Прощание погибших

(Считаю долгом предупредить читателя,
что перед ним черновой вариант романа.
Произведение ждёт редактуры.
Есть разные ошибки, много... и стилистика...
Никак не могу себя заставить засесть
и всё "разгрести". Примите извинения. Автор, Е.Л.).




     Глава 1. Нахлынувшие воспоминания.

     Такого с Евгением не происходило уже давненько. И если говорить точнее, то со школы. А если быть ещё более точным, то с экзамена по русскому языку в его родной средней школе, в которую он ходил с первого класса. Ох уж и много шуму он тогда наделал среди экзаменационной комиссии, когда вместо раскрытия заданной темы «Русская, советская, российская интеллигенция. Её значение и роль в развитии современного общества», начал строчить на проштампованных листочках в линеечку воспоминания какого-то вымышленного иностранного офицера с какой-то короткой, но достаточно странной и поэтому трудной для запоминания фамилией. То ли Биик, то ли Мфедэ. Комиссия просто-напросто восприняла действия Евгения как издевательство и нежелание нормально сдавать экзамен по русскому. Но каково было ему самому. Ведь сам он вообще не понимал, что с ним происходит.
     Когда уже все сдали свои листки с написанными сочинениями, а за партой остался сидеть только один Евгений, учитель по литературе Иван Генрихович увидел, как оставшийся ученик усиленно строчит, при этом глядя сквозь столешницу парты прямо в пол. Литератор медленно подошёл к сидящему ученику и обомлел. Евгений писал убористо, мелким почерком, при этом, явно не глядя на то, что пишет. А исписано было ох как порядочно!
  - Ледоскопов, - не повышая голоса, но в явном замешательстве, позвал по фамилии учитель Евгения. – Время для написания работы истекло, пора сдавать сочинение.
     Экзаменуемый, словно при замедленном воспроизведении видео, поднял на Ивана Генриховича свой взгляд. Учитель литературы увидел, как еле уловимая пелена в глазах Евгения стала растворяться и через мгновение исчезла совсем.
  - Иван Генрихович, я… - хотел что-то сказать Евгений, но не успел договорить.
  - Я изымаю работу, время истекло! – С испугом в голосе, с огромным трудом учитель выдавил из себя эту фразу и схватил листки с парты.
       Евгений никак не отреагировал на то, что у него почти из рук вырвали наверняка ещё неоконченное сочинение, а лишь проговорил, недоумённо сдвинув брови:
  - Но я ещё ни строчки не написал! – И, посмотрев вокруг себя, добавил, - А куда все подевались?
      Иван Генрихович в это время уже успел прочесть первые предложения из сочинения Ледоскопова. Никакой актёр, какого бы огромного талантища он не был, не смог бы мимикой выразить подобного удивления на лице учителя, с постепенным нарастанием от слова к слову читаемого сочинения. Удивительная метаморфоза происходила прямо на глазах Евгения. Видя округлившиеся глаза, медленно наливающиеся пунцовой краской щёки, начинающие белеть суставы пальцев преподавателя, ученик понял, что происходит что-то очень плохое. Непонятный дискомфорт где-то в глубине груди намекал на грядущие неприятности.
  - Это что такое? Ледоскопов, ты это что написал? При чём здесь военные действия, причём здесь ночной дозор и осветительные ракеты?
  - Какие ракеты, какой дозор? – с явным удивлением и непониманием встала из-за стола у классной доски Вера Федосеевна, учитель по химии и сегодняшний помощник проведения экзамена «Сочинение». – Ледоскопов! Вы тему читали?
     Теперь уже оба склонились над оторопевшим учеником.
  - Это что, саботаж? Или может акт неповиновения? Как это расценивать? Вот прочтите начало, Вера Федосеевна. – И Иван Генрихович протянул ей проштампованные листочки.
     Вера Федосеевна бегло прочла первый абзац и, возмущённо надув щёки и выпучив глаза, произнесла, глядя куда-то на мемориальный ряд портретов литературных классиков, висевший на задней стене класса:
  - Я ничего не понимаю! Ледоскопов, даже не троечник, из благополучной семьи…
     Иван Генрихович забрал листочки теперь уже у Веры Федосеевны и уверенно проговорил:
  - Думаю, что разбираться будем на другом уровне… Пойдёмте к директору!
  - Как же ты нас подставил, как же ты нас подставил, Ледоскопов! От Районо нам влетит, ой как влетит. Сорвал «Сочинение».
  - Своё сочинение сорвал, ему влетит! Как пересдавать будет, не представляю…
     Иван Генрихович явно сгущал краски.
     В кабинете директора, в присутствии представителей от Районо, разбирательство по поводу возникшего инцидента с сочинением Ледоскопова Евгения продлилось пол часа. Никто толком так и не смог ничего понять, ведь ученик был действительно на хорошем счету. Что с ним произошло, почему он написал именно это? Женя сидел, опустив голову с раскрасневшимися щеками, и твердил лишь одно: «Я не знаю! Ну, не знаю я!». Его поведение посчитали достаточно искренним, а выходку – просто каким-то психическим наваждением. Кто не знает, какие эмоциональные нагрузки испытывает ученик в современной школе! Именно так и выразилась директор школы Екатерина Семёновна, в чьи интересы, конечно же, входила защита Ледоскопова, далеко не последнего ученика школы. Да и по литературе с русским языком у мальчика всегда были «четвёрки» с «пятёрками». Ни без её уговоров, и «контрольного» звонка в Управление Образования, было принято решение предоставить Ледоскопову Е.Я. возможность пересдачи экзамена «Сочинение» в исключительном порядке. Тем более, что возможно ещё кто-нибудь с первого раза не сдаст экзамен по другому предмету. Вот тогда, в один из назначенных дней, сразу после завершения сдачи всех экзаменов, эти ребята и будут «подтягивать свои хвосты». На том и сошлись.
     Со второго раза Евгений всё написал, как полагается, и, конечно же, по заданной теме. На сей раз – «Достижения российского народа в эпоху постперестроечного становления экономики нашей страны». Оценка литературного творчества Евгения Ледоскопова была намерено занижена, но остальное, в принципе, было в полном порядке.
      Вот такой вот случай из школьного прошлого. То сочинение, первое, про военного офицера, конечно же, не сохранилось. О чём там конкретно шла речь, Евгению было уже не вспомнить. Да и сам случай стал понемногу стираться в памяти, как досадный срыв неокрепшей юношеской психики. Так, что-то мелькало обрывками, когда садился за очередную статью. Или пытался осилить очередной лирический рассказ.
     Теперь Евгений, что называется, уже профессионально держал в руке перо, зарабатывая тем самым на «хлеб насущный». Факультет журналистики, оконченный вслед за школой, сделал из него не просто вдохновенного творца школьных художеств, но великолепного мастера социальных статей, автора целой потребительской рубрики. Иногда приходилось подменять спортивного обозревателя и вникать в смысл спортивных таблиц. Весёлые стишки, собственные афоризмы, сатирические заметки, - даже упоминать не стоит, чего и в каком количестве выходило из-под руки журналиста Ледоскопова. При его энтузиазме и работоспособности, материала хватало на три городских печатных издания в месяц – две газеты и один журнал. Он успевал, его, как говориться, хватало. И ни один из редакторов не мог поставить Евгению в упрёк, что он работает ещё на кого-то, кроме него.
     Потенциал был просто потрясающий. Коллеги по «цеху» шептались за спиной Евгения, называя его графоманом, навьюченным ослом, литературным прыщём, ну, и так далее. Обо всех этих завистливых мыслях, высказанных вслух, Евгений всё прекрасно знал, но делал вид, что либо попросту ничего о них не ведает, либо не придаёт им должного значения. Да и работы было, если честно признаться, «вагон и ещё маленькая тележка». Так что куда уж там до выяснения отношений и убеждения в том, что он не «верблюд».
     Другое дело обстояло с повторением «приступа беспамятства», как его сам окрестил Евгений. Вот что по-настоящему его стало волновать. И началось это так же неожиданно, как в юности.
     Был примерно час ночи. Евгений дописывал спортивную колонку, сверяясь с таблицей сыгранных футбольных матчей и их итоговых голевых очков, которые он взял из Интернета. Работа, прямо сказать, рутинная, требующая исключительно внимательности пишущего, минимум фантазии, плюс голые факты. Фамилии особо отличившихся в той или иной степени, количество забитых или пропущенных. Ну, ещё можно вписать высказывание тренера или форварда команды-победительницы. Всё это по отработанной схеме. Женя уже был в предвкушении мягкой подушки. Хотелось поскорее закончить на сегодня с этой работой и завалиться на свой родной диван, отправиться на мягких подушках хоть не в вечность, так в прекрасное завтра. То, что оно будет прекрасным, он не сомневался, ведь спать хотелось чертовски.
     И тут неожиданно перед глазами закрутилась белая пурга. Или как будто всё в одно мгновение залило молоком. Никак нельзя было определить, происходит это всё на самом деле или только мерещиться. Одним словом, это нельзя было назвать замутнением или затемнением, скорее засветлением. Сколько длилось это состояние, Евгений ответить не смог бы ни за какие дары мира. Но это очень сильно ему напомнило как раз тот случай с экзаменом по русскому языку и литературе. Провал был точно таким же.
     Когда Евгений пришёл в сознание, он обнаружил себя сидящим всё на том же месте, за маленьким столиком возле своего ноутбука. Фраза тренера Саратовской футбольной команды прерывалась на полуслове, словно он, тренер, задумался и не мог придумать, о чём же говорить дальше. На коленях лежал открытый ежедневник, а в руке была цепко зажата между пальцами его гелиевая ручка, купленная в переходе. В тот день он случайно оставил свою дорогую, подаренную ему Ксенией, дома, а то, что ручка ему потребуется на пресс-конференции, он не сомневался. С тех самых пор, а то есть уже как недели две, та самая подземная ручка с ежедневником не расставались. Вот и на этот раз угодили к журналисту в руки сдружившейся парой.
      Голова была то ли ватной, то ли опустевшей. Но одно ощущение было несомненным, словно в ней кто-то совсем недавно хорошенько покопался, спутав все извилины. Белая пелена окончательно ушла из глаз, но мозг словно оставался запорошённым. И когда полное сознание того, что происходит, окончательно вернулось, Евгений опустил свой взгляд на исписанные страницы ежедневника. Нет, не удивление и не недоумение нахлынуло на того, кто сжимал сейчас в своих ладонях родившуюся только что рукопись. Это чувство было, скорее всего, обидой. Обыкновенная детская обида поднялась из глубины души. Неужели та неприятная ситуация повторяется? Но в этот раз его отчитывать за сомнительный проступок, если его вообще можно было таковым назвать, никто не собирался. Но волнение усилилось, когда Евгений успел пробежать по нескольким верхним строчкам, написанным не его почерком и, понятное дело, его собственной рукой.
    «Пора, мне давно было пора, но только сейчас я решился написать обо всём! Возможностей это сделать не было до этого времени, но, похоже, моё время настало и я могу хоть что-то донести до того мира, который уже остался за моими плечами, но с которым я по-прежнему по непонятным, или всё же понятным, мне причинам, я удерживаю такую тонкую, но, увы, прочную связь…».
     Что это? Или скорее кто это?
     Ледоскопов поднялся из-за стола, не выпуская из рук развёрнутый ежедневник, и подошёл к окну. За стеклом тлели огни засыпающего города. Города, населённого не одним миллионом человек, точно знающих, что они могут в большей степени верить своему телу. Тело подскажет им, что и как нужно делать, чего хочется больше или меньше, холодно или тепло. В общем-то, телу нужно доверять. Но телом управляет мозг, человеческий разум. И что делать, если разум перестаёт контролировать тело? И хуже того, если в тело вторгается разум посторонний? Не менее важный вопрос, который Евгений задавал себе наравне с другими – почему всё это происходит именно с ним? Почему природа решила ставить свои эксперименты именно над его сознанием, манипулировать именно его телом? Лучшего кандидата не нашлось, что ли? Видимо тот случай в школе на экзамене по литературе был своеобразным звоночком, словно меткой, поставленной на Евгении, предупреждении о том, что он выбран в качестве некоего инструмента.
      Для Евгения такие мысли выглядели просто зловеще. Ну, не хотелось ему быть марионеткой в чьих либо руках. Он был просто по-человечески против!
     Звонок мобильного телефона раздался канонадой со стола возле ноутбука. Евгений вздрогнул всем телом, чуть не ударившись лбом о стекло окошка. Весёлая мелодия «Выход гладиаторов», которой обычно пользовались в цирке на антре тяжеловесы и пародирующие их клоуны, чуть было не послужила причиной сердечного приступа. С клокочущим сердцем, которое в данный момент перегоняло через себя огненный коктейль крови с адреналином, Евгений подошёл к столу и взял трубку в руку. Экранчик телефона показывал, что звонок происходит от Ксении и указывал время 01:34.
 - Это что же получается, - вслух проговорил Евгений, - моё беспамятство длилось целых полчаса? – и нажал на кнопку приёма вызова.
 - Аллё, Женька! – тут же раздалось из телефона. – Аллё, ну, ты там?
 - Да здесь я, здесь! Что стряслось?
     По голосу Ксении слышалось, что её или кто-то обидел, или неосторожно вывел из себя. Возмущённый голос продолжал:
 - Ты представляешь, эти две мои так называемые подружки просто-напросто взяли, да и кинули меня в «Смайл-баре»! Катя с каким-то Ваней-хакером познакомилась, прямо здесь, в Интернет-холле. А Вика заныла, что у неё голова разболелась, хотя я сама видела, как она тайком с кем-то по телефону разговаривала возле барной стойки, думала, мы её не заметим, хотя сама сказала, что пошла в туалет, ты представляешь!?
 - Погоди, погоди. Ты ведь мне говорила, что у вас девичник. Так причём здесь какой-то Ваня-хакер, что-то я вас, девушки, не понимаю?
     У Евгения в данный момент от собственного происшествия голова шла кругом, так ещё Ксения загружала по полной программе. И видимо девушка уловила нотки раздражения в его голосе.
 - Слушай, я, наверное, тебя разбудила?
 - Да не спал я, работал-сидел, спортивную колонку окучивал…
     Повисла секундная пауза, но и этого было достаточно, чтобы Ксения что-то заподозрила. Вот она – женская интуиция.
 - И-и-и? Что было дальше?
     Всё, подружки-предательницы были тотчас забыты, кошка ухватилась коготком за следующую нитку в клубке.
 - Ксюша, сразу так не объяснить, у меня сейчас голова кругом, да и поздно уже. У тебя вон свои проблемы, а я тебе сейчас о своих буду трепаться? Ладно…
 - Так, ты только спать не ложись, я через пятнадцать минут буду у тебя. Не нравиться мне твой настрой. Сейчас приеду, и всё расскажешь!
- Послушай, я ещё…
- Береги силы, всё расскажешь, когда приеду, - бесцеремонно перебила его Ксения, - свари кофе! – И положила трубку.
     Вот такая она была, Ксения. Комета, а не человек. И познакомились они исключительно благодаря её смелости и почти неуёмной общительности. Возле газетного ларька, как это ни странно. Она просто подошла и сказала:
 - Здравствуйте, Евгений Яковлевич! – и улыбалась при этом во всю свою обворожительную, открытую улыбку, блестя тёмно-карими глазами. – Вы меня не узнаете, мы не знакомы, но это можно легко и быстро исправить!
 - А как вы, собственно, - хотел было Евгений продолжить: «…вообще обо мне узнали?», но Ксения тут же перебила его.
 - Вы приходили к нам на курс. Рассказывали про современную журналистику, про то, что происходит с ней непосредственно в нашем городе. И то, что ждёт её в будущем, тенденции развития, как вы сами выразились. Вас наш профессор тогда представил, Фрозовский, весёлый старичёк.
 - Ну, он и мой профессор, на всякий случай, нам он тоже и древнеславянскую письменность преподавал, и английскую поэзию…
 - И греческие трагедии, Шекспира наизусть шпарит, - снова перебила его Ксения, - не голова, а филологический сервер.
     Евгению не совсем понравилось такое сравнение, но он разумно решил промолчать по поводу своего недовольства.
 - Ясно. А я-то чем вам запал в память? Неужели чем-то смог развеселить? Я вот что-то не припомню, чтобы рассказывал анекдотов или, скажем, жонглировал словарями, стоя на кафедре.
 - А вы забавный, - и Ксения заулыбалась ещё шире, чуть прищурив глаза. – Пойдёмте куда-нибудь посидим?
 - Я не против, - смущённо проговорил раскрасневшийся журналист, - мне газету нужно здесь…
 - Так берите свою газету, раз она вам нужна и пойдёмте. Да вон, неподалёку и бар есть. Будем знакомиться, вы не против? У меня целый час свободен, а у вас, найдётся свободная минутка для любознательной студентки?
 - А что вас интересует… И на какой вопрос лучше ответить первым?
 - Отвечайте «да» и этого будет достаточно! А интересуете меня лично вы. – И уже заговорческим тоном, но с нескрываемой улыбкой, добавила, - Раскроете мне тайны современной журналистики и её мировые тенденции.
     И так залилась смехом, что продавщица выглянула из-за стоявших сразу за стеклом журналов, получше разглядеть «ненормальную», а несколько любопытных прохожих, подозрительно оглядываясь и поворачивая головы, пялились на весёлую парочку, продолжая свой торопливый бег.
     Конечно, если бы девушка ему не понравилась, то ни в каком баре они тогда не посидели бы, и сейчас, во втором часу ночи, она бы не летела к нему на такси, чтобы узнать, почему у него такой уставший и  одновременно испуганный голос.
     «Пока она будет ехать, мне всё же стоит прочесть всю рукопись целиком, - подумал Евгений и сел на стул, рядом с ноутбуком. – А кофе можно и растворимый попить, а лучше вообще чаю. Какой ей кофе в два часа ночи!». Пропустив несколько прочитанных строк, чувствуя, как мелко вибрируют его кончики пальцев, журналист Ледоскопов продолжил читать загадочное, как в нём самом было написано, послание этому миру.
     «… Я расскажу о том, как я оказался в этом месте. Кто виноват в том, что это место стало для меня замкнутым лабиринтом, бесконечным узилищем. И тот, кто это пишет, узнает, как можно мне помочь и где искать прощения. Наша встреча неслучайна, наше знакомство предопределено. И тайна откроется позже, когда весь мой путь будет известен, жизнь рассказана, а вина раскрыта».
     Прямо история каторжника, который по ошибке или нелепой случайности оказался в ядовитых рудниках и теперь в каком-то отчаянном бреду пытается поведать об этой страшной ошибке первому, попавшемуся на пересылке вольному крестьянину. Евгений перевернул лист. Ого, и это ещё не всё. Перелистнув ещё пару страниц, стало понятно, что корявым почерком было исписано ровно четыре полных разворота ежедневника.
     Так всё же кто он, этот несчастный, пытающийся разрыдаться прямо со страниц в поисках поддержки ли, понимания или помощи? Может тут и его имя найдётся? Евгений продолжил читать.
     «Я военный. И по-прежнему остаюсь в чине унтер-офицера линейного пехотного полка. Когда-то в моём подчинении было десять славных рыцарей германского народа. Сейчас же я остаюсь в полной изоляции и не в состоянии не только над кем бы то ни было предводительствовать, но даже просто общаться. Моё молчание длилось непомерное количество времени. Невозможно точно сказать, сколько именно. Безмерно много. Но что-то произошло. Что именно, мне не дано понять, это выше моего понимания, но я благодарен той возможности, тому милостивейшему разрешению, благодаря которому я могу сейчас, пусть даже таким путём, при помощи руки этого человека, общаться с миром людей!».
     Ну, ничего себе, - немец! Вот это номер! Причём, вопрос первый: как его, родимого, ко мне в голову задуло? И вопрос второй: кто это его успел обучить так шустро писать по-русски? Этого Ганса. Или Фрица. Или как там его?
     «Мы воевали уже второй год. И дела наши шли не очень. Руководство нам пыталось внушить мысль о неминуемых победных контрударах, которые окончательно вернут превосходство германской армии, но мы, обыкновенные солдаты, сидящие в окопах на передовой, нередко вместо горячей еды грызущие галеты из сухпайка, понимали, что все эти разговоры лишь для того, чтобы солдаты окончательно не побросали оружие. Боевой дух был не то чтобы утерян, но потрёпан изрядно. Обида за поражения терзала огнём наши сердца, но гордость за нацию готова была поднять любые знамёна!».
     Воин, что и говорить. Мы их уже трепали, а у него вон что ещё в башке – «гордость за нацию»! И всё-таки обмолвиться он про своё имя или придётся его на своё усмотрение как-нибудь обозвать. Генрих или Вальтер. – Евгений успевал и читать, и рассуждать об авторе этих строчек.
     «Никто из нас не боялся смерти. Глупо бояться своей работы, с которой ты не можешь  уйти не просто домой, а вообще уйти. Да и та задача, которая стояла непосредственно перед нашей группой, даже не предполагала такого чувства. Все десять человек были как на подбор крепкими ребятами, как в физическом, так и в моральном смысле. Настоящие солдаты, достойные сыны Отечества. Наше отделение хоть и относилось к линейному пехотному полку, всё же выполняла особые задания командования по разведке ближней линии фронта. Попросту говоря, передовой. Вылазки мы совершали обычно под покровом темноты. И если в русских окопах на утро обнаруживалась пара-тройка спавших мёртвым сном, в прямом смысле, солдат и хотя бы один офицер без командирской планшетки, которая, по сути, и была целью, то это была наша работа. Тихо и незаметно раздобыть исключительно свежую информацию о планах противника из его же блиндажей.
      В одной из таких вылазок я и погиб…».
     На этом каракули заканчивались.
 - Ни фига себе! – прямо выдохнул из себя полушёпотом Евгений. – Погиб? То есть как, погиб? А как же всё это, ну, то что я сейчас…
     Раздался звонок в дверь. Евгений отложил ежедневник на стол возле ноутбука и, пройдя в прихожую, взглянул в дверной глазок.
 - Ну, кто это ещё может быть? – почему-то приплясывая на одном месте, с обидой в голосе громким шёпотом проговорила Ксения. Она явно заметила манипуляции с дверным глазком и теперь решила разыграть мини-спектакль перед закрытой дверью. – Это я, ваша мама пришла, каждому по подзатыльнику принесла! Ну, открывай же побыстрее!
 - Да, что за спешка? Уже открываю!
     В явном недоумении Евгений еле успел приоткрыть дверь, как Ксения тут же юркнула в образовавшуюся щель, мелькнула мимо Евгения по направлению туалета и скрылась за дверью. В воздухе остался стойкий запах французских духов и армянского коньяка.
 - О, да мы сегодня не скупились! По торопливости в приоритетном выборе двери в моём жилище, я мог бы предположить, что не скупились вы с подружками как минимум на баварское или японское пиво. Но, чувствуя в воздухе аромат этого, скажем так, не дешёвого напитка, понимаю, что не скупились вы по полной программе! Даже странно, что всё так скоро закончилось. – Евгений говорил медленно, не скрывая иронии в голосе, с нажимом, и чувствовал, что это помогает ему избавиться хотя бы от небольшой части напряжения, засевшего у него внутри.
 - Ну что ты, Женя, - раздался из-за двери голос Ксении, - мы с подружками пили сладкое полукрасное. А на коньяк – откуда деньги у студенток? Только вино! – Ксения спародировала фразу из популярной кинокомедии и тут же весело засмеялась.
- Можно подумать, что сейчас из туалета ты и Светлана Светличная на пару со мной беседуете, – улыбаясь, сказал Евгений.
 - С кем?
 - С актрисой, которую ты спародировала.
 - О, да у меня талант! – выходя из туалета, манерно произнесла Ксения.
 - Конечно, талант! Появляться у мужчины во втором часу ночи, вместо «здрасьте», проноситься как угорелая в туалет, а потом из него же разговаривать голосом известной киноактрисы. Талантище!
     Ксения сдвинула брови, медленно подошла к Евгению и, вглядываясь ему прямо в глаза, тихо спросила:
 - Погоди, ты чего такой нервный? Я ведь вижу, ты не просто устал, что-то случилось. Что-то ведь произошло? Я это по телефону ещё поняла. Давай-ка, рассказывай!
     Повисла настоящая театральная пауза. Было слышно, не только как струится вода в батареях центрального отопления, но даже то, как что-то буркнуло в животе у Ксении. Она продолжала беспристрастно всматриваться в растерянные глаза Евгения.
 - Может, для начала присядем, - робко предложил он.
 - Без проблем, давай присядем. Я помню, в этой хижине водился дикий холостяцкий диван. Его и оседлаем.
     Ксения взяла Евгения за руку и они, словно две первоклашки, прошагали из прихожей в комнату. Действительно дикий по виду, но и довольно круто объезженный, полосатый диван стоял у стены возле самой двери на балкон.
 - Сколько раз я тебе говорила, прикрой ты его чем-нибудь. Эти пятна от пива и кофе наводят на подозрения.
     Евгений усадил Ксению на подозрительный диван, но сам садиться не стал.
 - Ты, вот что, - начал говорить Евгений, взял ежедневник и протянул его Ксении на развороте, в том самом месте, где начиналось послание, - почитай пока, а я схожу на кухню и приготовлю кофе. Ты ведь хотела кофе?
 - Да, кофе. А что ты мне предлагаешь, узнать твои планы на завтрашний день? Или здесь смешная опечатка с тридцать первым февраля? – Ксения со смешками, но всё же взяла ежедневник и с удивлением добавила, - А чей это такой корявый почерк? Как будто ногой писали.
 - Ты, Ксюша, прочти  сначала. Это хорошо, что ты на почерк обратила внимание, но сначала просто прочти. А пока будешь читать, я принесу кофе, хорошо?
 - Ну, ладно, - неуверенно проговорила Ксения. – Здесь, надеюсь, исключительно нормативная лексика?
 - Не переживай, возрастные ограничения отсутствуют. Мной прочитано и допущено для внеурочного чтения студентками университета, - уже шагая на кухню, громко, с назидательной ноткой в голосе, сказал Евгений.
     Привычными, отработанными в полусонной утренней дрёме движениями щёлкнул кнопкой электрочайника, достал с сушилки две чашки, из навесного шкафа банку растворимого кофе и уселся за кухонный стол. Он посидит здесь, пока чайник не вскипятиться, а она пусть спокойно там прочтёт эти «воспоминания полевого разведчика», - примерно так думал Евгений.
     Чайник уже начинал бурлить, когда из комнаты раздался голос Ксении:
 - Женя, Жень! А откуда у тебя это, ты где это взял?
 - Погоди минутку, я уже кофе несу.
     Евгений положил в каждую чашку по две ложки кофе, по две ложки сахара, залил кипятком до половины и добавил сливок. Когда он заходил с чашками в комнату, Ксения стояла возле открытой двери балкона и, держа в руке раскрытый ежедневник, глядела куда-то вверх, быть может, разглядывая звёзды, а быть может просто витая за облаками. С улицы тянуло приторным запахом опавшей листвы, готовой укрыться тонким и неуверенным утренним инеем октября.
 - Ты зачем балкон открыла, форточки мало? – спросил Евгений, ставя чашки на простенький раскладной столик, окрашенный неимоверное количество раз в неимоверное количество цветов, до сих пор хоть и шатко, но стоявший на своих четырёх. Старинный и верный друг дивана, - в этой квартире они когда-то появились вместе, и Евгений милостиво их не разлучал.
 - Да что-то голова разболелась, - обернувшись, ответила Ксения. – То ли душно у тебя, то ли коньяку мы зря после вина выпили…
 - Значит, коньяк всё же был? – улыбаясь и прищурив бровь, спросил Евгений.
 - Да забудь ты уже про этот коньяк! – слегка раздражённо проговорила Ксения и вернулась на диван. – Давай, рассказывай, что это за писанина, откуда ты её взял и кому она принадлежит? Ежедневник твой, я прекрасно знаю, ты с ним таскаешься на интервью и пресс-конференции, когда вам не разрешают пользоваться диктофонами. Но то, что ты мне дал прочесть – либо твой дурацкий розыгрыш, из-за которого я припёрлась к тебе в два часа ночи, либо что-то такое, от чего ты такой напуганный, а я вижу, что ты напуганный, и от чего у меня возможно тоже волосы встанут дыбом. Неплохо зная тебя, первый вариант я отметаю. У тебя и так много работы, тебе не до шуток. Так?
     Опять пауза. Евгений понял по позе Ксении, что нужно ответить. Она замерла, немного наклонившись вперёд и чуть выставив согнутую в локте руку, как будто прося положить ей ответ прямо в подставленную ладошку.
 - Так, - покорно повторил он за Ксенией.
 - Значит, у меня наверняка случится истерика от услышанного, - заговорческим тоном  произнесла девушка, - давай, колись, откуда эта маленькая трагическая история одного солдата, судя по всему Вермахта? – И села обратно на диван, сверля Евгения своими тёмно-карими глазками, готовая выслушать самую страшную легенду на свете.
     Евгений ещё пару секунд помялся в нерешительности, обдумывая, с чего начать своё повествование. Затем взял стул, поставил его напротив дивана, так что видавший виды раскладной столик оказался между Ксенией и Евгением, сел и начал рассказывать.
 - Начну с того, о чём я тебе ещё не рассказывал.
 - Начало интригующее! – с кривой усмешкой сказала Ксения.
 - Если ты хочешь действительно быть удивлена, помолчи, пожалуйста, пять-десять минут. Если рассказывать, то придётся начать с самой моей школы, – спокойно произнёс Евгений.
- Ох, ты! Ну, ладно! – и Ксения сделала жест рукой, как будто закрывает рот на замок-молнию.
 - Так вот, началось это с экзамена по литературе тире русскому языку, мы писали сочинение. Ты ведь тоже писала экзаменационное сочинение?
     Ксения молча закивала в ответ.
     И дальше Евгений рассказал ей всё по порядку. Про первый приступ и гневных учителей. Про сегодняшнее «забеление» и этот ежедневник, с теми самыми каракулями, которые успела прочитать Ксения. И если первой истории, которою написал на экзамене, Евгений напрочь не помнит, то эта –  вот она! Её уже никто не отберёт и её не нужно переписывать заново. Но, правда, что дальше с этим делать, он не знает. Просто вырвать и выбросить в мусорное ведро или отдать кому-нибудь из коллег по перу. Вдруг кому-то пригодиться для затравки к литературному произведению.
     В любом случае, Евгению совершенно не понятно, почему именно сейчас, по истечении такого количества времени, к нему вернулся этот странный припадок (по-другому его просто не назовёшь) и чем ему это грозит? Ждать ещё подобных случаев или же на этом его лже-мемуарная деятельность закончится?
     За всё то время, пока Евгений говорил, Ксения ни разу его не перебила, держа, как и обещала, рот на замке. Она внимательно следила за всеми жестами Евгения, за движением его глаз, мимикой, словно стараясь определить степень его искренности; понять, не врёт ли  он нахально, пытаясь всего лишь разыграть наивную подвыпившую девушку. А что, если он просто нашёл такой нелепый предлог, чтобы заманить её в свою квартиру. Холостяку стало скучно, ему захотелось поразвлечься, вот так неожиданно, в час ночи. Хотя, стоп! Всё же первой позвонила она. Она услышала эти нотки страха и обиды в его голосе, она сама предложила к нему приехать. Но этот бред сходящего с ума журналиста, эти горящие глаза взволнованного рассказчика, эти разгорячённые от волнения щёки, что это? На розыгрыш или хитроумно разыгранный ход это вряд ли похоже. «Только бы Женька не свихнулся, вот это будет по-настоящему удар для меня, - думала Ксения. – Он такой милый, такой трудолюбивый и добрый. И вдруг бац! – дурак! Нет, только не это! Будет ужасно обидно!».
 - И вот этот ежедневник у меня в руках, а что теперь со всем этим делать, я ума не приложу. А ты как думаешь? И ещё вот что: спасибо, что приехала, хоть уже очень поздно. – И немного подумав, спросил, - А отец у тебя икру не мечет, как он? Он, вообще, в курсе, где ты? Половина второго уже.
     «Ага, если про время помнит, значит не так всё плохо, - снова про себя подумала Ксения. – Ну, а уж если про отца не забыл, значит точно всё в порядке».
  - На счёт отца, можешь не переживать, он уже спит. Я по телефону с мачехой поговорила, она сказала, что он сегодня после работы в полном зашоре пришёл. За ужином чего-то бурчал, бурчал, потом выпил две стопки коньяку, даже телевизор смотреть не стал, и ушёл в спальню. Валентина Федотовна деток своих ненаглядных тоже спать уложила и теперь меня ждёт, переживает. Да только знаю я её, - недовольно скривила рот Ксения, - кого там, переживает. Пытается быть добренькой. Сказала, что отцу ничего не скажет. Чтобы я только до четырёх дома была. А ей же на меня наплевать, на самом деле. Она же переживает, лишь бы ругани в доме не было, чтобы только Гришенька, папик мой родненький, не волновался.
 - А это плохо? – достаточно машинально парировал Евгений.
 - Женя, мы с тобой на эту тему уже говорили: у них своя жизнь, у меня своя! Просто я терпеть не могу, когда эта добрая женщина пытается разыграть для меня вторую маму, а мне второй не нужно!
     Ксения стала говорить зло, в голосе появился металлический призвук. Евгений понял, что нужно быстро уводить разговор в другое русло.
 - Да, конечно, я помню. Конечно, говорили. Ты мне лучше про эти каракули скажи: они тебе о чём-нибудь говорят, может, что-нибудь напомнили?
 - Ну, если ты не сошёл с ума или, к примеру, не хочешь меня просто одурачить, то я что-то такое припоминаю из раздела парапсихологии. Хотя, я в этом не сильна, так, читала что-то где-то когда-то. – Ксения говорила, сморщив нос, явно пытаясь вспомнить какую-нибудь информацию.
 - Значит, ты мне веришь? Ну, что я это всё не выдумал, что эти все слова и предложения были написаны хоть и моей рукой, но без какого либо моего  осмысленного участия?
     Спасительное облегчение нахлынуло на Евгения. По его лицу расплылась довольная улыбка. Обида стала отходить куда-то в сторону, детская всплывшая фобия начала развеиваться, как утренний туман. Страх словно раскололся надвое, разделившись равными частями на присутствующих в комнате.
 - Верю, почему не верю! Только вот устала я что-то, два часа! Давай-ка мы с тобой это завтра обсудим. С ума ты не сошёл, в этом я убедилась. Написала твоя рука за кем-то под диктовку, хоть ты сам этого и не помнишь, что же теперь, с транспарантами на улицу выйти? Тебе, кстати, тоже выспаться не мешало бы.
 - Да я, в принципе, не против. Только колонку в спортобозрение дописать надо. Я ведь её писал, когда со мной это наваждение произошло.
     Кривая ухмылка не сходила с лица Евгения. Он даже развёл руками в стороны, когда говорил о недоделанной работе. Недоумение от повторившегося случая витало призрачной тенью по комнате, над диваном, раскладным столиком, столом с ноутбуком, торшером и одним креслом с телевизором.
 - Вот и отлично! Дописывай свою колонку в спортоборзение, - Ксения нарочно переставила буквы для создания более разряжённой обстановки, - и баиньки. Чтоб через полчаса был в постельке.
     Ксения подошла вплотную к Евгению. Легонько чмокнула его в щёку, бережно вытерев ладошкой место поцелуя от якобы оставшегося следа помады. И, словно опасаясь, что в комнате её может кто-то услышать, сказала ему на ухо:
 - Остаться не могу, не в этот раз. Так что держись, рыцарь! До завтра…
     Она уже порхнула к двери и оттуда, из прихожей, привычным движением руки открывая дверной замок, добавила:
 - Ладно, милый, пока-пока! Завтра созвонимся! Попробую что-нибудь поразнюхать про твой случай!
 - У кого поразнюхать? – удивлённо громко спросил Евгений, ринувшись вслед за Ксенией в прихожую, но увидел лишь захлопывающуюся дверь.
     Ничего не оставалось делать, как побыстрее закончить прерванную работу. Тем более что с уходом Ксении волнение не утихло. Ещё оставался глубокий детский страх перед неизвестностью, словно Евгений заглядывал в очень глубокий заброшенный колодец, из которого веяло запахом холодной сырости. Дна видно не было, и что там внизу – непонятно, страшно и интересно. Темнота манила, завлекала во внутрь, обещая скорейшую разгадку тайны, скрытой под мраком, теряющейся в глубине. Но и что-то останавливало приподнимать завесу, отдаться на волю случая и позволить ему превратить себя в послушную куклу на длинных ниточках. Не знать и оставаться самим собой или обрести знание, быть осведомлённым, но при этом уже не принадлежать самому себе? Иногда приходиться сталкиваться и с таким выбором. Вот и Евгений чувствовал всей своёй шкурой, что выбор придётся сделать, и возможно очень скоро.
     Чёрт подери, и эти мысли, и желание наконец-то уже лечь спать, и необходимость дописать «спортивное оборзение», всё это просто разрывало голову Евгения. Но он, как истинный боец, что называется, не бросил поста. Зубная ли боль, расстройство желудка, помутнение – это всё временно, а работа навсегда, она, может быть, конечно, в лес не убежит, но кушать хочется ежедневно. И не всё равно – что кушать!
     Евгений покорно уселся за свой рабочий ноутбук и, глубоко вздохнув, закрыл лицо руками. Сначала он задержал дыхание, затем резко выдохнул и при этом начал усердно растирать физиономию ладошками. После такой нехитрой процедуры, с ощущением прилива хоть каких-то резервных сил для работы, Евгений положил руки на клавиатуру и, поглядывая на уже написанное, продолжил писать.
     С большим трудом, словно перекатывая в своей голове огромные булыжники, Евгений добил статью, и с мыслью, что поправит написанное уже завтра, в общем-то, даже не перечитывая, повалился на диван и, не выключив торшера, скрылся во владениях Морфея.
     Очень странный сон приснился Евгению в эту ночь. Как будто сидит он на склоне огромной горы, с которой ему открывается вид сплошных каменных ущелий. Ни деревца, ни травиночки, ни, тем более, какой бы то ни было живой души. Только лишь камни, валуны и скалы. Евгений поднялся на ноги, обернулся в сторону подъёма и увидел, что за его спиной, примерно в шагах десяти, расположена высокая каменная арка в виде дуги, высотой примерно метров пять или семь. «Довольно высокая, даже верхом при необходимости въехать можно», - подумал Евгений. Но арка, при всём её необычном месторасположении, больше выглядела ни как ворота, а скорее входом в глубокую пещеру. Где-то там, вдалеке, виднелся еле мерцающий огонёк, свет которого еле пробивался сквозь плотную темноту пещеры. Евгений решил подойти поближе, чтобы лучше разглядеть вход. Он стал с усилием, медленно подниматься по склону горы и нужно признаться, что те приблизительно десять шагов, которые отсчитал до арки, показались ему настоящим восхождением. Евгений, тяжело дыша, прислонился рукой к одной из стенок арки, чтобы перевести дух. И тут же ему пришла в голову мысль посмотреть на вход с внешней стороны. Он немного наклонился влево, пытаясь заглянуть за арку, но стены не увидел. Тогда он сделал ещё один шаг в сторону. И вот тут удивлению Евгения не было предела. Не было не только стены или чего-то ещё, что могло бы естественным образом отделить саму пещеру от окружающего мира. Дальше за аркой был точно такой же крутой склон всё той же горы, на которой несколько секунд назад сидел Евгений. Он обошёл арку и увидел с противоположенной стороны, через пространство арки, всё тот же каменистый пейзаж, что предстал его взгляду в самом начале сна. Осторожно спустившись вниз, почти затаив дыхание, пройдя под каменным сводом, Евгений плавно повернулся и увидел то, что повергло его в ещё большее удивление, нежели факт отсутствия стен у пещеры. Перед ним снова была арка, в непроглядной тьме которой мерцал далёкий огонёк. Теперь Евгений решил обойти каменные ворота с другой стороны. Конечно, с права так же отсутствовала стена. И точно так же ему предстала горная картина. И когда он прошёл с обратной стороны в каменный свод, за ним так же возникла плотная темнота пещеры.
     Интересно, но страха Евгений не испытывал. Просто, до него стала доходить мысль, что единственно правильный путь, который может выбрать человек, стоящий перед подобной аркой, - это только движение вовнутрь. А огонёк выступал в качестве маячка или самой настоящей путеводной звезды, так как идти придётся не в глубь, а вверх, словно продолжая восхождение на гору. И Евгений сделал первый шаг в темноту.
     Да, действительно, темнота была плотной, её можно было почувствовать любой частью кожи, которая не была закрыта одеждой. Как будто воздух в этой пещере был несколько плотнее, нежели тот, который остался на склоне горы. Евгений повёл рукой, и ощущение было полным, что он находиться в воде. То же можно было сказать и о вдохах. Казалось, что нос не дышит, а пьёт находящуюся вокруг атмосферу. «Я сухопутная рыба, - подумал Евгений, - заплывшая в пещеру!». Он пошарил ногой по полу и понял, что не чувствует под ней камней. Поверхность была ровной. Тогда он наклонился и, пытаясь проткнуть взглядом небольшое пространство до земли, усиленно раскрывая и выпячивая глазные яблоки, словно это могло помочь различить хоть что-то в темноте, потрогал рукой поверхность, на которой стоял. Невероятно, но это не было склоном горы, поверхностью каменного ущелья или, вообще, чего-то дикого, природного. Гладкая, обработанная или искусственно выполненная поверхность. Никакого намёка на трещинки или неровность, выпуклость или деформацию. Сухая и холодная. Камень, бетон или пластик. Может быть паркет, но стыков Евгений тоже не почувствовал. Было понятно, что и арка, и всё что находилось внутри её – не чудесное творение природы, а чья-то искусно выполненная конструкция. «Но кому это нужно?» - снова подумал Евгений.
     И тут то ли в его голове, то ли в самой пещере раздался низкий монотонный голос:
 - Иди на свет! Не бойся! Ответ рядом! Иди и узнай!
     Евгений даже не стал переспрашивать, чего ему следует бояться, что он может узнать. Он покорно сделал шаг вперёд, навстречу мерцающему маячку, как вдруг заметил, что тот стал вибрировать из стороны в сторону. И до ушей Евгения стал всё сильнее и сильнее долетать звук его будильника, который сейчас, почему-то, нёсся со стороны загадочного огня. Свет стал всё больше усиливаться, приближаясь всё ближе и ближе. Через мгновение стало ясно, что он летит прямо на Евгения. И, наконец, с силой ударив точно в середину груди, он вытолкнул его из пещеры.
     Евгений вылетел на склон горы и зажмурился от боли. Камни тысячью своих неровностей, как затупленные зубы мифического дракона, усиленно пытались вгрызться в тело. Было понятно, что ссадин и синяков Евгению не миновать. А самым неприятным фактом оставалось то, что звук будильника не прекращался.
     Евгений приоткрыл глаза и обнаружил себя лежащим на полу возле дивана. На раскладном столике надрывался ненавистный будильник.

     Глава 2. Утренний разговор с отцом.

     Григорий Львович медленно размешивал в бокале с чаем сахар маленькой, просто мелкой для его руки, ложечкой. Взгляд из-под сдвинутых бровей недобро взирал на образовавшийся водоворот в чайной посуде. В окошко просторной кухни светило неожиданно развеселившееся осеннее солнышко, но это ничуть не радовало отца, дочь которого вернулась домой в два часа ночи. Понятно, что уже не маленькая, но чувства, которые испытывает любой нормальный отец по отношению к своей, пусть уже совершеннолетней, дочери, заставляют волноваться даже в том случае, если доподлинно известно: где она была, с кем, сколько времени и что делала.
     Примерно минут пять назад Валентина молча поставила перед ним на стол ещё горячие оладьи, блюдце со свежей сметаной, налила чаю и так же молча ушла в детскую, помогать проснувшейся ребятне подыматься. Она была его второй женой, которая сумела вернуть его к реальности, вывести из затянувшегося горя, потери родной матери Ксении. Нет, он не запил, не бросил работу, человек он был волевой, а чувства умел прятать глубоко в себе. Наоборот, словно надев шоры, как у ломовой лошади, он впрягся в работу, да так, что иногда забывал завтракать, обедать и ужинать по два-три дня. Что, конечно же, не лучшим образом отразилось на его внешнем виде и самочувствии. И однажды случился голодный обморок, прямо на утреннем совещании, когда решался важный вопрос по запуску новой ветки водоснабжения в совершенно новом жилом комплексе, строительство и пуск которого курировало само областное правительство. Инцидент тогда вышел нешуточный, все переполошились не хуже, как если бы объявили, что в здании под напором прорвало канализацию, причём на самых верхних этажах. Дали тогда Григорию Львовичу недельный отпуск на восстановление сил и на обследование, чтобы выяснить насколько сильно он успел подорвать своё здоровье. Уговаривали вообще съездить куда-нибудь отдохнуть, да где там. Согласился только на обследование.
     Валентине тогда было двадцать шесть, и она работала медсестрой в городской клинической больнице, в кардиологии. И как это редко, но бывает, на прохождении электрокардиограммы сердца даже не она, а он сам обратил на неё внимание.
 - Вы знаете, - сказал он тогда неуверенно, лёжа на кушетке с присосками на грудной клетке, - вы внешне очень напоминаете мне мою маму. Очень похожи…
     Нужно отметить, что сходство действительно было. Они даже потом специально сверяли по фотографиям.
     Вот так они и познакомились. Сначала Григорий заходил к Валентине якобы просто поболтать, приносил фотографии своей мамы. Потом пошли в ход шоколадки и конфеты, и наконец букеты цветов и приглашение на загородный пикник. Там-то они первый раз и поцеловались. Сказали, что посмотрят, нет ли грибов и ягод, а сами просто ушли подальше от шумной компании таких же субботних отдыхающих, укрывшись от посторонних глаз за молодым ельником.
     Ксения прекрасно помнила тот день и тот случай, когда оставшись, как ей показалось, совершенно одна, она начала плакать прямо возле мангала с поспевающими шашлыками. Как все поочереди её пытались успокоить и приободрить, дяди, тёти, двоюродные старшие братья и сёстры. Она помнила, как какая-то женщина почистила апельсин, разломила его на дольки и упорно пыталась их впихнуть ей в рот, хотя Ксении вообще не хотелось апельсина. Она потеряла папу и очень волновалась по этому поводу.
- Детка, успокойся, - говорила та женщина с апельсином своим ярко накрашенным ртом, - тебе ведь уже восемь лет. Ты ведь уже совсем взрослая.
- Нет, я ещё совсем не взрослая, я ещё маленькая девочка, - всхлипывала Ксения, - и я хочу, чтобы папа вернулся и больше не пропадал.
     Григорий Львович тоже прекрасно помнил тот случай. Как он, вернувшись, долго успокаивал Ксению и обещал, что никогда не бросит свою маленькую дочку. Валентина тоже пыталась присоединиться, но Ксения так сильно закричала на неё, замахала руками и даже плюнула в её сторону, словно отгоняя нечистую силу. Это было настоящим фиаско для Валентины, в самом начале их взаимоотношений, что, конечно же, наложило отпечаток на все их последующие взаимоотношения. И хотя Ксения прекрасно понимала, что её мачеха мало в чём виновата, всё же старалась как можно меньше с ней контактировать. Валентина это прекрасно чувствовала и покорно принимала такие условия их совместного сосуществования рядом с главой семейства. Да и выбора, в принципе, не было.
     Из коридора донеслись шлепки босых ног. Ксения шла умываться. Григорий Львович бросил взгляд на настенные кухонные часы. Они показывали 09:15, а значит, Ксения окончательно опоздала на первую пару в университет.
      По дороге в ванную, она заметила, что верхняя одежда отца и обувь ещё в прихожей, а значит, наверняка состоится разговор. Конечно, защищаться придётся не в первый раз, но всё равно в этом было мало чего приятного, опять доказывать, что она уже не маленькая безмозглая девочка. Ну да ладно, отца тоже можно понять.
     Когда Ксения зашла на кухню и бодро сказала «Доброе утро!», Григорий Львович по-дружески, тоже с улыбкой, жестом пригласил её за стол и с нескрываемым наигрышем в голосе произнёс: «Конечно, доброе! Добрее не бывает!». В голове у дочери тут же пронеслась мысль: «Пора!». Она села за стол напротив отца и начала говорить. Причём пыталась подгонять слова друг к другу настолько компактно, чтобы между ними образовывалось как можно меньше щелочек, пауз, одной из которых мог бы воспользоваться собеседник и прервать поток оправдательного красноречия.
 - Папа, ты главное не волнуйся! Всё в совершенном порядке. Мы с девчонками с курса поседели немного в кафе-мороженое, так, коктейли в основном, кофе, пирожные, ничего особенного, ну, небольшой такой девичник устроили, потанцевали немного, повеселились. Похохотали от души, знаешь, пап, Анька Скворцова такой ржачный анекдот рассказала, мы всей компанией минут двадцать остановиться не могли, как заведённые, прям до слёз, у меня даже скулы заболели, я бы тебе рассказала, но он, понимаешь, такой , что…
 - Понимаю, - Григорий Львович резко перебил монолог дочери, - можешь не рассказывать. Ты мне ответь, пожалуйста, только на один вопрос, хорошо?
     Ксения немного оторопела, словно и не предполагала, сто отец её может прервать на полуслове.
 - Хорошо, да, конечно.
 - Ты мне ответь, милая моя доченька, - как можно мягче продолжил говорить он, - разве мы с тобой не договаривались, что ты должна быть дома не позднее двенадцати ночи? Скажи мне, пожалуйста. – И снова опустил глаза к бокалу.
- Да, мы договаривались. Но, понимаешь, это же начало учебного семестра, мы смогли собраться вместе, отметить…
 - Ну, во-первых, начало семестра было в сентябре, а во-вторых, не рано ли вы начали отмечать?
 - Пап, ну я же говорю, мороженное и кофе с пирожными. – И, оценив взглядом настроение отца, робко добавила, - И чуть-чуть вина.
 - Значит, алкоголь всё-таки был? – Григорий Львович с хитрым прищуром посмотрел на Ксению, словно безмолвно добавляя: «Я же всё это знаю, можешь мне тут даже не заливать, вертихвостка!». – Ну ладно, хорошо, а почему в два только была дома?
     Ксения поняла, что отпираться не стоит, лучше рассказать всё как есть. Но вот стоит ли делиться о помутнении рассудка её молодого человека. Отец уже давненько знал Евгения, но поверит ли он словам Ксении или решит, что дочка вчера чересчур перебрала? А, в принципе, прикрытие неплохое: она поспешила на помощь к сходящему с ума любимому. Попробовать стоит.
 - Перед тем как поехать домой, я решила позвонить Жене и спросит, как он да что. А когда мы с ним разговаривали, я почувствовала в его голосе что-то неладное. Женька же не пьёт, ты знаешь. А тут, как будто с похмелья. Мрачный такой, уставший, низкий. Вот я и подумала: уж не заболел ли мой Женечка? И решила его попроведовать.
     Григорий Львович выжидательно, с появившимся удивлением в глазах, глядел на Ксению. Такого поворота в её рассказе он никак не ожидал. С рассудком у него ещё было всё в порядке, и поэтому он, несомненно, был против полночных посещений его дочерью любых молодых людей, - любимых, нелюбимых, разных! Пусть расскажет всё подробно, а после он уже решит, какую меру наказания ей выбрать.
 - Так-так, уже становится интересней. Продолжай, продолжай, Ксюша.
 - Когда я к нему приехала, то первым делом подумала, что он надо мной прикололся, хотя я знаю, что он не такой человек, розыгрыши не особо любит. Я сразу у него спросила: показалось мне по телефону или действительно с ним что-то произошло? И вот тут он мне показал свой ежедневник.
     Последнюю фразу Ксения произнесла тихим голосом, медленно покачивая головой, и с широко раскрытыми глазами. Вывод напрашивался сам собой: это был необычный ежедневник, либо выполненный из человеческой кожи и доставленный из самих глубин пылающего ада, либо настолько изящно и дорого инкрустированный драгоценными камнями и металлами, что просто не поддавался человеческому описанию. Григорий Львович удивлённо приподнял бровь, а Ксения отметила про себя, что тактика работает. И тут же стала рассказывать дальше, подливая горючего в занимающееся пламя отцовского интереса.
 - В этом ежедневнике я обнаружила четыре исписанных листа, но не Женькиной рукой. Я, конечно, сразу же поинтересовалась, что такое он мне подсовывает. А он, знаешь, так хитренько мне говорит, - ты читай-читай! Ладно, думаю, кто-то ему что-то настрочил, и если он меня просит прочитать, значит это либо интересно, либо очень важно. А оказалось, что и то и другое, представляешь? Читаю, а там воспоминания немецкого солдата времён второй мировой войны. Про себя рассказывает, про славные немецкие вооружённые силы, а в конце, бац, «меня убили!».
 - Да это просто розыгрыш, ты что, не поняла? – с усмешкой произнёс Григорий Львович.
 - Неа, Женька бы так разыгрывать не стал, - Ксения даже сдвинула брови, что придать своим словам как можно большую серьёзность, - не в его стиле. Я у него спрашиваю: «Кто это написал?», а он: «Это я написал, только ничего не помню». Я спрашиваю: «Так подчерк-то не твой!»,  «Точно, - говорит, - не мой! В том-то всё и дело!».
 - А он точно не пьяный был? Может, чего-нибудь покурил? – с недобрыми нотками в голосе спросил отец.
 - Да нет же, папа, не курит он и не пьёт. Женя мне рассказал, что такое с ним ещё в школе случалось. Бывает, что люди впадают во что-то наподобие транса и начинают писать как будто под диктовку. Их рукой водит кто-то невидимый, или даже вселившийся в них на какое-то время дух уже давно умершего человека. Вот и с Женей точно такой же случай. В парапсихологии это называется автописьмом. Я так, только слышала об этом. Сегодня хочу поподробнее в Интернете посмотреть.
 - Погоди-ка, - Григорий Львович поднял вверх указательный палец, при этом сощурив глаза, - а я ведь тоже кое-что знаю про такие случаи.
     Такого поворота событий сама Ксения никак не ожидала.
 - То есть, как знаешь? – удивлённо спросила она.
 - Да вот так. - Словно говоря «чему тут удивляться», он развёл в стороны руки. – Если тебе интересно, могу рассказать.
 - Вот это номер! Конечно, хочу, па. А я думала, что про тебя уже всё знаю.
 - Только ты не подумай, я в бумагомарательстве замечен не был, тем более в бессознательном. Мне про такой случай дядя Костя рассказывал. Ты помнишь дядю Костю, - зачем-то спросил Григорий Львович, создавая ненужное отступление, - хотя какая разница, он у нас в гостях всего один раз был. Он со мной в молодости из одного района приехал в город учиться. Мы с ним по дороге в поезде познакомились, места в вагоне как раз напротив оказались. Он сейчас водителем в городской энергетической компании работает, начальника возит. Я его как-то раз совершенно случайно после совещания на стоянке возле служебной машины увидел. Узнал, подошёл, разговорились. Я его в гости пригласил, он в ближайшую субботу к нам и пришёл. Но это так, к слову. А вот когда мы с ним в поезде в тамбур выходили покурить, он мне как раз про такие дела и рассказал. Нечто подобное у них в одной деревне возле посёлка с одной женщиной происходило. Она тогда, годах в восьмидесятых, кажется, письма от своего мужа получала, хотя все кто её хорошо знали, говорили про неё, что она «того», и не исключено, что пишет эти письма сама себе.
 - Чего же тут такого? – с удивлением спросила Ксения. – Может, женщина просто скучала по мужу, вот и писала сама себе письма. Наверняка, обыкновенное психическое расстройство.
 - Так-то оно так, но теперь ты меня послушай. Константин мне ещё рассказал, что муж её погиб во время Второй мировой войны. А жена его, то ли Татьяна, то ли Ульяна, всё получала и получала солдатские треугольные письма, на которых красовались штемпели советской военно-полевой почты. Как тебе такой расклад?
     По лицу Григория Львовича было заметно, что его, несомненно, увлекли собственные воспоминания, и он теперь ни без доли хвастовства рассказывал Ксении про подобный случай из его молодости.
 - Так может быть, это были какие-нибудь запоздавшие письма, те, которые затерялись несколько десятков лет назад, а теперь нашлись. Ну, в смысле, тогда нашлись? – спросила Ксения.
 - Это бы ещё больше всех запутало. Всё оказалось намного проще. Листочки, на которых были написаны письма, были самыми обыкновенными тетрадными в клеточки или линеечку. А значит, эту Ульяну или Татьяну попросту кто-то дурачил и подсовывал ей лже-солдатские письма, – произнёс Григорий Львович с интонацией человека, понявшего, насколько был примитивен фокус, а за показ которого он уже выложил немалые деньги.
 - Но это же аморально! Что за жестокие шутки? – вспылила Ксения. – Я б за такие дела вообще в тюрьму сажала!
 - Так вот, по-моему, даже искали того, или тех, кто этой пакостью занимался. Хотели призвать к ответу. Не нашли. Побаловался кто-то, да и бросил. Вот и вся история. – Словно подытожил Григорий Львович и отхлебнул из бокала уже тёплого чаю.
     В проёме кухонной двери показалась Валентина. Ксения сидела за столом к ней спиной и не могла услышать её приближающихся шагов в мягких домашних тапочках. Словно опасаясь кого-нибудь напугать, женщина остановилась на самом пороге и как можно мягче и негромко обратилась к мужу:
 - Гриша, нам гулять с ребятишками пора. – Ксения тут же выпрямилась за столом. – Я компоту в бутылочку хотела налить и соку взять, - явно спрашивая разрешения войти на кухню, сказала Валентина.
 - Валя, бери всё что нужно, что ты как в гостях, - так же мягко и, пытаясь улыбнуться, ответил Григорий Львович. Но получилась кривая ухмылка.
 - Хорошо, я быстренько. – И тут же поспешила к столешнице и навесным над ней шкафчикам.
     Пока Валентина доставала чистую пластиковую бутылочку, наливала в неё при помощи воронки из кастрюли красный плодово-ягодный компот, всё это время Ксения и Григорий Львович молча сидели за столом. Дочь безразлично разглядывала свои руки, мирно покоившиеся на столе, отец поглядывал на манипуляции супруги и короткими и мелкими глоточками отхлёбывал чай. Когда уже из другого навесного шкафа Валентина достала что-то около шести маленьких картонных коробочек с соком, она аккуратно сложила их в небольшой белый пластиковый пакет с красочной надписью «Сочи – 2014», взяла его в одну руку, бутылку с компотом в другую, и обернулась к сидящим за столом.
 - Всё, не буду вам мешать. Мы во дворе. Звони, если что-то будет нужно. Ты когда будешь выходить? - явно обращаясь только к Григорию, говорила Валентина.
 - Да скоро уже пойду. Сейчас вот позавтракаем и вместе выйдем. Правда, Ксюша?
     Ксения молча кивнула в ответ.
 - Я с лоджии посмотрела, твой водитель уже у подъезда стоит. Из водительского окошка дымок идёт, - как бы между прочим добавила Валентина, выходя из кухни.
 - Ну, ты посмотри, сколько я ему говорил, в машине не курить. Неужели так трудно выйти на улицу. Я ведь у него спрашивал, а он мне знаешь, что ответил? – с улыбкой спросил отец у дочери.
 - Что? – переспросила она.
 - Что он, видите ли, боится простудиться. Ты погляди, какой хлипкий водитель в наше время пошёл. Мол, в машине тепло, а на улице холодно, можно от перепада температуры насморк, а то и бронхит подхватить.
 - Что, так и говорит? - недоверчиво, почти как отец, сдвинула брови Ксения.
 - Ага, представляешь? А ты почему ничего не завтракаешь? – резко сменил направление своей мысли Григорий Львович, словно неожиданно вернулся в реальность и заметил рядом с собой собственную дочь. – Тебе чаю налить?
     И уже начал было приподыматься, вставая из-за стола, когда Ксения спросила его:
 - Пап, погоди-ка, а как же насчёт штемпелей военно-полевой почты?
 - Каких штемпелей? – не понял Григорий Львович.
 - На солдатских письмах, которые эта женщина в посёлке получала, были ведь штемпели военно-полевой почты. А откуда они взялись? Неужели тот, кто хотел так подшутить над солдатской вдовой, специально для этих целей где-то раздобыл настоящую почтовую печать тех военных лет или сам её смастерил?
 - Вообще-то их вырезают, - поправил Ксению отец.
 - Да какая разница. Неужели нельзя было пошутить как-то по-другому, проще, что ли? Что-то не вяжется в этой истории.
     Григорий Львович почувствовал, - скорее всего, зря он рассказал дочке эту историю. По лицу Ксении было видно, какое волнение она испытывает, переживая судьбу далёкой поселковой женщины с простым русским именем.
 - А она ещё жива, эта вдова? – заглядывая отцу прямо в глаза, спросила Ксения.
 - Ну, знаешь, у тебя вопросы, - ставя на стол второй бокал для дочери, растерянно сказал Григорий Львович, - в прошлом году ещё была жива. Константин когда был в гостях, мы вспомнили с ним нашу совместную поездку в поезде, и тот самый разговор в тамбуре. Он сказал, что был накануне на своей родине и спрашивал у местных об этой женщине. Говорят, что очень старая, но ещё жива. Лет ей девяносто, наверное, уже.
 - А письма ещё получает, или уже нет? – не унималась Ксения. – Вот бы узнать.
 - Да кто ж теперь это узнает. Их тогда милиция с обкомом из посёлка так припугнули. Она может и получает, да только никому уже никогда про это не расскажет.
 - Значит, ты всё-таки веришь, что эти письма не просто подделка, а что-то другое? – хитро улыбнулась Ксения и прямо вцепилась глазами в отца.
     Из коридора раздалось «Мы ушли!» и звук закрывающегося замка.
 - Ксюша, я что-то не пойму, - наливая чаю в бокал для дочери, несколько раздосадовано произнёс Григорий Львович, - что ты так вцепилась в эту историю про бедную вдову? Просто случай с твоим Евгением мне навеял воспоминание, а ты так раззадорилась. С чего бы это?
      Ксения молча пододвинула к себе поближе налитый отцом бокал с чаем, взяла сахарницу, добавила три ложки сахара. Томительная пауза, зависшая на кухне, скрывала под своей обманчивой тишиной стремительные, молниеносные мыслительные процессы, вихрем проносящиеся за эти секунды в голове Ксении.
 - Папа, а у тебя сотовый твоего друга юности есть, - наконец спросила она.
 - Ну, конечно, есть. Кто ж в наше время без сотовых-то? – недоумённо ответил отец. – А зачем тебе его сотовый, познакомиться, что ли хочешь?
 - Тебе, папуля, в юмористы нужно было идти, я погляжу, – с нескрываемым раздражением в голосе сказала Ксения, - у меня же уже Женька есть. Да и ты тоже сравнил, - молодой журналюга и твоих лет шоферюга, - разница есть? У меня совсем другие идеи на счёт этого твоего… Константина?
 - Для тебя Константина Юрьевича, - с назидательной интонацией подчеркнул Григорий Львович. – Поделись с отцом, какие могут быть идеи на счёт водителя начальника энергоснабжения области?
 - Только я тебя очень прошу, ты, пожалуйста, не подумай ничего такого. Твоя дочь ещё в своём уме. У меня сейчас все мысли направлены на невероятный случай с Женей. Я сейчас подумала: а может эта история, случившаяся в далёкой деревне, иметь хоть что-то общего с безотчётным графоманством моего ненаглядного?
 - Вон ты куда клонишь, - усаживаясь на своё место напротив дочери и пододвигая к ней поближе тарелку с бутербродами, произнёс Григорий Львович. – Ты думаешь позвонить Константину и прямо в лоб у него поинтересоваться: не был ли он свидетелем того, как тётя Ульяна, сидя за столом в своёй светёлке, строчила от руки письма от своего погибшего мужа самой себе же? Тебе сейчас не кажется это немного странноватым?
     Ксения прямо-таки по-детски разулыбалась в ответ на такие действительно невероятные отцовские предположения.
 - Ну, позвонить, допустим, могу ни я, а ты. И поинтересоваться, как точно зовут эту вдову, и как называется та деревня, в которой она проживает.
 - Господи, да зачем тебе это? - искренне недоумевал отец.
 - Да не мне это вовсе надо. Я хочу эту информацию Женьке переадресовать, вдруг ему пригодится. Просто этой ночью я так поняла, что он, во что бы то ни стало, хочет разобраться с тем, что  с ним произошло. За его жизнь это был второй случай, а значит, он может ещё повториться. Должна же быть какая-то информация и в подшивках газет, и в интернете. Надо просто копнуть как следует. Женя копнёт, я ему немного помогу, так глядишь, что-нибудь да нароем полезного.
 - А, ну тогда нет проблем, – понятливо закивал Григорий Львович головой. – Конечно, я сам и позвоню, и всё разузнаю подробно. Даже всё в блокнот запишу, чтобы не ошибиться. Как тебя, такой вариант устраивает?
 - Да вроде бы да. Если даже в блокнот запишешь, я тогда полностью буду спокойна за подлинность информации, - наигранно деловым тоном, но так же с улыбкой, довольно проговорила Ксения.
     Григорий Львович решил поддержать создавшуюся ситуацию и артистично произнёс:
 - Так значит, дочь моя не перестала верить мне? О счастие, о боги! – И воздел к небу руки.
 - Да ты, папа, не в том ведомстве работаешь, тебе в культуру надо. Второй раз за одно утро меня удивляешь.
     Ксения выглядела одновременно и весёлой, и потрясённой.
 - Да, а ведь в молодости я действительно метался при выборе будущей профессии, - с тенью сожаления сказал Григорий Львович.
 - Неужели артистом хотел стать?
 - Ну не то чтобы артистом. Мерещилась мне роль разведчика, наподобие Штирлица. – Загоревшиеся глаза показывали, насколько истинным было его юношеское увлечение. – А для тайного агента, сама понимаешь, его артистизм не на последнем месте. От этого, можно сказать, его жизнь зависит. Ну не только от этого, конечно, но актёром он должен быть выше среднего. Я думаю с этим трудно поспорить.
 - Согласна, - подтвердила Ксения. – Понятно теперь откуда эти твои задатки.
 - Благодарю бога, что мои родителя не застукали меня перед зеркалом, когда я тайно от всех тренировал мимические мышцы лица, всячески кривлялся, прикидываясь то таким, то этаким. Не весть что могли про меня подумать. Это я сейчас тебе спокойно об этом рассказываю, а если бы отец меня тогда увидел, страшно представить.
 - Выпорол бы, наверное, как сидорову козу? – с ухмылкой и хитринкой в глазах спросила Ксения.
 - Ну это во-первых, я думаю. А во-вторых, наверняка к психиатру сводили бы. Папаша-то у меня характер крутой имел, не любил он всяческие глупости.
     Ксения не слишком отчётливо, но всё же припомнила своего деда по отцовской линии. Действительно, в его присутствии мало кто себе мог позволить совершить какую-нибудь глупость, типа шутки или анекдота, и уж тем более актёрствовать или даже просто гримасничать (то есть строить рожи). Видимо поэтому папа Гриша и вынужден был распрощаться с мечтой о тайных заданиях под вымышленной фамилией и звучным псевдонимом, а стать просто руководителем департамента городского водоснабжения. Вот она проза жизни. Но с другой стороны, хорошо, что не такая как у друга юности Константина, - подумала Ксения. – Хотя для него, наверняка, это стало не шуточным подъёмом. Смотря, чего он, Константин, от неё, от жизни, хотел.
 - Да, деда Лёва был скала, - на полном серьёзе подтвердила Ксения.
     Отец как-то тяжело вздохнул и, словно отрываясь от далёких воспоминаний, удивлённо спросил:
 - Слушай, а ты почему ничего не завтракаешь? Тебе же всё равно в универ топать, я тебя дома не оставлю. Давай-ка, съешь хотя бы один бутерброд, запей чаем и марш одеваться. Вместе выйдем. Хочешь, я тебя подбросить до метро могу?
 - За заботу, конечно, спасибо, но что-то аппетита с утра нету. Я лучше в кафешке нашей перекушу между парами. А до метро я сама дотопаю, проветрюсь немного. А то что-то мыслей у меня в голове столько, как бы голова не лопнула.
     Вид у Григория Львовича снова стал мрачным, словно у трамвайного кондуктора в утренние часы пик, когда некоторые из пассажиров надеются в общей давке проехать зайцем, а это – ужасное преступление для всего человечества, - не меньше!
 - Шляться по ночам меньше надо. Вчера легла бы вовремя, и голова бы была в полном порядке.
 - Пап, я…, - попыталась было завести по новой оправдательные беседы Ксения, как Григорий Львович тут же перебил её, словно, не церемонясь, рубанул с размаху топором.
 - Всё, Ксюша, хватит! Нельзя быть такой самонадеянной. Раз мы с тобой договорились, что ты должна быть в двенадцать дома, не позже, так уж изволь держать своё обещание. Ты ведь уже взрослая и я тебе доверяю. Не выпрашивай своими поступками приставить к тебе няньку.
 - Что, неужели ты и на это способен? – удивилась словам отца Ксения. – Наймёшь частного сыщика, чтобы он пас как овечку твою родную дочь?
 - Вот и я думаю, что тебе это ни к чему, - многозначительно ответил Григорий Львович. – Просто пообещай, что такого больше не повториться. Хорошо?
     Ксения поднялась из-за стола, так и не притронувшись ни к чаю, ни к бутербродам. Никаких резких выпадов она себе не позволяла, но на лице неприкрыто читалась обида. Умело ли это сыгранное или действительно вырвавшееся из глубины души чувство, отец точно определить не смог.
 - А если мы захотим побыть наедине с Евгением? – спросила она, уперев правую руку в бок.
 - Ты мне тут условий, пожалуйста, не диктуй, - раздражаясь, проговорил Григорий Львович. – Вы сначала с ним поженитесь, оформите законно свои взаимоотношения, вот тогда и поговорим. «Побыть наедине с Евгением», - передразнил он Ксению.
 - То есть ты одобряешь исключительно пионерские отношения между нами, я тебя правильно поняла?
 - Думаю, что да. По крайней мере, пока ты учишься в университете. Окончишь университет, вот тогда можешь смело переходить в комсомол, - попытался сгладить шуткой назидательный тон отец. Но слишком поздно понял, что вышло это неумело.
     «А вы-то с Валентиной в своё время не слишком рано в партию рванули?», - подумала Ксения и уже была готова жёстко пошутить в ответ, но вовремя одумалась, поняв, что это будет даже не шуткой, а жестокостью по отношению к отцу.
 - Ладно, пап, я тебя поняла. Только не кипятись, пожалуйста. – Ксения говорила спокойно, вкладывая дружескую интонацию.
 - Вот и молодец, дочка. Значит договорились. Давай, одевайся, собирайся, и я всё же подкину тебя до метро.
 - Хорошо, - покорно произнесла Ксения, уже разворачиваясь в двери, чтобы уйти.
 - И вот ещё что, - вдогонку сказал Григорий Львович, - передавай от меня привет Евгению. Я ведь знаю, он парень не плохой.
 - Спасибо, пап, обязательно передам, - улыбаясь, уже почти из своей комнаты громко сказала Ксения. – Через пять минут буду готова.
     Григорий Львович взял со стола лежавшую тут же трубку домашнего телефона, набрал номер и, через небольшую паузу, проговорил:
 - Заждался, родимый. Через пять минут выхожу. И вот что. Форточки открой, пусть проветриться хорошенько. Как, как! Думаешь ты один зрячий? Я с тобой ещё на эту тему побеседую. Будь здоров!
     И, выключив, положил трубку снова на стол. Не было сил у него злиться на своего водителя после разговора с дочерью. И любовь, и беспокойство за неё, - всё смешалось в душе. Сможет ли этот молодой журналист стать его, отца, полноценной заменой. Так же заботиться о ней, переживать за её здоровье, за её будущее. Помогать ей в трудную минуту и словом и делом. Ох уж эти отцовские переживания, сколько вам веков и сколько вам имён?
    «Надо бы с ним всё-таки поближе познакомиться, в гости, что ли пригласить, пообщаться? А вдруг Ксения на дыбы встанет? Ох уж этот материн характер. Да…» - думал про себя Григорий Львович и совсем не заметил, как в проёме кухонной двери снова появилась дочь.
 - Так я не поняла что-то, кто из нас прогуливать решил?
     Ксения была уже одета, и с небольшим цветастым рюкзачком наперевес она выглядела, словно собралась вовсе не в ВУЗ, а так, прошвырнуться по магазинам.
 - Слушай, задумался я что-то, - извиняясь, сказал Григорий Львович, приложив ладонь к груди, и рванул из кухни прямиком к гардеробу.
 - Папа, ты поаккуратней, пожалуйста. Пожар по радио не объявляли, войну тоже. Я тебя подожду, ту не переживай, и до второй пары ещё время есть. Так что, торопись не торопясь. – Ксения открыла входную дверь. – Я тебя у подъезда подожду, ладушки?
 - Ладно, спускайся, я уже галстук надеваю. – Даже слова звучали торопливо, как будто их скорость могла помочь собраться быстрее.
     Ксения вышла на площадку, закрыв за собой дверь.

     Глава 3. До уровня кафеля.

