скафандры нам прислали. А на поверхность другая дверь ведет. Там и солнечные батареи установлены, и другое оборудование.
А как вы думаете? Разумеется, я спросил Яри много позже, знает ли он о тупике. И знаете, что он ответил? Улыбнулся широко, подмигнул, да и говорит:
- Терри, друг мой, так ли это важно, в конце концов?