     Старенькая Тайота-Левин закатила ровно на то место, куда указал охранник, ещё и выполняющий функции парковщика. Хотя водитель и сам знал, куда ему ставить свою машину. Это большой плюс, что у Евгения было практически личное, закреплённое за его автомобилем, парковочное место возле многоэтажного административного здания, на втором и третьем этажах которого располагалась редакция городской еженедельной газеты «Недельные новости». Именно сюда ему нужно сегодня заскочить в первую очередь. Редактор хотел увидеться лично, и Евгений догадывался для чего. Опять будет уговаривать написать «заказную» статью. Ну а политика это или чей-нибудь бизнес, остаётся только догадываться вплоть до разговора тет-а-тет.
     Показав на первом этаже вахтёру-охраннику своё удостоверение журналиста, Евгений по принятой лично им традиции свернул в сторону лифтов и остановился возле дверей одного из них. Традиция заключалась в том, чтобы подниматься на третий этаж не по лестнице, хотя в силу своих лет он это мог бы проделать насвистывая и даже не вспотев, а исключительно на лифте. Дело в том, что на втором этаже располагалась курилка. Как раз на втором этаже, на площадке между лестничными маршами. И по какому-то невероятному стечению обстоятельств дым от выкуриваемых папирос, сигарет и трубок не стремился улетучиться куда-нибудь вверх или, что было бы ещё логичнее, в открытую нарастопашку круглый год форточку. Он клубился, слоился сизой пленой над головами курящих, пропитывая их одежду, волосы и, наверное, даже мысли. Это был свой особенный дымный мир со своими завсегдатаями и залётными пташками, мудрецами и покорными слушателями, интеллектуальными вожаками и разновозрастными скептиками. Всех его обитателей Евгений знал прекрасно, за исключением новичков и гостей. Но примерно уже как два года он старался обходить стороной это «официальное представительство Курильских островов» по одной банальной причине, - завязал. Табак его больше не интересовал, как, впрочем, и он табак.
     Некоторых людей, бросивших курить, тянет даже еле уловимый запах табачного дыма. Он их манит, заставляя представлять, как они снова берут сигарету, медленно или жадно прикуривают. Первая затяжка возвращает их в мир никотинового удовольствия, когда голова становиться слегка затуманенной и тяжёлой. Все мышцы, кажется, тут же пытаются расслабиться, даруя раскованность и облегчение.
     Нужно признаться честно, что у Евгения таких ощущений не было. По крайней мере, в эти последние два года, когда он бросил в тысячу какой-то раз. Видимо настрой был настолько сильным, что тот самый запах дыма, который некогда воспринимался, как явное приглашение присоединиться к родным «Курильцам», теперь был резко неприятен и до отвращения отталкивающим. Иногда Евгений сам себе удивлялся, нередко мысленно всё сваливая на слишком непродолжительный срок воздействия на него пагубной привычки, закурил-то он только в конце первого курса в университете, в общей сложности прокурив лет десять, не больше. А последние года два перед тем как окончательно бросить, что называется, баловался от случая к случаю, обычно под порцию спиртного в дружной компании. Но сейчас, - всё, всё, всё! Нет, нет, нет! Спасибо, хватит!
     Именно потому и был разработан хитроумный план обхода этих дымных владений, в атмосфере которых, по приданиям многих поколений, топоры могут удерживаться в подвешенном состоянии, длительное время не падая на пол. Сначала Евгений ехал на лифте до третьего этажа. Затем проходил его по длинному коридору в другой конец здания. Там по запасной лестнице, на которой курить было категорически запрещено, спускался до второго этажа. Именно здесь, на втором этаже, располагались рабочие места журналистов «Недельных новостей», одно из которых по праву принадлежало Евгению вот уже семь лет. Хотя работал он в газете лет одиннадцать, не меньше. Да-да, и в этом нет ничего странного, - года три он зарабатывал себе обычный офисный стол со стулом в помещении среди людей, которых стремился назвать своими коллегами. Когда газета, в лице редактора, поняла, что Евгений ценный работник, таких обычно стремятся удержать всеми возможными способами, ему поставили только что купленный стол и высокое удобное кресло рядом с большущим окном до пола. «Спасибо, конечно, - тогда сказал он, - но не могли бы вы передвинуть стол подальше? У меня, знаете ли, вот здесь под коленками холодеет». «Без проблем!» - ему ответили подсобные рабочие и отодвинули рабочее место вглубь, ближе к вертикальной опорной балке, на которой в последствии прекрасно разместились календарь, несколько фотографий Ксении, одна даже с ним в обнимку, и парочка дипломов о присвоении ему лауреатства  в области журналистики. Приятные вещицы, даже в рамочке, что-то вроде гордости, но не более того.
     Не то, что сам бетонный столб. Вот это была вещь по настоящему незаменимая. Сам по себе он, конечно же, был обыкновенной опорной балкой, обклеенной обоями под покраску, цветом  точно таким же, как и другие обои на стенах. Но вот та функция, какую он для Евгения выполнял в течение его рабочих будней, была просто неоценима. Прекрасная маскировка и защита от тех, кто вваливался в их журналистское рабочее пространство и бесцеремонно начинал общаться с первым же попавшимся ему на глаза. Первому, конечно же, доставалось тому, кто располагался у самого входа. Обычно туда садили новичков или тех, кто долго не мог повысить уровень своего так называемого писательского мастерства (чаще всё же лентяев). Кто-то понимал через какое-то время, на что его обрекли коллеги, и старался изо всех сил вырваться с «занимаемого поста», некоторые, однако, считали, что их травят и увольнялись из газеты. Никто из остающихся не был против естественного отбора. Евгению удалось проскочить это «прокрустово ложе», на что он нисколько не обижался.
     Благополучно добравшись до своего замаскированного стола, усевшись на краешек кресла, Евгений нажал на кнопку пуска компьютера и, ожидая пока машина заведётся, осмотрелся вокруг. Можно было с уверенностью утверждать, что офис был заполнен лишь на половину. В эту половину входили: молодой журналист, сидевший возле входной двери, неумело отбивающийся от расспросов невесть как забредшей старушки с пуделем на руках; Маргарита, располагающаяся чуть поодаль входной двери, ближе к окну (она отвечала за кулинарные рубрики); Модест Палыч, тоже у окна, как раз на том самом месте, от которого отказался в своё время Евгений (краеведческие статьи и история родного города); сам Евгений. А вот Витюшу он заметил не сразу. Витюша мог и без всяких столбов прекрасненько замаскироваться. Паренёк, если можно было так выразиться, он был щупловатый, поэтому монитор компьютера без труда мог скрыть его почти всего целиком. Ну, если ещё ножки на стуле поджать. И это была почти не шутка.
     Есть такой тип людей, которые с возрастом никак не желают стареть. Посмотришь на такого, кажется лет двадцать, ну двадцать пять. Узнаешь поближе, окажется, что сорок, сорок пять. А узнаешь подольше, – начнёт складываться впечатление, что этот человек поставил себе задачу умереть непременно молодым, причём прожив при этом лет двести, не меньше. Примерно всё это мог сказать Евгений о Витюше, именно так его все и называли.
     Витюша занимался в основном богемой, и наверняка искренне верил, что и сам к ней ненароком относится. Он брал интервью у эстрадных типа-звёзд, у воротил шоу-типа-бизнеса, встречался с креативными и непременно модными типа-кутюрье, а иногда удавалось выпить коньячку с прославленными современными театральными и кинематографическими деятелями типа-искусств. Он частенько прямо так и говорил: «У меня сегодня вечером очень важное типа-интервью!». Хорошо, что вот так прямо и не писал. Хотя кто его знает, может потом после того как напишет, правил текст, выкидывая все свои «типа-слова типа-сорняки».
     Сейчас Виктор Геннадьевич, а именно такое полное к нему обращение бесило его как ничто на свете, пристально смотрел на Евгения немигающим взглядом, видимо желая что-то спросить, но не вполне решаясь.
 - Ты чего, Витюша? – решил опередить ход событий Евгений.
 - Да я вот типа-смотрю, ты трезвый? – заговорила голова из-за монитора.
 - Откуда такие подозрения, дорогой мой? Я что, плохо выгляжу?
 - Да если честно, то типа-неважно. Тебя шеф с девяти часов искал, сам сюда заходил, просил передать, что очень ждёт. Но ты, если с утра пил, лучше не ходи, ты же знаешь как у нас это заканчивается.
 - Заслуженным отдыхом. – Конечно, Евгений знал. – Только зря не паникуй, я чист, Витюша. Полностью сухой. Сейчас вот спортивную колонку скину и пойду на ковёр.
     Евгений уже вставил флешку в оживший компьютер и сбрасывал статью про спортивные победы и поражения в нужную папку удалённого компьютера технического редактора для верстки очередного номера газеты.
 - Не выспался что ли? – не унимался Витюша. – Не уж-то с Ксенией сегодня ночью зажигали? – Огонь любопытства начинал разгораться в его глазах.
 - Работал я допоздна, вот и вся история. Работы много, какие ещё зажигания.
     Евгений ухмыльнулся и даже мотнул головой в сторону от мысли, что он попробовал бы рассказать Витюше всю его историю, включая приход Ксении. Посмотреть бы тогда какое выражение лица нарисуется на его такой «типа-обеспокоенной» физиономии.
 - Понятно, - заулыбавшись в ответ, сказал Витюша. И не без скрываемого удовольствия добавил, - А мне вот пришлось слегка позажигать. Всю ночь Дольфа Лунгрена по ночным клубам возил, знакомил, так сказать, с ночной культурной жизнью нашей столицы. И особенно с её обитательницами.
     По интонациям, по выражению глаз, по еле уловимому почмокиванию губ Витюши, - словно он пытался обсмаковать каждое произнесённоё им слово, -  было понятно, насколько сильно ему нравиться его богемная работёнка. И в который раз Евгений отмечал про себя, что как это замечательно не быть Витюшей, а в полной мере осознавать себя Евгением Ледоскоповым. В общем, по Сеньке и шапка.
     Файл успешно скопировался в нужное место и Евгений умелым быстрым движением выхватил флешку из металлопластиковых объятий USB-разъёма. Теперь можно было без промедлений шагать к шефу.
 - Так какой у него настрой, - просто и не уточняя, спросил Евгений.
 - Ну, в общем-то, не плохой, - понимая о ком идёт речь, откликнулся Витюша. – Если ты без амбре, можешь смело топать на ковёр.
     Евгений только махнул в его сторону рукой, не желая заводить ненужный ему спор и что-то доказывать. Он зашагал в сторону запасной лестницы, и  только дойдя до неё и взявшись рукой за ручку тяжёлой огнеупорной двери, выводившей на лестничный пролёт, вспомнил, что не прихватил с собой свой рабочий ежедневник. Простояв в раздумье всего секунду, - вернуться или нет? – решил всё же не возвращаться, чтобы не сглазить. Пусть это будут не политика и бизнес, или даже что-то вперемешку, как это часто бывает. Пусть это будет просьба написать просто про какого-нибудь хорошего человека. Почему бы и нет, хороших людей так много.
     Примерно с такими мыслями Евгений решительно открыл дверь и шагнул на лестницу. А если что-то придётся чиркнуть на память, так неужели у шефа на столе не найдётся какого-нибудь клочочка бумажки. Ёлки, ручку тоже оставил. Да бог с ними, на словах запомнит, если что.
     На втором этаже, возле самого входа, к стене была прикручена камера визуального наблюдения, при помощи которой охрана могла пристально отслеживать нарушителей антитабачного закона, распространявшегося на всю лестницу многоэтажного здания без исключений. Частенько, шутки ради, Евгений махал рукой в эту камеру, представляя, как он выглядит на том конце провода в чёрно-белом мониторе охраны.
 - Привет, - улыбаясь, шёпотом, но очень чётко произнёс губами Евгений, и помахал-таки рукой в объектив. Всё равно им там скучно сидеть, какое ни какое, а маленькое развлечение.
     Очутившись точно через такую же противопожарную дверь на втором этаже, Евгений зашагал к шеф-редакторскому кабинету, минуя двери туалета, отдела кадров, бухгалтерии, подсобки, рекламного отдела. Шёл он быстро, опасаясь, что хоть одна живая душа заметит его и заговорит с ним. С коллегами, нужно признаться, Евгений вообще не любил разводить пустопорожних разговоров. Всё всегда сводилось к одному вопросу: сколько городских периодических изданий он успел обслужить в этом месяце? На этот раз ему определённо повезло. То ли всех сдуло на перекур, то ли на перекус, но встреч удалось избежать. Бег оказался без препятствий.
     Евгений постучал в дверь офиса шеф-редактора и одновременно со словами «Да-да, можете, не заперто!», надавил на ручку и вошёл. Перед ним, в небольшом, но довольно светлом кабинете, сидел за своим рабочим столом человек с начинающей проявляться залысиной, с небольшими голубыми глазками, похожими на две сверкающие льдинки, два холодных огонька. На нем был недорогой коричневый шерстяной пиджак с нашитыми на локти чёрными замшевыми накладками. Сергей Сергеевич Балодин, главный на этом этаже  и ещё на одном, но выше.
 - Ледоскопов, мать честная, я ж тебя заждался!
     Нехорошая ухмылка блуждала на лице шефа. «Это явно не к добру, - успел про себя отметить Евгений. – Может, кто-то про меня уже наплёл что-то? Сейчас узнаем, главное раньше времени не паниковать!».
 - Так вот он я! Чего пожелает хозяин лампы? – усаживаясь в кресло рядом со столом, заулыбался в ответ Евгений.
 - Хорошее настроение – это хорошо. Значит, разговор наш заладится.
 - Ну, это, честно говоря, смотря, про что разговор будет. Я ведь ещё не в курсе…
 - Правильно, что не в курсе. Я сам только сегодня утром обо всём и узнал, - не переставая ухмыляться, Сергей Сергеевич поднялся со своего места и, подойдя к столику у окна, щёлкнул кнопкой электрочайника. – Чайку не желаешь?
     Евгений насторожился. Что стало вдруг известно шефу, причём сегодня утром? Ё-маё, это очень подозрительно. Неужели информация каким-то образом всё же просочилась через стены «Недельных новостей». Не хватало ему ещё сплетен о его паранормальных способностях. Может именно из-за этого Витюша приставал к нему с расспросами о его внешнем виде и ночном времяпрепровождении? Так, всё же главное без паники. Ещё пока ничего точно не известно.
 - Новости, на самом деле две, хорошая и подозрительная. С какой предпочитаешь начать?
     Шеф снова уселся на прежнее место за свой широченный редакторский стол, на фоне стены, сплошь увешанной рамочками с благодарственными письмами, поздравлениями, дипломами и свидетельствами, всего того, что было когда-либо торжественно присвоено его любимому детищу, «Недельным новостям». Сергей Сергеевич настолько открыто гордился всеми этими красивыми бумажками, что многим, знающим его не понаслышке и довольно продолжительное время, частенько хотелось его самого водрузить на эту самую стену славы, отождествляя тем самым шеф-редактора со всеми регалиями газеты. А что, вполне приемлемое сравнение: человек-орден. Или человек-награда. Тоже не плохо. Да что говорить, - им обоим, Сергею Сергеевичу и «Недельным новостям», друг с другом повезло. Газета существовала уже больше пятнадцати лет. И притом существовала неплохо, назло всем многочисленным конкурентам.
 - Давайте с хорошей, а то, мне кажется, что если начнём с подозрительной, можем до второй попросту не добраться.
     Евгений взял из чёрного пластикового стакана на столе простой карандаш и нервно начал его быстро-быстро качать между указательным и средним пальцами правой руки. От таких движений он больше походил на маленький жёлтый пропеллер в руке Евгения, который не ускользнул от внимательных глаз Сергея Сергеевича.
 - Да полноте так нервничать, Женя. Всё в порядке. Я ведь специально уточнил, что вторая новость странная, но не плохая, отнюдь.
 - Да я, вообще-то, мало спал сегодня ночью, работы что-то многовато навалилось. – Евгений попытался успокоить и себя и шефа. А карандаш продолжал изображать пропеллер. – Так, какое-то напряжение от усталости. Так что за новости?
 - Первая – это предложение немного, но хорошо, как ты умеешь, поработать и, естественно, недурно за эту работу получить. Я думаю, что даже хватит на первый взнос на автокредит. Ты ведь не собираешься вечно ездить на своей старушке «Левин»? – и Сергей Сергеевич задорно подмигнул, всем своим видом намекая, что сумма вознаграждения будет действительно ощутимой.
 - Звучит действительно обнадёживающе. Но есть подозрение, гражданин начальник, что придётся мне за это бабло на макруху подписаться, не иначе, - в наигранной воровской манере произнёс Евгений. – Или просто какого-то толстосума расхвалить? Что, мол, ангел, что, мол, щедр. Или будем какому-нибудь будущему депутату сияющий нимб пришпандоривать?
 - Ну что за выражения? – с надутыми губами, так же в шутливой манере заговорил Сергей Сергеевич. – Ты же знаешь, Женя, нам с тобой, чтобы вкусно кушать, никак без подобных елейных статей не обойтись.
 - Значит, я угадал?
 - Ну, почти. Я бы даже сказал, шарахнул где-то прямо посередине.
 - То есть, выражаясь игровым сленгом «Морского боя», ваш четырёхпалубник объят пламенем? – Евгений не смог себе отказать в удовольствии, с расплывшейся по лицу улыбкой, откинуться на кресле и вытянуть при этом вперёд ноги.
 - Профессиональная интуиция или приобретённый с годами журналистский опыт? – К ухмылке Сергея Сергеевича добавился хитроватый прищур. – Возможно, Евгений Ледоскопов, вы не только ценный работник, но и опасный в чём-то человек?
 - Но я, надеюсь, интересую вас исключительно как ценный работник, - попробовал снова отшутиться Евгений. – Так кто этот ваш горящий крейсер, что за фрукт? Давайте уж, открывайте карты.
 - Значит, возьмёшься? – голос шефа стал снова серьёзным, так что невозможно было до конца понять, шутил он до этого или говорил на полном серьёзе.
 - Ну, так вы мне хоть скажите…
 - В пять раз больше, чем за директора мукомольного комбината, - с ходу перебил вопрос Евгения Сергей Сергеевич. Ледоскопов не смог удержаться и присвистнул.
 - Что за дорогая рыба такая? Явно не из местной заводи. Нефтяник что ли?
 - Слушай, Ледоскопов, - шеф аж всплеснул руками, - у тебя свои каналы что ли налажены? Ты это-то откуда мог узнать? Своя агентура во властных структурах?
     Евгений, естественно, ну никак не ожидал от себя такой прозорливости, поэтому, немного смутившись, тут же ответил:
 - Как вы сами только что говорили? Профессиональная интуиция? Так вот она, наверное.
 - Ладно, если согласен, вот тебе весь материал.
     Сергей Сергеевич вытащил из стола пухленькую папку-конверт из прозрачно-голубого пластика, в которой, видимо, и заключалась вся та положительная информация о том, чьё имя Евгению предстояло впечатать на века, и не где-нибудь, а на страницах мудрой и вечной газеты «Недельные новости». И если не относиться к этому исключительно как к работе, то горечь от подобных мыслей перехлестнёт всю ту безобидную житейскую иронию, которая так часто нам помогает без лишних дёрганий и растраты здоровья заниматься своим делом, именуемым частенько ещё и призванием.
 - Ладно, всё понятно. Сроки? – сухо и по-деловому заговорил Евгений. Шутки кончились, началась рутина.
 - Неделя. Шесть дней с сегодняшним и на седьмой сдача. Справишься?
 - Ну, честно признаться, не знаю как на счёт автокредита, в принципе моя старушка меня вполне устраивает, а вот кое-что для дома купить не помешало бы. Иногда домой даже неловко гостя какого-нибудь пригласить. В общем, деньги нужны, отказываться глупо и не дальновидно. А что шесть дней, так вы же знаете, Сергей Сергеевич, работали и в меньшие сроки.
     Как-то не вязались у Сергея Сергеевича эти слова со сложившимся у него за эти годы совместной работы стереотипом Евгения. Шефу всегда казалось, что для его лучшего работника работа всегда стояла на наипервейшем месте, а такие пустяки, как домашний уют, обстановка, комфорт, всё это были мелочи, до которых Евгению, словно акуле из океана, не было никакого дела. И ишь ты пойди-ка! По всему было видно, что-то происходило с Ледоскоповым. Тут ещё эта странная новость, как он сам её обозвал. Всё-таки Сергею Сергеевичу не терпелось поскорее узнать, действительно ли реальная информация дошла до него сегодня утром от его коллеги, такого же шеф-редактора, но другой, более узконаправленной газеты. Только своё нетерпение по этому поводу он старался сдерживать до последнего, чтобы не показаться подчинённому этакой базарной собирательницей слухов или, что может быть ещё более неверно истолковано, обеспокоенным слишком неосторожными поступками Евгения. Хотя на то были веские причины. Но Сергей Сергеевич упорно решил не начинать об этом разговор первым. Пусть Ледоскопов сам спросит: что это за странная новость такая? Действительно странная, очень даже странная. И тут есть о чём потолковать.
 - Ну, ты, как говориться, сам себе хозяин-барин, разберёшься, как с презренной бумагой поступить. Хоть засоли её на балконе…
     И замолчал. Только продолжал смотреть на Евгения исподлобья, стараясь проколоть его своими ледяными глазками. Евгений даже почувствовал этот взгляд и снова уселся ровно, поджав под креслом крест на крест ноги.
 - Странная новость? – неуверенно заговорил Евгений.
 - Она самая, - медленно проговорил в ответ Сергей Сергеевич.
     Пауза повторилась.
 - Ну так что за странная новость? - снова подал голос Евгений.
 - Значит, ты совсем-совсем не в курсе?
     Евгению начинало казаться, что шеф завёл с ним игру, в которой один другого должен непременно перетянуть вопросами. Кто первый чётко и конкретно сможет ответить, тот, соответственно, и проиграл. Только какая-то глупая это была игра.
 - Да в курсе чего, господи? Меня записали в космическую команду для высадки на Марс? Или вам стало известно, что я тайный сын арабского шейха?
     С язвительными шутками у Евгения всегда выходило неплохо. А шефу явно было не до шуток. А то, что Евгений пытался с ним шутить, это его вообще начинало нервировать.
 - Ну что ж, значит, мне придётся самому тебе всё выложить. Чем располагаю, так сказать.
 - Да уж будьте так любезны, уважаемый Сергей Сергеевич. А то с этими странными новостями вы и сами мне кажетесь каким-то странноватым, честное слово.
 - Вот мы как заговорили? Ну ладно, слушай. Только пообещай, что после того, как я тебе всё расскажу, сам услышу от тебя внятный и подробный рассказ. Договорились?
 - Ещё одна сделка? – удивлению Евгения, казалось, нет предела.
 - Если хочешь, да. Поверишь, мне просто неприятна та ситуация, которая начинает складываться вокруг твоей фамилии.
     В тот же момент оба услышали, как щёлкнул выключатель электрочайника. Шеф поднялся из-за стола и подошёл к столику возле окна.
 - Ты сразу на меня не крысься, ни к чему это. Я ж тебе помочь хочу, а не отчитывать, как нашкодившего котёнка. Давай я тебе чайку горяченького цейлонского нацежу, а ты мне всё с толком и расстановкой расскажешь.
     Сергей Сергеевич с этими словами уже закинул в две чашки пакетики с чёрными ярлычками и залил их крутым парящим кипятком. А Евгения начинало уже раздражать поведение его шефа, который, как казалось, специально пытается вывести его из равновесия.
 - Я, конечно, понимаю, - начал говорил Евгений с еле уловимой ноткой волнения в голосе. – Вы начальник, я подчинённый. Вы умный, я дурак.
 - Ну, зачем же ты так сразу, Евгений, - как будто запротестовал Сергей Сергеевич.
 - Нет-нет, вы же хотели, чтобы я говорил, так давайте я скажу, по крайней мере, то, о чём я сейчас думаю. Хорошо?
 - Ну, валяй, ладно, - махнул в сторону Евгения обеими ладошками шеф.
 - Я так понимаю, что весь сыр бор вокруг этой вашей странной новости. И похоже на то, я просто обязан знать, о чём идёт речь. Но дорогой мой Сергей Сергеевич, я действительно, клянусь вам, ни сном, ни духом, о чём речь. Может быть, всё-таки вы меня просветите по поводу того, чем я смог вас удивить? Или напугать? Или что там вам про меня наплели? Поверьте, мне самому очень интересно об этом узнать.
     Чашки с заваренным чаем уже были расставлены на столе. А Сергей Сергеевич продолжал подозрительно разглядывать Евгения.
 - Ты мне точно Ледоскопов мозги не пудришь?
 - Да чтоб я читать и писать разучился навсегда!
     Поистине, для журналиста это было бы ощутимой потерей.
 - Чёрт побери, неужели просто-напросто злые языки? Ох уж мне эти завистливые засранцы. Значит так, слушай, чего мне стало известно сегодняшним утром. Честно признаюсь, были у меня у самого подозрения  на счёт этой странной новости. Ну вот сам послушай.
     Сергей Сергеевич аккуратненько отпил из горячей чашки, скорее даже отшвыркнул, и, придвинувшись ближе на кресле к столу, начал рассказывать.
 - Позвонил мне сегодня с утра мой старинный друг, такой же несчастный редактор, но только другого «рупора печатного слова», Гринблат Андрей Альбертыч. Помнишь такого?
 - Помню, конечно, еженедельник «Астрал». Материал для тех, кто между предположениями и фактами ставит знак равенства. Так, по-моему?
 - Честно тебе скажу, я сильно в это дело не вникал, да и не об этом речь. А вот рассказал он мне об одном их журналисте, который вернулся из командировки в какую-то дальнюю деревню. Деревня его заинтересовала тем, что проживает в нём восьмидесятидевятилетняя старуха. Но её возраст, конечно, это ещё не повод для сенсационного материала, а именно такой и печатается на страницах «Астрала». По крайней мере, со слов самого Андрея Альбертовича. Бабуся эта сумела прогреметь ещё во времена Советского Союза, а тут о ней нежданно-негаданно вспомнили. Видимо вообще туго «Астральцам» с добычей интересной информации стало. Решили поскрести по старым сусекам, что называется. А известна она стала тем, что продолжительное послевоенное время, Великая Отечественная имеется в виду, каким-то волшебным образом получала письма от своего погибшего на полях сражений мужа.
 - То есть все думали, что он погиб, а он просто осел в каком-то промышленной городке с молодой фронтовой подругой. А потом через какое-то время, как казалось крепкая семья, развалилась. И у лже-погибшего супруга взыграла совесть с чувством ответственности вперемешку, так?
 - Никаких приставок «лже». Солдат действительно погиб, а не пропал без вести. С этим делом даже разбирались, милиция была задействована, какие-то более серьёзные структуры. Это же антипатриотично, не по-советски, безнравственно. В то время, знаешь, с такими делами не сильно побалуешь. Сейчас, да, можно хоть вопить, что ты на перекрёстке центральной улицы каждый день видишь то Христа, то сатану, то обоих в обнимку. В общем, пристыдили тогда несчастную вдову, что, мол, нехорошо людей вводить в заблуждение. Если сами себе пишите письма, а выдаёте их за мужнины, так хоть сильно не распространяйтесь об этом. А лучше вообще перестать обманом заниматься, - и себя в первую очередь. Мы, конечно, понимаем, что горе ваше велико, мы преклоняемся перед геройством вашего павшего мужа. И всё же. И так далее, и тому подобное. Статейка тогда ещё появилась в «Вечерней столице», ты, конечно, не помнишь, «Письма, как слёзы». Вообще-то я и сам не помню, это мне Андрей Альбертыч подсказал. Это их поле деятельности. Если я когда и видел эту статью, так давно позабыл. А у них профессиональное кредо такое – в архивах, да в подшивках копаться. Вот они эту историю и откапали. Решили реанимировать. Отправили журналиста, чтобы получше поразнюхал: жива ли та старушка, пишет ли себе ещё письма?
     В голове Евгения только при этих словах стало возникать пока ещё смутное предположение, а в грудной клетке что-то стало перекатываться. Сердце? Душа? Или, может, просто волосы на груди зашевелились? Чувство приближения «чего-то» стало медленно расползаться в атмосфере небольшого кабинета шефа.
 - Но ведь сама она не могла себе писать этих писем. Если бы это было доказано, её наверняка в психушку засадили? – осторожно предположил Евгений.
 - Вот-вот, когда журналист «Астрала» всё же добрался до той деревни, поговорил с ещё живой старушкой, а ещё до кучи и с её дочерью, ему показали те самые письма. Он, в целях эксперимента, предложил сравнить почерки старушки, её дочери и тот, что в письме. Никакого сходства. Абсолютно разные.
     Теперь Евгений почувствовал, как что-то холодное и слегка колючее медленно от затылка стало опускаться вниз по позвоночнику.
 - То есть был кто-то ещё, кто подкидывал тайно или не тайно эти «подарочки» ничего неподозревающей вдове? – Евгению казалось, что он идёт над бездной по тончайшей проволоке, готовой в любую секунду лопнуть у него под ногами.
 - Так суть вопроса даже не в этом. Был там третий или четвёртый, может даже четырнадцатый, речь совершенно не об этом. Ты чаёк-то, Женя, пей, а то, я смотрю, разволновался ты сильно, как-то не  по себе, я вижу.
     «Куда это он клонит, чёрт лысый», - подумал про себя Евгений, а вслух сказал:
 - Вы меня в чём-то подозреваете? Так скажите об этом прямо, а то заюлили, как корова на замерзшем броде. Думаете, это я что ли помогал им эти письма писать? Так меня в те советские года ещё только обучали этой премудрости в обыкновенной общеобразовательной школе. Не досуг мне тогда было, маловат ещё был, понимаете? А то и вовсе меня ещё на свете белом не было. – Говоря это, Евгений старался не злиться, а говорить даже с улыбкой, разыгрывая комическую сцену, в которой он участвует вполне со знанием всего сценария и тоже не прочь посмеяться. – А то, что вы назвали эту новость странной, так я с вами вполне соглашусь. Это действительно странно: зачем вы мне всё это рассказываете?
 - Во-о-о-от, дорогой мой Евгений Ледоскопов, - Сергей Сергеевич даже протянул вперёд руку, с удовольствием протягивая гласную «о», словно рука ему помогала это делать более качественно, что ли. – Мы и добрались до странности в этой новости, по-другому и не скажешь.
 - Странно интересно, - подыгрывал Евгений. Даже мимики вложил в свои слова, насколько смог.
 - После всех расспросов двух пожилых дам, журналист «Астрала» услышал от самой пожилой очень странный вопрос.
 - Какой сегодня год, что-нибудь в этом роде? – сощурился в улыбке Евгений.
 - Если бы. Бабуля у него поинтересовалась, не знаком ли он с Евгением Ледоскоповым? Есть ли у них в городе такой журналист, может быть работающий даже в их газете? – вполне серьёзно заговорил Сергей Сергеевич, давая понять, что шутки-то, в принципе, кончились. – Но ещё более странным прозвучал вопрос: «Как скоро собирается он нас навестить?».
 - Погодите, погодите, - замахал в воздухе рукой Евгений, - не так сразу. У меня складывается ощущение, что я сейчас лечу на бешеной скорости прямо с высоченной горы, но, поверите, мне это совсем не нравится.
 - Ты, Женя, успокойся, не нужно так сильно нервничать. Я ведь тебе доверяю, а это главное, правда?
     Евгений лишь закивал головой, теперь хватаясь своим взглядом за взгляд шефа, словно утопающий за соломинку.
 - Поверь, мне глубоко плевать на их «Астрал» со всеми его журналистами и редакторами в придачу. Ты представляешь, я ему говорю в телефонную трубку, что это невозможно, не мог Ледоскопов вот так вот, никого не предупредив и не поставив в известность взять и поехать в глубинку собирать какой-то там материал про несуществующие письма с фронта. А он на меня даже заорал, представляешь, что, мол, совсем Ледоскопов обнаглел, сам весь работой завален, еле справляется, а ещё и наш хлеб подворовывает. Я его так и не смог успокоить, но пообещал с тобой поговорить. Ты ведь у нас никогда подобными штучками не интересовался, вроде бы, так?
 - Правильно вы, Сергей Сергеевич, сказали, я и так перегружен, куда мне ещё по весям мотаться, мне это вообще не интересно.
     Евгений разговаривал с шеф-рекдактором и у него начало возникать странное чувство d;j; vu, вернее это чувство и было d;j; vu. Призрак экзамена по литературе в выпускном классе снова стал витать над головой, нашептывая голосом преподавателя по химии Веры Федосеевны: «Как же тебе не стыдно, Ледоскопов, снова эти твои штучки, опять принялся сочинять на вольную тему?». А Сергей Сергеевича на какое-то мгновение стал походить на их литератора Ивана Генриховича, хотя у последнего, на сколько помнил Евгений, была пышная вьющаяся шевелюра, не в пример залысине шефа. Евгений снова оправдывался, как тогда, в кабинете директора школы, снова не понимал толком что происходит, при этом испытывая неловкость на грани стыда за свои несовершённые поступки.
 - Как деревня та хоть называется? Мне так, в качестве дополнительной информации, а то так страшно, что аж интересно. Нет, ну, правда. И фамилия журналиста, если не затруднит. – Брови на лице Евгения при последних словах выстроились в подобие крыши домика и он действительно стал похож на провинившегося мальчугана.
 - Журналиста ты наверняка знаешь, Балабанов Алексей, тучный такой. Он один из их редакции по командировкам ездит. Другие-то просто-напросто из интернета не вылезают. А этот, подишь ты, практик, естествоиспытатель, всё гоняется за чудесами. И занесло его в этот раз в деревню, - Сергей Сергеевич пододвинул к себе поближе раскрытый синий ежедневник и, ткнув в одну из строчек, прочёл почти по слогам, - Тудыттовку.
 - Какую деревню? – недоверчиво переспросил Евгений.
 - А что тебя смущает, - снова с ухмылкой сказал шеф. – Чувствуется в названии что-то исконно русское. И весёлость, и крепость в таком названии есть. Я не перестаю удивляться выдумке нашего народа. Хотя такие названия не дают, они сами прирастают, как естественное украшение, как дополнение и вызов одновременно. Я ведь, знаешь Женя, в твои годы очень фольклором увлекался, много таких Тудыттовок повидал, народ там настоящий живёт. Именно настоящий, не мы с тобой, гнилушки на опушке.
     Евгений впервые наблюдал, как его непосредственного начальника на его глазах понесло в страну воспоминаний, и как ему, Сергею Сергеевичу, было там сейчас и сладко и комфортно. Для полноты картины в его руке не хватало кружки пенного пива или ещё лучше широкого и пузатого бокала коньяку.
 - Я прошу прощения, - тактично попытался вернуть шефа обратно Евгений, - могу вам со всей уверенностью сказать, что ни в какие Тудыттовки я ни разу в жизни не ездил. Это либо ошибка, либо подстава этого самого Балабанова, во что я готов поверить больше всего. Я плохо знаком с этим писакой, по-другому про него я теперь и не скажу, но чем я ему насолил, представления не имею. Неужели просто зависть?
     Успел Сергей Сергеевич вернуться в реальность своего кабинета или нет, глядя на него об этом было сложно сказать. Он опять с упоением отхлебнул  из своей чашки чаю и произнёс:
 - Зависть, на самом деле не такая уж и плохая штука. Многим людям она помогала чего-то добиваться в жизни. Я сам пацаном очень сильно завидовал своему соседу, моему одногодке, которому родители на день рождения подарили бобинный магнитофон. Большая редкость в наше время. Моим родителям такие покупки были не по карману. Летом я устроился на стройку разнорабочим, пахал как бобик. Конечно, всей суммы я не заработал, но отец увидев моё рвение к вожделенной вещи, добавил мне денег. И в начале нового курса, третьего, по-моему, мы с моим соседом уже обменивались катушками и разными модными записями. А я, что по моему убеждению оказалось дороже всяких бобинных магнитофонов, научился по-настоящему ценить заработанный рубль. Хоть больше меня на ударные стройки и не забрасывало.
 - Ну, это я вас прекрасно могу понять, кабинет со стройкой не сравнить.
     Сергей Сергеевич в тот же момент посерьёзнел.
 - Ты всё-таки, Ледоскопов, пишешь лучше, чем языком мелешь. Я тебя как журналиста уважаю, работаешь качественно, но какого хрена ты вообще обо мне знаешь? Иди-ка лучше… работай.
      Евгений, окончательно почувствовав себя виноватым, взял со стола папку и, поднявшись с кресла, решил хоть как-то реабилитироваться в глазах шефа.
 - Сергей Сергеевич, я ведь сам журналист, знаю почём этот хлеб. Если обидел – извините. Не хотел обидеть, просто пошутить хотел, честное слово. Ну, правда.
 - Ладно, Ледоскопов, иди уже. Неделя у тебя. – Шеф натянуто улыбнулся, но Евгений почувствовал, что настроение у него было всё же испорчено. – Не знаю, как там у тебя с другими изданиями, а в «Недельных новостях» семь дней можешь ни о чём не писать. Я сам заинтересован в этой статье, понимаешь? – и Сергей Сергеевич подмигнул Евгению.
 - Ясно.
     Опять повисла неловкая пауза. Ледоскопов словно хотел хоть каким-то образом почувствовать, разрядилась обстановка или нет.
 - Ну, иди уже, иди, - словами подтолкнул замявшегося Евгения шеф. И словно заметив в лице опасения Евгения, добавил, - Всё в порядке, Женя. В следующий раз помягче нужно с начальством. Скажи спасибо, что я такой отходчивый.
 - Спасибо, Сергей Сергеевич.
 - Всё, сейчас тебя стулом выгоню, - шеф снова заулыбался, - работать, морда твоя нахальная! Ух, всех бы поувольнял, тунеядцев!
     Евгений, видя, что шеф снова пребывает в хорошем расположении духа, поспешил поскорее ретироваться из его кабинета. Уже возле порога Сергей Сергеевич его неожиданно окликнул.
 - Точно не был в Тудыттовке?
 - Клянусь! – коротко и твёрдо ответил Евгений.
 - Ну, ладно...
     Сергей Сергеевич только махнул рукой вслед выходящему из кабинета Евгению.
     Уже шагая по коридору в направлении пожарной лестницы, Евгений понял, что после нервного напряжения, которое он перенёс в кабинете шеф-редактора, ему просто необходимо посетить небольшое помещение, выложенное голубеньким кафелем. Дверь в него располагалась  последней, возле самого выхода. В низу живота подозрительно урчало, потихоньку начиная бастовать против чего-то наспех перехваченного поутру. Евгений ведь опаздывал на работу, так что какие тут могут быть йогурты-шмьёгурты. Какая-то сосиска в тесте и бумажный стаканчик кофейного напитка проглоченные возле станции метро, - вот и весь утренний рацион. Что из съеденного забастовало первым, сейчас уже не имело особого значения. Естественным образом оно просилось наружу, и игнорировать эти позывы было бы непозволительным преступлением. Евгений даже прибавил шагу, настолько быстро сработал механизм оповещения организма.
     О боже, вот она заветная дверь с очаровательной буковкой «М», в виде налепленного на белую поверхность логотипа «Мак Дональдса». Журналисты по большей своей части люди незакостенелые, с чувством юмора, вот кто-то из них и выразил таким образом своё прямолинейное отношение к предприятиям быстрого питания подобного типа. Что уж тут говорить, - у нас у каждого даже на туалеты свой собственный взгляд.
     Через контур двери было видно, что в туалете горит свет. Если его просто забыл выключить предыдущий посетитель, то это пустяки. Но вот если там кто-то в данный момент находился – это для Евгения могло бы обернуться бедой. Один полуоборот шаровидной дверной ручки и дверь подалась вовнутрь. Помещение было свободно и готово принять Евгения, что называется, с распростёртыми объятиями. Рулон бумаги слегка початый, хвала небесам, приветливо висел на своём законном месте. Унитаз сверкал чистотой, видимо совсем недавно выдраенный уборщицей, приходящей по обыкновению именно с утра. Она, вероятней всего, и забыла выключить свет. Судя по унитазу, другие варианты слабо подходили.
     Только оказавшись внутри туалета, и уже заперев за собой дверь, Евгений обнаружил в руке не занятой папкой, тот самый простой карандаш, который вертел подобно маленькому пропеллеру при разговоре с Сергеем Сергеевичем.
 - Ё-моё, карандаш свистнул, - с досадой процедил сквозь зубы Евгений. – Ну не идти же возвращать, будем считать, что я его национализировал в пользу будущей статьи о столпе человечества.
     И с этими словами Евгений прямо таки метнул полупрозрачную папку с материалами на того самого столпа прямо в умывальник (не до учтивости), а карандаш сунул в нагрудный карман ветровки. Теперь руки наконец-то были свободны, можно было без заминок приступать непосредственно к процедуре.
     Секунда, не больше, и Евгений восседал на санфаянсовом троне. Неприятные мысли стали сами собой куда-то улетучиваться. Внимание рассеялось, хотя незначительной частью было обращено на расслабленное состояние организма. И радости, да-да, обыкновенной человеческой радости за то, что успел. Здесь пружину можно было расслабить, что Евгений без промедления и сделал.
     И вот уже когда рука человека довольного во всех отношения потянулась к рулону бумаги, в глазах Евгения слегка появились маленькие белёсые пятнышки. В первую секунд он подумал, что это от сброса крайнего напряжения или резкого перепада внутричерепного давления, такое случается. Но время шло, а пятнышек становилось больше. И до Евгения дошло, что грядёт очередная «снежная буря». Всего чего угодно он ожидал сегодняшним утром, но только не того, что подобный приступ «забеления», как успел окрестить его сам Евгений, настигнет сидящего на унитазе в редакции «Недельных новостей». Ну и, конечно же, совсем не предполагал, что очередной провал в неведомое белое кружение случиться так скоро. Последней мыслью Евгения, перед тем как окончательно, точнее сказать временно, покинуть этот реальный мир, было: «Чем же я перед тобой провинился, Господи, прямо вот такой, со спущенными штанами?».
     Пока Евгений был, что называется в отключке, на улице по-прежнему кружила и опадала листва, вернее, её остатки. Природа готовилась к приходу зимы, как всегда, банально, без каких либо выкрутасов. И совершенно по-городскому, с появлением на улице не только слякоти, промозглого неба, но и  серых, невзрачных лиц с выцветшими, опустошёнными глазами. Посмотришь в такие и задаёшься вопросом: чьи они, эти глаза, кому сейчас принадлежат? Этому невзрачному обмякшему телу, отягощённому где-то подхваченной лёгкой простудой? Разуму, силящемуся решить нелёгкую задачу по нехватке денежных средств на ту или иную желанную уже длительное время вещь? Или же той лёгкой и беззаботной душе, которая по каким-то ведомым только ей причинам в данный момент витает где-то, где-то совсем не здесь, не в этом демисезонном плачущем городе? Вон, даже что-то успело ярко, но слишком коротко сверкнуть где-то в самой глубине этих глаз. А человек всё шагает себе и шагает, идёт куда-то, стирая подошвы о городской асфальт, а собственные года о несбывшиеся мечты.
     Нельзя сказать, что возвращение к реальности для Евгения было неожиданностью, но вот то, в каком положении он застал сам себя, вернее, в какой позе, было для него крайне неприятным сюрпризом. Мало того, что голова давала о себе знать неприятной ватной тяжестью в висках и в затылке, глаза слезились, ноги затекли, колени и локти замёрзли и ныли от тупой боли. И всё это благодаря тому положению, которое его тело заняло в тесной комнатке. Евгений стоял попросту на карачках, почти упираясь головой в дверь. В правой руке у него был тот самый бесцеремонно похищенный карандаш, а перед ним, прямо перед лицом на кафельном полу туалета лежала кипа размотанной и оторванной как попало, в основном большими кусками, туалетной бумаги. И, кстати, использованной совсем не по назначению. Вся эта груда была исписана знакомым Евгению почерком. Видимо, писал он долго, настырно и много. В некоторых местах было видно, что карандаш прорывал неплотную бумагу, так что прочесть все, что было написано, можно будет с ощутимым трудом.
     В голове Евгения появилась шальная мысль. А что, если взять сейчас всю эту бумагу и, не читая написанного, просто смыть в унитаз? Ну, во-первых, Евгению, по правде, хотелось прочесть продолжение истории незнакомого ему солдата. А во-вторых, где была гарантия того, что сегодня же, возможно ближе к вечеру, может быть раньше, а может и снова ночью, он не примется писать всё то же самое, и будет писать, пока всё равно не прочтёт. Тот, который появлялся в нём на время, возможно, Евгений этого не мог знать наверняка, как-то может отслеживать то, что сделал или делает в данный момент истинный владелец руки. Мысли Евгения путались, он явно чувствовал себя разбитым. Кое-как поднявшись на ноги, усевшись снова на унитаз, Евгений сгрёб всю исписанную бумагу в охапку и запихал её себе во внутренний карман куртки.
«Это ж надо, опустился журналист до уровня кафеля в туалете», - с горькой иронией подумал Евгений.
     В дверь неожиданно постучали.
 - Минутку, неужели трудно подождать? – пытаясь изобразить искреннее возмущение, громко сказал Евгений.
 - Ледоскопов, ты давай прекращай игры в кошки-мышки, выходи из уборной, - доносился из-за двери голос Сергея Сергеевича.
 - Охренеть, - шёпотом выругался Евгений, - что-то я совсем ничего не понимаю. И уже во весь голос ответил шефу, - Сейчас-сейчас, я выйду, руки вымою только. И в порядок себя приведу…
 - Похоже, Ледоскопов, что мы с тобой не совсем до конца договорили. Выходи немедленно, у меня к тебе много вопросов скопилось за последние полчаса.
     Шеф перемежал свои фразы с тремя-двумя ударами в дверь, как будто стук это тоже было не менее грозное послание для ушей Евгения, как и его слова.
     Всё что начато, необходимо довести до конца. По этому Евгений отмотал от изрядно похудевшего рулона, непонятно в который раз, достаточно бумаги и употребил её по своему прямому назначению. Затем, застегнув брюки и затянув ремень, довольно спокойно вымыл жидким мылом руки и, глядя в маленькое зеркало над умывальником, аккуратно причесал своей дежурной деревянной расческой, с выжженной надписью «Адлер-2009», слегка влажную от испарины шевелюру. За дверью не унимался шеф. Теперь он грозился тем, что сейчас подойдёт дежурный слесарь и вскроет дверь туалета. Вот тогда-то они и узнают, чем это можно заниматься тридцать минут в замкнутом пространстве, предназначенном для общего, между прочим, пользования.
     Они? Кто это «они»? Их что там, целая делегация, что ли?
 - Ну что вы так разволновались? – старался спокойно говорить Евгений, открывая дверь туалета и одновременно приминая бумагу у себя за пазухой, чтобы не сильно выпирала. – Вот он я, всё в порядке. Засиделся немного человек, так вы не весть что сразу думаете про него. В чём хоть подозрения?
     Евгений стоял в коридоре, придерживая под мышкой рукой папку, в окружении шеф-редактора, бухгалтера (женщины лет пятидесяти с барашком на голове, в смысле причёски) и уборщицы, почему-то ещё не ушедшей домой.
 - В чём подозрения? – возмущённо переспросил Сергей Сергеевич. – Ну хорошо, я попытаюсь восстановить ход событий, а вы Ледоскопов, может быть, сами нам тогда объясните, могут ли возникнуть хоть малейшие подозрения в ваш адрес.
     У Евгения страшно гудела голова, во рту было сухо, ноги ватными обрубками упирались в пол. Возможно, контуженные себя чувствуют так же? Возможно. Евгений не воевал и не работал репортёром в горячих точках. Не смотря на своё состояние, он всё же смог улыбнуться и даже по-доброму ответить:
 - Валяйте, будет интересно послушать, как облегчающегося журналиста заподозрили… Ну, так я весь во внимании. Прошу.
 - Посмотрите на него, он ещё и язвит, – прямо прошипел шеф. – Значит так. Наша уборщица Ольга Васильевна уже заканчивала мужской туалет, этот туалет, и обнаружила, что нет в наличии бумажных полотенец.
     Бумажных полотенец действительно не было, это Евгений заметил, когда мыл руки. «Вот интересно, а на полотенцах писать было бы удобней?», – с усмешкой подумал он. Сергей Сергеевич же воспринял эту ухмылочку в свой адрес и заговорил более нервно, чем до этого.
 - Она собрала весь свой инвентарь, чтобы вернуться только с рулоном бумажных полотенец, и, оставив свет, ушла. Когда же вернулась, оказалось что туалет уже кем-то занят. Она решила подождать. Примерно минут через пять… Через пять, Ольга Васильевна? – будто нуждаясь в поддержке, спросил уборщицу Сергей Сергеевич.
 - Да-да, минут через пять, не больше, - низким голосом отозвалась женщина, - я постучалась. Сказала, что принесла полотенца. Мне ведь тоже чего тут торчать без дела. Постоять я и в троллейбусе могу.
 - Но ей никто не ответил. Туалет закрыт изнутри, никто не отвечает, так можно подумать не весть что. Может, человеку плохо стало, может, он вообще умер. Ну а может, и что-то другое. – Сергей Сергеевич со странным прищуром глянул на Евгения. – Плоховато вы выглядите, Ледоскопов. Отравились что ли чем-то?
 - Я, возможно, - Евгений хотел уже рассказать про закусочную на колёсах возле станции метро, как шеф бесцеремонно его перебил и продолжил своё обличающее повествование.
 - Забеспокоившись, Ольга Васильевна дошла до нашего бухгалтера Марии Анатольевны. И попросила её дать совет, что предпринимать в подобной ситуации.
 - Действительно, а вдруг с вами что-то серьёзноё, а мы бездействуем. Это бы очень плохо отразилось на репутации нашей редакции и коллектива в целом. – Мария Анатольевна очень убедительно произнесла свою короткую речь, словно выучила её заранее, и замолчала в ожидании дальнейших слов Сергея Сергеевича.
 - И это очень хорошо, что вы, Мария Анатольевна, откликнулись на просьбу Ольги Васильевны.
     На эту похвалу бухгалтер в знак благодарности кивнула головой, слегка улыбнувшись.
     В коридор из всех прилегающих кабинетов потихоньку стали выходить заинтересованные происходящим работники и присоединяться к беседующим, что начинало раздражать Евгения. Сейчас он стоял в окружении уже примерно восьми человек. Вот же людям не работается. Да и что он такого натворил, чтобы устраивать такой спектакль? К тому же эти лирические отступления: та сходила туда-то, эта сделала то-то. Придётся выслушать весь этот трёп.
 - Наша бухгалтер и уборщица теперь уже вдвоём подошли к туалету, и Мария Анатольевна сама постучала в дверь и попросила откликнуться того, кто находился внутри. И вот на этот раз, вы не поверите Евгений, - глаза у Сергея Сергеевича неожиданно округлились, - из-за двери раздалась чистейшая немецкая речь. Никто не ожидал, что это вы. Подумали, что это гость какой-то к нам в редакцию приехал. Немного оторопели даже. Побежали ко мне, разузнать, в курсе ли я происходящего. А для меня это тоже было сюрпризом, да ещё каким. В нашем туалете, на этаже нашей редакции, немец заперся и ни в какую выходить не хочет. Я, конечно, тоже сюда подскочил. Женщинам говорю, что не может быть, не было у нас иностранных гостей. Может, к кому-то из журналистов пришёл. Я к Витюше сбегал, спросил его, что может быть его залётная птица. Оказалось, нет. Тогда я заметил, что тебя, Ледоскопов, на рабочем месте нет, а сумка твоя на столе оставлена. Без неё ты уйти не мог, значит где-то в здании. И тут меня озарило, что наверняка в туалете ты заперся. Я снова сюда. Спрашиваю через дверь: «Это ты, Женя?». А в ответ знаешь, что услышал? Не поверишь! Через дверь на хорошем русском языке, с чуть заметным акцентом, мне ответил твой голос: «Он сейчас сильно занят. Позже приходите…». Представляешь, Ледоскопов, позже приходите?
 - А что случилось? – очень озабоченно спросила Сергея Сергеевича подошедшая начальник кадров Вероника Семёновна.
 - Да вот Ледоскопов нам цирк устраивал в течение получаса. Заперся в туалете и оттуда то на языке Ремарка и Фейхтвангера, то на германо-рязанском диалекте с нами пытался общаться. Нервы трепал, и не отпирал ни в какую.
 - Вообще, мы подумали, что он там пьяный, - честно призналась уборщица. – Хотели слесаря вызывать, чтобы его оттуда выгнать. Туалет ведь не забегаловка.
 - Да тут похоже посерьёзнее дело. – Шеф взял Евгения за рукав и потянул на себя. – Ну-ка, Ледоскопов, посмотри мне в глаза. Алкоголем от тебя не пахнет. Может ты того, наркоманом заделался.
     Последнюю фразу Сергей Сергеевич сказал очень тихо, шёпотом и почти на ухо Евгению. Не нужно раньше времени распускать в коллективе ненужные слухи, - слава богу, шеф-редактор это понимал. Эти слова по-настоящему задели Евгения. Ещё чего не хватало. Много-то выпить он себе не позволял, всегда контролировал количество опрокинутого, при чём исключительно по случаю, да и то крайне редко. А тут его ещё и нариком заклеймить хотят. Вот оно что, вот почему у Сергея Сергеевича был такой подозрительный прищуренный взгляд. Евгений почувствовал, как щёки его загорелись и он с яростью ужаленного медведя, так же прямо в ухо шефа, прорычал:
 - Вы в своём уме, Сергей Сергеевич! Вы меня за кого принимаете? А если б я, сидя на унитазе, с вами не разговаривал, а пел песни на итальянском языке, вы бы подумали, что я окончательно сбрендил или готовлюсь к поступлению в труппу Большого Академического Театра? Или, может быть, просто чего-то понюхал, или какие там у вас ещё предположения?
     Сергей Сергеевич, честно признаться, никак не ожидал такого рьяного отпора со стороны сотрудника. Глаза у него забегали, он принялся нервно пожимать свои пальцы и вдруг обратился ко всем собравшимся в коридоре работникам.
 - Друзья мои, давайте разойдёмся по кабинетам. – Чувствовалось, как смущён шеф и как ему хотелось поскорее сгладить сложившуюся ситуацию. – Мы поговорим с Евгением в моём кабинете без посторонних, и он мне всё объяснит сам. Правда, Женя? – Голос его стал даже ласковым. Ни тени раздражения, скорее, нотки извинения и смущения.
     Собравшийся народ так же оторопело смотрел на всё происходящее, не в силах объяснить до конца, в чём, собственно весь сыр-бор. Двое раскрасневшихся мужчин стояли друг против друга. Оба тяжело дышали.
 - Мне, Сергей Сергеевич, показалось, что мы с вами уже обо всём поговорили. И мне кажется, что вам сказать мне уже нечего. Так что будет лучше, если я просто пойду выполнять свои профессиональные обязанности, тем более что задание от вас я получил. – Голос Евгения звучал ультимативно. – А все ваши подозрения по поводу и без повода, я попросил бы оставить при себе.
 - Ледоскопов! А вам не кажется, что…
     Шеф договорил бы фразу до конца, при этом мотая пунцовой головой из стороны в сторону, но Евгений перебил его на полуслове, никак не желая выставлять себя в униженном свете.
 - И кстати, за длительное пребывание в туалете на унитазе, насколько я знаю, сотрудников не увольняют. Статьи ещё такой не выдумали.
     Евгений развернулся к Сергею Сергеевичу спиной и, выйдя из плотного окружения, подошёл к двери на лестницу.
 - А при чём здесь увольнение? – недоумённо спросил Сергей Сергеевич уходящего Евгения.
 - А это я так, на всякий случай, чтобы у вас ещё каких-нибудь мыслей посторонних на мой счёт не возникло. Будьте здоровы.
     И скрылся за дверью.
     Сотрудники редакции ещё какое-то время пошушукались в коридоре, поспрашивали шеф-редактора о случившемся и, не услышав вразумительного ответа, стали потихоньку расползаться по своим рабочим местам. Сергей Сергеевич мямлил себе ещё что-то под нос.
     «Я ещё с ним поговорю, ишь, вольготно как себя чувствует, издевается, как хочет, нашёл себе прибежище комедиантов, не беспокоить его». – И тоже зашагал в свой кабинет. – «Ну что с ним сделаешь, это же Ледоскопов. Хотя раньше за ним таких выходок не замечалось. Это-то меня больше всего и настораживает. Всё-таки нужно с ним переговорить. Ладно, уж, пусть пока успокоиться после разговора, а потом я ему позвоню на сотовый, позову ещё разок в кабинет. Да и на счёт статьи по заказу стало как-то тревожно. Справиться ли, с такими-то выходками? Да, неприятная ситуация складывается. Может быть, стоит подстраховаться?».

     Глава 4. Знакомство.

     Поднимаясь снова на третий этаж, Евгений начинал потихоньку понимать, что сейчас он только что пережил. Перепалка с шефом, это понятно. Пока его мозги приходили в норму после посещения их чужым сознанием, нужно было как-то защищаться от нападок начальника. И в этом случае нападение было лучшей защитой. Чего уж сейчас припоминать: нагрубил Евгений Сергею Сергеевичу или он просто пытался громко отстоять своё физиологическое право на пребывание в уборной комнате ровно столько, сколько требуется его организму? Но даже не это сейчас больше всего беспокоило Евгения, а то, что лежало у него за пазухой, во внутреннем кармане куртки. Полрулона было исписано, не меньше. Журналистская интуиция подсказывала, что на этот раз эта туалетная бумага содержала на себе такую информации, которая сможет объяснить Евгению даже не кое-что, а очень многое.
     План был таков: забрать сумку со своего рабочего стола в офисе, спустится вниз на стоянку, засесть в машине на неопределённое время и прочесть всё написанное. Если нужно, даже переписать. Посмотрим.
     В офисе, когда Евгений подошёл к своему столу, из-за соседнего монитора появилась голова Витюши.
 - Тебя Сергей Сергеевич типа-искал, спросил: где ты? Я сказал, что типа-пошёл к вам, Сергей Сергеевич. И знаешь, что ещё спросил, когда только зашёл? – с нескрываемым удивлением спросил Витюша. – Может ли сейчас в нашем типа-здании находиться какой-либо типа-иностранец? Не приводил ли я кого-нибудь из немцев к нам в гости для типа-интервью или ещё типа-чего? Ты не знаешь типа-случайно, что произошло?
     «Так я тебе и рассказал», - подумал Евгений, а сам со страдальческой улыбкой ответил:
 - Всё в порядке, нашёл меня Сергей Сергеевич. А немец ему нужен, чтобы какую-то там статью перевести. – Соврал Евгений, что называется, не моргнув глазом.
 - Слушай, а ты ему случайно не напомнил, что я у вас типа-немецкий знаю, - испугано сказал Витюша.
 - Да нет, как-то в голову не пришло. Вообще-то, мы с ним другие вопросы обсуждали. – Выключив компьютер, взяв свою сумку и, перекинув её через плечо, добавил, - Ты знаешь, я сегодня пораньше ухожу, мне шеф разрешил.
 - Это хорошо, что он не вспомнил. У меня типа-после ночи и так голова кругом идёт. Дольф-то всё по русской водочке отрабатывал. Уважает типа-нашу белую, зараза. Меня заставлял с ним пить. Настырный, австрияк-типа! – И голова снова скрылась за монитором. – Я тут посплю типа-немного. Давай, пока!
 - Пока, - слегка недоумённо ответил Евгений. Просто не верилось, что Витюша так опасался за внешний вид своего коллеги, а сам при этом был с такого бодунища, что не приведи господь. «Умеет, подлец, выставить себя в нужном свете, не подкопаешься. Ладно, уж, пусть дрыхнет, богемная личность, - подумал Евгений и зашагал к лестнице. – И как ему только удаётся втереться в доверие всем этим звёздам шоу-бизнеса? Непонятно…».
     Спустившись до первого этажа, снова миновав охрану, Евгений оказался на улице. Немного обойдя здание, он прошёл мимо небольшой будки охранника-парковщика, махнув ему по привычке рукой, обогнул красный пластиковый шлагбаум и оказался на парковке. Машина стояла ни далеко, не близко, где-то посередине. Да и парковка была не такой уж огромной. Преодолев шагов сорок-пятьдесят Евгений оказался возле своей «Тойоты-Левин». Одного только беглого взгляда хватало, чтобы понять: кредит всё же не помешал бы. А на этой пусть ездит какой-нибудь вчерашний курсант автошколы. Конечно, машина была неплохая, но искренне хотелось чего-то поновей. Сильно хотелось. Значит нужно работать. Материал есть, сроки определены, так вперёд!
     Так примерно и думал Евгений, усаживаясь в машину на пассажирское сиденье. Он всегда так поступал, когда была необходимость поработать или даже просто что-то почитать. В данном случае прямо-таки не терпелось прочесть литературные излияния пока неизвестно кого, а потом уж и за листочки из папочки можно браться. Перекинув сумку и синенькую папку на заднее сиденье, Евгений бережно стал доставать уже успевшие изрядно примяться бумажки. Сейчас они были похожи на один спрессованный комок, нет, бумажный оладий. Теперь нужно разобраться в той последовательности, в которой были исписаны листы, если их можно так назвать. Скорее их можно было бы сравнить с праздничным серпантином, только значительно шире. Его не успели окрасить в какой-либо цвет, и он так и остался серовато белым. А потом, во время празднества это бумажное украшение придавил какой-нибудь толстяк, не справившийся в дикой пьяной пляске со своими ногами и примявший его всем своим массивным телом.
     Какое-то время ушло на то, чтобы просто выпрямить и разгладить на коленке длинные полосы. Некоторые приходилось скручивать в небольшие трубочки, так как некоторые из обрывков были очень длинными. Всего было оторвано от рулона, как подсчитал Евгений, восемь полос разной длины. Внимательно изучив начало каждой из них, он смог безошибочно определить, какая из них было первой. Несомненно, та, что начиналась со слов: «Меня зовут Альтфрид Люгнер…».
     Немного поразмыслив, Евгений понял, что с этими записями он просто так расставаться вряд ли захочет, ни посредством унитаза, ни посредством обычной городской урны, а таскать с собой исписанную туалетную бумагу и странно и неудобно. Так что лучше сразу перенести всё написанное либо в тот же ежедневник, либо в ноутбук. Читать и тут же писать на коленке не очень удобно, значит стоит сразу в ноутбук. Нет проблем, несколько нехитрых манипуляций и портативный компьютер в раскрытом виде уже оказался на коленках Евгения. Листочки в условном порядке расположились на пластиковой панели возле ветрового стекла напротив пассажирского сиденья. Так будет удобней. Комп запущен, всё готово. А Евгений всё смотрел на пустую страницу открытой программы «Ворд», на мигающую вертикальную чёрную полосочку в самом начале листа, не в состоянии, как ему казалось, начать читать послание другого человека. Человека, вероятнее всего, уже погибшего, чей голос, чьи слова пытаются выплеснуться в этом мире, достучаться до его сознания, что-то ему объяснить. Немного было жутковато. И интересно. А значит пора.
     Евгений смело взглянул на расправленный первый лист и застучал по клавиатуре ноутбука.
     Бумага первая.
     «Меня зовут Альтфрид Люгнер. Я родом из города Эссен. Это на западе Германии. В этом городе родилась и моя мать Марта Айнзингер, и мой отец Вольф Люгнер. Оба происходили из обедневших дворянских родов. Это их родители перебрались когда-то в Эссен, в развивающийся индустриальный город. Во многих семьях Эссена на предприятиях угледобывающей и сталелитейной промышленностей работали несколькими поколениями. Мой отец был не просто рабочим на одном из предприятий Крупа. Образование, полученное в своё время благодаря кое-каким сохранившимся средствам его отца (моего деда, Франца Люгнера), позволили ему стать мастером-технологом в процессе выплавки стали. Это положение почти что приравнивалось в инженерному. Поэтому я смог посещать школу для среднего сословья и получить сносное начальное образование, необходимое для поступления в высшее учебное заведение Германии. Нужно отдать должное моему отцу Вольфу, который так же как и его отец, не жалел денег на обучение своего отпрыска, и даже оплачивал дополнительные уроки у преподавателя математики (алгебра, тригонометрия, даже начала анализа), чтобы база для обучения в дальнейшем точным наукам была как можно крепче. Я старался. Не стараться – было бы для меня преступлением. Уже учась в школе, я прекрасно знал, что такое работа в горячем цеху и каким потом, в прямом смысле этого слова, доставались моему отцу деньги. Когда пришло время, отец с дедом собрали семейный совет, чтобы решить, в какой институт меня направить для дальнейшего обучения. К тому времени отец уже успел вступить в национал-социал-демократическую партию, как он говорил, не по идейным соображениям, а только чтобы быть в общем течении. Это давало некоторые плюсы; выбор учебного заведения и поступление в него – не исключение. Оказаться в «общем течении» Германии того времени было немаловажным фактором. Итак, на семейном совете Люгнеров был выбран Политехнический институт Штутгарта».
     Бумага вторая.
     «Когда я оказался в Штутгарте, моим первым впечатлением было, что я оказался в огромном сказочном городе с обилием парков и дворцов. После Эссена я, по правде сказать, был просто очарован. С Эльзой я повстречался на Дворцовой площади, возле Юбилейной колонны. Почему-то она сразу привлекла моё внимание одновременно своей простотой и привлекательной улыбкой, в которой читалась такая притягательная тайна, от которой я тут же чуть не сошёл с ума. О чём я ей, по каким-то причинам, известным только небесам, незамедлительно признался. Её подружка, такая же улыбчивая, с видом очень юной девчушки, была настолько рада моему появлению возле них и тому, что с ними заговорил юноша, так затараторила языком, что я на время перестал слышать всех воробьёв в окрестности ближайших ста метров. Подружку звали Хельга, она была небольшого роста, хохотушка, болтушка и к тому же рыжая. Но как говорила Эльза, она была настоящей подругой, готовой всегда прийти на помощь и поддержать морально. Я ей верил. Обе они были студентками Штутгартского Гуманитарного Университета. Изучали литературу, язык, одним словом – филологи. Эльза настолько сильно была увлечена русской классической литературой, что со временем нашего более длительного знакомства стала понемногу и меня приобщать к миру Достоевского, Толстого и Чехова. Однажды она мне сказала, что поговорила с руководителем кафедры русского языка, и он разрешил ей в качестве исключения приводить на лекции ещё одного студента из другого высшего учебного заведения, которым, естественно, был я. Это было предложение начать изучать русский. Эльза сказала, что поможет мне, если возникнут трудности. Да и практиковаться будет с кем. Я согласился. И начались наши совместные вечерние встречи-посиделки-читки и разговоры на ломаном русском. Эльза, я и Хельга. Куда уж без неё. Тогда были положены основы моего знания русского языка».
     Бумага третья.
     «На третьем курсе я уже резво ездил на велосипеде и довольно сносно боксировал. Времени скучать, как ты понимаешь, не было. Помимо учёбы (и нашего факультатива с Хельгой и Эльзой) в обязательном порядке приходилось посещать спортивную секцию. Любую. На выбор студента. Одним из неукоснительных направлений национальной политики Германии   признавались занятия спортом и физической культурой, обязательные для всех молодых людей, тем более студентов –  будущего немецкой нации. Но лично меня не нужно было уговаривать или заставлять. Мне нравился спорт, так что я сам выбрал даже две секции: велосипедная и боксёрская. И то, и другой мне очень нравилось. Велосипед укреплял ноги и дыхание, бокс тренировал  терпение и реакцию. И как оказалось в дальнейшем, я сделал правильный выбор, всё это мне очень пригодилось в недалёком будущем».
     Бумага четвёртая.
     «Германия победоносно шагала по Европе. Приходилось заигрывать с Советским Союзом, до поры, до времени изображая из себя союзника и даже разделить Польшу как боевой трофей пополам. Я принимаю для себя решение о вступлении в Национал-социал-демократическую партию, о чём пишу письмо отцу в Эссен. В своём ответном письме отец намекает мне, что этот поступок с моей стороны совсем не обязателен. Но я ведом великой идеей будущего Великой Германии. Кстати сказать, Эльза всецело поддержала моё решение. К тому времени мы уже были настолько близки во взаимоотношениях, что пообещали друг другу после окончания учебных заведений пожениться. Вот об этом я как раз не спешил уведомить свою семью. Это могло расстроить отца и деда, которые могли бы подумать, что вместо того, чтобы все силы отдавать учёбе, я их самонадеянно разбазариваю на ухаживание за молоденькой девушкой. Возможно, они в этом ничего осудительного бы и не нашли, как знать, да только я побаивался, вот и всё.
     После того, как я стал членом партии, через некоторое время меня пригласили в военный департамент города. В назначенный день и час я предстал перед группой людей облачённых в военную форму, которые без обиняков, напрямую спросили меня: «Не хотел бы я послужить Великой Германии?». Я уклончиво им ответил, что являясь членом партии и являясь студентом-активистом, уже служу идеям Великой Гармании. После этих слов все трое переглянулись и один из них, улыбнувшись, начал говорить.
     По задумке Военного Стратегического штаба при Высшем Руководстве страны, планируется создать элитное подразделение для диверсионно-подрывных действий на территории предпологаемого противника, а так же сбора информации и документирования расположения сил, частей и подразделений. В общем, любая информация, полезная для разработки стратегических планов, для оборонительных или наступательных действий. Требовались молодые, выносливые и здоровые мужчины, занимающиеся спортом и умеющие драться. По всем этим параметрам я подходил. Но мне было о чём беспокоиться. Моё обучение в Политехническом институте не должно было прекращаться. Получение профессия для меня было первостепенной задачей. Этот долг был у меня перед семьёй. Но была ещё и Германия, и сердце рвалось служить ей и быть верным её солдатом, если она того потребует. В общем, юношеская пылкость и патриотический настрой сыграли своё дело. Я поделился своими опасениями с комиссией. Они мне ответили, что переживать по этому поводу не стоит. В группу набираются в основном студенты, так что будет возможность продолжать обучение, только, как это называется, «вечерним» методом. Плюс выходные. Лагерь по подготовке располагается неподалёку от города в лесном массиве. Время подготовки займёт примерно десять месяцев. Затем? О том, что будет затем, не говорили. Но я сумел догадаться обо всём, когда начал проходить подготовку в военном лагере».
     Бумага пятая.
     «Учили буквально всему. Метать нож, стрелять из чего угодно и из какого угодно положения. Вязать узлы, лазать по деревьям и строениям, высоко и далеко прыгать, как можно дольше не дышать под водой. Рукопашному бою. Много чему. Наше знание такого важного предмета, как «Сопротивление материалов», помогало нам в изучении подрывного дела. Не говоря о химии. Но главное, это усиленное обучение русскому языку. Только полный кретин не смог бы догадаться для чего всё это нужно и где в основном наша группа будет задействована. Группа из десяти человек, которые за время обучения должны были стать чем-то наподобие братьев, способных всегда прийти друг другу на выручку. Слишком агрессивных и откровенно тупых среди нас не было. В основном все действительно были студентами и в основном технических факультетов. Это нас даже сближало. Но при нашей «технической» образованности, все как на подбор были спортсменами, атлетами с широкими плечами и со светлой идеей о могущественной Германии.
     В июне сорок первого у нас у всех начались сессии в институтах. Некоторые уже даже выпускались и после экзаменов должны были перейти на полную службу в отделение «Бумеранг». Об этом вполне объяснимом названии нашего подразделения мы узнали лишь после полного завершения обучения. Я заканчивал третий курс и в принципе был очень счастливым молодым человеком. Без всяких преувеличений могу сказать, что чувство полноценности своей жизни не покидало меня. Особенно в начале этого лета. По воскресеньям мы выходили в город на полный световой день. Все без исключения мы написали расписку о неразглашении тайны нашего месторасположения и сферы деятельности лагеря. Поэтому, когда мы встречались со своими девушками и гуляли с ними под ручку по паркам Штутгарта, нас всех распирало от важности, словно голубей-дутышей. Естественно, некоторые из нас, ещё совсем молодых парней, не смогли сдержаться от того, чтобы не похвастаться своей девице, насколько важно то дело, ради которого приходиться жертвовать полноценным обучением в высшем учебном заведении. Не в открытую, конечно, а так, в общих чертах. Главное побольше загадочности, девушкам это всегда нравилось. Я тоже не был исключением, напустив дымной пелены на Эльзу. Мне очень хотелось, чтобы она мной гордилась. А она меня любила, и для неё это было главное».
     Бумага шестая.
     «Двадцать второго числа мы узнали о начале войны с Советским Союзом. По этому поводу у нас, курсантов лагеря, было двойственное чувство. За нашими плечами было всего лишь шесть месяцев подготовки. И каждый из нас прекрасно понимал, что эта война должна была начаться рано или поздно. Как же так, - то, к чему нас готовили, уже началось, а мы при этом номинально не готовы. Мы напрямую спросили: «Когда нас отправят на фронт?», нам было заявлено, что мы ещё не готовы. Необходимо завершить курс. Складывалась ситуация, при которой «пса дразнят мясом, но при этом не спускают с цепи». «Не переживайте, парни, - как-то сказал нам инструктор на учебном аэродроме, перед ночным  прыжком  с парашютом, - хватит боевых заданий и на вашу жизнь. К ноябрю окончите курс и полетите брать Москву!». Мы дружно рассмеялись, - хорошо бы!
     Огромная военная машина Германии заскрежетала своими тяжёлыми колёсами, давя под собой «красную плесень». Мы все наивно верили в блестящий план «Блицкрига» и искренне боялись, что войны на нас может не хватить. Наивные, глупые мальчишки!».
     Бумага седьмая.
     «Да, мы действительно были под Москвой. Я лично наблюдал пригороды в полевой бинокль. Но что с того. «Колосс на глиняных ногах» оказался на редкость жизнестойким. Это и поражало, и заставляло задуматься о собственных амбициях. За два года наше отделение «Бумеранг» бросало по всей линии фронта, мы многое успели увидеть, о многом имели собственное мнение, не всегда схожее с мнением нашего командования. Война теперь нам не казалась победоносным шествием. Это была грязная, опасная, жестокая работа. Любой солдат, побывавший на передовой, подтвердит это. Мы, конечно же, не ходили в атаки, не сдерживали натисков Красной Армии. Наша специфика была в другом. Но и её хватало с избытком, ведь мы не были слепы и не были  безумны. А иногда этого так хотелось.
     Наша тактика была проста и не сложна на первый взгляд. Проникновение на территорию противника, по ту сторону линии фронта, максимальный сбор сведений и  информации, проработка и совершение диверсии на месте сбора или же при отходе на свою территорию. Приветствовалось совмещение первого со  вторым. Чаще всего нам приходилось работать на участках фронта, где наступление планировалось или даже предполагалось, причём как с нашей стороны, так и с советской. Одним словом, главная наша цель –  это всё-таки информация, а не диверсия.
     За два года, до сентября сорок третьего, нами было совершено около сорока подобных вылазок. Хотя наша выучка была на должном уровне и мы могли передвигаться как тени в ночи, всё же иногда не всем удавалось вернуться с задания. За упомянутое время в нашем отделении «Бумеранг» сменилось трое бойцов. И в том не было конкретно чьей-то вины. Простое стечение обстоятельств. В ту злополучную ночь, похоже, так же было стечение совершенно непредсказуемых обстоятельств. И тогда погибло больше половины нашего отделения. Я видел всё своими глазами и когда сам боролся за жизнь, и когда мог наблюдать со стороны лишь как свидетель, не способный уже ничем помочь своим братьям по оружию. Душу обжигала огненная ярость, но невозможность чувствовать и управлять своим телом всё это сводило к нулю. Это был абсурд, это был кошмар, это было, как будто не со мной и со мной одновременно. Но понимание этого пришло постепенно и колко. Душа утяжелилась в несколько тонн».
     Бумага восьмая.
     «Стучат в дверь и требуют выйти. Пора заканчивать. На этот раз. Не успеваю рассказать об операции, которая для меня оказалась последней. И о том человеке, чьи глаза я увидел последними. Его глаза – своими глазами. Живые – живыми.
     Мы были прикомандированы к дивизии «Великая Германия», обеспечивающей совместно с дивизией «Дас Рейх» оборону плацдарма на левом берегу Днепра, в районе города Кременчуга. Был создан мощный инженернооборудованный рубеж, являющийся составной частью стратегической оборонительной линии «Восточный вал». Ожидался массированный удар советских войск, и поэтому требовалась, причём незамедлительно, любая полезная информация о дислокации, состоянии и количестве военных подразделений Красной Армии на момент подготовки.
     Всё, больше не могу. Пора сворачиваться. В следующий раз.
     Теперь ты хоть что-то знаешь обо мне. Но и это не главное. Ведь ты моя единственная надежда. Мне хочется верить, что ты мне поможешь. Нам поможешь. Нам троим…».
     Это такая была последняя фраза, которую Евгений впечатал в лист нового документа на ноутбуке. «Нам троим, - медленно проговорил вслух он, - поможешь нам троим. Их там трое что ли? Да и где там? По ту сторону горизонта, у него в голове, на том свете? Где?». Для Евгения по сути ничего не стало понятным. Весь этот поток информации, который сейчас посредством Евгения выплеснулся в ноутбук, порождал не столько ответы, сколько новые вопросы. Зачем это всё ему, Евгению? Что теперь он должен со всем этим делать?
     На всякий случай, он развернул ежедневник в том месте, где заканчивалось первое послание от мифического немца и большими печатными буквами вывел, сразу же после последней фразы о гибели, его имя: Альтфрид Люгнер. Познакомились, значит. И где, лучше не придумаешь.
     На мгновение в голове появилась дурацкая картинка, как Сергей Сергеевич с дежурным слесарем всё ж таки взламывают дверь туалета и застают его в позе склонённого бамбука за написанием вот этих самых мемуаров на кусках туалетной бумаги. Вид был бы просто восхитительный, в кавычках, конечно. А уж если бы ещё и удосужились прочесть всю эту писанину. О-о-о! В общем, об этом лучше даже не думать. Даже не пытаться.
И вообще, это диагноз или приговор? Нужно ли это лечить, пройдёт ли как насморк или уж не дёргаться, а запереться где-нибудь на далёкой даче, закупив предварительно водки ящиков двадцать (или сто двадцать) и медленно сходить с ума с ручкой в одной руке и каким-нибудь обрывком обоев в другой. Совсем не радужная перспективка. А где же тогда выход? Есть он или есть только вход?
     Размышляя над своим положением, в каком-то полусне, Евгений достал из бардачка небольшой шуршащий пакет-маечку и принялся, предварительно скручивая бумажки в небольшие рулончики, складывать их в него. Теперь это его персональные «курманские свитки».
     Совсем неожиданно, так, что Евгений подскочил в кресле, чуть не ударившись о крышу автомобиля макушкой, зазвонил его сотовый. В первую очередь, даже не ожидая от себя подобных действий, Евгений собрал всю бумагу с панели перед лобовым стеклом, засунул её в бардачок, а только потом вытащил из правого кармана куртки телефон и посмотрел на дисплей. Звонила Ксения. Точно, она же обещала позвонить сегодня после своего университета, и ещё обещала что-нибудь  поразнюхать про его «неосознанное писательство». Интересно, есть какие-нибудь результаты. Должны быть, - это же Ксения.
     Евгений отложил пакет к сумке с ноутбуком и нажал на кнопку ответа.
 - Да, я слушаю тебя, парящая в ночи, - попытался с ходу шуткой ответить в трубку Евгений.
 - В смысле? – раздался в ответ голос Ксении.
 - Мне звонит та самая полночная Ксения, которая была посвящена в великие тайны колдуна слова Евгения Ледоскопова? – не унимался Евгений.
 - Так, хорош там комедию ломать. Ты, я не пойму, не выспался что ли? Голос у тебя какой-то странный. Женька, это ты вообще?
 - Если честно признаться, то я действительно уже не в полной уверенности, что я это я. Если бы ты только узнала, что со мной сегодня произошло в «Недельных новостях», то наверняка не задавала подобных вопросов, а, наверное, даже посочувствовала. Ты ещё способна сочувствовать?
 - Неужели опять то самое, - подозрительно спросила Ксения.
 - Не то слово. Такой прогресс, что с ума сойти можно. Я теперь почти всю биографию знаю того, кто этой ночью бесцеремонно в меня лазил. Опять писал, и ты не поверишь где.
 - Сегодня у тебя опять это случилось? Ну, круто! Много, значит, написал? Слушай, а почитать можно? Мне жутко интересно. – Ксения заговорила быстро, щебеча в трубке, как воробей на солнышке.
 - А ты, я надеюсь, ещё помнишь, что обещала для меня хоть что-то разузнать про мой случай? – Евгений слегка обиделся на Ксению. Похоже, её совсем перестало интересовать, в каком он оказался положении, зато очень интересовал этот второй, из прошлого столетия, к тому же определённо германской наружности. Нет-нет, это была совсем не ревность. По крайней мере, Евгений отогнал от себя эту мысль. Просто женская любознательность.
 - Да, конечно, - как будто спохватилась Ксения. – Я даже, если можно так выразиться, перевыполнила план. Тут оказалось, что и мой папаня в курсе подобных мозговых катаклизмов.
 - Ты что, Ксюха, отцу всё про меня рассказала? Он ведь точно решит, что я псих или наркоман, и вообще запретит нам с тобой встречаться. Тут, кстати, кое у кого уже родились подобные предположения, если не хуже. Чуть не влип по самое «не хочу». Сергей Сергеевич чуть не стал свидетелем моего припадка, или что там у меня, не знаю. – Евгений опять начинал нервничать и это трудно было не услышать по голосу.
 - Я отцу про тебя ничего такого не рассказывала, - соврала Ксения. А что делать? – Так, в общих чертах, мол, изучает такую тему, хочет статью написать. Расширяет границы, так сказать, своей профессиональной деятельности.
 - Да вы что все, сговорились? – зашипел в трубку Ледоскопов. – Ничего я не собираюсь расширять. Не хочу, не желаю, и в планах нет ничего подобного!
 - Да это я так, к слову, чтобы хоть что-то придумать. – Ксения очень заволновалась. Кто её за язык тянул. Ну да теперь отступать поздно. Она ведь, в принципе, для него, Евгения, и старалась. Когда он всё от неё услышит в полной мере, то наверняка поймёт и даже будет благодарен. – Слушай, давай встретимся. Чего нам с тобой так по телефону разговаривать. Ты мне всё толком расскажешь, я тебе всё, что смогла раздобыть выложу. А? Ты сейчас где? Сможешь к универу подъехать? Я ещё здесь.
 - Смогу, - буркнул Евгений. – Я полностью на всю неделю свободен.
 - Супер. Обязательно куда-нибудь смотаемся. А сейчас дуй ко мне. И записи не забудь. Они у тебя с собой? – радостно заговорила Ксения.
 - Не переживай, я их даже в ноутбук перепечатать успел.
 - Ну ты гигант робототехники. И не лень же тебе было?
 - Нет, не лень. Когда увидишь, то сама всё поймёшь, - уже совершенно спокойно разговаривал Евгений. Он предвкушал увидеть удивлённый взгляд Ксении, когда она лишь взглянет на эти скрученные цилиндрики туалетной бумаги. Ох, как интересно, какие первые мысли посетят её светлую головку? О чём она подумает в самый первый момент? Да, пожалуй, встретиться нужно. И что поведал её батя, тоже интересно. Теперь всё было интересно.
    «Ну и попал же ты Женя в переплёт!», - подумал Евгений и сказал в сотовый:
 – Хорошо, я выезжаю. Минут через десять буду. Побудь там где-нибудь, а я когда подъеду, наберу тебя. Встретимся возле центрального входа, возле ёлок.
 - Отлично. Ну всё, я тебя жду. Аккуратно езжай и не переживай, всё в порядке. Договорились? – Ксения пыталась говорить ласково.
 - Договорились, не буду переживать. Целую. – И положил трубку.
     Евгений пересел за руль, завёл мотор и посидел минуты три тихо, без единого движения. Он просто смотрел за пределы стоянки, туда, где по тротуару шагали ни о чём не подозревающие люди со своими собственными проблемами. Мимо проезжали машины, какие-то поновее, какие-то постарше, чем у него, но, в принципе, так же на четырёх колёсах, с рулём и с сиденьями, с фарами и стёклами. Мир был по-прежнему таким же однообразным и скучным. И это Евгений понял прямо сейчас. По сути дела, ничего не менялось за пределами его самого, мир был узнаваем и стабилен в своей суетливости. Но то, что происходило сейчас внутри Евгения, можно было с уверенностью назвать разбуженным вулканом, а всё то, что с периодичностью извергалось из него, - эта история немецкого солдата, - напоминало ему раскалённую магму, постепенно заполняющую его голову, его душу и сердце. И Евгений не мог ясно для себя определить, чего больше в нём – страха или любопытства. Скорее всё было смешано в огненный коктейль, что-то наподобие выплеска адреналина у прыгающих с парашютом впервые. Да, наверняка, очень похоже. Только вот Евгений не мог бы с полной уверенностью сказать, что его парашют раскроется вовремя. Пока не мог.
     Выворачивая со стоянки, Евгений бросил охраннику, что сегодня уже не вернётся и на ночь оставлять автомобиль не будет. Пускай кого-нибудь запустит на ночлег, всё-таки хоть какой-то приработок. Этот парковщик был молодой, какой-то щупловатый на вид. Пусть хоть поест хорошо, если на что другое не спустит. Да какая ему, Евгению, в принципе разница. Ему сейчас не об этом думать надо. Он сейчас сам наверняка выглядит как после ядерного удара. А он о других ещё думает. Вот добрая душа. Да уж, душа. Да только чья душа? Его? Или уже нет?
     Голова раскалывалась от подобных мыслей. Как тут не переживать, как тут не нервничать. Ничего, ничего, как-нибудь прорываться нужно. Может быть, и Ксения что-то дельное раскопала. Посмотрим.

     Глава 5. Тудыттовка вызывает.

     Это просто замечательно, что осенью, когда опадают последние листочки с деревьев, и день заметно начинает укорачиваться, а на улице температура воздуха уже совсем не как в бабье лето, выпадают такие солнечные деньки, как сегодня. Ещё только дожди, а не первый городской снег, от которого на улице возникает няша, летящая из-под колёс проходящего мимо транспорта на прохожих, столбы освещения, стеклянные короба рекламы. Те самые последние в году дожди, от которых опавшая и не убранная листва кажется полноцветной, новенькой, словно только что вылитой из пластмассы или из дорогого цветного стекла. Она лежит разрозненными охапками по паркам и во дворах, вереницей вдоль  бордюров второстепенных и далеко не центральных дорог, напоминая собой ещё тлеющий жаркий пепел ушедшего лета.
     Евгению же в данный момент на всю эту осеннюю поэзию было глубоко плевать. Он просто ехал в своей старенькой японской иномарке, где нужно, поворачивая на перекрёстке, где нужно, дожидаясь пешеходов на переходах. Даже радио не включил. Ехать-то, в принципе, было не далеко, но езда по городу – дело не быстрое. День, однако, всем куда-то надо. Тем более что университет, где сейчас его дожидалась Ксения, был почти в самом центре города. А что у нас в полдень в центре города? Правильно, одна сплошная пробка. Так что: долго ли коротко ли, быстро ли медленно, но в заявленные Евгением десять минут он ну ни как не уложился. А подъехал к университету только лишь через пол часа. И то хорошо.
     Припарковался, вернее сказать, втиснулся между двумя большими внедорожниками (на свой страх и риск, естественно). Встал по диагонали и оставил на проезжей части изрядную часть своего заднего бампера (а что делать?).  Евгений очень аккуратно приоткрыл дверь машины и, сначала высунув пакет с рулончиками и сумку с ноутбуком в одной руке, вслед за этой связкой так же аккуратно выскользнул наружу. Заперев автомобиль кнопкой на брелке охранной сигнализации, достал сотовый и набрал номер Ксении.
 - Я, между прочим, сразу поняла, что это надувательство, - неожиданно для Евгения сразу же заговорил в трубке девичий голос. – Разве можно было за десять минут от издательства до нас добраться. Вот если бы ты был на частном вертолёте, я бы ещё поверила…
 - Ксюша, извини, у меня голова такая тяжёлая, - перебил её Евгений. – Давай без разглагольствований. Нужно поговорить. Где ты? Я, в принципе, уже у центрального входа.
     Евгений уже подходил к высоким елям, колюче-зелёным стражам, стоящим вдоль фасада университета уже не один десяток лет.
 - Да мы тут с девчонками в буфете задержались, чаю с коржиком съели.
 - Девчонки-то те самые, вчерашние?
 - Ага, они, а что? Боишься пагубного влияния?
 - Им-то, я надеюсь, про мои ночные художества ты ничего не рассказала?
 - Ну что ты, Женя. За кого ты меня принимаешь? – обиделась Ксения. – То отец, а то подружки. Я ж понимаю, чем и с кем поделиться можно, а с кем нежелательно. Или ты мне не веришь?
 - Верю, верю. Ладно, не обижайся. Всё, я под ёлками. – И Евгений уселся на скамеечку возле одного из вечнозелёных растений.
 - Я тоже уже выхожу. Отключаюсь. – Пошли гудки.
     Евгений посмотрел на центральный вход, но Ксении не увидел. Если бы он ещё покуривал, то наверняка мог бы спокойно выкурить сигаретку, прежде чем встретиться с этой врушей. «Выхожу», - и так спокойно сказала. А сама, небось, ещё свой коржик зубками грызёт. Ну, на самом деле, может быть, и не успел бы выкурить. Ксения вышла примерно секунд через тридцать, на ходу надевая солнцезащитные очки. Просто Евгению было неспокойно и время, казалось, течёт, как патока. А Ксения за те самые тридцать секунд наверняка слегка прихорошилась перед зеркалом возле гардероба, чтобы предстать перед своим «избранным» в надлежащем виде.
 - Ну, привет, писатель поневоле, - усаживаясь радом с Евгением, с улыбкой сказала Ксения. – Чего это у тебя в пакетике, пирожков на вокзале, что ли, накупил?
 - Ага, гостинцы для тебя. Хочешь – угощайся? – Евгений приподнял пакетик, потряс им в воздухе, показывая его реальный вес. – Сегодня на работе напёк самолично.
 - А чего такие воздушные-то? С гелием, что ли? Ну, правда, что там у тебя?
     Евгений положил Ксении на коленки пакет и стал доставать из сумки ноутбук, заранее предполагая продолжение событий с дальнейшими расспросами о написанном. Пусть пока глянет на бумажные свитки, а потом уж будет читать готовый перепечатанный текст. Ксения с недоумением посмотрела на Евгения, но всё же молча стала доставать лёгкие скрученные цилиндрики.
 - Что это? Это намёк на наши взаимоотношения? – ухмыльнулась Ксения.
 - Прости, пожалуйста, но у меня с чувством юмора сегодня категорически плохо. Ты разверни, почитай, а я пока ноутбук запущу. Ок?
      Ксения недоверчиво развернула одину из скрученных бумажек и её глаза расширились ещё больше. Затем её брови сдвинулись, и она поднесла бумагу ближе к лицу, явно пытаясь разобрать написанное.
 - Слушай, почерк знакомый, - заговорила она, не отрывая взгляда от листочка, повисшего у неё на ладони. – Это значит, ты снова писал… Ну, то есть писал тот немец твоей рукой? Вот ты о чём мне по телефону говорил. А почему так неразборчиво. И на такой бумаге. Погоди-ка, тебя где этот твой приступ прихватил? Ты в туалете, что ли впал в транс?
     Ксения, чьё сознание, похоже, только что озарила догадка, перевела взгляд на Евгения. В течение возникшей молчаливой паузы, она не просто вопросительно смотрела на Евгения, она его буквально буравила глазами.
 - На унитазе писал? – Снова спросила Ксения.
 - Возле него, прямо на кафеле. А что, это что-то меняет? Я, может, выглядеть хуже стал? Или ты меня из-за этого факта пошлёшь куда подальше? Мотивация хорошая: «Терпеть не могу журналистов, пишущих на кафеле в сортирах!». Ты скажи, я пойму. – Евгений просто говорил. Лицо не выражало никаких эмоций. Видимо, просто уже устал.
 - Дурак ты, Женька! – как-то смешанно эмоционально отозвалась Ксения. Она и улыбалась, и сердилась одновременно. – Выглядишь ты действительно фигово. Ну, так это и понятно, меньше чем за одни сутки два раза твоим телом без твоего разрешения пользовались. Я бы лично давно сбрендила, это точно. Ну, а то, что ты на кафеле не свои мемуары писал, так это же не ты писал. Это он писал. – И Ксения хлопнула другой рукой по бумажке.
 - Значит, всё-таки веришь мне? Не думаешь, что я свихнулся?
 - Я – нет. А Сергей Сергеевич? Он видел это? – Ксения указала на весь ворох скрученных бумажек.
 - Слава богу, нет. Они уже хотели дверь взламывать. Представляешь, если бы меня застукали стоящего на четвереньках в узком туалете нашей редакции  и пишущего на туалетной бумаге?
 - Обалдеть, даже подумать страшно. Психушка, как минимум! – Ксения свернула листочек снова в небольшой рулон и положила его к другим в пакет. – Ты сказал, что всё перепечатал, так давай я лучше на ноутбуке прочитаю, а то тут не всё понятно, дырок много. Ладно?
 - Конечно, я ж для того всё это и проделал. И хранить легче будет. А то куда я с этой туалетной бумагой. Правда, выбрасывать почему-то жалко.
     Евгений неожиданно для себя бережно взял из рук Ксении пакет с рулончиками и передал ей взамен раскрытый ноутбук с раскрытым текстовым файлом.
 - Читай. Восемь бумажек – восемь отрывков. Под номерами.
 - Жень, а ты мне сначала расскажи, как все там в редакции произошло? С чего началось и чем закончилось, а я уже потом прочту, а?
     Интерес Ксении к последовательности событий Евгению был понятен. Но с начала он всё же хотел посмотреть на её реакцию на прочитанное.
 - Нет уж, дорогая, давай-ка лучше сначала прочитай эти бумаженции и скажи мне, что ты об этом обо всём думаешь? И кстати, ты мне ещё должна была что-то рассказать, от папы твоего какую-то информацию. Так что давай баш на баш – ты мне, я тебе. Хорошо?
 - Ладно, ладно. Жадный ты какой-то, Женька, становишься. – И принялась читать.
     По мере того, как она читала всё дальше и дальше, Ксения неустанно повторяла одно лишь слово: «Да-а-а-а…». И с каждым разом «а» становилась всё длиннее и длиннее. Евгений же тихонько сидел рядом и наблюдал, внимательно ловя взглядом каждое изменение мимики на лице девушки. Не улыбается, не хихикает, читает вдумчиво, сосредоточенно, очень удивлена, но заметно, что не считает написанное вымыслом чистой воды, - это хороший знак. Значит, у Евгения остаётся самый близкий, самый надёжный союзник, которому и впредь можно доверять свои тайны.
     Ксения дочитала.
 - Не успел, значит, дописать, рассказать, как он погиб. – Она смотрела поверх ноутбука куда-то вдаль, точнее в никуда. – И предупреждает, что дорасскажет в следующий раз. Знаешь, что это значит? – Ксения перевела взгляд на Евгения.
 - Это значит, Ксюша, что я попал по крупному. Я влип. У меня проблемы. Правильно? – Евгений продолжал говорить так же беспристрастно. – Я начинаю подозревать, что начинаю не принадлежать самому себе. Этот хрен пользуется моей головой, моими руками, моим телом, в конце концов. А мне это надо? Почему я должен выступать в роли чьей-то марионетки? А ещё я не понимаю, может ли мне хоть кто-то помочь в такой ситуации? Вот это пожалуй всё, что я думаю на этот момент.
 - Понятно, - грустно ответила Ксения. – Но с ума ты не сходишь. Я бы заметила.
 - Спасибо на добром слове, девочка. Ну, а теперь ты мне поведай, что там тебе рассказал твой папа.
 - Сначала я тебе скажу о том, как называются твои замутнения рассудка и то, что ты пишешь как бы не от своего имени. – Ксения достала из своего наплечного рюкзака толстый блокнот, развернула его в том месте, где он был заложен ручкой, и стала читать вслух. – «Такие случаи известны с давних времён. Чаще всего, люди впадающие в транс, начинали рисовать причудливые узоры, говорить на непонятных языках, ходить причудливой походкой, кривляться, выделывать немыслимые движения телом. Чаще всего это признавали вселением в человека злого духа, нечистой силы, сатаны или дьявола. По отношению к таким людям производился обряд изгнания зла, тёмных сил, демонов. Экзорцизм». – Ксения подняла на Евгения взгляд. – То есть можно сказать, что ты одержимый.
 - Нет, это нам не подходит. Какой же он дьявол или демон. Ну, тёмные силы немецко-фашистских войск, это я ещё могу понять, но что сатана, это, по-моему, перебор.
 - Ладно, вот ещё, с другого сайта. – Ксения опять опустила голову к блокноту. – «Психография или автоматическое письмо – это явление, когда человек без своей воли фиксирует на бумаге различную информацию, поступающую к нему извне. Этот загадочный феномен известен ещё с библейских времён, а его проявление не ограничено какими-либо географическими районами». Так, а вот ещё. Читать?
 - Читай, читай, разберёмся, что нам подходит.
 - «Автоматическое письмо – феномен получения письменной информации, появляющейся с помощью руки человека, находящегося в состоянии транса. Некоторые люди, пишущие «под диктовку», не по собственной воле, часто называют источником передачи информации иные цивилизации, души умерших писателей и поэтов, бесплотных духов, тайных хозяев и даже тибетцев. В случаях, когда реципиентами автописьма выступали некоторые пистели-эзотерики, такие как Блаватская, Бейли, Архангельская, Бах, они были уверены, что «их эго подчиняется организованному подсознательному сообщению», а публикуемый ими материал идёт не от них самих, а извне».
      Ксения перестала читать и снова подняла на Евгения взгляд.
 - Вот значит, как, - задумчиво сказал Евгений. – Думаю, это то самое. Да? А ты что скажешь, Ксюша?
 - Ну, я думаю, что у тебя действительно «автописьмо».
 - Ты сейчас это сказала, как будто диагноз поставила. – Наконец-то улыбнулся Евгений. – Скажите доктор, я тут автописьмом заразился, это лечиться? – голосом больного сказал Евгений.
     Теперь заулыбалась Ксения. Раз шутит, значит не так уж всё плохо.
 - Учти, Женя, симулянтов тоже хватает. Напишет какую-нибудь дребедень, а потом сделает умный вид и скажет, что это не он сам, а провидение водило его рукой по белым листам бытия.
 - Ты на то намекаешь, что может быть, я это сам написал, просто для создания харизмы? – Евгений даже хмыкнул после своего же вопроса.
 - Я это к тому сказала, что тебе в любом случае не стоит это кому-либо показывать. Или даже рассказывать.
 - Ну ты же отцу рассказала? – прищурившись сказал Евгений.
 - Он у меня кадр проверенный. Всё чем я с ним делюсь, даже до Валентины не доходит. В этом плане он у меня молоток. – Ксения для большей убедительности сделала утвердительный жест ладошкой.
 - Понятно. Так что он тебе рассказал? Интересное хоть? К моему диагнозу как-нибудь относиться?
     У Ксении загорелись глаза. Да уж, у неё очень интересная информация.
 - А ты вот сам послушай и реши, относится или нет, хорошо?
 - Ну, давай, жги глаголом. – Евгений откинулся на спинку лавочки, закинул ногу на ногу и приготовился слушать.
 - Давай я начну с самого начала, чтобы тебе понятней было. Ладно?
 - Ладно, валяй, - одобрительно отозвался Евгений.
     Ксения снова развернула свой толстый блокнот на каком-то только ей ведомом месте и начала рассказывать, сверяясь с записями.
 - На северо-востоке нашей области, где она граничит ещё с двумя, есть небольшой рабочий посёлок городского типа. Там до недавнего времени руду добывали, что-то плавили. Завод ещё какой-то небольшой, который в перестроечные времена загнулся, то ли точное приборостроение, то ли выжигатели с паяльниками делали, это в принципе сейчас неважно. Так вот, у меня отец родом из этого посёлка. Он из него ещё в юности уехал, сразу после армии. Учиться, мол, и всё такое. Когда они с одним молодым человеком в тамбуре вагона разговорились, оказалось, что его попутчик едет из небольшой деревушки, что находится в тридцати километрах от посёлка. Земляк, в общем. Слово за слово, ехать часов шесть, не меньше, этот паренёк и рассказал об основной достопримечательности их деревни. Там жила, и сейчас живет, насколько нам известно, одна пожилая женщина, которая проводила своего мужа на фронт в самом начале Великой Отечественной. Он погиб, прямо как твой немец, осенью сорок третьего. Только женщина, убитая горем, никак не могла поверить в гибель своего любимого. Даже какое-то время письма ему на фронт писала, надеялась, что где-то что-то напутали, а её солдат получит письмо и обязательно ответит. Напишет ей, что всё в порядке, что жив-здоров и продолжает воевать. Её тогда даже врачи проверяли, не сошли ли с ума с горя. Вроде бы ничего такого не обнаружили, но посоветовали за ней наблюдать. У неё, кстати, к тому времени уже дочь была двухгодовалая от того самого солдата. Они с ним перед самой войной поженились. А отец даже дочери своей не увидел, представляешь. Она сейчас тоже в той же деревне живёт. По-моему, в школе учителем русского языка работает. Ага, точно, вот записала, Анна Николаевна. Отец, значит, Николай. Вот.
 - А саму женщину как зовут, ну, мать Анны?
     Если сказать, что Евгений напрягся каждой клеточкой своего естества, это значило бы ничего не сказать. В прямом смысле, повеяло чем-то еле уловимым. Чувствовалось кожей, как к Евгению приближается что-то очень значимое для него, то, от чего он не сможет просто так отмахнуться. То, что ему уготовано судьбой и он должен будет что-то сделать, чтобы доказать себе, что он ещё чего-то стоит на этой планете. Запутано? Да. Но других мыслей не было. Точнее сказать, других ощущений.
 - Так-так-так, сейчас погляжу, где-то я записывала. Ага, вот. Татьяна Фёдоровна Вестимова. В семидесятых годах прошлого теперь столетия, выяснилось, что Татьяна Федоровна получает письма от своего мужа. Совершенно случайно выяснилось, проболталась бабуля. Кому-то даже письмо показала, треугольное, как положено. Постепенно слух до участкового дошёл. Тот и раздул всё дело. Стали женщину стыдить, что, мол, не хорошо письма с фронта подделывать. Потом подумали, что подкидывает кто-то, шутит над ней. Дочь допросили, та толком ничего сказать не смогла. Только плакала да отнекивалась. Большую шумиху тогда раздули.
 - А ты откуда всё это знаешь, - с побелевшим лицом спросил Евгений, – всё тебе это отец рассказал?
 - Я попросила сегодня утром, он тому своему земляку позвонил и всё обстоятельно у него расспросил, что да как. – Ксения посмотрела на Евгения и стала говорить всё медленнее и медленнее, не веря тому, что происходило с Евгением. – Он водителем работает, они с отцом встречались несколько раз на стоянке возле городской думы и ещё где-то… Женя! Да что с тобой?
     Ксения взяла Евгения под локоть. Её глаза испуганно бегали, рассматривая его бледное лицо.
 - Что, плохо выгляжу?
 - Очень, Женя, ты белый, как мел. Тебе плохо?
 - Как тот населённый пункт называется? – Голос Евгения стал тихим, почти дрожал.
 - Ягодовск. Не знаю, то ли в честь Ягоды, то ли ягод там у них всегда много было, отец не рассказывал. А что?
 - Да не посёлок, а деревня, в которой бабушка проживает. – Евгений попытался улыбнуться, но получилась лишь страдальческая гримаса.
 - Слушай, у меня записано тут где-то. Я сейчас посмотрю. Кажется…
     И не успела Ксения разыскать это записанное название далёкой деревни, как Евгений с сипотцой ответил за неё:
 - Тудыттовка. Верно?
     Видно было, что Ксения всё же отыскала в блокноте то самое название и теперь, с полным непониманием в глазах, медленно поднимала свой взгляд на Евгения.
 - А-а-а-а-а, - открыла рот Ксения, - а как ты узнал? Погоди, ты подсмотрел?
 - Нет, - спокойно проговорил Евгений.
 - Тебе отец звонил? Или ты отцу?
 - Нет.
 - Статью какую-нибудь где-то прочитал? Или тоже в интернете покапался?
 - Странно, правда?
 - Не то слово! – Ксения была удивлена до предела. Поведение Евгения, его внешний вид, эти приступы. Всё вместе это вызывало настоящий озноб, бегущий прямо между лопаток. – Давай-ка выкладывай всё как есть. Что тебе ещё известно. А то у меня складывается впечатление, что я ни черта не знаю о происходящем с тобой. Ну?
 - Похоже, что в Тудыттовке меня заждались. – Евгений подался вперёд, отрывая спину от скамейки и, сев вполоборота к Ксении, продолжил. – С самого начала, когда только пришёл сегодня утром в «Недельные новости», я отправился к шеф-редактору, очень он меня хотел видеть. Мы с ним поговорили, он мне очень хорошую работу предложил, от которой я и не подумал бы отказаться. А когда я уже взял у него материал по статье, которую нужно через неделю и в лучшем виде, Сергей Сергеевич вдруг ни с того, ни с сего спрашивает меня: не был ли я в Тудыттовке? Ну, там ему из другой газеты звонили, некий Балабанов был недавно в этой деревеньке в командировке и принёс на хвосте, что, мол, обо мне там знают и даже ждут ни дождутся в гости. «Астрал». Слышала, наверное.
 - «Астрал»-то я слышала, только вот что-то не поняла. Тебя ждут в гости в Тудыттовке?
 - Всё ты правильно поняла. Этот Балабанов, когда с нашими общими (теперь уже общими) знакомыми разговаривал на предмет тех самых писем с фронта, совершенно неожиданно услышал от них вопрос: «Когда к нам собирается приехать Евгений Ледоскопов?» Так мне, по крайней мере, сам Сергей Сергеевич рассказал. У него тоже, знаешь, подозрения возникли нешуточные. Он и спрашивает меня: «Неужели ты, Ледоскопов, взял, вот так ничего и никому не сказав, просто поехал в тьму-таракань, в какую-то Тудыттовку? Это же не твой стиль. Не твой жанр». А я и отвечаю, что действительно, не мой ни стиль, ни жанр. Всё ложь. Не был я ни в каких Тудыттовках и не знаю никаких старушек, строчащих сами себе писем с фронта от своего погибшего мужа.
     Евгений замолчал, но мечущаяся его фигура на скамейке говорила сама за себя. Даже не говорила, а безмолвно кричала. И вот слово нашло выход, и Евгений сквозь плотно сжатые зубы сказал:
 - Ты хоть, Ксюша, понимаешь, в какой дерьмовый переплёт я попал? Я ведь с ума сойду. Я ведь уже начал думать о том, чья во мне душа на данный момент? Мне хочется есть или во мне этот призрак проголодался?  Я ведь так долго не протяну, понимаешь? Я только понимаю, что что-то нужно делать, но что?
     Ксения слушала Евгения, склонившись вперёд, облокотившись на колени и судорожно покусывая ноготь большого пальца правой руки. В очередной раз она была шокирована услышанным, но решила на этот раз этого не показывать. Нужно было что-то решать. Должен был быть выход. Его проблемы – это и её проблемы. А что если?..
 - Жень, - Ксения выпрямилась. – А может быть, не случайно тебя ждут в Тудыттовке, может действительно вызывают? Может быть, там и есть разгадка этой головоломки. Съездить, узнать, действительно, как они о тебе узнали, и зачем ты им так понадобился, а?
 - Ты серьёзно? – сдвинув брови, спросил Евгений.
 - Если честно, то я не думала с самого начала, что в этой истории есть юмористические нотки. У тебя, не дай бог, крыша скоро поедет, а мне при этом просто стоять рядом и улыбаться? Нет, Женя, такого отношения ты от меня не дождёшься.
     Щёки у Ксении зарозовели, пальцы сжались в кулаки. Вояка в юбке во всей своей красе. А как глаза горят. Евгений почувствовал каждой своей клеточкой, как сильно тянет его к этой буйной особе. Эта горячность, эта страсть, эта чертовщинка в её взгляде. В такие мгновения Евгений понимал, за что именно он полюбил этого хищного котёнка.
 - То есть ты считаешь, что если я возьму и съезжу в гости к двум пожилым женщинам, откуда-то знающим моё имя и фамилию, то, возможно, мне это поможет и приступы прекратятся?
 - Я сразу прошу учесть, - Ксения замотала головой из стороны в сторону, - что я не провидица и не целительница, просто могу предполагать. Ну, ты посуди сам: ведь почему-то они знают твою фамилию? Почему-то ждут тебя? Может, ты действительно ДОЛЖЕН поехать в эту деревню и там для тебя сойдутся буквально все смыслы всего с тобой происходящего. Я просто предполагаю…
 - Странно всё это, – снова тихо заговорил Евгений. – Но мне тоже что-то подсказывает, что ехать нужно. Если не поеду – ничего не прекратиться, а будет только хуже и хуже. Как думаешь, Ксюша?
 - Правда, езжай. Неделя у тебя есть. Ночь туда, там день или два. И можешь смело обратно. Всё разузнаешь. А может эти две бабуси тебе помогут. Может колдуньи какие-нибудь местные. Сглаз или порчу с тебя снимут, наваждение это твоё с тебя какими-нибудь наговорами отведут, и снова ты будешь полноценным представителем журналистского сообщества. Знаешь, я в это народное целительство верю. Иногда помогает.
 - Я что-то правда перестал понимать, когда ты шутишь, а когда серьёзно говоришь. Хотя, - Евгений запрокинул голову вверх, - то, что со мной происходит, тоже реалистичным материализмом не назовёшь. Может правда, рвануть? Не поможет, так развеюсь, а?
 - Я – «за»! Если хочешь, даже собраться помогу. Ты давно в командировке был? – Организовывать – это тоже была одна из страстей Ксении. В голосе послышались нотки крепкого управленца.
 - А если меня Сергей Сергеевич искать примется? Со всеми-то остальными я вчера ещё рассчитался на неделю вперёд. А вот статья про лучшего человека нашего государства Российского вдруг каких-то дополнений потребует, коррекции. Начнёт меня шеф искать, а я далеко-далече. Если поеду, лучше всего предупредить. Никто ведь не знает, как там дела обстоят с сотовой связью.
 - Сейчас, в наш век высоких, а в некоторых местах, - Ксения многозначительно потыкала пальцем в небо, - уже и нано-технологий, я думаю, сотовая связь даже для пингвинов в Антарктиде предусмотрена.
 - Ну, для пингвинов, это не вопрос, это очевидно, а вот в районе деревни Тудыттовки для обыкновенных людей может и не быть. Ведь это всего лишь люди. Кумекать надо.
     Но по голосу Евгения было слышно, что он колеблется. Идея поездки засела ему в мозги и никак не хотела оттуда выветриваться. Да откуда ещё непонятно появившаяся надежда на нечаянную помощь в этой самой деревне. Может Ксения права, - знают про него эти две колдуньи, и помочь смогут.
 - А-а-а-а, ладно, всё равно поеду! – Евгений даже хлопнул ладошкой по своей коленке. – Ну что, в самом деле, они ж меня не сварят и не съедят, как Ивашку-дурачка. Не получится ничего если, не удастся ничего узнать толкового, или, возможно, это вообще розыгрыш, то первым делом, когда вернусь, найду Балабанова и набью ему морду. А вторым, найдём с тобой самого сильного экстрасенса в нашем городе, заплатим ему сколько попросит и выгоним этого чёртового фашиста из моей головы раз и навсегда. Как тебе такой мой план?
 - В принципе, не плохо. Мне нравиться такой план. Сегодня и поезжай.
 - Сегодня? – неуверенно спросил Евгений. – Может хоть завтра?
 - А что я с тобой целую ночь до завтра делать буду? – в полушутливой манере, но всё же обеспокоено запричитала Ксения. – На тебя без сострадания ведь смотреть невозможно. Сам бледный, глаза пылают, как у собаки из сказки «Огниво». Если переживаешь на счёт поездки, так это зря. Я и собраться помогу и провожу тебя.
 - Проводишь? Точно? Ну, тогда я спокоен.
     Снова Ксения не поняла – в шутку спрашивал Евгений или говорил серьёзно? Жалко она не сможет с ним поехать. Учёба – раз. Отец – два. А, в принципе, ей хотелось бы съездить вместе с Евгением в эту Тудыттовку, посмотреть на эту пожилую солдатку, на её дочь, тоже уже не молодую особу, поговорить с ними. Прикоснуться к мудрости простого деревенского люда, в котором и по сей день жива вера в землю-матушку, понимание неразрывности и важности союза земли и человека, любовь к тому месту, где ты когда-то родился и с гордостью зовёшь его своей Родиной.
 - Я б с тобой поехала, поездом шесть часов всего, - неожиданно для Евгения произнесла Ксения.
 - Чего? – не понял Евгений. – Тоже что ли с катушек съехала? Я вроде бы в твою сторону не чихал. От кого заразилась?
 - Ладно тебе, Женька. У меня ведь отец в тех краях родился. В посёлке-то я ребёнком была, а вот в деревню он меня не возил. А я, в принципе, не отказалась бы. Природа там, воздух, люди интересные, - говорила Ксения, словно оправдываясь перед Евгением за свои высокопарные мысли.
 - Неа, Ксюша, ты будешь моим надёжным тылом. Если там всё же связь присутствует, я первым делом с тобой созваниваться буду. А ты уже скоординируешь мои действия или выполнишь мою просьбу или, уж извини, указание. Я могу на тебя рассчитывать?
 - Конечно, можешь, какие вопросы. Мы же с тобой команда, союз меча и орала. – Ксения подняла над плечом сжатый кулак.
 - Очень хорошо. Значит так, дальнейший план действий таков: едем ко мне домой, складываем вещи в дорогу; затем на вокзал, берём билет на северное направление (с вокзала я позвоню Сергею Сергеевичу); если успеем, где-нибудь посидим перед отправлением. Нормально, так пойдёт?
     Ксения была приятно удивлена решимостью, с которой говорил Евгений. Вот это она понимает: принял решение и теперь прёт, как бульдозер. И ведь ничем его сейчас не остановишь, не переубедишь. А на первый взгляд Женькин характер всегда казался мягче, чем он есть на самом деле. Прекрасно зная себя, потому-то он и медлил с принятием решения, - ехать или не ехать, - знал, что обратной дороги уже для него не будет. Решение принято, отступать некуда.
 - Да, мне нравится. Но если хочешь, я тебе дома ещё чего-нибудь приготовлю в дорогу?
 - Не нужно, не люблю я эти дорожные пайки. Варёные яйца, колбаса, котлеты разных мясных мастей, от рыбы до… - Евгений даже сморщил лоб, видимо от всего, что при перечислении проплывало перед ним в воображении. – Короче, перед отправкой зайдём в магазин возле вокзальной площади, там купим пакет печенья или сушек каких-нибудь. А чай я у проводницы куплю. Больше мне, честное слово, ничего не нужно. Да и ехать-то шесть часов, сама ведь говорила. Какие там разносолы.
 - Ну ты знаешь, некоторые пассажиры даже на час пути с собой столько еды набирают, весь вагон можно накормить. А они умудряются одни целый рюкзак продуктов приговорить. Едут и едят, едят, едят. Иногда со сном чередуют, когда подольше ехать. Иногда с книжкой в мягком переплёте, но это в лучшем случае.
 - А я посплю, если удастся, – устало сказал Евгений. – Хорошая, кстати, возможность.
 - Жень, - осторожно заговорила Ксения, - а что если твой приступ автописьма в поезде случится? Что тогда?
 - А что тогда, - поразмыслив, ответил Евгений. – Меня ведь никто из попутчиков лично знать не будет. Мало ли какой странный человек едет. Даже если начну писать, подумают, что писатель. Или журналист, что не далеко от истины. Не боись, с поезда не ссадят. Писать – не буянить. Я сразу приготовлю, на всякий случай, и свой ежедневник, и ручку, чтобы в очередной раз на чём попало не начать строчить мемуары. А то ещё все скатерти в вагоне измараю. Или занавески. Вот тогда точно могут заподозрить в болезни головы.
     Минуту посидели молча, глядя перед собой. Куда точно, ни он, ни она не могли бы сказать. Просто сидели и молчали, обдумывая весь разговор, состоявшийся между ними. Наконец, заговорила Ксения.
 - Ладно, где припарковался, пошли уже. Ты ведь ещё не обедал?
 - Нет, не обедал. Да и не хочется что-то. Я, похоже, утром сосиской в тесте организм немного напугал, вот он у меня ещё восстанавливается.
 - Тогда следуем твоему плану. Океюшки?
 - Океюшки, - послушно повторил Евгений. – Вон она, моя старушка, между двумя чёрными тракторами примостилась. Подождёшь? Я вырулю, а ты уж потом запрыгнешь.
     Оба уже шагали к дороге. Евгений нёс перекинутую через плечо сумку с ноутбуком, а Ксения рюкзак за плечом и лёгкий полупрозрачный пакет с небольшими рулончиками исписанной туалетной бумаги в руке. Оба молчали, видимо отложив разговор на время предстоящей совместной поездки в автомобиле. А может быть, понимали, что всё основное уже сказано, остаётся только действовать. И вдруг, уже возле самой машины, когда Евгений разблокировал замок двери с брелка, Ксения неожиданно спросила:
 - Женя, а ты не думал, что приступ может произойти во время того, когда ты будешь за рулём? Мы в аварию с тобой не попадём? Тогда вообще никто и никуда не поедет.
     Евгений замялся лишь на мгновение. Не ожидал он такого вопроса, что тут говорить. Но тут же парировал:
 - Мне кажется, что моему визитёру это будет не на руку. Не входит это в его планы. Разве ты до сих пор не поняла, что ему нужно, чтобы я стал частью какого-то, известного пока только ему, плана. Бояться нужно будет тогда, когда я всё сделаю, чего он от меня хочет, а не сейчас.
 - Если честно, как раз этого-то я и боюсь больше всего, - перекрикивая проезжающий мимо автобус,  сказала Ксения.
 - Не грейся раньше времени. Прорвёмся!
     Евгений открыл дверцу Тойоты, закинул сначала сумку, затем залез сам и завел двигатель. Медленно, по черепашьи, с включёнными сигналами аварийки, выехал задним ходом на основную полосу движения и коротко посигналил, чтобы Ксения быстрее запрыгивала на пассажирское сиденье, которое в его автомобиле было слева.
 - Аккуратней, - громко предупредил Евгений через открытое стекло дверцы, - смотри, чтобы никто тебя не снёс из проезжающих мимо. Ухарей много.
 - Хорошо, - ответила Ксения и, дождавшись, когда поток машин остановится в вполне обычной полуденной пробке в центре города, спокойно юркнула на пассажирское место.

     Глава 6. Сборы.

     Превратившись в одну из железно-бензиново-масляных частичек в общем потоке таких же, как и она сама, чадящих машин, старенькая япошка тащила в своём чреве двух людей различного пола, отягощённых на тот момент практически одними и теми же думами, но постаравшихся какое-то время хотя бы не говорить о них. Ксения срезу же, как только они влились с поток, включила автомагнитолу. Зазвучало радио. Евгений нервно кинул руку к кнопке выключения, но рука почему-то на секунду замерла в сантиметре от неё, затем переместилась к кнопке переключения радиостанций и спокойно нажала. Жанр и стиль звучания кардинально изменились, но, похоже, Ксению это нисколько не смутило. Для неё было главным, чтобы музыка попросту была, хоть какая-то.
     Пока толкались среди машин, стремясь выбраться из центра, как-то ни о чём особо важном не говорили. Евгений поинтересовался о том, что они сейчас в университете проходят, как здоровье их общего знакомого профессора Фрозовского. Ксения рассказала. Поделилась даже историей про одну их однокурсницу, которая недавно познакомилась с парнем, занимающимся экстремальными прыжками с парашютом. Их дела так далеко зашли, что они недавно решили не просто зарегистрировать брак, ну, пожениться, но ещё и отметить это дело свадебным прыжком. И не откуда-нибудь, а с Эйфелевой  башни. Дело оставалось за малым, - расписаться, купить билет до городу Парижу, взобраться незамеченными на верхотуру со снаряжением и сигануть оттуда на глазах у изумлённой публики. Есть и ещё один нюанс – это сбежать от французской полиции, иначе весь медовый месяц придётся провести на нарах камеры предварительного, хоть и парижского, но заключения. Это был бы настоящий облом. Но план у ребят есть, и они его дорабатывают.
     Евгений лишь молча кивал и что-то буркал себе под нос.
     Ксения решила разговорить своего водителя и попросила рассказать всю историю утреннего посещения им работы, написания мемуаров на тему «Моя Германия и я». И, пожалуйста, поподробнее. А то в прошлый раз всё было как-то скомкано и наспех. Евгений, понимая, что всё равно в дороге делать нечего, стал рассказывать в красках и с подробностями. Поведал буквально обо всём. О похмельном Витюше. О подозрениях в том, что он, Евгений, то ли пьяница, то ли «нарком потребления наркооборота», нарик, попросту говоря. О том, как ему досталось словесно от шефа. Да буквально обо всём, включая даже охранника на парковке. Короче, Евгений догадался, чего от него хочет Ксения, и поэтому покорно болтал языком, вспоминая все подробности этого дня. Тем более что язык это позволял, ведь обладал им не кто-нибудь, а профессиональный журналист. Ксения даже заслушалась, совсем уже не обращая внимания на голос ведущего радиоэфира. Она то смотрела перед собой через лобовое стекло, то поворачивала голову в сторону Евгения и следила за его шевелящимися губами, но в этот момент перед глазами живое воображение рисовало то офисные пространства редакции, то коридоры, лестницы и клубы дыма, то аллеи Штутгарта и взлётную полосу учебного аэродрома. Всё это сплеталось в одну историю. Историю того и этого времени, причудливым образом сплетаемую при её непосредственном участии вот этим самым человеком, который сидит рядом с ней и ведёт автомобиль. Женька, её Женька. Даже не верится, честное слово. И почему именно он? Что в нём такого, чего она раньше не замечала? Всё-таки он удивительный человек. Не зря она его тогда приметила на кафедре, а потом решилась заговорить возле газетного ларька. Ай да Ксения, ай да молодец!
     До дома Евгения добрались через полтора часа. Выбравшись кое-как из центра, они поехали по сравнительно незагруженным второстепенным улицам, хоть этот путь и был длиннее. Хорошо, что Евгений его знал. По этим узеньким односторонним дорожкам можно было развивать среднюю скорость, не в пример движению ползком по центральным проспектам.  Иначе на дорогу они потратили бы на час больше, и это при лучшем раскладе.
     Днём во дворе припарковаться проблем никогда не возникало. Не то, что вечером, когда всем миром возвращались с работы все автовладельцы. Кто успевал, ставил машину под окнами или у подъезда. Кто задерживался дольше положенного срока, был обречён оставлять своего железного коня возле помойки или вообще за углом здания, а то и дальше. Те, у кого была автосигнализация, могли уповать на силу и диапазон её радиоохвата, даже если машины не видно, можно вовремя среагировать, если что. Тем же, у кого такого чудо-сторожа под капотом и его верного слуги в виде брелока на ключе зажигания не было, можно было надеяться лишь на свой зоркий глаз, который вовремя заметит недобропорядочного гражданина, пытающегося сотворить с автомобилем нечто нехорошее, нечто противозаконное. И тогда быстрые ноги и громкий голос помогут спасти ситуацию.
     Как известно, Евгений относился к первой категории, чей автомобиль был на невидимой, но надёжной связи со своим хозяином. Поэтому ставить машину в данный момент можно было где угодно. Хоть у самого подъезда, хоть за углом, практически везде было место. Зная, что свою старушку ему придётся оставить в одиночестве на несколько дней здесь возле дома, Евгений немного подумал и поставил её возле ограждения газового распределителя, какие бывают во дворе практически каждого жилого дома. В давние времена за такими заборами располагались целые ёмкости, вкопанные в землю, которые накачивали газом пропаном-бутаном для нужд населения один раз в неделю. Теперь же всё обстояло намного проще. До каждого района, потом до двора,  затем до дома, и, наконец, до квартиры шла своя труба. Так и проще, и безопаснее. И если раньше возле подобного взрывоопасного места оставлять машину было категорически запрещено, то теперь, когда огорожен был всего лишь вентиль в металлической коробке, это не было преступной халатностью. Лишь бы доступ, в виде калитки с навесным замком, оставался свободен. К вечеру его автомобиль заставят другими, и так получится, что каждую ночь подступ к нему окажется заблокирован. Ну, конечно, кому уж сильно захочется, тот всё равно доберётся. В этом случае Евгений знал железное правило, помогающее защитить машину от постороннего проникновения в салон. Срабатывало оно всегда примерно в девяноста девяти случаях из ста. «Ничего не оставлять в салоне, доступное глазу заглядывающего снаружи». Если нет ничего, то и лезть незачем.
     Когда Евгений с Ксенией подходили к подъезду, он у неё спросил:
 - Слушай, а ты случайно не знаешь телефон какого-нибудь такси? Их сейчас столько развелось, а у меня в голове что-то ни один номер не осел.
 - Я недавно рекламу такси «Сани» видела на борту автобуса. Лёгкий очень номер, я и запомнила, - тут же ответила Ксения. – Сто, десять, десять. И лошадка такая огненно рыжая с длинной гривой, прямо как из сказки о Коньке-Горбунке. А сани тоже такие красивые, настоящие русские, на каких раньше, наверное, на масленицу катались.
 - Понятно, - мотнул головой Евгений, заходя следом за Ксенией в подъезд. –  Значит, на этих санях до вокзала и покатим, если ты не возражаешь?
 - Я? Нет, не возражаю, - с улыбкой ответила Ксения. – Я ещё тогда подумала: вот бы на этих санях действительно куда-нибудь прокатиться. Кто знает, может именно такие сани за нами и приедут?
 - Тогда уж белоснежная карета с волшебным крестом и полумесяцем. – Евгений не сдержал ухмылки, нажимая на кнопку вызова лифта.
     Пока поднимались в кабинке лифта на шестнадцатый этаж, Ксения расспросила Евгения о том, что он хочет взять с собой в поездку. Так как он отправлялся дня на три, вряд ли на больше, следовательно, и большой багаж с собой тащить не имеет смысла. Ну, ноутбук, ежедневник, блокнот на всякий случай и несколько ручек в придачу – это дело святое, это должно быть обязательно с собой хоть на краю света. На то он и Ледоскопов, на то он и журналист.
 - Ну, это понятно, - закивала головой Ксения, - а носки, трусы, рубаху на сменку. Ты же не будешь в одной три дня ходить. В вагоне пропотеешь, знаешь, и душно бывает, и жарко. А если душ принять негде будет, так хоть бельё на себе поменяешь.
     Двери лифта распахнулись, и они ступили на бетонный пол шестнадцатого этажа. Евгений достал из куртки ключи, отпер дверь квартиры.
     Квартира ему досталась от передела собственности его родителей. Об их взаимоотношениях вообще можно рассказывать отдельно. Жили уже длительное время вдалеке друг от друга, но при этом не разводились. Он был учёным гидрологом и практически вот уже примерно десять лет, с незначительными перерывами, пропадал на арктических станциях, изучая лёд и подлёдные течения. Она, пройдя долгий карьерный путь от нянечки в детском саду, до старшего методиста детских дошкольных учреждений, постепенно свыклась со своим одиночеством, ничего не требуя от мужа и не пытаясь ему навязать любовь к домашнему уюту. И вот однажды, когда Яков Ледоскопов приехал на побывку, по-другому и не скажешь, его жена, Нина, предложила ему, наконец, разменять их трёхкомнатную на две однокомнатные, чтобы их взрослый сын уже смог строить свою взрослую независимую от родителей жизнь. Отец с лёгкостью согласился. Подписав все нужные бумаги у нотариуса, он через день снова улетел в свою любимую Арктику. Возвращаться домой с тех пор он стал всё реже и реже, находя угол и ночлег то у своих знакомых и друзей, то у кого-нибудь ещё, о ком мама Нина уже давненько подозревала, но не хотела говорить. Так, по крайней мере, казалось Евгению. И он не спрашивал. Не хотел, чтобы она лишний раз нервничала.
     Ну, так здравствуй, холостяцкое логово!
     Ксения даже не пыталась ничего и никогда здесь изменить или привести в порядок. Нельзя, конечно, было сказать, что Евгений был неряхой или грязнулей. Просто, то положение вещей, которое они занимали в его квартирном пространстве, изначально было непостижимо логике Ксении. Всё, что было так или иначе распределено по квартире, было распределено удобным для Евгения образом. Но совершенно непонятным для его частой гостьи. На вопросы «Почему это здесь лежит?» или «Неужели это нельзя положить в другое место?», Евгений обычно отвечал что-то наподобие «Потому что это всегда здесь лежит и мне так удобно». Но это ничего, ведь когда свершиться «час Икс», и Ксения получит «необходимые полномочия», уж она-то наведёт здесь порядок, будьте спокойны.
     Вот и сейчас, когда они только вошли в прихожую, Ксения обратила внимание на открытый тюбик зубной пасты и зубную щётку, небрежно брошенную (это было заметно) рядом с зеркалом.
 - Так сильно торопился, что даже зубы не почистил? – с пониманием спросила Ксения.
 - Точно. Сначала хотел, уже было собрался, а потом плюнул на это зубоспасительное занятие, бросил прямо тут и ушёл. Да и времени-то особо на эти процедуры не было. К тому же чувствовал я себя после ночи, как та канарейка, которую в бокал вместо лимона выжали. Я ж тебе ещё про сон, что мне ночью приснился, не рассказал.
     Евгений заметно оживился, вспомнив подробности ночного сновидения. Впечатления от него были ещё очень свежи и нисколько не уступали по силе всему тому, что с ним произошло вчерашним поздним вечером.
 - Ты пока мне рассказывай свой сон, - очень по-хозяйски заговорила Ксения, - а я буду тебя собирать. Где, кстати, твоя большая спортивная сумка? С которой мы с тобой летом на шашлыки ездили, жива ещё? Или уже кому-нибудь позаимствовал?
 - Ещё чего. Вон там за диваном лежит. Думаешь, с ней ехать надо? – уже шагая в комнату по направлению дивана, спросил Евгений.
 - А что, лучше с пакетами или с холщёвым мешком на плече? Сумка, это, во-первых, удобно, а во-вторых, необязательно её забивать до отказа. Останется свободное место, так замечательно. Бери сумку, не упирайся. – Ксения для пущей важности даже подбоченилась, выставив одну ногу вперёд.
 - А кто упирается? – с неподдельным удивлением в голосе отозвался Евгений, доставая из-за дивана серую от пыли, объёмистую спортивную сумку. Именно таких размеров сумки предпочитают хоккеисты, мотивируя выбор тем, что всё их снаряжение прекрасно туда помещается. Ну, кроме клюшки, конечно. – Прекрасная сумка, вот только запылилась немного с лета.
 - Кошмар! – ужаснулась Ксения, глядя на прекрасную и нужную вещь в путешествиях, превратившуюся в обросшего многомесячной пылью монстра, вытащенного на свет божий из неожиданно прервавшейся осенней спячки. Расстегнутая молния напоминала раскрытую пасть, а ручки скрученные щупальца. – Это же задиванная зверюга какая-то, а не сумка из нашего с тобой лета. Немедленно её пропылесось, пока она ещё не очухалась и не принялась нас с тобой гонять по квартире.
 - Смешно, - совершенно спокойно проговорил Евгений и покорно отправился к пылесосу, который стоял в углу комнаты. – У него, правда, мешок совсем забит, но думаю, для одного ископаемого задиванного монстра хватит, чтобы превратить его в послушного дорожного помощника, типа sumucus poezdicus.
 - Надеюсь, бельё у тебя лежит на прежнем месте?
     Ксения прошла к полированному шкафу, детищу прошлого столетия. Строгих геометрических форм, без каких либо изысков, изрядно поцарапан местами, уже побит при неоднократных переездах с углов, с слегка отвисшей одной из двух створок, шкаф не потерял своего утилитарного назначения и был прекрасным местом для хранения любых вещей холостяка. На одной из полок Ксения обнаружила комок носков и трусов. Она взяла его в руки, чтобы убедиться, что после стирки вещам всё-таки дали сначала просохнуть, прежде чем запихать в таком виде в шкаф. Комок был сухой и даже пахнул плохо прополосканным порошком. Уже это радовало. Ладно, рассортировать трусы с носками особого труда не составит. За соседней створкой висели рубашки. Ну, кто бы сомневался, конечно же, неглаженные.
     Евгений уже лихо наяривал щёткой пылесоса сумку, которая постепенно становилась прежнего тёмно-синего цвета, когда Ксения взяла с подоконника утюг, включила его в розетку, а на маленьком раскладном столике расстелила одеяло.
 - Гладить, что ли собираешься? – сквозь вой пылесоса спросил Евгений.
 - Неужели ты мог подумать, что я отправлю тебя с неглаженными рубахами? Плохо ты обо мне думаешь. Я тебе ещё и по шее надаю за комок в шкафу из носков и трусов. Нельзя же быть таким пофигистом. У тебя не квартира, а один большой беспорядок.
 - Да ладно тебе, Ксюша. Ну, наверное, я, так же как и сегодня утром, очень сильно куда-то торопился. Было бы время, посуди сама, я бы всё разложил аккуратно. – Евгений закончил чистку сумки и выключил пылесос. – Сейчас прямо и разложу.
 - Сейчас уже не нужно. Я же сказала, что соберу тебя, значит и разложу. – Ксения уже взялась за дело, распотрошив комок для начала на отдельные части. – Пока утюг согреется, я со всем разберусь, а ты пока сходи, свари-ка нам по чашечке кофейку. Пожалуйста.
     Евгений пожал плечами и пошёл на кухню. От кофе он, как и Ксения, никогда не отказывался. Можно немного. Ужинать они будут примерно через час, так что чашечка не помешает, хоть голод немного перебьёт.
     Ксения рассортировала носки с трусами, положила необходимое количество на её взгляд в сумку на самое дно, и начала гладить рубахи. Три штуки будет в самый раз. На прикидку – по рубахе в день. Она погладила одну и принялась за вторую, когда в проёме комнатной двери с подносом в руках появился улыбающийся Евгений.
 - Хозяюшка, - ласково проговорил он.
 - Ну, ни без этого, - охотно подтвердила Ксения и посмотрела на Евгения. – А ты зачем сюда-то притащил, на кухне бы попили.
 - А мне на диване больше нравится.
 - Ладно, давай сюда свой поднос. Попьём кофе и я доглажу.
     Ксения поставила утюг на пол, свернула в два раза всё, что лежало на раскладном столике, и переложила на стул.
 - Ставь, я освободила. – Сказала Ксения и решила переставить утюг подальше к балкону, но не выключать. Догладить рубахи всё равно нужно.
     Пока Ксения пристраивала разогретый бытовой прибор, находя ему место подальше и от дивана, и от занавесок, Евгений торопливо поставил поднос с чашками на столик и поспешил вслед за Ксенией. Он встал тихонечко совсем близко, когда она, найдя подходящее место для утюга, выпрямилась в полный рост, одновременно обернувшись, и оказалась лицом к лицу с Евгением. Но совсем не испугалась. Не возмутилась, что Женька подкрался так по-партизански. Она смотрела ему прямо в глаза и еле заметно улыбалась. Евгений плавно, осторожно, словно боясь спугнуть молчание девушки, взял её ладони в свою и нежно сжал.
 - Женька, ты серьёзно? – и нельзя было понять по интонации, спрашивала Ксения или была уверена в действиях Евгения.
 - Мышонок, я ведь уеду сегодня. А я по тебе так соскучился.
 - Как ты меня назвал? - заметнее заулыбалась Ксения.
 - Мышонок. А что, тебе разве не нравится? – более уверено заговорил Евгений и обнял Ксению за талию, привлекая её ближе к себе.
 - Ах ты, агрессор, - уже прямо засмеялась Ксения, делая вид, что пытается высвободиться из объятий, - я ему тут рубахи глажу, а у него вон что на уме. Сейчас как укушу за нос!
 - Ну, Ксюш, ну ладно тебе, дай поцелую. – И Евгений комично вытянул вперёд губы.
 - Ещё и попрошайка, - изображая строгость, сказала Ксения, но с видимым удовольствием потянулась губами навстречу Евгению.
     Первый поцелуй был, как выразился бы отец Ксении Григорий Львович, вполне пионерский, даже брато-сестринский. Он напоминал собой нечто вроде разведывательной вылазки перед началом массированного наступления. И, конечно же, он дал понять, что противник готов к бою, а значит, пора переходить к более серьёзным тактическим действиям. И вот она, массированная артподготовка, от которой закладывало уши, кружилась голова. Это был второй, продолжительный поцелуй, уже никак не похожий на обыкновенное дружеское чмоканье. Поцелуй – как огромные ворота в чудесный и страстный мир любви и блаженства, которые прямо в этот миг распахивались перед этими двумя людьми.
      И сразу стало как-то всё легко и понятно. Все проблемы, посторонние мысли отодвинулись даже не на второй, а на триста тридцать третий план. Цель была так близко, каждый из них в буквальном смысле держал её в собственных руках. Но как окружённый, но не взятый город не может считаться покорённым, так и в любви, - для того чтобы владеть, мало всего лишь быть рядом. А значит, цель будет достигнута лишь при полной капитуляции, и перевода соперника в ранг союзника.
     Это была всего лишь игра, в которой Ксения и не думала долгого сидеть в осаде и защищаться до последнего вздоха.
 - Подожди, - прошептала она, немного отстранившись от Евгения. – Отодвинь столик, а я одеяло хотя бы постелю.
     Времени ещё на что-то другое просто не было.
     Евгений послушно, и уже глубоко дыша, отодвинул столик с кофе к другой стенке, Ксения, оставив на стуле недоглаженную рубаху, расправила одеяло на диване. Через секунду оба слились в третьем страстном поцелуе возле наспех сымпровизированного Ксенией ложа, словно приходя к единому соглашению о добровольной сдаче крепости и установлении единой власти. Власти любви.
     Буквально через пару минут, перепутанная и сваленная прямо возле дивана в общую кучу одежда, выглядела как военные знамёна, брошенные к ногам победителя. А диван, был уже вовсе не диваном, а ареной победоносного действа, в котором главным лозунгом была фраза из Битловской песни «Всё, что тебе нужно – это любовь!». Оба лишь смотрели друг другу в глаза, обходясь без слов. Они были рядом, но как будто друг в друге. Соприкасались телами, но оба чувствовали при этом, что соприкасались душами.
 - Как же я люблю тебя, Женька, - прошептала Ксения. – Боже, как же я сильно тебя люблю.
 - Любовь моя, - тихо и нежно отозвался Евгений. – Как мне с тобой хорошо, мышонок. Я тоже люблю тебя.
      Страсть, нахлынувшая на обоих, растворила в себе всё вокруг. Не стало ни квартиры, ни окон, ни дивана, ни дня, ни ночи – ничего! Только любовь! Наслаждение, счастье и самый близкий, самый дорогой человек, чьи объятия превратились в одну огромную вселенную, вселенную ласки и нежности.
     Миллиардами протуберанцев, разлетевшимися в разные стороны, одним стремительным и неистовым взрывом, озарившим всё вокруг, засияла ещё одна сверхновая в их общем космосе. Оба сейчас плыли где-то вышине, купаясь в лучах их самого последнего детища страсти. Умиротворение и сладкий покой окутали их, как нежное дуновение тёплого ветерка на берегу бархатного южного моря. И хотелось, так хотелось, чтобы это длилось как можно дольше. Близость и дыхание любимого человека казались самой лучшей наградой, самым желанным из возможных и сбывшихся мечтаний.
     Реальность возвращалась медленно, как эхо из далёких ущелий, накатывая прибрежной волной, возвращая звуки, одни доносящиеся из труб парового отопления, другие пробивающиеся через чуть приоткрытую форточку. Из прихожей донёсся еле уловимый лязг металлической соседской двери. Ксения ласково поцеловала Евгения в щёку и спросила:
 - Жень, а Жень. Глаза открой.
     Евгений молчал.
 - Женя, ты здесь? – нотки тревоги появились в голосе Ксении. – Это ты, вообще? Же-ня?
 - Я, - ответил Евгений, так же с закрытыми глазами.
 - А если по-русски, то тоже ты? – глаза Ксении округлились. Она боялась услышать немецкую речь и чужой голос.
 - Ксюша, перестань так беспокоится, – медленно заговорил Евгений. Но это был, несомненно, его голос, и чистая родная речь. – Уж этого-то я ему не отдам, ни при каких обстоятельствах.
     Ксения расплылась в счастливой улыбке. Спокойствие заняло место тревоги в её сердце. Всё было по-прежнему.
 - Кофе-то, наверное, уже совсем остыл.
 - Да чёрт с ним, с этим кофе, - не открывая глаз, отозвался Евгений. – Ещё сварю, если хочешь.
     Ксения аккуратно выползла из-под его руки и, цепко и быстро выхватив из общей кучи одежды свои вещи, пошлёпала голыми ступнями в ванную. Евгений приоткрыл глаза и успел заметить лишь сверкнувшую в проёме комнатной двери розовую бархатную попку Ксюши. Он перевернулся на спину с томной улыбкой на губах и смог только выдохнуть из себя что-то наподобие «о-у-а» и опять прикрыл глаза. Подыматься совсем не хотелось. Всё и так было замечательно. В истоме прошли минут пять. В комнату долетел голос Ксении.
 - Хватит уже валяться. Кто-то кофе обещал сварить горячего. Не знаешь случайно кто?
     Евгений медленно поднялся, усаживаясь на край дивана, и ответил вопросом на вопрос:
 - А может ну его, этот кофе? Может, сразу поедем куда-нибудь поближе к вокзалу, там и перекусим?
     В проёме двери показалась Ксения. Причёсанная, прихорошенная, выглядевшая «на все сто», в общем, как обычно.
 - Я сейчас не поняла тебя, Евгений Яковлевич. Это что за выпады? Пока я буду доглаживать тебе рубахи, быстро варить кофе. И чашки отсюда забери. Попьём на кухне. – Ксения подошла вплотную к Евгению. – Я кому говорю, подъём! Быстро на кухню, раз, два!
     Она подняла с пола все вещи Евгения одной охапкой и положила ему в руки.
 - Цигель-цигель, я не поняла, почему задержка?
 - Эксплуататоры трудового народа! - наиграно обиженно проговорил Евгений, но покорно поднялся на ноги и зашагал с комком в руках на кухню.
 - В ванную не забудь заглянуть, «трудяга».
     Явно в хорошем расположении духа, Ксения взяла поднос с чашками и пошла вслед за Евгением.
 - Ладно, уж помогу немного в нелёгком исполнении обещаний.
     Итак, рубашки доглажены, кофе сварено. Остывшее безжалостно отправлено в путешествие по канализационным трубам. И вот, он и она сидят за кухонным столом с чашками дымящегося свежесваренного чёрного напитка в руках.
 - Ты хотел Сергею Сергеевичу позвонить, предупредить, что уезжаешь, – сказала после первого глотка Ксения. – Звони, а то дотянешь до вечера или вообще забудешь. Может нехорошо получиться. А я вместо тебя ему звонить не хочу.
 - Да, позвонить нужно.
     Евгений задумчиво достал из кармана сотовый и, не забывая отхлёбывать из чашки, стал нажимать на кнопки. Разыскав в списке нужный контакт, он нажал на кнопку вызова и приложил трубку к уху.
 - Да, аллё, Сергей Сергеевич, это я, Ледоскопов. Сами хотели со мной поговорить? – как будто удивился Евгений. – Я вас слушаю.
     Ксения сидела тихонечко и наблюдала за глазами и мимикой Евгения. Заметив это, он подмигнул Ксении, а она в туже секунду улыбнулась ему в ответ.
 - Сергей Сергеевич, ну вы же понимаете, что это не серьёзно. Конечно. Да. Ну, говорите смелее. Подумали, что это наркотики? Да элементарное расстройство желудка. Съел возле метро с утра что-то, непонятно что. Да. Нет, не нужно так думать, всё в полном порядке. Да, теперь вполне хорошо себя чувствую. Да, спасибо. Хорошо. И вам того же. Сергей Сергеевич, у меня тут небольшое заявление.
     Возникла небольшая пауза. Видимо шеф что-то начал много и быстро говорить Евгению. Сначала Евгений заулыбался, а потом залился смехом.
 - Да что вы, Сергей Сергеевич. Опять вы со своими фантазиями. Почему уходить? Куда же я от вас? Я просто ненадолго отлучиться из города хочу. Ну, куда-куда. В область съездить, развеяться. Работу? Конечно с собой. Когда я вас подводил, Сергей Сергеевич? Куда именно, спрашиваете?
     Снова повисла пауза. Евгений покраснел, а на лбу запульсировала небольшая жилка.
 - Нет-нет, я не молчу. Просто не ожидал такого вопроса. Почему обязательно Тудыттовка? Разве мало ещё деревень у нас? Как называется? Да как, очень даже просто. – Евгений нервно потёр сморщенный лоб и выпалил, - Лобково!
     Ксения выпучила глаза и удивлённо посмотрела на Евгения. Он, заметив взгляд Ксении, посмотрел в её сторону и только пожал плечами, мол, уж что первое в голову пришло.
 - Как так не знаете? Очень даже знаменитое село. Там большая кролиководческая ферма.
 - Да? – громким шёпотом сказала Ксения. Он не переставал удивлять её своей фантазией. Поставив чашку на стол, она даже всплеснула руками.
 - Кроликов разводят, а потом из них шапки шьют и на мясо забивают. Хотя, наверное, всё-таки наоборот.
 - Бедные кролики, - взялась руками за голову Ксения и закачала ей из стороны в сторону. Актриса.
 - Вот, может быть, ещё материал раздобуду для животноводческой темы. Ну, это вы сейчас так говорите, а вдруг пригодится? Конечно. Кстати, если там связи сотовой не будет, я на всякий случай сделаю перевод звонков на своего знакомого.
 - Как интересно, это я, что ли? – Ксения показала на себя пальцем.
     Евгений, продолжая разговаривать с шефом, кивнул головой и послал Ксении воздушный поцелуй.
 - На три дня всего-то, да, так что сильно волноваться не стоит. А у меня друзья там, старые армейские, да. На заключительную рыбалку в этом году позвали. Хорошо. Хорошо, да, конечно. Спасибо. – Евгений всеми силами пытался изобразить голосом естественную улыбку, а у самого даже костяшки пальцев на руке побелели от напряжения. – Как только вернусь, сразу же самолично вам отзвонюсь. Да, договорились. Пока. До свидания.
     Евгений убрал телефон от головы, нажал на кнопку с красной перевёрнутой трубкой и, положив его на стол, совсем безрадостно уставился на Ксению.
 - Я поняла, - первая заговорила Ксения, - он спросил тебя, не едешь ли в Тудыттовку? Правильно?
 - У меня складывается такое впечатление, - медленно, словно перед разгоном, заговорил Евгений, - будто их всех кто-то подначивает, чтобы я и в самом деле свихнулся, либо кроме как в Тудыттовку больше никуда, не приведи господь, не поехал. Но шефу-то, в принципе, какая разница, куда я поеду? Ничего не могу понять, хоть ты меня убей.
 - Никто убивать тебя не собирается. Ты главное действительно с ума не сойди. Вон как в лице переменился, мне аж страшно стало. Расслабься, Женька. Сгоняешь, разведаешь что к чему и обратно. Договорились же. Ну, малыш, не кисни! Я тебя очень люблю. Ты главное помни об этом и всё будет в шоколаде. Ок?
     Евгений посмотрел на Ксению с такой надеждой во взгляде, с таким трепетом, что она не удержалась и, поднявшись со стула, подошла к Евгению сзади и, склонившись к его уху, крепко-крепко обняла за плечи.
 - Не нужно так переживать. Я буду с тобой вот здесь, - она прикоснулась ладошкой к его груди. – Всегда буду с тобой. Только подумай обо мне и сразу станет спокойнее. Слышишь?
 - Тебя-то кто заговорам обучал? – успокаиваясь, проговорил Евгений. – Действительно ведь легче стало. Тревога эта непонятная куда-то ушла. Спасибо, Ксюша.
     С довольным видом Ксения выпрямилась и, похлопав Евгения по обоим плечам, приподнятым голосом сказала:
 - Вот и хорошо. Давай-ка, помой чашки, а я пойду дособиру тебе сумку. И, кстати, нужно такси вызывать, если мы ещё с тобой собираемся ехать на вокзал.
     Ксения ушла в комнату, а Евгений собрав со стола пустые чашки, направился к мойке. После того, как вся немногочисленная посуда была, если можно так выразиться, вымыта (просто сполоснута горячей водой) и поставлена на сушилку, Евгений взял со стола свой сотовый и пошёл в комнату. Ксения укладывала в сумку толстый вязаный свитер, подаренный ему прошлой зимой на новый год.
 - На всякий случай, вдруг да пригодится, - заметив Евгения, сказала Ксения.
 - Я, в принципе, не против. Пусть будет. – Согласился Евгений. – Ты мне номер того такси скажи, пожалуйста, о котором вспомнила. «Сени», что ли?
 - «Сани», а не «сени».
 - А, понятно. Только мне без разницы. Хоть «Пони». Лишь бы повезли.
 - Набирай: сто, десять, десять. Так ты не запомнил? Элементарно же.
 - Да у меня всегда с цифрами проблемы были, - отмахнулся Евгений, набирая номер телефона.
 - Понятно, гуманитарий. Всё, я сумку собрала. Можно ехать.
     Ксения закрыла замок-молнию и села рядом с сумкой на диван. Евгений тем временем слушал гудки. Наконец ответили.
 - Девушка, здравствуйте. Нам бы такси на ближайшее время. До железнодорожного вокзала. Адрес: Шишкина семнадцать, квартира… а, не нужно квартиру. Телефон этот, да. Хорошо, ждём.
     И убрал сотовый в карман.
 - В течение десяти минут. Сказала, что какая-то машина тут поблизости есть, но она сначала уточнит.
 - Так ты не стой, садись, посидим на дорожку. Ноутбук-то где?
 - Да вон он, в прихожей стоит, я его даже не заносил, - ответил Евгений. – Провода там же, в кармане скручены. Ручки у меня с собой, ежедневник с ноутбуком. Да вроде бы всё.
     Он ещё обдумывал, всё ли собрал, что может понадобиться в поездке, и послушно уселся радом с Ксенией.
 - Ну, мы как договорились, сначала возьмём билет, а потом перекусим, если успеем? Да?
     Она взяла его за руку.
 - Точно. Как договорились. Печенюшек бы ещё к чаю, так, на всякий случай, – сказал Евгений.
 - Купим тебе печенюшек, каких захочешь. – Немного подумав, спросила:
 - Маме не хочешь позвонить? Она волноваться не будет?
 - Думаю, что если позвоню и начну предупреждать, что еду в командировку в Лобково, тогда она точно почует неладное и начнёт волноваться. Она ведь в санатории сейчас. Вот и пусть спокойно отдыхает.
 - Ладно. Тебе виднее.
     В ту же секунду раздался звонок мобильного телефона. Евгений достал его из кармана.
 - Да, - ответил он. – Ждём. Очень хорошо. Первый подъезд. Семьсот сорок семь, синяя Дэу, ясно. Выходим.
     И опять нажав на кнопку, сунул телефон в карман.
 - Пора? – то ли спросила, то ли утвердительно сказала Ксения.
 - Ты знаешь, - прищурившись, ответил Евгений, - я думаю, что действительно пора.
     Оба посмотрели друг на друга, молча улыбнулись и поднялись с ещё хранящего их общее тепло дивана. Евгений закинул лямки сумки себе на плечо, Ксения взяла на себя свой рюкзак и ноутбук Евгения, и они вместе вышли из квартиры. В опустевшей квартире раздались металлические пощёлкивания закрывающегося замка входной двери, а затем донеслись звуки удаляющихся шагов вниз по ступеням лестницы. Возле дивана медленно остывал тяжёлый, ещё советских времён утюг с деревянной ручкой.

     Глава 7. Вокзал.

     Когда Евгений с Ксенией вышли из подъезда, их встретил водитель той самой синей Дэу, номер семьсот сорок семь. Он, конечно же, не кинулся придерживать им подъездную дверь или подхватить, возможно, тяжёлый багаж. Он просто стоял возле своей машины и выжидательно смотрел на появившихся двух людей с сумками и рюкзаком.
 - Вы что ли на вокзал? – наклонив голову в сторону, спросил водитель. Ксении совсем не понравилось, как он её разглядывал. Не молодой, в принципе, уже человек, с сединой в шевелюре, лет пятьдесят ему, наверное. А эта хитринка в глазах, за которую просто хотелось подойти и врезать крепкую пощёчину.
     Евгений тоже почувствовал этот взгляд, и на вопрос ответил вопросом:
 - А это вы нас, что ли повезёте?
     Водитель как-то разом собрался, вытащил руки из карманов куртки, как будто, наконец, осознав, что находится на работе, а не на вечеринке любителей скататься до вокзала.
 - Давайте багаж в багажник сразу положим, - уже нормальным тоном заговорил он. Но помогать всё равно не стал.
     Евгений, как, впрочем, и Ксения, на такие мелочи вообще старались не обращать особого внимания. Подумаешь – хамство, подумаешь – чёрствость. Да на все такие случаи никаких нервов не хватит. Вот и вырабатывается с самого детства особый стойкий иммунитет к отсутствию человечности в человеке. Самое неприятно, конечно, в этом то, что этот самый иммунитет может и в тебе самом подавить желание кому бы то ни было помогать или даже просто сопереживать. Палка о двух концах, как говориться в народе.
     Ксения сразу же открыла заднюю дверь машины и погрузилась сама со своим рюкзаком и ноутбуком Евгения. Евгений с сумкой подошёл к любезно распахнутому водителем багажнику и легко закинул её внутрь.
 - Сумка на миллион, а весу на копейку, - ухмыльнулся водитель.
     Евгений, и так уже почувствовавший к этому «служителю баранки» лёгкую неприязнь, решил, что не стоит как-то, пусть даже в шутливой манере, оправдываться перед ним. И просто промолчал. Захлопнув багажник, водитель направился на своё место, а Евгений уселся рядом с Ксенией, с другой стороны, так же на заднее сиденье.
     Таксист повернул ключ зажигания и после того, как машина затарахтела, не оборачиваясь, спросил:
 - Молодожёны, что ли?
 - С чего вы взяли? – выпалила Ксения.
 - На заднее сиденье вместе уселись. А, следовательно, либо молодожёны, либо собираетесь скоро расписаться.
     Евгений с Ксенией удивлённо переглянулись. Подумаешь, какая проницательность?
 - А что же, женатые люди, которые состоят в законном браке уже не один год, на вашей водительской практике не усаживались вместе на заднее сиденье? – спросил Евгений.
     Таксист уже выворачивал из двора, а на лице его блуждала довольная улыбка. С ним заговорили. А поболтать, судя по всему, он был не прочь.
 - Бывает, конечно, но очень редко. Женатые обычно пораздельности садятся. Причём, кто спереди, тот и глава семейства. А вторую половину и детей, если таковые имеются, туда, ближе к багажу.
 - Ну, детей тоже ведь спереди  не посадишь, – возразила Ксения. – Или представьте, если бы оба уселись на переднее сиденье. Вы, наверное, таких пассажиров вообще отказались бы везти.
 - Так-то оно так, но правило всё равно работает, сколько раз убеждался, - был непреклонен таксист. – Так что? Сыграли свадьбу или только собираетесь?
 - Разводиться едем, - зло пошутил Евгений.
 - На вокзал-то? Ну, да, - хмыкнул водитель.
 - А мы не местные, из другого города. Вот доберёмся и разведёмся, - подыграла Ксения, смешно окая почти на каждой гласной.
 - Понятно, - подмигнул в зеркало заднего вида таксист, - шутка юмора? Да вы зря маскируетесь, я же вижу, что молодожёны. Вон как друг к дружке жмётесь, как будто боитесь потеряться. У меня глаз намётан.
     Таксист неожиданно звонко рассмеялся на весь салон автомобиля.
     И у Ксении, и у Евгения складывалось нехорошее ощущение, будто этот не в меру наблюдательный шофёр, настырно лезет к ним в ещё неостывшую постель, чтобы подбодрить и дать дельный совет, если понадобиться.
 - А давайте радио послушаем? Пожалуйста? – громко попросила Ксения. Евгений тут же показал ей за спиной таксиста большой палец, что, мол, молодец, пора завязывать с этими пустопорожними рассуждениями.
 - Можно и радио. Какое?
 - Любое, - тут же сказал Евгений.
 - Против «Шансона»  не против? – на полном серьёзе ляпнул таксист.
     Оба тяжко вздохнули, но делать нечего.
 - Нет, - в один голос ответили пассажиры.
 - А я люблю, - заметив неодобрительную интонацию в голосах, сказал рулевой. – Жизнь ведь, без всяких там «сюси-пуси». А иногда прям за душу берёт. И зря эту радиостанцию хают. Понимали бы ещё чего. Душа она ведь сама знает, что ей нужно, а что так себе, только видимость. Фуфло, проще говоря.
     Таксист включил автомагнитолу и тут же из динамиков полетели звуки и голоса, которые по его утверждению были совсем не «фуфло». Музыка играла, звучали песни, лились аккорды. Были, конечно, не блатные, и не лагерные, и не воровские, и не зэковские (бог их знает, как их ещё окрестить). В принципе, слушать можно было. Но несмолкаемый голос таксиста, идущий сопровождением даже к рекламе между музыкальными композициями, создавал в машине атмосферу работающей самолётной турбины, когда стоит сплошной гул, подобие звуковой каши. Зато он не требовал от Евгения и Ксении никаких ответов. Сам по себе о чём-то рассуждал, где-то даже умудрялся подпевать артистам, не в ноты и даже другими словами, но это ничего. Чем бы дитя ни тешилось…
     Совершенно неожиданно таксист сделал тише радио и сказал:
 - А ведь с самого начала, когда наше такси только начало работать, название было другое. Не просто «Сани», а «Русские сани». Месяц отработали с таким названием. А потом настоятельно предложили сократить. Люди в костюмах и с триколором в петлице.
     В салоне повисла пауза. Водитель явно выжидал, создавая интригу, как он думал. Наверняка захотят узнать почему. Из динамиков женский голос предлагал уникальный кисломолочный продукт, от которого вашему организму непременно должно стать легко, только употреблять его нужно непременно много и регулярно, а иначе они не вернут вам деньги, если не будет эффекта. Но эффект будет, это она вам гарантирует лично, потому что она врач-диетолог из Европы, а там с этим очень строго. И всё такое, и в том же духе.
     Пассажиры молчали и упорно не хотели знать, почему это вдруг пришлось «Русские сани» переименовать в просто «Сани». Но таксист сделал вид, будто услышал вопрос и заговорил, покачивая утвердительно головой.
 - Не патриотично это. В стране, где проживает много национальностей, и в нашем городе в частности, называть предприятие «Русские сани». Национализмом, видите ли, попахивает. «Российские» - пожалуйста. Даже «Советские» - можно. Ну, на крайний случай даже «Федеральные» с большой натяжкой, потому как к власти никакого отношения не имеют. Да что там говорить. Можно было хоть «Мексиканскими», хоть «Австралийскими» назвать, но только не «Русскими». Не политкорректно. В общем, проще было название кастрировать ровно на половину. Ну, а в принципе, если сани, так понятно, что русские, какие же ещё. Правильно, молодёжь?
     Но молодёжь железобетонно молчала. Евгений, отклонившись ближе к окошку, так, чтобы его не было видно водителю в зеркало, повернулся лицом к Ксении и молча приложил указательный палец к губам. Она так же молча кивнула в ответ, - не отвечать ни при каких обстоятельствах.
     А таксист всё болтал и болтал безумолку до самого вокзала, возможно, наконец, поняв, что в собеседники его пассажиры не годятся вовсе.
     Нужно признаться, что до вокзала, так же как и до дома Евгения, добрались не быстро. Те же злосчастные пробки, как кто-то сказал, - городской атрибут современности. Или наоборот, современный атрибут города. Хотя наверняка это были два совершенно разных человека, говорящих об одном и том же. Такое случается.
     Когда проезжали под поднятым шлагбаумом, таксист через стекло махнул в знак приветствия охраннику, контролирующему въезд на вокзальную площадь к самому центральному входу. Старые знакомые или же таксист просто-напросто примелькался за многие годы работы. Наверное, и охранники менялись не один раз, а он всё возил и возил через этот шлагбаум всё новых и новых пассажиров, спешащих кто на поезд, кто в билетные кассы. Кто-то был радостен, кто-то печален. Кто-то встречал, а кто-то расставался. Река времён. И он – седой паромщик, соединяющий и разводящий судьбы. Но, увы, слишком неумеренный на слова. Да, это определённо портило всю картину.
 - Приехали, - сказал водитель, ставя машину на ручной тормоз.
 - Сколько? – спросил Евгений.
 - По счётчику, - таксист указал на электронный прибор, вмонтированный под автомагнитолой, - триста пятьдесят рублей. Плюс за посадку сто. Считайте сами.
     Он умолк, явно давая намёк на продолжение счёта. Мол, если не жалко, то можно и накинуть. Евгений понимал, что чаевые дать, в общем-то, нужно, но, черт подери, он не был в восторге от этого «говоруна». Да ладно уж, - подумал он и сунул таксисту пятьсот рублей.
 - Сдачи не надо, - уже открывая дверцу и выставляя одну ногу наружу, сказал Евгений.
 - Огромное вам «зер гуд», - поблагодарил водитель, проверяя банкноту на свет, но его последних слов Евгений уже не услышал. Он сам подошёл к багажнику, открыл его и начал доставать дорожную сумку. Таксист вышел из машины, но так же безучастно продолжал стоять рядом, наблюдая за манипуляциями пассажира. Евгений закинул сумку на плечо, закрыл багажник и спросил Ксению:
 - Ну что, всё, ничего не забыла в салоне?
 - Вот оно, всё у меня, - ответила она, обводя взглядом всё, что находилось на ней и в руках.
 - Спасибо вам, - обратился Евгений теперь к водителю. – Будьте осторожны на дороге, внимательны, не отвлекайтесь без надобности. И спасибо.
 - И вам не хворать, молодые, - снова как-то нехорошо заулыбался таксист. Ксения даже отвернулась, чтобы не видеть этих маленьких прищуренных глаз. – Сладкого вам медового месяца, конспираторщики. Давайте там, старайтесь, чтобы дым пошёл, чтобы искры летели.
 - Да, спасибо за пожелания, мы всё поняли. До свидания.
     Евгений проговорил это быстро, взял Ксению за руку и зашагал прочь от этого «инструктора по пиротехнике». Таксист что-то говорил вслед удаляющейся паре, но его никто не слушал.
 - Ты запомнил номер машины? – спросила Ксения.
 - Да, а что? – переспросил Евгений.
 - Это я так, на всякий случай. Что бы ещё раз ненароком не напороться.
 - Прекрасная мысль. Синяя Дэу семьсот сорок семь. В блокнот запишу, чтобы не забыть. В разделе «ненужное».
     Оба заулыбались и энергичнее зашагали к центральному входу в вокзал.
     В центральном холле, сразу за парой автоматических дверей, как всегда толпилась уйма народу. Большинство из них глазели на большое информационное табло, на котором освещались все прибывающие и отправляющиеся поезда. Кое-кто из присутствующих догадался отойти в сторонку, ближе к стенам холла. Некоторые, в основной массе, просто рассредоточились по всей площади просторного помещения. Но были и такие, которые, только оказавшись внутри вокзала, прямо тут же, возле дверей бросали на пол свои дорожные пожитки и, пыхтя и отдуваясь от быстрой ходьбы с грузом в руках, начинали озираться вокруг. Не понимая, что создают преграду для всех входящих вслед за ними, они упорно стояли на своём месте, будто приняли оборону и не собирались покидать своего места вплоть до подачи сигнальной ракеты, коей будет являться оповещение о прибытии их поезда.
     Одну такую компанию, в виде семьи из четырёх человек, Евгению и Ксении пришлось обогнуть при входе в вокзал. Удачно совершив манёвр, они прямиком направились на второй этаж, где располагались билетные кассы поездов дальнего следования. На удивление народу было очень мало. Кому приходилось отстаивать длиннющие очереди в железнодорожные кассы, особенно летнего периода, тот без колебаний согласиться, что четыре-пять человек возле каждого открытого окошечка, это почти никого.
 - Ксюша, ты со мной не стой, иди, лучше на скамейке посиди. А я один справлюсь. Я помню – посёлок Ягодовск, деревня Тудыттовка.
 - А до Тудыттовки ты билет не купишь, - усмехнулась Ксения. – До Ягодовска купишь, а до Тудыттовки придётся ещё автобусом добираться. Правда, если они ещё до неё ходят. А то и машину нанимать. Или автостопом. Там на месте уже разберёшься.
 - Это тебе отец рассказал?
 - Ага. А ему его дружок старинный. Он домой почти каждое лето ездит, вот и просветил на счёт автотранспорта. Когда не хватает денег на бензин, тогда рейсы по тупому просто отменяют. Людей-то мало уже в этой деревне проживает. Нерентабельная стала. Да, - вздохнула печально Ксения, - такая картина у нас по стране практически сплошь и рядом.
 - Ну, ладно, я понял. Ты мне ещё всё хорошенько объяснишь перед поездом. Если что-то есть, что мне знать нужно обязательно, давай-ка я лучше это потом себе в ежедневник запишу. Так надёжнее всего будет. Договорились.
 - Договорились. Давай, посади меня вот там, - Ксения указала на пустое место, - оставь мне сумку и иди, покупай билет.
     Так и поступили. Евгений оставил рядом с благополучно усевшейся Ксенией сумку и пошёл к кассе. Ксения тем временем достала из своего рюкзака какую-то толстую книжищу (возможно хрестоматию по зарубежной литературе, возможно роман Джеймса Джойса) и стала её внимательно читать.
     На каждого страждущего, достоявшегося до заветного окошка кассы, тратилось примерно три, ну максимум пять минут. Кассиры-операционисты работали профессионально быстро. Пальцы мелькали по клавиатуре компьютера. Проворные женские пальчики пригодились и здесь. Минут через десять Евгений стоял возле стеклянной перегородки с прямоугольным отверстием на уровне пупка. Не смотря на то, что переговорное устройство располагалось на удобном для человека уровне, а то есть на примерном уровне лица, все из обращающихся к кассиру почему-то всегда нагибались до отверстия, словно кланялись в приветствии и начинали говорить. Срабатывала, видимо, сформировавшаяся за многие годы привычка, когда ещё не было никаких переговорных устройств, а дырочки в стекле, через которые можно было общаться не нагибаясь, были редкостью и считались признаком (да-да, ничего смешного) оборудованности вокзала. Евгений не оказался исключением. Он почтительно согнулся пополам и сказал:
 - Здравствуйте, девушка, мне бы сегодня уехать до Ягодовска.
     Белокурая женщина в белой блузке, сидящая на месте кассира ответила, даже не улыбнувшись:
 - Здрасьте. Сегодня. До Ягодовска. На любой?
 - На ближайший, если можно.
 - Тип вагона?
 - Что? – не понял Евгений.
 - Плацкарт, купе, общий, СВ, бизнес класс, - монотонно выдала кассир.
 - Господи, да плацкарт, конечно. Я в командировку ещё бизнес классом не ездил. – Нет, Евгений не оправдывался, а, скорее всего, возмущался. Неужели по нему не видно, какой он класс. «Хорошо, что теплушку не предложила», - совсем невесело подумал Евгений.
 - Ну, допустим, командировки разные бывают. А спросить я обязана. У вас у всех на лбу не написано, кто и как желает ехать.
     Если бы Евгений хоть чуть-чуть почувствовал в словах этой участницы вокзального суперпроекта «за стеклом» нотку ехидства или обычного раздражения, он наверняка бы устроил что-нибудь наподобие небольшого скандальчика. После водителя такси это можно было бы сделать с превеликим удовольствием. Но кассир проговорила свои фразы настолько флегматично, с таким уставшим и измотанным видом, что Евгению даже немного стало жаль её. Наверное, смену дорабатывает. А может быть, ещё и чужую прицепом взяла.
 - Плацкарт, девушка, конечно, плацкарт, - как можно миролюбивей произнёс Евгений.
 - Посмотрим. – И пальцы замелькали по клавиатуре, а глаза забегали по невидимой для Евгения поверхности монитора. Прошло несколько секунд, и женщина заговорила снова. – Есть места. Но только боковушки. Поедите?
 - А на какое время? – робко улыбнулся Евгений.
 - Через час двадцать, проходящий.
     Евгений посмотрел на наручные часы. Было пять вечера без трёх минут.
 - Нормально. Боковушка, так боковушка. Я не привередливый.
 - Паспорт давайте, - сухо сказала кассир и протянула к окошку руку.
     Евгений подал паспорт и раскрыл бумажник, приготовившись расплачиваться за билет. Женщина-кассир раскрыла паспорт и, даже не взглянув на Евгения, начала перепечатывать данные. Покончив с оформлением и нажав на клавишу распечатки, она произнесла заветные числа:
 - Пятьсот пятьдесят четыре, тридцать восемь.
     Евгений послушно вынул из бумажника тысячу одной купюрой и протянул в окошечко. Получив взамен паспорт, билет и сдачу, Евгений услышал от кассира ещё раз всю необходимую информацию о времени отправления поезда, и прямиком пошёл к скамейке, на которой сидела Ксения.
 - Так получается, что я в Ягодовске буду в час ночи, - усаживаясь рядом с Ксенией, сказал Евгений. – Поезд шесть часов с гаком идёт. Ты не знаешь, там гостиница хоть какая-то есть?
 - Должна быть. Не в каменном же веке живём. Дай-ка билет глянуть.
     Евгений отдал Ксении билет. Она внимательно его просмотрела и сказала:
 - Ничего, как-нибудь перекантуешься. Ты же ведь у нас журналист, а значит должен быть готов ко всему, ко всем лишениям и тяготам этой интересной профессии.
 - Я хоть и журналист, - попытался возразить Евгений, - но житель всё-таки городской, привыкший к комфорту, теплу и своевременному горячему питанию.
 - В виде горячей сосиски в тесте и стаканчика кофе? – съехидничала Ксения.
 - Да хотя бы. Думаешь, я в час ночи в Ягодовске найду сосиску и кофе?
 - Думаю, что найдёшь. Такого добра сейчас везде завались, практически на каждом полустанке. Бабушек с перронов разогнали с их пирожками и варёной картошкой, а на их место пришёл страшный дядя Общепит и его приемная дочь Быстрое Питание. Они тебе пропасть не дадут. Какую-нибудь пиццу по-русски тебе втюхают в виде ватрушки с мясным салатом, размазанным по поверхности. Встречались тебе такие?
 - Встречались, вот только я их не решался попробовать.
 - Ну, так вот и настало время отведать со стола Общепитовского, - сказала Ксения в духе русских народных сказаний.
 - Слушай, Ксюш, ты так вкусно рассказываешь. Может, мы уже куда-нибудь навострим лыжи? Так есть охота, а до поезда час двадцать.
     Лицо Евгения приняло страдальческий вид, выдавая неподдельное желание срочно что-нибудь перекусить.
 - В восемнадцать двадцать один отправление. – Констатировала Ксения, возвращая билет. – На перроне нужно быть в шесть, чтобы без спешки, спокойно сесть в вагон. Пошли, знаю я здесь поблизости одно заведение той самой приёмной дочери. Там точно не отравимся – проверено.
     Удовлетворённый ответом, Евгений в который раз загрузил себе на плечо свою вполне посильную ношу и зашагал вслед за разноцветным рюкзаком, размерено покачивающимся за плечами Ксении.
     Когда вышли из здания вокзала, Ксения сразу же указала рукой через площадь слева на какое-то заведение и сказала:
 - Вон там кафе «Железка». – Евгений хотел было открыт рот, чтобы выразить своё удивлением названием, но Ксения его опередила. – Попадёшь вовнутрь, сам поймёшь почему так назвали. А вон там, - Ксения указала рукой через площадь справа, - продовольственный минимаркет «Продвагон». Там мы с тобой печенья и ещё чего-нибудь тебе в дорогу прикупим. Всё рядышком, так что, я думаю, успеем.
 - Но сначала еда, - чуть ли не проревел по-медвежьи Евгений.
 - Зверя пора кормить, - улыбнулась Ксения, и оба зашагали в левую сторону, чтобы обойти площадь и оказаться перед гостеприимным входом кафе «Железка».
     Тут же они заметили возле длинного фасада здания вокзала группу цыганок, шумно каркающих друг на друга непонятными цыганскими словами, как кучка полевых ворон на помойке. Их было человек пять. Но одна из них, явно моложе остальных, металась в потоке проходящих мимо спешащих людей, и что-то настырно предлагала. Ксения и Евгений как раз направлялись в её сторону.
 - Женя, аккуратнее. Главное с ней ни о чём не разговаривать, - предупредила Ксения и заметно прибавила шагу.
 - Ясное дело, о чём нам с ней говорить? Будет у нас деньги клянчить. «Позолоти ручку, всю правду скажу», - высоким голосом сказал Евгений, видимо пародируя цыганку. - Времена меняются, люди нет.
     Когда поравнялись с цыганкой, она стояла к ним спиной. Ксения наивно предположила, что удастся проскочить незамеченными. И ей это действительно удалось. Но только не Евгению. Как раз в тот момент, когда он проходил вслед за Ксенией уверенным быстрым шагом, цыганка то ли заметила краем глаза движение чего-то большего, чем женская фигура, то ли услышала ухом или через асфальт почувствовала тяжелые мужские шаги. Но в ту же секунду она резко обернулась на сто восемьдесят градусов и цепко схватила Евгения за рукав куртки. Он даже не попытался вырваться, а встал как вкопанный, выпучив в страхе глаза.
 - Ай-яй-яй, почему такой красивый молодой мимо проходишь? Разве не нужно тебе знать судьбу твою? Пойдём, погадаем тебе, по руке посмотрим, карты кинем, всё скажем. – Цыганка тараторила слово за словом, не давая Евгению опомниться, словно читала длинное заклинание. И тянула, тянула в сторону других цыганок. – За сто рублей всю правду как на блюдечке выложим, только не бойся, подойди к моим сёстрам. Они дело знают, гадать умеют, многое скажут.
     Всё это успела сказать молодая цыганка, пока Ксения не заметила, что Евгению в прямом смысле утягивают на её глазах на растерзание и, как обычно это бывает, выманивание всего до копеечки. Этим ушлым знатокам заговоров и словесного зомбирования любой бы начинающий гипнотизёр позавидовал. Ксения кинулась к Евгению, схватила его за другой рукав и потащила в противоположенную сторону.
 - А ну отцепись, - заорала она. – Пошла отсюда, не трогай моего мужика, а то по морде получишь. Отстань, я сказала!
     Цыганка тоже не предполагала такого выпада со сторону девушки и потому от неожиданности расцепила пальцы, на что, собственно говоря, и рассчитывала Ксения.
 - Эй, девушка, - заговорила цыганка, изображая на лице горькую обиду, - я что, убивать его повела? Почему такая злая? Болеешь?
     Ксения резко дёрнула Евгения в свою сторону и встала между цыганкой и ним.
 - Ты на себя посмотри! Самой лечиться надо! –  почти шипя, сказала Ксения.
     Обострившуюся ситуацию заметили другие цыганки и двинулись всей группой к сцепившимся в словесной перепалке. Ксения понимала, что нужно срочно уходить, чтобы не попасть в лапы этим хитрым горгонам.
     И тут же, когда Ксения собиралась без лишних слов развернуться и уйти, толкая впереди себя Евгения, цыганка схватила за рукав теперь уже её куртку и громко заговорила:
 - Давай поговорим, давай, скажи всё что думаешь! Не торопись, времени много, а я послушаю тебя.
     Ксения резко дёрнула руку вверх, потом попыталась высвободиться круговым движением. Бесполезно, цыганка держала как бульдог. Если уходить, то теперь только с ней, сросшейся с рукавом Ксениной куртки.
 - Отпусти, дура, - всё, что успела сказать Ксения. Вокруг них с Евгением уже стояли подошедшие цыганки. Одна из них была очень старая. Её под руку поддерживала другая, внушительных размеров, с ярким макияжем на лице, от чего глаза казались пылающими, словно два уголька. У старухи на глазах была белёсая плёнка, признаки застарелой глаукомы. Цыганка если и могла что-то видеть, то только в очень размытом виде. Хотя и это вряд ли.
 - Что здесь у вас? – спросила, окидывая всех длинным взглядом, одна из группы, видимо, старшая из них. На ней была очень яркая пышная юбка, под которой скрывалось много-много других, не менее ярких и не менее полезных во всех отношениях. Поверх был повязан внушительных размеров передник. – Раклы рикирэс холы , не нужно волноваться, никто не хочет вам зла!
 - А чего она тогда в меня вцепилась? – Ксения снова дёрнула руку, но бесполезно. И тут она вспомнила о Женьке, который стоял с вытаращенными глазами и смотрел на всю эту сбежавшуюся толпу смуглых женщин разного возраста в цветастых пышных юбках, с косынками на головах, из-под которых у каждой выбивались распущенные локоны у висков и непременные две туго сплетённые косички. – Женя, ты в порядке?
 - Да я напугался сильно. Неожиданно как-то она меня схватила. У меня чуть сердце не выскочило. До сих пор в груди и горле стучит, наружу просится.
 - Я же вам говорю, человека напугали. Нам ничего не нужно, понятно. Так что, пожалуйста, отстаньте по-хорошему. Я вас очень прошу. – При этом Ксения говорила очень жёстко, не прося, а стараясь хорошенько припугнуть.
     Краем глаза Ксения заметила, что когда Евгений объяснял своё заторможенное состояние, старя цыганка очень странно повела головой, подняв вверх подбородок, как будто принюхиваясь или прислушиваясь к чему-то, неожиданно появившемуся поблизости. А та из цыганок, что казалась Ксении главной среди всей группы, пристально смотрела на Ксению изучающим сверлящим взглядом, стараясь понять, на что ещё может быть способна эта неспокойная девушка.
 - Ты, красивая, может быть, неправильно поняла нас. Мы милостыню не просим, - заговорила старшая. – На дарпэ . Давай мы просто немного судьбу тебе твою скажем, а ты поможешь нам небольшой суммой денег. Сколько не жалко. Мангав .
 - Знаю я ваши гадания. – с ухмылкой закивала в ответ Ксения, - начнёте с копеечки, а потом весь кошелёк вытянете. Да и если бы хотели судьбу узнать, так мы не на вокзал пошли, наверное.
     Видимо, уже начавший отходить от психологической встряски Евгений, тихонечко прикоснулся к руке Ксении и сказал:
 - Да ладно тебе, раскраснелась как самовар. Может людям по-настоящему есть нечего, давай поможем, чем сможем. – И уже обращаясь к старшей цыганке, спросил, - Реально, за сотню погадаете? Я бы не отказался.
 - Женя, ты что, окончательно свихнулся? – возмутилась Ксения. – Крыша поехала, да?
     А цыганки, услышав такие слова молодого человека, прямо засияли, как начищенные кастрюли на корабельном камбузе.
 - Дава тукэ миро лав , - быстро заговорила самая молодая, - лишнего не возьмём. Только сто рублей, лаче монуша .
     Постепенно действительно складывалось впечатление, что эти цыгане попали в несколько щекотливое положение и им позарез нужны деньги. А добывать они их решили тем, что, видимо, умеют лучшего всего – гаданием.
     Ксения с задумчивым видом взвесила взглядом всю компанию в цветастых юбках и косынках и уже спокойнее произнесла:
 - Хорошо, на сто рублей мы согласны. Но только давайте договоримся сразу: начнёте выпрашивать больше, мы разворачиваемся и уходим. По рукам?
     Полная цыганка, та, что поддерживала под руку старуху, от таких слов Ксении сморщилась и скривилась в нехорошей улыбке. Предводительница заметила эту гримасу и сразу же отреагировала фразой:
 - Мишто акана брэ ! Пусть драбаровкиня  посмотрит. Ужянгло ей , бэнг  с ними.
     Ксения уже вытащила из кармана несколько смятых купюр. Отделила от спрессованной бумажной лепёшки сотню, единственную среди десяток, и протянула старшей. Та сразу же ловким и быстрым движением в одну секунду успела и взять её, и спрятать куда-то за свой большой передник.
 - Вот, - сказала Ксения, кивая на Евгения, - этому несчастному погадайте, а я так, рядом постою. Всё что про себя мне положено знать, я уже знаю. А больше не надо, спасибо.
 - Мне, пожалуйста, - оживился Евгений, шагая ближе к центру образовавшегося круга и ближе к старшей цыганке. В этот момент самая старая снова как-то нервно дёрнулась и повела головой.
 - Я не гадаю. Не умею, касатик, - по-доброму, но с ужасно хитрыми глазами заговорила цыганская предводительница. – Она драбаровкиня, - цыганка кивнула на старуху, - она тебе всё расскажет. Подай ей руку.
     Полная цыганка, которая являлась для гадалки, по всей видимости, настоящим поводырём, наклонилась к её уху и начала что-то шептать. Наверное, настраивать на предстоящую работу.
 - Дэ васт , - сказала хриплым голосом старая цыганка и завращала белёсыми глазницами.
 - Ей нужна твоя рука, парень. Протяни руку, - перевела толстуха, глядя на Евгения.
 - Надеюсь не навсегда, - попытался пошутить Евгений и послушно протянул старухе свою правую руку. Шутку же никто не оценил.
     С самого начала было понятно, да и видно, что старуха слепа. И от того, что произошло в следующую секунду, оторопели не только Евгений с Ксенией, стоящей в сторонке, но и сами цыганки. Гадалка, не взяв протянутой руки, оттолкнула от себя свою сопровождающую и, указывая в сторону Евгения иссохшим синюшным указательным пальцем, завопила:
 - Кало мануш! Кало якх! Дыкхав тут! Аври даты! Ничи мэ тутэр на пхэнава! – начала повторять как заведённая одно и тоже, - Аври даты, аври даты, аври даты…
     Старуха махала перед собой руками, словно отмахиваясь от чего-то или кого-то невидимого. На её лице можно было прочесть одновременно и неподдельную злость и ужас. Что могла увидеть слепая? Или ей что-то померещилось? Но продолжать на неё смотреть было жутковато. Лёгкий морозный холодок на своих спинах почувствовали все без исключения.
     Толстуха снова ухватилась за вырвавшуюся руку гадалки и стала оттаскивать её назад, опять что-то нашёптывая ей на ухо. Старая цыганка понемногу стала успокаиваться, но фразу продолжала настойчиво повторять, хотя, конечно, намного тише.
 - Что с ней, удивлённо раскрыла рот Ксения?
 - Такое бывает, – заговорила предводительница, утирая уголком косынки лицо, успевшее побелеть и покрыться испариной. – Нехорошо это, добрые люди, очень нехорошо. Если хотите, деньги можете забрать…
     Она вытащила из-за передника ту самую сотенную купюру и протянула Ксении.
 - Почему забрать? – Евгений был удивлён не меньше. – Что случилось? Вы толком расскажите.
     Главная цыганка посмотрела на всех, кто находился поблизости от неё, словно решая для себя, говорить или нет о том, что ей открылось в данную минуту.
 - Говори им, пусть знают, - произнесла одна из цыганок, стоящих поблизости.
 - Тень за тобой, молодой, - как бы нехотя заговорила снова старшая. – Она увидела, драбаровкиня, Мэйра, старая цыганка. Она души видит насквозь. А за тобой ещё одна ходит, не живая уже, не из этого мира. Почему так? Ты сам знаешь?
     Цыганка склонила голову в сторону и прищурилась в ожидании ответа.
 - Знаю, - ответил Евгений, ощущая, как холодеют его кончики пальцев.
 - Он и сейчас за ним стоит? – с ужасом в голосе спросила Ксения.
 - Я не знаю, - ответила цыганка, - я не вижу. Может, стоит, а может, и ушёл. Только всё равно это не хорошо. За кем души покойников ходят, те сами скоро покойниками стать могут. Бойся тени за спиной. Береги жизнь свою, чтобы он не украл.
 - Вы сотню оставьте, - дрожащим голосом сказал Евгений. – Всё правильно сказали. Знаю, что что-то делать надо, вот потому и еду. Может там помогут.
 - А вы не умеете духов отгонять? - со слабой надеждой в голосе спросила Ксения.
 - Нет. Она гадает. А у нас дара нет. Мы лечить не умеем, а колдовать нельзя. В церковь идите, там вам помогут. – Цыганка говорила на полном серьёзе. И это тоже удивило Ксению.
 - Ясно, - сказала она. – Ладно, мы тогда пойдём. Пойдём, Женя, нам с тобой ещё перед поездом перекусить надо. Успеть бы…
     Страх, недоумение, разочарование, - всё это мешалось в данный момент в душах Евгения и Ксении. Они отделились от группы цыганок и молча продолжили свой прежний путь. Цыганки так же молча стояли, и никто из них не пытался что-то произнести друг другу. Только предводительница бросила им вдогонку короткую фразу:
 - Не нужно тянуть, кало якх – это очень плохо!
     Ксения не оборачиваясь, подняла вверх руку и помахала ей у себя за спиной цыганкам, мол, да-да, конечно, нам теперь всё предельно ясно и понятно. И тут же спросила у Евгения:
 - Как ты сам, Женя? Вот ведь нам повезло в кавычках! У меня от вида этой колдуньи даже мурашки по спине побежали.
 - Слушай, Ксюша, давай это в кафе обсудим. У меня от нервного напряжения и от голода такая тошнота разыгралась. Боюсь, прямо на асфальт желчью стошнит. Будем кушать и обсудим, хорошо?
     Вид у Евгения действительно был нехороший. Белый как мел, да ещё и с трясущимися руками. Ксения не стала больше ничего говорить, а только молча шла рядом по направлению к кафе «Железка» и с опаской поглядывала на Евгения.
     До кафе дошли молча. Евгений в нерешительности остановился возле самого входа и спросил у Ксении:
 - Что, вот прямо так с вещами можно зайти?
 - А что тут такого, это же не ресторан. Заходи, заходи, не стесняйся.
     На самом деле Евгений нисколько не стеснялся. Он спросил просто так, для уверенности, что Ксения тут уже здесь была и знакома с этим заведением с железным названием. Он лихо перемахнул через широкие четыре ступеньки и распахнул деверь, сделанную из цельного стекла. Вместо ручки была прямоугольная хромированная пластина, играющая роль указателя, в каком месте дверь нужно толкать. Придерживая дверь для Ксении, Евгений вошёл внутрь. Вошедших заметил невысокий круглолицый паренёк в чёрной рубашке и чёрных брюках. Он тут же подошёл к гостям заведения, и они смогли прочитать на белом бейдже, приколотом  у него на карман рубашки: «Охрана Степан».
 - Здрасьте, - сказал Охрана Степан. При этом он смотрел на вновь прибывших вроде бы вполне спокойным взглядом. Однако было понятно, что он их изучает, прощупывает. Район вокзала, как никак, публика попадается разная. Поздоровался, посмотрел вблизи, понял, что посетители угрозы не представляют и успокоился. Всё в порядке. Даже на огромную сумку на плече Евгения посмотрел вскользь. Не переносная же ракетная установка, в самом деле.
 - Присаживайтесь, пожалуйста, где вам удобно. Сегодня посетителей чего-то мало. – Охранник даже не улыбнулся. Да и разговаривал он по большому счёту сам с собой, а не с кем-то ещё. Так, произнёс две фразы, даже не глядя на новеньких, и отошёл в сторону к окну, наблюдать за прохожими. Чем, наверное, занимался и до их появления. Одним словом, весёлая профессия, ничего не скажешь.
     Ксения сказала «здрасьте», Евгений сказал «спасибо», и они вместе прошли к одному из столиков в глубине зала возле дальней стены. Именно к ней и была поставлена большая сумка, а сверху, вполне аккуратной пирамидкой, были сложены все остальные вещи.
 - Замечательно, - сказала Ксения, потирая ладошки. – Сиди здесь за столом, я пойду, возьму для нас еды. Ты что, кстати, будешь?
 - Я что-то не понял. Здесь что ли не приносят заказ? – уже сидя за столом, спросил Евгений.
 - Обслуживание в добрых традициях советского общепита. Берёшь поднос и с ним обходишь по очереди все предлагаемые блюда, выбирая те, которые тебе кажутся наиболее аппетитными. Такой своеобразный пищевой конвейер. Когда в очереди много народа, то очень удобно. Многие столовки так до сих пор работают.
 - Ясно. Удобно так удобно, я ничего против не имею. Иди уже давай, а то я тебя живьём съем, без всяких там пищевых конвейеров.
 - Иду-иду, только не ешь меня, серый волк, - попятилась от Евгения Ксения в сторону раздачи. Или того, как она её назвала.
     Оставшись в одиночестве, Евгений смог уже спокойно осмотреться по сторонам. И догадки по поводу названия этого кафе стали потихоньку доходить до его сознания. Столешницы столиков, хоть и были явно пластиковые, были выполнены под матовую сталь, ножки были хромированные, так же как и ножки стульев. Светильники на потолке и стенах были так же под хром. Всё отливало холодным стальным светом. Даже в поверхности пола, выложенного плиткой, стилизованной под грубый булыжник, были металлические вставки. Всё это вместе взятое давало первый намёк, почему именно «Железка». Однако было и ещё кое-что, представленное в интерьере помещения, что так же успешно укладывалось в логическое объяснение названия. Это картины, постеры, фотографии с многочисленными локомотивами, выпущенными в самое разное время и работающими в самых разнообразных странах. Евгений просто не мог оторвать глаз. Он всё рассматривал и рассматривал эти изображения, переводя взгляд от одного к другому, насколько позволяло расстояние до картинки. И за его спиной на стене висели три фотографии. На первой был допотопный паровоз с широкой пузатой трубой. Надпись снизу гласила: «Петербург. 1900 год. Паровоз серии Фита». Другая фотография была цветная и очень качественная: «Россия. 2010 год. Высокоскоростной поезд Сапсан», больше похожий на длинный самолёт без крыльев и турбин. И третья, такая же чёрно-белая и старинная, как и первая: «Мексика. 1888 год. Танк-паровоз Двойной Ферли». Видимо, чудо технической мысли того времени. Складывалось впечатление, что кто-то сильно умный просто приложил к кабине этого паровоза зеркало и получилось нечто очень похожее на железного Тяни-Толкая.
     Евгения даже не заметил, как подошла Ксения, неся перед собой тесно заставленный поднос с тарелками и чашками с салатами.
 - Интересно? – улыбаясь, поинтересовалась Ксения.
 - Очень, - откликнулся Евгений. – У нас половина мальчишек во дворе мечтали стать водителями поездов.
 - Верю. Распространённое детское заболевание среди мальчиков. А ещё – летчиками, моряками и космонавтами.
 - Да, - мечтательно выдохнул Евгений и, увидев принесённую еду, снова оживился. – А почему так мало?
 - Свою половину сам себе неси, я не многорукий Будда, – ответила Ксения
 - Нет проблем. – Евгений подорвался с места и уже через секунду, не больше, ставил на стол рядом с подносом Ксении свой, с точно таким же набором блюд. – Всё то же самое. Там что, скидку давали на второе такое же? – съехидничал Евгений.
 - Взяла то же самое, чтобы ты у меня из тарелок не таскал. А то начнётся: «А это что такое? А дай это попробовать?» Вечно голодный.
     Ксения, конечно же, шутила. Её нисколько не было жалко для Женьки еды, хоть бы он всё один съел. Так, разряжала обстановку. Но когда сели за стол, расставили тарелки и начали кушать, первым всё-таки заговорил Евгений.
 - Я ведь понял почему «Железка». Железная дорога, проще говоря, точно?
 - Ну, естественно, ты ведь сам паровозы на стенках разглядывал. Трудно не догадаться.
 - Хорошая идея, креативная, - отправляя вилкой очередной кусок в рот, сказал Евгений. – И интерьер соответствующий.
     Оба с аппетитом уплетали за обе щёки куриное филе под сырно-майонезным соусом, но разговор, тем не менее, на этом не прервался.
 - Неужели правда, этот мёртвый немец, как его, Альтфрид, даже сейчас стоит у меня за спиной? Или сидит вместе с нами за этим столом? Ты, Ксения, можешь в это поверить?
 - Женя, слушай, мне жутко от таких разговоров. – Ксения действительно поёжилась, как от холода. – Предположить такое можно, чисто теоретически, но думать что это действительно так, просто кошмар какой-то. Ты бы лучше не думал на эту тему. Хотя бы до поры до времени. Да и к тому же ты заметил, что старуха-то вообще слепая была, чего она там у тебя за спиной увидела?
 - Ну, ты, Ксюша, не скажи. Ванга вон тоже слепая была, а сколько видела. Тут другие глаза у человека видят, не те, что на лице.
     Несколько секунд ели молча. Евгений как будто обдумывал, что сказать дальше. И когда дожевал очередной кусочек и запил его из высокого стакана клюквенным морсом, продолжил:
 - Как бы там ни было, а хорошо, что я сам этого всего безобразия не вижу. Если бы я его увидел, то, наверное, давно уже с катушек съехал. Такого моя психика вряд ли выдержала бы.
 - Моя, наверное, тоже, - сказала Ксения с набитым ртом, широко при этом раскрыв глаза. – Я от вида этой цыганки, честно тебе скажу, ещё немного и описалась бы от страха. А если бы ещё и призрака увидела – всё, подавайте карету скорой помощи!
 - Ты? Испугалась? – не верил своим ушам Евгений. – Я-то думал, что ты их прямо сейчас на улице зубами разорвёшь, а она, видите ли, испугалась слепой старушки с косичками и в красивой цветастой юбке. Ай, нанэ-нанэ! – покачал он головой из стороны в сторону.
 - Ладно тебе, то шутишь, то мрачнее тучи. Настроение у тебя прыгает, как козлик на солнечной лужайке. Давай всё же по делу поговорим.
 - Давай, - согласился Евгений.
 - Значит так, - приступая к салату «Полянка», с грибами, по всей видимости, серьёзно заговорила Ксения, - пока ты не доберёшься до места, все входящие звонки на твой сотовый буду принимать я. Сделай перевод всех звонков. Прямо сейчас.
 - Хорошо, - послушно ответил Евгений и, достав телефон из кармана, начал необходимые манипуляции. – Печенек ещё нужно купить.
 - Господи, кто о чём! Сейчас перейдём площадь и купим тебе печенек в «Продвагоне». Это сейчас не самое главное. – Лирическое печенюшечное отступление немного разозлило Ксению. – Когда доберёшься до Ягодовска – отзвонишься. Когда доберёшься до Тудыттовки – тоже отзвонишься, если будет связь. Если нет, тогда найдёшь какую-нибудь стационарную связь. Что-нибудь да у них там должно быть. Всё тебе понятно?
 - Конечно, понятно. Связь держать в обязательном порядке и докладывать о продвижении линии фронта. Одним словом, так точно, товарищ капитан.
 - Вольно, ефрейтор. – Казалось, что Ксения и не думала шутить. – Найдёшь там этих двух старушек (очень надеюсь, что они не ведьмы), расспросишь их обо всём. Если смогут тебе помочь, будет очень хорошо. Если нет, то дальнейшие наши с тобой действия, как договорились. Приедешь, и будем искать экстрасенса. Надеюсь, до психоаналитика и невропатолога дело не дойдёт.
 - Я, Ксюша, тоже очень надеюсь. Лучше бы мне эта поездка на пользу пошла. Может отвянет от меня этот за спиной ходящий, а?
 - Посмотрим. – Ксения даже перестала есть, пристально посмотрев на Евгения. – Сам-то ты понимаешь, что обстоятельства складываются каким-то удивительно последовательным, хоть и непонятным, пока непостижимым, но логичным образом? Всё, что происходит с тобой за последние сутки, как огромный сияющий указатель для тебя. И он говорит тебе: езжай, езжай в Тудыттовку, встреться с этими двумя женщинами.
 - Ксения, ты серьёзно? – Евгений тоже перестал есть.
 - Вполне. И я не шучу. Я всё больше и больше начинаю понимать, что ехать тебе просто необходимо. Да, обязательно нужно ехать. – И продолжила есть салат, как ни в чём не бывало.
     Дальше ели молча, переваривая съеденное и услышанное друг от друга.
     Когда с едой было покончено, и оба встали из-за стола, к ним подошла девушка в одежде, стилизованной под форму бортпроводницы. На лацкане её  короткого приталенного пиджака была прикреплена эмблема из светлого блестящего металла в виде буковки «Ж» с двумя крылышками по бокам. Такая же, только немного крупнее, была на пилотке, приколотой на невидимку к причёске девушки. Что-то наподобие кокарды, только сбоку головного убора. Символ очень напоминал прежний логотип российской железной дороги, на котором вместо буквы было колесо, по виду больше напоминающее блин от штанги. Девушка улыбнулась Евгению и стала собирать всю использованную посуду в один поднос.
 - Спасибо за прекрасный ужин, нам всё очень понравилось, - скорее откликнулся на улыбку, чем просто захотел похвалить съеденное Евгений.
 - Приходите ещё, будем рады, - с той же неизменной улыбкой ответила девушка и, поставив полный поднос на пустой и взяв его в руки, не спеша, пошла в сторону раздачи, слегка покачивая бёдрами.
 - Пойдём уже за твоими печеньками, - Ксения заметила направление взгляда Евгения, – а то, я смотрю, тебе курица очень понравилась.
 - Под майонезом-то?
 - И она тоже. Пойдём, гурман железнодорожный.
 - Зря ты так, Ксюша, - понял, наконец, о чём идёт речь Евгений. – Как у них всё здесь продумано. Даже форма у персонала под тему ЖД подходит. Молодцы.
     Ксения только как-то исподлобья глянула на Евгения и фыркнула. А Евгений в ответ как можно ласковее улыбнулся, одним взглядом давая понять, что все подозрения Ксении всего лишь дуновение проходящего мимо скоростного поезда. Фьють – и его уже нет!
     Снова нагрузившись вещами, вышли на улицу. Непроизвольно посмотрели в сторону ЖД вокзала, на то место возле фасада, где произошла их встреча с цыганками. Естественно, уже никого не было. Либо милиция разогнала, либо сами ушли в поисках более подходящих клиентов для гадания. К минимаркету решили пройти прямо через привокзальную площадь. Шли через густо припаркованные автомобили. Большинство были пусты. Но в какие-то усаживали тех, кого встретили. В каких-то сидели, дожидаясь прихода поезда, те, кого провожали. Они о чём-то беседовали за поднятыми стёклами автомобилей, не решаясь впустить внутрь прохладный осенний воздух. Кто-то смеялся, кто-то грустил. Вокзал, вокзал…
     Подойдя к «Продвагону», Ксения заявила:
 - Давай-ка вместе не попрёмся в магазин. Постой-ка здесь, а я по-шустрому куплю что нужно и выйду. Так быстрее получится. Время, кстати, уже совсем немного осталось.
     Евгений посмотрел на свои наручные часы и обнаружил, что до отправления поезда осталось меньше двадцати минут.
 - Принимается без возражений, - тут же ответил он. – Только давай как молния, а то опоздаем ещё, а я очень это не люблю.
 - Я тоже, потому и предложила сходить одна. Да и куда мы вдвоём с таким багажом.
     И она навесила на Евгения свой рюкзак, его ноутбук и быстрым шагом скрылась в разъехавшихся дверях «Продвагона». Евгений остался стоять, словно вешалка посередине тротуара. Лучше всё-таки отойти в сторонку. Вокруг сновали такие же навьюченные пассажиры, как и он сам в данную секунду. А ещё люди с тележками, и поставленными на них большими армейскими термосами, в которых по всей видимости были горячие пирожки, беляши, растягаи и ещё что-нибудь. Этим продавать на улице вроде бы как разрешалось, может быть, даже не официально, потому что работали они скорее всего от той же «Железки» или любого другого кафе, или столовой. Какое ни какое, а прикрытие. Ведь зарабатывать нужно любыми доступными способами, главное, чтобы Саноэпидемнадзор оставался лоялен. Хотя бы на то время, на которое с ним успели договориться.
     Ещё мимо иногда медленно ковыляли, а иногда резво проскакивали резко пахнущие бомжи. Кто от кого убегал, и кто кого догонял, разобраться было всегда сложно, да и нужно ли. Уж с ними-то сталкиваться не хотелось тем паче. Современные прокажённые. Они же убогие. Они же изгои.
     Евгений отошёл поближе к витрине минимаркета и, уставившись взглядом на мемориальный постамент в центре вокзальной площади, начал прислушиваться к звукам, доносящихся до его ушей. О, это была настоящая симфония бурлящей улицы.
     Неизменный короткий визг тормозов легковых машин. Более продолжительный и низкий, похожий на ворчание беззубого старика, звук тормозных колодок автобуса. Издалека доносился синкопированный перестук колёс трамваев, как будто кто-то с испорченным музыкальным чувством ритма потряхивал огромный металлический ящик с инструментом. Где-то рядом, но невидимый взору Евгения, плакал малолетний ребёнок. Потерялся или что-то настойчиво требовал от своих податливых родителей, непонятно. Закричала расположившаяся невдалеке продавщица горячих жареных изделий, раскрыв свой зелёный армейский термос и навесив на него официальный ценник с круглой печатью того заведения, от которого она была послана на улицу: «Расстегаи с рыбой, кулебяки с капустой, горячие, аппетитные!».
 - Замёрз? – сказала Ксения, появившаяся так неожиданно рядом с Евгением, что тот так вздрогнул, что лямка сумки с ноутбуком чуть не слетела с плеча. – Ты чего тут размечтался? Побежали. Время.
     В руке у неё был белый пакет с изображением вагона и надписью: минимаркет «Продвагон». И судя по объёму пакета, Ксения купила не только печенье, но и ещё, наверное, что-то.
 - Себе ещё что-то прикупила? – поинтересовался Евгений.
 - Нет, здесь всё тебе, родимому. Побежали, отправление через пять минут. – Ксения забрала у Евгения рюкзак и ноутбук и опять, по сложившейся традиции полетела впереди. – Быстрее, мечтатель.
     Насколько это было возможным, они быстро добежали, лавируя между идущими людьми, до центрального входа. Забежав внутрь и, увидев на информационном табло, что их поезд стоит на четвёртом пути, пятая платформа, устремились в длинный тоннель, с табличкой над самым входом в него «Выход к поездам».

     Глава 8. Попутчик.

     Уже прозвучало объявление, что до отправления поезда остаётся пять минут и поэтому на перроне находились лишь провожающие. Всех пассажиров проводницы загнали в вагоны и теперь в одиночестве стояли на опущенных подножках, каждая в проёме пока ещё открытой двери своего вагона. У кого двери были рядышком, высовывались, устраивая своеобразные переглядки, переговаривались между собой, иногда громко хихикая чему-то, по их мнению смешному. Те же, кому не повезло с подобным расположением дверей, находились в гордом одиночестве. Одни из них с тоской, а другие с завистью поглядывали на беседующих коллег.
     К одной такой тоскливо озирающейся проводнице и подбежали Евгений с Ксенией. Тяжело дыша и даже не пытаясь произнести хотя бы слово, Евгений протянул женщине в синем форменном костюме свой паспорт и вложенный в него билет. Та, не опуская подножки, наклонилась и молча взяла документ, развернула его и стала сверять данные. Вернув Евгению паспорт и билет, она молча опустила подножку и, не спускаясь вниз, сказала:
 - Сорок третье, боковое, нижнее. Провожающим уже нельзя, сейчас отправляться будем.
     Ни Евгений, ни Ксения спорить с проводницей не хотели, тем более что уж и не велика беда, Евгений всё может занести в вагон сам. Сумка с вещами, сумка с ноутбуком. Да, конечно же, и ещё пакет с печеньем и с чем-то ещё.
 - Печенье, - протянула Ксения пакет.
 - А ещё что?
 - В поезде посмотришь. Давай хоть нормально попрощаемся.
 - Чего это вдруг «попрощаемся»? – возмутился Евгений. – Я что туда жить уезжаю? На три дня еду, а сопли будем разводить, как будто в армию на два года.
 - Сейчас уже год служат, - напомнила Ксения.
 - Да я и на год не собираюсь. Что ты, в самом деле, Ксюша. – Евгений сбросил с плеча сумку и крепко обнял Ксению. – Через три дня вернусь. Чего мне там делать?
 - Я же женщина, Женька, - у Ксении заблестели глаза, - как ты этого не понимаешь. Нам всегда тяжело расставаться. Даже на три дня, если любишь.
 - Господи, только слёз нам здесь не хватало.
     И в эту же секунду механический женский голос предупредил через вокзальные громкоговорители, что поезд такой-то отправляется с такого-то пути, такой-то платформы. Евгений уже целовал Ксению, а проводница настойчиво предупреждала: сейчас без вас уедем, двери закрою и до свидания.
 - Как договорились, Ксюша, - отрываясь от девушки, и подхватывая с земли сумку, сказал Евгений. – Жди звонка и не скучай.
 - Я постараюсь. Удачи. Жду тебя.
     Ксения говорила спокойно и сдержано, но глаза предательски продолжали вздрагивать рыжими отблесками вечернего солнечного света. Евгений поднялся в тамбур, проводница подняла подножку, опустив перегородку. Он выглядывал из-за её плеча и махал рукой.
 - Давай, иди, чего тут стоять.
 - А мне куда спешить-то, я могу хоть до вечера здесь пробыть.
     В начале состава что-то ухнуло, раздался последовательный лязг сцепок вагонов и поезд тронулся.
 - Я буду о тебе думать постоянно, - громко сказала Ксения, - на удачу!
 - Да я устану икать. Не переживай ты так, Ксюша, всё будет хорошо.
     Ксения пыталась какое-то время идти вровень с открытой дверью. А поезд всё ускорял и ускорял свой бег. И слова становилось услышать всё труднее и труднее.
 - Отцу привет передай!
 - Что? А, привет отцу?
 - Да. И учись – не ленись!
 - Ладно, пока! До встречи…
     Проводница бесцеремонно закрыла дверь вагона и, повернувшись к Евгению, сказала:
 - Всё-всё, проходим на своё место. Техника безопасности. Наговоритесь ещё через три дня.
     Евгений тяжело вздохнул, понимая, что спорить в принципе не о чём, и поплёлся внутрь вагона. «Подслушивала наш разговор. Любопытная, значит, проводница попалась. Возьмём на заметку, так, на всякий случай», - подумал  Евгений.
     В вагоне было тепло, но ещё не жарко. Наверное, за то время, что стоял поезд, через открытую дверь немного успело проветриться. Присутствовал неизменный спутник плацкартного вагона –  запах еды, прелого белья и коктейль из запахов тех, кто едет уже давно и тех, кто в принципе не слишком обеспокоен своим запахом. И, увы, с этим ничего не поделать. Назвался пассажиром – полезай в поезд. Не нравится – летайте самолётами авиалиний. Но это для брезгливых, для особо чувствительных натур, не переносящих замкнутые пространства и не терпящих большого количества попутчиков. Евгений к их числу не относился. Человек ко всему привыкает, и он не исключение.
     Сорок третье, нижнее боковое, как оказалось, не слишком далеко расположилось от купе проводников и от титана. Напротив третьего пассажирского отсека, если такое определение можно применить для плацкартного вагона. Купе его назвать как-то язык не поворачивается. Плацкарт, он и есть плацкарт.
     За столиком, который трансформировался из средней части пассажирского места (пастели или койки, одним словом, нижней боковушки), сидела девочка лет шести и очень даже спокойно и мирно творила фломастерами в альбоме для рисования. Евгений заметил, что нет даже каких либо намёком на зелёную травку, домик с трубой и солнце с облачками. На белом альбомном листе было нарисовано нечто похожее на бесформенную человеческую фигуру, выведенную по контуру чёрным фломастером и закрашенную тёмно-серым. Причём закрашенную полностью – ноги, руки, туловище и даже голова. Не определялись ни элементы какой-либо одежды, ни элементы лица, кроме глаз, которые были нарисованы в виде ярких красных точек. Что-то наподобие задымлённого великана с угольками вместо глаз. Странный рисунок, Евгений это сразу про себя отметил. Девочка же казалась вполне нормальной. Только где её родители и что она делает на его месте?
 - Привет, - наклонившись к девчушке, спокойно, с улыбкой сказал Евгений.
     Та в свою очередь медленно подняла на Евгения взгляд и её глаза постепенно стали округляться. От выражения её лица складывалось впечатление, что в только что появившемся дяденьке она узнала того, кто был ей знаком. Узнала того, от чьего присутствия она всегда испытывала страх.
     Как только эта мысль промелькнула у Евгения в голове, девочка тут же громким пронзительным голосом пропищала «ма-ма!» и скривила лицо в ужасной гримасе, заливаясь горючими слезами. Не может быть, - он её напугал? В ту же секунду рядом с ней появилась женщина в полосатом халате, - мамаша, судя по всему, - и, подхватив на руки зарёванную дочурку, с улыбкой, но при этом очень не по-доброму сказала, глядя на Евгения:
 - Зачем детей-то пугать? Делать больше, что ли, нечего?
 - Да я ей только «привет» сказал и всё, - с глупым видом начал оправдываться Евгений.
 - Ага, - только ответила женщина и утащила девочку дальше в глубь вагона.
     С верхней полки, располагающейся над его местом, свесилась голова черноволосого юноши. В одном ухе у него торчал наушник, второй он держал в руке.
 - Не расстраивайтесь из-за этой девочки, - сказал юноша, - она уже весь вагон затерроризировала. То кричит, как резанная, то песни поёт, то плачет, то смеётся. По-моему вообще ненормальная. Мамка над ней как коршун над птенцом. Короче, просто не обращайте внимания, если сможете.
 - Понял, спасибо, - ответил Евгений и, закинув большую сумку на верхнюю полку для багажа, сумку с ноутбуком поставив на сиденье под окном, а пакет с Ксениными гостинцами определив на столик, уселся на своё законное боковое место.
     Мамаша вернулась и молча, лишь только зыркнув презрительным взглядом, собрала альбом с фломастерами и удалилась на призыв своей дочки, требовавшей на весь вагон вернуть ей прежнее развлечение. Евгений заметил этот колючий, полный холода взгляд, но никак не отреагировал. Он уставился в окошко на проплывающие мимо здания убегающего города, на мелькающие железобетонные столбы с какими-то цифрами и заначками, на автомобили, несущиеся по улице вдоль железнодорожного полотна. Он едет, он в дороге. И не смотря на всё то, что уже успело произойти с ним за недавнее время, что они с Ксенией обсуждали с такой тревогой, что навевало исключительно неопределённые мысли, рождавшие в душе скомканные чувства, несмотря на всё это, сейчас Евгений чувствовал, что ему стало спокойней. Дорога успокаивает, заставляет более философски взглянуть на всё то, что происходит с тобой, отдаляет от проблем на какое-то время, уносит.
     Как хорошо вот так просто сидеть и тупо пялится за окно несущегося вагона. Евгения явственно осознавал, что на данный момент его бытия ему абсолютно ничего не нужно.
 - Пастель будете брать? - раздался чей-то голос сбоку.
     Евгений с бессмысленной улыбкой обернулся к проходу и увидел, что на пустое место напротив него уже усаживается проводница, та самая, которая милостиво разрешила ему подняться в вагон.
 - Так я только до Ягодовска, в час уже прибуду на место. Думаю, не надо, так посижу. Спасибо.
 - Пожалуйста. На матрас без простыни укладываться запрещено, - монотонным голосом произнесла проводница. – Давайте билет.
     Евгений без возражений достал из внутреннего кармана куртки паспорт, вынул из него билет и отдал его проводнице. Она отработанным до совершенства коротким жестом сделал надрыв на левой стороне билета, отделила нижний листок (дубликат с копией всей информации), свернула его вчетверо, что-то ручкой чирканула по нему и спрятала в широкий раскладной кошель с кармашками, в отделение под номером «сорок три». Оставшийся верхний, основной листок билета вернула обратно Евгению.
 - Чай, кофе, журналы, газеты можете приобрести у меня. Приятного пути. – И, о чудо, изобразила на лице улыбку, которая как появилась, так в ту же секунду благополучно исчезла. Формальность, заученный и замыленный элемент гостеприимства.
     Проводница поднялась и пошла дальше по вагону, совершать обряд регистрации новых пассажиров в подвластном только ей (ну и ещё одной кудеснице плацкартного комфорта, которая, наверное, в данный момент отсыпалась перед ночной вахтой) вагонном пространстве. Евгений же опять повернулся к окну и продолжил вполне буддийское созерцание мира.
     Пейзаж за окном начал понемногу меняться. Жилые дома отходили всё дальше от железной дороги, да и тип их стал существенно меняться. Теперь это были девяти-, двенадцати-, а то и шестнадцатиэтажки. Высокие панельные дома, в принципе никак не отличающиеся друг от друга ни архитектурной мыслью, ни даже цветом. Серый железобетон, ставший символом урбанизированных окраин практически любого города.
     Значит, город скоро закончится, и пойдут технические ангары, череда частных гаражей, производственных зданий, складов. Всего того, что размещать близко к железке и удобно, и практически выгодно. Потом и эти незамысловатые строения сойдут на «нет», промелькнёт пара-тройка переездов, ещё относящихся к городским владениям. И всё, дальше только бескрайние леса, поля, тихие полустанки и плывущие вдалеке деревни.
     Краем глаза Евгений заметил, что на освободившееся после проводницы место напротив него снова кто-то уселся. Кому так хочется с ним пообщаться? Может быть, паренёк сверху как-то незаметно соскользнул вниз и желает познакомиться поближе? Попутчики всё-таки. Хотя, если рассуждать здраво, попутчиков у него теперь целый вагон, а то и поезд. Со всеми не перезнакомишься, хотя они и сами этого вряд ли заходят.
     Евгений повернул голову. Напротив него сидел мужчина в помятом сером пиджаке, из-под которого выбивалась расстёгнутая, явно не свежая синяя в жёлтую полоску рубаха. Лицо выглядело странным. Усов не было, но была профессорская или, как её ещё иногда называют, рыжая шкиперская борода, контрастирующая с всклокоченной русой шевелюрой и чёрными густыми бровями. Голубые глазки с хитрецой глядели на Евгения. Он, в свою очередь, не торопился завести разговор с появившимся, словно чёрт из табакерки, обладателем такой контрастной внешности. Чего и следовало ожидать, незнакомец заговорил первым.
 - Борис Репко. На конце «о». Ваш попутчик. Еду на месте напротив, вот в этом купе, - он указал на соседний пассажирский отсек, - нижнее одиннадцатое. А вас как зовут?
     Можно было, конечно, соврать, назваться Иваном или Петром. Прикинуться глухонемым, в конце концов. Хотя нет, он наверняка слышал, как Евгений разговаривал с проводницей. Короче, деваться было некуда. Ну не гнать же его, в самом деле, как приблудившуюся собаку. Может, поможет время скоротать, как знать.
 - Евгений, - ответил Евгений, - очень приятно.
 - Я, знаете ли, с самого начала за вами наблюдаю, как вы только в вагон зашли, - с еле заметной улыбкой заговорил новый собеседник. – Попытался на глаз определить, что вы за птица, в смысле кем вы можете быть по профессии.
 - Да? – с неподдельным интересом спросил Евгений. – Может быть, вы экстрасенс?
 - Ну что вы, я обычный человек, просто очень наблюдательный и к тому же неплохо разбирающийся в людях.
 - Ну, тогда вы психоаналитик.
     Человек с именем Борисом Репко заулыбался шире и с нескрываемым удовольствием произнёс:
 - Я тоже вас заинтересовал. Это хорошо, нам будет, о чём побеседовать.
     Потом, немного подумав он взглянул в окошко, но, видимо, не найдя там ничего для себя интересного, продолжил:
 - Нет, знаете, я не психоаналитик и не работник следственных органов, и чтобы снять все подозрения, не колдун и не шаман. – И наклонившись поближе к Евгению, заговорчески добавил, - Я бывший военный, офицер космических войск.
     Евгений так же немного склонился навстречу собеседнику и округлил глаза, словно недоумённо восклицая одним лишь взглядом: «Да ну!». Репко окинул находящихся поблизости пассажиров и сделал ответный жест головой. Он медленно кивнул, прикрывая веками глаза, что, несомненно, означало: «Это тайна, но это так».
 - Так вот, давайте теперь поговорим о вас. Вам ведь интересно, смогу ли я хотя бы приблизительно определить ваш род деятельности?
 - В принципе, да. – Евгений и в правду был несколько заинтригован.
 - Давайте пойдём по логической цепочке. – Бывший офицер посерьёзнел и поднял вверх указательный палец. – Как только вы вошли, я сразу же отметил, что вы с большой сумкой, с ноутбуком и белым целлофановым пакетиком. В пакете, понятное дело, продовольствие на время поездки. Сначала я подумал, что вы едете далеко, пакет пузатый. Но из разговора с проводницей я узнал, что в Ягодовске вы сходите, а это в час ночи, примерно, да и пастель брать не стали. Так что в пакете многовато для одного человека, если вы, конечно, не везёте кому-то гостинцев. Следовательно, продукты собирали вы не сами, а кто-то другой. Второй момент, - вверх поднялись два пальца, - это ваша огромная сумка, которая на самом деле совсем не соответствует своему объёму. Она лёгкая, значит в основном там тёплые вещи и так, что-то по мелочи. Это может означать «а»: опять же собирались вы не сами. И «б»: едете ненадолго в непродолжительную командировку. А факт номер три, - уже три пальца, трезубцем указывающие в потолок вагона, - это ноутбук. Главное, что ставит окончательную логическую точку. Он вам нужен везде, вы с ним не расстаётесь, потому что это ваше орудие труда. Если бы взяли его для развлечений, - киношку посмотреть, в игрушку поиграть, - вы бы его уже достали и развлекались. Но вы предпочли смотреть в окно, понимая, что работа это работа, а сейчас есть минутка немного расслабиться.
     На лице человека, представившегося Борисом Репко снова появилась блуждающая улыбка и хитрый прищур, говоривший Евгению: «Ну, как я тебя, раскусил? Снимай маску, мне всё известно!». Евгению понравилось, как на его глазах выстраивают странное, непонятное ему, в принципе, подобие логической цепочки. Он решил не перебивать, пусть вещает дальше.
 - Сложив воедино все три догадки о вашем багаже, напрашивается вывод о том, что вы не бизнесмен, не спортсмен, не учёный, не рабочий, не преподаватель, - продолжил вещун Борис, - а, скорее всего, вы… внимание!
     Он скрестил руки на груди и облокотился на край столика, оказавшись почти вплотную лицом к Евгению.
 - Тоже военный, - не выдержал Евгений всей этой напускной серьёзности и комичности ситуации, - вы узнали своего, как рыбак рыбака, правильно?
     Репко, не ожидавший такого выпада со стороны попутчика, смутился на секунду. Но тут же улыбнулся в ответ, и продолжил:
 - Нет, вы не военный, выправка не та. Вы писатель. – У Евгения округлились глаза. Теперь по-настоящему. Не ожидал он такой прозорливости. – Да-да, многие удивляются, не верят своим ушам, но это так. Мой глаз – алмаз. Ну, а теперь скажите, уважаемый Евгений, не ошибся ли я в своих предположениях? Кстати, у вас ещё должно быть что-то с собой наподобие большого блокнота для записей или книжки, типа ежедневника. Он вам тоже необходим по роду деятельности.
     Ошарашенный Евгений открыл сумку с ноутбуком и выложил на столик свой рабочий ежедневник, с вложенной ручкой между листов.
 - Ну вот, что я говорил! Всё сходится. Вы писатель, - спокойно, но при этом победно сказал Борис Репко.
 - Вообще-то я журналист, - робко заговорил Евгений, - но не велика, в принципе, разница.
 - Эх, - с досадой хлопнул себя по лбу ладошкой Борис, - осечка, значит.
 - Да какая же осечка. – Евгений решил успокоить собеседника. – Журналист, писатель, - это же так всё рядом. И те, и другие зарабатывают на хлеб насущный словом печатным.
- Ну, вы не скажите, Евгений. Я прекрасно знаю, что не каждый журналист способен стать писателем, как впрочем, и не каждый писатель может стать профессиональным журналистом. Вы можете вуз один и тот же закончить, а пропасть между вами будет непреодолимая.
     Евгений после этих слов, наконец, понял, как сильно он недооценил своего собеседника. Эка он копает глубоко.
 - Я прошу прощения, а вы точно не экстрасенс?
 - Зря вы так нервничаете, Евгений, я не экстрасенс и не кто-нибудь ещё другой. Я же вам говорю, у меня глаз намётан. Ну и плюс немного жизненного опыта. Удивлены? А напрасно. Если повнимательнее приглядеться к каждому из нас, то можно безошибочно определить, кто и чем занимается. С большой долей вероятности. Вспомните русскую пословицу: «Встречают по одёжке…». Вот вам и мудрость народа!
     Репко говорил с таким умным видом, что стал похожим действительно на какого-нибудь профессора, а никак не на отставного военного. Ещё бы очки ему нацепить, так вообще не отличишь. Впрочем, наверное, они бы тоже смотрелись на его лице несколько комично. Такое странное лицо.
 - А вы, значит, если судить по вашему внешнему облику, - решил вступить в своеобразную дискуссию Евгений, - скорее всего не военный, а учёный. Профессор или академик.
 - Ну что вы, что вы, - замахал руками Борис. Он был явно польщён. – Приятно, конечно, слышать о себе такое мнение, но, к сожалению, или не к сожалению, я тот, кто я есть на самом деле. Се ля ви, как говорят в Европе. Но едете-то вы в командировку, я угадал?
 - Можно сказать и так.
 - И собирались вы не сами?
 - Девушка моя меня собирала. Сама вызвалась, а я против не был. Даже толком не знаю, что она мне в пакет накупила. Попросил только, чтобы к чаю печенья взяла, а она ещё чего-то туда засунула.
 - Замечательно, - оживился Борис, - давайте-ка, мы с вами чайку организуем. Вы не против? За одно и с содержимым своего пакета ознакомитесь. А там глядишь, под чаёк вы мне о своих планах расскажите, а я вам о своём житье бытье. Ну, что скажите? Нужно ведь как-то время до Ягодовска коротать?
     Он теперь стал походить на добросердного хозяина, приглашающего к себе в гости на чашечку чайку. Милое русо-чёрно-рыжее лицо вызывало улыбку и чувство расположения.
 - Да отчего же не отведать чайку с добрым человеком, - почти по купечески ответил Евгений. – Можно и организовать.
 - Отлично, - Репко тут же подскочил со своего места, так что Евгений не успел ничего ему сказать, и улетел в сторону купе проводников.
 - Мужчина! Мужчина! – звала его проводница, возвращающаяся из глубины вагона с собранными билетами, - Я ещё туалеты не открыла, только через десять минут!
     Отставник обернулся уже возле самого купе и крикнул с улыбкой в ответ:
 - Так нам бы чайку. А уж после можно и в туалет. – И даже хихикнул, видимо посчитав, что удачно пошутил.
     Когда проводница проходила мимо Евгения, он услышал, как она тихо прошипела самой себе: «Вот ведь не терпится. То им пить, то им…». Дальше Евгений не расслышал, но о сути догадался. Подойдя вплотную к жаждущему пассажиру, проводница громко произнесла:
 - Мне сначала нужно людям постели раздать.
     Но Борис Репко, склонившись к самому уху женщины в тёмно-синем костюме, что-то прошептал, та еле заметно улыбнулась и сказала:
 - Хорошо, сейчас принесу.
     И так посмотрела на Бориса, что можно было подумать, он ей мёду в уши влил или признался в неземной любви. Не меньше. «Что же он ей такого сказал?» - пронеслось в голове у Евгения. Как только посыльный за чаем вернулся на своё гостевое место за столиком, Евгений тут же у него спросил:
 - Только не подумайте, что я нахал или любитель совать свой нос в чужие дела. Но мне хочется узнать, чёрт подери, что вы ей сказали на ухо. Вы пообещали проводнице, что навестите её ночью, чтобы, ну это… самое… Вы понимаете? – и Евгений предательски покраснел от своих собственных слов. Не нужно ему всё же было заводить разговор на эту щекотливую тему.
 - Я вижу, у вас щёки покраснели. Подумали, что я не только знаток людских профессиональных предпочтений, но и женских сердец? Ловелас?
 - Ну, типа того.
     Репко так громко рассмеялся, что даже капризная девочка перестала орать и требовать от мамы срочно раздобыть новую говорящую куклу, а выглянула из своего отсека, откуда-то издалека вагона, ближе к техническому тамбуру, и уставилась широченными голубыми глазами на хохочущего дяденьку.
 - Вы, Евгений, не поверите, но я всего лишь сказал нашей милой хозяйке вагона, что она очень похожа на мою самую первую школьную любовь, к которой я прямо сейчас еду на этом поезде. Запоздалое свидание, так сказать.
 - А это действительно так? – ещё больше краснея, спросил Евгений.
 - Да нет, конечно же. – Щёки Бориса стали пунцовыми от смеха, но он потихоньку успокаивался. – А вы предпочли бы ждать чай до Ягодовска?
 - А вы, Борис, проныра, - покачал головой Евгений. – Я, к примеру, действительно мог бы подождать.
 - Всё в порядке. Не беспокойтесь. Будем пить чай. Вот, Зоинька нам уже несёт чаёк.
     Действительно, проводница уже стояла возле их столика с двумя стаканами крепкого чая.
 - Цейлонский, с сахаром. Я размешала уже, - тихо сказала проводница, поглядывая то на Евгения, то на Бориса. – Вы пейте пока, а мне действительно постель нужно раздать. Если чего ещё понадобиться, так немного попозже, хорошо? – Она снова мило улыбнулась офицеру космических войск, пусть и в отставке, и пошла обратно за комплектами белья.
 - А мне ни разу не улыбнулась, - удивился Евгений. – Разговаривала так, словно я ей нагрузкой достался. Она не хотела, а ей силой меня в вагон впихали.
 - Подход к женщинам нужен, душевность. Тайны немного в себе добавь, они это любят. Ну и, конечно же, ими нужно постоянно восхищаться. Секрет не велик. У тебя у самого есть девушка, должен такие прописные истины знать.
 - Понятно. – И это прозвучало так тоскливо, что Борис тут же возмутился.
 - А я что-то не понял. Откуда такая тоска? Что, жизнь не удалась? Давай, рассказывай, чем занимаешься, чем озабочен так? Может я какой-нибудь дельный совет тебе смогу дать.
     Мысли в голове Евгения заметались, словно вспышки молний над разбушевавшимся морем. Взять и рассказать ему обо всём. Об этих приступах «забеления» сознания, про воспоминания немецкого солдата, про цыган на вокзальной площади, про Тудыттовку. За кого он его примет тогда? Кем посчитает? Для самого-то Евгения это было как нечто случившееся в страшном сне. Рассказать про свой кошмар и сказать, что он его до сих пор мучает? Нет, он не решиться на это. Лучше уж сохранить сложившиеся за это непродолжительное время хорошие взаимоотношения и хотя бы прикинуться нормальным. Так решил про себя Евгений.
 - Дали задание на время командировки – написать заказную статью. Знаете, наверное, как это бывает у нашего брата журналиста?
 - Да как не знать. В наше время нас телевидение так просвещает, что иногда от обилия информации искры из глаз сыплются.
 - Да, это точно. Многие люди даже просто сам телевизор недолюбливают. Про писателя Стивена Кинга слыхали?
 - Знаю, конечно, книгу одну даже читал. Не помню, правда названия, но интересная.
 - Я тоже недавно его мемуары читал. Так он телевизор называет «Стеклянная титька».
 - Почему так? – не понял попутчик, задумался на секунду и вдруг снова, как и в первый раз, брызнул неожиданно смехом. – «Титька»! Это точно!
 - Так вот эта статья мне покоя и не даёт. Нужно расхвалить человека, которого я в жизни своей ни разу не видел. А вдруг он на самом деле бандюга из бандюг. Или во взятках погряз. Да, в конце концов, может быть, просто-напросто детей своих дома избивает. А мне про него нужно писать, что он ангел небесный и надежда всей нашей русской земли. Противно, одним словом.
 - Думаю, зря ты себя так изводишь. Твоё дело маленькое – работу свою выполнять. Если бы люди на автомобильном конвейере думал о том, что автомобиль, который они сейчас собирают совсем скоро может задавить или убить кого-то, то так свихнуться можно было бы на этом самом конвейере. А о работе позабыть напрочь. Ты вот на меня посмотри. Я же военный офицер. И представь, если бы я постоянно думал о том, нужно нашему государству оружие или нет? Лучше уж тогда сразу в дворники. Работа хоть и пыльная, но спокойная и на свежем воздухе.
     Евгений решил зацепиться за слова Бориса и перевести тему разговора на его профессию. Пусть он что-нибудь расскажет о своей тайной миссии. Отставные военные жуть как любят хвастаться своей значимостью на когда-то занимаемой должности. Всех тайн они вам, конечно, не расскажут, но некоторую завесу не только приподнимут с удовольствием, но и предложат за неё чуть-чуть заглянуть. Сейчас узнаем, что за гусь сам Борис Репко с «о» на конце.
 - Борис, а вы сказали, что служили в космических войсках. Я, в принципе, слышал, что такие существуют. Если не секрет, где служили? И если направление не совсем тайное, может, поделитесь воспоминаниями?
     Репко снова посерьёзнел и немного поморщился, словно Евгений поинтересовался о его застарелой тайной болезни. Уж не зря ли он спросил?
 - Давайте сразу договоримся с вами, Евгений, всё, что я вам смогу рассказать навсегда останется между нами, хорошо? – Борис опять говорил почти шёпотом. – Исключительно из тех соображений, что вы по профессии журналист и вам может это пригодиться, если вы вдруг попробуете стать писателем. Но ни в коем случае не использовать в той профессии, которой на данный момент вы занимаетесь. Договорились?
     Евгений с каким-то сладким самодовольствием подумал, что и его нюх не подвёл насчёт этого ваяки в запасе. Стоило его чуть-чуть подтолкнуть в нужном направлении, как тот готов мести языком в первые же попавшиеся уши. Возможно уже и не первые, как знать. Небось скучает по своей службе, а воспоминания, как нечто замещающие действительность. Как никотиновый пластырь в борьбе с пагубной привычкой.
 - Договорились, - также шёпотом ответил Евгений.
 - Сначала угостите печеньем, - Борис подмигнул, - а потом я начну вам рассказывать.
 - Конечно, конечно, - Евгений торопливо начал выворачивать пакет, - и печенье, и всё что внутри, пожалуйста, угощайтесь.
     Как ни странно, в пакете оказалось не только печенье, но и халва, кунжутные палочки, вафли, крекеры, два банана, одно большое яблоко и пол-литровая пластиковая бутылочка сока. Евгений был удовлетворён содержимым. Молодец, Ксюха. Ничего скоропортящегося, а значит лишнего она не купила.
 - Ваша девушка молодец, понимает, что мужчине тоже необходимо держать форму. Может быть, даже обязательней чем ей самой.
 - Просто боится разгневать хозяина, - пошутил Евгений, произнося слова с восточным акцентом, - как сказал повелитель гарема, так и будет.
     Оба немного посмеялись. Через секунд пять Борис, уже жуя вафлю, продолжил.
 - Так вот. Вы наверняка помните о германском оружии возмездия?
 - Вторая мировая, «ФАУ-2», если я не ошибаюсь, - блеснул Евгений.
 - Точно. В основном все чертежи с разработками этой первой реактивной ракеты оказались у наших союзников. Кое-что перепало нам, советским военным и учёным того времени. Но сейчас мало кто знает, что наравне с документацией о создании ракеты к нам попали ещё и документы с почти полным описанием строительства летающей тарелки. Это, дорогой Евгений, до сих пор остаётся тайной не только для рядовых россиян и даже большинства учёных, но и для всей мировой общественности. И это не случайно.
     У Евгения реально отвисла челюсть от услышанного.
 - Вы серьёзно? – спросил он. Евгению даже стало казаться, что его собеседник смахивает на клоуна-весельчака.
     А Борис, будто бы перехватив мысли Евгения, тут же ответил:
 - Разве вы заметили красный нос на моём лице? Вы попросили рассказать о том, чем занимаюсь я, вот я и рассказываю. Может быть, вам не интересно?
 - Нет-нет, очень даже интересно, - поспешил заверить Евгений, - знаете, это действительно мне может пригодиться в будущем. Всё может быть. Рассказывайте.
 - Тогда больше не перебивайте, договорились?
 - Только если вы спросите.
 - Хорошо. – Репко звучно хлебнул чаю, запивая очередную вафлю, и продолжил повествование. – Сразу же после войны заработали два секретных КБ. Одни из них занималось ракетами и закончилось это полётами человека в космос. Плюс, конечно же, ядерными межконтинентальными, а теперь и баллистическими ракетами. Это понятно, военная мощь державы всегда была на первом месте. Второе конструкторское бюро занималось созданием летающей тарелки. И очень, очень даже успешно. Первый прототип назвали ПАМДА-1, расшифровывается как «Пилотируемый аэро-магнито-динамический аппарат». Проект был очень дорогим, сжирал огромные средства, но оно того стоило. Правда, даже внутри коллектива создателей были свои скептики, считающие, что раз уже есть авиация, то нам никакие «летающие блюдца» ни к чему. Однако когда добились управляемого хаотичного движения с зависанием в любой точке пролёта, вопрос о целесообразности исчез. Плюс к тому же на четвёртом аппарате пилоты смогли выходить в верхние слои атмосферы, за которыми был открытый космос. Пятый не уступал космическим орбитальным станциям и кораблям. Я, Борис Репко, успешно пилотировал десятым по счёту аппаратом, на котором побывал и на Луне, и на Марсе, кстати, тоже.
     Евгений смотрел на человека, сейчас сидящего перед ним за вагонным столиком нижнего бокового места, и не мог поверить ни своим глазам, ни, тем более, ушам.
 - Так значит, никаких инопланетян не существует? – сощурившись, спросил Евгений.
 - Почему вы так решили? - переспросил Борис.
 - Ну, теперь мне стало понятно, что это наши летательные аппараты похожие на блюдца всё это время создавали искусственную шумиху в прессе и на телевиденье. Правильно я вас понял?
 - Это уж чересчур. А как же свидетельства о пришельцах древних племён, неутихающий спор по поводу палеоконтакта. Нет, не думайте, такие аппараты были ещё и до гитлеровской Германии, и до Александра Македонского. Человечество попросту попыталось воссоздать или, скорее, скопировать инопланетные технологии. Но тут одно из двух – либо нам милостиво предоставили информацию, либо мы построили самолёт из ветвей и листьев.
 - Понял. Как затерянное племя в джунглях Латинской Америки воссоздавало увиденные в небе моторные самолёты из подручного растительного материала. Что-то наподобие колесниц богов.
 - Только заметьте разницу – мы эти самые колесницы научились строить и смогли оседлать. Так-то, - с нескрываемым удовольствием произнёс Борис.
     За окошком понемногу темнело. Солнце клонилось к горизонту и на поезд стали падать длинные тени от деревьев расположившейся вдоль дороги смешанной лесополосы. Приближались сумерки.
 - А вы видели инопланетян? – несмотря на договорённость не заговаривать первым, опять спросил Евгений.
 - Сколько раз. И тогда летали, и сейчас летают, паршивцы. И всегда норовили полетать в том самом месте, где у нас испытания проходили.
 - А не думали вы, что это могли быть те же самые американцы?
 - Не-е-е-ет, - замотал головой Борис. – Наша внешняя военная разведка неоднократно докладывала, что всяческие разработки и исследования в данном направлении у американцев полностью отсутствуют. Они и не подозревали никогда, какая у нас силища в руках. А все эти ракетки-ракеточки – это всё для отвода глаз. У нас на каждом борту летающей тарелки атомные лазеры стоят, по четыре штуки на каждом.
     Евгений, конечно же, совсем не понял, что имелось в виду под таким видом вооружения, но звучало это вполне внушительно.
 - А сколько их сейчас у нас? – снова спросил Евгений.
 - Чего? – не понял Борис.
 - Ну, летающих тарелок, я имею в виду.
 - А, летающих тарелок. Мне больше привычней называть их всё-таки ПАМДА. Ну, сколько? – Репко прищурил левый глаз и посмотрел задумчиво в потолок. – На сегодняшний день думаю, что сотни две наберётся.
 - А это много или мало? Я ведь не вполне понимаю в военно-тактических делах.
 - Это достаточно, дорогой Евгений, чтобы контролировать всё, что твориться на этой грешной планетке. И это, несомненно, так, уважаемый мой журналист.
     Борис Репко загадочно улыбался и размеренно кивал головой. А у Евгения эхом отзывалось в голове: «достаточно… на этой грешной планетке… достаточно…». Неужели, всё, о чём рассказал этот удивительный, загадочный человек сводилось только к одному, к банальному контролю над Землёй, снова это животное желание тотальной власти. Человечество уже неоднократно сравнивали с обезьяной, у которой в руке зажата ядерная дубинка. Осталось только этой обезьяне как следует размахнуться и шваркнуть этой дубинкой со всей дури об ближайший камень. Хоть всей человеческой глупости наконец-то придёт конец. Когда-то это должно закончиться?
 - Через двадцать минут Багрово, - сказала неожиданно из прохода вагона незаметно подошедшая проводница.
 - Так быстро доехал, - оживился Борис Репко. – А ведь всё за разговорами время и пролетело.
 - Так вы в Багрово живёте? – спросил Евгений.
 - Нет, это я к своим друзьям сослуживцам на встречу еду. Всех разбросало. Один вот в Багрово живёт. Этой осенью решили у него собраться.
     Евгений более внимательно посмотрел на своего собеседника и понял, что его возраст вызывает у него сомнения. Слишком молод, чтобы быть уже на пенсии по выслуге лет. Даже по военным меркам.
 - А вы, Борис, на пенсию по выслуге пошли или по сокращению?
 - И не то, и не другое, к сожалению. – Было заметно, что такое любопытство было неприятно для Бориса. Он вроде бы даже приподнялся, чтобы пойти  собираться. Но вопрос его вернул на место. – Руководство проекта не устроило моё психологическое состояние. Было высказано мнение, что по психическим параметрам я не подхожу для дальнейшего прохождения службы в данном подразделении. Мне предлагали перевестись в другие войска, но вы не представляете, что значит для офицера космических войск уйти служить в другой род войск. Это просто немыслимо. Я написал рапорт и без колебаний и сожалений был, если можно так выразиться, комиссован на гражданку. А я и не расстраиваюсь. Теперь мне кажется, что так даже лучше. – Борис пожал плечами, давая понять, что это было для него приемлемым вариантом. Хотя немного печальным.
 - Господи, а что же такого могло случиться? – в недоумении спросил Евгений. – Служил, служил и вдруг бац! – не подходит по параметрам?
 - Да, - махнул рукой Борис. – На ночных дежурствах, когда не были заняты на испытательных полётах или вылетах по заданию, делать-то особо было нечего. У меня было небольшое укромное местечко в виде стола и стула в дежурном помещении. Ну, от нечего делать я взял один из пустых журналов записи и стал в нём писать числа. Просто так, от скуки. Начал с единицы и так далее через запятую. В конце первой  страницы, помню, у меня поместилось «864». И я как-то увлёкся этим занятием. Всё строчил себе и строчил числа. Два толстых журнала исписал одними цифрами. В третьем такие огромные числа пошли, что даже дух захватывало. Я иногда себя ловил на мысли, что нахожусь под гипнозом этих арабских закорючек. Ну, а закончилось это тем, что кто-то из сослуживцев, более молодого состава, заметили эту мою забаву и доложили вышестоящему начальству. Устроили проверку и обнаружили у меня в столе эти самые журналы. Конечно же, не могли придумать ничего лучшего, как отправить меня на психоневрологическое освидетельствование. После всевозможных тестов врачи написали заключение, что из-за того, что моя психика была постоянно подвержена психо-эмоциональным перегрузкам во время лётных испытаний, мог произойти сбой в адекватном восприятии реальности. Психика, мол, перегружена, ей настоятельно рекомендован продолжительный отдых. А для пилота-испытателя продолжительный отдых – это пенсия, чего уж тут скрывать. В общем, списали меня, как разодранный парашют. Вот и всё.
 - До какого числа успели написать? – поинтересовался Евгений.
 - В прошлом году, числа двадцатого или двадцать первого сентября, - теперь уже с горечью в голосе ответил Борис.
 - Да нет, вы не поняли. Я имел в виду – число какое последнее в третьем журнале успели написать?
 - А, вот вы о чём спрашиваете, - удивился Борис. А глаза у него при этом заблестели. – Четыреста девяносто семь тысяч шестьсот шестьдесят четыре. Но я на этом не остановился. Я сейчас одиннадцатую амбарную книгу заканчиваю. Вот это числа, не то, что было год назад. Сейчас у меня уже к двум миллионам подходит.
     Смутная догадка посетила Евгения при виде этого пылающего взгляда. Может быть, служба была настолько трудной и вредной для здоровья и для психики, что бедняга попросту съехал с катушек? И снова Борис словно угадал мысли Евгения.
 - Не думайте, со мной всё в порядке. Это как хобби. Если появляется свободная минутка, я сажусь и чиркаю в амбарной тетрадке. Голова, кстати, очень отдыхает от посторонних мыслей. Я и вам могу посоветовать, отличная терапия. Попробуйте как-нибудь.
 - Да у меня и своей писанины хватает, - искренне ответил Евгений, подразумевая то, чего он, в отличие от Бориса, не стремился выложить вот так на блюдечке первому попавшемуся попутчику.
 - Понятно, вам в отличие от отставного военного есть о чём написать на бумаге, - широко улыбнувшись, сказал Борис. – Ладно, мне пора собираться. Выходить уже скоро.
     И он встал с места, и переместился в соседний отсек напротив. Евгений отвернулся и стал смотреть в окно, чтобы не смущать собирающегося на выход такого интересного попутчика. Жаль, конечно, что нельзя с ним побеседовать до самого Ягодовска. Он наверняка смог бы рассказать Евгению ещё много интересного. Если он видел инопланетян, так, быть может, даже вступал с ними в контакт? И про свой случай он Борису позже рассказал бы, возможно. Может быть, действительно что-нибудь посоветовал бы? А теперь не в Багрово же с ним выходить.
     Нет-нет-нет, это просто какое-то наваждение. Ему нужно дальше. Никаких других остановок. Поговорил и достаточно. У Евгения даже родился в голове экспромт, от чего он заулыбался собственному отражению в стекле. «Я обнимаю тебя крепко, прощай, романтик Боря Репко!». Вот, примерно так.
     Почувствовалось, как поезд начал сбрасывать скорость.
 - Приятно было с вами побеседовать, Евгений.
     Евгений отработанным движением головы повернулся в сторону прохода и увидел преобразившегося Бориса. Тот был в длинном кожаном плаще, в чёрной кожаной кепке и в черных перчатках. В левой руке он держал большой чемодан из красной кожи, перетянутый широким ремнём с блестящей желтой пряжкой посередине. Это был мягкий, и поэтому способный принимать различные формы, старый дорожный чемодан ещё советских времён. Сейчас таких уже не делают. Неудобно, телескопической ручки нет, колёсиков подавно, весь вес приходился на небольшую чёрную пластиковую ручку. Складывалось впечатление, что ещё чуть-чуть, и она оторвётся. Видимо чемодан было тем единственным, что составляло багаж Бориса. А держал он его очень крепко. Даже можно сказать, цепко.
 - Мой постоянный спутник, - отреагировал Борис на взгляд Евгения, изучающий его чемодан. – Где мы с ним уже только не побывали. Я бы вам рассказал, если бы не выходить.
 - Я, честно признаться, и сам об этом же подумал. Жаль, что вы не до Ягодовска едете. Многое могли бы рассказать, я прямо сердцем чую. Собеседник вы очень интересный.
 - Ну что вы, - засмущался Борис. – Вам таких как я ещё знаете сколько на пути попадётся? Ого-го!
     Он протянул Евгению руку в знак прощания и когда их руки встретились в рукопожатии, Борис неожиданно озвучил, судя по всему, случайно родившуюся в его голове мысль.
 - Вы сказали, что едете в Ягодовск в командировку? – Евгений хотел было его перебить, уточнить, что его цель поездки немного дальше, но Борис торопливо продолжил, не давая вставить слово. – Я бы вам посоветовал съездить в Тудыттовку, это почти в глухомани, в лесу, тридцать километров от Ягодовска, если я не ошибаюсь. Но оно того стоит.
     Во рту у Евгения пересохло. Показалось, что реальность стала скручиваться в упругую спираль, смахивающую на вагонную пружину. Ну, этот-то военный откуда мог знать про эту самую Тудыттовку? Может быть, Евгений и не Евгений вовсе, а Элли, которую уносит разбушевавшаяся буря в далёкую фантастическую страну? Или, быть может, Алиса, проваливающаяся в самую глубокую кроличью нору на свете? Ну, не сговорились же они все против него, в самом деле? Евгений собрался духом и надтреснутым от сухости в горле голосом спросил:
 - А что там такого интересного?
 - Я подумал, что вам как журналисту может быть интересна проживающая в этой деревне одна старушка. Про неё лет двадцать или двадцать пять тому назад почти во всей центральной прессе писали. Что-то про письма с фронта, которые она якобы сама себе строчила, а потом сама себе же подкладывала в почтовый ящик. Правда до сих пор этот факт остаётся достаточно спорным. Были  свидетельства, что почерк этих самых писем был далеко не этой женщины. Даже поговаривали, что эти треугольные конверты прямиком через Время ей от погибшего мужа приходят. В общем, больше вопросов, чем ответов. Съездите, полюбопытствуйте. К ней, говорят, до сих пор журналисты наведываются, да только всё без толку. Может вам удача улыбнётся?
 - А зачем вы мне это всё рассказываете? – с неподдельной подозрительностью во взгляде спросил Евгений. – И вообще, откуда вам известно об этой старушке?
 - Ну, если вам это кажется таким удивительным, то я постараюсь вас успокоить. Я объясню, пожалуйста, только отпустите мою руку, а то ненароком пальцы мне поломаете, - почти взмолился Борис.
     Евгений только сейчас заметил, с какой силой он сжимал ладонь в чёрной перчатке. Видимо от внутреннего напряжения даже не заметил, как сдавил руку Бориса.
 - Извините, - смущённо сказал Евгений и прекратил железное рукопожатие.
 - Я был там года два назад, - заговорил Борис, тряся в воздухе пальцами чуть было не покалеченной руки.
 - Вы? Зачем? – не понял Евгений.
 - А что вы думаете, если военный запаса, так и интересов кроме вина, кина и домина быть не может? – почти обиженно сказал Борис. – Друзья, мои бывшие сослуживцы заинтересовались этим тудыттовским феноменом и пригласили меня вместе с ними рвануть на выходные. Мы там, помниться, и порыбачили, и шашлычки пожарили, и с местными жителями побеседовали. Со старушкой, кстати, тоже. И ещё с её дочерью, уже тоже пожилой женщиной. Одно вам Евгений могу сказать точно, - и старушка эта, и её дочь, - люди очень странные. Буквально ко всем относятся с большой опаской. На нас, например, так смотрели, будто мы у них последние крошки со стола украсть пришли. И ещё, что не мало важно, ждут они кого-то к себе в гости. Причём очень настойчиво ждут. И не кого-нибудь, - Борис замолчал, пристально вглядываясь в Евгения, да так, что у него тут же похолодело между лопаток.
 - Уж не меня ли? – пытаясь придать своему голосу как можно больше сарказма, спросил Евгений.
 - Вас или не вас, мне точно не известно. Таких подробностей нам узнать не удалось. А вот то, что ждут они нерпеменно какого-то журналиста, об этом они нам сказали. Журналист из города. Кто? Из какого города? Не известно. Может быть и вы, почём мне знать. Я вам и говорю, Евгений, съездите, испытайте удачу. Может быть, это ваш шанс, а вы о нём только сейчас и узнали.
     Борис снова посмотрел на Евгений с хитрым прищуром. В ту же секунду под вагоном раздался протяжный скрип тормозных колодок.
 - Ну, ладно, Женя, вы зря так переживаете. Что-то на вас совсем лица нет. Извините, если я вам что-то лишнее наговорил. Или обидел чем-нибудь.
 - Да нет, вы меня ни чем не обидели. Вы, наверное, не поверите, но вы не первый, кто советует мне съездить в Тудыттовку.
 - Да? А кто ещё?
 - Моя девушка Ксения. Я, вообще-то, туда и еду. До Ягодовска поездом, дальше автобусом.
 - Ну, это вы зря обнадёживаетесь. Автобус там по большим праздникам ходит. Если, конечно, что-то за два года не переменилось.
     Со стороны проводников раздался громкий женский голос:
 - Стоянка пять минут, не задерживаемся с высадкой!
 - Евгений, всё, я пошёл, - заторопился Борис. – И вот ещё что. Если повстречаете там древнего старика, с седыми космами такого, худющего как смерть, то передавайте от меня ему огро-о-омный привет. Я его колючий взгляд на всю жизнь запомнил. Не смотрит, а в душу заглядывает. Да только злой, как собака. Точнее, даже не собака, а змея какая-нибудь ядовитая. Во-во, точно, змеюка. Так что с ним вы поаккуратнее. Ну, всё, я пошёл, удачи!
     И Борис быстро-быстро зашагал в сторону выхода.
 - Спасибо, - крикнул ему в след Евгений.
 - Да ладно, - даже не обернувшись, крикнул в ответ Борис.
     Евгений приник к окошку, и какое-то время наблюдал за вышедшим из вагона его уже бывшим попутчиком. Тот о чём-то напоследок посмеялся с проводницей. Опять, наверное, сказал ей что-то лестное. Потом, проходя мимо окна, в которое смотрел Евгений, заметил его лицо и помахал ему ладошкой. И пошёл, пошёл дальше туда, куда ему было нужно, к своим друзьям, таким же бывшим военным, как и он. Быть может, в тесном своём кружке офицеров-дембелей выпьют по соточке, закусят чем бог послал, и опять сговорятся махнуть куда-нибудь. Может, в горы, может, в дебри. Может, загадки разгадывать, а может, просто отдохнуть душой и телом. Да, Борис прав, теперь они вольные птахи, куда хотят, туда и летят, никто им не указ.
     А он, Евгений, мог бы сейчас этим похвастаться? У него есть выбор? В данный момент, прямо сейчас он не мог себе ответить на этот вопрос. Одно лишь ощущение, что его несёт по стремительной реке, а берега далеки и нет ни малейшей возможности ухватится рукой за что-то проносящееся мимо, не покидало его. По своей ли воле он плыл сейчас в этих бурных водах или же по чьей-то неведомой прихоти, пока понять этого ему было не дано.
     За созерцанием пейзажа небольшой железнодорожной станции и размышлениями о собственном предназначении, пять минут стоянки пронеслись для Евгения как одно мгновение. Раздался лязг ударяющихся  вагонных сцепок и поезд тронулся.
     Никто не занял опустевшее место вышедшего пассажира. На этой станции вообще никто не зашёл. Евгению по этому случаю почему-то представился заголовок в газете того типа, к которым он не мог относиться без должной доли иронии. «Станция ловушка». Или «Распростёртые объятия станции-капкана». Или уж совсем зловеще: «Конечная станция жизни». Да, нафантазировать тут можно много, большого ума не требуется. Главное жути побольше напустить, а доверчивый обыватель скушает этот быстроприготовленный продукт, и что уж потом случиться с его психикой, какие дополнительные к своим собственным он приобретёт фобии, это уже никого не волнует. Главное, чтобы эта газета, расходилась как горячие пирожки на привокзальной площади. Евгению именно из-за этого и не нравились периодические издания подобного «загадочного» типа. Главное в них был внешний вид, а о начинке никто сильно не парился. Броские заголовки с налётом тайны, побольше туманных и таинственных фотографий и рисунков. Народу это всегда нравилось во все времена. Тайна! Загадка! Иногда только она и заполняет нашу жизнь хоть каким-то значением. И бренное существование становится интересным, не лишённым смысла. Потому и были всегда популярны фокусники, маги и чародеи, гадалки и предсказатели. Они дарили нам тайну, иногда даже не спеша её открывать. А мы стояли по одиночке или кружком и жадно внимали каждому слову, ловя взглядом каждое движение рук и губ.
     С верхней полки свесились ноги паренька с наушниками в ушах. Смотря в окно, Евгений, конечно же, не смог бы этого увидеть своим затылком. Появление свесившихся ног он почувствовал носом. Когда повернул голову, увидел, что не ошибся. Вслед за ногами появилось тело с руками и головой в придачу. Паренёк вынул наушники и,  плюхнувшись на свободное место напротив Евгения, спросил:
 - Вышел мужчина?
 - Ага, - согласился Евгений.
 - Я перекусить хочу, я не помешаю?
 - Валяй, - равнодушно сказал Евгений и снова повернулся к окну.
     Чаю он напился с Борисом и больше ни с кем трапезничать не собирался. Ехать оставалось часа четыре.

     Глава 9. Вокзальные страсти.

     Откинувшись спиной на перегородку между боковушками, пристроив голову в уголок, Евгений закрыл глаза в надежде хоть немного подремать. Краем уха он слышал как завершил свой ужин паренёк, пошелестел пакетами, собирая весь свой мусор, чего-то шипящего и резко пахнущего попил из двухлитровой пластиковой бутылки. Затем так же молча забрался обратно к себе на вторую полку. Растворился в межполочном пространстве. Одним словом – тихоня. Евгений вспомнил, что в общежитии, когда он ещё учился в университете, таких называли мышами. Сбегает такая мышка на лекции, прибежит к себе в комнату и не видно её, и не слышно, как в норке. Поздним вечером, когда трудно кого-нибудь уже застать на общей кухне, вдруг выскочит, разогреет что-нибудь на газовой плите и снова юркнет к себе в гнёздышко. Не то чтобы их недолюбливали или считали странными, их просто считали мышами, и всё тут. Мыши с человеческими лицами. Посмеивались над ними в общих разговорах, шутили, представляя, как они носят на кухню крупу за щеками и потом варят её в кастрюльке, помешивая своим серым хвостиком. Ни более того. Студенты – весёлый, совсем не злобный народ.
     В какой-то момент, между провалами в дремотное состояние, то ли сном, то ли явью, к столику подошла проводница и звякнула стаканами в подстаканниках, из которых Евгений с Борисом пили, беседуя, чай. Видимо, не хотела будить, но унести посуду незаметно не получилось. Евгений приоткрыл один глаз и поглядел на сморщившуюся от собственной нерасторопности проводницу. Та, втянув голову в плечи, словно извиняясь за прерванный сон, виновато сказала:
 - Извините, пожалуйста, я стаканчики хотела тихонечко забрать. Вы спите-спите, Ягодовск через два часа только, я вас разбужу. Тогда за чай и рассчитаетесь. Извините ещё раз.
     И ушла. Евгений молча закрыл глаза и только тогда понял, что это была уже совсем другая проводница. Видимо вторая, которая отсыпалась, когда работала непоколебимая приверженка инструкций, садившая его в вагон. Эта была намного мягче, вон даже два раза извинилась, что разбудила. И это всё, о чём успел подумать Евгений и провалился в сон. Организм видимо окончательно устал бороться с дремотным состоянием, и сдался на милость размеренному, укачивающему ритму перестука вагонных колёс. Как раз тот случай, когда можно уснуть даже под убаюкивающий лязг металла.
     Оказавшись во сне, Евгений чётко осознавал, что он спит. Несмотря на то, что прекрасный осенний лес, окружавший его со всех сторон, горящий всеми красками увядающей природы казался таким натуральным, таким настоящим, Евгений всё же подумал, что какой это прекрасный сон. Он стоял посередине небольшой поляны закиданной разноцветной листвой. Местами трава уже успела пожухнуть. Евгений зацепил взглядом возле ноги еле заметную шляпку гриба, но не стал тревожить его нереальное лесное одиночество. Он решил немного прогуляться, насладиться ещё тёплым осенним солнышком, упорно прорывающимся между облезлых ветвей деревьев, всей грудью надышаться пьянящим ароматом прелой травы, пахнущей в это время года не только грибами и ягодами, но и запахом, говорящим обо всех накопившихся в ней лечебных свойствах. Да, такие ароматы можно было почувствовать только лишь в глубоком, далёком лесу, и куда можно было попасть не на вертолёте или геолого-разведывательной самоходке, а, скорее всего, только так, во сне.
      Пройдя по лесу совсем небольшое расстояние, Евгений насторожился. Внезапно до него дошло понимание того, что он совершенно не слышит пения птиц. Ни одной. Совершенно. Хотя полной тишины так же не наблюдалось. Порыв ветра зашевелил оставшуюся листву на ветвях деревьев и Евгений услышал знакомое уху шуршание. Но куда же подевались птицы? Он вскинул голову вверх и поглядел в небо. В ту же секунду плывущее по небу серое облако безжалостно поглотило ласковое желто-оранжевое солнышко, а налетевший порыв ветра показался неприятно колючим, стремящимся пробраться прямо за шиворот. Неожиданно нахлынувшая серость стала сгущаться вокруг Евгения и приветливые очертания плещущего разнообразием красок осеннего пейзажа резко сменились унылой картиной старого, иссохшего леса. Совсем неподалёку Евгений заметил непроходимый бурелом, оказавшийся в данный момент как раз на его пути. Евгений остановился в нерешительности и стал вглядываться в очертания грубо поваленных стихией друг на друга некогда могучих деревьев. Что-то странное присутствовало в самом центре этой хаотической композиции. Сделав несколько шагов вперёд, Евгений понял, что его так сильно заинтересовало. Это было что-то наподобие огромного входа в чью-то огромную берлогу или пещеру. По размерам этот кто-то скорее был ростом со слона, чем с обыкновенного медведя. Или может быть доисторического пещерного медведя. А что если это чудовище прямо сейчас без объявления каких либо намерений просто возьмёт да и выскачет навстречу любопытному, случайно прогуливающемуся мимо человечку и цап-царап! Сознание стало усиленно требовать от Евгения точного подтверждения, что всё происходящее сейчас с ним не что иное, как обычный сон и бояться здесь нечего. От этих неожиданных истерических ноток в душу стало прорываться какое-то предательское сомнение, а уж не явь ли это на самом деле. Уж не вышел ли Евгений прогуляться, пока поезд стоит на забытом богом полустанке, и случайно оказался в этой глухомани, заблудившись самым банальным образом? Страх начал распространяться по телу, руки похолодели, Евгений чувствовал это. Но ноги, предатели ноги сами по себе зашагали к зияющему чернотой входу в неизвестно что. «Нет!» – хотел закричать Евгений. Но глотку словно кто-то сдавил невидимой хваткой. Евгений изо всех сил пытался вновь подчинить себе нижние конечности, но он как будто не чувствовал их. Холодная испарина выступила на лбу. Ещё мгновение и чёрная пасть бурелома готова была поглотить зачарованного беднягу, лесного странника. Но неожиданно ноги сами собой остановились на границе входа в берлогу. Евгений вновь почувствовал под собой ноги и хотел было уже развернуться, чтобы изо всех сил броситься на утёк от этого странного места подальше, пока ловушка снова не начала работать. Но что это?
     Где-то там, в глубине чёрной пустоты, уходящей почему-то вверх, а не вниз, как это бывает в норах или берлогах, в темноте этого теперь уже совсем не поддающегося пониманию тоннеля, горел одинокий огонёк, слабо мерцая светом, словно далёкая звезда. Евгений смотрел на неё заворожёнными глазами, осознавая, что подобное он уже где-то видел. Но вот только где?
     Светящаяся точка замерцала сильнее, немного начала раскачиваться из стороны в сторону и еле заметно увеличиваться в размерах. Вот она превратилась в пятнышко света, затем в пятно, напоминающее солнечного зайчика на стене тёмной комнаты. Судя по всему, источник загадочного света приближался к Евгению, летя ему навстречу с невесть какой скоростью. Евгений дёрнулся в сторону, чтобы развернуться и всё-таки побыстрее убраться восвояси, но не тут-то было. Тело словно одеревенело, превратившись в неподвижный чурбан с прикреплённой головой сверху. Хотелось не просто кричать, а орать от ужаса, сковавшего всё тело. Но притом, что рот Евгения был широко раскрыт, готовый разразиться сумасшедшими истошными воплями, до уха доносились лишь шорохи качающихся от ветра искривлённых, покрытых мхом ветвей и гулкий стук собственного сердца.
    Свет всё приближался и приближался. И вот, наконец, он стал таким близким и ярким, что начал слепить широко распахнутые глаза Евгения. То ли неведомая сила, то ли нахлынувшая жуть принялась усиленно трясти его за плечи. Где-то совсем рядом зазвучал настойчивый женский голос, похожий на голос той самой доброй проводницы, которая прибирала со столика Евгения пустые стаканы и ненароком его разбудила. Она звала его по фамилии. «Откуда она знает мою фамилию? – промелькнуло в голове Евгения. – И как она здесь оказалась?».
     Трясти Евгения начинало всё больше и больше. Голова болталась на туловище, готовая в любую секунду слететь с шеи. А свет стал настолько ярким, что Евгению захотелось сомкнуть веки как можно плотнее, но они не желали подчиняться. От напряжения глаза заслезились.
 - Ледоскопов, гражданин пассажир, да что с вами? – крикнул голос проводницы прямо ему в ухо.
     И в ту же секунду загадочный свет превратился в яркий свет ручного фонарика, который болтался из стороны в сторону перед лицом Евгения. Обеспокоенная проводница одной рукой светила ему в лицо, а другой трясла за плечо, пытаясь разбудить, но, скорее всего, привести Евгения в чувство.
 - Вы не трясите меня, пожалуйста, - как-то очень слабо возмутился Евгений. – И фонарик уберите от лица, а то я ослепну.
 - Слава богу, очухался. Я уж подумала грешным делом, что вы какой-нибудь дрянью накачались. – Проводница начала потихоньку успокаиваться. А Евгений опять ни без неприязни подумал, что его принимают не за того, кем он является на самом деле.
 - Не, всё в порядке, не нужно так переживать. Я немного вздремнул, вот и всё. Откуда мою фамилию знаете, кстати?
 - Как откуда, в билете же напечатано, документ ведь, - с возмущением удивилась проводница. – Или вы не тот, кто в билете? – Она опять направила на Евгения луч фонарика и, сощурившись, спросила, - А паспорт у вас Лариса точно проверяла?
 - Да точно, точно. – Евгений попытался отвести рукой фонарик рукой, но тщетно. Рука проскочила перед лучом света, и Евгению не оставалось ничего лучшего, как элементарно прикрыть глаза козырьком из ладошки. – Ледоскопов моя фамилия, как вы меня и назвали. Что стряслось-то, скажите уже толком?
 - Почти приехали, Ледоскопов. – Фонарик исчез и в глазах, вместо его света, на время образовалась зияющая кромешная чернота. – Через пять минут Ягодовск. Можете вещи собирать. В тамбур попрошу не выходить до полной остановки состава.
     Как же она резко изменилась, эта сменщица первой проводницы. Только заподозрила в Евгении что-то неладное, тут же стала похожа на сводную таблицу правил и предписаний поведения пассажиров на «желдортранспорте». Ни тебе «извините», ни тебе «пожалуйста». Да-а-а…
     Ну да ладно, через пять, так через пять.
     Собирать, по большому счёту, было почти что нечего. Белый пакет с остатками печенюшек и вафель, немного подумав, Евгений завязал узелком, достал в той же темноте, которая царила в вагоне, свою огромную дорожную сумку, и вслепую засунул его в неё. Вдруг ещё пригодится, впереди сплошная неизвестность и возможно Ксения не такая уж провидица на счёт всяких там закусочных и фастфудов. Опустив руку на стол, Евгений тут же наткнулся на свой ежедневник с вложенной вовнутрь ручкой. Когда засовывал его на своё привычное место поближе к ноутбуку, чернота в глазах понемногу стала уходить и Евгений стал различать обстановку вокруг. Вагон спал. Похоже, кроме него выходить в Ягодовске никто не собирался. Обернувшись в сторону выхода, он увидел проводницу, запирающую своё рабочее купе на ключ. Справившись с дверью и положив ключ в боковой карман пиджака, она посмотрела в сторону Евгения и, поманив его указательным пальцем, громким шепотом, стараясь никого не разбудить, сказала:
 - Вы один выходите. Пойдёмте. Только тихонько. Уже приехали.
     Действительно, в ту же секунду раздался знакомый скрежет тормозных колодок. Поезд останавливался. Значит, за окнами уже появился ночной Ягодовск, его вокзал и посадочные платформы. Евгений глянул мельком в окошко и заметил, что прибыли они к перрону. Вагон качнулся и остановился окончательно.
     Привычными движениями Евгений навесил на себя сумки и двинулся в сторону выхода. Прощайте, незнакомые попутчики и попутчицы. Временные жители длинного поселения на колёсах. Сведённые в одном месте судьбой для того, чтобы в скором времени расстаться. И неважно, как относились друг к другу до того, как сели на этот поезд, теперь терпеливы к таким же, как вы, готовые терпеть всё то, от чего в обычной жизни вы старались отойти как можно подальше. Чушь? Возможно. Но Иисус говорил, что нужно возлюбить ближнего своего. А создатели пассажирских поездов, и в особенности плацкартных и общих вагонов (электричек тем более), видимо решили начать с малого –  пусть сначала научаться терпеть друг друга.
     Прощайте, мой билет превратился в пустышку, просто в бумажку, которая теперь может лишь напомнить о том, куда я успел доехать с вами, такими же равнодушными ко мне людьми, каким весь непродолжительный путь оставался и я к вам.
     Евгений подныривал под выставленные с верхних полок голые и в носках ступни сопящих во мраке вагона людей, медленно пробираясь к тамбуру и стараясь никого не задеть. Всё обошлось благополучно. Миновав коридорчик с титаном и дверью в туалет, выйдя в тамбур, Евгений аккуратно спустился по ступенькам опущенной лесенки вагона и оказался рядом со стоящей возле входа проводницей. Она зябко ёжилась, скрестив руки на груди и держа под мышкой два своих рабочих флажка красного и жёлтого цвета.
 - Вы и из поезда, похоже, тоже один вышли. Больше нет никого.
     Проводница, не меняя выражения на лице, сказала это Евгению и махнула головой в подтверждение своих слов сначала в одну сторону состава, а затем, повернувшись, в другую. Возле каждого вагона стояли проводницы, но больше по всему перрону, кроме них, больше не было никого, ни провожающих, ни встречающих, ни прибывших.
 - Первый раз такое вижу, - опять сказала женщина в синем форменном пиджаке. – Город, конечно, не большой, но такое ощущение, как будто вымерли все.
     Евгений не хотел об этом думать, но ему показалось, что его сон продолжается, что он до сих пор не проснулся. Это кошмарное продолжение кошмара. Резко и очень неожиданно, так, что оба вздрогнули, да, наверное, и все проводницы вдоль всего состава, как раз над их головами на железобетонном столбе из потемневшего от времени, металлического громкоговорителя женский голос высоко пропищал: «По третьему пути проследует товарняк без остановки, будьте осторожны, повторяю, по третьему пути проследует товарняк без остановки, будьте осторожны!».
 - Она ещё жива, - с улыбкой сказал проводнице Евгений, показав пальцем на верхушку столба.
 - И войска в городе, - проводница кивнула в сторону центрального выхода на перрон, - так что бояться нечего.
      Евгений обернулся и увидел выходящего на улицу солдата в парадном дембельском кителе. Тот на ходу уже вставил в рот сигарету и чиркал зажигалкой, собираясь прикурить. В те мгновения, когда искры от кремня вылетали на свободу, озарялось не только ещё совсем юное лицо, но и все самопальные металлические, начищенные до блеска всевозможные регалии и отличительные знаки того, кто заслуженно покинул ряды славных вооружённых сил, чтобы отбыть к месту своей гражданской прописки. Свободная пташка в разноцветных, броских перьях. Это был не просто праздничный наряд и не просто для того, чтобы его никто ненароком не спутал с тем, кто служит или только, упаси бог, только начал служить. Это был праздник души наружу. Как новогодняя ёлка является символом Рождества и Нового года, так наряд дембеля является символом обретения свободы и начала сознательной гражданской жизни. Примерно где-то так.
 - Ну, значит, мне бояться нечего. До свидания.
     Евгений улыбнулся проводнице и зашагал прочь в сторону дверей вокзала.
 - До скорого, - всё тем же равнодушным голосом сказала она уже в спину удаляющемуся Евгению и широко зевнула.
     Пройдя мимо курящего и нисколько не обратившего на него какого либо внимания солдата, Евгений вошёл в помещение вокзала. С первого же взгляда он понял, что всё здание являлось и кассовым залом, и залом ожидания. Судя по трём круглым столешницам, каждая из которых стояла на металлической ножке в виде чёрной трубы с приваренными на неё крючками для сумок, здесь же располагалась небольшая дорожная кафешка. В данный момент она была на клюшке. В небольшой витрине уныло красовались несколько написанных от руки ценников тех чебуреков, расстегаев и кулебяк, которые давно были безжалостно проданы и жадно съедены. Всё-таки Евгений оказался прав, - в час ночи на вокзале Ягодовска в плане перекуса ловить было нечего. Значит, Ксюхин пакет, несомненно, пригодится.
     Приглядевшись к допотопным скамейкам ожидания, сделанных когда-то из искусно загнутых листов ДВП и даже выкрашенных в бесцветный лак, Евгений понял, что попал скорее не в царство мёртвых, а царство спящих. И это радовало. Чей-то переливный храп с присвистом в данном случае был как подарок, после вида пустынного перрона. Людей, очевидно ждущих своего поезда, было не так много. Двое мужчин сидящих порознь, но облачённых почему-то очень похоже, - у обоих серые куртки и чёрные кепки, - даже застыли, казалось, в одинаковых позах. Молоденькая девушка в розовой куртке. Старушка с большой плетёной корзиной у самых ног. И хоть её глаза были плотно закрыты, рука цепко держалась за одну из ручек чем-то очень ценного багажа. И ещё двое солдат, таких же демобилизованных, как и курящий сейчас на улице. Видимо едут вместе, но курит из них только один. Редкость, что и говорить. Итого шесть человек, а с курящим семь. Все шестеро либо дремали, либо спали. Никто из сидящих не обратил на вошедшего в здание вокзала ни малейшего внимания.
     Евгений прямиком направился к одной из четырёх касс, за стеклом которой, между раздвинутыми в разные стороны тканевыми жалюзи, сидела женщина в ярко-красной кофте с такими же ярко-красными розами из ткани, нашитыми на плечи. Повелительница направлений движения поездов от станции Ягодовск-пассажирский, не меньше, судя по выражению её сосредоточенного взгляда, следящего за приближающимся к окошку Евгением. Но таким взглядов ни остановить, ни напугать Евгения было невозможно. За свою пусть не продолжительную, но бурную профессиональную журналистскую жизнь, он ещё и не такие взгляды выдерживал на себе. И в данном случае можно было с уверенностью сказать, что закалка ему пригодилась.
     Подойдя вплотную к стеклу, он, не наклоняясь к окошечку, спокойно заговорил:
 - Здравствуйте.
 - Здравствуйте, - не моргая, глухим голосом из-за стекла отозвалась кассир.
     Евгений улыбнулся, попытавшись своей вызвать ответную улыбку или хотя бы смягчить ледяной взгляд. Безрезультатно.
 - Мне нужно в Тудыттовку, - продолжил Евгений, стерев со своего лица бесполезные в данной ситуации эмоции. – Я, конечно, понимаю, что уже поздно. Но, может быть, вы мне хотя бы подскажите, как разыскать автовокзал? И ещё, возможно, есть какая-нибудь гостиница, чтобы перекантоваться до утра? Я толком не поспал в поезде, глаза слипаются.
     Царица билетной кассы начала бесстрастно вещать.
 - Вам повезло, молодой человек. В нашем городе железнодорожный вокзал и автовокзал – одно и то же.
 - Замечательно. То есть утром можно будет прямо отсюда уехать рейсовым автобусом?
 - Утром – нет. Только послезавтра. Автобусы в Тудыттовку ходят два раза в неделю, чаще не рентабельно. Народу там мало проживает, сами они в город за продуктами не чаще выезжают.
 - Тогда как же мне быть? Может быть, есть такси? – в надежде поинтересовался Евгений. Не сидеть же ему в Ягодовске целые сутки.
 - Такси? Такси есть, конечно, - бесчувственная статуя в красной кофточке за стеклом неожиданно кивнула головой. – Дерут, правда, если видят, что приезжий. Но я вам помогу. У моего брата есть машина. Я ему утречком позвоню, мы с ним договоримся, и он вас как почётного гостя в лучшем виде до Тудыттовки домчит. За умеренную плату, естественно.
 - Ну, хорошо, я, в принципе, не против, если за умеренную. – Евгений немного смутился такому гостеприимству под маской полного безразличия. – А на счёт гостиницы как?
 - Вот с гостиницей дела обстоят намного хуже.
 - Что, - недоверчиво прищурился Евгений, - в Ягодовске нет ни одной гостиницы?
 - Почему нет, есть! Только она сгорела неделю назад, - кассирша еле заметно изобразила на лице сожаление. – Теперь у нас приезжим ночевать негде. Да, по правде сказать, гостиница эта была дыра дырой. Некоторые из постояльцев даже на клопов жаловались. У нас вот тоже в здании вокзала комната отдыха была, да как месяц назад стали трубы отопления менять, так штукатурка местами поотваливалась. А где-то даже небольшие куски потолка попадали. Сейчас ремонт идёт, скоро закончат.
     Евгений опустил вниз голову, словно ему только что прочитали обвинительный приговор с наказанием в виде лишения сна на одни сутки.
 - Так значит все эти люди, - Евгений снова посмотрел на женщину в красной кофточке и, немного развернув корпус, указал вытянутой рукой на сидящих в зале людей, - попросту непристроенные пассажиры? Они все ждут своего поезда и спят на скамейках?
 - Почему сразу «на скамейках»? Это очень удобные кресла. И не нужно возмущаться, молодой человек, я лично вас к нам в гости не приглашала.
     Женщина сказала последнюю фразу и демонстративно отвернула голову в сторону. Евгений же в свою очередь понял, что лучше не портить так скоро отношения с этой особой, ведь неизвестно как сложатся дела с транспортом, а она обещала помочь.
 - Да что вы, я не возмущаюсь вовсе. Мне просто их немного жаль. И что гостиница сгорела, тоже жаль. А я человек привычный, могу и на ваших удобных креслах поспать. Места на всех хватит, вон у вас зал какой просторный. Даже кафе есть.
 - И не только кафе, - оживилась кассирша, - вон там, на раскладных столиках, - она показала пальцем куда-то в противоположенную от кафе сторону, - у нас днём печатной продукцией торгуют. У нас вокзал хоть и не большой, но для пассажиров условия созданы.
 - Это отлично, это замечательно. – Евгений всё же заулыбался, просто так, а не для того, чтобы расположить к себе собеседницу. – Ну, так я пойду тогда отдыхать, а вы не забудьте мне помочь с машиной, хорошо?
 - Хорошо, хорошо. – Кассирша опять закивала. – Пообещала помочь, значит не забуду. У меня в семь пересменка. Сразу позвоню и вас разбужу. Идите уже отдыхайте, а то у вас вон какие глаза краснючие, как у кролика.
 - Спасибо вам огромное. – При этих словах Евгений даже руку приложил к груди, в знак искренней признательности женщине, которая помогает ему, незнакомцу в чужом городе.
 - Так не за что пока. Спокойной ночи. – И, неожиданно для Евгения, достала откуда-то с колен, из-под стола, вязание. Спицы замелькали в её руках, создавая новый ряд причудливого узора. Женщина словно перестала замечать перед собой Евгения, он выпал из её действительности.
     На скамейку, так на скамейку. Потребность в глубоком сне после таких эмоциональных перепадов, которые успел пережить Евгений за последние сутки, поселяется в голове надоедливым попрошайкой. «Поспи, ну поспи, пожалуйста, поспи хоть чуть-чуть!», - назойливо нашёптывает кто-то прямо между ушами в черепной коробке. Переубеждать его бесполезно, а желание поддаться на уговоры кажется сладостной приманкой. И выходит так, что ты не поддаёшься на обман, а скорее сдаёшься на милость победителя. Ведь сон побеждает всегда.
     В таком положение сейчас находился человек с двумя сумками на плечах, стоящий спиной к кассам и выглядывающий себе подходящее местечко в зале ожидания. После непонятной полуяви, полусна в вагоне пассажирского поезда, ни с какими уговорами никто спорить не собирался. Не было бы этих скамеек, Евгений, наверное, лёг бы прямо на свою большую чёрную сумку и, свернувшись калачиком, уснул, как бездомный приблудный кот.
     Полностью свободная трёхсекционная скамейка из трёх листов ДВП располагалась между бабусей и девушкой в мечтательной куртке. По каким-то чисто внутренним ощущениям Евгению казалось не слишком комфортным располагаться между одинаковыми мужчинами или поблизости от демобилизованных военных. Рядом с женщинами всегда надёжнее и спокойнее. В этом, по крайней мере, Евгений был убеждён. Туда он и направил свои стопы, которые в отличие от пережитого в недавнем сне, сейчас вели себя по отношению к своему хозяину вполне послушно. Воспоминания об этих сумеречных видениях с новой силой захлестнули Евгения, когда он, добравшись до скамейки, уселся и расположил сумки с двух сторон от себя на пустых соседних сидушках. Ноутбук – слева, вещи с белым пакетом с вафлями и печеньем, и ещё с чем-то там, загруженным с лёгкой Ксениной руки – справа.
     Сидушка и вправду была достаточно удобно. Неказистый внешний вид оказался обманчив. Изгиб скамейки повторял очертания спины, и пояснице было комфортно. Вот только спать сидя неудобно. Всё равно придётся как-то моститься, никуда не денешься. Зато не на полу. Придётся подпереть плечом заветную сумку и довольствоваться тем, что Ягодовск послал. Просто предел мечтаний. Здорово же его встречает незнакомый город, - с распростёртыми объятиями.
     Нужно немного успокоиться, собраться с мыслями и расслабиться. Если, конечно, удастся сделать одновременно и то, и другое. Попробовать стоит.
     Ох уж это сновидение с буреломом посреди непроходимого леса. Как сильно оно ему напоминало сновидение с воротами на склоне горы. И там и там присутствовал загадочный проход в какой-то длинный тоннель с загадочным светом вдали, который через какое-то время мчался Евгению навстречу и, в конце концов, вылетал и бил ярким свечением ему в лицо или в грудь. Это не могло быть обыкновенным совпадением, даже не смотря на то, что это были обычные сны. Но обычные ли?
     Сидя с опущенными веками, погружённый в свои размышления, Евгений услышал, как хлопнула входная дверь с перрона. Это, видимо, зашёл накурившийся вдоволь солдат. В ту же секунду в зале ожидания, откуда-то сверху, из подвешенных под потолок репродукторов глухо донёсся голос вокзального диктора, оповещающего отправление пассажирского поезда, на котором несколько минут назад заявился в этот ночной город непрошеный Евгений Ледоскопов. Он приоткрыл немного глаза и с удивление заметил, что никто даже ухом не повёл. Всё, кто сидели, погружённые в сон и дремоту, остались в своих прежних позах, не шелохнувшись. Неужели так крепко спят?
     Солдат подошёл прямиком к своим двоим товарищам, и уселся рядышком. Ткнув одного из спящих кулаком в плечо, он громким шёпотом, достаточно громким, что его услышал ещё и Евгений, спросил:
 - Братуха, пиво будешь?
 - А что, надо? – пьяным голосом еле выдавил из себя спящий, даже не открыв глаза.
 - Да нет, не обязательно, - тоже нетрезвым голосом констатировал вернувшийся, - я и один могу пивка хлебнуть.
 - На здоровье, братан!
     Евгений повнимательнее пригляделся к этой расписной троице и только теперь до него дошло, что наверняка все трое пьяны, как сапожники. Видимо гульнули днём солдатики с великой радости. И только самый стойкий смог очухаться и в час ночи выйти на перрон покурить. Двое же оставались по-прежнему во власти Бахуса. Если бы они были в состоянии, то наверняка пошли покурить все втроём. Дембеля и не курят? Нет, ну бывает, конечно, исключение из правил, но эти трое были, судя по всему, приверженцами традиций.
     Бодрствующий солдатик вытащил из зелёной спортивной сумки бутылку из тёмного стекла, обычной формы, которую некогда по непонятной причине называли «чебурачкой». Нередко в приёмных пунктах стеклотары вместо её официального названия «Евробутылка», на ценнике, указывающем цену, по которой её принимали, красовалось именно это народное название. Почему «чебурашка»? Наверное, уже никто не вспомнит. Если только и тогда никто не догадывался почему. Наклеенная этикетка, определённо смахивающяя по форме на автодорожный знак «Уступи дорогу», была в виде округлого треугольника с красной ровной каймой. На белом фоне было написано название напитка, но Евгений его разглядеть не сумел. Это его несколько заинтриговало. Но не на столько, чтобы покинуть своё только что облюбованное место, подойти к солдату и попросить показать этикетку бутылки. Могут неправильно понять, а пьяные солдаты иногда страшней цунами. Утром, когда выспится (он, а не солдат), если представится такая возможность, Евгений обязательно рассмотрит этикетку поближе. А сейчас спать.
     Он повалился одним боком на свою дорожную сумку. Тут же вспомнил о пакете с печеньем, но ничего предпринимать не стал, - раздавит, так раздавит, крошки тоже годятся в еду, даже жевать не нужно. Закрыв глаза, теперь слышал только долетаемые до него звуки проходящего мимо здания вокзала состава, стук колёс о рельсы, позвякивание сцепок. Но всё это теперь было так близко и так далеко от него, где-то там, за стёклами этого здания, и уже не сегодня, а вчера, где его уже нет.
     Наплывающие в сознании расплывчатые образы, создаваемые надвигающимся чувством умиротворения, возможности наконец-то погрузиться в спокойный сон, крутились словно в калейдоскопе, никак не желая выстроится в упорядоченную последовательность, как это бывает в чёткой смене кадров в любой фото или киноплёнке. Ко всей этой кутерьме стала примешиваться белёсая пелена. Еле осознав приближение чего-то нежелательного, уже знакомого по прежним приступам, Евгений в ту же секунду резко и широко раскрыл глаза. Видения исчезли, но пелена стала лишь сгущаться.
     «Ну что ты будешь делать. Вот же сволочизм какой. Что ж мне  теперь до самой своей смерти мемуары этого немецкого ублюдка строчить?». Евгений, выпрямившись, сел на скамейке, в срочном порядке достал ежедневник из сумки с ноутбуком, развернул его на пустой странице, взял в руки ручку и замер в ожидании очередного «чуда». Уж лучше пусть будет так, чем в туалете на полу. Да, воспоминание не из приятных, это точно.
     «Ну, всё, началось!» - последнее, что успел подумать Евгений, когда его сознание полностью заволокло налетевшей вьюгой, и он провалился, словно в сугроб, в беспамятство, потеряв ощущение своего личного «я». Опять его тело и разум позаимствовали на время, без какого либо разрешения. Именно это больше всего не нравилось Евгению. Да что там, - бесило. Но что он мог сделать? Пока только безропотно подчиниться.
     Выходя из своего очередного бессознательного пике, первое, что почувствовал Евгений, это холод на своей левой щеке. Приоткрыв веки, он увидел грязный затоптанный цементный пол зала ожидания. Дорожные пожитки были разбросанные рядом со скамейкой, на которой он сидел какое-то время назад. Какое? Этого он не мог бы сказать сейчас под страхом любой пытки. Голова гудела, видимо от удара об пол. При этом подозрительно ныла левая скула. И глаз, почему-то видел только правый, тот, который был дальше от холодной поверхности. Что случилось с левым, пока было непонятно.
     Евгений сделал попытку пошевелиться и тут же почувствовал, в какой неестественной позе он лежит. Сверху на нём явно кто-то восседал, не давая двинуться с места. Руки были закручены за спиной, и этот кто-то их крепко удерживал.
 - Очухался, сучара! – послышался голос сверху.
     Не хватало, чтобы его ещё тут на вокзале ограбили. Евгений собрался духом и постарался, чтобы голос прозвучал как можно увереннее.
 - Вам что от меня нужно? Зачем же сразу применять насилие? Может мы смогли бы договориться?
 - Меньше вделываться будешь в следующий раз, тогда и по морде не получишь!
     По голосу стало понятно, что на нём сверху сидел и с ним разговаривал один из пьяненьких солдатиков. Только вот что Евгений им такого сделал?
 - Что я тебе сделал-то? – тут же спросил он.
 - Порыпайся у меня ещё!
     Да, диалог явно не клеился. Чем же всё это безобразие закончится, - контрольным ударом сапёрной лопатки в темечко или примирительным стаканом водки? Хоть бы голову повернуть, взглянуть на этого разбушевавшегося защитника вокзала и отечества. Но шея явно уже успела затечь, не желая шевелиться.
     Где-то сбоку громко хлопнули входные вокзальные двери, видимо со стороны улицы, и под потолком громыхнул резкий  командный окрик:
 - А ну слез с него! Убрал руки, я сказал! Резко отошёл! Смирно, солдат!
     Тут же стало легче дышать. Освободившиеся руки как две плети соскользнули со спины и вытянулись вдоль тела. Но пошевелиться Евгений не мог, продолжая лежать на животе. Он даже подумал о том, как, наверное, хорошо его отметелили. Теперь заболели ещё и рёбра.
     Перед лицом появились чёрные ботинки, и уже совсем близко, не крича, прозвучал тот же голос:
 - Живой?
 - Вроде бы, - еле вымолвил Евгений.
 - Для начала уже не плохо, - довольно произнёс невидимый хозяин голоса и  его руки стали аккуратно переворачивать Евгения на спину. – Давай-ка присядем, посмотрим в каком ты состоянии.
     Вот теперь, лёжа на спине, Евгений мог рассмотреть того, кто согнал с него недовольного бойца. Сержант милиции, с выбивающейся сединой из-под фуражки. Староват, конечно, для патрульного, такому бы на пенсии давно отдыхать, а не беспорядки по вокзалам улаживать.
 - Сержант милиции Конюхов. Скажите спасибо кассирше, она нас успела позвать, когда этот молодец с вами свалку затеял.
 - Спасибо, - вяло произнёс Евгений и, еле-еле подняв руку, сделал ладошкой в сторону кассы что-то наподобие воздушного привета.
 - Как самочувствие-то? Болит что-нибудь?
     Только сейчас Евгений заметил рядом ещё одного милиционера, держащего горе-защитника за шиворот его парадно-выпускного кителя. Солдат был сильно согнут пополам и почему-то держался за ляжку правой ноги, при этом что-то горестно мыча себе под нос.
 - Да так, рёбра ноют. И челюсть, - честно признался Евгений.
 - Подняться сможешь? Пол холодный. Давай-ка помогу.
     Сержант Конюхов подхватил Евгения под мышки и стал приподнимать. Евгений, оказавшись в сидячем положении, смог подогнуть под собой сначала одну ногу, потом другую, и, наконец, поднялся. Это ему далось с огромным трудом. Голова кружилась, во рту был знакомый отвратительный металлический привкус, перед глазами летали чёрные точки. Нужно было срочно сесть на лавку, иначе Евгений мог запросто снова рухнуть на пол.
 - Я присяду, а то мне что-то не того.
 - Конечно-конечно, - и милиционер помог Евгению усесться на скамейку рядом с его опрокинутой чёрной дорожной сумкой и лежащей чуть поодаль сумкой с ноутбуком.
    «Жалко будет, если ноутбук гикнулся», - успел подумать Евгений, но не смог даже потянуться за разбросанными вещами. Сержант Конюхов видимо уловил его взгляд, полный горести.
 - Давайте я ваши сумки пока подыму. Это всё, кстати? Ничего не пропало?
 - Две сумки было, две и остались, - сказал Евгений, наблюдая, как сержант ставит рядом с ним на скамейку обе сумки. – Спасибо.
 - Пожалуйста. На то мы тут и дежурим при вокзале, чтобы вот таких буйных сдерживать. Заявление будете писать? – неожиданно поинтересовался милиционер.
 - Какое заявление? – не понял Евгений.
 - О причинении физического вреда и хулиганских действий со стороны вот этого дембельнувшегося гражданина, - Конюхов махнул в сторону неразборчиво мычащей согнутой фигуры.
 - Погодите, я что-то не понимаю, - приложив ладошку к трудно шевелящейся челюсти, сказал Евгений. – С чего вы так уверены, что виноват именно этот молодой человек, а не я?
     Сержант, прищурившись, хмыкнул, как-то половинчато улыбнулся и подмигнул Евгению.
 - Троих из их компании ещё днём на поезд посадили. А этим троим в другую сторону, и поезд их только утром будет. Они уже тут давненько барагозят. Особенно вот этот. Он у них самый ярый бузотёр. Но теперь всё, довыделывался. Я его до поезда к нам в клетку посажу, пусть успокоится. – Сержант повернулся к своему коллеге в форме, удерживающего нарушителя спокойствия, - Зенков, уведи-ка этого агрессора к нам в клетку, пусть до своего поезда у нас посидит. Протрезвеет немного. Хоть нормально в вагон сядет, а то ещё проводница упрётся, нам тогда с ним нянчиться придётся. Понял?
 - Ясно, - отозвался Зенков. Евгению было не разобрать, в каком звании находился второй милиционер. – А эти, пусть сидят? – И он указал дубинкой куда-то за спину Евгения. Евгений с усилием повернул голову и заметил сидящих двух солдат, на лицах которых читалось явное замешательство с испугом вперемешку. Было видно, что они совсем недавно очнулись ото сна и толком не понимали, что происходит.
 - Эти пусть останутся. Вроде бы спокойные, – ответил Конюхов. – Эти вас не трогали? – опять обратился он к Евгению.
 - Да я, если честно, вообще не понимаю, что происходит. Может, вы мне всё-таки расскажите, что за инцидент у нас здесь произошёл?
     Евгений какое-то время наблюдал, как милицонер Зенков уводит бунтаря. Перекинув взгляд на Конюхова, увидел, как не по-доброму тот смотрит ему в лицо.
 - А на ваши документики можно взглянуть?
     Сержант даже встал поближе к Евгению, может быть, опасаясь, что он неожиданно вскочит и удерёт. А может, просто принюхивался к воздуху вокруг. Странный пострадавший, в сознании, не пьяный вроде бы, а не помнит, что с ним произошло.
     Засунув руку во внутренний карман куртки, Евгений нащупал бумажник. Вытащив, он развернул его в том самом месте, где была его карточка-удостоверение журналиста с круглой печатью, размашистой подписью главного редактора Сергея Сергеевича и цветной фотографией его самого. Сержант принял из рук Евгения развёрнутый бумажник и начал внимательно вглядываться в документ, сверяя фотографию с оригиналом. Нужно полагать, документ возымел действие.
 - Кассир сказала, что этот пьяный солдат, которого Зенков только что увёл, сам подошёл к вам, гражданин Ледоскопов.
     Из-за спины Конюхова появилась кассирша и быстро-быстро заговорила, то обращаясь непосредственно к Евгению, то поворачиваясь к сержанту.
 - Да-да, и сразу же схватил вас за грудки и давай трясти что было мочи.
 - Может быть, я ему сказал что-нибудь плохое? – упорствовал Евгений.
 - Да вы тихо себе сидели и что-то писали в черной книжке какой-то.
     Ё-маё, Евгений совсем забыл о ежедневнике. В руках у него его не было. На полу тоже. Что-то ведь он в нём успел написать. Было бы чертовски и неприятно, и обидно, по большому счёту, сейчас распрощаться с такой ценной вещью. Да, с этим было поспорить трудно, - ежедневник стал для Евгения действительно ценным предметом.
 - Где мой ежедневник? – с испугом сказал Евгений.
 - А он его на две части порвал и бросил в разные стороны, - донёсся из-за спины девичий голос.
     Обернувшись, Евгений увидел, что кроме старушки никто уже не спал. Все дружно смотрели в их сторону, на милиционера, кассиршу и Евгения. А девушка даже решила помочь.
 - Солдат к вам подошёл и стал вам предлагать пива, - с широко раскрытыми глазами продолжила она рассказ. – Вы отказались. Но говорили вы почему-то не так, как сейчас говорите.
     О чём рассказывает девушка, Евгений понял сразу же. Повторилась история с изменением голоса, как в случае с запертым туалетом. Но лицом всё же изобразил удивление. Было заметно, что сержант Конюхов так же несколько удивился и тут же спросил:
 - Как это, не так говорил? На китайском что ли?
 - Почему сразу на китайском? – переспросила девушка. – На русском. Но иногда вставлял фразы на прекрасном немецком. Я немецкий в школе изучала, на пятёрку экзамен сдала. Поэтому даже немного поняла, о чём вы его просили.
 - Интересно. И о чём же? – с нервной ухмылкой спросил Евгений.
 - Вы его и по-русски, и по-немецки очень просили не мешать. Говорили, что, мол, заняты очень важным делом. Хоть и сильно уважаете храбрость и достоинство русского воина, всё же попросили бы отправиться к своим сослуживцам и праздновать своё возвращение домой без него. Сказали, что ваш дом ещё очень далеко.
 - Прямо вот так по-немецки и выразился? – не успокаивался Евгений.
 - Вы вперемешку говорили. То так, то эдак. В принципе, ваш немецкий его и задел. Он подумал, что вы над ним издеваетесь. Выпивший, что с такого взять. – Девушка даже пожала плечами в подтверждение своих слов.
 - А правда, зачем вы с солдатом на немецком говорили? У них же в голове алкоголь, а в другом месте ветер гуляет. Пошутить с ним хотели? – с досадой в голосе говорил сержант. – Ну, вот вам и урок на всю оставшуюся жизнь. Пьяный дембель – пуля со смещённым центром – не известно где выскочит.
     Евгений на секунду представил себе лица присутствующих людей, если бы он им прямо сейчас сказал, что немецкого в принципе не знает и никогда не изучал. Но не стал никого расстраивать этим фактом. Лучше уж пусть думают, что это он так пошутил. Хотя сразу понятно, что шутка дебильная. Дебильная шутка для дембеля. Такой ни одно юмористическое шоу не заинтересуется, это тоже факт.
 - Готов просить прощения. Признаю, что шутка не удалась, - смиренно произнёс Евгений, ощупывая свой заплывший левый глаз.
 - Да вы что, в своём уме, - тут же возмутилась кассирша, подходя поближе к Евгению. – Какие извинения? Это по каким таким законам у нас за шутки так избивать разрешено. А вы, главное, даже не попытались ему ответить хоть как-нибудь. Он вас мутузил, а вы только словами его уговаривали прекратить. Это он у вас должен прощения просить. Вы же могли ему всыпать запросто, а не стали. – Она повернулась к сержанту и сказала прямо ему, - Он ведь его пальцем не тронул. Ты бы Толя составил на него бумагу, да отправил бы в область.
     Анатолий Конюхов тяжело набрал воздух в лёгкие и медленно выдохнул. Подобная мысль ему явно не понравилась.
 - Нет, Клавдия, мы его лучше домой утром отправим, и пусть с ним уже другие структуры разбираются. У меня сегодняшний день с этими гавриками как за год службы прошёл.
 - А с избитым что делать будешь? Смотри, как его разукрасили. Это же побои чистой воды. Положено правонарушение зафиксировать.
 - Ты меня ещё поучи тут, - сквозь зубы забурчал сержант. – Розочки вон вместо погон, а туда же, на охрану общественного порядка. Сами разберёмся. Правильно я говорю, а, гражданин Ледоскопов?
 - Конечно, - кивнул Евгений. – С кем не бывает. На утро ему ещё стыдно будет.
     Клавдия только неодобрительно замотала головой, махнула рукой и, развернувшись, пошла обратно по направлению к кассе. На ходу, не оборачиваясь, она громко для всех сказала:
 - Будет такому стыдно, как же. Он вас потом ещё в подворотне встретит. Сначала извинится, а потом до нитки обберёт.
     Сержант снова тяжело вздохнул и обратился к Евгению.
 - У нас в дежурке старенький диван стоит. Хотите до утра на нём перекантоваться? Заодно и рёбра ваши посмотрим.
 - Спасибо, конечно, за предложение, - Евгений был действительно признателен, - но мне необходимо сначала разыскать свой ежедневник. В нём содержится очень важная для меня информация.
     И снова из-за спины раздался голос девушки.
 - А вон одна его часть под столиками лежит. Другая, наверное, там, за кадушкой с фикусом.
 - Спасибо вам, - произнёс Евгений, поднимаясь с места. Собственное тело казалось резиновым, и каждое движение отзывалось в нём тупой ноющёй болью. Нет, его бил не солдат, по нему проехалось целое самоходное орудие.
     Дойдя до круглых одноногих столиков, вглядываясь в полумрак околокафейного пространства практически одним глазом, Евгений увидел на полу половинку своего некогда целого ежедневника. Рядышком лежала выпавшая страничка, которая ещё держалась на жалкой коротенькой ниточке. Подняв с пола находку, Евгений развернулся и направился в обратную сторону, туда, где предположительно стоял фикус. В то же мгновение он был приятно удивлён, увидев, как ему навстречу, протягивая перед собой вторую половину его ежедневника, идёт та самая девушка в розовой куртке.
 - Точно, там он и лежал. Ещё вот две странички с пола подняла. Пока половинка летела, наверное, эти листки выпорхнули. Но больше на полу ничего нет, я проверила.
    «Вот ведь добрая душа», - подумал Евгений и принял из рук девушки вторую часть разодранного ежедневника и его выдранные листы.
 - Спасибо вам, девушка. Как вас зовут?
 - Лена, - смущённо ответила девушка.
     Евгений пригляделся к девушке, теперь уже с максимально близкого расстояния, и понял, что ей лет семнадцать, не больше. Видимо собралась ехать на какие-нибудь консультации в городском вузе. Наверняка, будущая студентка.
 - Спасибо вам, Леночка. Буду надеяться, что здесь все листы. – Евгений старался вкладывать в свой голос больше отеческих интонаций, чтобы более не смущать юную особу.
 - Да, пожалуйста. Мне не трудно вообще-то.
     Евгений пожал ей руку и заметил, как лёгкий румянец разлился по её щекам. Видела бы сейчас их Ксения, вот бы ему досталось от неё на орехи. Хотя, разве он виноват, что нравится девушкам, которых видит впервые в жизни. Причём, даже в таком помятом виде.
     В это время сержант Конюхов уже свешивал на свои плечи сумки Евгения и был готов проводить его до вокзальной дежурной комнаты милиции.
 - Пойдёмте, если всё собрали, я вам с вещами помогу, - уже шагая к выходу, над которым красовалась табличка «В город», сказал милиционер.
 - Удачи, - сказал Евгений девушке и двинулся за Конюховым.
 - Спасибо, - улыбаясь, ответила она.
      Шагая следом за сержантом, Евгений аккуратно сложил вместе части разрозненного ежедневника и спрятал его за отворот своей куртки. Он уже не увидел, как горели глаза Леночки, как она прикусила верхними зубами свою нижнюю губу. Как недобро зыркнула неожиданно пробудившаяся старушка на молодуху, бесстыдно заигрывающую со взрослым мужиком. Солдаты зашептались между собой и, вытащив по сигарете, медленно и печально пошли на перрон перекурить всё произошедшее. Только похожие друг на друга мужчины как-то совершенно отрешённо лишь немного поелозили на своих пригретых местах и снова впали в дремотное состояние. Для них, видимо, ничего необычного не произошло.
     Оказавшись на улице, горящее лицо, особенно его левая распухшая сторона, почувствовало приятную ночную прохладу. Шагая вдоль двухэтажного здания вокзала, практически по привокзальной площади, Евгений увидел небольшую часть ночного Ягодовска. Прямо через дорогу, а именно она и являлась, судя по всему этой самой площадью, стоял четырёхэтажное здание грязно-жёлтого цвета с одним единственным широким балконом прямо над центральным подъездом. Такие строили сразу после войны, обычно силами военнопленных солдат. Приглядевшись, Евгений заметил в отсвете качающегося уличного фонаря на фасаде этой постройки, прямо под карнизом, изображённые в виде барельефа цифры «1946». Быть может, именно это и являлось подтверждением мыслей Евгения.
     Справа и слева от этого послевоенного здания, построенные наверняка намного позже, расположились две пятиэтажки из белого кирпича. Они обе, это было заметно глазу, были одинаковыми по высоте с центральным зданием. Причиной всему – банальная высота потолков. Может быть, именно из-за этого люди стали постепенно мельчать? Не в прямом, конечно, смысле. И вообще, странно это было – человек пробил головой небо, прикоснулся к звёздам, а потолок в его квартире становился всё ниже и ниже. Решение жилищной проблемы? Да, понятно, конечно. Он сам жил в такой, низкопотолочной коробочке. И был рад, что хоть такая есть.
     Череду мыслей Евгения прервал сержант Конюхов.
 - Да чего в такой темноте разглядывать, товарищ Ледоскопов? Завтра с утра встанете, я вам сам могу экскурсию устроить.
 - А что, есть что посмотреть в Ягодовске? – Евгения только сейчас понял, что до слов сержанта стоял и заворожено разглядывал в жёлтом свете трёх привокзальных осветительных столбов нехитрую советскую архитектуру. Поправив ворот своей куртки, он опять двинулся за сержантом.
     Конюхов сказал «Сюда!», повернул за угол здания вокзала и пропал в темноте. На секунду блеснул свет, пролившись на асфальт длинной полоской, и тут же угас. Следуя за сержантом, Евгений очутился возле серой металлической двери с красными буквами, написанными без сомнений от руки. «Опорный пункт милиции вокзала». Чуть ниже были наспех закрашены белой краской белые же буквы. Слово, судя по всему, было коротким и, исходя из того, что в первой букве угадывалась латинская «F», иностранным. Граффити это было назвать нельзя, но на протест это всё же похоже было. Или удалецкое народное хулиганство. Лишь бы чего-нибудь напакостить, проявить свою безудержную энергичность хоть в чём-то, без разницы в чём, ага!
     Взявшись за холодную ручку двери, Евгений потянул на себя тяжёлую дверь. Поток белого люминесцентного света резко ударил ему в здоровый глаз, хотя заслезились от этого сразу оба. Почти наощупь он поставил одну ногу за порог, когда увидел, как размытая человеческая фигура подхватила его под руку и осторожно заводит во внутрь помещения. Голос решившего помочь, Евгений почему-то узнал сразу же. Молодой милиционер Зенков.
 - Осторожней, пожалуйста. Не споткнитесь. – В его голосе слышалось неподдельное сострадание. И это Евгению казалось странным. Не часто в наше время встретишь сочувствующих работников внутренних органов. Только если в Ягодовске. – Не хило он вас отделал. Давайте-ка садитесь на диван, а я вам полотенце мокрое дам. Приложить надо. Чем быстрее, тем лучше.
     Зенков бережно усадил Евгения на обещанный диван. И только теперь Евгений стал нормально различать обстановку вокруг себя.
     Он сидел на диване, расположившийся возле стены, справа от входа в эту кишкообразную комнату, которая вытянулась перед взором Евгения. Слева от двери, примерно на середине пространства, к стене примыкал истерзанный временем и самыми разнообразными его владельцами письменный стол. Хотя, если приглядеться повнимательнее, можно было увидеть, что он пострадал в некоторых местах и от резиновых дубинок. Напротив стола, у такой же длинной, выкрашенной тёмно-зелёной краской стены, стояли уже знакомые Евгению кресла, такие же, как и в зале ожидания. Над креслами висел портрет товарища Сталина с траурной ленточной в нижнем правом углу рамы. И хоть вождь был написан очень даже посредственно, всё же мысли навевал нехорошие, в основном, об обитателях этого форпоста справедливости. Как бы чего не ляпнуть ненужное в присутствии милиционера-пенсионера. А то глядишь, вместе с солдатом в клетке оказаться можно. Вон он, кстати, бедолага, сидит за дверью-решёткой, выкрашенной в тот же болотно-зелёный цвет. Лицо красное, глаза красные, желваками играет, кулаки сжал. Не прочь, наверное, ещё поупражняться в приёмах а-ля «кровавая отбивная».
     Рядом с клеткой, слева, узкая замызганная, возможно когда-то белая дверь. К косяку прибит ржавый толстый крючок, который изначально был обыкновенным и самым длинным из существующих плотницких гвоздей. Потолки в помещении были высокие, метров пять. И над двумя дверьми угадывались очертания огромного окна, которое по каким-то соображениям было заложено кирпичами, и от него осталась узкая несуразная форточка длинною метра два, а высотою сантиметров десять. Через стекло было видно, что со стороны улицы её закрывала решётка. Сейчас было совершенно непонятно, много ли такое отверстие в стене давало света днём, но оно было единственным, которое можно было бы приобщить к понятию окна. Потому, видимо, здесь и использовали лампы дневного света. В комнате шириной четыре и длинной десять метров на потолок было приделано пять секций держателей люминесцентных ламп по две в каждой. Светло было не то что как днём, а как в жаркий полдень на черноморском пляже. Только что не шпарило как в сауне.
 - На хрена вы его сюда привели? – зашипел солдат за решёткой. – Заяву на меня писать будет, гнида немецкая?
     В то же мгновение соседняя дверь с гвоздём открылась и из неё вышел, застёгивая на ходу ширинку, сержант Конюхов. Поправив на себе серый китель, он встал напротив зарешеченной одиночкой камеры и спросил:
 - Слышь, солдатик, а с какого такого перепугу ты решил, вообще, что это немец?
 - Ну вы даёте, товарищ сержант, - с ухмылкой, но несравнимо мягче ответил военный, - он ведь в зале ожидания, когда сидел, что-то на своём немецком бубнил себе под нос. И всё время что-то писал, писал. Я сразу понял, что иностранец, культурно ему пива предложил, за наше, так сказать, русское гостеприимство. А он мне в резко-некультурной форме ответил отказом.
 - Вот оно как, - без тени сарказма, Конюхов кивнул головой. – И какими же конкретно словами он ответил, мне интересно знать?
 - А я сперва не разобрал на ихнем немецком, потому и сказал ему, чтобы он со мной на великом и могучем разговаривал, если к нам в гости приехал. А то, может, он меня куда подальше послал, а я и не понимаю. Обидно это, товарищ сержант.
 - Ну и что он тогда, по-русски тебя послал, получается? Чего ты на него накинулся-то?
 - А этот гадёныш заморский мне на чистом русском языке говорит, - солдат снова зашипел, выдавливая со злобой из себя почти каждое слово, - что, мол, я ему мешаю. Что он послание пишет и времени у него очень мало. И чтобы я пиво, видишь ли, для своих боевых друзей приберёг, а ему это ни к чему.
 - Да он же русский, я у него документы проверил. Журналист, голова твоя садовая, Ледоскопов. Может, человек сидел иностранный язык учил, а ты его сразу за немца принял. К тому же не пьёт. Такое тоже бывает, представляешь, горе воин?
 - А чего же тогда, когда я его спросил, немец он или нет, то он мне ответил, что да, немец? – солдат даже привстал со скамейки внутри камеры, болезненно сгибаясь в одну сторону.
     Сержант Конюхов обернулся. Три пары глаз, вместе с Зенковым, который молча сидел всё это время за столом, вопросительно глядели на Ледоскопова, сидящего на диване. Ситуация начала понемногу проясняться.
 - Вот они ваши шуточки, товарищ журналист. Объясните солдату, что вы немного его разыграли, но не со зла, а так, по своей наивности.
     Практически, сержант Конюхов предлагал Евгению извиниться перед его же обидчиком. Ёлки-палки, что же делать, встать в позу и изобразить из себя обиженного столичного медийщика или  свести всё на банальную непонятую шутку? Для самого себя Евгений выглядел бы глупо при любом раскладе. Он понял, что выбор, в принципе, не велик, так что выбирать нужно тот вариант, который более всего удобоварим для другой стороны. Лишь бы не раздувать из искры пламя. Ему это было совершенно ни к чему.
     А диван был так близок, он так манил в свои объятия. Нужно было всего лишь наклонить туловище в сторону, дать ему под собственным весом, без каких либо усилий самому повалиться на пружинистую поверхность, сомкнуть уставшие веки и забыть об этом мире хоть на какое-то время.
     Евгений пощупал через ткань куртки ежедневник у себя за пазухой. Тот был на месте и это успокаивало душу, это было главнее всего. Две его сумки стояли прислонённые к столу. Вещи, получается, тоже при нём. «Так чего вы там от меня хотите, - подумал Евгений, - извинений? Извольте». И сказал, обращаясь практически ко всем в этой комнате:
 - Вы уж меня, братцы, простите за мою дурацкую шутку! Честное слово, бес попутал. Уставший видно очень я, не сообразил, что так шутить не следует. Не обижайтесь, товарищ солдат, я правда русский, российский журналист. А немецкий – это по работе, статью заказали подготовить для немецких туристов про ваш край, - Евгений даже сам удивился, с какой лёгкостью он начал врать на ходу. – Заработался, понимаете?
 - Ну что? – Конюхов повернулся к солдату. – Как тебе такой расклад? На журналиста напал. Нашёл себе тоже, понимаешь, собутыльника. Оформить бы тебя по всей строгости закона за злостное хулиганство!
 - Так ведь он же меня спровоцировал, - уже несколько виновато сказал солдат. – Я же подумал, что издевается. Товарищ сержант, я автоматически. У меня же два деда в Великой Отечественной…
     Но Конюхов не дал ему договорить.
 - Ты своими дедами не загораживайся, ишь, тоже мне, нашёл заслонку. За свои поступки самому отвечать нужно, и не строить из себя героя, когда в мирное время на человека в рукопашную бросаешься!
     От таких слов солдат за решёткой вовсе поник головой, сел на своё прежнее место на скамейке, не решаясь больше смотреть ни на кого в комнате.
 - Ну так что, будем оформлять? – наконец подал голос Зенков из-за стола.
 - Погоди пока, пусть проспится, а по утру разберёмся. Во сколько у вас там поезд? – обратился Конюхов снова к солдату.
 - В четыре тридцать восемь Москвы, - не поднимая головы, ответил он.
 - Вот, - сверяясь со своими наручными часами сказал сержант, - три часа тебе на сон. И чтобы как мышь, понял меня, солдат?
 - Так точно, товарищ сержант, - донеслось из-за решётки.
 - Отлично. А вы, товарищ Ледоскопов, хотите чайку? Или, наверное, тоже спать?
 - Да, спасибо, - выдавливая из себя улыбку, ответил Евгений, - очень спать хочется. И голова что-то ватная.
 - Ложитесь, только обувь снимите, пожалуйста, - сказал Зенков. – Мы вам даже лампочки потушим.
 - Да мне всё равно, в принципе, - вяло произнёс Евгений, валясь боком на диван.
     Проваливаясь в сон, Евгений каким-то краем своего разума ещё успел различить шёпот двух милиционеров, их шаркающие шаги по полу, щелчки выключателей. Через опущенные веки он даже различил, что в комнате действительно стало темнее. И всё, провал. На этот раз никаких пещер, никаких летящих  светящихся шаров. Сплошные обрывки видений из прошлого и не только. Перед Евгением проносились лица его сослуживцев из редакции, городской поток машин, Ксения, с улыбкой протягивающая ему белый мешок с печеньем, его холостяцкая комната, полный бородатый мужчина, которого он не видел раньше, но который представился почему-то Балабановым Алексеем. Разрозненные, не связанные друг с другом осколки его воспоминаний и мыслей, похожие на разноцветный калейдоскоп, кажущийся единым целым, но по сути таковым не являющимся.
     Евгений настолько быстро заснул, что сержант Конюхов, сравнивая со своим личным жизненным опытом, сразу же понял, насколько сильно был измотан их гость, заезжий журналист. И когда в комнате осталась гореть одна лишь настольная лампа, он подошёл к Зенкову и шёпотом сказал:
 - Давай-ка, родной, пойдем, прогуляемся. Закроем контору, а сами ещё разок вокзал посмотрим, как там оставшиеся пацаны себя ведут, чего в округе твориться. Рейд на часок устроим, а эти гаврики пусть поспят, им полезно будет. Рацию возьми не забудь.
 - Понял, - ответил Зенков и, чуть скрипнув ножкой стула, поднялся из-за стола.
 - Тс-с-с, - сдвинув брови, поглядел на него сержант. – На выход, раз, два!
     Зенков взял со стола рацию, сунул за ремень резиновую дубинку и подошёл к выходу. Конюхов ещё раз окинул взглядом комнату, поправил кобуру с «Макаровым», и два милиционера, как два юных подростка, играющих в игру «Смыться из дома на танцы по-тихому», медленно и плавно, смахивая на два печальных привидения, выскользнули через дверь на улицу. Замок закрылся еле слышно. Старались, что и говорить, как могли.
     В полумраке комнаты, между сваренными крест на крест прутьями решётчатой двери появилось грустное лицо солдата.
 - Эй, журналист! Ты меня тоже прости, если что, ладно? Слышь? – говорил он громким шёпотом. – Я ж угостить тебя хотел. Может ты меня тоже, того, угостишь? Курить случаем нету? А, журналист? Спишь, что ли? Вот же кабан! Уснул, грёбаный писатель!
     Лицо пропало в темноте узкой камеры. Солдат ещё какое-то время недовольно побормотал, поматерился, но через минуту-другую стих.
     В полной тишине стали различимы звуки проходящего мимо товарняка, тоненький подсвист рвущейся вовнутрь через щели узкой и длинной рамы под потолком струи осеннего промозглого воздуха и тихое посапывание человека на диване, спящего глубоким, долгожданно-вымученным сном.

     Глава 10. Роман с «Москвичом».

     Первое, что почувствовал Евгений, когда проснулся, но ещё не успел открыть глаза, это ощущение того, что его вдавило в диван так, как если бы он весил не меньше тонны. Разум мысленно взирал на тело со стороны, перебирая все его недомогания и боли. Ныли рёбра и шея, тянуло руки, область вокруг левой глазницы превратилась в подобие резиновой накладки, словно половинка новогодней маски, каким-то образом ухитрившейся остаться на лице после бурного праздничного гуляния. Евгений потрогал свою левую щёку, которая сильно распухла, была горячей, просто пылала жаром и при этом действительно была как будто под местной анестезией. Попытавшись открыть оба глаза, он понял, что прорезь у половинки маски наверное съехала куда-то в сторону, из-за чего глаз теперь, увы, ничего не видел. Пальцы поднялась выше щеки и Евгений нащупал нечто наподобие большого, но аккуратно слепленного пельменя, расположившегося как раз на месте его левого глаза. Так вот что мешало смотреть. Удар с правой у солдата оказался идеально точным. Где он, кстати? Всё ещё сидит в своей клетке?
     С огромным усилием и тела и воли, Евгений, опустив сначала обе ноги на пол, а затем уже, упираясь обеими руками в край дивана, смог сесть и окинуть комнату своим моноскопическим взглядом. Под потолком горели несколько секций ламп, на столе без устали сияла настольная лампа, а через узкое окошко над грязно-белой дверью и решёткой камеры, сквозь древнюю налипшую уличную пыль, неуверенно пробивался солнечный свет.
     За столом сидел и что-то писал на белом листке бумаги Зенков. Делал он это старательно, сморщив лоб и смешно сдвинув в сторону плотно сжатые губы. Конюхова в комнате не было. Сумки по-прежнему лежали возле стола. Евгений потрогал свою куртку слева и почувствовал, что ежедневник на месте. Затем он вспомнил про сотовый, который был во внутреннем кармане, только справа. Евгений чертыхнулся про себя, осознав, что уже наступило утро следующего дня, а он так и не удосужился никому позвонить, чтобы засвидетельствовать благополучное прибытие в Ягодовск. Он тут же полез за пазуху куртки, чтобы извлечь на свет божий свой телефон.
     Увлечённый написанием какого-то документа, Зенков всё-таки заметил манипуляции Евгения, повернул в его сторону голову и, простодушно улыбаясь, сказал:
 - Доброе утро, товарищ журналист. Как чувствуете себя? Видок у вас, честно признаться, не очень.
 - Да, я это чувствую, - отозвался Евгений. – Чувствую свой видок и то, что внутри, тоже чувствую.
 - Значит самочувствие плохое, - стерев с лица улыбку, констатировал молодой милиционер.
 - Хреновое, - подтвердил Евгений. – А где этот буйный? - мотнул он головой в сторону решётки.
 - Так посадили мы его и его товарищей на утренний поезд. Теперь они уже не наша головная боль.
     Милиционер выжидательно смотрел на Евгения, опасаясь возмущения, что его просто поставили перед фактом безнаказанного освобождения обидчика.
 - Понятно, - очень спокойно сказал Евгений, глядя на свой сотовый телефон в левой руке. – Вот же чёрт, - выругался он вслух. Пластиковый экранчик украшали несколько расползшихся в разные стороны трещин.
     Зенков понял восклицание Евгения по-своему и спешно решил его успокоить.
 - Да не расстраивайтесь вы так, товарищ журналист. Они же пацаны ещё совсем. Ну, перебрал один из них немного, но он же с радости, что службу свою честно закончил, домой возвращается. Вы бы его простили уж, не со зла он, честное слово, - выгораживал солдата молодой милиционер.
 - Бог с ним, с этим воякой, у меня вот сотовый по-моему гикнулся, - безрезультатно нажимая на кнопки клавиатуры телефона, сказал Евгений. – Молчит. Хоть и старенький, а всё равно жалко.
     Зенков, поджав губы, сочувственно покивал головой, и вдруг, словно вспомнив, быстро заговорил:
 - Ёлки-палки, если вам позвонить нужно срочно, так вы с нашего стационарного набирайте. У нас бесплатно даже в другой город. Служебный телефон – вещь полезная. Хотите, помогу? Диктуйте номер.
     Он даже уже снял трубку старого телефона с дисковым набором и выжидательно смотрел на Евгения.
 - А вы мне аппарат сюда дать не можете? Рёбра ноют, - спросил Евгений.
 - Сорри, - неожиданно по-английски выразился Зенков, - он к столу прикручен, на всякий случай. Давайте я вам помогу.
     Милиционер кинулся к Евгению, подхватил его за локоть, помог подняться и дойти до стола. Неловко было принимать такие услуги от блюстителя закона, как-то непривычно. Но перенести подобный душевный дисбаланс Евгений всё же решился. Тем более, когда болят почти все кости, не до этических метаний. Помогает милиционер – спасибо ему большое.
     Оказавшись за столом, Евгений стал набирать номер сотового Ксении, накручивая диск указательным пальцем. Только бы она была доступна. Пошли длинные гудки и вот в трубке послышался знакомый девичий голос:
 - Аллё? Кто это?
     По интонации слышалось, что Ксения очень взволнована.
 - Угадай с одного раза, мышонок. – Боже, как он был рад её слышать. Не смотря ни на что, - ни на рёбра, ни на распухший глаз. Всё дурные ощущения вдруг куда-то улетучились сами собой. Знакомый, родной голос звучал так близко и это было самым главным в данную секунду.
 - Женька! – похоже, она даже взвизгнула от радости. – Ну на конец-то! Всё утро тебя набираю, а ты недоступен. Телефон потерял, что ли? Откуда звонишь, вообще?
 - Из Ягодовска, откуда же ещё.
     Евгений обернулся в сторону милиционера и увидел, что тот уже расположился на его недавнем месте на диване, откинулся на спинку и с явным удовлетворением смотрит на него говорящего и улыбающегося до ушей одновременно. Зенков позволил себе ещё одну неожиданность по отношению к Евгению, - он хитро ему подмигнул, мол, понимаю с кем говоришь. Евгений тоже не растерялся и подмигнул в ответ. Хотя про себя понимал, что мог этого вовсе и не делать. Да чёрт с ними, с этими условностями. Пусть что хочет, то и думает.
 - Телефон я не потерял, уронил нечаянно, вот он что-то и забарахлил. – Правду Ксении почему-то рассказывать не хотелось. Хотя бы пока. – Связь никак поймать не могу. Вот попросил на вокзале со стационарного служебного телефона позвонить, разрешили добрые люди.
     Зенкову было приятно слышать такие слова. Он с улыбкой закивал Евгению.
 - А сотовая-то связь там вообще работает, не знаешь? Спроси у кого-нибудь, - поинтересовалась Ксения.
     Евгений не убирая трубки от головы, тут же обратился к Зенкову:
 - У вас здесь сотовая связь нормально работает? Операторов много?
     Милиционер на секунду задумался и, немного сдвинув брови, ответил:
 - Операторов пять, не меньше. Ну, подальше от города похуже, конечно, кто-то ловит, а так, в принципе, все одинаково.
 - Здесь пять операторов работает, - снова в трубку сказал Евгений.
 - Да, я услышала, - отозвалась Ксения. – А кто это там рядом с тобой?
 - Ну, можно сказать, главный человек на здешнем вокзале.
 - Начальник вокзала?
 - Заместитель. Начальник отлучился, так что за главного сейчас он.
     Зенков, слушая Евгения, продолжал улыбаться и утвердительно кивал на каждое его слово.
 - Передай ему огромное спасибо, что разрешил позвонить. И вот ещё что. Вчера вечером мне твоя мама звонила, говорила, что дозвониться до тебя не может. Я ей объяснила, что ты в поезде едешь в командировку.
 - Как у неё дела-то? – И хоть в голосе Ксении тревога сменилась на обычное женское любопытство, Евгений немного заволновался. – Просто позвонила от скуки или со здоровьем что-то?
 - Да ладно тебе, Женя, всё в порядке. Настроение у неё прекрасное. Проходит процедуры. Хотела тебе рассказать, как на танцы сходила «Кому за 45». По-моему, даже познакомилась с кем-то. Уж такая весёлая была. Твоя мама ещё мне форы даст по жизнелюбию. В общем, тебе от неё огромный привет и пожелание беречься в командировке, не простывать и не экономить денег на питании. Чтобы кушал там хорошо и регулярно, понял. Это и моё пожелание тоже.
 - Ясно, ясно, у меня ещё твои печеньки остались. Кстати, на счёт общепита. На вокзале есть закусочная, там, наверное, и перекушу сегодня перед отправкой в Тудыттовку.
 - Ты бы поосторожней с закусочными, мало ли там чем закусывают. Мало тебе случая с сосиской в тесте. – Ксения стала говорить твёрже.
 - Обещаю, никаких сосисок в тесте. Если мне хоть что-то не понравится во внешнем виде того, что мне предложат закусить, брать не буду! – чуть ли не по солдафонски отчеканил Евгений. В шутку, конечно.
 - Хорошо. Я надеюсь, ты внемлешь голосу разума и будешь вести себя предусмотрительно.
 - Обещаю, мой капитан, - прежним тоном ответил Евгений.
 - Молодец Соколов, то есть сокол Молодцов, - вспомнила Ксения древний армейский анекдот. – Кстати, на счёт телефона, я тут вот что подумала. Ты говоришь, что уронил его и он глючит? Попробуй симку вытащить и снова поставить, – частенько помогает. Сама так делала. Там, знаешь, иногда то пыль попадёт, иногда контакт чуточку недостанет. Бывает.
 - Спасибо за совет, попробую.
 - А в Тудыттовку-то когда собираешься отбывать?
 - Так проснулся только. Сейчас позавтракаю и в путь. Тут меня уже обещали на такси отвезти. С автобусами проблема, ходят два раза в неделю. Хорошо, что хоть такси есть.
 - Тудыттовка там недалеко, километров тридцать, не больше. Минут за тридцать доберётесь, - со знанием дела рассказывала Ксения. – Через переезд, на другую сторону дороги переедите и по прямой, через леса-поля. Да, природа там, - заностальгировал голос девушки.
 - Я в курсе, мне тут уже кое-что рассказали, - поспешил вставить Евгений. – Слушай, правда, я так рад тебя слышать, но телефон служебный, мало ли, может срочно понадобиться. Я с симкой попробую, как ты сказала, и если что, перезвоню. Ладно?
 - Ладно, - расстроено прозвучало в трубке. – Может как-нибудь вместе туда махнём? – неожиданно спросила Ксения.
 - Ну ты даёшь! Я ещё сам туда не добрался. Доеду, посмотрю, там и решать будем. – Евгений действительно опешил от предложения.
 - Ладно. Давай, привет передавай начальнику вокзала.
 - Заместителю, - поправил Евгений.
 - И ему тоже, - заметно поникшим голосом сказала Ксения.
 - Договорились. Не расстраивайся, мышонок. Я скоро вернусь. Тогда всё и обсудим. Давай, пока. Ну?
 - Пока. Целую тебя и скучаю. – И помолчав секунд пять добавила. – Трубку не хочу класть.
 - Ну начинается, - с искусственным недовольством сказал Евгений. – Я тебя тоже целую. Как только смогу, сразу же перезвоню. Всё, передавай привет отцу. Пока!
 - Пока.
     И Евгений положил трубку на рычаги прикрученного к столу аппарата.
 - Командир? – спросил с дивана Зенков.
     Евгений не сразу понял о чём его спрашивают и, повернув голову в сторону собеседника, спросил:
 - Кто командир?
 - Ну, кто-кто? Мышонок! – и заулыбался так, будто вдруг узнал, что стал просто так и сразу генералом.
 - А, мышонок? – дошло до Евгения. – Да, мой персональный главнокомандующий.
 - Ну-ну, - продолжал улыбаться Зенков, - а я вот своей не позволяю. Командир из нас двоих, - и он показал пальцем на свои погоны, - я!
 - Понятно, - с серьёзным видом кивнул Евгений, - и такое бывает.
     В этот же момент раскрылась дверь и с улицы в комнату зашёл уже знакомый Евгению сержант Конюхов. С порога, когда он только ступил ногой в помещение, на его лице блуждало подобие улыбки. Может быть, просто хорошее настроение, связанное с отправкой из города нежелательных буйных элементов. Но как только Конюхов увидел сидящего за столом Евгения, всякое подобие тут же испарилось.
 - Япона мама, - хлопнув себя по бедру, произнёс он, - вот это стоп-сигнал.
 - Точно попал, сучёнок, - добавил Зенков.
     Евгений смущенно потрогал свой заплывший глаз.
 - Да ладно вам, до свадьбы заживёт, - ответил он.
 - Зря мокрое полотенце не приложили, сейчас бы синяк поменьше был, - сказал Сержант.
 - Больше, меньше, - какая разница? В юности ещё и не такое на физиономии носил. Пройдёт, я в этих делах человек опытный, - снова отозвался Евгений.
 - Ни уж-то дрались по молодости, товарищ журналист? – недоверчиво спросил Зенков.
 - Чего греха таить, было дело, дрался за свой двор вместе с другими пацанами. Традиция у нас такая была – периодически выяснять, какой двор сильнее.
 - Старинная русская забава «Стенка на стенку, - ухмыльнулся Конюхов, выражая осведомлённость в подобных вопросах, - знакомо. Я сам-то из Перетрухи, деревенский значит. Бывали и у нас сходки, как только тепло на улице становилось.
 - Ну вы даёте, мужики, - удивился словам обоих собеседников Зенков. И спросил у Евгения напрямую:
 - А чего ж тогда не врезал как следует этому пьяному дембелю? Постеснялся, что ли?
      Больше Евгению не хотелось ни врать, ни объяснять кому-то что произошло с ним на самом деле. Он только молча пожал плечами и постарался изобразить на лице что-то похожее на улыбку.
 - Да ладно, Зенков, это даже хорошо, что журналист не устроил свалку. А то ещё дружки этого бузотёра вмешались бы. Тогда неизвестно чем бы всё закончилось. Фингал пройдёт, кости вроде бы целы, значит отделался малой кровью. Правильно я говорю, товарищ журналист? – по-дружески и мягко обратился Конюхов к Евгению.
 - Правильно. Вообще-то я драться не люблю, сторонник убеждения, - ответил ему Евгений.
 - С одной стороны, это конечно делает вам плюс, но с другой…
     Зенков не успел договорить, его перебил Конюхов, понимая, что его сослуживец может ляпнуть лишнего в такой ситуации.
 - Я сейчас на площади возле вокзала с кассиршей Клавдией говорил. Она уже из дома пришла. Смена-то у неё в семь закончилась. О вас беспокоиться. У вас с ней, вроде бы, уговор был по поводу транспорта. Так что она с братом уже вас дожидаются, готовы предоставить услугу, так сказать.
 - Это очень хорошо. Не всю же мне командировку у вас куковать, - засуетился Евгений. – Спасибо за радушный приём, за ночлег. Вот что значит настоящая российская милиция.
     Повисла непродолжительная неловкая пауза, милиционеры думали что лучше ответить, а Евгений уже поставил себе на колени сумку с ноутбуком и перекладывал в нее разрозненные части ежедневника. Бегло просмотрев вложенные листки, удостоверился, что вроде бы все части на месте. Почерк был тот же, - корявый, убористый. И прочесть очень хотелось это следующее послание от нереального гостя, периодически наведывающегося в его голову, но не сейчас. Будет более подходящее и время и место. Потом.
 - Это наш долг, товарищ журналист, - наконец сказал Зенков.
 - Спасибо и вам, что не стали сгущать краски произошедшего, - добавил Конюхов. – Пойдёмте, я вас до машины провожу, а то Клавдия немного нервничает. Про ваше здоровьё спрашивала.
 - Пойдёмте, я, в принципе, готов.
     Евгений постарался как можно ровнее подняться из-за стола, не выдавая видом своего проблемного физического состояния. Хотелось казаться настоящим мужиком, пренебрегающим любой болью и дискомфортом. Хотя бы сейчас, перед этими служителями закона. Мать их!
     Конюхов молча свесил на себя все сумки Евгения, даже не предпологая каких-либо возражений со стороны журналиста.
 - Зенков, останься, сдай смену, сейчас уже Карасёв с Болоняном подъедут, - быстро заговорил Конюхов. – Я провожу и вернусь.
     И двинулся на выход. Евгений покорно поплёлся следом.
     Погода на улице, не смотря на довольно-таки откровенную осеннюю прохладу (скорее всего не многим выше нуля), встретила их ярким, пригревающим тёмные участки одежды, солнцем. Последние деньки перед тем, как землю накроет первым снежком, а небо заволочёт разодранными свинцовыми тучами, которые будет тащить резкий и промозглый ветер.
     Возле центральных дверей вокзала стоял оранжевый «Москвич». Это была не первая модель легендарной марки, а скорее вторая, но это нисколько не уменьшало её археологической ценности. Хромированный бампер под круглыми передними фарами, треугольные задние фонари, завершающие стремительные линии крыльев с двух сторон от багажника. Весь экстерьер когда-то казался просто космическим. Теперь же он говорил о представлении космичности в те времёна, когда люди только начинали объезживать орбиту старушки Земли. Те, кто не мог вырваться в космос, довольствовались куда меньшими кораблями, именуемыми на поверхности планеты автомобилями. И хоть полёт проходил значительно ниже существующих тогда космических путей, почувствовать себя небесным странником при желании можно было. При этом внешний вид машины был очень важен. Сейчас подобные рассуждения тоже можно применить, стоит только посмотреть на внешний вид современных, даже не скоростных и не спортивных автомобилей. Во все времена человек на практике или мысленно рвался в небо, стараясь при этом либо разогнаться до немыслимой скорости, либо упаковать себя во что-то наподобие ракеты. Евгению этого не нужно было объяснять, он сам был автомобилистом. И именно поэтому относился с почтением к подобным раритетам автомобилестроения.
     На передних сидениях «Москвича» можно было различить две фигуры. Как только Евгений и сержант Конюхов подошли ближе к машине, обе её передние двери с хромированными ручками открылись и наружу вышли уже знакомая Евгению кассирша Клавдия и вероятно её брат, тот самый водитель, который повезёт его до Тудыттовки.
 - Уже девять часов. Я уже успела и домой сбегать, и с братом договориться. Доброе утро, кстати, и вот, познакомьтесь, Роман, мой брат.
     Клавдия говорила быстро, выжимая из себя улыбку. Лицо Евгения её по всей видимости очень взволновало, но она тактично старалась не акцентировать на этом внимания. Её брат Роман напротив, прервал монолог сестры удивлённым присвистом и бесцеремонно выдал:
 - Как будто физиономией поезд пытался остановить. – И, широко осклабившись, протянул вперёд руку. – Роман. Приятно познакомится.
 - Взаимно, - пожимая руку, ответил Евгений. – Журналист Евгений Ледоскопов, в рабочей командировке в деревню Тудыттовка вашего района.
     Евгений сразу же оценил их взаимное рукопожатие. Роман, мужчина лет пятидесяти, с совершенно седой головой, с широкими рабочими ладошками, и по всей видимости сильными руками, не старался сжать руку того, с кем здоровался, и не пытался таким образом навязать чувство физического превосходства. Это говорило о вполне лояльной и адекватной стороне характера Романа. А эта его жестокая шутка, наверняка, только лишь проявление своеобразного юмора. Желание казаться этаким весельчаком в любых жизненных ситуациях.
 - Ну вот и познакомились, - сказал сержант Конюхов. – Значит так, Клавдия. Сдаю вам журналиста с рук на руки. Рома, тебе задание личного характера: доставить гостя в пункт назначения в лучшем виде и много денег не драть. Всё ясно?
 - Предельно, Анатолий Василич, - ответил Роман, - доставим по высшему разряду, как вип-персону.
 - Вот и отлично.
     С серьёзным выражением лица Конюхов обратился к Евгению, тут же перевешивая сумки со своих на его плечи:
 - Ну, всего вам хорошего. Обратно поедите, так быть может ещё свидимся. Если нет, то к Клавдии обратитесь, она женщина внимательная, поможет.
 - Спасибо вам за помощь, - пожимая руку сержанту, ответил Евгений. – Милиция в Ягодовске на уровне, теперь я это знаю точно.
     Слегка улыбнувшись, Анатолий Конюхов лихо откозырял, чётко, как на плацу развернулся кругом и молодцевато зашагал в сторону комнаты милиции, к которой уже успел подкатить бело-синий милицейский УАЗик. Видимо подъехала следующая смена, чтобы вступить в суточный наряд по вокзалу.
 - А я вам пирожков принесла в дорожку, – заговорила Клавдия. – Сама-то я бы не успела, но у нас соседка с утра напекла, я её попросила, ещё утром позвонила ей с просьбой. Возьмите, с картошкой и с капустой. Очень вкусные.
     Клавдия протянула Евгению прозрачный целлофановый мешок, через который было видно его содержимое. В нём лежали очень аппетитные на вид жареные пирожки.
 - Ещё тёпленькие, - добавила женщина.
 - Берите, берите, - весело сказал Роман, - баба Нюра, правда, очень вкусные пирожки печёт. Раньше, когда ещё нормально ходила, даже здесь на перроне торговала. Так у неё за одну стоянку одни и те же люди по три раза пирожки брали. Сам видел.
     Предостережения Ксении в данном случае были ни к месту, ведь качество продукции гарантировали «официальные представители» бабы Нюры. Опасаться вроде бы было нечего. Тем более, что и обижать людей не хотелось. Законы гостеприимства и законы поведения в гостях, как говориться, вступали в свои безоговорочные права.
 - Здорово, - ответил Евгений, принимая пакет с пирожками. – Прямо сейчас и позавтракаю в машине.
 - Сумки куда, - засуетился тут же Роман, - в багажник или с собой на заднее сиденье?
 - А Клавдия, не знаю как по отчеству?.. – запнулся Евгений.
 - Ивановна, - тут же отозвалась с улыбкой женщина.
 - А вы, Клавдия Ивановна, с нами поедите?
 - Да куда уж мне, - чуть не рассмеялась она. – Чего я, в Тудыттовке что ли не была? Вы уж езжайте без меня, а мне там делать пока нечего.
 - Я же так спросил, на всякий случай, - смущаясь сказал Евгений, поняв, что спросил глупость.
     Роман без лишних слов открыл заднюю дверь Москвича и жестом показал Евгению, что, мол, вот сюда клади свои вещи.
 - Понял, - отреагировал Евгений и положил сумки в указанное место. Пакет с пирожками последовал следом.
     Те полчаса, которые Евгений предполагал провести в дороге, он с удовольствием отдал бы на изучение написанного им этой ночью, сидя на изогнутой скамейке в зале ожидания вокзала. Любопытство разрывало его изнутри, руки прямо начинали зудеть от желания взять разодранный ежедневник и прочесть то, что там появилось под диктовку, если можно так выразиться, его затуманенного сознания.
 - Я, кстати сказать, - заговорила Клавдия Ивановна, пока мужчины грузились в машину, - уже была этим летом в Тудыттовке.
 - Да кого там уже не было, - серьезно сказал Роман, садясь за своё водительское место.
     Евгений открыл переднюю дверцу со стороны пассажира и, усаживаясь, спросил:
 - Были? Ездили к кому-то?
 - К дедушке тамошнему, - очень по-доброму сказала Клавдия Ивановна.
 - Да к этому дедушке все ездят, - даже как-то сердито проговорил Роман. – Да толку только от этого. Он сам, видишь ли, выбирает, кому помогать, а кому уже не помочь. Тёмная это личность, лично я так думаю.
     Этих слов Романа Клавдия не слышала. Она наклонилась к открытому окошку и добавила к своим словам:
 - Вы его увидите, так спросите обо мне: помнит ли ещё Клавдию Наместникову? И спасибо ему за глаза скажите, я ему век благодарна буду. – Было видно как она немного раскраснелась, а в белках глаз блеснула снизу тонкая полосочка выступившей влаги. – Ну, давайте уж, с богом! Езжайте.
     И она вынула из кармана своей кофты платок, промокнула переносицу и махнула им, как обычно это делают на перроне провожающие.
 - Не плачь, сестричка, всё же нормально, - громко заговорил Роман, склонившись к противоположенной открытой двери автомобиля. – Нормально же всё. Даст бог, и дальше всё будет хорошо. Ну, ладно, мы поехали.
 - С богом, езжайте!
     Евгений подумал, что в такой ситуации не хватало ещё, чтобы Клавдия перекрестила их на дорожку. Обряд прощания был бы произведён на все сто.
 - Закрывай дверь, поехали, - сказал Роман Евгению и завёл мотор.
 - До скорой встречи. – Евгений хлопнул дверью. – Я ненадолго, через денёк-другой обратно вернусь на автобусе.
 - Послезавтра будет, - уточнила Клавдия Ивановна.
 - Да, спасибо, - только и успел ответить Евгения, а машина уже рванула с места.
     Они поехали в правую сторону от вокзала, по той самой улице, которую пытался разглядеть в темноте минувшей ночи Евгений. Пятиэтажек действительно оказалось мало, ещё две после той, которую он сумел разглядеть рядом с грязно-жёлтым зданием в ночи, а дальше обыкновенные двухэтажные послевоенные бараки. Каркас, доски, между ними опил, как теплоизоляция, позже добавились листы шифера. Скорее всего именно так. Покрашены они были похоже той же самой краской, что и стены комнаты милиции, болотно-зелёного цвета. С другой стороны дороги через порыжевшие кроны деревьев можно было разглядеть одноэтажные хозяйственные постройки, принадлежащие по всей видимости железной дороге и вокзалу. Людей на улице было совсем немного. То ли все уже на работе, то ли встают в Ягодовске поздно, не понятно, но Евгений сумел насчитать всего пятерых бредущих в разных направлениях пешеходов, прежде чем они с Романом доехали до регулируемого перекрёстка и встали под красный сигнал светофора.
 - Ты вот что, черкани-ка мой сотовый куда-нибудь себе, - сказал Роман, включая правый сигнал поворотника. – Может раньше соберёшься обратно, может позже, а автобус ждать не будет. А мне позвонить никогда не поздно. Я тебя в любое время подхвачу из Тудыттовки.
 - Предложение неплохое, - кивнул Евгений. – Значит сотовый здесь нормально ловит?
 - В Ягодовске всегда нормально, а вот в Тудыттовке почему-то иногда целые сутки связи нету. Хотя техники приезжали, всё проверяли и сказали, что всё исправно. Всё дело, говорят, в непостоянной магнитуде Земли. – Роман даже поднял вверх указательный палец. – Во!
 - Чего? – Евгений не удержался и начал смеяться. – В непостоянной магнитуде? Так и сказали?
 - Ну, может я чего и напутал, я же в школе троечником был, - тут же засмущался Роман.
     Загорелся зелёный сигнал и машина, повернув направо, покатила к железнодорожному переезду. Евгений достал из кармана свой сотовый и улыбаясь произнёс:
 - Так вот от чего мой сотовый сдох. Магнитуду почувствовал и гикнулся! Непостоянную, причём.
     И только сейчас заметил, что задняя стенка сотого заметно отошла от корпуса, и через щель видна слегка сдвинувшаяся батарея. Подозрение тут же охватило Евгения: может быть всё дело именно в этом – нет контакта, вот телефон и не работает?
 - Да он у вас похоже сильно ударен где-то. Уронили что ли? – Роман заметил манипуляции Евгения и то, что он как-то неожиданно перестал смеяться. – Или то, что мне сестра рассказывала, пока мы вас на площади ждали?
 - То, что сестра рассказывала, - подтвердил Евгений, раскрывая заднюю стенку сотового. – Так и есть, батарея отошла, блин.
 - Может ещё заработает? – с надеждой сказал Роман.
 - Хотелось бы, - и Евгений плотно вставил батарею контактами на прежнее место. Затем, защёлкнув заднюю крышку, повернул телефон к себе экраном и затаив дыхание нажал на кнопку включения.
     Экран засветился. У Евгения сразу стало радостней на душе, а под коротенькую музыку запуска телефона захотелось даже чего-нибудь сплясать, что-нибудь такое же незамысловатое, но радостное.
 - Ну вот, всё в порядке, - тоже радостным голосом произнёс Роман. – Теперь приём нужно проверить. Если приём есть, значит телефон в порядке.
     На экранчике появился логотип оператора и индикаторы батареи и приема с двух сторон. Батарея была полна наполовину, индикатор приёма показывал две из пяти чёрточек.
 - Приёма-то меньше половины, - обратился к Роману Евгений.
 - Так всё правильно, мы ж из города выезжаем.
     Машина действительно уже тряслась по переезду. Впереди виднелись только какие-то складские помещения. Невдалеке от переезда стояла белая табличка с названием населённого пункта, перечёркнутая красной полоской.
 - Склады, а за складами дорога на Тудыттовку. И всё, - добавил Роман.
 - Что же у вас здесь такой слабый передатчик-то стоит?
 - Да как же слабый? Нам хватает, слышно друг друга, и то хорошо! – И немного помолчав, опять напомнил:
 - Вы бы мой телефончик всё же записали, вдруг пригодится в экстренном порядке.
 - Ну ладно, давайте. Только у меня ежедневник в сумке на заднем сиденье. Может есть листочек?
 - Так вот же записнушка на панельке, – ткнул пальцем Роман в маленький блокнот на резиновой присоске, - и карандашик пришпандорен на пожарный случай. А, да ладно, я вам сам черкану.
     Роман заметно сбросил скорость у самых складских помещений, которые, как оказалось, расположились несколькими рядами вдоль дороги, и быстренько начертал заветные цифры своего сотового на верхнем листке блокнота. В эти короткие мгновения Евгений кинул взгляд за стекло своего бокового окна и заметил, как у одного из складов сгруппировались около десятка, а может и больше, самых разных автомобилей с автоприцепами, на которых внушительными кучами были сложены и матерчатые, и синтетические мешки.
 - Во, готово, берите, - протянул Роман оторванный листочек с номером телефона и добавил газа.
 - А там что, - Евгений сунул записочку в нагрудный карман куртки и кивнул в сторону замеченной им группы машин, - покупают что-то?
     Они, конечно же, уже достаточно отъехали от того самого проулка, в котором Евгений заметил машины, и сейчас видно их не было, но Роман понял о чём идёт речь и спокойно ответил:
 - Неа, сдают наоборот. Крестьяне со своих наделов привозят и сдают. Картошку, свёклу, морковку, корнеплоды, короче, всякие. Кто чего вырастил для сдачи за лето. Деньги они всем нужны, - Роман подмигнул Евгению, - про деньги-то слыхали?
 - Да уж слыхали, не с Луны же я к вам прилетел, - с улыбкой ответил Евгений. А сам почему-то тут же вспомнил про заказную статью о великом, ещё пока не известном ему (потому, что даже материалов не смотрел толком) претенденте на пост «хорошего человека». Депутаты они ведь все хорошие, - плохих туда не берут.
 - Это точно, что не с Луны. Одноглазые к нам только с Сатурна прилетают, - явно намекая на искалеченную внешность Евгения, весело произнёс Роман и неожиданно так громко расхохотался, что Евгений спиной, через кресло почувствовал, как закачалась под ним машина.
 - А у Клавдии Ивановны что с глазами, - нашёлся Евгений задать подходящий вопрос, чтобы сбить весёлость Романа. Подействовало.
 - Слепнуть стала, - тут же серьёзно заговорил Роман, - врачи говорили, что, мол, вязала много. Она и в правду очень вязать любит. Да только чушь это, кто же от вязания слепнет. Да-а-а-а…
     После продолжительного «да» Романа минуты две ехали в тишине. Евгений не торопился нарушить паузу, терпеливо ожидая продолжения рассказа. И терпение было вознаграждено.
 - Посоветовали в Тудыттовку ехать, - снова заговорил Роман, - к старцу тамошнему. Ну, о котором Клава вам возле вокзала ещё сказала. Вы-то его ещё непременно увидите. Тёмная личность. Мне, по крайней мере, так всегда казалось. Но нужно отдать должное, Клавдии он помог. Неделю над ней колдовал, травками какими-то поил, заговоры читал, много чего. Через неделю выздоравливать стала. Потом всё лучше, лучше, а сейчас уже и не жалуется, вяжет себе как и прежде и видит прекрасно.
     И тут Евгений вспомнил своего попутчика, тоже рассказывавшего про Тудыттовку и про старичка, живущего в ней. Или рядом.
 - Больно ваш дедушка знаменит, как я погляжу. Мне, видимо, именно про него попутчик в поезде рассказывал. Описал, как очень злобного старикашку.
 - Да нет, никакой он не злобный, - опять заулыбался Роман, - капризный как ребёнок, так это же все старики такие. Очень придирчивый. Всё ему не так, всё ему не эдак. Рассмотрит тебя со всех сторон, всё у тебя повыспрашивает, только что не обнюхает. Хотя, кто его знает. Я вот к нему пришёл со своей проблемой, так он мне от ворот поворот дал.
 - А что за проблема?
 - Да, по мужской части, - засмущался Роман.
 - Ясно, - тоже смутился своей бестактности Евгений и попытался перевести разговор в другое русло. – А дворов в Тудыттовке много?
 - Когда-то было много, - охотно отозвался водитель. – Сейчас мало. Разъехались все в основном. Старики доживают, им то куда. Хотя сейчас там что-то зашевелилось. Я толком-то не знаю. Приедете – сами всё разузнаете.
 - Понятно, посмотрим. – Евгений постарался сказать это как можно деловитей, как-то по-журналистски, что ли.
     Заасфальтированная дорога закончилась и под колёсами застучали стыки железобетонных блоков. Создавалось такое ощущение, что машина действительно представляет из себя некий летательный аппарат и сейчас разгоняется по бетонной взлётке. Справа и слева раскинулись широкие поля с редкими пролесками белых берёз. Настоящее русское раздолье, тем паче прекрасное в золотом убранстве осени.
 - Красиво, - непроизвольно вырвалось у Евгения.
 - Ага, красиво, - вторил Роман, - ещё бы дорогу нормальную сделали. Военные плит наложили, а у областной администрации денег на асфальт нету. Так хотя бы до деревни положили, войсковая часть-то дальше ещё километров на тридцать, так ведь нет и всё тут. А военным чего, их «Уралы» по бетонке, как по автостраде катят, даже не колышутся.
 - А что за часть? – поинтересовался Евгений.
 - То ли радиолокационная, то ли ракетная, никому не понятно. Секрет, понимаешь. Компания-то, с которой вы повстречались ночью на вокзале, как раз из той части.
 - Вот оно что, - задумчиво покачал головой Евгений, как будто слова Романа ему что-то смогли объяснить. И тут же неожиданно для себя вспомнил про загадочную этикетку на бутылке пива. – А вы, Роман, случайно не в курсе, что это за интересная такая бутылка из-под пива с этикеткой, напоминающей дорожный знак «уступи дорогу»?
     Роман хитро улыбнулся и повернул голову лицом к Евгению.
 - Уже успели заметить? Где?
 - Этой ночью, та самая компания из таких бутылок пиво хлестала.
 - Вот, значит, бросается в глаза, - довольно произнёс Роман. – Получается, появилась надежда у нашего пивзавода.
 - Ягодовское пиво? – удивился Евгений.
 - А что тут удивительного. Нашему пивзаводу в Ягодовске уже сто двадцать лет, ещё при царе-батюшке пиво варили. Купцы Ягодовы, может слыхали? – Евгений отрицательно мотнул головой, но с облегчение подумал, мол, хорошо что не от Ягоды. - От них и название посёлка в своё время пошло. В советское время завод под хлебопекарню переоборудовали, при Брежневе снова в пивзавод вернули, при Горбачёве стали квас гнать, а при Ельцине производство вообще загнулось. Вот только недавно два брата выкупили здание, цеха, оборудование старое как хлам выкинули, поставили новое немецкое, долго свою, это… ну, лицо своё что ли искали.
 - Брэнд? – подсказал Евгений.
 - Может и брэнд, я не знаю точно. Вроде марки своей.
 - Торговая марка? – снова попытался угадать Евгений.
 - Да, вроде, торговой марки, - неуверенно сказал Роман. – Долго мозговали. Специальных образованных людей по этому делу подключали. И вот месяц примерно назад презентовали, так сказать, новое пиво с новым названием и даже этикеткой.
 - А называется-то как? Уж больно меня этикетка заинтриговала.
 - «Перекрёсток», - многозначительность и гордость, с которой это было произнесено, заставило Евгения тут же зауважать весь Ягодовск с его почти вековыми пивными традициями.
 - В основном на водителей рассчитано, - выдвинул предположение Евгений.
 - А вы догадливый, - подмигнул Роман. – У нас по телеку ролик рекламный идёт. За столом вроде как шофёры сидят, только без людей. Ну вы знаете, людей в пивных роликах вроде как нельзя показывать. Только голоса меж собой разговаривают. Один двум другим говорит, что, мол, пора братцы, всё, с меня хватит, пора. А те ему отвечают, куда ты сейчас поедешь, уставший, лучше оставайся, отдохни как следует и завтра в путь с новыми силами. Невидимая рука ставит на стол бутылку с той самой этикеткой и приятный мужской голос говорит заветную рекламную фразу: «Надо отдохнуть? – Уступи дорогу! Перекрёсток!». Ну как, нравится?
 - Да, неплохо. – Евгению действительно понравилось. – Интересно, а почему у нас не крутят?
 - Говорят, что у нас пока только обкатывают. А как только начнут поставлять в крупные города большими партиями, как только выйдут на приемлемый производственный объём, - лицо Романо посерьёзнело до предела, - тогда и у вас крутить будут, я не сомневаюсь.
     По всему было видно, как сильно гордился пивзаводом родного посёлка, а значит и его тоже, человек, сейчас управляющий раритетным советским автомобилем спелого апельсинового цвета с модельным номером «412».
     Невдалеке, по пути следования показался лес. Настоящий смешанный лес. Это стало понятно, когда собеседники приблизились к нему на достаточное расстояние, чтобы можно было различить и берёзы, и клёны, и сосны. Отдельными делегатами от всего этого осеннего буйства были шагнувшие из чащи ярко-красные кусты где-то боярышника, а где-то шиповника. Виднелась горящая пунцовыми продолговатыми листьями рябина, а гроздья ягод на ней болтались фонариками из множества мелких лампочек.
 - Через лес поедем? – спросил Евгений.
 - Да, в основном, - ответил Роман. – А что, вы волков боитесь?
 - Что, серьёзно? У вас здесь волки водятся? – округлил глаза пассажир.
 - Не бойтесь, мало их. Да и зимой их бояться надо, когда холодно и голодно.
 - Я просто удивился, что у вас ещё волки водятся, а не испугался, - уточнил Евгений. – Это же редкость в наши времена. Волков ведь почти везде перебили.
 - Ну значит нашим повезло. Хотя если честно, в советские времена действительно вокруг воинской части много живности поистребляли. Военным-то, чего им. Автоматы, ружья у них всегда под рукой, и лицензию не надо. На оружие я имею в виду. А с охотоведами, с егерями они всегда как-то договаривались. – Роман щёлкнул пальцем по шее под подбородком.
 - Понятно. Тогда действительно, это им повезло.
 - А лес у нас красивый.
 - Очей очарованье, - распевно произнёс Евгений.
 - Чего? - не понял его собеседник.
 - У Пушкина строки такие есть: «Унылая пора – очей очарованье…». Это он про осень писал, он ведь осень очень любил.
 - Ну, не знаю, - ухмыльнулся Роман. – Почему же унылая пора? Вон какая красотища вокруг. Сюда бы его, к нам, по грибы, да по ягоды.
 - Ну, может быть, может быть, - решил не вступать в полемику и тем более споры Евгений. У всех ведь разный взгляд на жизнь и на вещи, происходящие вокруг.
     Уже минут пятнадцать ехали по лесу, всё по тем же голым и местами основательно разбитым бетонным блокам. Там где бесстыдно торчала вверх покрытая ржавчиной арматура, Роману приходилось сбрасывать скорость и объезжать эти опасные для колёс машины препятствия.
 - Не ремонтируют?
 - Неа, - небрежно бросил Роман. – Я же говорю – никому это нафиг не надо!
 - А Тудыттовка, получается, в лесу что ли стоит? – решил уточнить Евгений.
 - Почему же в лесу? Она на берегу речки стоит. Рыбалка, говорят там хорошая. С одной стороны леса, а с другой поля, где деревенские и картошку, и моркошку, и ещё чего-то там выращивают. Если разобраться, там вообще можно жить припеваючи. Пасеку даже там кто-то из местных держит. А раз лес есть, то и ягоды с грибами на зиму у них всегда в запасе имеется. Эх, - как-то тоскливо протянул Роман, - бросить бы всё и не смотря ни на что и ни на кого рвануть с концами… Да-а-а…
     Евгений сразу же вспомнил такие же ностальгические нотки в голосе Ксении, когда она ему с неподдельным умилением рассказывала о своих детских воспоминаниях, связанных с этими местами. Но для понимания всех этих охов и ахов, всё-таки нужно для начала здесь родиться. Ему же, вскормленному и воспитанному городом, понять до конца эти чувства было  не то чтобы невозможно, но трудновато, точно.
 - Значит, к Вестимовым едите? – встрепенулся после минутного размышления Роман. Для Евгения его слова были полной неожиданностью.
 - А откуда вы знаете? – с некоторой опаской спросил он.
 - Вы ведь в газете работаете? – со своей фирменной ухмылочкой спросил Роман.
 - В газете. Можно и так сказать.
 - Журналист?
 - Журналист.
 - У вас, правда, фотоаппарата нету. Остальные-то как правило с фотоаппаратами едут. И пока их везёшь до Тудыттовки, всё щёлкают и щёлкают всё подряд.
     Евгений начал улавливать ход мыслей Романа.
 - И что, все к Вестимовым?
 - Точно. Интервью брать. Так это у вас называется?
 - Да, так, если я правильно всё понимаю. И давно это паломничество длиться? Год, два, десять?
 - Ну, двух-то ещё точно нету, а с год, наверное, это точно, - размеренно, просчитывая в уме, произнёс Роман. – Я человек шесть уже возил. Другие человека по два. Такая примерно бухгалтерия получается. Всего человек двенадцать-пятнадцать.
 - А вы-то, Роман, больше всех успели. Опыт больше или цена меньше? – спросил Евгений.
 - И то, и другое. Ну и плюс Клавдия в основном всех голубей залётных ко мне направляет.
 - Так у вас, получается, отлаженный сервис-конвейер? – теперь ухмыльнулся уже сам Евгений.
 - Получается, так, - слегка смутился Роман.
 - И чем же для всех журналистов так интересны Вестимовы, вы случайно не знаете?
 - Это вы у меня спрашиваете? – искренне удивился вопросу предприимчивый автолюбитель. – Вот это вы сейчас выдали, так выдали. Мне бы у вас спросить, что за интерес такой к этой семье. Едите и не в курсе чем это Вестимовы стали интересны для журналистов, хотя сами журналист? Вот это номер!
     Он так быстро, и широко улыбаясь, говорил, что раскраснелся и быстро вертел головой, поглядывая то на дорогу, то на слегка опешившего Евгения.
 - Чего, правда не знаете?
 - Нет, не знаю, - играя полного профана, ответил Евгений. – Я могу объяснить. Дело в том, что к деревне Тудыттовка в последнее время действительно многократно вырос интерес. Но вы ведь, Роман, наверняка наслышаны о таких понятиях как конкуренция и профессиональная этика. С тем печатным изданием, в котором я на данный момент работаю, никто и никакой информацией делиться не собирается. Руководству же стало понятно, что газета упускает какой-то очень важный материал. Вот меня и послали в командировку, чтобы собрать материал и разведать что тут и к чему.
     Говорил всё это Евгений и даже сам чувствовал, какой сильный и незамаскированный запах вранья шёл от его объяснений. Проглотит или нет Роман такую «профессиональную» ложь. Опять же, подумал Евгений, ни про автописьмо же ему рассказывать. Высадит посреди леса и иди, знакомься с чудом сохранившимися волками. Только вот за Маугли они Евгения ни за что не примут, да и не джунгли здесь.
 - Да понятно, можете не объяснять, - кивнул головой Роман, а его собеседник облегчённо выдохнул. – Тогда, получается, я первый вас введу в курс дела. Даже приятно, что так всё сложилось.
     Какое-то время Роман молчал. Немного сдвинув брови, он видимо собирался с мыслями, решая для себя, с чего лучше всего начать. Машина, урча мотором прошлого тысячелетия, резво несла едущих и молчащих в ней людей, подпрыгивая на выбоинах и стыках.
 - Сразу вас предупрежу, - наконец начал говорить Роман, - что знаю я только то, что мне рассказали другие журналисты, которых я возил в Тудыттовку, и какими слухами земля наша Ягодовская полнится. Придумывать ничего не собираюсь.
 - Меня это устраивает. Очень хорошо, - одобрительно кивнул Евгений.
     И Роман начал рассказывать всё то же самое, что раньше слышал Евгений от своего шефа и позже от Ксении. Как не велико было желание узнать хоть что-то новенькое, рисующее более чёткую картину в его голове, увы, добавилась только одна незначительная фигура. Это сын Анны Николаевны, внук той самой солдатки Татьяны Фёдоровны, судя по всему уже старухи, которая ещё может говорить, но с трудом передвигается. Внука зовут Савелий, как Крамарова, тёзки значит. Занимается он и землёй (фермер-землепашец), и пасеку содержит. Живёт, одним словом, не плохо. Ну, а с ним и мать его, и бабка. Про то, женат он или нет, Роман промолчал.
     Про письма, которые вдова якобы писала сама себе, Роман узнал от своей сестры Клавдии. Она почему-то помнила то время, когда в местной газете «Красный Ягодовск», в 1965 году, появились статьи с резкой критикой некой деревенской жительницы, ни в какую не желающую мириться с гибелью своего мужа-фронтовика. А вот Роман хоть и был на два года младше свой сестры, почему-то совсем этих статей не помнил. Дело тогда замяли быстро. Вывозили несчастную женщину на медицинское психиатрическое освидетельствование, проводили графологическую экспертизу, - всё бесполезно, - она здорова, почерк не её! Пришлось тогда местным властям, в лице самого заместителя председателя обкома партии Ягодовска лично беседовать с Татьяной Фёдоровной, чтобы подобные письма больше не появлялись в поле зрения общественности. В общем, промыли мозги как сумели, и вроде бы всё затихло. Так поди ж ты, нынешние журналисты выкопали-таки откуда-то эту информацию и ну давай ворошить старое. Хотят узнать: правда ли солдатке-вдове в 65-ом письма с фронта приходили? Она их сама себе писала или кто-то ей их подбрасывал?
 - Значит письма всё-таки были? – не выдержал и спросил Евгений.
 - Были, были. В том-то и дело. До сих пор в каком-нибудь архиве хранятся.
 - А графологическая экспертиза что показала?
 - Вот уж чего не знаю, того не знаю. Хотя, если судить по тому какой сыр-бор развезли, не исключено, что почерк был солдата, мужа Татьяны Фёдоровны.
 - Так он же погиб. – У Евгения даже холодок пробежал по спине.
 - Так тебе же говорят, странный ты человек, погиб, а письма от него в 65-ом ещё приходили. Сколько, не знаю, никто не докладывал. Вот, может ты разузнаешь. Все журналисты, когда их обратно вёз, рассказывали мне, что ждут эти две женщины какого-то особенного журналиста, который очень нужен им, а они нужны ему. Прямо головоломка какая-то. И никому, и ничего толком мамаша с дочуркой не говорят. Встретят журналиста, чаем напоят, поговорят про то, про сё, и отправляют гостя восвояси. Есть у них секрет, это точно, но они его никому не открывают. Что же это за письма? – Роман спросил это явно сам у себя и даже почесал затылок. – Слушай, а может этот необыкновенный журналист ты? Как твоя фамилия?
     Евгений напрягся. Что же ему приходится всем представляться. Может быть, ещё и группу крови скоро спрашивать начнут? Да плевать!
 - Ледоскопов! – очень громко произнёс Евгений, так, что Роман удивлённо повернул лицо в его сторону. Он несколько секунд смотрел на Евгения, пытаясь сопоставить то что помнил, с только что услышанным. С таким же задумчивым видом он медленно перевёл взгляд на дорогу и в то же мгновение заорал на весь салон автомобиля:
 - Чё-о-о-о-о-о-рт!!!
     Остановка была такой резкой, что лямка ремня безопасности безжалостно врезалась в грудную клетку Евгения, а Роман всем телом припал на руль «Москвича». Прямо перед бампером машины, в метрах пяти, не больше, стоял внушительных размеров самый натуральный серый волк. Правда не на задних лапах, как это обычно принято показывать в сказочных мультфильмах, а на своих четырёх, левым боком, даже не смотря в сторону резко остановившегося транспортного средства.
 - Охренеть, - шёпотом проговорил Роман.
 - Лёгок на помине, - так же шёпотом добавил Евгений.
     Зверь стоял, не обращая на подъехавший вплотную автомобиль никакого внимания. Загривок его был взъерошен, шерсть на холке стояла торчком. Глядел он куда-то в лес и интенсивно шевелил носом, явно вынюхивая чей-то запах. Очень медленно, как бы нехотя, он всё-таки начал поворачивать свою морду в сторону машины, постепенно обнажая свою пасть в недовольном оскале. При торможении Роман судя по всему успел вместе с педалью тормоза отжать педаль сцепления, и из-за этого двигатель не заглох. И даже на фоне тарахтящего мотора было слышно рычание недовольного хищника. Водитель и пассажир сидели совершенно молча, даже не пытаясь что-то друг другу сказать или что-то предпринять. Было понятно, что раз уж его сразу не сбили на пути, сейчас лучше всего не дёргаться. Нужно только подождать и волк уйдёт с дороги сам.
     Ещё постояв какое-то время, грозно рыча, глядя без какой либо опаски людям прямо в глаза, зверюга всё-таки резко рванула с места и юркнула в ближайший куст с мелкими тёмно-зелёными листочками. Оба, сидящие в «Москвиче», медленно выдохнули, почувствовав облегчение.
 - Давно я таких больших не видел, - сказал Роман.
 - А я только в зоопарке, но там меньше, - сказал Евгений.
     Переключив передачу, Роман опять нажал на педаль газа и машина покатила дальше.
 - Вот я и с вашей фауной познакомился, - пытаясь разредить обстановку, с улыбкой произнёс Евгений и тут же уточнил для Романа, так, на всякий случай, - с животным миром, то есть с его представителем.
 - Я в этих лесах, честно признаться, вообще волков не видел. Первый раз.
     В голосе Романа напрочь исчезла какая либо нотка весёлости и задора. Он говорил даже не поворачиваясь к пассажиру, глядя вперёд на дорогу сосредоточенным взглядом. Как будто говорил сам с собой. Евгений понял, что волк не на шутку напугал Романа своим внезапным появлением, и решил помолчать, не дёргая водителя вопросами. Раз уж такое дело, пусть человек успокоится, придёт в себя.
     Молча ехали минут десять. Впереди показался просвет среди деревьев и Евгений предположил, что именно в том месте заканчивается лес, а что дальше, пока спросить не решался. Сказал сам Роман.
 - Сейчас из леса выедем и Тудыттовку видно будет. Почти приехали.
     Когда выехали из леса, сразу же оказались на пригорке, с которого просматривалась практически вся деревня. Дорога сворачивала немного вправо и продолжала идти вдоль леса. Слева же от неё и располагался населённый пункт с таким русским, по утверждению его шефа, названием. Бегло пройдясь взглядом по крышам деревенских изб, Евгений предположил, что здесь примерно двадцать пять, тридцать дворов. Что-то ему подсказывало, что это и не мало, и не много. Но вот то, что некоторые домишки выглядели явно заброшенными, с потемневшими от старости крышами, с заколоченными крест на крест окнами и с закрытыми ставнями, наталкивало Евгения на унылые размышления. Похоже, что Тудыттовка переживала не лучшие времена. Что же имел ввиду Роман, говоря, что здесь начинается, вроде бы, какое-то движение, какое-то возрождение? Это только предстояло узнать. Хотя по большому счёту, Евгения интересовало совсем другое.
     Сразу за деревней виднелась речушка. Она весело поблёскивала в лучах утреннего солнца. Виден даже был небольшой мосток, по которому в данный момент какая-то женщина перегоняла четыре или три коровы пёстрой масти. Компания брела в поле, раскинувшееся далеко до видневшегося почти у самого горизонта такого же леса, из которого они выехали на машине. Автомобиль начал медленно спускаться под гору. С одной стороны дороги дожди основательно подмыли плиты, от чего они опасно наклонились в бок. Роман старался вести как можно аккуратней. Переезжая с одной плиты на другую, чувствовалось как «Москвич» качается из бока в бок. В полной мере подтверждались слова Романа, что за дорогой никто не следит. Как тут ещё автобус умудряется два раза в неделю ездить, непонятно.
     Спустившись с пригорка вниз и миновав первые заброшенные деревенские дома, подъехали к развилке. Одна дорога покрытая всё теми же разбитыми и растрескавшимися блоками ныряла снова в лес. Другая, простая накатанная грунтовка, вела прямиком в деревню, о чём красноречиво говорил белый продолговатый щит в виде доски с написанным обычной половой коричневой краской названием «Тудыттовка». Всё верно, вот и приехали.
 - Так значит к дому Вестимовых? – спросил Роман, поворачивая налево.
 - Думаю, да. Вариантов, как я понял, других нет, – кивнул Евгений.
     Следуя по главной и единственной улице, Евгений думал, что вот она, настоящая русская глубинка. Хотя есть и более глубиннее, но для Евгения, на данный момент, глубже просто не существовало. Старинные, потемневшие от времени бревенчатые дома. Массивные высокие ворота со своеобразным козырьком над ними. Тесаные столбы, на которых висели ворота, когда-то были сделаны из сосновых брёвен умелой и проворной рукой, сжимавшей острый плотницкий топорик. Во всём этом чувствовалась добротность и надёжность, которую не смогло до сих пор поколебать время.
     Остановились у ворот, выкрашенных свежей синей краской. Наличники на доме так же блестели новизной. По краям они были обведены белой полоской, что придавало им вид незатейливой привлекательности. Под окнами имелся небольшой палисадник, на котором росли какие-то декоративные невысокие цветы несколькими разбросанными кустиками.
     Роман заглушил мотор, вышел из машины и достал из кармана пачку сигарет. Евгений, так же выбравшись наружу, заметив пачку, тут же спросил:
 - Курите?
 - Курю иногда, а что? – спокойно ответил Роман.
 - Спасибо, что в машине не курили, - пояснил Евгений, - а то я сам бросил и теперь к табачному дыму не очень. Терпеть не могу.
 - Да я ж понимаю. Потому и не закуривал. Даже когда с этой зверюгой повстречались. Да, - прикуривая сказал Роман, - теперь сниться будет.
     Евгений достал свои сумки с заднего сиденья машины, привычно повесил их себе на плечи и стал дожидаться развития событий. Сам он как-то не решался сразу же стучать в ворота, в которых располагалась дверь, ведущая вовнутрь двора дома. Он стоял с Романом как бы за компанию и ждал, когда тот докурит. Роман молча курил свою сигаретку с белым фильтром и молча вертел вокруг себя головой, оглядывая улицу и дома, расположенные на ней.
 - Похоже, что пустующих домов в деревне меньше стало. – Он сказал это так тихо, что Евгений еле услышал его слова. – Кто ж сюда едет? Старые-то вряд ли возвращаются.
 - Может быть их дети? Или Внуки? – предположил Евгений.
     Роман встрепенулся. Он не думал, что его рассуждения вслух кто-то услышит.
 - Да, наверное, - ответил он и швырнул на середину улицы дымящийся окурок. – Ладно, товарищ журналист, бывайте. Покатил я в обратную сторону. Может за сегодня ещё кого успею развезти.
     Он подошёл к Евгению и протянул вперёд руку. Евгений пожал её и спросил:
 - Сколько?
 - Пятьсот, - тут же ответил Роман.
 - Рублей? – улыбаясь, снова спросил Евгений.
 - Вот умеете вы, журналисты, человека подколоть, - со знакомым весёлым прищуром заговорил Роман. – Ну, давайте еврами! Только куда я их.
 - Да у меня нет, я так спросил, уточнил просто.
 - Рублями, конечно, на хрена бы мне эти евры сдались.
     Много это или мало, дерёт с него Роман или даже скинул, Евгений даже предположить не мог. Расценки местного рынка пассажироперевозок для него были полной тайной. Пятьсот, так пятьсот. Он вынул из куртки кошелёк, отсчитал сотнями пять бумажек и протянул назначенную сумму водителю раритетного «Москвича». Роман был явно доволен. Он подмигнул Евгению, спрятал деньги себе в карман и тут же напомнил:
 - Телефончик я вам дал. Так что звоните, если нужно будет. С радостью помогу снова добраться обратно.
     Роман снова вернулся на своё водительское место, завёл мотор и начал потихоньку разворачиваться посредине улицы. Когда маневрирования были закончены, он крикнул через опущенное ветровое стекло «Звоните!» и покатил по направлению выезда из деревни.
     Евгений остался стоять один возле синих ворот с сумками на плечах, наблюдая, как удаляется от него оранжевый автомобиль из города Ягодовска. И вот он совсем пропал из виду.
     Подойдя к воротам, Евгений попробовал толкнуть дверь вовнутрь, но ничего не вышло. Затем он попытался потянуть её на себя. Тот же результат. Ни кнопки звонка, на верёвочки, ничего не было рядом с дверью. Оставалось одно – стучать. Раз, два, три, четыре, - мысленно сосчитал число своих ударов Евгений. Бил он нижней частью ладони и с достаточной силой, так, что рука почувствовала прилившую пульсирующую кровь. Послышались голоса. Кто-то старался говорить тише, при этом споря с кем-то и временами переходя на громкий шёпот.
 - Есть кто? Хозяева дома? – громко проговорил Евгений.
     За воротами слышалось какое-то шевеление и невнятное бормотание. Наконец дверь в воротах приоткрылась и в образовавшемся узком пространстве появилось узкоглазое  круглое лицо.
 - Чего надо? – спросила личность то ли с китайскими, то ли с японскими признаками. Такое появление было для Евгения полной неожиданностью.
 - Вестимовы здесь живут? – неуверенно спросил он.
 - Здеся, здеся, - с жутким акцентом заговорило лицо, - тока нету пока никого. Хозяин уехал, хозяйка ушла. Нужно ждать.
 - Ясно, - немного успокоившись сказал Евгений. – А подождать где можно?
 - Вон, - кивнуло лицо куда-то в сторону, - тама сажайся и жди. Скоро совсем будут.
     И тут же дверь захлопнулась. За воротами ещё что-то пошибуршалось и стихло. Наверное, там китайцев было несколько. Сколько? И что они вообще там делают? Охраняют дом, что ли? Непонятно пока. Со временем выясниться.
     Повернувшись в ту сторону, куда ему указала голова с узкими глазами, Евгений заметил возле самой ограды палисадника, практически рядом с домом, небольшую низенькую скамейку. В фильмах обычно на таких скамеечках сидят деревенские старушки. Только эта располагалась не вдоль улицы, а торцом к ней. Для Евгения это было абсолютно всё равно. Ему незачем было наблюдать за теми, кто будет курсировать мимо него. Главное, что он был на месте, всё-таки смог добраться. А ждать, конечно же, уж лучше на скамейке, чем стоя или сидя на земле, пусть даже на зелёной травке. Осень уже, однако!
     Расположившись на скамейке и поставив сумки радом с собой, Евгений наконец-то вынул из сумки с ноутбуком разорванный, многострадальный ежедневник, нашёл нужное место (то, где начинались новые записи, ещё непрочитанные каракули чужих воспоминаний), и принялся жадно читать. Почерк уже был знаком, и поэтому кривые пляшущие буквы быстро сливались в слова, а слова в предложения.
     Нужно честно признаться, что Евгений ждал продолжения рассказа немецкого солдата о приготовлениях к наступлению Советских войск. Но начало его послания оказалось для Евгения немного обескураживающим.

     Глава 11. Приём.

    «Это полная чушь! Советский Союз никогда не располагал летающими тарелками! Никогда!»
     Однако, резкое начало, - подумал Евгений и продолжил читать дальше.
    «Летательными аппаратами подобного типа Германия занималась, мы все это знали (я имею в виду людей военных и приближенных с секретным военным миссиям), велась разработка похожих на тарелки летающих обручей, а в последующем и круглых летающих крыльев. Это была абсолютно секретная информация, которая распространялась даже в наших кругах лишь на уровне слухов и устных рассказов. По-настоящему серьёзно этим занялось так называемое «Зондербюро-13» с 1942 года. Именно на его базе были созданы летающие диски 38 и 68 метров в диаметре, которые были названы «Дисками Белонце». Занимался их созданием австрийский изобретатель Виктор Шаубергер. И хоть к тому времени меня уже не было в живых, всё же мне известно, что при испытательном полёте 19 февраля 1945 года за три минуты аппарат достиг высоты 15 километров и развил скорость 2200 километров в час. Будь я тогда жив, я несомненно бы гордился превосходством научного и технического гения Новой Германии. Но я рад, слышите, я рад, что такое оружие было уничтожено, пусть даже таким человеком, как генерал Кейтель. Аппарат подорвали на заводе в Бреслау, где он некогда был создан. За одно были уничтожены и все документы, связанные с созданием этого летающего диска. Так что не стоит верить первому встречному, который будет вам рассказывать байки про военные трофеи, тем более про те, которых он не добыл. При всём моём уважении к этому военному, ему бы не следовало так нагло вводить в заблуждение человека ничего не понимающего в военном деле и технике».
     Вот значит какого он о Евгении мнения. Несведущий человек. Пусть будет так, никто спорить не собирается. И ещё один немаловажный момент: получается, что всё то время, которое Евгений бодрствует или не находится в отключке, этот немецкий эксперт в области летающих блюдец незримо находится где-то рядом. Вот это номер. Значит цыганка действительно видела своими незрячими глазами или сам дух немца, или его тень, падающую от него с того света. И он всё время слушает и наблюдает абсолютно за всем, что делает и говорит Евгений. Это мало добавляло радости. Не исключено, что этот урод смотрел за ним с Ксенией в его квартире, когда они занимались любовью. У Евгения свело от злости скулы. И опять он подумал о том, что сделать пока ничего не может. Может пока только читать дальше.
    «Но довольно об этом сказочнике. Я должен закончить рассказ о своей гибели. Итак, мы ждали наступления Советских войск. За нами был Днепр, левая сторона, на которой мы находились, представляла собой инженернооборудованный рубеж. Здесь мы вросли, что называется, корнями в землю и не собирались уходить, а собирались сражаться и выстоять. Нашему командованию нужна была любая информация о противнике, - от дислокации частей и подразделений, до морального состояния и психологического настроя солдат. Нашу группу не нужно было долго уговаривать. Мы знали своё дело и любили его, как любит свою работу любой профессионал. Любой приказ на выполнение задания отдавался нам непосредственно от командования, в конкретном случае от командования Восьмой армии. Схема выполнения и тактика проведения операции полностью оставалась в полном нашем, а точнее, в моём ведении. План был прост: под покровом ночи совершить марш-бросок по пересечённой местности, воспользовавшись естественными укрытиями в виде оврагов, проникнуть на территорию противника и добыть любую полезную информацию. После энергичной утренней разминки и хорошего дневного отдыха, к вечеру мои ребята были готовы. Я по обыкновению разбил своё отделение на две группы по пять человек, - одну для прикрытия вылазки и отхода, другую для непосредственного выполнения задания. Выдвинулись, когда стало достаточно темно. По мере продвижения за линию фронта, оставляли на пути своего движения три точки прикрытия отхода: один, два и два бойца. От последней точки, как и предполагалось, двинулись группой в пять человек. Шли друг за другом по очередному длинному оврагу. Первым в группе шёл Шультц, у него был прекрасный слух и ещё он лучше нас всех видел в темноте. Неожиданно Шультц остановился и поднял вверх рук – знак остановиться. Мы замерли. Шультцу мы доверяли, - раз он что-то услышал, значит это точно ему не показалось. Так молча мы простояли около минуты и никто из нас не сделал ни единого движения. И только мы предположили, что опасности нет, и Шультц показал рукой, что можно двигаться дальше, как в ту же секунду он захрипел, схватился этой же рукой за горло и повалился навзничь. Нападение оказалось более чем неожиданным. При свете половинчатой луны, пробивающейся через немногочисленные разрозненные тучки, я заметил, что из шеи лежавшего на земле Шультца торчит десантный нож с рукояткой, обмотанной чёрной полоской кожи. Метали профессионально, было понятно сразу, из кустов, растущих здесь в овраге. Но из каких? И это был последний вопрос, который я смог себе задать, ещё находясь в своём теле. Мы попали в засаду. Как потом оказалось, это произошло случайно и для той группы, которая двигалась нам навстречу. Точно такая же разведывательно-диверсионная группа, но только с советской стороны. Они услышали наше движение раньше, что и определило исход событий не в нашу пользу. Их было шестеро, но главным козырем было не численное превосходство, а внезапность. Они успели спрятаться по кустам и спокойно дождаться, когда мы зайдём в ловушку. Не помог даже острый слух Шультца. Бедняга погиб первым. Я слышал, как он захлёбывался в собственной крови. Крутя головой в разные стороны, я искал невидимого противника. И вот из одного куста на меня метнулась тень. Это был солдат в советской десантной форме. Он сразу же попытался схватить меня за глотку одной рукой и воткнуть между рёбер  нож другой. Я успел среагировать и поставить блок от ножа, схватить руку, тянущуюся к моему горлу и провести болевой приём на запястье. Кисть хрустнула. И только тут до меня дошло, что вокруг нас происходит такая же молчаливая возня. Четверо против шести, выскочивших на нас с разных сторон, из кустов растущих в овраге. Нужно было срочно заканчивать с моим нерасторопным противником и идти на помощь своим товарищам. В те доли секунду, пока солдат со сломанным кистевым суставом стоял передо мной с широко раскрытыми глазами, переживая болевой шок и явно ничего не видя перед собой, я молниеносным отработанным движением вынул свой нож и точным движением вспорол ему глотку. За Шультца. Я даже не видел, замертво повалился приконченный мною солдат или продолжал ещё какое-то время пытаться сдержать ладонью стремительно утекающую через пальцы жизнь. Но только я повернулся, чтобы прийти на помощь ещё уцелевшим своим ребятам, как в ту же секунду почувствовал резкую боль в груди и увидел того, кто только что пробил моё сердце  стальным клинком. Взъерошенные волосы, выпачканное то ли маскировочной краской, то ли нашей немецкой кровью лицо, злобный оскал и горящие глаза. Словно глаза вовсе не человека, а дикого волка. И в этих глазах я прочёл свою смерть, которая медленно перетекла в мои, решив остаться там навсегда. В то же мгновение, не по воле моего разума, а скорее повинуясь моторике, овладевшей моими движениями за месяцы упорных тренировок, левой рукой, не менее проворной чем правой, я выхватил из набедренной кобуры свой верный люггер и выстрелил точно в лицо тому, кто успел убить меня первым. Я знаю, что такое бывало на воне, когда раненый в сердце солдат успевал добежать до своего окопа. За свою смерть отомстил не я, а моё тело, уже бьющееся в предсмертных конвульсиях. Я умирал. Но это было даже приятно. Я медленно падал спиной на землю и всё небо оказалось передо мной. Боль стала уходить, а в голове стали мелькать самые лучшие воспоминания из моей не долгой, пролетевшей жизни. Жизнь покидала меня, но взамен ей приходило спокойствие. И вдруг всё остановилось. Будто кто-то нажал на стоп и череда приятных образов из прошлого растворились. Взамен им начали появляться лица тех, кого я успел убить за время моей война. Да, моей, только моей. Я осознавал это так остро, как и то, что эта война была моей работой, на которой я лишал других людей жизни. Точно так же, как кто-то лишил жизни меня. Но в этом не было равновесия. И лица погибшых от моих рук были колоссальным противовесом, не дающим привести стрелку весов в равновесие. Они тянули мои мысли, мою душу куда-то вниз, туда, где царила кромешная мгла, где души заперты на неопределённое время, дожидаясь своего освобождения и прощения. Если, конечно, кто-то этого захочет. Да, если захочет. Именно так я оказался в темнице своей души, прикованной убийствами в моей войне. Но настало время, когда кто-то решил дать возможность быть прощённым и освободиться из этой темницы собственной совести. Для этого мы и едем в Тудыттовку. В этой деревне живёт семья того самого солдата, который…»…
     Здесь текст заканчивался по совершенно понятной для Евгения причине. Его начали бить. От последнего написанного слова тянулась обрывающаяся чёрточка, появившаяся, конечно же, в тот момент, когда разозлённый солдат выхватывал из рук Евгения ежедневник и потом разметал его бумажные части в гневе по углам зала ожидания. Евгений поднял руку к лицу и потрогал заплывший глаз. Хорошо, что не разметал его самого. Собрать было бы сложнее.
     Неожиданно в кармане куртки заиграла мелодия вызова его сотового телефона. И тут же замолкла. Евгений вытащил телефон и просмотрел пропущенный звонок. Это была Ксения. Решила сама дозвониться. Но почему не дождалась ответа? Посмотрев на шкалу приёма сигнала, Евгений сразу же догадался в чём дело. Сигнал то появлялся, то снова исчезал. Нужно попробовать выслать SMS, вдруг получится. И он тут же набрал сообщение: «Я в Тудыттовке. Связь плохая. Пробую SMS. Люблю, целую!». Сообщение ушло благополучно и даже пришёл отчёт о доставке, что не могло не радовать. Оставалось ждать ответа от Ксении.
     Краем глаза Евгений заметил, что через небольшую щель в приоткрытой двери ворот за ним наблюдают как минимум две узкоглазые личности. Откуда здесь китайцы, - для Евгения было пока загадкой. Хотя, куда их только не заносит. Они, наверное, уже и среди пингвинов ассимилировались. Узкоглазых пингвинов видели? Скоро увидите. Шутка? Хотелось бы.
     Только успела вереница подобных мыслей пронестись в голове Евгения, как щель резко исчезла с хлопком двери, а телефон в руке пропищал, оповещая о приходе короткого текстового сообщения. Евгений нажал на кнопку просмотра и увидел, что оно пришло не полностью. Видимо сказывалось качество связи. «Я рада, что всё в порядке. Снова звонила твоя… <некоторый текст отсутствует>», - прочитал Евгений. Телефон снова пропищал, высылая улучшенный текст сообщения. «Я рада, что всё в порядке. Снова звонила твоя мама. Передаёт тебе привет. Тоже <некоторый текст отсутствует>», - второе сообщение. И, наконец, третье, окончательное: «<некоторый текст отсутствует> тебя целую! Спишемся)))».
     Складывалось такое ощущение, что волны сотовой связи не напрямую попадали в сотовый телефон, а предварительно кувыркались где-то в облаках и затем разрозненными порциями спускались оттуда сверху и неохотно преобразовывались в какие-то там глупые послания одного человека другому. Или действительно шалят геомагнитные поля?  Или что там ему рассказал Роман о здешней связи? Свихнуться можно, - сплошные вопросы! Но телефон работал, и это для Евгения было важнее всего.
     Издалека стал доноситься звук приближающегося работающего автомобильного двигателя. Евгений поднял взгляд от телефона и увидел движущуюся по улице со стороны лесной дороги белую «Газель». Тентованный грузовичок с удлиненным пассажирским салоном ещё на четырёх человек. Вполне практичная модель для сельской местности. «Газель» ехала, весело подпрыгивая на тех ухабах, которые не так давно они с Романом умело смогли миновать. Машине же с такой высокой посадкой эти бугорки и ямки были нипочём. Она ехала прямо, не взирая ни на что и вот, наконец, повернула к тем самым воротам, возле которых сидел Евгений, и остановилась. Человек за рулём заглушил мотор, кинул какую-то реплику двум сидящим за ним мальчишкам и вышел из кабины.
     Это был ещё не до конца поседевший мужчина лет шестидесяти в камуфляжных армейских штанах, заправленных в кирзовые сапоги, зелёной экспедиционной куртке, из-под которой виднелась тельняшка, и в голубой бейсболке с надписью «Calgary Zoo», вышитую разноцветными буквами. Хорошо, что не военный, а то к ним Евгений после своей ночной эпопеи стал относиться с некоторой опаской.
     Мужчина, хлопнув дверью грузовика, повернулся к Евгению и стал его молча и пристально разглядывать. Евгений выдержал этот изучающий взгляд, но всё же решил первым не заговаривать. Из-за машины появились те двое попутчиков, с которыми разговаривал прибывший водитель «Газели». Ими оказались вовсе не мальчишки, а такие же круглолицые желтокожие человечки низкого роста, наподобие тех, которых Евгений видел в приоткрытой двери синих ворот. Ещё китайцы? Или это те же самые, но сумевшие незаметно прошмыгнуть из двери на встречу прибывшей машине? По лицам Евгению было определить трудно.
 - Боськи выгрузать? – даже не обращая на Евгения какого либо внимания, спросил один человечек у владельца весёлой бейсболки.
 - Выгружать, - ответил он, продолжая сверлить Евгения глазами.
     Двери в синих воротах раскрылись и вышли ещё двое людей ростом с подростков и, присоединившись к тем, что были у машины, начали выгружать из неё объёмные пластиковые бадьи с широкими красными крышками сверху и ручками по бокам. Значит это всё-таки другие китайца. И всего их теперь было четверо. Весёлой вереницей, что-то быстро друг другу говоря на своём родном языке, они принялись таскать эти самые пластиковые «боськи» во двор дома, хозяин которого, и теперь это было понятно, стоял перед Евгением.
 - Что с лицом? – наконец спросил он.
 - Несчастный случай, - совершенно спокойно ответил Евгений.
 - Печально.
 - Согласен. А откуда такая замечательная кепка?
     Владелец бейсболки не ожидал такого нахального выпада. Он недовольно хмыкнул, но всё же ответил:
 - Подарок.
 - Прекрасно, - кивнул Евгений.
     После своеобразного обмена любезностями вместо приветствий, водитель «Газели», владелец пластиковых объёмных канистр и повелитель низкооплачиваемой, а возможно и бесплатной рабочей силы, немного склонил вбок голову, поглядел на две сумки, лежащие на скамейке (несомненно, тоже на его собственности), и, наконец, спросил, что называется, по делу:
 - Журналист, что ли?
 - Точно, журналист, - слегка улыбнувшись, ответил Евгений.
 - А фотоаппарата что-то нету, - констатировал седовласый хозяин всего.
 - Я в курсе. К вам все с фотоаппаратами ездили, а я вот обхожусь без него.
 - Какой же вы тогда журналист? – нахмурил брови мужчина. – Простые заметки, что ли пишете? Значит газета так себе! А какая газета – такой и журналист! – подвёл черту он.
 - Ну, с фотоаппаратами обычно фотокорреспонденты работают, - почему-то начал оправдываться Евгений, - а я с диктофоном, блокнотом и ручкой.
     Мужчина ещё пристальней начал смотреть на Евгения.
 - Мои-то, значит, не пустили вас на порог? – кивнул он в сторону снующих туда-сюда жёлтых человечков.
 - Прямо президентская охрана, - согласился Евгений. – Хозяина нет, хозяйки нет, ждите! Работники ваши, что ли?
 - Помощники, - поправил мужчина. – Вместе одно дело делаем.
 - Понятно, - снова кивнул Евгений.
 - Понятно-то понятно, а можно мне на всякий пожарный на ваши документы взглянуть? – Седовласый слегка прищурился. – К нам тут разные журналисты заезжают. Мне бы лучше проверить, если не возражаете.
 - Конечно не возражаю, - Евгений уже доставал своё удостоверение. Так как оно было по-прежнему в его бумажнике в специальном пластиковом кармашке, то он протянул ему весь бумажник. Мужчина брать бумажник не стал, а только попросил:
 - Разверните сами, пожалуйста, я  в ваших руках посмотрю.
 - Пожалуйста, - пожал плечами Евгений и развернул бумажник в нужном месте, подняв его до уровня глаз мужчины.
 - Тэкс-тэкс-тэкс, - себе под нос заговорил он, доставая из-за пазухи очки.
 - Вы знаете, - невольно ухмыльнулся Евгений, - для меня проверка моих документов уже стала своеобразной традицией.
 - Что так? -  уже разглядывая документ, спросил мужчина.
 - Никто не верит, что я – это я, и что я – журналист.
 - «Недельные новости», - уже читал вслух недоверчивый собеседник, - Ледоскопов Евгений Яковлевич. Действительный сотрудник, журналист. Погодите, - он словно запнулся, - Ледоскопов?
 - А вы – Вестимов Савелий, точно?
 - Да не, я Ханин Савелий. Это мать моя в девичестве Вестимова была, а по отцу моему и она, и я – Ханины. – Мужчина улыбался и говорил быстро. – А вы Ледоскопов, журналист. А я думал бабы, ну, то есть женщины мои, с ума посходили, навыдумывали себе чёрти что.
      Вот хоть возьми сейчас, поставь Евгения к стенке, он всё равно не смог бы толком объяснить, что происходит. Седовласый мужчина в весёленькой бейсболке радовался как ребёнок фамилии Евгения. Неужели все рассказы и предположения сходились?
 - А вы откуда меня знаете? – так же с улыбкой спросил Савелий.
 - Водитель рассказал, который меня сюда к вам вёз.
 - На оранжевом москвичёнке? Понятно, видел я его на дороге. Знают, значит, меня? А?
 - Знают, - подтвердил Евгений. – Говорят у вас хозяйство большое. И мёд вы добываете.
 - Добываю? Ну да, добываю, вот этими самыми руками, - он даже показал Евгению свои руки. – Славится, значит, мой медок в Ягодовске? Вот то-то, славный медок от Савелия Ханина.
     Ребёнок, настоящий ребёнок, которому сказали, что его воздушный змей самый красивый во дворе или что-то в этом роде, сейчас стоял перед Евгением и радовался, да что там, просто был счастлив.
 - Да что мы с вами на улице-то, пойдёмте в дом! – аж всплеснул руками Савелий. – Я вас чаем угощу со своим медком. Пойдёмте.
 - Ну, я, конечно, не против. – Евгений чувствовал, что несмотря на своё разукрашенное и ноющее лицо, сам расплылся в широкой улыбке. Такой радушный приём и всё благодаря его магической фамилии?
     Евгений подхватил свои дорожные сумки, привычными уверенными движениями накинул их на плечи и сделал шаг по направлению к воротам. В ту же секунду Савелий, следуя сзади, взял его плечи в свои руки и направляя движение, повёл в дом. Ступив в открытую дверь ворот, Евгений оказался на просторном внутреннем дворе квадратов сто или даже сто пятьдесят. Справа от себя он увидел немаленькую летную кухню с высокими окнами, прямо через двор виднелась русская баня с внушительным предбанником. Слева широкая лестница с резными столбиками и козырьком в виде крыши с вырезанным коньком на самом верху. Всё увиденное внушало Евгению мысль о трудолюбивом хозяине и крепком хозяйстве. Немного смущали, портили всю эту идеалистическую картину, «крепостные китайцы», не понятно на каких условиях гнущие спину на этого постсоветского барина. Или Евгений всё-таки ошибался?
     А Савелий тем временем, провожая дорогого гостя в дом, всё нахваливал своё преуспевающее хозяйство. И что, мол, картофель у него растёт, и свёкла с морковкой, и хрен с петрушкой, - всё-то есть. Но вот главная его гордость и оплот всех трудов его праведных – это мёд.
     Миновав летнюю веранду, они зашли в прихожую, где на полах лежали домотканые полосатые половики. Из прихожей в комнату вела такая же цветастая дорожка из разных длинных лоскутков и полосок. Было чисто и прибрано. И было сразу же понятно, что по такому дому в уличной обуви не шастают. Снял свои кирзы Савелий, снял за ним свои туфли и Евгений. Прошли в гостиную. Сели за стол накрытый клеёнкой, разрисованной дымящимися чашками с каким-то горячим напитком и большущими бутонами то ли астр, то ли хризантем.
 - Я-то сюда пять лет только как перебрался. В смысле, окончательно, жить. – Было заметно, что Савелий настолько увлёкся рассказом, что на время позабыл о собственном обещании угостить чаем. Но это ничего, Евгений готов был слушать. – Пасекой батя мой занимался. Да только у него она одна была, там, за баней. Ульев двадцать, не больше. Когда он умер, царство ему небесное, - Савелий перекрестился, - больше половины пчёл попередохли. Мамка-то моя в этом деле не понимает. Да и куда женщине в возрасте пчёлами заниматься. А у меня к тому времени дела с бизнесом в городе хреново пошли. Я ведь в Ягодовске почти сорок лет прожил, всё пытался свою жизнь наладить. Сперва на добыче работал. Потом как шахту прикрыли, на пивзавод подался. После уж своим делом занялся. А оказалось, что вот она жизнь-то, на земле своей родной, дома. Бросил я разваливающийся бизнес и вернулся домой матери с бабкой помогать, да самому жить.
 - А чем занимались? – осторожно поинтересовался Евгений. – Что за дело у вас было?
 - Так нехитрое, в общем-то. Торговля. Всякие шмотки на рынке продавал. Магазинчик даже был свой. А потом, когда столичные монополисты заявились, - Савелий сморщился, видимо воспоминания были не из приятных, - начали всё к своим рукам прибирать. Всякими разными способами. Одним словом, выдавили нас, всех мелких предпринимателей. Вон, и партнёры мои не у дел остались. С собой сюда привёз, кто не против был. У милиции нашей, в прямом смысле слова, из цепких объятий высвободил, а то трёшник каждому светил за незаконное предпринимательство на территории Российской Федерации с конфискацией. Конфискацию сделали, само собой. А задерживать передумали, - Савелий хитро подмигнул, - под мою подписку о неразглашении. Каждый год теперь подписываю одной бочкой мёда. Пока подпись работает и мы здесь спокойно работаем. А они действительно работяги. За любое дело берутся, и не отлынивают. Вот у кого бы нам поучиться.
 - Китайцы? – решил уточнить Евгений.
 - Кто? – сразу не понял Савелий.
 - Ну, помощники ваши, партнёры, эти четверо?
 - Нет, не китайцы, - он даже немного удивился, что, мол, как же ты сам-то не разобрал? – вьетнамцы. Очень работящий народец. Сначала-то у меня их пятеро было. Ты не думай, они у меня не за бесплатно работают. Я им исправно зарплату долларами выплачиваю, такой уж уговор, им удобнее. Так вот один в прошлом году попросил полный расчёт и уехал к себе домой. Сказал, что жениться сильно хочет, уже не может. Мы его отпустили. Молодой ещё, понятно, семью строить нужно, мы ж понимаем. Когда уезжал, сказал, что тех денег, что он заработал, ему и на свой дом, и на свадьбу хватит. Очень довольный уехал. А эти вот остались. Нравиться, говорят, им здесь. Не хотят отсюда никуда. А я не против, я даже за. Отличные помощники, работники что надо. Мы с ними домашнюю пасеку до ста ульев увеличили. В лесу сотню по разным местам разбросали. Каждый год почти тонну сдаём. А лесной медок ох как хорошо берут, он же лечебный, на травах. Работы много – понятно, но и скучать некогда.
 - Понятно. Здорово. Молодцы.
     Ну, теперь-то Евгению было ясно откуда всё это благосостояние и ухоженность. Хозяйство Савелия Ханина действительно процветало. А на счёт вьетнамцев там или китайцев, Евгению было всё равно. Хоть лаосцы.
 - А мама ваша скоро придёт? – спросил наконец Евгений о том, что его действительно волновало. – Мне бы с ней поговорить. И с вашей бабушкой, с её мамой.
 - Татьяна Фёдоровна-то до первых заморозков принципиально в своём доме живёт. Потом только мы её забираем. Так что Анна Николаевна, мама моя, сейчас, наверняка, у неё. Она по обыкновению сперва коров за речку выгонит, потом уже к матери идёт. Помогает ей еду приготовить, постираться, привести себя в порядок. Ей уж восемьдесят девять стукнуло в этом году, бабуле моей. А она ещё ничего, очень даже ещё с огоньком. Ну, когда познакомитесь, сами увидите. Обедать сюда придут. – Савелий посмотрел на настенные часы в образе кошки с бегающими туда-сюда глазами и с раскачивающимся в виде маятника хвостом. – Скоро уже.
 - А коров у вас четыре? – спросил Евгений.
 - Четыре. А вы оттуда знаете? – удивился Савелий.
 - А мы когда к деревне подъезжали, с пригорка видели на мосту женщину с коровами. Вот я и подумал…
 - Ну, точно, она, маманя моя. Коровы-то только у нас в деревне. У соседей наших напротив только куры. Охотовед пытался кроликов разводить.
 - И что, не получилось?
 - Так пьёт, зараза, - махнул рукой Савелий на воображаемого охотоведа, - сожрал он их всех подчистую. Всё барбекю во дворе делал. По пьяне чуть дом свой не спалил. А тут ведь все дома в основном рухлядь, один за другим бы вспыхнули как солома. Я на него тогда так осерчал, три дня в сарае взаперти держал. А когда протрезвел этот любитель крольчатинки, я с него слово взял, что больше он ничего подобного вытворять не станет.
 - Держит слово-то? – спросил Евгений просто для поддержания беседы.
 - Пока держит. Но пить не перестаёт, хрен моржовый. – И вдруг Савелий встрепенулся. – Ё-маё, я ж чаю обещал.
     Он соскочил с места, распахивая все двери вышел на крыльцо и крикнул одному из вьетнамцев:
 - Сань! Запусти генератор, чайку попьём!
     В ответ донёсся приглушённый ответ Саня. Или Сани. Через минуту на кухне заурчал электрочайник, а Савелий расставлял на клеёнчатом столе шесть бокалов под чай, глубокую тарелку с печеньем и стеклянную широкую вазу без ножки с жёлто-красным прозрачным мёдом. И аромат шёл от этой вазы невероятно… как бы выразиться точнее… какой-то виртуальный. Закрыв глаза на мгновение и ощущая всю палитру запахов, можно было оказаться посреди бескрайнего поля, где степные травы источают запах мёда, а мёд теперь источал запахи этих самых трав. И непонятно до конца, - то ли ты там, то ли ты здесь. Нереальный и такой настоящий запах мёда.
    «Да уж, за такой медок можно неплохо деньжат поднять», - подумал Евгений. И даже ухмыльнулся здоровой стороной лица.
     В комнату, уже разувшиеся, дружной улыбчивой гурьбой зашли подросткоподобные вьетнамцы. Они все как один сделали учтивый поклон в сторону гостя и подошли к столу. Человечек с заметной проседью в черноволосой шевелюре, явно старший или бригадир, обратился к Савелию:
 - Боськи в сарай перетаскать, всё нормально! Пришли пить чай.
 - Давай, давай, садитесь, компаньоны. – Савелий уже разливал по бокалам крепкий горячий напиток. Судя по цвету и чаёк был хорош. – Сейчас почаёвничаем, а уж потом все вместе обедать будем.
 - «Газель» закрыть. Вот ключ. – И тот же самый вьетнамец положил перед Савелием на стол ключ зажигания.
 - Ёперный театер! Спасибо тебе, Сань. – И уже обращаясь к Евгению, добавил, - Хоть место и глухое, а народ разный бродит. Иногда солдаты из части безобразничают. Ночью в основном, но на всякий случай и сейчас ухо нужно востро держать. Бережёного, как говориться, Бог бережёт.
 - Ясно, - удивился Евгений. – Чего ж им тут надо, солдатам-то?
 - Так понятно чего. Приедут с девками из Ягодовска, займут какой-нибудь дом на окраине и устраивают шабаш ведьм. Пьют да пляшут под громкую музыку. Я их не один раз разгонял. Только всегда боюсь такую же как у вас расписную физиономию заиметь. Пьяный солдат – всё равно что…
 - Пуля со смещённым центром, - со знанием дела завершил фразу Евгений.
     Савелий с прищуром глянул на Евгения, как бы оценивая сказанное им и продолжил:
 - Можно и так сказать, да только эта пуля у них самих в голове. Понять иногда не могу, куда их командиры смотрят. Я ведь и жаловался, самолично с командованием части разговаривал. Полковник, командир части сам мне отвечал, что, мол, по всей строгости, разберутся незамедлительно, выяснят до самых нижних чинов.
     Савелий замолчал, сделав в своём повествовании паузу. Он усаживался за стол и было заметно, что для него это сродни небольшому таинству, - должна начаться чайная церемония.
 - И? – напомнил Евгений о незавершённой беседе, когда Савелий окончательно примостился на своём месте, оказавшись между своими верными помощниками и Евгением.
 - Что «и»? А то вы не знаете, как у нас дела в армии обстоят, - уже поднимая бокал к губам, сказал Савелий. Он сделал осторожный первый глоток и заговорил с довольным видом дальше. – Этой весной одного спасали. Забыли, видимо, когда обратно в часть поехали. Я его в заброшенной избе спящим на скамейке нашёл. Пошёл проверять, не чадит ли что-нибудь после ихнего гульбища (после них всегда проверять нужно, чтобы пожар не устроили), а этот голубок один одинёшенек спит возле холодной печки. Скрючился весь бедняга. Уже посинел от холода, да видимо хмель цепко держит, не даёт проснуться. Ну, я его домой на себе перетащил, отогрел возле печи сначала, потом разбудил матом, потом в бане выпарил, после чаем с мёдом отпоил. И уж после этого отвёз на КПП, передал с рук на руки.
 - Значит, всё равно гуляют?
 - Почти каждую субботу. Начальство всё в город уезжает, вот солдаты и творят что хотят. Где только водку достают?
 - Так наверное им те самые девки и возят, - предположил Евгений.
 - Скорее всего, - согласился Савелий. – Кстати, давайте-ка я вам тоже баньку организую. С дорожки, знаете, какое это дело приятно. Все сглазы с себя смоете, грязь и разговоры. Так моя маманя говорит, Анна Николаевна.
     Евгений хотел что-то возразить, но не успел.
 - Возражения не принимаются! Сань, - Савелий снова обратился к вьетнамскому бригадиру, - в бане вода есть?
 - Вечера Тхен и Дзоу таскать. Полный баки. Есть вода, - с неизменной улыбкой тут же отозвался седой человечек.
 - Вот и хорошо. Значит, я сейчас пойду баньку растоплю, а вы чай пейте и отдыхайте с дороги. Там в другой комнате, - Савелий показал в проём двери, ведущей в соседнее помещение, - диван стоит новый, удобный. Телевизор есть спутниковый. Вы включайте, а мы с друзьями пока делом займёмся. Чай-то уже допили? – обратился он к вьетнамцам.
 - Да, очень хоросо. Мёд хоросо, сила, здорове. – Все дружно кивали головами и улыбались, как счастливые дети. – Мосно работа делать!
 - Ну, всё, тогда. Пошли, чудо-работники. Нам ещё пчёл к зимовке готовить.
     Савелий встал из-за стола, вслед за ним встали вьетнамцы. Обернувшись, он широко улыбнулся Евгению, блеснув парочкой металлических вставных зубов, подмигнул, как закадычному товарищу, и только потом зашагал на выход. Дружная компания последовала за ним.
     Евгений остался сидеть за столом в гордом одиночестве. Рядом на стене размеренно тикали часы, со двора доносился еле уловимый ухом приглушённый говор. И всё. Тишина. Стол, за которым Евгений пил чай, стоял возле самого окна, выходившего на центральную улицу. Через ветки уже пожелтевшего куста был различим дом напротив, судя по всему жилой, с целыми окнами, крышей, пусть и не недавно, но выкрашенными наличниками и оградой. По всем признакам можно было понять, что хозяин в этом доме есть и за внешним видом своего жилища он следит. Один из немногочисленных жителей, оставшихся жить на родной земле. Несомненно, знающий, что «хорошо там, где нас нет», но верящий, что здесь ему всё равно лучше. Хотя Евгений понимал, что это всего лишь его личные предположения.
     Через слегка покачивающиеся от лёгкого ветерка ветки куста под окном, Евгений заметил две женские фигуры, идущих по направлению к воротам дома, в котором он сейчас так гостеприимно был принят. Он отставил в сторону бокал, на дне которого ещё оставалось немного янтарного ароматного чая. Внутри, за рёбрами что-то ёкнуло. «Они. Это они!» - закрутилась в голове мысль. Евгений почувствовал, что одна его половина испытывает радость от предстоящей встречи, другая же испугана до предела. В глазах всё слегка заплясало, в груди гулко застучало сердце, руки похолодели.
     Ещё раз взглянув в окошко, Евгений убедился, что две женщины преклонного возраста действительно поворачивают к свежевыкрашенным синим воротам. Значит, точно они. Евгению показалось, что на какое-то время он полностью потерял рассудок. Он сидел сейчас за этим столом и совершенно не знал, что ему делать. При этом ощущал себя полным идиотом. Что он скажет? Что они ему скажут? С чего начнётся и чем всё это в конце концов кончится?
     Евгений развернулся, не вставая с табуретки, лицом к входной двери и замер в ожидании. На какое-то время ему почудилось, что сидит он вовсе не на табуретке, а на большой сковородке, которая под ним потихоньку начинает разогреваться. И ещё он не мог точно определиться в своём ощущении времени: оно то ли летело стремительно, то ли тащилось, словно старая больная черепаха.
     Наконец дверь с веранды распахнулась и в комнату не спеша, даже осторожно ступая, зашли две седые, в белых платках женщины. Их возраст  можно было охарактеризовать двумя словами: старая и старуха. Дочь и её мать. Если бы Евгений этого не знал, то мог с лёгкостью предположить, что это две сестры, - так они были похожи. Иногда время сглаживает возрастные различия между родственниками. Хотя, наверняка, и родство здесь совершенно ни при чём. Они остановились на самом пороге и молча, оценивающе начали смотреть на Евгения. Евгений тут же подумал, что история повторяется, так же, как и с Савелием. Старуха нервно постукивала перед собой по полу резной лакированной клюкой из корня какого-то дерева.
 - Здравствуйте, - очень робко поздоровался Евгений.
 - День добрый, - отозвалась та, что помоложе. Видимо дочь. Более пожилая только кивнула головой. – Журналист, значит?
 - Да, - коротко ответил Евгений, не спеша раскрывать сразу все карты. Он действительно не знал, чего ожидать от этих двух старух. Притом, что мамаша из-за палки, которую цепко сжимала белёсой высохшей рукой, очень даже смахивала на ведьму.
 - А документ, что Савелию показывали, не липовый? – неожиданно не хриплым и не скрипучим голосом спросила она. Евгений понял, что с Савелием они уже успели переговорить по поводу его прибытия.
 - Давайте я вам его покажу, а вы уж сами решайте – настоящий он или нет. Ладно?
 - Годится, - согласилась дочь.
     Евгений повторил все те же манипуляции со своим портмоне, которые он недавно совершал на улице для Савелия. Только на этот раз женщина взяла документ в свои руки и тщательно его изучала примерно в течение минуты, попутно сверяя фотографию с оригиналом. Больше всего её, наверное, смущала блямба вместо глаза на лице Евгения.
 - Настоящий? – наконец спросила мама у дочери, видимо теряя терпение.
 - Печать есть, подпись есть, фотография в основном сходится, - перечисляла на свой взгляд убедительные доказательства подлинности документа дочка. – Так ведь это всё подделать можно. Сейчас, мама, такие машины печатные есть, деньги один к одному печатают, не подкопаешься.
     Молча, Евгений вытащил свой паспорт с вложенными в него водительскими правами и протянул их женщине. Она вернула ему его портмоне и взяла следующие документы. Изучив их, повернулась к своей матери и уверено сказала:
 - Не думаю, что они стали бы и паспорт с водительским удостоверением  подделывать. Наверное, всё-таки настоящий этот Ледоскопов.
 - Я настоящий, не сомневайтесь, - забирая обратно документы, спокойно сказал Евгений. – А что, уже были ненастоящие?
 - Да чего только не услышишь от вашего брата, которому сенсацию в газету подавай, - еле улыбнувшись, призналась младшая. – Всяких дополна было. Кому письма с фронта подавай, кому старца нашего покажи. И все при этом такие важные, такие шибутные. Один, последний который перед вами приезжал, представился личным секретарём президента. Говорил, что лично Дмитрий Анатольевич обеспокоен нашей судьбой и судьбой деревни. Мы чуть не поверили. А старец наш быстро его на чистую воду вывел. Он ведь любого смертного насквозь видит. У него глаз точнее рентгена. А уж проходимцев-то сколько отвадил, всяких лжеучёных, и не пересчитать.
 - И тебя, милок, тоже придётся показать, - как-то печально добавила старуха, - он нас и сам об этом просил: когда Ледоскопов появится, то непременно его ко мне приведите!
 - Он значит, вам обо мне рассказал? – начал догадываться Евгений.
 - Он, он. А тебе-то какая в этом разница? – удивилась дочка.
 - Земля слухами, как говориться, полнится. Я потому к вам и приехал, - наконец начал объяснять Евгений. – Вы одному журналисту про меня сказали, что Ледоскопова ждёте. Вот я к вам и приехал.
 - Что же, только узнал, что твою фамилию в какой-то дальней деревне знают, и тут же примчался по зову сердца? – дочка даже ухмыльнулась.
     Евгений смутился. Разговор поворачивал совсем в другое русло.
 - Ну, не совсем так. – Он был в полной нерешительности. Ведь если рассказывать, то нужно начинать с самого начала.
 - Вот об том и речь, молодой человек, - закивала головой дочка.
     А её мама, судя по всему, уже перестав нервничать и определённо подобрев, добавила:
 - Ты, внучёк, так сильно не переживай. Не впустую ты сюда к нам приехал. Всё обсудим, обо всё поговорим. И мы тебе поможем, и ты нам помощь окажешь. Чего уж скрывать: ждали мы тебя, очень сильно ждали.
     При словах о взаимной помощи, у Евгения во второй раз что-то ёкнуло в груди. В памяти всплыла фраза из его письма самому себе, написанная недавно в том самом состоянии транса. «Поможешь нам троим», - так написал его рукой немецкий солдат. Если двое – это Евгений и засевший в его голове, некогда погибший унтер-офицер Альтфрид Люгнер, то видимо третий находится здесь, быть может даже в этой самой комнате.
 - Правда, не бойтесь, Евгений, - наконец широко улыбнулась младшая,  желая успокоить заметно разнервничавшегося журналиста, пора уже нам познакомиться. Меня зовут Анна Николаевна, по отцу Вестимова, по мужу Ханина.
 - Очень приятно, - отозвался Евгений на уже знакомые ему имя и фамилии. – Евгений Яковлевич Ледоскопов, журналист.
 - Моя мама, Татьяна Фёдоровна Вестимова.
 - Вот что, - как-то неожиданно оживилась Татьяна Фёдоровна, - давайте-ка уже в комнату пройдём. Документы посмотрели, что нужно выяснили. Посмотри до чего человека довели. Бледный ведь, как будто из-за угла оглоблей напугали. Пойдёмте, пойдёмте в комнату, на диванчик. Сядем и поговорим. Хватит на пороге торчать.
     Может, старуха сама устала стоять у двери, может, действительно запереживала на счёт внешнего вида Евгения. Но предложение было принято молча и единогласно. Все трое проследовали в комнату с диваном и большим плоским телевизором возле дальней стены. На полу лежал большущий жёлто-красный коротковорсный ковёр, укрывший собой большую часть комнаты. Справа, с двух сторон от входа в следующую комнату стояли два кресла, отличающиеся расцветкой от дивана, глубокие, массивные, и, видимо, купленные давненько. Старушки уселись сразу вместе на диван, Евгений же приземлился на ближнее к ним кресло, сразу же оценив его удобство. Наверняка, именно из-за этого качества оно ещё не было выброшено. Добротно сделанная мягка мебель сохраняет в себе тепло многих людей веками. И Евгений почувствовал, как с комфортом к нему пришло внутреннее спокойствие, уверенность, что ничего плохого с ним произойти  уже не может. Пальцы начинали наливаться теплом, сердце успокаивалось.
 - На этом самом месте, когда приходит к нам в гости, всегда сидит наш уважаемый старец, - почти благоговейно произнесла Анна Николаевна.
 - Что же за старец такой чудесный? – поинтересовался Евгений. – Мне о нём даже попутчик в поезде рассказывал. Прямо знаменитость, этот ваш старец.
     Мать и дочь переглянулись, как будто безмолвно спрашивая друг друга: рассказывать ему о чём-нибудь или пока сохранить всё в тайне? Повисла небольшая пауза. Евгений почувствовал создавшуюся неловкую ситуацию и спросил:
 - Как зовут-то его хоть? Или это тайна?
     Анна Николаевна несколько обречённо вздохнула, мол, ладно, чего уж скрывать, и ответила:
 - Почему тайна? Зовут его Прокоп. Только сам он говорит, что это его земное имя. Другое же, настоящее он никому не называет, потому что оно слишком трудно для человеческого восприятия.
 - Ух ты, прямо ангел божий воплоти. – Евгения сильно развеселило такое рассуждение. – Или инопланетянин? – и тут же не выдержал и громко хохотнул на всю комнату.
     Ни Анна Николаевна, ни Татьяна Фёдоровна почти никак не отреагировали на весёлое поведение журналиста. Им это было, видимо, знакомо на примере других гостей, таких же скептически настроенных представителей писательской братии. Или уже упомянутых шарлатанов, которым иногда подавай любую информацию, лишь бы она была шокирующей, невероятной, необъяснимой. Она их невероятно будоражит. Из любой сплетни они готовы сделать скандал, а из достоверной истории объект для интриг и склок. Этот вот хохочет, хотя, наверняка, и сам не знает, что его так сильно развеселило.
 - Мы можем вам рассказывать о Прокопе что угодно и сколько угодно. – Анна Николаевна говорила спокойно. – Но для вас это лишь переливание из пустого в порожнее. Когда вы, Евгений Ледоскопов, сами сможете с ним поговорить, вы поймёте, о чём идёт речь.
     Евгений насторожился.
 - То есть, встречаться с Прокопом мне нужно обязательно?
 - Обязательно, внучек, обязательно. – Татьяна Фёдоровна, милая старушка, как теперь казалось Евгению, говорила даже ласково. – Ты же нам ещё и спасибо скажешь. Может быть, ты только ради этой встречи сюда и добирался.
     Ничего себе, куда она загнула. Вот, значит, кто третий в этой компании. В той самой компании, в которую Евгений, нужно заметить, попал не по собственной воле, а сейчас становился просто пешкой в чьей-то совершенно непонятной для него игре. Это казалось Евгению абсолютно несправедливо. Но и выбора, он напомнил себе, особого не было. Трудно выбирать, когда выбрали тебя самого. А бороться с невидимым противником – дело, в общем-то, бесперспективное.
     Евгений затаив дыхание, собравшись с духом, спросил напрямик, без дополнительных объяснений:
 - Значит, если Прокоп сможет мне помочь, тогда моя проблема, из-за которой я к вам приехал, больше не будет меня беспокоить?
 - Прокоп сказал, чтобы ты к нему пришёл сам. – Настойчиво произнесла Анна Николаевна. – Он не велел ничего объяснять.
 - Просто нужно верить, - почти шёпотом добавила её мать, Татьяна Фёдоровна.
 - Понятно, - кивнул головой Евгений, хотя ему было ничего не понятно. – Когда?
 - Завтра утром. Он уже нас будет ждать, - словно ожидая вопроса, ответила дочка.
 - А кто ему уже успел доложить, что я приехал?
 - А он сам нам накануне сказал, что настало время, едёт Ледоскопов. – Продолжала Анна Николаевна. – И сегодняшний день назвал. Так что мы знали, когда шли, что вы уже в доме.
     Как бы поточнее описать то состояние, которое испытывал Евгений, услышав всё сказанное. Что-то среднее между шоком, прострацией, готовностью смеяться, гневом и нестерпимым желанием встать из кресла и крикнуть на весь дом: «Хватить меня оболванивать! Всё это полная чушь!». Но кресло держало. Евгений будто врос в его цепкие, комфортные объятия.
 - Вы, Евгений, пока в баньке попаритесь, мы с мамой вам отвар сделаем, чтобы отёк снять, - по-доброму сказала Анна Николаевна. - К утру синяк спадёт, глазу легче будет.
 - И видеть будет?
 - Ну, если сразу не выскочил, то наверняка будет.
     Из гостиной донёсся звук открывающейся двери и чьи-то приглушённые шаги по тканевой дорожке. В проёме входа в комнату появилась фигура Савелия. Он широко улыбался, растягивая уголками губ раскрасневшиеся щёки.
 - Баню растопил, - сказал он, потирая ладошки, - через полчаса будет готова. Давайте обедать.
 - Ну, тогда зови ребятишек, - сказала Анна Николаевна, явно имея в виду вьетнамцев, - у меня свекольник с утра готов. На печи ещё горячий стоит.
 - Мы мигом, - весело сказал Савелий и снова вышел из дому.
 - Пойдём-ка, Аня, в гостиную стол накрывать, - сказала Татьяна Фёдоровна дочери и начала медленно приподыматься с дивана. - Пора мужиков кормить.
 - Нет, мама, - ухватила её за руку дочь, - посиди с гостем. И вот ещё что. – И выдержав паузу, что-то прикинув в уме, сказала:
 - Давай я вам письма папы принесу?
 - Прямо сейчас? – удивилась Татьяна Фёдоровна.
     И Евгений тоже удивился. Те самые письма с фронта? Те, которые были или те, которых не было? Ему, конечно, очень хотелось пусть не почитать, но хотя бы взглянуть краешком глаза. И возможно о чём-то спросить. Да что там о чём-то, о многом!
 - Завтра с ним уже Прокоп говорить будет, так чего тянуть, - уверено заговорила Анна Николаевна. – Пусть хотя бы взглянет. Да и не до этого ему после бани будет. Я думаю, лучше сейчас.
     Было заметно, что Татьяна Фёдоровна сильно колеблется. И это было понятно, ведь всё-таки это были письма его мужа, вокруг которых было так много шума, наверняка ей неприятного, и уж совсем неуместного по отношению к памяти погибшего родного человека. Много она успела пережить за всё то время, когда эти письма были предметом упрёков в её сторону и нравоучительных бесед. И вряд ли их показывали кому-то из посторонних в недавнее время. Письма стали не только семейной реликвией, но и неприкосновенной тайной для непосвящённых. Евгению, он это чувствовал, предстояло переступить черту, оказавшись в круге доверия. Возможно, что познав эту тайну, ему откроется его собственная. И он готов был рискнуть.
 - Ну, хорошо, - наконец произнесла Татьяна Фёдоровна. – Неси обе коробки.
 - Они у меня в спальне, - сказала Анна Николаевна и прошла мимо Евгения в следующую комнату.
     До того момента, пока женщина не вернулась из соседней комнаты, сидели молча. Евгений смотрел прямо перед собой в окно, краем глаза однако заметив, что старушка продолжает его внимательно изучать. Из спальни доносились шорохи, звуки передвигаемых предметов. Всё это говорило о том, что письма хранились в труднодоступном, тайном месте. Насколько оправдана такая конспирация в данное время, Евгению было судить сложно. Видимо коробки периодически извлекались на свет божий и письма перечитывались снова и снова. Никакое время не смогло излечить боль потери мужа и отца.
     Анна Николаевна принесла две коробки белого и тёмно-синего цвета, судя по всему из-под обуви, и положила их возле своей матери на диване.
 - Вот, мама, обе коробки. Ты уж сама реши, что ему давать читать, а что не стоит, - сказала она. – Пойду пока салату настругаю, пока мужички собираются.
 - Ступай. Разберусь, - ответила Татьяна Фёдоровна.
     Её дочь обернулась в проёме двери, ведущей из комнаты в гостиную и на кухню, ещё раз посмотрела на Евгения, вздохнула и с печальным видом удалилась.
 - Я бы сама поостереглась кому-нибудь давать читать эти письма, - начала не спеша говорить старушка. – Они мне в своё время много хлопот принесли. Это ведь от моего Коленьки письма, любови моей единственной. Вот эти, - она положила костлявую ладошку на белую коробку, - письма до похоронки. А эти, - она перенесла руку на синюю, - уже после. Похоронка сверху прямо на них и лежит, как насмешка. Я всегда думала, - вот вернётся Николай с войны, а я ему эту похоронку покажу, вот мы с ним смеяться будем.
     Она немного помолчала.
 - А он всё не появлялся и не появлялся. И писем уже много получили. Всё воюет мой Николай. Всё воюет.
     В глазах Татьяны Фёдоровны не блеснула слеза, губы не подёрнулись в скорби. Глубокая печаль пронеслась в одно мгновение по всему её лицу, превратив его на секунду в саму скорбь, в само отчаянье, какое можно увидеть только на мемориальных обелисках и барельефах. И тут же камень ожил, превратившись в живое лицо. Губы потянулись в тонкой старческой улыбке, и без того сморщенное лицо сморщилось ещё сильнее от прищуренных глаз. Татьяна Фёдоровна открыла белую коробку и достав одно из писем, сказала:
 - Вот, прочтите, Коля написал мне, когда узнал, что я Анечку родила. Он ведь её так и не увидел маленькой.
     Евгений, изо всех сил стараясь сдержать свои эмоции, взял из рук женщины пожелтевшее фронтовое письмо, очень аккуратно развернул его и начал читать.

     Глава 12. Письма из разных мест.
    
     Письмо было вовсе не треугольным. Скорее оно напоминало стандартный лист бумаги размером А4 сложенный вдвое и когда-то склеенный на небольшом загибе. С одной стороны, по центру, располагался адрес отправителя, начинавшийся печатными буквами «Полевая почта», затем номер воинской части и фамилия, имя, отчество. Сверху, над отчерченной прямой линией, адрес получателя: Ягодовский район, деревня Тудыттовка, Вестимовой Татьяне Фёдоровне. Снизу, через сгиб, нарисованная компания из представителей трёх родов войск: пехотинец, лётчик и танкист; а над ними, подобно нимбу, красовалась красная звезда с серпом и молотом. Справа от этой улыбающейся троицы большими красными буквами, лесенкой, было отпечатано: «Боевой привет!». И прямо на этой надписи разместился штамп прибытия данного письма на почтамт города Ягодовска. «30.09.41». Штампа отправления почему-то не было и из-за этого нельзя было определить, из какой области тогдашнего Советского Союза оно было отправлено.
     Поле для письма было разлиновано в полосочку, на которых и разместились пляшущие буквы неуверенного почерка солдата Вестимова Николая, пишущего домой с фронта. По одному только почерку можно было догадаться, что Николай был простым парнем, пальцы которого видимо не привыкли так долго держать перо или химический карандаш, которым солдаты пользовались чаще всего. Хотя, несомненно, подходило всё, что могло писать. Тут уж, как говориться, не до капризов. И если в начале письма буквы ещё хоть как-то пытались остаться на одной полоске, то к самому концу они так резво подпрыгивали, что в некоторых местах умудрялись отрываться друг от друга, пытаясь жить самостоятельно, независимо от принадлежности к слову, превращаясь в самостоятельные предлоги и союзы, выбивающиеся из смыслового контекста. Но всё же прочитать было можно. И смысл письма, не смотря на очень неряшливое исполнение, но с явным вымученным усердием, был крайне тёплым, пронизанным любовью и еле уловимой тоской. Плюс, конечно, военный пыл.
    «Здравствуй моя любимая, самая дорогая на свете, моя Танюша! Пишет тебе твой законный супруг Николай. Сегодня получил твоё письмо, в котором ты сообщаешь о рождении нашей с тобой дочурки. Как мы с тобой и хотели, чтобы первая была девочка. Помощница тебе воспитывать наших в будущем сыновей. А значит всё у нас с тобой ещё впереди! Я даже не сомневаюсь. Как же я вас люблю, хорошие мои, Анечка и Танечка! Очень тебя прошу, как только появится возможность, то сфотографируйтесь и вышлите мне фото. Было бы лучше, конечно, на фоне дома. Да и в город ездить-трястись не нужно было бы. Отцу и матери передавай от меня горячий красноармейский привет. Всё равно мы фашистского гада придушим, мы здесь даже не сомневаемся. Служу по-прежнему в той же части, куда и попал с самого начала. Много писать о службе не могу – военная тайна. Одно могу сказать, что начальство меня хвалит, говорит, что я один из лучших. Пригодился мне мой охотничий опыт. Не зря я весь лес с отцом в своё время излазил. Говорят и выносливость есть, и глаз меткий. Отцу передай, чтоб не переживал сильно, - я тут за него гансов набью, пусть только скажет сколько. А лучше – больше. Как там его пчёлы, не болеют? Но главное – вы с Анечкой не болейте. А мы победим и я вернусь. И снова будем все вместе. Передавай привет всем нашим в деревне. Напиши где служит Вовчик, куда попал? Уходили ведь вместе, а вот попали в разные места. Горячий вам красноармейский привет от сержанта Красной Армии Вестимова Николая Михайловича. 21 сентября 1941 года».
     Вот и дата. А где служил – тайна. Такое в Великую Отечественную случалось часто. Не особенно поощряли разглашение, даже приблизительное, местоположение части. И совсем на краю листочка, снизу была приписочка мелким почерком, водимо уже из последних солдатских сил: «Целуй, береги Анечку!».
     Подняв лицо от письма, Евгений так же аккуратно его свернул и протянул обратно Татьяне Фёдоровне.
 – Сколько же вам тогда было? - спросил он.
 – В сорок первом-то? – принимая письмо, сказала она. – Двадцать годков. Двадцать первого года рождения я. В этом году уж восемьдесят девять отметили. Совсем старая. Да только пока ноги носят и глаза видят, помирать не собираюсь.
     И тут Евгений заметил малюсенькую, еле заметную слезу, блеснувшую в глазу его собеседницы. Не удержалась, значит, старушка. Правильно говорят, – сердце не камень, - и то, и другое время может и точит, но вот в сердце любовь поселяется навечно. И тихонько она добавила:
 – Я ведь, дура старая, по-прежнему мечтаю его хоть на мгновение увидеть. Хоть на секундочку. Не во сне, а прямо в жизни, рядом чтобы оказался.
     Евгений не знал, что ему ответить. Да и нужно ли? Он просто молчал и смотрел на пожилую солдатку, по-прежнему не мирящуюся с мыслью, что война отняла её мужа. Навсегда.
     Но ведь была и вторая коробка. Вот она, синяя, со смешной надписью сверху. Латинскими буквами было написано «Boty Chelly». Чьему воспалённому разуму пришло в голову исковеркать так фамилию известного итальянского художника эпохи Возрождения в угоду создания обувного брэнда? И в этой смешной коробке лежали письма того, кто официально считался погибшим, о чём имелся даже присланный военным начальством документ. Евгений чувствовал, нет, он даже знал, что разгадка совсем близко. Но не слишком ли окажется великой ноша, посильной ли для его пусть и журналистского, но вполне человеческого восприятия? Снова сплошные вопросы.
 – Значит, Николай попал на фронт не сразу? – спросил Евгений. – Было что-то наподобие курсов подготовки?
 – Хоть он толком нам ничего не писал, да мы догадывались, что определили его в какие-то специальные войска, - кивнула Татьяна Фёдоровна. – А раз специальные, значит обязательно подготовка. Отец-то, Михаил, очень этим фактом был горд. По деревне гоголем ковылял. Письма от Николая вслух всем желающим читал. Сам-то он не смог пойти служить, в волчий капкан угодил. Ступня сильно пострадала, так вот она у него целиком срослась и не гнулась. Хорошо, что ещё сложить сумели, а то бы вовсе ноги лишился.
 – Понятно, - кивнул участливо Евгений. – А поженились, получается, перед самой войной?
 – Никто же не знал, что война начнётся, - с упрёком в голосе сказала Татьяна Фёдоровна. – Мы с Николаем долго тайком встречались. По весне сорок первого поняли, что я тяжёлая от него стала. А он и рад был. Любили мы друг друга, от того и стыда не было. В апреле свадьбу сыграли. Ну а в июне – сами знаете, не до сантиментов. Анечка уже сильно толкалась во мне. Я помню тогда поплакала немного, да и проводила на войну своего любимого Коленьку.
     Она поместила пожелтевший листок обратно в белую коробку и, закрыв её, положила рядом с синей. Долго не раздумывая, Татьяна Фёдоровна сняла с неё крышку, достала что-то похожее на форменный бланк, что-то наподобие почтовой карточки. Это было официальное уведомление командования части, в которой служил Николай Вестимов, о его гибели. При исполнении ответственного задания, в неравной схватке с врагом, геройски сражаясь и так далее, и тому подобное. Очень даже лозунгово. Как полагается. Подписи командира и политрука, круглая печать и дата: 21 сентября 1943 года. Похоронка. Одна из сотен тысяч. Одна из миллионов. Её Татьяна Фёдоровна не торопилась отдать Евгению. Держала у себя в руках и молча смотрела, словно это был вовсе не документ, а старинная фотография, запечатлевшая какое-то памятное мгновение из жизни. Возможно, она действительно переживала сейчас заново все те чувства, которые испытала тогда, когда молодой тринадцатилетний почтальон подкатил на велосипеде к окошку их дома, неуверенно постучал в окно и с угрюмым видом, совершенно молча отдал этот страшный листок Михаилу Никитичу. И сразу же умчал что было мочи. Несмотря на свой возраст понимал, что привёз в дом горе, страшась этого, хоть виноват и не он. Отец постарел сразу и на много. Невестка даже сразу не узнала его, когда он молча отдал документ ей. Его лицо словно покрылось тонким слоем пепла, а глаза провалились, оставив вокруг синюшные круги. Сама Татьяна молчала целую неделю, и только после начала плакать, - сначала рыдала, завывая белугой, после тихонечко в подушку по ночам. Если бы тогда не её мать, Агафья Мироновна, может так и не оклемалась бы. А вот мать Николая, Екатерина Филимоновна, до самого Нового года в трауре ходила, всё молитвы читала, да пропадала в городе в оставшемся единственном храме. В сорок четвёртом вовсе ушла бродяжничать по стране от одной церкви до другой с молитвами и покаянием. Не помогли никакие уговоры ни мужа, ни снохи, что нужно оставаться с ними ради внучки Анечки. Она тогда сказала: «Анечка – ангелочек. Она пусть вашу жизнь озаряет, свет вам дарит, а я за Николая молиться буду, чтобы ему на небесах светло было». И ушла.
     Вот сколько было в одном этом листочке. Или даже больше.
     Евгений не торопил Татьяну Фёдоровну. Смотрел на её застывшую, слегка покачивающуюся фигуру и понимал, что сейчас она мысленно где-то в прошлом. На кухне уже зазвякали тарелки и ложки. Скрипнула входная дверь с веранды и послышался низкий голос Савелия и высокий вьетнамского бригадира. По интонациям было понятно, что настроение у всех хорошее. Задвигались табуретки, вьетнамцы, видимо, оказавшись за столом, о чём-то дружно весело защебетали, послышался многоголосый детский хохот. Именно он и вывел из состояния транса воспоминаний Татьяну Фёдоровну.
 – Уже все собрались? - спросила она. – А я всё Коленьку вспоминаю…
     В проёме комнатной двери появилась Анна Николаевна.
 – Стол накрыт, мужички собрались, можно обедать, - сказала она.
 – Идём, идём. Письма только убери, Анечка. Обратно положи.
 – Вы из обеих коробок письма почитали? – спросила дочь.
 – Куда там. Меня что-то в воспоминания утащило, - с виноватой улыбкой ответила мать. – Только одно из белой и успели, где папа о тебе узнал. А потом я на похоронку посмотрела и замерла, как всегда.
     Анна Николаевна только кивала в такт её словам. И когда мама, опираясь на свою клюку, уже поднялась с дивана, дочь, протягивая ей руку и смотря на Евгения, сказала:
 – Понятно. Давайте тогда всё же пообедаем, а там видно будет.
     После недавнего выпитого чая с мёдом, Евгений как-то не очень хотел обедать. Аппетит ещё не нагулял. Но всё же согласился:
 – Обедать, так обедать.
     Дружной компанией прошли в гостиную, где за обеденным столом уже действительно восседал сам Савелий и его верные подручные азиаты. По тарелкам уже был разлит дымящийся и ароматно пахнущий свекольник, посередине на столе стояла плетёная корзинка с нарезанным белым хлебом, в прозрачной стеклянной чашке была слегка желтоватая деревенская сметана. В глиняной высокой и широкой тарелке был наструган салат из помидоров, огурцов, петрушки и зелёного лука, сдобренный душистым подсолнечным маслом. Натюрморт обеденного деревенского стола был потрясающий. Не хватало, наверное, только каких-нибудь полевых цветов в вазе. Ромашек с васильками, например.
 – Милости просим к нашему столу, - всё с той же широкой улыбкой пригласил Савелий.
     Специально немного замявшись возле стола, как бы не решаясь сесть, Евгений увидел куда садятся мать с дочерью и только тогда сел сам возле Савелия.
     Пожелав друг другу приятного аппетита, примерно минуту все кушали молча. Вьетнамцы совершенно умело шмыгали свекольным супом. Обе старушки, и старшая, и младшая, накрошили себе хлеба прямо в тарелки, сделав нечто похожее на хлебно-свекольную няшу или, выражаясь по-деревенски, тюрю, и преспокойно отправляли это на ложке небольшими порциями в свой малозубый рот. Савелий слегка пыхтел от удовольствия. Судя по этому, свекольничек ему нравился. Он первым и нарушил молчание.
 – Письма, значит, уже успели почитать?
 – Одно только, до похоронки, где о моём рождении, - с замершей ложкой у рта сказала Анна Николаевна.
 – Ему бы из синей коробки почитать. – Савелий добирал последние ложки свекольника из своей тарелки. – И объяснить за одно, что за письма и как они появились.
     У Евгения в который раз в этом доме замерло сердце. Да, конечно, он и сам понимал, что именно письма из синей коробки, написанные после смерти Николая, написанные Николаем или кем-то ещё, важны для него, приехавшего, можно сказать, ради этого к ним в деревню и в этот дом.
 – Я думаю, что для меня это тоже очень важно, - робко, словно опасаясь, что его могут застыдить за такой напор, спутав его с обыкновенным любопытством, сказал Евгений.
 – Ты ведь сам его в баню снаряжаешь, - с явным укором сказала сыну Анна Николаевна. – Мог бы и вечерком помыться. Так нет ведь, после обеда его погонишь.
 – Да никто его не гонит, - прямо запротестовал Савелий. – Я же как лучше хотел. Человек с дороги, пыльный весь, во взглядах, в разговорах. Какие ему только люди не встречались, как только на него не глядели. – Все эти слова явно были обращены к матери, как апелляция к её же личным убеждениям.
 – Это понятно, это правильно, - без колебаний согласилась она, - но можно было и вечерком.
 – Давайте после бани, - поспешил вставить своё слово Евгений. – Я же не вагоны собираюсь разгружать. Письма прочесть смогу. Парочку-другую.
 – Ну, если только не сильно париться, - грустно сказал Савелий. – А я там такой веничек приготовил. Да в травяном настое заварить хотел. Эх.
 – Вы меня извините, конечно, но это даже хорошо, что париться не нужно. Мне ведь по большому счёту и нельзя. – Евгений сознательно шёл на ложь, так как баня его в данном случае совершенно не интересовала. Вымыться – вымоется, дело полезное. Париться – к чертям собачим. – У меня сердце с детства не ахти какое, перегрузок не выдерживает. Кровь через нос, обмороки и всё такое. Оно вам надо, со мной возиться?
 – А, ну тогда дело совсем другое. Никто ж не неволит, - с извинительной ноткой в голосе сказал Савелий.
 – Вот же бедняжка, - запричитала Татьяна Фёдоровна. – И здоровьем обижен, и лицом обо что-то ударился. Давай-ка мы ему, Аня, компресс травяной сделаем. Пусть в глазу приложит, на утро уже глядеть будет.
 – Я уже заварила, - тактично ответила дочь, не напоминая, что об этом уже договаривались. – Через два часа готов будет.
 – Какая ты молодец, дочка.
 – А на второе у нас сюрприз, - неожиданно для всех радостно заявил Савелий. – Сань, тащи!
     Тут же один из вьетнамцев сорвался с места и исчез в проёме двери на улицу.
 – Господи боже мой! – всплеснула руками Анна Николаевна. – Для гостя что ли постарались?
 – Почему сразу для гостя? – не переставая улыбаться, переспросил её сын.
 – Да потому что знаем мы все ваши азиатские сюрпризы…
 – Ну, мама, ну я тебя прошу, только не говори что это!
     Послышались торопливые шаги возвращающегося человечка. Савелий обернулся лицом к двери, а Анна Николаевна, пока не видит сын, склонилась к уху Евгения и тихонечко, заговорческим тоном сказала:
 – Вьетнамская кухня. Удивить хотят.
     В гостиную влетел вьетнамец с чугунной кастрюлей в руках.
 – Тхен что-то для нас приготовил из своей национальной кухни. – Савелий был похож на конферансье, представляющего заезжего и очень знаменитого фокусника. – Итак, блюдо подаётся на стол. И что это?
     Вьетнамец поставил кастрюлю на приготовленное заранее место и поднял крышку, из-под которой сразу же взвилось облачко горячего пара.
 – Горячее ещё! – наигранно удивился Савелий.
 – Плиятный аппетита, - улыбаясь так, что через щёлки не было видно глаз, с поклоном в сторону Евгения, сказал Тхен и сел на своё место.
 – Что это? – заглядывая в кастрюлю, спросил Евгений. – Пахнет вкусно.
 – Вьетнамский плов, - объяснила Анна Николаевна.
 – С чем в этот раз? – поинтересовалась Татьяна Фёдоровна.
 – Сейчас попробуем, - приподнимаясь из-за стола и беря в руки чистую ложку для раздачи второго блюда, деловито сказал Савелий. – Я ж говорю – сюрприз. Даже я не знаю, ёжкин кот.
     Савелий стал раскладывать по освободившимся от свекольника тарелкам длинный зеленоватый рис, в котором виднелись кусочки наструганной морковки и ещё каких-то светлых волокон, похожих на куриное мясо.
 – Опять каких-то трав добавил? – не то удивлённо, не то недовольно произнесла Татьяна Фёдоровна.
 – Да, травки добавил, но бояться не нужно. Прокоп проверял, сказал хорошо, – быстро и с серьёзным видом проговорил Тхен.
 – Да-да, - закивали головами другие вьетнамцы. - Мы носили. Он посмотрел. Всё хорошо. Можно.
 – Они что, со старцем тоже общаются? – удивился Евгений.
 – Да, а что такого? – удивился в свою очередь Савелий.
 – Но они же вьетнамцы, азиаты. Как же они… О чём они интересно беседуют?
 – Ну, это ты у них у самих спроси. А вот то, что они у него молятся – это точно.
 – Молятся? – У Евгения вообще чуть не отвалилась челюсть. – Христу, что ли? Или языческим богам?
 – Зачем языческим, вот чудак человек, - Савелий даже посмотрел в сторону пожилых женщин и кивнул на собеседника, мол, вы только поглядите на него, на шутника. – Они буддисты. Вот Будде и молятся.
 – Молимся, да, молимся, - очень серьёзно закивали головами вьетнамцы.
 – Он что, буддист? – вообще ничего не понимая, снова спросил Евгений.
 – Слушай, - Савелий понемногу раздражался. – Ты давай мне таких вопросов задавать не будешь. Завтра сам у него всё узнаешь. Спроси – он тебе обо всём расскажет. – И немного подумав добавил:
 – Я тебе только одно могу сказать, что нет у него какой-то одной веры. У него все сразу. Он все веры знает и о каждой ведает. Вот и всё.
 – А такое бывает? – упорствовал Евгений.
 – У него – бывает! И вообще, приятного аппетита. Стынет ведь. Угощайтесь.
     Было понятно, что Савелий сам мало что понимает в этом вопросе, поэтому и говорить об этом не желает. А из всего услышанного Евгением о старце действительно складывался портрет загадочной, таинственной и даже фантастической личности. Всё-таки стоит пообщаться с этим Прокопом, посмотреть что за чудесное создание этот старец.
     Взяв краем ложки совсем чуть-чуть зелёного риса, Евгений поднёс его ко рту и принюхался. Пахло специями. Но он не мог понять какими. Видимо какие-то местные лесные травы. Всё вокруг без исключения уже уплетали вьетнамский плов за обе щёки и Евгений, поняв, что наверняка не отравится, положил первую порцию в рот. Да, конечно, это был рис. Но какой. Такого Евгений ещё не пробовал в своей жизни. Рассыпчатый и ароматный, с еле уловимым вкусом то ли курицы, то ли грибов. Этот аромат, видимо, придавали белёсые волокна, которые были в рисе наравне с другими приправами. Евгений взял на ложку побольше риса со всеми ингредиентами и отправил вторую порцию в рот намного увереннее.
 – Ну, как? – победоносно спросил Савелий.
 – Очень вкусно, - признался Евгений. – Я только не разберу, это курица или грибы с рисом?
 – Спалша, - сказал прищуренный Тхен, двигая головой, как болванчик-игрушка. – Ощень вкусна.
 – Что он сказал? – обратился Евгений к Савелию.
 – Спаржа, говорит. А вы подумали, что грибы или курица. Вот оно азиатское мастерство кулинарии. Они вообще с рисом такое вытворяют, иногда не догадаешься что кушаешь. Ну вот как вы сейчас, например.
     Евгений начал судорожно перебирать в голове все случаи, когда он мог бы попробовать эту спаржу. Хотя бы примерно вспомнить оригинальный вкус. В его памяти всплыли прозрачные пластиковые контейнеры, в которых лежало что-то желтоватое, похожее на разрезанные и раздавленные кусочки стебля тростника. Сверху красовалась небольшая наклейка, уведомляющая покупателя, что это не пропущенный через пресс камыш, а «спаржа по-китайски». И он точно помнил, что ему никогда даже не приходило в голову взять это на пробу. Уж больно не аппетитно для него эта самая спаржа выглядела.
 – Обалдеть! – честно признался Евгений.
     Кушали рис, прихватывая ложками прямо из общей тарелки салат. Со вторым было покончено довольно-таки быстро. Евгений заметил, что второго блюда было приготовлено ровно столько, сколько смогли бы съесть сидящие за столом. Снова выбивалась наружу чисто азиатская черта – рачительность в еде. Ничего не оставалось в приготовленном виде на потом.
     Когда с едой было покончено, Анна Николаевна принесла из кухни пузатый стеклянный кувшин, в котором покачивалась из стороны в сторону жидкость тёмно-рубинового цвета. Женщина поставила кувшин на стол рядом с Савелием и сказала:
 – Морс из брусники, смородины и вишни. Я намешала разного варенья прошлогоднего, из остатков. Разливай сынок. А чайку попьём, когда Евгений из баньки выйдет.
     Савелий начал разливать морс по бокалам и тут же говорить.
 – Да пили мы уже чай, мама. Может, я его напитком своего производства угощу? Бабушка тоже любит.
 – Ну, если чуть-чуть, то можно, - Анна Николаевна покосилась на мать.
     Неужели его собираются угощать самогоном? Евгений и так-то был не ахти каким любителем выпивки, можно даже сказать наоборот. И уж самогон он пить точно не собирался.
 – Я, знаете, лучше воздержусь. Я не большой любитель крепких спиртных напитков, - сморщившись, сказал Евгений.
 – Милый, - расплылась в улыбке Татьяна Фёдоровна, - ты верно подумал, что тебя первачом потчевать собираются? Что ты!
 – Ты, Женя, зря о нас так думаешь мелко, - по-свойски заговорил Савелий. – Ты забыл, наверное, что мы семья пасечников. Я самолично медовуху варю. И какую медовуху. Пока не попробуешь – не поймёшь, а попробуешь – не оторвёшь!
     Медовуху Евгений точно не пробовал ни разу в своей жизни. Соблазн был велик. Нет, от такого предложения он не хотел отказываться. Он поднял бокал с морсом перед собой и сказал:
 – Я не против. И давайте выпьем за ваш гостеприимный дом и за его прекрасных обитателей. Скажу честно, я не думал, что мне окажут такой тёплый приём.
     Это были искренние слова. Евгений не пытался при их помощи как-то более расположить к себе хозяев. Благодарность сама собой вырвалась из его уст, и на душе действительно стало спокойно. Он словно почувствовал, что принят, что теперь он свой, что ему рады и доверяют. Как-то вот так просто и легко.
     Он выпил свой бокал чертовски вкусного напитка, поставил его обратно на цветастую клеёнку и, поднявшись из-за стола, с улыбкой произнёс:
 – Если баня готова, так я пойду, сполоснусь. Правда, с дороги хотелось бы смыть с себя вагонный пот и пыль вокзальных полов.
 – Ну, если для мытья, то баня уже готова. Вода нагрелась, я думаю, - тоже поднимаясь из-за стола, сказал Савелий. – Пойдёмте, я вам всё покажу где что. Бельишко прихватите, если сменное есть.
 – Есть, конечно, есть, - ответил Евгений и в который раз мысленно поблагодарил Ксению за её почти родственную заботу. Он достал из своей большой дорожной сумки пакет со сменным бельём и уверенно сказал:
 – Я готов!
 – Лёкоко парю! – пожелал один из вьетнамцев, скорее всего Тхен.
 – Спасибо. Я только сполоснусь и в чистое переоденусь.
 – Мойтесь хорошенько, - посоветовала Анна Николаевна. – Воды не жалейте. Вернётесь, так и быть, медовухой Савельиной угостимся.
     В хорошем расположении духа гость и хозяин дома вышли во двор. Евгений нёс в руке пакет. Вход в баню был в конце двора, по левую руку от лестницы в дом. И только тут Евгений заметил возле летней кухни, что располагалась как раз напротив, собачью конуру. Возле неё одиноко лежал пустой ошейник на железной цепи.
 – У вас и собака есть? – спросил Евгений, шагая вслед за Савелием по направлению к бане, над которой весело клубился серовато-голубой дымок.
 – Есть или нет, уже и не знаю точно, - слегка обернувшись, но продолжая идти, ответил он.
 – А что так неопределённо? – не понял Евгений. Я пустой ошейник возле летней кухни увидел. Болеет что ли?
 – А может действительно заболела. Три дня назад стала выть, что есть мочи. Воет и воет, воет и воет. Я к ней подхожу, а она рвётся из цепи. Прямо кидается в сторону, к воротам. Но не лает, что странно. Был бы кто чужой, так понятно, а то просто воет и рвётся. Я её с ошейника только отстегнул, как она сразу к воротам и давай, давай под ними нюхать, как будто кто-то стоит за ними. Но всё равно не лает. Я решил выйти, посмотреть, нет ли кого. Может действительно кто-то приполз да под самым порогом валяется. Я ведь про солдат рассказывал.
     Дошли до бани. Савелий остановился, развернулся к Евгению, видимо, решив дорассказать про собаку до конца.
 – Только я открыл дверь в воротах, - удивлённо и одновременно расстроено продолжил он, - как Гром рванул за ворота и понёсся по улице по направлению к лесу. Кричал я ему в след, звал, всё впустую. Вот, уже три дня ни слуху, ни духу. Живой или нет даже не знаю. Может правда заболел? Не понятно.
 – А что, могут его у вас здесь волки задрать? – Евгений тут же вспомнил того, что видел на дороге.
 – Да не! Куда там. – Савелий ухмыльнулся. – Тут другое. Гром сам ростом с волка. Да и похож очень, хоть и беспородный. Только в нём столько всего понамешано, что уже и не скажешь точно, может он и является дальним родственником какому-нибудь волку.
     Слабая догадка созрела в голове Евгения по поводу увиденного им зверя перед резко затормозившим оранжевым «Москвичём», но он не стал её озвучивать. Он не был до конца уверенным: нужно ли ему это говорить Савелию и как Савелий может воспринять его предположения? Ведь волков на воле до этого случая Евгений ни разу не видел.
 – Да вы не пугайтесь. – Савелий по-своему понял замешательство на лице Евгения. – К нам в деревню они не заходят. У нас тут им и поживиться-то нечем. Не то время.
 – Да я не боюсь. Просто собачку жалко.
 – Я вот думаю, что если бешенство, так она всё равно скоро сдохнет. А если нет, то набегается, проголодается и вернётся. Подождём.
     Савелий широким жестом открыл дверь бани и зашёл внутрь. Евгений последовал за ним и сразу же оказался в предбаннике. Пахло сосной и берёзовыми вениками. Один из них лежал в деревянной кадушке вместе с ветками разных трав, приготовленных для запарки. Именно таким веничком с травами собирался Савелий попотчевать Евгения в своей парилочке. Да видать не судьба.
     Чувствовалось, что в бане уже достаточно тепло, а значит можно мыться.
 – Значит, вода уже готова, нагрелась, - начал объяснять Савелий. – Здесь раздеваться-одеваться, там помывочная. Мыло, мочалки, тазик там есть. Дальше парилка. Если совсем жарко и париться не собираетесь, то дверь лучше закрыть. С другой стороны, вода горячая там. Так что чтобы сильно не перегреться, воды сразу набирайте в несколько тазов столько, сколько вам нужно. Я пока посижу на лестнице возле дома, буду смотреть в вашу сторону. Если что, то зовите. Добро?
     В ту же минуту Евгений вспомнил свои литературные приключения на кафельном полу в туалете милой его сердцу редакции газеты. Это несомненно почти невероятно, но в его голове рисовалась какая-то одновременно и смешная и трагическая ситуация, которая может сложиться в этой бане. Не приведи господь, конечно, но что если он снова впадёт в своё забеление разума и в неконтролируемом состоянии начнёт собственной кровью расписывать изнутри стены парилки, помывочной, дойдя наконец до предбанника. А когда кровь кончится, он откроет дверь бани и совершенно обескровленный рухнет на самом пороге. Что тогда будет делать Савелий? Как он сможет ему помочь в этом случае? Может Евгений зря не прихватил с собой свой заветный ежедневник с ручкой? А может вообще оставить все двери раскрытыми настежь? Или попросить Савелия посидеть здесь, прислушиваясь, всё ли в порядке?
     Облегчение пришло само собой. Словно внутренний голос сказал ему: «Не переживай. Всё будет в порядке. Я не побеспокою».
 – Ну, спасибо, уважил, - машинально ответил Евгений то ли самому себе, то ли кому-то ещё.
 – Да ладно, чего уж там, - отреагировал Савелий, восприняв ответ Евгения на свой счёт. – В общем, лёгкого парку. Я пошёл. А потом ещё за знакомство немного шмякнем.
     Савелий подмигнул Евгению и вышел из бани, прикрыв за собой дверь.
     Свои вещи Евгений решил разложить на небольшом диванчике, больше похожем на софу, который стоял под небольшим окошком, занавешенным белой шторкой. Из белого пакета были извлечены чистые носки, майка, трусы и синяя в тонкую белую полоску и с белым воротником рубашка. Всё это Евгений разложил на диване. Грязную одежду скинул с себя в одну кучу и спрятал её в угол за диван, решив разобраться с этим позже. Скорее всего даже завтра. А пока пусть она полежит здесь. Её даже и видно-то не было.
     Оказавшись в помывочной, Евгений понял, что баня, как говориться, что надо. Места бы хватило, чтобы мыться одновременно примерно человекам пяти. Заглянув в парилку он увидел просторные полки на столько же желающих попариться. Курорт, да и только.
     Евгений начал мыться, следуя советам Савелия. И на всё мытьё у него ушло минут пятнадцать, не больше. И даже не парясь, он смог почувствовать в полной мере, как на него благотворно влияет парной дух русской бани. Дверь Евгений закрывать не стал, и пока мылся с него сошло потов семь. Кожа загорелась, поры открылись и задышали.
     Когда пыхтя и глубоко дыша, Евгений не спеша одевал своё раскрасневшееся тело в чистое, хотелось петь, честное слово. Никакой эффект от городской ванны не мог бы сравниться сейчас с тем, что он испытывал. А ведь он даже не парился.
     Одевшись и взяв в руку пакет с оставшейся сменной одеждой, Евгений подошёл к двери бани и открыл её. Возле самого порога стояли все четверо вьетнамцев и улыбаясь смотрели на него.
 – Вам чего? – удивлённо спросил Евгений.
 – Тоза мытца, - последовал ответ. – Савелий сказал. Пару залка, допро не долзно пропадать.
 – А, ну тогда, пожалуйста, я уже всё, - выходя бочком через народец, сказал Евгений.
 – Лёгкого парку вам! - зачем-то пожелал он.
 – Сапасипа, ощень харащо! – услышал он за спиной, шагая к лестнице, на которой возле входа в дом сидел Савелий и смотрел перед собой куда-то в даль над крышей летней кухни. Свои собственные мысли его настолько увлекли, что он даже не заметил ни того, что Евгений вышел из бани, ни разговора с вьетнамцами.
 – Хорошая погодка, - заговорил первым Евгений подойдя вплотную к лестнице. – Осень в разгаре, а солнце шпарит, как будто лето.
 – О, - удивился Савелий, поворачивая лицо в сторону Евгения. – С лёгким паром! А я вот что-то задумался. Погода действительно прекрасная, да.
 – За пса своего переживаете?
 – И за него тоже. Не буду кривить душой, о матери думаю, и о бабке своей, и о поездке завтрашней. Да и о вас, Евгений, тоже.
     Савелий замолчал, словно решил продолжить свои нелёгкие думы. Евгений молчал, понимая, что Савелий ещё сказал не всё. После паузы он продолжил:
 – Я ведь о письмах давно всё знаю. Думал сначала, что это просто болезнь какая-то, расстройство психики. Но когда сам почитал, то понял, что не может так просто псих писать. Уж больно всё складно и достоверно. А вот то, что это мистика и необъяснимо ни для меня, и ни для кого-то ещё, так это точно.
     Евгений моментально сообразил, что речь идёт о тех самых письмах, находящихся в синей коробке. И раз уж Савелий сам заговорил об этом, то и Евгений решил не молчать. Он тут же спросил:
 – Значит Татьяна Фёдоровна сама себе писала эти письма? – Евгений осёкся, понимая, что сказал не совсем то. – Ну, то есть муж писал ей письма её же рукой? Автописьмо, да?
     Растерянный взгляд Савелия, направленный на Евгения, говорил о том, что вопрос прозвучал или как-то неуместно, или вообще не в струе темы разговора.
 – Авто что? – сморщив лоб спросил Савелий.
     Изо всех сил Евгений старался скрыть свою нервозность, возникшую в этой неловкой ситуации. Как он этого боялся, переживал попасть впросак, и вот тебе на! Евгений ощущал себя выпавшим птенцом из гнезда. Сказавши «а», говори «б». Хоть в данном случае это может быть совершенно пустым занятием. Если уж даже сам Евгений до поры до времени не знал толком что это такое, то сможет ли подобное осилить умом Савелий?
 – Ну, это когда человек пишет или рисует что-нибудь, находясь при этом как бы в беспамятстве, - начал объяснять Евгений, - но на самом деле пишет это или рисует не совсем он. Его рукой водит некто другой, невидимый, дух или призрак, а может даже душа уже умершего человека. Если коротенько, то вот это и есть автописьмо.
     Евгений замолчал, полагая, что и этого достаточно. Савелий молчал тоже, видимо переваривая услышанное.
 – Это не бабушка, - наконец сказал Савелий.
 – Что? – не понял Евгений.
 – Это не Татьяна Фёдоровна. Письма писала для неё моя мать, Анна Николаевна. Когда ещё в последних классах школы училась, тогда начала. Долго никто не знал, даже сама Татьяна Фёдоровна не догадывалась. Всё думала, что какой-то тайный человек или почтальон тайком носит ей письма от её мужа. Думала, что он живой, и всё ещё воюет на фронте. А когда её на высоком уровне пропесочили, хорошо что хоть в психушку не загребли, тогда дочь решилась матери во всём признаться. Она уже тогда в школе учительницей работала. У нас тут школа была начальная. Когда-то.
     Савелий помолчал ещё секунду и вставая в полный рост на лестнице, сказал:
 – Да что все это вам я рассказываю, лучше пусть сама мама расскажет. Пойдёмте в дом. Женщины нас ждут, а мы тут с вами языки чешем.
     И снова блеснула его широкая улыбка, развевая все мрачные мысли. Как будто вообще никаких проблем нет и эта тёплая осень будет длиться до самого мая следующего года. Пустые фантазии. Природа неумолима и циклична, а порядок во всем, что происходит с ней, нередко заставляет быть последовательным и исполнительным самого человека, разумную шестерёнку, не всегда правильно осознающую своё место в этом сложном и прекрасном механизме.
    «Мать? Анна Николаевна? Вот это заворот! - думал Евгений улыбаясь в ответ Савелию. – Значит, пусть она, как первоисточник, мне всё и расскажет. Только подумать, пишет письма прямо как я, что ли?».
 – Кто-то медовуху обещал, - напомнил Евгений, следуя за Савелием в дом.
 – Да, да, конечно, всё уж на столе стоит, приготовленное, - последовал ответ.
     Зашли в дом через веранду и снова оказались возле стола в гостиной. Действительно, всё уже было готово. Теперь уже на расстеленной белой скатерти стояли два литровых (не меньше) графина. Один из них был наполнен ярко-жёлтой, очень похожей на мёд, жидкостью, второй же тёмно-красной, слегка напоминающей обеденный морс. Но было понятно, что никакие это не прохладительные напитки, а уже что-то более серьёзное. Медовуха и, наверное, наливка или настойка из ягод. Закуска была самая настоящая деревенская. В маленьких, но глубоких тарелках были выложены малосольные грибочки. Евгений в грибах разбирался не слишком, но всё-таки смог среди них различить лисички, опята и белые. Ещё была квашенная капуста, перемешанная с бусинками мелких красных ягодок, скорее всего брусники, и политая подсолнечным маслом.
     Обе пожилые женщины сидели тут же за столом в ожидании вымытого гостя.
 – С лёгким паром, - сказала Татьяна Фёдоровна.
 – Спасибо, - ответил Евгений.
 – Как вам наша банька? – поинтересовалась Анна Николаевна.
 – Просто здорово. Отличная баня. Жаль только не попарился. Такой дух, такой жар, обалдеть. Я как на крыльях. Чистый ангел. Супер.
     Евгению хотелось вообще говорить одними междометиями, нахваливая и восторгаясь своими банными впечатлениями.
 – А если бы ещё попарился, то сейчас перед нами как младенец стоял, – довольно говорил Савелий, с гордостью за своё деревянно-приусадебное детище. – Фанарь-то как под глазом поживает? Вроде спал немного.
 – Да я и не знаю, как-то и забыл я о нём, - удивился Евгений.
 – Во-о-о, - протянул Савелий, - что я говорил всегда: русская баня лечит даже в малых количествах!
     Уселись за стол. Евгений по-прежнему оказался на своём месте, словно забронированным за ним на время пребывания в этом доме в качестве постояльца. Перед Анной Николаевной лежала та самая заветная синяя коробка. Значит разговор пойдет за столом именно о ней, догадался Евгений. Ещё рядом с коробкой расположилась глубокая суповая тарелка, в которой мирно покоился маленький тканевый кулёк, перехваченный обычной черной ниткой. Обещанный травяной тампон для пострадавшего глаза, снова догадался Евгений.
 – А мы вам лекарство приготовили, - подтвердила домыслы гостя Татьяна Фёдоровна. – Аня у нас травница, как и я. Здесь такой сбор запарен, - она указала на тампон, - любые опухоли рассасывает. Завтра утром двумя глазами на божий свет посмотрите, как будто ничего и не было.
    «Вот только память никакими примочками не рассосёшь, - добавил про себя Евгений. – Вокзал Ягодовска, увы, останется шрамом в той части моего мозга, который отвечает за воспоминания о незабываемых приключениях».
 – И отварчика самого на ночь выпить нужно, - сразу же за мамой добавила Анна Николаевна, - чтобы и синяки все болеть перестали.
 – Вы и о синяках как-то узнали? – с усмешкой спросил Евгений.
 – Догадались, - хитро ответила Татьяна Фёдоровна, - чай не первый год на земле живём.
 – Вот если бы ещё попариться, - опять посетовал Савелий, - ну да ладно, - махнул он рукой, - давайте я уже вас медовухой своей угощу.
 – А мы наливочкой собственного производства, - следом добавила Анна Николаевна.
     Савелий принялся разливать свой фирменный напиток по небольшим гранёным стаканчикам, которые и стаканами-то не назовёшь. Однако и для стопок они были великоваты. Евгений никогда и нигде прежде не видел таких, только если в каком-нибудь старом кино.
     Когда у всех присутствующих за столом в руках оказались наполненные ароматным напитком стопарики, Евгений успел накидать себе в тарелку разных грибов и немного квашеной капусты. Хозяин дома, обведя всех довольным взглядом, с поднятой перед собой медовухой, начал произносить тост.
 – Давайте выпьем за нашего гостя. За нашего долгожданного гостя, - уточнил Савелий. А Евгений, естественно, тут же смутился.
 – И за гостеприимных хозяев этого дома, - добавил он.
 – Ну, мы за вас, а вы за нас, - игриво произнесла Анна Николаевна и медленно, смакуя, как это обычно делают старики, начала пить из своего мини-стакана.
     Савелий выпил одним хлопком и даже не поморщился. Евгений же не стал набрасываться на напиток, решив его сперва распробовать. Слегка пригубив, он понял, что медовуха – это сладкий и вкусный напиток. С поправкой, конечно, - если вы положительно относитесь к мёду. Евгению мёд нравился. И он смело начал пить медовуху небольшими глотками. Было вкусно. А алкоголя при этом не чувствовалось вовсе. Или почти не чувствовалось. Евгений почему-то не мог в этом сразу разобраться. Наверное, перебивал медовый дух, хотя понятно, что он мало в этом разбирался. Просто было вкусно и всё.
 – Вкусно, - признался Евгений, опустошив свой стопарик.
 - Ещё бы, - с улыбкой отозвался Савелий. – Повторим?
 – Погоди, Савушка, - остановила его Татьяна Фёдоровна, - нам ведь и о деле поговорить нужно.
     Савелий покорно развёл руками, показывая поднятые вверх ладошки, мол, сдаюсь, и молча сложил перед собой руки на столе.
     Анна Николаевна пододвинула к себе синюю коробку, сняла с неё крышку и извлекла одно, видимо заранее приготовленное для чтения, письмо. Она протянула его со спокойным видом Евгению и сказала:
 – Вот это письмо уже писала я сама. Я тогда школу заканчивала.
     Это невероятное сходство с первым забелением Евгения в школе на экзамене. Он сразу же про себя это отметил. Время вот только было совершенно разное, ведь Анне Николаевне тогда было судя по всему семнадцать, и был это год, наверное, пятьдесят восьмой. Евгений взял треугольное письмо из рук пожилой женщины. Это был обычный тетрадный листок в линеечку, свернутый на манер писем полевой почты. Ни штемпеля отправления-прибытия, ни адресата-получателя. Что это письмо ни с фронта, догадаться было не сложно. Наверное именно из-за таких «грубых подделок» и досталось в своё время несчастной вдове.
 – Читать? – неуверенно спросил Евгений.
 – Да, читайте, - тут же ответила Анна Николаевна. – Мы думаем, что вам это поможет.
 – В чём поможет? – снова спросил журналист.
 – Лучше понять то, раде чего вы сюда приехали.
     Евгений посмотрел сперва на сидящую рядом с Анной Николаевной её мать, потом перевёл взгляд на Савелия. Они оба молчали, выражая тем самым полное согласие с только что сказанным.
 – И ещё один вопрос, если можно? – Евгений почему-то чувствовал лёгкую неловкость.
 – Конечно. Какой? – подняла вверх брови Анна Николаевна.
 – Почему, всё-таки, вы мне так доверяете? Вы ведь меня первый день знаете, а даёте читать письма, происхождение которых настолько неоднозначно, как утверждение о существование загробной жизни.
     Такого сравнения Евгений не ожидал сам от себя. Оно родилось как-то само собой, но оказалось таким точным для данной ситуации, что Евгения непроизвольно слегка передернуло, как это бывает от странного ощущения, вызванного созерцанием быстро проносящихся мимо окна вагона столбов опоры линии электропередач или нескончаемых шпал под колёсами несущегося поезда.
     Обе старушки посмотрели друг на друга, потом на внука и сына в одном лице. Савелий вздохнул и сказал:
 – Расскажи, мама. Чего уж теперь.
     После секундной паузы Анна Николаевна кивнула головой и начала свой рассказ.
 – Первое письмо я написала сидя дома, вечером, делая домашнее задание по литературе. Сочинение какое-то задано нам было. То ли про природу, то ли про лето, сейчас уже и не припомню точно. Да и то, что написала я тогда, тоже уже толком не вспомнить. Что-то про войну и миссию моего отца, возложенную на него кем-то. Или чем-то. Он и сам внятно не мог сказать. Я тогда сильно напугалась. Знала ведь, что отец на фронте погиб. Все знали. И с перепугу сожгла письмо в печке. Три дня прятала, а топот всё равно сожгла.
     Когда прошла целая неделя, всё было спокойно, я подумала, что это всего лишь было наваждение, приступ какой-нибудь. Стала понемногу успокаиваться, да не тут-то было. В следующий раз, когда я сидела вечером за уроками точно в такой же вечер, как и в прошлый раз, я написала второе письмо. Почерк был тот же самый, почерк моего отца Николая. Его я помню лучше. В нём он сердился на меня, что я такая трусиха, что бояться здесь нечего. Одним словом, он признавался, что это его письма, а я во время этих приступов являюсь его глазами и рукой, пишущёй письмо от его имени. И убеждал меня, что ничего страшного в этом нет. Но я была всего лишь десятиклассница, школьница семнадцати лет. Во мне поселилась паника, страх того, что я схожу с ума. Видимо тогда отец это почувствовал и приступы прекратились. Прекратились надолго.
     Второе письмо я сожгла сразу же, как только прочла. Очень не хотела, чтобы его увидел ещё кто-то кроме меня.
     И вот когда я уже училась в педучилище, в Ягодовске, почему-то именно на последнем курсе, когда сидела за учебниками перед самым экзаменом, история с письмом повторилась. Я к тому времени уже была повзрослее, двадцать три года. Когда после замутнения пришла в себя, перечитала письмо, в котором отец как ни в чём небывало здоровался со всеми нами, - женой, дочкой, - передавал приветы деревенским. Как будто он просто в отъезде, а сам жив-здоров. Писал, что мол, воюет там-то и там-то, участвует в операциях и военных действиях. После это пошло-поехало. Почти каждую неделю по одному письму.
 – Ну, это уж совсем невероятно! – вырвалось удивление из уст Евгения. – Это же абсурд какой-то. Даже если предположить, что вашей рекой управлял его дух, вселяющийся в вас на время написания письма, то как этот же дух мог участвовать в военных операциях.
 – А вы вот это письмо прочтёте, - совершенно спокойно ответила Анна Николаевна, - и вам сразу же многое станет понятно. – С этими словами она указала на треугольное письмо в руках Евгения.
 – А что же дальше, - с нескрываемым интересом спросил Евгений. – Как о письмах узнала ваша мама, Татьяна Фёдоровна.
 – Как, как. Когда я приехала по распределению обратно в Тудыттовку учителем начальных классов, тогда она и узнала. Только я немного схитрила.
 – Лучше бы тогда не хитрила, а сразу мне всё рассказала, - встрепенулась Татьяна Фёдоровна, - тогда и неприятностей с властями не было. Мне ведь потом через несколько лет так голову прочистили, что до сих пор стыдно, будто я украла чего-то, взяла не своё, спрятала, а перед всеми оправдывалась, что не воровка. До сих пор противно и стыдно.
      Но её лицо не отобразило стыда, скорее глубокую обиду.
 – Вы наверное просто хотели для мамы сделать как лучше, - предположил Евгений, - но боялись её реакции?
 – Да, - подтвердила Анна Николаевна, - так и было. У меня на почте школьная подружка работала, так она мне штемпель давала, а я этим штемпелем все письма собственного производства для пущей достоверности внешнего вида проштамповала. И адрес написала печатными буквами, чтобы не подкопаться. Получилось очень даже убедительно.
 – Получилось хорошо, - кивнула мама, - я тогда так сильно разнервничалась, когда письмо от Коли получила. Плакала часа два от счастья. Бога всё благодарила.
 – Я по одному разу в неделю стала письма в почтовый ящик подкидывать, - заговорила снова дочь. – Ведь искренне думала, что благое дело для своей матери делаю. Оказалось, что дура я тогда была, одним словом.
 – Знала бы я, что Аня эти письма сама пишет, разве бы я пошла к соседям читать пришедшее письмо от Николая. – Татьяна Фёдоровна утёрла маленькую слезинку со щеки. – А они ведь меня, как потом оказалось, за полоумную принимали. Думали, что я свихнулась. Что эти письма сама себе начала писать. Побеспокоились, доложили куда следует. Всё и закрутилось-завертелось.
 – Уж что было, то было, - виновато и покорно призналась Анна Николаевна.
     Какое-то время посидели молча. Для Евгения начала выстраиваться общая картина всего произошедшего в этой семье.
 – До шестьдесят пятого года я ей письма подкидывала, - продолжила Анна Николаевна, - пока нас, что называется, ни прищучили. И маму, и меня в партком таскали, и психиатрам показывали. Мы через такие горнила прошли. Зато умными стали, осторожными. Савелию и то только четыре года назад сказали.
 – И ещё, между прочим, - очень серьёзно добавил он сам, обращаясь к Евгению, - с меня клятву взяли, чтобы я ни гу-гу. Конспираторы, одно слово.
     У Евгения мелькнула в голове мысль о том, какую клятву потребуют с него эти две женщины преклонного возраста, когда окончательно посвятят в свои семейные тайны. Не дошло бы, упаси господи, до кровавых подписей и языческих ритуалов. В глухой деревне ещё неизвестно на что могут подтолкнуть «тёмного городского» человека.
 – И всё-таки, - стараясь улыбаться как можно доброжелательнее, ещё раз поинтересовался Евгений, понимая, что всё сказанное для него не является просто болтовнёй за стопочкой горячительного напитка, - чем я обязан такой искренностью с вашей стороны? Вы уж не обессудьте за мою любознательность, но как я могу вам, а вы мне помочь? Этот старец Прокоп вам хоть в полнамёка объяснил, зачем мне всё это знать?
     Несомненно, со стороны Евгения это был слишком оголтелый и почти безумный шаг. Он шёл в лобовую. Но узнать, почему с ним так откровенны, было необходимо. Так же, как получить результат от поездки в эту деревню к этим людям. Хотелось избавиться от наваждений («забелений», как он их сам окрестил), а ему навязывали ещё и свои проблемы, которые были очень похожи на его собственные. И всё-таки, выжидать было абсолютно нечего.
     Женщины снова переглянулись. Савелий же на этот раз не участвовал в этом своеобразном перегляде, оставшись как бы в стороне. Следующая информация видимо была до этого времени вне введенья их родственника. Что же это? О чём сказал старец женщинам, но не просветил Савелия?
 – Нам известно, - заговорческим тоном начала говорить Анна Николаевна, склонившись над столом, стараясь как можно ближе оказаться лицом к Евгению, - что нечто подобное есть и у вас. Признайтесь: вы ведь тоже пишите послания от чьего-то лица и тоже не по своей воле? Так? Честно.
     Евгений оторопел. Откуда они это знают? Казалось, что эти две старушки листают его как открытую книгу и тыкают в него своими пальцами, как в интересные незнакомые картинки. Действительно, уж не ведьмы ли они?
 – Откуда вам это известно? – с широко раскрытыми глазами, наклонившись так же над столом почти вплотную к Анне Николаевне, спросил Евгений. – Вы думаете, что у меня точно такое же расстройство психики, как и у вас?
     Анна Николаевна отпрянула обратно на спинку своего стула и Евгений неприятно отметил для себя, что обе женщины заулыбались. Обе смотрели на Евгения.
 – А чего нам думать, внучек, - отозвалась на его вопрос Татьяна Фёдоровна. – Мы же тебе сразу сказали, что нам о тебе почти всё Прокоп рассказал.
 – Если вы Евгений, до сих пор не поняли, - неожиданно заговорил рядом с журналистом Савелий, - то я с удовольствием раскрою вам карты на счёт старца. Прокоп – провидец.
     На этот раз обе женщины молча кивнули в подтверждение слов Савелия.
 – Провидец? – предела удивления Евгения не было границ. Ему на секунду показалось, что у него разом отвалиться челюсть и выпадет одно из глазных яблок. – Предсказатель, маг и чародей? – попытался он свести всё на шутку, но не тут-то было.
     Совершенно с серьёзным видом, даже немного нахмурив свои поседевшие брови, Татьяна Фёдоровна парировала на саркастические нотки в голосе Евгения.
 – Он не фокусник. Зря вы так несерьёзно относитесь к нашим словам. Мы даже иногда сомневаемся, когда говорим с ним, что он обыкновенный человек, такой же как и мы.
 – Если бы он был обычным цирковым артистом, - подключилась Анна Николаевна, - он бы таким авторитетом не пользовался. К нему бы вряд ли люди с разных мест приезжали. Про журналистов мы вам рассказывали, а ведь ещё и учёные, и просто обалдуи всех мастей тянуться. Он от всех потому в лесу и прячется. Только нам и известно, как его разыскать. Мы, в общем-то, к нему и водим.
 – Он вам сказал кто я, когда приеду, что мне показывать, когда привести к нему и какие у меня проблемы? – спросил обалделый Евгений сразу у всех присутствующих. – Так?
 – Да, так.
 – Точно, - ответили почти синхронно старушки.
     Евгений посидел молча ещё какое-то время, перекидывая свой взгляд то на одну, то на другую женщину, помахивая в воздухе перед собой листочком свёрнутого треугольником письма. Мысли вились в его голове таким роем, что превратились во что-то наподобие пчелиного роя, суетившегося внутри улья. Сплошной гул, никакого упорядоченного движения. Хаос.
 – Читать? – наконец спросил Евгений, кивая на письмо в своей руке, не видя никакого иного выхода из сложившейся ситуации. Хоть что-то.
 – Конечно, читать, - сказала Анна Николаевна. – Обязательно читать.
     Евгений развернул сложенный треугольником листок школьной тетрадки и начал читать.
    «Здравствуйте мои дорогие Танечка и Анечка! Любимые мои девчата! Очень по вам скучаю. Но о том, чтобы нам быстро встретиться, я даже и не мечтаю. Дел на меня навалилось огромное множество. Приходится выполнять обязанности стороннего наблюдателя и что-то наподобие военного консультанта. Сам уже не воюю как прежде, в штыковую не хожу и от пуль не прячусь. Так что за меня можете не переживать. В этом плане у меня всё нормально. Сейчас нахожусь во Вьетнаме. Прекрасная страна. Много зелени, много воды. Прекрасные свободолюбивые люди. Но кому-то это очень не понравилось. Началась война, в которой захватчики пытаются выдать себя за благодетелей, а местные жители не желают подчиняться чужому ярму, с наглостью выдаваемого за свободу. Помните, как в нашей народной пословице: «Дай только ногу поставить, а весь-то я и сам влезу». Так вот не дают вьетнамцы эту самую ногу поставить, спихивают её как могут обратно. Ну а мне помогать приходиться, как могу, как мои возможности позволяют. Дело трудное, даже сложное. Иногда в один день так умаешься, что даже самого себя не чувствуешь. И даже перестаёшь понимать где ты и как сюда попал. Но я, что называется, воробей стрелянный, мне не привыкать. Так что пожелайте мне всяческой удачи и успехов в моей военной миссии. Обещаю писать, не забывать про своих милых и любимых девчонок. Танечка! Целую тебя нежно и ласково. Не горюй по мне, что так сложилась наша с тобой судьба. Я хоть и далеко от тебя, а всегда помню и люблю. Целуй дочку нашу Анечку. Передавай всем нашим Тудыттовцам от меня фронтовой привет. Когда увидимся – не знаю. Но нужно верить в лучшее. Скучаю, целую и очень люблю вас. Ваш Николай Вестимов. 4 октября 1964 года».
     Медленно и с задумчивым видом Евгений аккуратно свернул листок, предав ему первоначальное состояние, и вернул его Анне Николаевне. Затем так же не спеша переплёл пальцы своих рук и положил их перед собой на стол, склонив голову и наблюдая за ними, словно они были совсем не его, или, может, жили своей собственной жизнью. Казалось, что тишина, создаваемая молчанием всех присутствующих за столом периодически возвращается в комнату с завидным постоянством, как желанный гость. Вот и сейчас было слышно лишь тиканье часов на стенке, как нелегко вздохнул Савелий и принялся слегка постукивать по скатерти кончиками пальцев правой руки, выдавая своё беспокойство за Евгения. Все нескрываемо ждали его реакции на прочитанное письмо.
 – Вы поэтому взяли к себе в дом вьетнамцев? – неожиданно спросил Евгений у Савелия.
     Он тут же нахмурил брови и, ткнув пальцем в листок, переспросил Евгения:
 – Там про Вьетнам, что ли?
 – Да, про миссию военного консультанта. Здесь есть какая-нибудь связь?
 – Нет, что вы, - снова улыбнулся Савелий, поняв о чём идёт речь. – Я ведь об этих письмах сам узнал только четыре года как тому назад. Совпадение и только!
 – Совпадение, не совпадение, - встряла Татьяна Фёдоровна, - а вот Прокоп нам говорит, что в жизни нашей совпадения бывают только оправданные, то есть не случайные. Он ведь и сам-то здесь у нас появился только в шестьдесят шестом, сразу же после шумихи с этими письмами. Как будто по зову явился. Только мы не сразу поняли, что это за человек. Помогал всем и всегда. Кому наставлениями, кому травами да заговорами, кому простым советом. Добрый и душевный человек. Не все его, правда, принимали таким какой он есть, много подозрительных. Милиция его истаскала. У него и паспорта-то нету. Четыре уж ему делали, а он их как будто теряет. Да только мы знаем, что не теряет. Жжёт он их в костре и все дела.
 – А чего так? - удивился Евгений.
 – Говорит, что ни к чему он ему. В лесу паспорт у него ещё никто не спрашивал, а в город он не ходок. Нечего ему там делать.
 – Он мне один раз сказал, - добавил Савелий к словам своей бабушки, - что в городе он наверняка задохнётся. А я у него спросил, что, мол, от чего? Воздух-то везде есть. А он ответил мне серьёзно, что не от воздуха, а от мыслей задохнётся. И может сразу умереть. Ну, или что-то вроде того.
 – Понятно, - мотнул головой Евгений, хотя до понимания ему было ещё далековато.
     Татьяна Фёдоровна забрала из рук Евгения письмо и сунула ему другое.
 – А это с корейской войны, - добавила она.
 – С корейской? – переспросил Евгений.
 – Да, - опять подтвердил Савелий, - Николай, дед мой, с многих военных конфликтов писал. Всё никак навоеваться не мог, что ли. – И, немного подумав, добавил, - точнее сказать его душа. Понятно ведь, что он погиб ещё в Великой Отечественной.
     Савелий, говоря последнюю фразу, пристально смотрел на Евгения, словно ждал подтверждения от него, что он всё понял и уточнение дошло и до его ушей, и до его мозгов. И этого ожидал не только Савелий, но и обе женщины.
 – Да, конечно, я понял, - тут же подтвердил он. – Давайте, может, по одной? За Николая Вестимова и его ратные дела?
 – Можно, - одобрительно кивнула Татьяна Фёдоровна. – Савельюшка, наполни-ка нам по одной настоечки. Выпьем за деда твоего, за душу его геройскую.
     Савелий начал разливать настойку и, наливая Евгению, очень проникновенно сказал:
 – Выпьем за его дух, дух война.
     Разворачивая перед собой следующее письмо, Евгений, услышав такое красноречивое словосочетание от жителя глухой деревни (чего уж тут искать корректные сравнения), неожиданно для себя отметил, что это было бы неплохим названием целой книги на военную тематику. «Дух воина», - просмаковал он про себя название, даже представив красный корешок несуществующей книги с таким же названием и его фамилией. Нужно будет записать в ежедневник, может быть и пригодиться. Только вот о каком воине в ней писать: о советском или германском? Опять ему в голову лезла какая-то чушь, которую Евгений в какие-то секунды воспринимал за здравые мысли. Стоп, остановись, сначала о том, что по-настоящему важно в данный момент, а потом уже всяческие бредовые фантазии.
 – Ну, подняли, - услышал он голос Савелия.
    «Да, это лучше всего. Надо выпить», – подумал Евгений и поднял стопарик.
 – За Коленьку, - сказала Татьяна Фёдоровна.
 – За папу, - добавила Анна Николаевна.
 – За деда, - отозвался Савелий.
     Евгений не долго думая, завершил коллективный тост:
 – За советского воина, - и чуть-чуть подумав, добавил, - за российскую армию.
     Никто за столом спорить не стал. Какая в принципе разница, ведь все мы из одной страны, - советская она, демократическая или монархическая, - из России-матушки. Выпили. Закусили грибочками. Наливка после медовухи обожгла дёсны и язык по бокам, но была тоже очень приятной на вкус. Во вкусе читались ягоды и домашние, и лесные, плюс какие-то травки-муравки. В этом доме знали толк в создании креплёных напитков, что и говорить.
     Евгений поставил стакашек на стол и устремил взгляд на лист развёрнутой бумаги. Следующее письмо из Кореи. На мгновение показалось, что написанные буквы слегка качнулись, чуть поплыли, но в ту же секунду вернулись на прежнее место. Наверное, о себе давал знать выпитый алкоголь. Ну, не письмо же пыталось ожить в его руках, в самом деле.
     Вести из Кореи были не слишком различными с вьетнамскими. Николай так же писал о своей военной миссии, о том, что скучает и не надеться на скорую встречу. Дата написания была указана внизу листа: 3 октября 1951 года.
     Дочитав до конца, Евгений так же аккуратно свернул листок и предал его Анне Николаевне.
 – Теперь вам понятно, Евгений, какие письма нам приходили всё это время? – спросила она, принимая письмо.
 – Да, я понимаю, – ответил он. – И с афганской он вам писал? – решил спросить тут же.
 – Почти со всех воин, какие случались до наших дней, - опять заговорил Савелий, отвечая за мать. – Я же говорю, что он до сих пор воюет, участвуя почти во всех военных конфликтах на этой планете. В это трудно поверить, но письма это подтверждают.
 – Невероятно, - удивился Евгений. – Вы меня извините, но если честно, то это очень трудно укладывается у меня в голове. Он прямо как голубь мира порхает над военным кострищем, пытаясь затушить пламя войны.
 – Или неуспокоенная душа, пытающаяся хоть чем-то облегчить свои грехи, - очень печально дополнила Анна Николаевна.
 – Тогда это ужасно. – Евгений увидел, как Татьяна Фёдоровна заплакала. – Это ведь ужасно, правда Евгений?
     Он не знал, что ему ответить. Ведь подобный ужас поселился в нём самом. И кто знает, если бы Евгений пописал немного больше писем от унтер-офицера германской армии Альтфрида Люгнера, то узнал бы что и он тоже участвует в подобных сражениях, но только на другой стороне баррикад. Как знать. Но как им сказать об этом? Просто согласиться и всё?
 – Скажите, - начал Евгений, проигнорировав вопрос, и не стремясь выяснять в данный момент, что ужасно, а что нет, - вы дали прочесть эти письма, а что вы знаете обо мне, когда я столько знаю о вас? Вы заикнулись о том, что у меня тоже есть что-то подобное. Вы думаете, что я тоже пишу письма с фронта?
     Повисла пауза. Все молчали. Евгений ждал и даже не думал что-то ещё спрашивать. Пусть говорят они. Итак, господа, что вам известно в вашей захолустной деревеньке про городского прославленного журналиста, гения пера и печати?
     Молчание нарушила Анна Николаевна. Для Евгения это не показалось неожиданным. Дочь солдата, о котором так долго шла речь, говорила дольше и больше других за столом. А значит и ответить Евгению должна была, конечно же, она.
 – Мы знаем. Вы тоже пишите что-то подобное. От чьего имени – нам не известно, но это тоже письма. Может с фронта, может просто чьи-то воспоминания, но это тоже послания с того…
     Анна Николаевна запнулась. Ей явно не хотелось произносить слово «света» и она подбирала какую-нибудь приемлемую замену.
 – Из потустороннего мира, - договорила она.
 – То есть вы думаете, что я тоже, как и вы, связан с духом уже умершего солдата? – спросил Евгений Анну Николаевну. Он пёр напропалую, больше не желая играть в прятки. – Так?
      Было заметно, что всем за столом стало несколько неловко от такого нервозного выпада их гостя. Савелий сильнее застучал пальцами по скатерти, Татьяна Фёдоровна подпёрла рукой подбородок и отвернулась в сторону окна. Анна Николаевна смотрела на Евгения с порозовевшими щеками.
 – Да, - сказала она. – Мы в этом уверены. Так же уверены в том, что вы приехали к нам не случайно. Так должно было произойти. Прокоп предсказал нам это несколько лет назад и мы ждали. Не знали только вашего имени. И вот полгода назад нам стало известно и имя, и фамилия. Вас, Евгений, выбрали. Но выбрали не здесь, а там, где человеческое понимание бессильно, где многое объясняется лишь чувствами, а говорить можно лишь на языке веры и сочувствия. Понимаете, Евгений?
– Откуда? Откуда вы всё это знаете? – не унимался Евгений. – Вы живёте здесь как просветлённые тибетские монахи. Даже не вериться, что я в глухой русской деревне. Глубинка, ёлки-палки, а вы мне про потусторонние миры объясняете: где человеческое понимание бессильно и так далее.
     Ну, есть у меня записи, которые я делал в отключке. Написаны они от лица немецкого унтер-офицера. Зовут его Альтфрит. Что вам ещё? Это вам о чём-нибудь говорит? В вашем-то случае речь идёт о вашем родственнике, отце, муже, деде. А этот фриц мне никем не приходиться. Он мне вообще никто. Я-то каким образом оказался втянутым в эту передачу данных с того света?
 – Вы можете дать их почитать? – перестав смущаться натиску Евгения, спросила Анна Николаевна. – Может быть вы именно для этого сюда и приехали? Вы не думали об этом, Евгений?
     Эффект произнесённых слов женщины был сравним для Евгения с ледяным душем, окатившим его с головы до пят, вернув из нервного состояния. Действительно, чего он так завёлся? Они-то тут причём? Но может это всё с ним провернул старик, тот самый Прокоп, которого Евгений ещё в глаза не видел. Но не эти два божьих одуванчика. Нет, эти чисты, как облака в летний солнечный день, это читалось по их глазам.
 – Могу, конечно, - спокойней произнёс Евгений. – Вообще-то я писал всего лишь три раза. У меня в ежедневнике только первый и третий. Их я могу вам дать.
 – Да, давайте, - закивала Анна Николаевна, - думаю, что для нас это тоже очень важно. По крайней мере, так говорил старец.
    «Они мне этим старцем скоро уже все уши перепилят, - подумал Евгений, - увидеть бы его уже, этого периферийного Мессинга воплоти».

     Глава 13. Проклятие войны.

     Евгений отдал свой разодранный ежедневник Анне Николаевне, развернув предварительно на нужной странице. Пусть читают, не жалко. Признаваться этим людям в том, что он такой же съехавший с катушек, по сути, как и они, если верят во всё это, Евгению было теперь совсем не страшно. Весь этот спектакль за столом Евгению напоминал слёт психов и шизофреников. Только никто из присутствующих не желал добровольно признаваться в своих диагнозах, необычайно умело выдавая их за нечто загадочное и очень важное, заслуживающее отдельного внимания.
 - А можно я ещё выпью? – поинтересовался Евгений. Он уже чувствовал, что хмель начал гулять в его голове.
 - Вы выпейте с Савелием, а нам достаточно, - сказала Анна Николаевна. – Побаловались и хватит.
 - Я налью, - зашевелился рядом Савелий. – Наливочки? Медовушки?
 - Медовушки, - махнул рукой Евгений. Он прекрасно понимал, что мешает напитки, и что его организм к этому слаб, наверняка, не в сравнении с Савелием. Но – плевать! Зато спать будет, как замёрзшая на дне пруда лягушка, это точно.
     Анна Николаевна тем временем достала из бокового кармана на её кофте очки, водрузила их на свой нос, медленными движениями рук по очереди заправила каждую душку за ухо, деловито кашлянула в кулак и начала читать вслух «Евгеньевы творения». Под эти публичные чтения они с Савелием и хряпнули по одной, так, без тоста, за всё хорошее. Евгений на сей раз, вслед за Савелием, взял из тарелки прямо рукой щепотку квашеной капусты и с удовольствием отправил себе в рот. Капустка была на славу. Хрустела, как первый снежок, а вкус её, приправленный тмином, брусничной кислинкой и душистым подсолнечным маслом, был просто восхитителен.
     Судя по всему, Савелию тоже было любопытно послушать то, что читала вслух его мать. Он вернул опустошённый стакашек на клеёнчатую скатерть, водрузил перед собой на стол локоть, подставил ладошку под подбородок и внимательно принялся слушать, слегка сдвинув брови. Евгению вся эта картина показалась почему-то настолько комичной, что он начал широко улыбаться и почти на каждое слово Анны Николаевны кивать в знак полного согласия с тем, что она читала. Он начинал пьянеть.
 - «… В одной из таких вылазок я и погиб…», - наконец дочитала первое «художество» Анна Николаевна и подняла взгляд на Евгения. – Значит, немец? Фашист? Просто не верится.
 - Ага, - всё с той же улыбкой подтвердил Евгений. – Член НСДАП, наверняка.
 - Нацист, - пояснил для своих родственниц Савелий. В глазах Евгения он прям таки блистал знаниями.
 - Точно, – взмахнув указательным пальцем, подтвердил захорошевший гость. – И он у меня здесь, – и ткнул себя в голову тем же пальцем.
     Обе женщины подозрительно посмотрели на Евгения, затем друг на друга. Они заметили, что журналист изменился, его поведение стало не столько нервным, сколько развязным.
 - Вы что, не верите мне? – удивлённо произнёс Евгений. – Я вам могу доказать. У меня почерк совсем другой. Там в начале ежедневника мой, а здесь уже не мой. И дальше, где разодрано, тоже не мой. Этот Альфи… Альтри…
 - Альтфрид, - сверилась с написанным в ежедневнике Анна Николаевна, видимо догадавшись, что именно хочет сказать им гость. – Ты бы, Савелий, нашему дорогому гостю больше не наливал, - сказала она с тёплой, почти искренней улыбкой на лице, - хороший ведь уже.
     Савелий развернулся лицом к Евгению, пристально посмотрел на него и, видимо, убедившись, что с ним действительно что-то не так, произнёс:
 - Так точно, товарищ капитан. Женя, - обратился он непосредственно к гостю, - без обид, ничего личного, но по-моему ты готов.
     Кто бы спорил. У Евгения не было ни малейшего желания возражать за этим столом кому бы то ни было. Если бы ему сейчас сказали, что он «негр преклонных годов», он бы и то не возражал.
 - Спасибо вам за всё! – с широченной улыбкой сказал Евгений и с таким видом, будто бы собирался пустить чувственную слезу. – Вы такие добрые люди, я вас так полюбил!
 - Проводи-ка ты его в комнатушку за кухней, пусть уже укладывается понемногу, - сказала Анна Николаевна своему сыну. – Я потом ему постелю, если что.
 - Понял, - ответил Савелий. – Ну что, пора отдохнуть с дороги и после баньки. – Повернулся снова к Евгению. – Я покажу где. Пошли. Если ноги, конечно, слушаются. Я могу и помочь, если нужда будет.
     Евгений попытался самостоятельно подняться из-за стола на ноги, но они ему показались то ли резиновыми, то ли ватными. Сказывалось, естественно, не то мизерное количество выпитой медовухи, от который бывает подобный эффект, но при более внушительных количествах выпитого, а элементарное накопленное психологическое напряжение, которое в одночасье схлынуло с дорожной пылью и грязью в бане и было сполоснуто изнутри домашними спиртосодержащими напитками. Евгению стало несомненно легче. Спать, если честно, не особо хотелось, а вот растянуться где-нибудь на постели и просто спокойно полежать, он бы не отказался. А там, может быть, и сон подоспеет. У нетрезвых людей такое случается.
      Савелий, заметив, что гость замешкался за столом и силиться при помощи рук подняться из-за стола, решил всё-таки прийти ему на помощь и тотчас подхватил его за подмышки и приподнял вверх над табуретом. После этих действий Евгений всё же оказался на собственных ногах, но стоял неуверенно, слегка покачиваясь, по-прежнему опираясь на край стола.
 - Второе послание от немца у меня перепечатано в ноутбуке, - решил ещё пояснить перед уходом Евгений. – Но там про то, как он на войне оказался, да про свою любовь немецкую. Так, сюси-муси. А третье сразу же после первого в этом же ежедневнике, - он смог оторвать одну руку от клеёнки и показать пальцем на ежедневник. – В нём, в принципе, всё, чтобы вам понять, кто такой этот заблудившийся дух. Там, как он погиб.
 - Да, это интересно, - закивала Анна Николавена. – Это мы хотели бы узнать.
 - И ещё, - почти перебил её Евгений, - о том, кто его убил.
     Лица обеих женщин замерли. Звону тишины в комнате опять аккомпанировали лишь настенные часы. Наконец Анна Николавена положила свою ладонь на развёрнутый многострадальный ежедневник и сказала:
 - Мы обязательно это должны прочитать. Судя по всему, как раз здесь то, что нас интересует с недавних пор.
 - Благодаря Прокопу, - вставил Савелий.
 - Да, конечно, именно он нам помогал в этом деле, - согласилась Анна Николаевна.
 - Да я, в принципе, даже и не сомневался, - надул губы Евгений. Конечно, это само собой разумеется. – Вот бы увидеть его поскорей, он бы и мне обо мне многое рассказал. А то я так запутался, даже устал уже.
     Он покачнулся от стола, оторвавшись руками от его поверхности, желая отойти в сторону, при этом неудачно зацепившись ногой за ножку табуретки. И если бы Савелий не среагировал должным образом и не подхватил его под подмышки, Евгений наверняка рухнул бы всей своей массой на полосатые цветастые половики, заработав новых синяков на теле. Обе старушки успели вздрогнуть, но тут же перевели дух.
 - Всё-всё-всё! Отдыхать, - на полном серьёзе заговорил Савелий. – Не хватало тут еще, что бы гость из-за стола и сразу же об пол. У нас так не принято, мы такого не одобряем.
     Савелий бережно повел Евгения в сторону кухни, удерживая так крепко и ловко, что казалось, он почти парит, лишь для видимости касаясь ступнями пола.
 - Я сейчас вам, Женя, ещё примочку принесу, как обещала, - уже вслед удаляющемуся Евгению сказала Анна Николаевна, видимо, вспомнив о специально приготовленном снадобье для него.
 - Отвару пусть выпьет, - добавила Татьяна Фёдоровна. – Обязательно. Сразу легче станет.
 - Можно и отвару, - уже проходя кухню, скорее Савелию, а не в ответ женщинам, произнёс вяло, но с улыбкой на устах, Евгений, - я у вас здесь, мне кажется, уже всякий страх потерял. На душе спокойно и как-то, благостно, что ли.
 - Благостно? – переспросил Савелий, подводя Евгения к проёму, задёрнутому бело-синей полосатой тканью, ведущему в ту самую комнатушку за кухней. – После медовухи наверное, - предположил провожатый. – А вот и спальня ваша, где вы можете до завтрашнего утра дрыхнуть как сурок. Сейчас я вам ещё настоя принесу.
     Савелий отвёл рукой в сторону занавеску и завёл Евгения в комнату. Точнее было бы сказать, в комнатушку, в которую смог зайти, собственно, лишь Евгений. Савелий остался стоять на пороге, откуда и помог Евгению усесться на кровать, занимающую почти всё пространство крохотной спаленки. Изголовье кровати вплотную примыкало к стене с небольшим окошком. С другой стороны, между кроватью и стеной стоял старый сундук закрытый на хромированный, явно не современник сундука, навесной замок. Такое продолговатое помещение было явно рассчитано на одного лежачего человека, собирающегося отдохнуть от дел праведных или попросту перекантоваться до утра в состоянии, схожем с состоянием Евгения.
 - Места мало, но одному больше и не к чему, - резюмировал положение Евгения Савелий. – Комната для гостей. Типа ночлежки, если на городской манер.
 - Даже страшно подумать, - усмехнулся Евгений, - до чего я докатился.
 - Да не, вы так не переживайте, - не понял Евгения Савелий, - здесь спиться хорошо. Мама моя, Анна Николаевна, сама иногда после постряпух всяких, особенно летом, тут частенько отдыхает. Уютно и тихо.
 - Так у вас в Тудыттовки и так не особо шумно, - сказал Евгений, по ходу сбрасывая с себя туфли и растягиваясь на кровати в полный рост, - я успел заметить.
     Хозяин, конечно, заметил, что гость позволил себе разгуливать по домотканым половикам в уличной обуви, но тактично промолчал.
 - В общем-то это точно, у нас здесь тихо и спокойно, - почесав затылок, ответил Савелий. – Ну ладно. Я вам всё-таки отвару принесу, как и договаривались.
 - Хорошо, несите. А вообще мне уже и без отваров всяких хорошо, если честно.
     Савелий удалился за обещанным отваром, а Евгений тем временем продолжал лежать, распластавшись на нерасправленной кровати, поверх зелёного бархатного покрывала с оленями на фоне цветущей самыми нелепыми цветами лужайке посреди загадочного вытканного леса. Он бессмысленно смотрел на неровно побеленный потолок этой комнатушки, замечая в шероховатостях причудливые узоры, еле уловимые полутона белого и серого, образуемых слабеющим светом заходящего солнца, лучи которого ещё пробивались через маленькое окошко над его головой. Как чертовски хорошо было вот так просто лежать и чувствовать ватность своего тела. Никаких будоражащих мыслей, никаких страхов. Как будто кто-то невидимый взял и выключил тот самый тумблер, который отвечал в его мозгах за беспокойство перед неизвестностью. Было так спокойно и легко, что мысли о сне пришли сами собой. А что ещё делать, когда делать в общем-то нечего.
     Евгений прикрыл веко своего здорового, и потому зрячего глаза. На его губах блуждала еле уловимая улыбка. Он уже почти совсем забыл о Савелии, который должен был вернуться, раз обещал. Но вот еле слышно зашуршала занавеска, Евгений открыл глаз и увидел Савелия с белой чашкой в одной руке и тарелкой в другой.
 - Отвар, - сказал он и протянул чашку Евгению. – Опухоль спадёт и синяки болеть не будут. Очень хорошая вещь. От пчелиных укусов тоже, кстати, помогает хорошо. Иногда вьетнамцев своих спасаю.
 - А вас не жалят, что ли? – лениво спросил Евгений.
 - Почему не жалят, жалят. Только мне как-то привычно. Кровь устойчивая, если можно так сказать. Нас-то пчеловодов сколько уже в роду, и не сосчитать. Привыкли.
     Попытавшись приподняться на одной руке, Евгений понял, что это ему просто так не удастся, - лень и истома завладела полностью всем телом.
 - А можно я лёжа выпью? – поинтересовался он.
 - Да ради бога, - ответил Савелий и отдал чашку Евгению в протянутую руку. – Горьковатый немного, но ещё никого не выворачивало.
     Евгений поднёс тёплую на ощупь чашку к носу, старясь уловить запах напитка. Аромат шёл скорее мятный, чем горький. И в общем-то даже приятный. «Да ладно, что я в самом деле такой мнительный, - подумал Евгений и начал медленно пить тёплую, мятно-горьковатую жидкость из чашки. – При желании могли отравить ещё раньше». Допив всё до капельки предложенного отвара, Евгений вернул Савелию фарфоровую ёмкость и, обтерев губы ладошкой, сказал:
 - Лекарства с детства не любил, но больно хочется завтра с утра снова человеческий вид иметь. Особенно с передней части головы.
 - Всё будет пучком, не сомневаётесь, - заверил Савелий. – Вот ещё примочка из тех же трав. Обязательно приложите. А полотенце, чтобы обтираться, если отвар побежит.
     Савелий поставил глубокую тарелку с приготовленной примочкой прямо на грудь Евгению и положил рядышком с его рукой на кровать вафельное полотенце.
 - Как бы мне только с этим тампоном на глазу не заснуть. – Евгений взялся за примочку пальцами и сделал ей несколько чавкающих движений в тарелке. – Побочных эффектов не наблюдалось?
 - Заснуть? – весело поднял бровь Савелий, - да нет, это исключено. После отвара вы не заснёте. Такой эффект есть, чего скрывать.
     Из гостиной донёсся голос Анны Николаевны.
 - Савелий, сынок, проводи бабушку до дома.
 - Иду, - крикнул Савелий в ответ. – Ладно, я уже пойду, - обратился он к Евгению. – Поздно, пора старушку до дому вести.
     И скрылся за занавеской. Так что Евгений не успел у него подробнее расспросить о тонизирующем действии отвара. А как же он тогда будет спать? Такая приятная дрёма наваливалась, так было великолепно. И тут – на тебе. Извольте отпить из нашего кубка пития неземного, матушкой природой ниспосланного, чтобы облегчить ваши страдания человеческие. Да вот только плата за это почти несущественная – отсутствие сна. Какая мелочь, право. Но примочку всё же на распухший глаз положил. Чего уж теперь, нужно идти до конца, раз добровольно подписался на «подопытного кролика». Хотя где-то в глубине своего сознания он почему-то верил, что не всё так просто. Сон будет, непременно, отдохнуть он сможет, но не просто так, а, вероятнее всего, тоже с каким-нибудь вывертом. Или заговор над ним прочтут, или магическим пеплом из святого кострища посыплют. Что-нибудь да будет.
     Влажный травяной тампон размеренно чавкал на распухшей глазнице Евгения, размышляющего о своей увлекательной судьбе журналиста, попавшего, если честно, чёрт знает куда и занимающегося в данный момент чёрт знает чем.
     А спать действительно совершенно расхотелось. Евгений почувствовал, как увереннеё и напористей стало биться его сердце. Кожу стало пощипывать и почему-то яростно загорелись кончики ушных раковин.
     Снова, неожиданно, зашуршала занавеска. Евгений дёрнул головой в сторону дверного проёма, от чего несколько капель отвара, щекоча кожу, стекли по щеке, затем по шее и впитались в подушку, оставив коричневатое пятно. В проёме стояла Анна Николаевна, держа в одной руке свёрнутый лист бумаги в виде фронтового письма, а в другой табурет.
 - Мне нужно с вами поговорить с глазу на глаз. Без всех. Я специально их отправила, чтобы остаться с вами наедине.
     Женщина поставила прямо на пороге табуретку, так как в комнате разместиться было просто невозможно и села напротив Евгения, прижав к косяку плечом занавеску.
     Евгений вернул примочку в тарелку и покорно произнёс:
 - Ну хорошо, давайте поговорим.
 - Нет-нет, - засуетилась Анна Николаевна, - вы отвар зря убрали, продолжайте, он не помешает.
     Евгений вернул тампон обратно на лицо и продолжил процедуру.
     Анна Николаевна глубоко вздохнула и заговорила.
 - Прочитали мы третье послание в твоей книжке для записей. Сразу всё стало на свои места. Многое стало понятно.
 - Вот как, - в который раз удивился Евгений. – А со мной не поделитесь?
 - Как не поделюсь. Поделюсь, конечно. Выслушай только всё спокойно, лишних вопросов не задавай, - предупредила старушка. – Договорились?
 - Договорились, - поспешил согласиться Евгений. - Куда уж мне теперь дёргаться. Одним вопросом больше, одним меньше, не велика разница.
     Отвечая так, он, конечно, немного кривил душой. Знать хотелось как можно больше. Но надежда услышать больше, чем он знал на данный момент, не покидала его, как любого бедняка, оказавшегося в эпицентре бури, не покидала надежда на то, что смерч пройдёт мимо его ветхой лачуги.
 - Вам нужно просто поверить в то, что я вам скажу. Просто поверить, - начала говорить Анна Николаевна.
     Евгений молча кивнул.
 - Ваш немец, который забирается вам в голову и начинает писать вашей рукой, этот Альтфрид Люгнер, если я правильно запомнила…
 - Да, правильно, - подтвердил Евгений. Он тоже успел запомнить имя и фамилию того, который периодически завладевал его сознанием.
 - Это он убил моего отца. Нам это стало понятно, когда мы читали последнее из того, что было написано немцем.
 - Люгнер убил вашего отца Николая? – невольно вырвалось у Евгения, несмотря на обещание не перебивать. – Как это?
 - Вы помните всё, что написал вашей рукой этот Люгнер?
 - Конечно. Я вообще в шоке от этих всех откровений.
 - О той последней операции, в которой он участвовал, помните, когда в овраге всё произошло?
 - Да.
 - Николай Вестимов, мой отец, перерезал вашему Люгнеру глотку, а тот в свою очередь успел выстрелить ему прямо в лицо. Помните? Две спецгруппы встретились ночью, это было совершенно случайно. Нашей повезло больше тогда, но только не моему отцу.
     Лицо Татьяны Фёдоровны осунулось, она опустила свой взгляд на руки и сидела так молча, пока Евгений не осмелился её спросить:
 - Вы извините меня, ради Бога, а откуда вам это известно?
     Его взгляд упал на листок бумаги в руке старушки и невольная догадка начала медленно вползать в голову Евгения.
 - Он сам написал мне об этом, - очнулась от скорбных размышлений женщина. И тут же поправила сама себя:
 - В смысле я писала так же как и вы, как в трансе, в бессознательном состоянии.
 - В забелении, - слегка приподнявшись на локте (ему это всё же удалось), почти прошептал Евгений.
 - В чём? – переспросила в недоумении Татьяна Фёдоровна.
 - Ну, это как будто вьюга сначала начинается, а потом совсем глаза закрывает белой пеленой и провал, - стал объяснять он. – А у вас разве не так? Ведь похоже, как будто в молоке, в густой, плотной белой плене оказываешься. Я потому и говорю: забеление.
 - Да, - протяжно ответила женщина, - возможно. Очень похоже.
     Она ещё некоторое время молча о чём-то подумала и продолжила:
 - Есть другие письма, совсем другие. Не те, что вы читали. Эти письма, которые тоже были написаны моей рукой, были адресованы исключительно мне. Получается, что писала я их сама себе. И о них не знает ни мой сын, ни моя мама. В одном из таких писем мой отец, Николай, написал, как он погиб и описал того, от чьей руки он принял смерть. В этом письме была описана схватка, в которой он получил смертельное ранение. И это описание сходиться во многих подробностях с тем, что мы прочли несколько минут назад в вашей записной книжке. И главное, это то, что Люгнер, это тот самый немецкий солдат, которого убил отец, а отец получил пулю как раз от него. Всё сошлось, как в настольной головоломке. В пазлах. Ну, Евгений Ледоскопов, теперь-то вы понимаете, зачем вы оказались у нас в деревне и вообще в этом доме?
     Вся беззаботность, в которую Евгений был погружён примерно минут пятнадцать-десять назад, улетучилась необычайно легко, как утренняя осенняя дымка над листвой, преющей в городском парке под лучами восходящего, пробивающегося через поредевшую листву, солнца. Мало помалу тревога и непонятный страх перед чем-то непонятным для него начали скользкой холодной змеёй заползать в сознание. Снова эта треклятая действительность, или лучше сказать фантастичность происходящего принялась окружать его частоколом неприятных фактов, творящихся с ним без какого либо его согласия.
 - Спрашиваете, зачем я здесь? Вы думаете, что всё, что вы рассказали хоть как-то мне открыло глаза на то, что со мной происходит?
    Говоря эти слова старой женщине, Евгений начал осознавать, что злиться на неё, словно это она пытается обмануть его, задурить ему голову, внушить то, чего совсем не нужно Евгению, но нужно ей. И эта злость разгоралась с каждым словом.
 - Тот, что в моей башке, убил того, что в вашей башке. Но вы-то хоть родственница своему Николаю, он ваш отец. А этот самый Люгнер – он мне ведь абсолютно никто. Я русский по паспорту, понимаете? И в Германии у меня родственники не живут. Как это объяснить? Почему именно я?
     Он чувствовал, как уголки его губ начинают кривиться в жестокой усмешке, а изо рта полетели мелкие белёсые частички слюны.
 - Я вижу этому только одно логическое объяснение, - спокойным и ровным голосом перебила его Анна Николаевна.
     Злость, бушевавшая в груди Евгения уже набрала приличную мощь, но спокойный тон старушки оказался действенной преградой, ещё пока не успевшему выйти из-под контроля, потоку негативных эмоций.
 - Ну, и какое же? – несколько спокойнее спросил Евгений.
 - У него нет выбора, - всё тем же тоном и еле заметно улыбнувшись ответила Татьяна Фёдоровна.
 - Что значит нет выбора?
 - Да очень просто. Нет у него ни родственников, ни близких людей, ни живых друзей, видимо, тоже. Ни в Германии, как вы точно подметили, ни тем более в России. А вас он выбрал наверное потому, что вы и местоположением своим и родом деятельности как нельзя лучше для него подходите. Хотя, выбирал, может быть, вовсе не он.
 - А кто? – совсем обалдело спросил Евгений.
 - Тот, чьи дела неисповедимы, а замыслы неподвластны осмыслению.
 - Понятно, - кивнул Евгений, - Господь Бог.
 - Называйте как ходите. Можно и так, и этак. Он любые имена принимает, лишь бы с верой и любовью. А вы, Евгений, сами-то крещёный? – совсем уж неожиданно спросила Евгения Анна Николаевна.
     Такого вопроса Евгений никак не ожидал услышать.
 - А для чего вам это знать? Это что, как-то относиться к делу?
 - Эх, Евгений, Евгений, - вздохнула старушка, - кабы человек знал и обо всём ведал. Ну, хорошо, не буду вас пытать, - и она протянула Евгению листок, - вот лучше прочитайте. Вам можно. Вы поймёте.
     Евгений взял бумагу, снова лёг головой на подушку и развернул письмо. Оказалось, что в нем не один, а даже несколько листов. Пухлое послание. Наверняка, много интересной информации, вот только нужной ли Евгению? Не разбив яиц, яичницу не сделаешь. Нужно читать.
 - Я вам пока другого настоя заварю, чтобы вам получше выспаться перед завтрашним, - сказала Анна Николаевна и, встав с табуретки, вернулась на кухню к столу, на котором, видимо, заранее уже было всё приготовлено для последовательного лечения недомогающего гостя. Множество баночек с засушенной мелкой травой, три или четыре с чем-то, напоминающим варенье или джем. Конечно же, мёд. Бутылка с чем-то прозрачным, другая с чем-то зеленоватым. Затем с красноватой жидкостью, наверняка ягодная настойка. И ещё небольшая чашечка с каким-то серо-чёрным горошком, очень мелким и отдающим резким запахом. Если бы Евгений заметил всё это богатство деревенско-фельдшерской медицины, больше напоминающее опытный стол средневекового алхимика, он бы ни на секунду не усомнился, что попал в избушку скорее колдуньи, минимум сказочной знахарки, а не простой бабуси, любительницы травяных сборов и сушёных ягод. Вспомнил бы он тогда слова Ксении, предсказавшей ему о подобной встрече в Тудыттовке.
     В то время, когда Анна Николаевна принялась изготавливать очередное, якобы лечебное, зелье, Евгений поудобнее подоткнул подушку под голову и принялся читать письмо, написанное уже знакомым для него подчерком советского солдата Николая Вестимова.
    «Теперь, когда меня уже нет на том свете, где живёте вы с мамой, теперь, я думаю, ни к чему хранить тайны. Теперь, моя милая Анечка, я могу рассказать тебе о том, кем я был на войне. Тем более, что возможно это когда-нибудь сможет пригодиться и мне, и вам, и кому-то ещё, о чём у меня самые призрачные догадки, но они всё же есть. Я служил в одном из отрядов «СеРП», что расшифровывалось, как «Секретное Разведывательное Подразделение». Подразделение занималось широкой деятельностью по сбору и добыче секретной информации, касающейся военных планов наших противников. Наш отряд, непосредственно занимался передовой, мы ходили за линию фронта, прямо в логово фашистов. Были на острие ножа, так сказать. Разведка, диверсия, сбор военной информации – это наша работа. Стрелял я не плохо, за что спасибо отцу и нашему лесу. Ну, а рукопашному бою, метанию ножа, чтению карты местности и подрывному делу меня обучили в том самом лагере спецподготовки, в который я угодил сразу же после мобилизации, и о котором так упорно молчал в своих письмах домой. Мой отряд, в котором я со временем стал командиром, был на лучшем счету. Наша собранная информация никогда не расходилась со сведениями других разведывательных операций и всегда подтверждалась после проведения военных действий на фронте. К 43-му году все мои ребята уже были удостоены ордена Красной звезды, были два кавалера ордена Славы и даже один Герой Советского Союза, которому «повезло» вытащить из окружения на собственном горбу одного нашего раненого генерала. Мне, конечно, тоже тогда перепало, да и вообще командование в плане наград не обижало, но хвастаться не буду. Что мне сейчас эти награды. Они меня к вам не вернут. За эти награды не воскреснешь. А погиб я, не сказать, что глупо, но и случайной нелепости в этом было достаточно. Наша армия готовилась к крупномасштабному наступлению под Кременчугом, где немцы соорудили хорошо укреплённый защитный плацдарм, назвав его «Восточный вал». Это был серьёзный инженернооборудованный рубеж, за которым текли воды Днепра. И естественно, что об этой мощно укреплённой части фронта командование хотело знать как можно больше. В одну из определённых ночей мой отряд, получив приказ на проведение разведывательной операции, отправился на выполнение задания. Шли оврагами, стараясь не высовываться на открытой местности. Глядели во все глаза, слушали во все уши, только бы не напороться на возможные дозоры немцев. Впереди, шагах в ста от основной группы, шёл Ваня Мелешко. Как он нам объяснял, непонятным ему самому образом, он мог чувствовать приближение или расположение чужого человека заранее, в пределах нескольких сотен метров, причём даже в полной темноте. Никто из нас не знал что это за чувство такое, откуда оно может появиться у человека, но то, что оно нам частенько помогало при выполнении задания – это факт. Так вот Ваня первым и заметил, что навстречу нашей группе движется примерно точно такая же из пяти человек, только с противоположенной стороны фронта. Наши или не наши, этого Ваня сказать с полной уверенностью не мог. Решили схорониться по кустам в овраге и дождаться незнакомцев, чтобы под светом бледной луны по возможности разобраться. Через пару минут в овраге действительно появилась группа из пяти человек. И даже при скудном ночном освещении было различимо обмундирование немецких штурмовиков. Это был спецотряд, такие же диверсанты как и мы, только враги. А врага нужно уничтожать. Это закон любой войны. Неожиданно группа остановилась прямо посреди оврага. Впереди идущий солдат видимо что-то заподозрил неладное, подняв вверх руку со сжатым кулаком, жестом остановив движение. Мы замерли. Лучшее нападение – внезапное нападение, а оно могло сорваться в любую секунду. Мы старались даже не дышать. Лишь только подозрения противника рассеялись и они двинулись дальше, как я метнул свой нож в шею идущего первым, и в то же мгновение коротко и высоко свистнул. Это было условным знаком, отработанным нами заранее еще на тренировочных заданиях, к молниеносному групповому нападению. Я ринулся к тому, кто на мой взгляд являлся командиром этой разведгруппы. В те секунды, в которые я к нему приближался, я увидел как он успел перерезать горло Ване, подоспевшему к нему раньше меня. Сверкнувшая в голове мысль была только о мести. И я решил поступить с гадом, убившим Мелешко, как с бешенным озверевшим псом. Я умел это делать быстро, рука у меня была лёгкая и точная. Один раз мне приходилось убивать так волка на зимней охоте, - прямо в сердце. Гадёныш кинулся на меня неожиданно прямо из-за сосны. Отец тогда сильно удивлялся, как это я успел среагировать. Но человек – не волк. Человек – это совершенно другая «песня», даже если это враг. Когда немец обернулся в мою сторону, он не ожидал, что на его пути уже стою я, и поэтому не успел даже пикнуть, как я всадил ему по самую рукоятку свой нож в грудину, прямиком в сердце. Буквально в ту же секунду прямо перед моим лицом сверкнула обжигающая кожу молния и вместе с ней сухой треск с громом напополам. Когда пуля пробивает череп, боли не чувствуешь, об этом я теперь могу сказать точно. Но я до сих пор не могу понять того, как я не среагировал на поднятый передо мной пистолет. Может темнота ночи, а может у немца реакция была лучше моей. Я так и падал на землю с яркой вспышкой перед глазами, как будто солнечного зайчика поймал. Только этот был зайчиком смерти, цепко впившийся свинцовыми зубами в мой мозг. И вдруг всё прояснилось. Пропала вспышка, пропало ощущение падения в никуда. Я оказался в непонятном мне месте. Это было похоже на огромный лабиринт из окопов и блиндажей. Я шёл по ним в поисках хоть кого-то, хоть одного живого человека. Где-то вдалеке грохотала канонада, посвистывали пролетающие сверху пули, пели летящие мины и гудели снаряды. Несколько раз я попытался выкарабкаться на поверхность из блиндажа, но оказалось, что этого сделать невозможно. Нет, не стенки были слишком высоки, казалось что просто нет сил вскарабкаться по краю земли наверх. По-настоящему неладное я осознал по истечении большого отрезка времени (может суток, может трёх), когда понял, что не испытываю ни чувства голода, ни жажды, ни желания оправиться. И я вспомнил всё, и кто я такой есть, и как я погиб, и всю свою жизнь. Но никак не мог в полной мере осознать где я оказался. А когда понимание этого стало медленно входить в меня (в мою душу, в мой ум, но уже не в тело, не в голову), ужас начал заполнять всё моё естество, то, что я из себя представлял на данный момент. Я начал понимать, где я оказался после своей смерти. Это не было ни адом, ни тем более раем (я был уверен, что до этого мгновения представление и о том, и о другом я имею). Это было НИГДЕ. И я был замурован в этом НИГДЕ, пусть оно и выглядело, как лабиринт из бесконечных окопов и блиндажей. Помню, как от ужаса понимания того, что со мной произошло, я сел на дно окопа, прямо на сырую землю, закрыл руками лицо и зарыдал. Слёз я не чувствовал. Только шершавые руки на своём горячем, липком лице. Это было первое моё видение на том свете. Я осознал себя той маленькой пешкой, которую после того, как её срубили на поле боя, просто убрали на своё место. Игра окончена, теперь ты не нужен. Но я ошибался. Ведь я всего лишь человек. Пусть даже его душа без тела, но ещё с сознанием человека. Я провалился в небытие, в пустоту, в безвременье, в НИКУДА. А потом меня стало бросать немыслимым образом по всем войнам всего мира. Я стал кем-то вроде солдатского ангела-хранителя. Причём, мне было всё равно кого спасать и кому помогать. Я просто начал помогать войнам выжить, найти выход из дрянной ситуации. Ведь солдат не виноват, что он должен умереть или остаться в живых. А когда смерть была неминуема, я видел, как их души уходили из этого мира, как когда-то моя ушла в НИКУДА. Многого мы не понимаем в жизни, тем более в своей смерти, когда даже после неё, нам приходиться выполнять непонятные для нас миссии».
     Этими словами заканчивалось, как оказалось, первое послание. Снизу листочка была поставлена дата: 27 июня 1969 года. Почерк был другой, - наверное, Анна Николаевна подписала, чтобы не забыть какого именно числа поступило это сообщение «из небытия». На последнем листе, который даже цветом заметно отличался от  других и был разлинован (бывают такие большие тетрадки, похожие на амбарные книги), рукой Николая Вестимова было написано совсем немного. Но старушка не спроста принесла для Евгения и это письмо, которое, наверняка, так же могло что-то рассказать вкупе с откровениями о потустороннем мире. Листок был датирован маем этого года, а значит запись была, получается, недавнишней, почти что свежей.
     Евгений принялся читать дальше.
    «Я видел много смертей. Эти сотни, тысячи людей, умирающие на полях сражений на моих глазах, во всех тех войнах, на которые меня забрасывала неведомая и невидимая мне рука, чья-то жестокая, но справедливая воля, сумела мне показать всю нелепость и бессмысленность их смертей. И моя – не исключение. Теперь пришло другое понимание, понимание того, что отсюда нужно выбираться. И отсюда выбраться можно. Но для этого мне необходимо увидеть лицо того, чьи глаза я видел в последние мгновения своей жизни. Это как условие, принципиальность которого мне до конца не понятна, но ведь в любых условиях есть свой смысл. А значит мне нужен тот немец, которого убил я, и который успел убить меня. И главное! Найдите журналиста. Я не знаю кто он и как его зовут, но он сможет нам помочь. Он поможет избавиться мне от этого проклятья. Мы, погибшие на войне, а если брать шире (я в этом уверен), то погибшие на войнах, долгое время не можем найти покоя, а продолжаем сражаться, но не в мире, где мы были живы, а там, где война идёт всегда, не прекращаясь. Где ей не видно конца. Где начинаешь понимать, что война – это проклятие!»…
     Опустив руку с листками на кровать рядом с собой, Евгений теперь мог думать только об одном: всё сужалось вокруг него с какой-то невероятной последовательностью, как-то циклично, что ли. Мир становился неимоверно узким, как эта комнатушка, в которой он сейчас находился. Все люди, которых он знал до этого, были для него какими-то далёкими-далёкими, а те, которых он узнал совсем недавно (не исключая невидимых призрачных гостей из прошлого, проявляющихся только на бумаге), казались настолько  близко расположившимися к нему, что к ним можно прикоснуться даже не поднимаясь с кровати. Невероятные стечения обстоятельств, приведшие его в этот дом и к этому письму, в котором явственно указывается на него. Ну а на кого же ещё, если именно он сейчас находится здесь и читает это письмо.
    «Найдите журналиста», - именно так написано. Но ведь Евгения никто особо не искал. Его нашёл Люгнер, забравшись к нему в черепную коробку, это факт. Этот факт и другая информация от знакомых ему людей подтолкнула к поездке в эту деревню, где когда-то жил Николай Вестимов. Даже попутчик в поезде, владелец забавной фамилии, и тот упоминал о Тудыттовке и о её загадочных обитателей. Но ведь Анна Николаевна сама не предпринимала каких либо попыток разыскать его. Так может быть главный завариватель каши в его истории был и есть некто старец Прокоп, который специально всё так подстроил и, возможно, манипулировал сознанием людей на расстоянии, чтобы завлечь Евгения в это богом забытое место?
     Фантастика, даже с налётом конкретного бреда, не иначе. Хотя, то, что Евгений переживал до сегодняшнего дня, так же разумным и лишённым мистики не назовёшь. Влип, одним словом, как муха на липкую ленту, подвешенную к люстре. Сердце гулко отдавалось ударами где-то за ушами, возле шеи, а в душу предательски вкрадывалось отчаянье.
 - Прочитал? – понёсся до Евгения голос Анны Николаевны. Она стояла в проёме между кухней и комнатой с новой чашкой в руке. – Глаза такие обалдевшие. Не ожидал такое прочесть?
     Медленно Евгений перевёл взгляд на старушку и сказал:
 - Как можно такое ожидать. Получается, что Николай знал, что я должен к вам приехать. Я вот только не знал, что и кому должен.
     Евгений встрепенулся и резко сел на край кровати. А чёрт со всем этим маскарадом. Ему пришло в голову, что прямота будет кстати. Ну что может сделать эта старушка, если он ей сейчас выскажет всё, что думает про весь этот балаган? Отшлёпает? Наведёт чары?
 - Мне кажется, что всё это кто-то подстроил специально. Кто-то морочит мне голову. Это ведь не сон, это действительность, а в действительности не бывает, чтобы мёртвые солдаты, убитые на полях сражений вещали с того света при помощи живых, - родных, знакомых или незнакомых, неважно, - людей. Возможно, что всё это подстроил ваш Прокоп, этот суперсенсорик, экстрасенс или кто он там у вас. Только нахрена всё это ему? А? Может вы знаете, так скажите: нахрена?
     Реакция на очередной всплеск эмоций Евгения для Анны Николаевны оказался снова чем-то как само собой разумеющиеся. Словно она знала, что такое может с ним произойти. Предвидела. А может и планировала. Она совершенно спокойно произнесла в ответ:
 - Вы, Женя, слишком запутались в собственных мыслях. Я вас понимаю, я сама проходила через что-то очень похожее. Но вы зря так переживаете. Появилась возможность помочь и мне, и вам, и нашим погибшим солдатам. По крайней мере, до меня это дошло.
     Евгения как будто снова вернули из жерла вулкана на прохладный речной бережок. Мышцы расслабились, вид немного поник. Евгений и сам не понимал, как его так может бросать из одного состояния в другое. Нервы, наверное, совсем расшатались. Но он понимал, что с этим несомненно нужно заканчивать. И чем быстрее, тем лучше. Он ведь молодой здоровый парень, его девушка дома ждёт, у него прекрасная работа и главное жизнь, от которой он получает (или, может, уже только получал?) нормальное человеческое удовольствие.
 - И что же теперь со всем этим делать? – Евгений протянул Анне Николаевне листы бумаги. – Что лично мне нужно делать?
     Женщина взяла у Евгения исписанные листы, протянула ему взамен чашку.
 - Вот, Женя, выпейте. Сегодня это поможет. А завтра будет новый день. Завтра пойдём к старцу. Он-то уж точно знает, что нужно со всем этим делать. Каждому из нас – и вам, и мне.
 - Что это? – поинтересовался Евгений, беря чашку. Даже не поднося её к лицу, он уловил резкий, горьковато-миндальный запах, идущий он напитка.
 - Это поможет выспаться и чувствовать себя с утра богатырём. Думаю, что силы тебе сейчас очень нужны. Вид у тебя уж больно измотанный.
     «И это всего-то за несколько дней, - подумал Евгений, мысленно соглашаясь с Анной Николаевной и удивляясь точности её слов. – Выпью, ведь это уже становится традицией. Мне наливают – я пью».
     И одним махом выпил из чашки, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать запаха, тёплую, зеленоватую жидкость. Вернув обратно чашку, Евгений решил немного пошутить и спросил:
 - Утром нормальным проснусь или зомби, готовым выполнять любые приказания моего нового хозяина Савелия, связанные с работой на пасеке? Зомби, насколько я помню, пчелиных укусов не чувствуют. Очень удобно.
 - Нам ещё зомбей не надо, - среагировала на шутку Анна Николаевна, - нам их из Вьетнама бартером высылают. Так что вам, Евгений Ледоскопов, переживать не стоит. Мы из вас банщика сделаем. В любой жар в бане будете парить, не чувствуя никаких побочных болевых ощущений. Устраивает?
 - Устраивает, - согласился Евгений, - меня теперь что только не устраивает.
     И почувствовал, как его веки потяжелели, словно стали чем-то наполняться. Фигура Анны Николаевны немного раздвоилась, проём чуть съехал в сторону. А на потолке стало плавно разгораться зарево садящегося солнца. Казалось, что потолок замерцал множеством раскалённых жарких углей. И от этого стало тепло, уютно и спокойно.
     Евгений больше не мог удерживать своих век. Он моргнул пару раз и окончательно закрыл глаза. В полусонном состоянии, журналист успел произнести: «Ну вот, я, кажется, засыпаю». И повалился на подушку.
     Анна Николаевна наблюдала за Евгением со стороны и видела, что он одетым уснул на неразобранной кровати, рухнув, как поваленное ветром прогнившее дерево. Её «фирменное» снотворное сработало великолепно.
 - Спи, внучек. Савелий вернётся, поможет мне тебя как надо уложить. Он подержит, а я постелю. Завтра день трудный и для тебя, и для всех нас. Спи.
     Она вернулась на кухню, поставила чашку на стол и села рядом на табуретку лицо к проёму, чтобы было видно спящего Евгения. Расправив на коленях передник, Анна Николаевна вздохнула и, наблюдая за уже начавшим посапывать гостем, стала ждать сына.
     Где-то вдалеке, наверное за околицей, на границе с лесом, протяжно завыла собака. Или, может быть, волк. Савелий вернётся, скажет. Он тоже наверняка услышал.

     Глава 14. Откровения от Прокопа.

     Просыпаться Евгению не хотелось. Он лежал с закрытыми глазами и внимательно прислушивался к своему телу. Руки, ноги, туловище он прекрасно ощущал, а вот боли и тяжести, которая присутствовала ещё вчера вечером – нет. Неужели снадобья так прекрасно помогли?
     Евгений не открывал глаз ещё по одной причине. Он здорово выспался и сейчас, находясь в пограничной полудрёме, пытался опять погрузиться в сон. Главное ведь не шевелиться. Он помнил точно, что в школьные годы это всегда прекрасно срабатывало. Но мысли стали роиться в голове, перебирая образы вчерашнего дня. А ещё он осознал, что ему ничего в эту ночь не снилось. Может быть, конечно, он попросту ничего не запомнил из увиденного во сне, но сейчас это его мало беспокоило. Если нет плохих воспоминаний, значит ничего плохого и не было. Его мечта осуществилась – он смог выспаться и теперь прекрасно себя чувствовал.
     Ещё одна мысль, как разряд электрического тока пронзила его мозг. Евгений вспомнил, как повалился от выпитого снотворного, которое принесла ему Анна Николаевна, прямо на нерасправленную кровать, в джинсах, в рубашке. А сейчас он лежал в одних трусах под одеялом. Кто-то его раздел и куда-то дел его вещи.
     Евгений открыл глаза (сначала даже и не понял, что оба глаза) и, упираясь на локоть, приподнялся в пастели. Все его вещи, сложенные аккуратненькой кучкой лежали на сундуке с блестящим навесным замком. Рядышком с сундуком стояли его туфли с вложенными в них носками.
     И только тут до Евгения дошло, что он видит обоими глазами. Он потрогал припухший глаз, который ещё вчера был вообще заплывшим и с радостью отметил, что отёк значительно спал. Вот это да. Ну как такое не посчитать колдовством. Не мазь, не крем, купленные за приличные деньги в настоящей аптеке, представительницы современной фармакологии, а какая-то припарка в тампончике с отваренными травами. Всё-таки Ксюха была права на счёт обитательниц деревни. Вот только откуда она знала? Женская проницательность? Или, может быть, в каждой деревне есть хоть одна травница-лечебница, вроде Анны Николаевны? Был ещё один вариант, сколь неправдоподобный, сколько же и старомодный: все женщины ведьмы, Ксения не исключение, а колдун колдуна видит издалека, и даже чувствует. Евгений прекрасно знал о том, какими именно чарами обладает его единственная и ненаглядная, поэтому он в неё и втрескался. Но думать о ней, как о ведьме, Евгению не хотелось. Ведь это ангел, белый пушистый заяц, удивительное нежное создание, обладающее такими милыми достоинствами, причём о некоторых из них знал только Евгений. О, да. Приятные мысли отдались истомой во всём теле, и он, глубоко вздохнув, издал тихий стон и медленно опустился на подушку. Разве здесь он сейчас должен быть?
     Находясь в своих сладостных воспоминаниях, Евгений не заметил, как в проёме, ведущем в его комнатушку оказался Савелий. Он постоял секунду другую, наблюдая за расплывшимся в улыбке лицом Евгения. И всё же решился заговорить. Хозяин дома тихонько кашлянул в кулак, от чего Евгений сразу же раскрыл глаза и уставился на неожиданно появившегося Савелия.
 - Добренького утречка, - мягко произнёс Савелий, - завтрак уже на столе.
 - Вставать неохота, - честно признался Евгений, - целый бы день провалялся.
 - Ну, это понятно, - с пониманием кивнул Савелий, - глаз вон видеть стал, да и ссадины на теле наверное уже не так ноют. Мы когда с маманей укладывали тебя спать… то есть вас укладывали, я видел все синяки. Пинали вас, что ли?
 - Савелий, вы меня можете просто по имени звать, Женя или Евгений. Я ведь вам в сыновья гожусь, а вы всё меня на вы, да на вы, даже неудобно, честное слово.
 - Это тоже верно. Так ведь я по привычке как-то. – Было заметно, как Савелий одновременно и обрадовался предложению Евгения и застеснялся. Однобокая улыбка и румянец выдали это.
 - Да ладно вам, мне даже приятно будет.
 - Ну, тогда – Женя?
 - Отлично.
 - Давай-ка, Женя, подымайся, умывайся и к столу. Я уже свою Газель со двора выгнал, нужно ехать.
 - А сколько сейчас уже? – поинтересовался Евгений.
 - Время-то, - Савелий обернулся к настенным часам, бросив взгляд через кухню в соседнюю комнату. – Шесть двадцать пять. Мама уже коров выгнала и за бабушкой сходила. Тебя за столом дожидаются.
 - Вы всегда в такую рань встаёте?
     Нет, Евгений совсем не удивился. Он прекрасно себе представлял во сколько встают деревенские жители, но поворчать хотелось. Он ведь городской, якобы изнеженный, неприученный, с ленцой и т.д. и т.п. Зачем выбиваться из устоявшихся представлений. А соответствовать было даже приятно. Городской в деревне – это как король на шахматной доске среди шашек. Понятно что лишний, но ведь король, куда его денешь. Придётся потерпеть.
     Но Савелий был видимо не из тех, кто понимал хоть какой-то толк ни в шахматах, ни в шашках. Ему эти антимонии были чужды. И потому он с неизменной улыбкой по-простецки ответил Евгению:
 - Бывает и раньше встаём? А если ты, Женя, быстренько не встанешь, то я тебя колодезной водичкой в миг охолону. Лучше бы тебе этого не дожидаться.
     Быстро же Савелий вошёл в роль строгого папаши. Евгений удивился его словам, но судьбу решил не испытывать. Вряд ли этот убелённый сединами мужчина просто мило шутит с заезжим молодым журналистом. Решительность и серьёзность, замаскированная за простоватой улыбочкой, безошибочно читались во взгляде Савелия, в этих голубых, холодных сероватых глазах, в этом хитроватом прищуре.
 - Я понял, встаю. Где умываться.
     Евгений тут же сел на кровати, опустив на пол ноги и тянулся к стопке своей одежды.
 - Молодец, всё правильно понял, схватываешь на лету. Умывальник на кухне тёплый и на веранде холодный, потому что остыл за ночь. Советую холодный, так как и взбодришься хорошенько, и к туалету ближе. За ночь-то небось натерпелся.
     Прислушавшись к нижним этажам своего туловища, Евгений уловил позыв к тому, чтобы высвободить немного лишней жидкости из организма. Плотина ещё крепко стояла, но зачем же, в принципе, доводить до критической точки.
 - Согласен на веранду с заходом в комнату индивидуального досуга.
 - Ну давай тогда, поторопись, - улыбаясь, ответил Савелий. – Ты у нас сегодня центральная фигура, тебя все ждут.
 - Иду, иду, - торопливо сказал Евгений, застёгивая рубашку и засовывая ноги в туфли. Вот же он свинтус. Вчера прямо в уличной обуви по половикам разгуливал. Такой пьяный был или попросту расслабился так сильно после бани? – Я вчера туфли забыл снять, - виновато сказал он Савелию.
 - Да ерунда, мы половики стираем раз в месяц. Да и обувка у тебя не такая уж извозюканная, - махнул он рукой. – Давай уже, чеши в комнату своего индивидуального досуга.
     Савелий ухмыльнулся, снова махнул на Евгения рукой и скрылся за косяком проёма. Евгений только уловил краем уха, как Савелий с весёлой интонацией, видимо, уже подходя к столу, сказал сидящим за ним женщинам: «Вот ведь журналист шутник. Сейчас выйдет».
     Наконец, нарядив себя во всё своё, Евгений шагнул на кухню, проверяя на ходу, застегнул ли он ширинку. Всё было в порядке, можно было смело выходить к женщинам.
     В гостиной за столом уже действительно заседали старушки, но ещё не завтракали, а только тихонько о чём-то беседовали. Он сидели спиной в шерстяных кофтах и с повязанными белыми платочками на шеях. Савелий сидел к кухне боком и потому заметил Евгения первым.
 - А вот и Женя, благодарный пациент. Ну-ка, покажись нам во всей красе.
     Евгений сообразил о чём его просит Савелий и подошёл к столу так, чтобы старушкам не пришлось вертеть в его сторону головы и они могли лучше рассмотреть его физиономию. Он так и сделал, встав рядом с Савелием.
 - Доброе утро, - поздоровался Евгений.
     Обе старушки с явным удовлетворением смотрели на выспавшегося и преобразившегося гостя.
 - Доброе, - первой отозвалась Татьяна Фёдоровна.
 - Как спалось? – тут же поинтересовалась Анна Николаевна.
 - Спасибо, хорошо, - ответил Евгений.
 - Вставать не хотел. Разоспался в комнатушке, - подтвердил Савелий.
 - Ну давай быстренько умываться, ещё там что, и за стол, - по-свойски сказала Анна Николаевна, причём перейдя на «ты», как само собой разумеющееся. Не то, что Евгений был против, он просто для себя отметил тот факт, что его допустили в более близкий круг общения. Он стал ближе. Если, конечно, это не продолжение непонятной ему игры в гостеприимных хозяев и дурачка журналиста.
 - Выглядишь молодцом, Евгений Ледоскопов, - добавила Татьяна Фёдоровна, следуя по стопам своей дочери, - глаз видит, синяк спал, значит и другие синяки получше стали.
 - Да, спасибо, намного лучше, - ответил Евгений, отметив про себя, какими смешными оборотами пользуется бабуся. То, что его синяки «получше стали», такое он мог услышать только от деревенского жителя. – Савелий, мне бы полотенце. И ещё покажи, где комната экстренной физиологическо-гигиенической помощи.
 - Какая комната? – переспросила Татьяна Фёдоровна, прикладывая ладошку к уху.
 - Какой экстренной помощи? –  так же удивилась Анна Николаевна.
 - Я ж говорю, шутник, - с улыбкой отозвался на вопросы женщин Савелий, - это он так шутит по-журналистски, наверное. Значит, точно лучше стало. А это хорошо.
     Савелий развернулся на табуретке лицом к Евгению и начал инструктаж.
 - Туалет возле бани, если ты вчера не заметил. Умывальник на веранде слева от лестницы. Полотенце я тебе там уже положил. Так что давай чеши, время – ветер, в руках не удержишь.
     Евгений сумел догадаться, что это не только народная пословица, но и утренняя шутка, слетевшая с уст Савелия.
 - Ну, я побежал тогда.
 - Не торопись, - бросила Евгению в спину Татьяна Фёдоровна, - а то ещё пуще расшибёшься. Ишь, резвый какой.
     Оказавшись на веранде, Евгений сразу же бросил взгляд на умывальник из жести над тумбочкой с эмалированным тазом. Летний вариант, наверняка. Рядом лежало розовоё вафельное полотенце. Хорошо, сойдёт и такое. Спускаясь по ступенькам лестницы, сразу же заметил не отдельно стоящее строение с баней, а скорее секцию, приделанную рядышком в целях экономии пространства двора. На двери этой самой секции было вырезано небольшое окошко в виде (ну, конечно, чего же ещё, классический, так сказать, вариант) сердечка. Приблизившись к двери туалета ближе, Евгений определил, что сердечко застеклено. У доброго хозяина даже такие мелочи доведены до ума. В данном случае, до сердца.
     Дверь была закрыта на обычную вертушку, продолговатую деревяшку, крутящуюся на гвозде, вбитом рядом с дверью. Оказавшись внутри, Евгений не обнаружил, как ожидал, обычной дырки в дощатом полу, откуда может поддувать ветер и вылетать мухи вперемешку со зловонием. Посреди секции стоял серый пластиковый биотуалет. Хвала цивилизации. Потому что пока Евгений прошёлся по двору и вдохнул бодрящего утреннего осеннего воздуха, ему захотелось выполнить «комплексные процедуры», не размениваясь по мелочам.
     Пластик согревается быстро. И после секунды-другой неудобного елозенья, Евгений, наконец, замер «в ожидании чуда». Пока «чудо» протекало своим естественным чередом, он заметил рядом с собой прижатую к стенке гвоздём газету. Рулон нормальной туалетной бумаги висел с другой стороны, значит эта газета была услужливо кем-то оставлена, дабы не пришлось скучать в одиночестве. Евгений развернул газету, ведь как журналисту ему было не всё равно, что читают в далёкой деревне, и пробежал глазами по названию: «Ударная страда». Контингент читателей такого издания предположить не сложно, если исходить из названия. И завершение его читательского пути, как правило, совершенно предсказуемо. Вот оно, здесь.
     Что хоть пишут-то? Самой первой статьёй в газете была информация о поездке премьера по Дальнему Востоку. Имелась даже фотография Владимира Владимировича за рулём «Лады Калины». Сосредоточенное лицо, волевой взгляд и цепкие руки дзюдоиста на руле. Снимок был неплохим. И статья, наверняка, была тоже неплохой (о премьере плохо не напишут), но Евгению было пора. «Чудо» свершилось. Газета вернулась на своё место, к стене за гвоздик.
     Оказавшись снова на веранде, Евгений умылся холодной водой из умывальника. Савелий оказался прав, водичка поостыла за ночь. И вытерся оставленным розовым полотенцем. Бросив полотенце на прежнее место, Евгений застыл на секунду, прислушиваясь к волшебной тишине, повисшей над деревней. Он слушал шуршание ветра, где-то очень далеко, еле уловимо для уха, застучал дятел. Евгений не знал, показалось ему или нет, но где-то в вышине курлыкали журавли. Всё это вместе ему казалось прекрасным. Но на самом деле, вся это прелесть была жутковатой.
     Тишина вымирающей деревни. Кто хотя бы раз отдыхал или был в гостях у людей, проживающих в живущей нормальной жизнью деревне, тот наверняка знал, что любое утро начинается с пения петухов, мычания коров, лая собак, мяуканья кошек, гогота гусей, ржания лошадей. Ну, мало ли какая ещё живность может обитать в деревне. Да хоть техника какая проедет мимо дома, трактор, мотоцикл, чья-нибудь машина. А в Тудыттовке была тишина, так нравившаяся Евгению, но наводящая чувство беспокойства и даже страха на любого другого, понимающего, каким должно быть нормальное деревенское утро.
     Вздохнув ещё разок полной грудью, Евгений повернулся к входу в дом и зашёл внутрь, направляясь к столу завтракать.
 - Что ж так долго-то? – первым делом поинтересовался Савелий.
 - Хорошо на улице, - объяснил Евгений, усаживаясь на свободное место, - тишина ваша деревенская завораживает. Так бы стоял и слушал, и слушал.
     Старушки с мрачным видом переглянулись, а у Савелия пропала улыбка с лица.
 - Дерьмовая это тишина, - сказал он. – Почти никого не осталось в деревне, вот и пошуметь с утра некому. У меня из соседей вон только пьяница напротив. И тот на вес золота. Помогаю чем могу, лишь бы не сбежал. А то всё стращает, что подастся в Ягодовск бомжевать.
 - И плюнул бы ты на него, - не сдержалась Анна Николаевна. – Толку с него, как с козла молока.
 - А может его Савелий пугалом на огороде будет держать? – то ли в шутку, то ли в серьёз вставила Татьяна Фёдоровна.
 - Да жалко мне его, - спокойно парировал Савелий на слова своих родственниц. – Какой ни какой, а сосед.
 - Да какой сосед, - махнула на Савелия рукой Анна Николаевна. – А, ладно, поступай как знаешь. Ты его как пса ручного и кормишь, и поишь, только на руках ещё не носишь.
     В образовавшуюся словесную паузу начали накладывать каждый себе в тарелку творог из общей чашки. В чашке поменьше, стоящей рядышком с творогом, была горкой навалена сметана. Еще на столе стояла раскрытая сахарница, традиционный мёд, заварник, чайник с кипятком, нарезанный хлеб и блюдце с маслом. Окинув стол взглядом, до Евгения чётко дошло, что если бы он завтракал так каждый день в течение хотя бы недели, то он бы точно к её окончанию основательно засмурнел. Потому что если уж человек привык считать для себя лучшим завтраком пережаренную мелко нарезанную сосиску с луком, залитую яйцом на сковородке, то его уже вряд ли можно переделать. Тут никакие молочные диеты не помогут. И не прельстят, тем более. Для разнообразия, так и быть, можно побаловаться творожком. Вот когда просыпается настоящая тоска городского жителя по хот-догу сомнительного качества, купленного возле станции метро, и по пластиковому стаканчику непонятного (скорее коричневого, чем чёрного) кофе.
 - А Гром, кстати, так и не объявился? -  наконец нарушила тишину завтрака Анна Николаевна.
 - Чёрт его знает, где носит, - с тяжёлым вздохом ответил Савелий.
 - Может всё-таки он вчера вечером выл?
 - Может и он. Я еле слышал, когда домой возвращался.
 - Жалко будет пса, - тоже вздохнула Анна Николаевна, - только ведь у нас в деревне и остался. Последний.
     И Евгений, наконец, сообразил о ком идёт речь. Утром, когда курсировал до туалета, даже не глянул в сторону летней кухни, возле которой валялся пустой ошейник на длинной цепи. И это цепкий взгляд и память журналиста? Да, расслабился ты, Евгений Ледоскопов, на деревенских харчах да перинах.
 - Ладно, не будем о грустном. Если что, куплю в городе нового пса, - встрепенувшись, резюмировал Савелий. – А сейчас давайте уже заканчивайте с завтраком, нам с Евгением отчаливать пора.
 - Нам? – решил уточнить Евгений. – А женщины с нами не поедут?
 - Куда уж старушкам по лесу болтаться. Пусть уж дома сидят, в тепле.
 - Тем более, что Прокоп нам сам сказал, - заговорила Анна Николаевна, обращаясь к Евгению, - ты должен к нему прийти. О нас ни слова.
     Евгений смотрел на последнюю ложку творога со сметаной и с сахаром в своей тарелке, намешанного им самим несколько минут назад. Доедать не хотелось. Но посмотрев на старушек, которые в свою очередь выжидательно смотрели на него, Евгений отправил ложку в рот. Немного пожевав и кое-как проглотив, он согласился с планом, отправится вдвоём.
 - Ладно, как скажете. Как нужно, так и сделаем.
 - Вот и молодец, Женя, - похвалила его Татьяна Фёдоровна.
     Савелий подтолкнул его под локоть, а когда Евгений вопросительно на него посмотрел, тот подмигнул ему и сказал:
 - Чаю хлебни и выходи. Я на улице в машине тебя жду.
     И сказав всем «Спасибо», встал из-за стола и вышел на улицу.
     Взяв в руку чашку с неизменно крепким чёрным чаем, Евгений начал пристально всматриваться в поднимающийся от напитка пар, наблюдая за причудливыми узорами, несущими в себе чайный аромат.
 - Да ты никак побаиваешься ехать? – неожиданно спросила Татьяна Фёдоровна.
 - Я? – удивился Евгений. – С чего вы это взяли?
 - Вид у тебя какой-то растерянный, - поддержала мать Анна Николаевна. – Правда, струхнул что ли? А, журналист?
 - Да причём тут журналист, - Евгений кое-как сдержал себя, чтобы в сердцах не зазвездячить кулаком по столу, только тряхнул сильно головой. – Мне бы бежать от вас подальше куда глаза глядят. А я как птичка-дура сам в силок лезу. Я же вас от силы второй день знаю, а подчиняюсь вам, как запуганный пятилетний ребёнок. Видите: сам всё понимаю, а другого выхода не вижу. Безвыходное положение, понимаете? И как мне не бояться? Что я, не человек что ли? Куда меня повезут, зачем? Кто этот Прокоп? Чего ему от меня надо? Чего мне от него надо? Видите: одни вопросы. А вы говорите – струхнул. Ещё и журналиста приплели.
 - Нервы, - спокойно подвела черту Татьяна Фёдоровна.
 - Женя, зря ты так переживаешь. Ты нам поверь. Вот посмотришь, так лучше будет, - стала убеждать его Анна Николаевна. В который раз.
     Евгений посидел молча минуты две. Хлебнул горячего чаю, по-прежнему прислушиваясь к себе. Старушки не торопили. Понимали волнение Евгения.
     С улицы раздался сигнал автомобиля. Савелий вызывал Евгения, устав его ждать. Время, видите ли. Мало его у него. А у кого его много? Всем всегда его не хватало. Ничего, подождёт, не треснет от нетерпения.
 - Записи с собой брать? – всё ещё раздраженно спросил Евгений. – Ну, которые я писал не сам, а только моя рука.
 - Понятно-понятно, - кивнула головой Анна Николаевна. – Нет, ничего не нужно с собой брать. Прокоп и так всё знает. А что если спросит, так расскажешь на слова. Вот и всё.
 - Как же так? – недоумевал Евгений. – Кто может в такое поверить?
 - Да вот так, - добавила Татьяна Фёдоровна. – Поверить в это можно, если доверять. А если Прокопу доверять не будешь, так он это в миг почует. Для него недоверие сродни оскорблению. Так что, коли к нему отправляешься, сомнение откинь в сторону. Представь, что он просто твой дедушка и ты ему внучком приходишься. Как дитятко предстань перед ним. Вот он тебе и обрадуется.
     Ну не дауном же, в самом деле, прикидываться. Актёр из Евгения никакой, он это знал прекрасно. А просто так взять и последовать совету старой женщины он не мог – разумный прагматизм не позволял. Он ещё пока был в уме, это он мог осознавать, анализируя себя и свои поступки. С натяжкой, но мог.
 - Езжай как есть, - сказала Анна Николаевна, заметив душевные метания Евгения и элементарный страх. – Главное не строй из себя того, кем ты на самом деле не являешься. И этого будет достаточно. Понимаешь?
     Такое для Евгения было по плечу. Оставаться самим собой – это ему как нельзя лучше подходило на данный момент. Это ему даже нравилось. Только бы не кем-нибудь другим. С этим разобрались и то хорошо.
 - Хорошо, согласился Евгений. – Это хорошо.
     Посидели молча ещё минуту. С улицы снова раздался клаксон «Газели» Савелия. Татьяна Фёдоровна скрестила на столе ладошки и вздохнула.
 - Ладно, я пошёл! – поднялся из-за стола Евгений, понимая, что всему есть предел.
 - С богом, - сказала Анна Николаевна, а её мать перекрестила Евгения. – Иди уж, а то Савелий сейчас сам явится в дом и заберёт тебя силой.
     И заметив смущение Евгения, добавила:
 - Шучу я, шучу. Савелий у нас доброхот, муравья не обидит.
 - С богом, - совершенно неожиданно для себя сказал Евгений, почувствовав как горячий румянец заливает его щёки, и пошёл на улицу, прихватив на ходу свою куртку с вешалки возле входа.
     Так налегке он уже давно никуда не отправлялся. Ни ноутбука, ни диктофона, ни ежедневника, ни какого-нибудь замызганного блокнота. Нет, конечно, это была совсем не рабочая командировка, но всё же. Могло показаться, что Евгений собрался на романтическое свидание или загородный променад, а Савелий его старый приятель, согласился показать ему окрестности и красоты живописной осенней природы. Романтика, чтоб ей пусто было. Главное держать себя в руках.
     Спустившись по лестнице веранды и оказавшись во дворе, Евгений в этот раз уже специально обратил внимание на конуру, стоящую возле самой летней кухни, близко к воротам. Крупная, затасканная по земле металлическая цепь и прикреплённый к ней нерасстёгнутый широкий ошейник лежали рядом. Судя по размеру пустоты, образовавшейся в ошейнике после того, как Гром сумел из него вырваться, это был пёс внушительных размеров. Примерно такого же, как и та собака или волк, которого Евгений видел на просёлочной дороге в лесу.
     Когда Евгений вышел за ворота на улицу, оказалось, что Савелий уже успел развернуть «Газель», и теперь машина, ожидая Евгения, била сизой струёй выхлопных газов прямо по поверхности свежевыкрашенных досок. Савелий заметил в боковое зеркало Евгения и коротко бибикнул в знак приветствия, что, мол, наконец-то. Евгений молча открыл дверцу «Газели» с пассажирской стороны и уселся на крайнее правое место.
 - Языками зацепились? – спросил Савелий. – Последние инструкции давали?
 - Да, что-то типа того, - неопределённо ответил Евгений.
 - А что, решил с собой ничего не брать?
 - Так сказали.
 - Понятно. – Савелий газанул на месте. – Поехали?
 - Поехали.
     От ворот повернули налево и покатили по центральной улице к выезду из деревни.
     Всё тот же невесёлый вид предстал перед глазами Евгения. И он начал припоминать то чувство, с которым ещё вчера ехал среди этих домов, зыркая единственно видящим глазом направо и налево, выискивая среди заколоченных домов хоть один с признаками жизни. Вот тебе та самая тишина. На погостах тоже всегда тихо. И Евгению уже ни о чём не хотелось спрашивать Савелия. О чём тут говорить, о чём ещё можно было спрашивать.
     Так молча доехали до т-образного перекрёстка. Направо – Евгений знал, это обратно в Ягодовск, а вот налево, куда повернули они на «Газели», где дорога снова уходила в лес, - это в сторону воинской части. Если, конечно, Евгений правильно помнил. Началась уже знакомая пляшущая бетонка.
 - В сторону воинской части? - не поворачивая головы, спросил он.
 - Ага, - так же ответил Савелий, не отводя взгляда от дороги. – Только мы где-то на полдороги свернём ещё раз налево. К Прокопу туда. Он в глуши обитает, рядом с заброшенными охотничьими домиками.
 - Понятно.
     Хотя совсем было непонятно, почему рядом с домиками, а не в них самих. Но Евгений промолчал. Сам всё увидит и если нужно, спросит уже на месте.
     Свернули в лес и покатили среди деревьев и кустарников. Только Евгений хотел спросить у Савелия разрешения опустить немного боковое стекло, чтобы не нюхать запах горячего дешёвого пластика, как в кармане его куртки еле слышно пиликнул сотовый телефон.
 - Телефон? – спросил Савелий, каким-то образом распознав услышанный им звук, несмотря на громкое урчание мотора, прекрасно и слышимого, и ощущаемого в салоне. Евгений отметил про себя, какой у Савелия тонкий слух.
     Достав из куртки телефон, Евгений увидел на дисплее, что было пропущено три звонка и получено одно SMS. Понажимав на кнопки, он выяснил, что все три звонка были от Сергея Сергеевича, его шефа. Два вчера вечером и один сегодня утром. SMS-ка пришла только что.
 - Вообще-то к нам сюда дозвониться очень проблематично, - продолжил Савелий. – Уровень приёма скачет туда-сюда. Текстовые сообщения ещё как-то доходят, а вот звонки – пустое дело, даже не пытайтесь.
 - Да, мне Роман, который меня на «Москвиче» к вам привёз, всё объяснил. Вроде как геомагнитные импульсы мешают нормальной работе сотовой связи. Земля фонит, одним словом, перебивает сигнал.
 - Какие импульсы? – не понял сразу Савелий. – Земля, говоришь, фонит?
 - Ну да, это физика… - решил было что-то объяснить Евгений, как Савелий его перебил:
 - Какая, на хрен, физика! – но он не злился, он улыбался во все свои и вставные, и родные остатки зубов. Было видно, что такой поворот его забавлял. – Это воинская часть нам такую свинью подложила. Это же специальные противоракетные войска. У них на территории стоят какие-то очень мощные излучатели. Я, конечно, всех подробностей не знаю, мне пьяные солдаты рассказывали, но это всё делает мощная радиоаппаратура, а никакое не магнитное поле Земли или ещё чего.
 - Ни фига себе, - искренне удивился услышанному Евгений. – И что же делают эти излучатели? Для чего они нужны, вам пьяные солдаты не рассказали?
 - Ну, рассказали в общих чертах. Это же военная тайна. Хоть и пьяные, а понимали, что много рассказывать не следует. Так, в основном хвастались, где служат.
 - Какие-нибудь «лучи смерти»? – ни без иронии произнёс Евгений, припоминая какую-то информацию, которую то ли видел по телевизору, то ли читал в каком-то издании наподобие «Астрала».
 - Да нет, не лучи, - замотал головой Савелий, - я ж говорю – радиоизлучение. Работает направленным низкочастотным излучателем. Летит, например, ракета с автоматическим наведением, то есть так называемая «зрячая ракета», а излучение её прошивает и – раз! – и все системы вышли из строя. Всё, больше никуда эта ракета не летит, а просто падает на землю или в океан. И толку от неё, как от обычного тяжёлого мусорного контейнера. Разве что на поверхности может кого-нибудь зашибить ненароком. Но зато миллионы жизней не загубит. Вот такой вот расклад. Вот такая польза.
 - Здорово. - Евгений действительно был потрясён услышанным. – А зачем ей приходится постоянно работать-то?
 - Так сканирует, держит под наблюдением. Посылает импульсы, - Савелий стал пальцами левой руки показывать, как разлетаются в стороны импульсы, причём сам он стал как бы излучателем, - пык, пык, пык. Так что небо у нас на замке, будь уверен.
 - Буду уверен, - кивнул Евгений, припоминая разговор в поезде с отставным военным Брисом Репко. Как всё-таки далеко шагнула технология. А ещё говорят, что наши вооружённые силы в позиции отстающих. Да тут о таких вещах рассказывают, что невольно начинаешь гордиться Родиной.
     И всё-таки нужно прочесть сообщение в телефоне. Что там нужно от него шефу? Попавшие в сотовый буквы оповещали: «Сроки сократились! Перезвони!». Час от часу не легче. Ну что за повороты судьбы? Нужно было срочно что-то отвечать. А ведь Евгений до сих пор даже не прочитал ни строчки из того материала, который ему выдал Сергей Сергеевич.
     Заметив краем глаза, что журналист начал возиться со своим сотовым телефоном, Савелий решил не дёргать его вопросами, а дать ему спокойно сделать всё, что нужно. Евгений принялся печатать ответ, по ходу взвешивая в уме каждое слово. Очень не хотелось попадать в неловкую ситуацию и наводить на себя излишние подозрения. Тем более что у них с шефом был разговор как раз о Тудыттовке. Чёрт подери, каким странным образом все сходилось, словно другого развития событий и не предполагалось. Зловещий рок, злодейка судьба, фатум, - что там ещё? – хотелось начать плеваться в разные стороны. Ну вот зачем ему всё это? Что отвечать, что писать?
    «Плохой приём, - начал писать Евгений. – Доходят только SMS. Работу начал. Какие сроки?». И ещё немного подумав, добавил в начале: «Нахожусь рядом с Лобково, в лесном массиве». Перечитав и решив, что ничего более добавлять не нужно, Евгений отправил сообщение. Меньше чем через минуту пришло оповещение о доставке.
 - Наш поворот, - произнёс Савелий, съезжая с бетонки на обычную земляную просёлочную дорогу, которую и дорогой-то не назовёшь. Так, тропинка, основательно заросшая разной лесной травой. – К домикам сюда.
     «Газель» стала ехать заметно медленнее, так как деревья по обе стороны от машины проходили вдоль бортов в пугающей близости.
 - Вообще-то сюда на «Газели» до меня никто не ездил, - пояснил Савелий, - так, пешочком ходили. Но вот я изловчился.
     Савелий явно хвастался своими водительскими навыками. И опять улыбался, довольный сам собой.
 - А что, далеко в глубь леса ехать? – поинтересовался Евгений.
 - Да нет, к домикам совсем близко. Да вон они, - показал пальцем впереди себя Савелий. – А вот от домиков придётся потопать пешком.
     Подкатили к двум небольшим домикам из почти чёрного, покрытого во многих местах мхом, бруса. Только куриных лапок под ними не хватало, а так всё соответствовало сказочным приданиям.
 - А почему два?
 - Чего два? – не понял вопроса Савелий.
 - Домика два почему? Для двух групп, что ли?
 - Не, зачем для двух. Всё проще. Один домик для людей, а второй для провианта и для добычи.
     Савелий заглушил мотор и начал выбираться из грузовичка. Евгений последовал за ним. Когда оба оказались на свежем воздухе, Савелий продолжил прерванное объяснение, закрывая двери на ключ сперва со своей стороны, а затем со стороны пассажира.
 - Зверьё ночью полезет за едой, а такое случалось, так в первую очередь полезет не к людям, а в домик с провиантом и разделанными тушками. Ясно?
 - Ясно, - кивнул Евгений. – А чего же Прокоп здесь не обосновался? Не нравится ему, что ли? Старое больно жильё для него?
 - Ты что, Женя, шутишь, наверное? – Опять эта его хитрая улыбочка. Или Евгению только кажется, что хитрая. Вот же чёрт златозубый. – Да ему всё равно где жить. Он человек вообще непривередливый. До первого снега в лесу в шалаше, а только потом вот в эту избушку перебирается.
     И Савелий указал на тот домик, что поменьше. В нём было одно маленькое окошко, в то время как у другого окон не было вообще и дверца была маленькой и узкой. Кстати, по всем этим признакам легко читалось предназначение каждой из построек.
     Прошли мимо того, что предполагался для жилья и пошли в глубь леса. Савелий впереди, как проводник, Евгений за ним следом.
 - Далеко топать? – спросил Евгений затылок Савелия.
 - Устать не успеем, - не поворачиваясь, откликнулся провожатый. – Да ты Женя воздухом дыши. Последние ведь тёплые деньки. А осенью в лесу такие запахи, такое всё цветастое – красотища. Наслаждайся, ты ведь журналист.
 - А это-то тут причём? – не понял Евгений. – Может быть, вас кто-то до меня в заблуждение ввёл?
 - Я к тому говорю, принялся объяснять Савелий, - что ведь многие писатели очень любили осень. Пушкин там, Бунин, ну кто ещё, Пришвин.
     Да уж, обширные знания, оказывается у этого экскурсовода.
 - Я не писатель, - решил посопротивляться Евгений. – И кстати, многим писателям осень очень даже не нравилась. В этой жизни вообще всё на любителя.
 - Ну, это они просто в наших местах не бывали. Вон ведь, - Савелий развёл руками, - вот он – русский лес, достояние наше и богатство. Эх, Саврасова бы сюда.
 - Шишкина уж тогда лучше.
 - Можно и Шишкина? – согласился Савелий. – Три медвежонка у него хорошие. Забавные такие.
 - Шишкина называли певцом русского леса.
 - А, ну, тогда, конечно, Шишкина.
     Вот так они и шли по узенькой, еле заметной в траве тропинке мимо высоких разлапистых сосен, растопыренных кустарников, красных рябин и пожелтевших берёз, беседуя вроде бы о чём-то, а так-то ни о чём. О природе и о тех, кто её любил.
     Потом обсудили отношение городского человека к природе, о том как он её нещадно загаживает. И вообще, лесные пожары, по большей мере, именно из-за городских жителей вспыхивают. Так это или не так, спорить было трудно. Сам Евгений за город выбирался редко, если не сказать, что вообще не выбирался. Так, только на дачу к матери. А шашлыки, рыбалка, охота – это было не про него. Поэтому он молча и выслушивал обвинения Савелия в адрес его брата горожанина.
     Впереди, из-за спины Савелия показалась небольшая полянка. Савелий, рассуждая на ходу и энергично жестикулируя, больше смотрел под ноги. Так что, хоть Евгений и шёл за ним следом, всё же смог различить сидящего боком к ним человека возле костра, над пламенем которого что-то варилось в небольшом чугунке. За спиной у незнакомца, полностью скрытого от взгляда под тёмно-зелёной плащ-палаткой, виднелся довольно высокий шалаш, сооружённый в основном из широких веток ели. Рядом с человеком, серой спиной к тропинке, сидел большой волк. Его кончики ушей были остро поняты вверх и обращены в сторону того, кто сидел рядом с ним у костра. Приближение людей он, похоже, не слышал, ему было не до того, что творилось вокруг.
     Евгений в два стремительных шага нагнал Савелия и коснулся его плеча, как бы заставляя прервать свои рассуждения. Савелий действительно остановился, развернулся к Евгению и удивлённо спросил:
 - Чего?
 - Дошли похоже. Вон, - и Евгений указал на волка и человека, сидящих на поляне. Больше хотелось обратить внимание Савелия на волка, конечно же, а не на того кто был под плащ-палаткой. Евгений, честно, не мог точно сказать: нормально это или же нет, когда на опушке сидят вместе человек и волк и вместе греются у костра?
     Савелий повернулся в сторону поляны.
 - Точно, дошли. Я за разговорами-то… - и тут его речь словно отрезало. Постояли секунд десять. Он всматривался, он что-то пытался различить. – Я не понял, - продолжая стоять на месте, медленно заговорил Савелий. – Гром что ли? Спиной к нам, зараза, сидит, не пойму. Гром или не Гром?
     И, наконец, когда Савелий устал гадать по спине того, кто сидел на поляне, он просто крикнул: «Гром! Гром! Это ты или не ты?».
     В ту же секунду уши пса развернулись назад, в сторону кричащего из леса человека. Затем развернулась морда. Савелий заорал: «Гром! Точно Гром! Вот же чёрт лохматый!». И пёс рванул на встречу Савелию. Лишь только тот, кто был в плащ-палатке, продолжал сидеть неподвижно и даже не повернул в их сторону головы. Савелий продолжал оставаться на месте, когда его любимый пёс, слегка подвизгивая, кинулся на его вытянутые руки и принялся, подпрыгивая на задних лапах, пытаться лизнуть хозяина в лицо. Иногда это ему успешно удавалось.
     И вдруг, заметив за Савелием присутствие другого человека, или даже скорее почуяв, Гром опустился на все четыре лапы, перестав вилять хвостом, немного отошёл от Савелия назад по тропинке к поляне и уселся к нему мордой, где-то ровно посередине между ними и кострищем. Пёс поднял к небу глаза и протяжно завыл. Завыл так, что звук его воя отдавался где-то в затылке, а от затылка холодными иголками спускался вниз по позвоночнику до самого копчика. Казалось, что из спины вот-вот полезут иглы дикобраза, а внизу спины, в продолжение позвоночника начнёт расти жёсткий, шипоподобный хвост. В этот самый момент, когда страх перед первобытным воем вроде бы домашнего пса продирал наружности и пытался вылезти через поры, Евгений понял, и вспомнил одновременно, что это как раз тот самый волк, что попался ему с Романом на пути в Тудыттовку. Вот так он тогда и завыл, стоя перед «Москвичём». Только теперь Евгению было почему-то не просто страшно, а ужасно. Словно все-все-все страхи, которые копились у него за эти несколько дней, выплеснулись из него прямо здесь.
 - Не нужно бояться, - донёсся голос человека, сидящего у костра.
     Гром в ту же секунду перестал выть и побежал, виляя хвостом, обратно на поляну. Пёс пробежал мимо поднявшейся руки человека в плащ-палатке, которая как бы невзначай, мимоходом погладила его серую жёсткую шерсть, и уселся за костром. Теперь он видел тех, кто пришёл и готов был их встретить как гостей.
     «Как он смог понять то, что я боюсь? – подумал Евгений о том, чей голос услышал со стороны лесной поляны. – Его боюсь? Пса? Сегодняшнего дня? Сам себя? Я ведь даже не знаю чего я точно боюсь».
 - Я не понял! – раздражённо произнёс Савелий. – Это что за номер такой? Гром, ты чего, очумел что ли? Я ж твой хозяин.
     Искреннее недоумение слышалось в его голосе. Он так переживал из-за пропажи пса. Хоть и заикнулся, что может купить нового взамен Грома, но думать об этом ему было больно.
     Эта встреча, это счастливое обретение старого друга, находка верного пса. Савелий был уверен, что это будет счастливым мгновением для Грома, как для него самого. А пёс вот так нахально развернулся и ушёл, только немного порадовавшись встрече. Безобразие. Непонятное безобразие.
 - Идите сюда оба, - снова донеслись слова человека, так упорно не желающего смотреть в сторону пришедших. – Мы гостям рады. Мы гостей ждали. Правда, Гром?
     И Гром, как будто отвечая на вопрос незнакомца, открыл широко пасть и мотнув мордой в сторону, звонко зевнул. Миролюбивый пёс. Ни капли агрессии. Такого держать на цепи – в принципе, не совсем понятное решение. Но его размеры внушали чувство уважения и опасения. И ещё эта чертовская схожесть с кровожадным обитателем чащоб – волком.
 - А чего это он от своего законного хозяина бегает? - продолжил возмущаться Савелий. – Я ведь переживать начал. Четыре дня назад сорвался с цепи и удрал втихую. Я уж думал с концами, не увижу больше.
     Савелий уже шёл к костру, а Евгений тащился следом, не решаясь ни остаться на месте, ни отстать хотя бы на шаг. Евгений в прямом смысле пытался укрыться за спиной Савелия, чтобы из-за неё, как бы ненароком подсмотреть лицо это загадочного обитателя леса, к которому они наконец пришли.
 - Здравствуй, Савелий, - донеслось из-под капюшона.
 - Здравствуй, Прокоп, - сказал Савелий, когда они уже вплотную подошли к человеку в плащ-палатке.
 - Здравствуйте, - кое-как выдавил из себя Евгений.
 - Здравствуй, Евгений Ледоскопов. Ждали мы тебя.
     Руки человека в зелёном поднялись вверх к голове и убрали капюшон на спину, открывая взору образ старца.
     По лицу Прокопа можно было без сомнений сказать, что ему очень много лет. Волосы, спускающиеся по плечам локонами, были абсолютно белыми. Лицо покрывали морщины, особенно глубокими из которых были на лбу и у уголков глаз. При этом большая часть лица была покрыта седыми усами и бородой. Евгений тут же отметил, что старец очень похож на доброго Санта Клауса из какого-нибудь диснеевского мультика. И встреть он его точно на такой опушке, скажем, зимой, то на полном серьёзе заподозрил бы, что повстречался с легендарным сказочным Морозко. Вот только плащ-палатка портила весь фантастический вид.
     Только Евгений успел обо всём этом подумать, перебирая в голове все возможные образы Прокопа, как старец медленно повернул в их сторону голову и, скользнув взглядом по Савелию, начал внимательно вглядываться в лицо Евгения. Нет, это был не добрый Санта. Глаза старца, с тёмно-тёмно-коричневой радужкой и расширенными зрачками, напоминали собой два узких глубоких отверстия, почему-то очень похожих на оружейные дула. Под взглядом таких глаз находиться было почему-то очень зябко и неуверенно, что и испытал на себе в первые же мгновения Евгений.
 - Стой там, - заговорил с Евгением старец. – Лучше не двигайся.
     В ту же секунду Гром, находящийся за костром, приподнялся со своего места, шесть его вздыбилась. Он вытянул вперёд свою морду и начал потихоньку рычать, оголяя белозубый оскал. Евгений сразу же понял, что, действительно, лучше не двигаться, потому как пёс рычал, судя по всему, именно на него.
 - Да что с ним такое? – неуверенно спросил Савелий. – Что с собакой-то твориться? Прокоп, ты что ли Грома науськал? Опоил бедного пса?
 - Не хорохорься, Савелий, - спокойно ответил старец, по-прежнему глядя на Евгения. – Просто забери его и всё.
 - Как же я его заберу и всё, в таком состоянии? Он же вот-вот кинется.
 - Ремень с брюк сними, подойди к нему и сделай из ремня ошейник. На нём и уводи. Тебя он не тронет. Его другие интересуют.
     Евгений стоял, пытаясь не шелохнуться. Интересно, это был его последний день жизни или он ещё увидит Ксению и родную мать? Чем он так, интересно, не понравился такому миролюбивому псу? Причём так неожиданно.
     Савелий приподнял свою длинную куртку, расстегнул ремень и начал медленно его вытаскивать из брюк.
 - Он тебе что ли понадобился, - тут же поинтересовался Савелий, обращаясь к Прокопу. – Ты его позвал?
 - Нет, он сам пришёл. – Прокоп был невозмутим. Ни одна эмоция не мелькнула в выражение его лица. – Сам. Почуял. Три дня уже у меня здесь живёт. Вместе со мной вас ждал, домой не торопился. А сейчас ты его забери, теперь ему уже здесь делать нечего, отсиделся, будет.
 - Но он нормальный? - Савелий уже двигался по направлению к псу с ремнём, пропущенным через пряжку и ставшим на время ошейником. – С башкой у него ничего не случилось?
 - Какой был, такой и остался. Ни убавилось, ни прибавилось. Не переживай, Савелий, хороший у тебя пёс. Просто чувствительнее, чем обычные собаки.
 - Так в нём же волчья кровь, - ни без гордости произнёс Савелий. – Может из-за этого?
 - Может и из-за этого.
     Савелий подошёл вплотную к Грому, но тот как будто и не замечал хозяина, оказавшегося у него сбоку. Пёс по-прежнему продолжал скалиться  через костёр на Евгения. Медленно и аккуратно Савелий накинул на Грома ремень и затянул на шее. Затем взялся одной рукой за конец ремня, другой возле вздыбленной холки, и начал оттаскивать пса в сторону, по направлению к тропинке, чтобы уйти. Евгений как и раньше старался стоять спокойно и не двигаться.
 - Покорми его, - сказал Прокоп в спину удаляющемуся Савелию, когда тот с собакой почти вышел на тропинку. – Он тут только за белками и гонялся. Не знаю, жрал чего-нибудь или нет.
 - Ладно, - отозвался Савелий, - обязательно.
     Выйдя на тропинку, он остановился и, обернувшись в пол-оборота, несколько нерешительно спросил:
 - Долго беседовать будете? Я подожду, конечно, но чтобы знать хотя бы.
     Старец тут же ответил:
 - Подожди, Савелий. У журналиста ко мне много вопросов. Пока он их все мне задаст. Пока я ему всё объясню. Посмотри, как он всего боится. Ему ещё успокоиться нужно, отдышаться. Правильно я говорю, Женя?
     Евгений не знал, что ему отвечать и поэтому просто промолчал, ожидая, что ответит Савелий.
 - Ладно, - опять согласился Савелий и пошёл с Громом по тропинке по направлению к своей «Газели» и охотничьим домикам. Евгений все же разрешил себе повернуть голову и понаблюдать, как фигура Савелия и его пса Грома удалялись от него всё дальше и дальше в глубь леса, мелькая за стволами деревьев и ветками кустарников.
     Теперь Евгений остался со старцем Прокопом один на один. Сердце учащённо забилось, а на лбу выступили мелкие капельки испарины.
 - Садись, - невозмутимо произнёс Прокоп, указывая на небольшой чурбанчик берёзы, валяющийся по другую сторону от костра, напротив него.
 - Спасибо, - пересохшими губами промямлил Евгений и, пройдя к костру, сел на предложенное место.
 - Знаешь, зачем у меня? – тут же спросил старец.
 - Догадываюсь, - ответил Евгений.
 - Расскажи, - то ли попросил, то ли приказал Прокоп.
     Евгений постарался успокоиться и выстроить свои мысли хотя бы в подобие порядка. С чего начать?
 - Начни с писем немца, - неожиданно предложил Прокоп, словно прочитав мысли Евгения.
 - Вы знаете о письмах? – удивился Евгений.
 - Знаю.
 - Так о чём мне рассказывать, если вы и так обо всём знаете? – дошло до Евгения.
 - Я не спросил о том, что ты знаешь. Я спросил о том, зачем ты здесь?
     Евгений осёкся. Прокоп спрашивал его о том, о чём он сам хотел спросить у Прокопа.
 - Вообще-то, я сам хотел спросить об этом: зачем я здесь?
 - Во-о-о-от, - протянул Прокоп, наконец отрывая взгляд от Евгения, склоняясь к вареву над костром и помешивая его какой-то деревянной щепкой. – А хочешь, чтобы я рассказал?
 - Ну, я для этого, в принципе, сюда и приехал.
     По мере того, как Евгений разговаривал со старцем, он начинал чувствовать, как его натянутые нервы понемногу успокаиваются.
     Прокоп положил щепку на закопчённую кружку, стоящую возле костра и снова посмотрел на Евгения.
 - Я расскажу. А ты слушай внимательно. Будут вопросы – спрашивай, перебивай, не стесняйся. То, что ты здесь – это очень важно. Для всех. Для тебя, для Анны, матери её Татьяны, даже для Савелия и всей деревни Тудыттовки. Ну что, поехали?
     Немного подумав, Евгений решил сразу же задать вопрос из их совместного недавнего прошлого.
 - А почему на меня Гром стал рычать, - спросил он, подозревая, что и сам догадывается в чём причина.
 - Ты ведь догадываешься, - серьёзно сказал Прокоп.
 - Догадываюсь, - подтвердил Евгений. – Стоит у меня за спиной, да? Его тень? Собака его увидела и ощетинилась, так?
 - Тогда – да, сейчас – уже нет.
 - Так он не постоянно за мной курсирует?
 - Нет, не постоянно. Он не может постоянно находиться с тобой рядом. То, что он вырывается из того мира, уже это стоит для него невероятных усилий. И я хочу, чтобы ты это знал.
     «Интересно, что ещё он хочет, чтобы я знал? Ведь сидит и строит из себя такого знатока человеческой психики. Увидел мои расширенные зрачки, испуганные глаза, и тут же это подметил, высказал вслух. Вот тебе и провидец. А на самом деле, возможно, обычный… хотя, нет, не обычный, а хороший психолог. Нужно отдать ему должное».
 - Что ещё вы хотите, чтобы я знал. Рассказывайте, не стесняйтесь.
     Прокоп несомненно заметил в интонации Евгения нескрываемую нотку наглости. Похоже гость осмелел и теперь не прочь это продемонстрировать.
 - Тебя, Женя, просили мне огромный привет передать, а ты позабыл, - очень по-доброму, но без тени улыбки сказал Прокоп. И эти слова обескуражили Евгения.
 - Кто просил привет передать?
 - Вспомни получше. Твой недавний случайный знакомый. Говорил тебе, что я злой и похож на злую змею. Ну, припоминаешь?
     У Евгения в голове начали медленно вращаться плохо смазанные шестерёнки и стал проявляться слегка подзабытый образ отставного военного ракетных войск. Поезд, боковое место вагона, чай с чем послала в дорогу Ксения и увлекательная беседа. А выходя из вагона, этот интересный улыбчивый собеседник попросил передать привет старцу из Тудыттовки. Мол, знаком он с ним, виделись они года два назад и очень при этом сильно друг другу не понравились. Но откуда Прокоп мог знать, что Евгений разговаривал с ним в поезде? Именно с ним?
 - А откуда вы… Ну, это… Как вы смогли узнать, что я с ним ехал?
 - Я тебе, больше, Женя, скажу, - продолжил Прокоп, немного поелозив на своём месте, видимо, усаживаясь поудобнее для длительного разговора. – Никакой он, к чертям собачим, не военный. Чесать языком он мастак –  это да, а то, что в каких-то там разработках участвовал и летал на аппаратах космических – брехня чистой воды.
 - А кто же он тогда? – с опущенной челюстью спросил Евгений.
 - Учитель он астрономии. Бывший, конечно. Вот и вся его связь с космосом. То, что его попёрли с работы – это факт. Но не только за его исписанные журналы с цифрами, хотя и они свою роль сыграли. А история там такая была. Вместо того, чтобы ребятам, своим ученикам, предмет свой преподавать, этот увлечённый мистическим субъект по имени Борис Репко…
 - Вы и имя его знаете? – вырвалось у Евгения.
 - А то, - кивнул Прокоп, - конечно, знаю. На счёт имени своего он не соврал. Так вот, - продолжил старец, - вместо астрономии, он каждый урок рассказывал своим ученикам то о призраках и привидениях, то про загробный мир и переселение душ, то про закопанные на дальних островах злыми пиратами несметные сокровища. Про летающие тарелки, кстати, тоже рассказывал, правда не выставлял себя в роли офицера космических войск.
 - Так разве в этом есть что-либо предосудительное? – не понял Евгений. – Его что, за это и уволили?
 - А как не уволить, если к концу учебного года оказалось, что дети материала вообще ни в зуб ногой. Он им оценки ставил за рефераты на те самые темы, о которых так увлеченно с ними беседовал. А астрономия – к чёрту астрономию! Для него зомби африканские и лохнесское чудовище было поважнее. К тому же при проверке обнаружили в столе его кабинета те самые амбарные тетрадки с чередой цифр. Представляешь, какой был резонанс среди учителей этой школы. В женском коллективе, тем более, подобное очень эффектно расходится. В красках. В общем, директор ему предложила уйти по собственному желанию или пройти психоневрологическое обследование. Хотя, даже после этого ему детей бы уже не доверили. Так что никакой он не военный, этот твой попутчик, а одержимый пустозвон.
 - Ничего себе, - всё никак не мог оправиться от удивления Евгений. – И такие учителя, то есть придурочные, обучают детей в школе?
 - Ну, это ещё цветочки. И не такое бывает. А если заграничные, европейские там или американские брать, так вообще – туши свет и святых выноси. Просто никто не знает. Никто не копнул глубоко, не заглянул в мысли того, кому вверены детские души.
 - А вы, получается, заглянули?
 - Он сам пришёл ко мне, - несколько горделиво ответил Прокоп, - сам заговорил. Долго вопросами пытал. Умного всезнайку из себя корчил. Говорил, что учёный и интересуется необъяснимыми явлениями на планете. Про Вестимовых всё выведывал. Про письма расспрашивал. А я ведь вижу, что человек лживый, всё лепит и лепит на меня свою неправду, прикрывается ею и думает, что я слепой. А я ведь вижу его, всего вижу, насквозь. И так он мне мерзок стал, что я на него как зашипел тогда, как начал тыкать в него своей палкой, вот этой, - Прокоп приподнял и показал справа от себя длинный желтоватый посох. – Он, помню, не ожидал. Ругаться начал, у виска крутить. А ему самому бы это дело не помешало. Только он сам того не хочет. Я же говорю – одержимый. Ну, да Бог ему судья. В общем, прогнал я его.
 - Понятно, - широко раскрытыми глазами глядя на старца, кивнул Евгений. – Значит Вестимовыми не только власти и журналисты интересовались? Люди, скажем так, мистической направленности тоже неровно дышат, когда речь заходит о деревне Тудыттовке. А в чём же секрет? Не могла одна старушка столько шуму наделать своими письмами. Или могла? Кто они – Вестимовы?
 - А тебе, значит ещё не говорили? – медленно произнёс Прокоп и пристально вгляделся в глаза Евгения. – Нет, ни Савелий, ни старушки мои сердечные тебе ещё не поведали. Осторожничают. А может оно и правильно. Это ведь, в принципе, к делу-то не относится. Только была в их роду такая история. Я уж тебе расскажу, чтобы ты представление имел о тех, к кому приехал в гости.
 - Было бы здорово.
 - Слушай. В роду Вестимовых все женщины травницами знатными считались. По местным лесам да лугам чего только нельзя понасобирать. Но ведь в том, что собрал, ещё и толк нужно знать. А знания обо всех целебных свойствах, которые в местных травах-муравах есть, женщины из поколения в поколение передавали и хранили, как ценный дар. Много к ним всегда люду всякого сорта приходило из разных краёв. То немощный калика какой забредёт, то богач с недугом явится. А для них все равны – всем помогали своими отварами да настоями. Денег и подношений всегда по минимуму брали, чтобы про них никто не мог сказать, что они богатства на чужом горе и болезнях сладили. Завистники были, конечно, но и они люди живые, болезням подверженные. Если плохо становилось, и им помогали. Потому, в принципе, и не было кривотолков да умышленного поклёпа на лечебные деяния травниц. А лечили и при царе батюшке, и при советском правительстве, и при сегодняшних демократах. Правда сейчас, при нынешнем положении, всё меньше. Аптек поразвилось. Ну, да ты и сам знаешь. Цивилизация…
     Прокоп вздохнул, взял щепу и молча опять помешал варево. Евгений кивнул, переждал паузу, перебивать не стал.
 - Однажды, уж при советской власти, году эдак в тридцать втором, когда в стране голодуха была основательная, забрел к ним в деревню монах. Гонения на них тогда были. Чекистам приказ тогда был: пресечь мракобесие и несоответствие коммунистическому реализму. Уж с церковью вытворяли что хотели. Очередной монастырь разогнали, а обитателей его по свету пустили с паспортами лишенцев, тех, кто отказался участвовать в строительстве светлого будущего. Один из таких и забрёл. Дошёл до дома Вестимовых, а во дворе тогда Петруша играл, мальчик богом на голову обиженный. Они тебе не рассказали, а был у них в семье ещё один мальчишка, брат Николая – Петя, старше его на три года. Мальчишка уже большой, лет пятнадцать, а всё камушки собирал, да на качели качался, к углу дома прилаженной. Инвалид, как и папаня, только по другой статье. Так вот, дошёл монах до их дома, увидел мальчонку во дворе и попросил воды напиться. На него собака цепная кинулась, лаять стала. А Петруша её успокоил, погладил да в конуру спровадил. Монаха того не только водой напоил, а в дом провёл, хлеба ему с картошкой и мёдом дал. Вестимовы и тогда пасеку держали. В этот день как раз половина их с пчёлами возилась, а вторая в поле траву косила для скотины. Колю в его двенадцать уже на подмогу брали, а Петя дома оставался. Взрослых-то не было, вот он себя за главного и чувствовал. Приветил странника, дал ему отдых да еды с дороги. А за то, что у хозяина дома такое сердце доброе, монах с Петей до прихода родителей во дворе в те же самые камушки играл, истории библейские, да сказки народные рассказывал. Солнце уж к закату клонилось, когда мать Екатерина с отцом Михаилом и сыном Николаем к дому подходили и увидели человека в чёрном. Он во дворе с их Петрушей  играл. Сразу поняли, что монах-бродяжка. Но гнать не стали и ругать сына посчитали делом лишним. Расспросили кто да что, откуда идёт, из какого монастыря гоним. Предложили ночлег, мол, ночь уж скоро. Он согласился и у них на сеновале переночевал. Утром, когда с петухами встали, монах уже был на ногах, хозяев во дворе поджидал в путь собранный. Вынесли ему в дорогу хлеба, мёда и всё той же картошки. Он в благодарность дом осенил крестным знамением, прочёл молитву за здравие хозяев. А Петрушу отдельно в сторонку отозвал и что-то ему на ушко шептал. Потом спросил: «Запомнил?». «Запомнил», - ответил ему мальчик. «Ну да я тебе ещё разок прочту, чтобы лучше в памяти усвоилось», - сказал монах и ещё разок к его уху приложился. И уж после этого перекрестился сам, сказал «С Богом!» и отправился в своё иноческое путешествие по России-матушке, страдалице.
     Погодя родители стали у Петруши выведывать: чего такого монах ему на ухо нашептал да ещё спрашивал, запомнил ли? А Петруша только одно отвечает: «Молитву подарил, сказал, что только мне этот подарок, более никому». «А что хоть за молитва? – спрашивают, - о чём хоть?». «Так самая известная любому христианину, - он отвечает, - Отче наш. Только не тот короткий вариант, что все читают, а самый что ни на есть настоящий, полный. Монах сказал, что такая молитва и рану любую залечит и даже может из воды вино делать. Она до их монастыря из глубины веков дошла. Но владеть ею могут только чистые сердцем человеки. Сказал, чтобы берёг я её и никому попусту не читал». Принесли воды в ковшике, попросили его прочесть, чтобы удостоверится в действии священного слова. И вышло-таки. Вода стала с ароматом странным, но приятным, а на вкус чувствовалось, что по крепости она, как вино креплёное, то есть градусов двадцать-двадцать пять. Один только отец Михаил попробовал, отхлебнул, и потом дней пять ходил и даже не хромал. Удивлялся только, что это с ногой его произошло, как будто прямее стала. А потом медовухи своей после бани напился, стал почему-то матом всех ругать, с лестницы свалился, чуть ключицу не сломал. На утро опять хромал как и прежде. Он, конечно, догадался, что чудо с ним случилось. Да и хромым ему оставаться было привычнее.
     Вот так родители узнали, что их Петя стал владельцем чудесной молитвы. Но сами решили её не пользовать и никому не болтали про тот случай. Пацан сам молитву выдал через несколько лет, когда солдаты раненые стали с войны возвращаться. По душевной жалости своей. Война ещё шла, а Петруша с отцом как-то в Ягодовске оказались на небольшом базарчике возле вокзала. Мёд продавали, чтобы хлеба купить. Туда солдатики на костылях наведывались, чтобы самогону раздобыть да закуски какой на остатки того, что по карманам ещё завалялось. И вот заехал на этот базарчик безногий инвалид и как давай выть во всё горло, что, мол, вот он за родину ноги на фронте потерял, а ему никто не нальёт даже стакана за победу выпить. Ну, Петруша-дурачёк, его и пожалел. Набрал ему в какую-то банку воды, прочёл над ней тихонечко свою молитву и отдал со словами: «Возьмите, дяденька солдат, вам легче станет. Это молитвенная вода, святым духом осенённая». Солдат усмехнулся, конечно, но подношение принял. Поглядел, понюхал, спросил «не одеколон ли?». Хотя было видно, что ему всё равно. И стал пить. Выпил всю банку, как будто пиявкой присосался. Рукавом утёрся, улыбается. «Хорошо», - говорит. И вдруг как давай рыдать ни с того, ни с сего. С тележки со своей упал, по земле в грязи катается, кулаками то землю, то себя колошматит, и одно только твердит: «Господи прости, господи прости!». В таком состоянии его на милицейской машине с базарчика-то и увезли.
     Отец, слава богу, не дурак, сына в охапку и быстрее оттуда дёру. Не хватало, чтобы их за отравление инвалида загребли. Вернулись в тот день домой и тряслись, как осиновые листочки, всё работников внутренних органов ждали. Думали уже, что обошлось, как через неделю заявились энкавэдэшники. Отбрехались, как могли. Мол, не знаем, как оно так получилось. Мальчик только дяденьке банку помытую подал, а что уж он из неё выпил, никто не знает. Сказали, правда, что ничего страшного не произошло. Инвалид тот вообще пить перестал и уже возле местного храма милостыню просит и неустанно молится. Может, свихнулся, а может, и нет?
     Чтобы этот случай замять, пришлось мёдом делиться, на охоту звать, на рыбалку. Одним словом, так эти дознаватели и повадились в Тудыттовку ездить, пикники да попойки устраивать. Вон в тех самых домиках и отдыхали, которые ты видел, охотничьи.
     И вот как-то выманили они, эта их пьяная братия, Петрушку к себе в гости, на гульбище их пьяно-****ское. И давай самый старший из них, капитан ихней службы, приставать к мальчонке с расспросами, что он с дяденькой безногим такое сделал, что тот в бога ударился и теперь ни капли в рот не берёт. Может он и их отучит в рот эту «пакость заразную» брать? Если бы отец рядом был, может быть, он бы ещё сына-то поуберёг. А Петя, добрая душа, ответил, что, конечно, может, только ему самой обыкновенной воды нужно. Эти умники притащили ему аж полведра воды. На, мол, для такого дела чем больше, тем лучше. А сами похихикивают в сторонку, перешёптываются, что, мол, Петрушка слабоумный из себя колдуна возомнил. Решили ему подыграть, так сказать. Договорились: отопьём по чуть-чуть и упадём на колени, станем поклоны бить да хвалу Господу возносить. Пьяные дураки, им бы лишь бы позубоскалить. Не думали, что дело такой серьёзный и страшный оборот примет.
     Мальчишка склонился над ведром, нашептал свою молитву, отошёл в сторону и улыбается. Всё, дяденьки милиционеры, готово! Ну, те кружкой зачерпнули и давай по очереди хлебать из неё. Потом, как договорились, упали на колени и давай лбами землю бить. И вдруг один замер, потом второй, третий, четвёртый. Вот уже все пятеро стоят на коленках и друг на друга глазеют. И молчат. Долго, продолжительно, будто пытаются что-то понять или вспомнить. Сначала один другому зло сказал: «Ты чего это, гнида, на мою жену молодую своими глазёнками постоянно зыркаешь?». А тот ему в ответ: «А ты сало деревенское по ночам жрёшь и думаешь никто не знает?». И пошло, поехало. Стали они меж собой лаяться, как собаки безродные. Только один из них, пятый по счёту и самый мелкий по званию, с ними не ругался, ни в чём никого не обвинял и не укорял. А только молча со слезами на глазах вытащил револьвер и давай одного за другим своих товарищей укокошивать. Они даже понять толком не успели, с чего это вдруг в них их же сослуживец палить стал. Когда он всех перестрелял, так же стоя на коленях, подтёр сопли, утёр слёзы, спокойно сказал: «Прости меня, господи». И выстрелил себе в висок. На том бы всё и закончилось. Да только один из убиенной четвёрки подранком оказался, не до конца подстреленным. То ли со злости, то ли от безысходности (а может и от того, и от другого вместе), вытащил он своё табельное оружие из кобуры, прицелился в Петрушку и выстрелил последний раз в своей земной жизни. А тот, как стоял испуганный, с выпученными глазами от увиденного, так на траву возле своего убивцы и упал. А шлюхи, что с ними были, до самой Тудыттовки с визгом бежали. Не верили, что в живых остались, наверное.
     Такой тёплой компанией их и нашли на лужайке возле охотничьих домиков. Шесть трупов, уже холодных и окоченелых. Экспертиза потом по пулям показала кто кого пристрелил. Списали всё на пьяный дебош и несчастный случай. Нервы, мол, у служителей закона не выдержали, такое бывает.
     Родители, Екатерина и Михаил, так и не узнали, что погибли все тогда из-за той самой молитвы, которую лучше бы, конечно, не читать тогда Петруше. Да разве знал он, дурачёк, что творит и каким силам волю даёт. И погиб глупо. И тайну той самой молитвы с собой в могилу унёс. На похоронах отец только вспомнил, что, мол, пригодилась бы сейчас та самая молитва, которая может раны любые заживлять, только сам себе Петруша её из гроба не прочтёт. Нету такой возможности – себя молитвой с того света воскрешать. Похоронили Петрушу, поплакали, погоревали. Всё семейство, женщины да один мужик, отец Николая, думали с горя с ума сойдут. Николаю писать не стали, чтобы не огорчать. А он сам в сентябре того же года погиб. Про это они уже тебе рассказывали. Как похоронку получили, как мать Николая из дома бродить по миру с молитвой ушла. Сама Татьяна Фёдоровна и рассказывала, точно?
 - Да, точно, - задумчиво, словно отходя ото сна, произнёс Евгений. На самом деле, он просто обалдел от услышанного. – Про похоронку мне уже рассказали.
 - Ну, вот тебе кое-что из истории семьи Вестимовых, - глядя в упор на собеседника, сказал Прокоп. – Судьба трагическая, нелёгкая.
 - Это я уже понял, - глядя на кипящий котелок, ответил Евгений. – Так что же получается, молитва всех убила? Если бы не молитва того монаха, то все остались бы живы и здоровы? Вот тебе и святое слово.
 - Пути Господни неисповедимы, - ответил Прокоп избитой и заезженной фразой. Только было заметно, что не смотря ни на что, фраза эта для него не потеряла своей актуальности. – Человек предполагает, а бог располагает.
 - Да, да, знаю ещё: кабы знать где упадёшь, там бы и соломки подстелил, - ни без сарказма добавил Евгений. – А вы сами-то в бога верите? Я тут слышал вы целые молельные курсы устроили. Даже вьетнамцев наставляете.
 - А что, вьетнамцы? – нисколько не удивляясь вопросу Евгения, отозвался старец. – Они тоже люди. Им тоже вера нужна.
 - А можно мне поинтересоваться: какая именно вера? Вы вот какой конфессии отдаёте предпочтение, кому поклоняетесь?
 - А не всё ли равно? – прозвучал встречный вопрос. Евгений смутился.
 - Я думаю, что различия всё-таки существуют. Аллах, Будда, Христос или Яхве – разница большая.
 - Это вы так считаете, а для меня бог един. Имён и названий бесчисленное множество, а его дух и сущность присутствует буквально во всём, что есть, о чём только можно помыслить и даже в том, что не подаётся нашему пониманию.
 - Погодите, погодите, - поспешил перебить старца Евгений. – То есть как во всём? Я правильно понял: бог присутствует во всём?
 - Да, верно, - кивнул Прокоп.
 - Ну, тогда получается, что можно и камню придорожному поклоняться?
     Прокоп с заметным недовольством помотал из стороны в сторону головой.
 - Куда ты, Женя, маханул. Это всё равно, что к иконе с микроскопом прийти, смотреть через него на какой-нибудь отдельный участок, на одну крупинку краски, и молится ей, забывая про всю икону в целом. Ясно?
 - Если честно, мне это не совсем понятно, - признался Евгений. – Вообще, я человек крещёный, но и то в церковь от случая к случаю заглядываю. И молитв-то толком ни одной не знаю. Вернее знаю одну, и то кое-как. Путаюсь постоянно, когда пытаюсь про себя прочесть. Вот.
     Неловкость перед старцем или даже некое подобие стыда вдруг проникли в душу Евгения. Неудобно было признаваться старцу в своей духовной несостоятельности, но при этом почему-то хотелось говорить только правду.
 - Это не страшно, - утешил Прокоп смущённого Евгения, - всё приходит со временем. На то нам и жизнь дана.
     Старец взял закопченную кружку в правую руку, левой подхватив щепу, и зачерпнул из котелка немного темной кипящей жидкости.
 - Чаю лесного не желаешь отведать из трав и кореньев? – спросил он.
 - Галлюциногенный? Или волю подавляющий? – недоверчиво и с язвительной ухмылкой спросил Евгений.
 - Совсем нет, - ответил Прокоп, - витаминный, оздоровительный, тонизирующий – как хочешь, назови – одна только польза. А подавлять твою волю или внушать что-то мне ни к чему.
 - Но меня ведь вы каким-то образом сюда заманили? – несколько нервно произнёс Евгений. – Какими-то своими чарами, наверняка, воспользовались, чего уж теперь скрывать, признайтесь честно.
 - Ты думаешь, что я могу управлять людьми помимо их воли? – Прокоп слегка приподнял густые седые брови. Это была первая его реакция, увиденная Евгением за всё время разговора. – Нет, Женя, это не так. Не хотел тебя разочаровывать, но должен признаться: я не могу управлять поступками людей, я могу о них лишь знать. То что было, то что есть или то что будет. Не всё, врать не буду, но многое. И тебя я так же увидел. Закрыл однажды глаза и увидел. И понимание мне пришло того, что именно ты должен помочь двум женщинам в этой деревне, которые не одно десятилетие ищут отдохновения от своих душевных страданий. Сам подумай: их родной человек то ли жив, то ли умер; то ли на том свете, то ли на этом. Мается душа, не может покоя найти. А ты можешь помочь. Я сделаю всё, что от меня требуется. А ты должен сделать то, что требуется от тебя. И ты поможешь не только Николаю Вестимому вырваться из темницы своей неуспокоенной совести, но и немцу твоему Альтфриду Люгнеру. И что самое главное, сам станешь свободен от тех кошмаров, которые испытываешь с недавних пор. Понимаешь, о чём я говорю?
     Конечно, он несомненно услышал всё в точности, что говорил ему старец. Сидел некоторое время молча, поочерёдно водя большим пальцем правой руки по ладошке левой, затем наоборот, при этом внимательно изучая раскрасневшиеся линии судьбы, жизни и смерти, здоровья и любви, хотя ни черта в них не понимал. Хиромантия. Название-то какое смешное. Хотелось встать в полный рост у этого костра, засмеяться на всю эту поляну, эту аляповатую сцену в театре увядающей природы, и хлопнув старика Прокопа по-дружески по плечу, весело сказать: «Ну и разыграли же вы меня простака, а я-то уши развесил. Ладно, договорились, с меня ящик пива. Или сколько нужно?». Но ничего подобного не происходило. Прокоп молчал, по-прежнему серьёзен, буравя Евгения своими чёрными пронзительными глазами. И этот взгляд не просто пронизывал душу, но и ещё требовал ответа: понял ли Евгений своё предназначение?
 - Я искренне не понимаю, почему это происходит именно со мной, - наконец заговорил Евгений. – За что мне это всё? И как мне к этому относиться – как к наказанию или действительно как к почётной миссии? Но я так же искренне хочу избавиться уже от той ноши, которая свалилась на меня. Этот груз не по мне. Иногда я чувствую, что ещё чуть-чуть и съеду с катушек, разум просто не выдержит. Так что я согласен на любые условия и любые действия, лишь бы всё это поскорее закончилось. Вот что я думаю.
     Евгений помолчал ещё пару секунд и добавил:
 - Это честно.
 - Это хорошо, что честно, - сказал Прокоп, - обманывать здесь некого.
     Он молча протянул Евгению кружку сбоку от костра. Евгений молча принял её, перехватил за ручку, с примотанной вокруг неё сосновой корой, чтобы не жглось и, немного подув на поверхность жидкости, сделал один малюсенький глоток. Чай обжёг губы, а во рту появился вкус множества лесных трав, ягод и тех самых, упомянутых старцем, кореньев.
 - Вкусно? – поинтересовался Прокоп.
 - Да, - подтвердил Евгений. – И необычно.
 - Такого в городе не попробуешь. Ни в аптеке, ни в кафе не купишь. Эксклюзив, по-вашему.
     «Да, можно было бы назвать «Эликсир»… или нет, лучше «Бальзам старца Прокопа» и наладить производство под торговой маркой, ну, скажем «Тудыттовка Инкорпарейтед». Звучит. Можно к ней и Савельеву медовуху приобщить. Да, опять бредовые идеи. Тьфу ты…».
 - Хороший чай, - ещё раз подтвердил Евгений. – Но давайте всё-таки определим хотя бы для меня, что нам нужно сделать. К чему мне готовится?
     Евгений совсем не скрывал своей нервозности. Посмотрел бы он, как другой повёл бы себя на его месте. Не многих судьба бросает в такие передряги.
 - Ничего невероятного или неприятного для тебя уже не произойдёт. Главное, что ты сделал правильно – это приехал сюда к нам. И больше тебе бояться нечего.
     Голос Прокопа звучал ровно, бесстрастно, словно он читал строки из молитвенника, как пономарь, или уже заранее знал то, что придётся сказать Евгению. Это странным образом и настораживало, и успокаивало. Евгений понимал, что плывет по течению, и в таком положении одна его половина продолжала бунтовать, другая же убеждала в том, что это самый разумный выход из сложившейся ситуации. Если, конечно, безволие и соглашение с любым воздействием со стороны можно считать разумными действиями. И Евгений кивал на слова Прокопа, соглашаясь с любыми его предложениями.
 - Вечером соберёмся в доме Вестимовых, в самой просторной комнате. Анна Николаевна, ты, Татьяна Фёдоровна, Савелий (на всякий случай для помощи) и я. Сегодня это должно произойти, а я приложу своё знание и умение. Ведь мне мой дар тоже ни спроста дан. Значит он должен помогать. Поможет и в этот раз.
     Теперь казалось, что Прокоп начал разговаривать сам с собой, совсем не обращая внимания на сидящего возле костра вместе с ним Евгения. Старец поднял вверх к облакам свой взгляд, с последними фразами, которые он говорил всё тише и тише, закатил глаза под прикрытыми веками, и совсем перешёл на неразличимый шёпот. Евгений догадался, что старик медленно перешёл в транс, в котором пробудет неизвестно как долго. Но лучше посидеть спокойно и не дёргать седовласого ведуна.

     Глава 15. Пора.

     Чай в кружке начал понемногу остывать и Евгений мог отхлёбывать из неё глотками побольше. Хороший напиток, он и согревал и уменьшил не в меру разросшуюся обеспокоенность Евгения. Вон, в кружке уже половина. Время тянулось густой патокой, в глубине леса слышались еле различимые кукушиные гадания, где-то в истерике бился головой об трухлявое дерево голодный дятел и ещё еле уловимый ухом ветерок в листве деревьев и пожухлой траве. А напротив, за костром, сидел старик в новенькой военной плащ-палатке, находясь одновременно и здесь, и где-то там – может быть, в звёздных туманностях, может быть, вообще за пределами этой вселенной. Евгений внимательно следил за его полузакрытыми глазами, ожидая возвращения.
 - Да, именно сегодня, - очень неожиданно, так, что Евгений слегка вздрогнул, произнёс старец, приподнимая веки. – Сегодня вечером всё произойдёт. И для одних это будет свобода, а для других искомый покой.
     Прокоп протянул сбоку костра руку и Евгений догадался, что пришла пора возвращать кружку. Что он и сделал. Старец, убедившись что напиток ещё остался, отхлебнул два внушительных глотка и поставил кружку на прежнее место возле огня.
 - Пойдём, - сказал старец, подымаясь со своего места, - я тебя до домиков провожу.
 - Всё, значит, поговорили? – тоже вставая, спросил Евгений.
 - Ну да, всё что ты хотел услышать, ты услышал. Всё, что я хотел сказать, я сказал. А сам обряд будет вечером.
 - Какой обряд? – не понял Евгений, следуя за старцем к той самой тропинке, по которой они пришли с Савелием.
 - Ну не обряд, - со сварливой интонацией  в голосе ответил Прокоп, уже шагая по тропинке, - назови это сеансом. Ты же хотел, чтобы это всё закончилось?
 - Хотел, - подтвердил Евгений, шагая за Прокопом по тропинке. – Только как-то страшновато. Изгонять что ли будем?
 - Кого изгонять? – спросил в свою очередь старец. – Ты наверное так толком ничего и не понял. Ну да ладно. Для тебя ведь главное, чтобы результат был, правильно?
 - Ну, вообще-то, да.
 - Результат будет, не переживай. И с психикой всё в порядке будет. И здоровье не испортиться. Всё будет, - и Прокоп поднял над плечом кружочек из большого и указательного пальца правой руки, - как это называется?
     Лица старца Евгений не видел, но понял, что он пытается шутить с ним. Было жутко интересно, какое у него сейчас выражение лица: всё такое же беспристрастное или же он хитренько улыбался в данный момент?
 - Окей, - не сдерживая улыбки, ответил Евгений.
     И тут он всё-таки решил поинтересоваться у Прокопа насчёт его неожиданного военного обличия. Может, к нему и солдаты молиться ходят втихую от начальства? А что, прикольная картина получается: один день грешат, пьют водку, сквернословят, придаются блуду; другой же постятся и читают молитвы у старца на опушке. Милая друидская картинка времён средневековья. Но в современном военном обмундировании. Друиды в плащ-палатках вокруг костра выводят священные песнопения. И всё-таки.
 - Прокоп, - обратился Евгений к шагающему впереди старцу, - а откуда у вас новенькая плащ-палатка?
     Ну-ка, ну-ка, расскажи о тайной военной секте имени старца Прокопа.
 - Всё намного проще, чем ты думаешь, Женя. Хотя и забавно очень. Даже смешно, - не останавливаясь, ответил Прокоп. – Пошёл я тут перед самыми холодами в военную часть. Ты знаешь, тебе про неё Савелий рассказывал. Сам пошёл, чего греха таить. Хотел старенькой какой одежонки справить, какую не жалко отдавать. Солдаты мне начальника склада вызвали. Тот командира части. Вышли ко мне, поговорили, сказали, что в принципе поделиться можно, есть вещи поношенные и к списанию готовые. А я приметил взглядом своим цепким, что начальник части всё морщится. Я прислушался к нему, чувствую – зуб болит. Предложил ему удалить. Всё равно, говорю, он уже прогнил, лечить поздно, удалять надо.
 - Посмотрел на зуб, и так безошибочно определил? – недоверчиво уточнил Евгений.
 - Я ж говорю – прислушался и почувствовал. Он у меня спрашивает: больно будет? А я ему: щекотно будет. Согласился. Месяц уже как маялся. Я ему прямо на складе руку на щеку наложил, заговор начитал, зубик расшатал и вытащил. Да он почти что сам мне в руку выскочил. Ну вот, за это в благодарность меня полностью в новую амуницию и нарядили. Мне теперь надолго такой одежды хватит. Сапоги военного – качества отменного, даже если подорвутся – целы остаются.
     Ты посмотри-ка, опять из него что-то выскочило. На вид суровый, а на словах весельчак. Вот оно – первое обманчивое впечатление. А из-под плащ-палатки действительно мелькали каблуки новеньких кирзачей. Из старых запасов, наверное. Евгений слышал, что армию переводят на ботинки, но пока у нас «машина» заработает в полную силу.
     Впереди раздался автомобильный сигнал. Савелий, наверняка, заметил приближающихся по тропинке людей и обрадованный такому факту решил посигналить. Евгений решил поторопиться с расспросами, потому как хотел узнать ещё кое-что о Прокопе.
 - Мне Татьяна Фёдоровна сказала, что Прокоп – это ваше ненастоящее имя.
 - Почему же ненастоящее, - отозвался старец, - раз меня так все зовут, значит что ни на есть настоящее.
 - Она, вообще-то, сказала, что у вас ещё другое есть, которое для человеческого понимания слишком трудное. Может быть мне, журналисту, всё-таки раскроете карты?
     Неожиданно Прокоп резко остановился на тропинке, так, что Евгений чуть не налетел ему на спину. Старец повернулся к нему лицом и пристально вгляделся уже знакомым проницательным взглядом.
 - Раскрыть-то я могу, но нужно ли тебе? Сможешь ли поверить?
     Оказавшись стоящим почти вплотную со старцем, Евгений смотрел в его глаза и чувствовал, как они подобно стремительному водовороту бурлящей чёрной реки пытаются затащить его вовнутрь, засосать в свою бездонную пустоту и превратить в ничто его сознание, растворить его волю. Но Евгений устоял, смог выдержать, как ему показалось, это вероломное нападение, это проявление нечеловеческого магнетизма.
 - Если это будет не слишком фантастично, то почему бы и нет, - ответил Евгений, делая небольшой шаг назад. – Неужели вы с другой планеты?
     Прокоп продолжал пристально глядеть на Евгения.
 - Он защищает тебя, - как будто с удивлением сказал он, - ставит барьер. Удивительно.
 - Кто? – удивился в ответ Евгений, - мой ангел-хранитель?
 - Возможно сейчас для тебя так оно и есть, - задумчиво произнёс Прокоп.
 - Да, я почувствовал, - с усмешкой и чувством некоторого превосходства сказал Евгений, - вы попытались что-то внушить, но не получилось. Так, да?
     Старец заметно занервничал.
 - Глупости это. Никакой я не инопланетянин, - вернулся Прокоп к прежнему разговору, заметая следы неприятной для него темы. – Просто женщины, наши с тобой общие знакомые, так лучше меня воспринимают. Ну что для них простой дед, скитающийся по стране, просто Прокоп, рождённый обычной русской бабой. Вся ведь загадочность пропадает. У нас ведь в народе любят судить: чем загадочней, чем таинственней – тем сильнее и влиятельнее. Напустил на себя дымку непонятного, и всё, ты уже всемогущий целитель или влиятельный экстрасенс. Придумали же слово.
 - Значит, простой человек.
 - Простой. Только старый уже.
 - Сколько же вам?
 - Много.
 - А если точно. Ну, или хотя бы примерно.
 - Триста лет, - на полном серьёзе сказал Прокоп.
 - Да ну? – вырвалось у Евгения.
 - Я же говорю, не поверишь. – Старец развернулся и продолжил путь к охотничьим домикам. – Брось ты это, Женя. На кой ляд тебе знать кто я и сколько прожил? Голове легче будет.
     Евгений зашагал следом, осознав хитрый манёвр старца. Крепкий орешек, просто так его не расколешь. Ну и бог с ним, понятно, что не скажет. Да и не это было сейчас главное.
 - Моей бы голове не помешало стать немного полегче, это точно.
 - Вот вечером этим и займёмся.
     Уже вышли на поляну у домиков, на которой стояла «Газель». Савелий вылез из кабины.
 - Всё обсудили? – спросил он у обоих подошедших к машине.
     Прокоп молча повернул голову к Евгению, тем самым предлагая ответить.
 - Да, - коротко сказал Евгений.
 - Что дальше? – снова спросил Савелий, теперь уже конкретно обращаясь к старцу.
 - Поезжайте домой. Предупредите женщин, что я буду к вечеру. Ничего особо готовить не нужно. Всё что нам потребуется, я принесу с собой. Мы должны это сделать сегодня вечером.
 - Что сделать? – не понял Савелий.
 - Женя знает, мы с ним обо всём переговорили.
     И Прокоп без лишних слов прощания, просто развернулся и зашагал прочь по тропинке.
 - Езжайте, - сказал громким голосом, не оборачиваясь, старец. – Вечером, всё этим вечером.
 - Ты в курсе? – спросил у Евгения Савелий.
 - Почти.
     Савелий почесал макушку, пожал плечами и, привычно для Евгения улыбнувшись, сказал:
 - Ну тогда поехали. Чего нам здесь торчать-то. Вон небо как схмурилось, того и гляди дождик ливанёт.
 - Поехали, - снова кратко отозвался Евгений.
     Забрались в кабину. Савелий завёл мотор и стал аккуратно разворачиваться на небольшой поляне. Туда-сюда, туда-сюда. Как на очень медленных качелях. Задним ходом пилить далековато, поэтому приходится крутиться на поляне, словно бильярдный шар, мечущийся по столу в поисках заветной лузы. Наконец, нос Газели указал ровно по направлению узкой дороги и они, покинув заброшенное прибежище некогда удачливых охотников, покатили в обратный путь.
     После пятиминутного молчания, первым заговорил Савелий.
 - А ты ничего, нормально выглядишь.
 - А как я ещё должен выглядеть?
 - Да я просто к тому говорю, что вы с Прокопом хорошо поговорили. Без эксцессов там всяких, - объяснил Савелий.
 - Бывало и так?
 - Бывало. Всяко бывало, если уж совсем человек не нравился.
 - Офигеть, - с ухмылкой процедил сквозь зубы Евгений.
 - Ага, - подтвердил Савелий.
     До основной дороги покрытой плитами больше не говорили. Хоть этого и не было заметно с первого взгляда, Савелий всё равно чувствовал, что его пассажир прихватил с собой немало впечатлений от услышанного на поляне у старца. Пусть переваривает, раз услышал. Значит так надо.
     Когда выскочили на знакомые пляшущие плиты военной дороги, снова первым спросил Савелий:
 - А вечером-то чего будет? Не поделишься?
 - Обряд будет, - ответил Евгений и, заметив неподдельное удивление на лице Савелия, тут же уточнил, - так Прокоп сказал. Ну или что-то типа того.
 - Понятно, - с серьёзным выражением лица сказал Савелий. – Вон значит дело какой оборот принимает.
     Ехали обратно до поворота в деревню, лавируя на перекошенных плитах, иногда даже одной половиной колёс съезжая на землю, двигаясь медленно. В общем-то, как туда, так и обратно. И тут Евгений решил спросить Савелия, повернувшись к нему лицом, вспомнив о его весёленькой бейсболке.
 - Откуда такая кепка-то? Кто подарил?
 - Дочь подарила, - грустно отозвался Савелий, - в Канаде живёт. Замуж вышла. Вот три года назад посылку высылала. Большую часть содержимого мы съели, а то что осталось, носим понемногу. На память, так сказать.
 - Как зовут?
 - Вика. Виктория.
 - Красивое имя.
 - Знаю, - Савелий опять усмехнулся.
 - А жена где? – спросил Евгений и только тогда сообразил, что ответ может быть самый неожиданный, в том числе и такой, что ему придётся пожалеть, что задал нетактичный вопрос.
 - А пёс её знает, - не меняя выражения лица, ответил Савелий.
 - То есть? Ушла, что ли?
 - Скорее, исчезла. Я чуть было в милицию заявление не написал. Вовремя позвонила, предупредила, что уехала в город Нижневартовск, к своей старой приятельнице.
 - Как так? Просто сорвалась с места и уехала? Непонятно.
 - Старый приятель там, а не приятельница. Да и чёрт с ней.
     Опять замолчали. Ехали молча долго. Говорить почему-то не хотелось. В принципе, Евгению теперь стало более понятней, почему Савелия не удержал в своё время Ягодовск.
 - Всё, почти приехали, - спокойно сказал Савелий. – Вон поворот.
     Доехали до перекрёстка, свернули к деревне, проехали до синих ворот. Как только Савелий заглушил мотор Газели и они с Евгением вышли из кабины, тут же открылась дверь и появились улыбчивые вьетнамцы. Встречали своего хозяина, вежливо называвшего их компаньонами.
 - Ульи закрыли, сливки сняли, творог отжали, мёд по боськам разлили. Можно снова сдавать ехать, денег получать, - отчитался сразу же у ворот старший из них, скорее всего Тхен.
 - Молодцы, - похвалил Савелий и потрепал его по-отцовски за плечо. – Я же говорил, работяги. А где женщины наши ненаглядные?
 - В доме, обед готовят. Сказали, что сами всё сделать будут. Помощь не хотят, выгоняют.
 - Ну так пойдём, посмотрим. И ещё вот что, - вспомнил Савелий, - из кузова Грома заберите и во дворе снова посадите на цепь. Дайте ему поесть чего-нибудь, а то он, наверное, голодный как волк.
 - Насёлся? – радостно удивились вьетнамцы. – Конесьна, покорьмим. Зывой, хоросо.
 - Главное, на цепь не забудьте посадить. Злой он что-то. С голодухи, наверное, - предположил Савелий и шагнул во двор.
     Поднялись по лестнице и зашли в дом. На кухне действительно всё кипело и шипело. Что-то варилось и жарилось. Запах готовящегося обеда стоял необычайно совратительный. У стола и у плиты, как ни странно, суетились обе старушки.
 - Решили тряхнуть стариной? – на пороге кухни поинтересовался Савелий.
 - Так, ты тут не паясничай, - сказала Анна Николаевна. – Идите в большую комнату и смотрите телевизор. Нам не мешайте. Ясно?
 - Ясно, - послушно ответил Савелий. – Даже не спросите, как съездили?
 - Видим, что хорошо съездили, чего ещё спрашивать.
 - Ладно, мы пойдём в комнату, но ты, мама, всё-таки к нам подойди. Прокоп кое-что передать вам хотел.
 - Хорошо, подойду, - посерьёзнела Анна Николаевна. – Я одна подойду. Идите.
     Савелий и Евгений прошли в комнату, где вчера состоялся первый серьёзный разговор о содержимом обувных коробок. Сели вместе на диван, напротив неработающего телевизора. Но ни Савелий, ни Евгений не поспешили его включать. Сначала нужно было выполнить поручение Прокопа и предупредить о запланированном визите. А ещё и об обряде каком-то. Обрядов в их доме ещё не проводилось. Лично Савелия этот факт несколько настораживал. Но по большому счёту, как мать с бабкой скажут, так и будет. Вся эта каша заваривалась из-за них и ради них. Всё обойдётся, чего уж. А дрожь в руках пройдёт. Это наверное от дороги – перенервничал на бетонке.
     В комнату вошла Анна Николаевна с кухонным полотенцем, на ходу обтирая руки. Она прямиком подошла к одному из кресел и села, глядя поочерёдно то на Савелия, то на Евгения.
 - Гром нашёлся, - сказал Савелий.
 - Хорошо, - одобрительно кивнула Анна Николаевна. – Где был?
 - У Прокопа.
 - Ясно. Все трое суток?
 - Ага.
     Помолчали.
 - Поговорил, значит. Что сказал-то? – наконец, спросила по делу Анна Николаевна.
 - Пусть он сам расскажет. У него длинная беседа с Прокопом была. Я в «Газели» у охотничьих домиков прождал, - сказал Савелий, кивая на журналиста.
 - О чём говорили? Не секрет? – обратилась прямиком к Евгению старушка.
 - Он мне историю о Петруше рассказал.
 - А это зачем? – удивился Савелий, и у Анны Николаевны поднялись вверх брови.
 - Про фамилию мне вашу рассказал. Нелёгкой судьбы, говорит, Вестимовы. Я так понял, что всё на вас какие-то проблемы валяться. Сказал ещё, что никакой он не инопланетянин, а обычный человек, только очень старый. И ещё сказал, что сегодня вечером будет в вашем доме обряд проводить. Или, если более понятнее, то сеанс. А что за сеанс, не уточнил. Только попросил ничего специально не готовить, он всё сам принесёт необходимое с собой. Вот вроде бы и всё.
     Анна Николаевна посмотрела пристально на Савелия. Тот, будто не выдержав взгляда, неожиданно разродился репликой:
 - Вам говорено не готовить, а вы постряпухи затеяли. Как бы разногласий каких не возникло.
 - Господи боже мой, - всплеснула руками Анна Николаевна, - да он не об этом приготовлении говорил. Совсем о другом. Грамотей, вы только посмотрите на него.
     Савелий смутился, махнул рукой и отвернулся к окну, как бы говоря: «Ну разбирайтесь тогда сами».
 - Ну, тогда, мужчины, план простой. Пообедаем и будем ждать прихода Прокопа, - уверенно подвела черту старушка. – Смотрите тогда телевизор, что ли. Будет готов обед – позовём.
     С этой черты, словесно проведённой Анной Николаевной, и началось тягучее времяпровождение, целью которого было исключительно ожидание прихода вечера, а с ним и старца.
     Перед обедом посмотрели предложенный телевизор. Сидели молча. В одну из рекламных пауз Савелий попытался рассказать анекдот, который Евгений уже слышал тысячу раз. Пришлось натянуто улыбнулся и вспомнить слова Юрия Никулина, что самый отвратительный человек, это тот, которому ты рассказываешь анекдот, а он его уже знает. Но Савелию свою мысль озвучивать не стал.
     За столом, во время обеда, Татьяна Фёдоровна поинтересовалась у Евгения: где он работает, что ему нравиться и не нравиться в его профессии, доволен ли зарплатой? Евгений рассказал. Рассказал всё как есть, даже немного приукрасил. И про начальника своего Сергея Сергеевича (про его спецзаказы в том числе), и про ближайшего своего коллегу Витюшу (про его ночные богемные посещения клубов со знаменитостями). Потом Анна Николаевна спросила, есть ли девушка. Чего уж тут, рассказал о Ксении. Какая она замечательная, красивая. Прилежная студентка и тоже будущий журналист. Наверное.
      Вьетнамцы сидели тут же за столом. Было понятно, что кушали все всегда вместе. Они молча слушали, улыбались и кланялись, почти что касаясь своими лицами тарелок. Евгений даже толком не заметил, ели ли они вообще или только выражали своими жестами и мимикой доброжелательность и приветствие. Вьетнамские болванчики, одним словом. Хотя очень милые. «Да, так можно их и запомнить: милые вьетнамские болванчики-работяги», - подумал, глядя на них, Евгений.
     После традиционного чая с мёдом, отправились в комнату с телевизором, в ту самую, самую просторную, о которой говорил Прокоп. Расселись на диване, на креслах, Савелий притащил из гостиной пару табуреток. Включили телевизор и стали выбирать программы. Остановились на новостях федерального канала. Передавали о последствиях недавних пожаров по всей стране. Анна Николаевна и Татьяна Фёдоровна не сговариваясь перекрестились, а Савелий произнёс, объясняя реакцию старушек:
 - Нас-то, слава богу, стороной прошло, не задело.
 - Так у вас под боком колдун живёт, - наполовину серьёзно, наполовину шутя сказал Евгений, - ещё бы вам что-то было.
 - Может быть, может быть, - задумчиво, и так, как будто соглашаться с Евгением приходилось невероятным усилием воли, покачал головой Савелий.
     После аналитического сюжета пошёл блок рекламы. Стали предлагать невероятно удобные услуги одной из телефонных сотовых компаний. И только тогда Евгений вспомнил, что он ждал ответа в виде SMS-ки от своего шефа. А телефон остался там, в прихожей возле входа, в его походной куртке. Он помнил, что написал Сергей Сергеевич: сократились сроки. На сколько? Чертовски не хотелось подставлять шефа с этим заданием. Совершенно неважно, как относился Евгений к подобной «моральной проституции», но работа – есть работа. И на ней мы все что-то продаём. Удачно или не удачно – это уже другой вопрос, главное – лишь бы купили. А деньги Евгению были нужны. Этот вопрос для себя он уже выяснил.
     Евгений встал с дивана и, приложив руку к груди, сказал:
 - Я ведь совсем забыл: мне шеф должен был сообщение на телефон выслать. Работа не терпит. У нас там сроки горят.
 - Иди в гостиную, - спокойно ответила Анна Николаевна. – Я там стол прибрала, так что садись и занимайся своим телефоном сколько надо. Времени до вечера ещё много.
 - Хорошо, - почему-то поклонился Евгений и вышел из комнаты по направлению к своей куртке в прихожую.
     Сотовый оказался на своём законном месте, в правом кармане. Евгений достал его, сразу же кликнул по клавишам, снимая блок, и увидел, что доставлено и не прочитано одно сообщение. Ну что, Евгений, сейчас-то всё для вас и решиться: будете вы в милости у своего нынешнего начальства или придётся сменить сладкую булочку на чёрствый серый хлебушек. Чего уж скрывать, тепло ему живётся в «Недельных новостях». А ведь попереть могут, ой как могут. Если ещё шеф узнает куда он по-настоящему укатил, так вообще можно несдобровать.
     Нужно читать. Срочно прочесть ответ, а там уже решать, что предпринимать. Евгений открыл сообщение. Это действительно было от шефа. «Какой такой лесной массив? Почему не на связи? Материал нужен завтра, то есть срочно. Звони, согласуем черновик. Вышли, что уже есть. Денег добавят, улажено».
     Чёрт, чёрт, чёрт! Чёртов чертила и чёртовы черти в чёртовой чертовне! Ощущение было лишь одно – земля плыла под ногами, медленно уползая куда-то в сторону. Евгений чувствовал, как планета кружилась с запада на восток, а он, как дурак, стоял и ни за что не держался. Дойдя до стола застеленного начисто вытертой клеёнкой с нарисованными чашками и цетами, Евгений сел на один табурет, положил руки с телефоном на поверхность стола и стал судорожно обдумывать, что ему ответить. Отвечать нужно было срочно. Но что? Обещать? Врать? Прикинуться круто заболевшим? Сбила машина, забодал лось, укусил кабан. Или сказать правду? «Я в Тудыттовке, сегодня вечером у меня обряд, смогу вернуться только послезавтра утром. Ну, может быть, если очень постараться, то завтра вечером», - так что ли? Да это ведь сразу «до свиданья». Что же делать? Что же делать? В висках так сильно пульсировала кровь, что Евгений слышал её удары в своих ушах.
     Первая маленькая снежинка одиноко пролетела перед глазами. Что это?
Нет-нет-нет, только не это. Только не в этом доме. А уже полетела вторая, третья, пятая, десятая. Евгений сидел за столом, тупо глядя на телефон, при этом не в состоянии хоть чуть-чуть пошевелиться. Жуткая паника горячей волной накрыла всё его естество, как девятый вал бушующего океана. Он так боялся этого, не хотел показывать, как становится сам не свой, не владеющим собственным телом, и вот тебе – получите, распишитесь.
     Злиться было бесполезно. Звать на помощь бессмысленно. Снова он превращался в маленькую щепку, по воле случая кидаемую из одного водоворота в другой. Лишь бы этот другой «я» не натворил чего похлеще того, что умудрился натворить на вокзале Ягодовска. Хотелось ещё жить, хотелось вернуться домой к любимой девушке, к любимой работе, к ещё живой, любимой и родной матери. Хотелось. Но его, Евгения, похоже никто не спрашивал. Кому-то на него было глубоко наплевать.
     Белой пеленой заволакивало сознание человека, который понемногу начинал относиться к своему телу, как к предателю, а к разуму, как рушившемуся бастиону, стены которого некогда могли сохранять его внутренний мир неприступным. Всё, полная пелена. Звук эхом задребезжал где-то вдалеке, сознание скатилось куда-то вниз и булькнуло в водах небытия. Евгений исчез, уступив на время своё тело другому.
     Он был в этой комнате один. По-прежнему на стене тикали пластиковые часы-кот. Из соседней комнаты, где все, включая вьетнамцев, собрались возле телевизора, доносился голос ведущего программы. Здесь, непослушные пальцы сидящего за столом неумело пытались методично, кнопка за кнопкой, что-то набрать на телефоне. Испарина на лбу понемногу собиралась в небольшие капельки пота, от чего кончики волос на чёлке намокли и свисали теперь мокрыми сосульками. Рот исказила страдальческая ухмылка, глаза были широко раскрыты, шея напряжена. Щёки то ли порозовели, то ли посинели от накатившего внутричерепного давления. Пальцы, с побелевшими костяшками на суставах, всё тыкали и тыкали в клавиатуру. Если бы хоть один человек из присутствующих в доме сейчас случайно взглянул на того, кто сидел за столом в гостиной, он бы удивиться, увидев совершенно незнакомого человека, непохожего на Евгения, напялившего на себя его одежду. Это было бы самым первым впечатлением, не лишённым смысла, потому что это действительно был не Евгений, это было лишь его обличие, позаимствованное как плащ для прогулки в непогоду.
     Тело печатало послание в телефоне, с трудом осваивая новую технику письма. И, похоже, отступать или сдаваться совсем не собиралось. Пыхтя и играя желваками на щеках, желаемое всё же было достигнуто. Большой палец правой руки нажал на центральную, самую внушительную кнопку телефона и напечатанный невероятными усилиями текс был успешно отправлен адресату. Всё. Теперь на время можно отступить. Дело сделано и теперь ничто не помешает свершиться тому, что свершиться должно обязательно. Всё остальное мелочь, пустяки, которые лишь мешают сосредоточиться на главном. Сейчас нужно думать о другом.
     Телефон вывалился на клеёнку из ослабленных рук, голова беспомощно свесилась над столом, туловище сгорбилось, глаза потускнели и наполовину прикрылись веками. Дыхание приобретало размеренный ритм, успокаивалось. Пальцы снова стали розовыми, кровь отхлынула от щёк. Лишь тоненькая, прозрачная нить слюны, тянущаяся от уголка рта к поверхности стола, выдавала, что с человеком что-то не так.
     Евгений медленно приходил в себя.
     Понемногу его зрение смогло различить руки, лежащие перед ним на столе. Постепенно стал возвращаться звук, переходящий из гула в ушах в голос ведущего на телевидении, стала растворяться пелена в глазах, возвращая чёткость предметам, находящихся в поле зрения полноправного хозяина этого тела. Рядом с руками, сверху на красочной нарисованной лилии, лежал сотовый телефон. Евгений взял его в руки и посмотрел на дисплей. Телефон был очень тёплым, почти горячим, это чувствовалось. На дисплее красовалось напечатанное не им сообщение. Для Евгения, в принципе, не стояло вопроса, кто напечатал сообщение. Обалдевший, он констатировал факт, что немец перешёл на более сложные методы общения. Вот он и телефон начал осваивать. Сучёнок прогрессировал. Ну и что же он там такого навалял? Почитаем.
     Неожиданно трясущимися руками, вероятно от прошедшего напряжения, Евгений поднёс телефон поближе к слезящимся глазам и начал читать SMS.
     «Успокойся главное сегодня работа не волк нужно помочь всем будет лучше шеф выкрутится». Прямо вот так, без знаков препинания, как телеграмма плохо обученного телеграфиста.
     Ну что же, немецкого товарища можно было поздравить. Пусть так убого, но всё же, при помощи маленьких кнопочек на сотовом телефоне, он начал выдачу бесплатных советов Евгению, что ему лучше всего делать. Браво. Вот если бы только голова так не гудела после подобных замещений разума и во рту не стоял отвратительный металлический привкус, было бы не так противно, пусть хоть засоветуется. К тому же тело было его, Евгения, а делить его кроме Ксюхи он больше ни с кем не хотел. Нет, всё таки он был против. И советы ему, тем более такие, были не нужны. Евгений уверенно нажал на кнопку стирания и удалил всё сообщение. Всё до последней буковки.
     Тут же странная мысль посетила его голову. А что, если сообщение было уже кому-то послано? Ведь если не он сам его писал, то и возможность отправки контролировать не мог. Проверить всё-таки было нужно. Так, на всякий случай. Евгений открыл в телефоне папку отправленных сообщений и обнаружил в ней то самое, которое только что стёр. Евгения передёрнуло от неожиданности. Как такое могло произойти? И зачем? Послал сообщение кому-то и ещё вывел на экран. Чтобы Евгений смог прочитать? Чтобы довести до сведения, так сказать, да? Вот ведь… умный какой. А кто же этот кто-то, кому сообщение успело улететь?
     Пролистав сообщение, Евгений прочёл адресата: «Шеф Сер.Сер.». Так в его записной телефонной книжке был обозначен только один человек. Сергей Сергеевич. Ему улетело это незамысловатое сообщение. И теперь можно с уверенностью сказать: для Евгения оно было убийственным. Как ни крути, а содержание послания призывало того, кто будет его читать на одно действие – забить и не переживать, главное то, что работа не волк. Это даже не SMS, это приговор Евгению, его заявление «по собственному желанию». Вот же гадёныш, вот ведь злой дух, вот ведь… А ещё говорят, что о мёртвых говорят либо хорошо, либо ничего. А если эти мёртвые поганят судьбу, перекраивают жизнь, лезут не то что в мозги, а прямо в душу и вытворяют там, что им заблагорассудиться? Гадят? Как тогда?
     Сидя за столом, с неимоверным желанием расколотить сотовый об побеленную стену, Евгений что было силы материл про себя дух немца, подложившего ему такою огромную, совсем не русскую свинью. Плакал его первый взнос по автокредиту, плакала новая обстановка в его холостяцких покоях. Что теперь делать, звонить и оправдываться? Но откуда? К тому же он всё равно не сможет вернуться так быстро. И он даже не читал материала по заказанной статье. Всё шло вкривь и вкось. И похоже, что это была судьба. По-другому и не скажешь. Опять Евгений возвращался к той мысли, от которой отбрыкивался ещё перед самым отъездом в Тудыттовку из родного города. Фатум. Злой рок.
     Евгений встал из-за стола. Он ощущал лёгкое покачивание во всём теле, но тем не менее нахлынувшая в нём злость от всех этих тяжких размышлений, придала ему сил поднять высоко руку над головой и затем, резко опустив вниз, произнести крепкое многоэтажное выражение. Если попытаться его перефразировать на более приличное, то оно укладывалось в короткое: «отпускаю всё на волю случая».
     И сунув телефон в карман брюк, Евгений вернулся в комнату, где все дружной компанией смотрели телевизор. Первым бросил взгляд на Евгения Савелий. И он первым заметил перемену в выражении лица журналиста. Савелий встал с дивана, на котором они несколько минут назад бок о бок сидели с Евгением и спросил:
 - Что-то случилось? На тебе лица нет. Неприятности?
     После этих слов все глаза в комнате были устремлены на Евгения. Наверное видок действительно был неважный. Татьяна Фёдоровна тут же тихим голосом произнесла:
 - Господи, боже мой, помилуй и сохрани.
 - Женя, милок, что стряслось-то? – следом спросила Анна Николаевна.
 - Да, в принципе, пустяки. Так, нелады по работе, - отвечал Евгений, подходя к дивану и пытаясь хоть как-то натянуть улыбку на лице.
 - Да тебя покачивает, - заметил Савелий. Он ухватил Евгения за руку и поспешил усадить рядом с собой. – Давай-ка, садись быстрее. Тебя как будто опять избили или ты в соседней комнате ненароком под «КамАЗ» попал.
     Савелий взял пульт телевизора и выключил звук. При этом никто ему не сказал ни слова. Всё внимание присутствующих было устремлено на подавленного Евгения. Что с ним случилось? От чего произошла такая разительная перемена? Ведь ещё сегодня утром было видно, насколько он стал себя лучше чувствовать. Может, ему что-то внутри отбили, а он не говорит? Или его с работы уволили, пока он в гостях находится?
 - Уволили? – осторожно спросил Савелий.
 - Пока ещё нет, но дело близится к тому, - обречённо произнёс Евгений, сидя на диване и глядя на свои слегка подрагивающие коленки.
 - Может всё ещё обойдётся, - попыталась подбодрить Евгения Татьяна Федоровна, - приедешь, объяснишь всё как есть. Хотя, конечно, всего не объяснишь, - тут же осеклась она.
 - Эх, я бы тебе отварчику дала, чтобы меньше нервничать, - вздохнула Анна Николаевна, - так ведь Прокоп предупредил, чтобы мы сами ничего не готовили, значит хочет, чтобы и не употребляли до его прихода.
 - Да, это точно, Аня, - согласилась Татьяна Фёдоровна. – Какой-то обряд надумал. Ты уж так успокойся, не нервничай. Нервами, оно знаешь, всё одно не поможешь. Главное, чтобы у нас здесь всё хорошо прошло.
 - Это я уже понял, - закивал Евгений, - с недавних пор у меня действительно выбор стал не слишком великим. Либо психушка, либо…
     Евгений немного взвесил в голове свои собственные представления о складывающемся будущем.
 - Алкоголизм, в принципе, тоже форма психического расстройства, - наконец, добавил он, - так что не велика разница. А я, кстати, пить вообще не умею.
 - Мы это заметили, - совсем без укора сказала Анна Николаевна, - и не надо пить. Всё уладиться, я уверена.
 - И я уверен, - улыбнулся Савелий, слегка похлопывая Евгения сзади по плечу.
     Евгению, честное слово, очень хотелось улыбнуться тем, что так искренне старались его приободрить, но внутри у него будто бы всё сковало. Он не мог сейчас думать ни о чём другом, только об этом злосчастном сообщении, посланном шефу. Рассказать им? А поймут? Ну ладно письма, но SMS – это уж слишком. Даже ему самому до сих пор кажется невероятным. Но оно там, в этом ещё тёплом телефоне, который покоится в кармане его брюк. Что ещё сможет сотворить с его сознанием этот мёртвый уже несколько десятилетий немец, вернее сказать его дух, беспокойная душа, ищущая чего-то, чего не может до сих пор понять сам Евгений. А что, если он сможет существовать в его теле постоянно, а самого Евгения напрочь отодвинет даже не на второй план, а вообще отодвинет. Наверное так и делают зомби. Тех самых, из Африки.
    «Милые мои, родные жители России, планеты Земля, мои родственники и знакомые, заявляю вам с полной ответственностью: Евгений Ледоскопов не желает становиться зомби! Он хочет жить дальше так же, как и жил раньше. Не нужно лучше, пусть даже как всегда. Но самим собой, это главное условие».
     Мысли в голове всё неслись и неслись нестройным потоком, перебирая все возможные варианты его будущего, какие-то нелепые образы его самого, идущего глухой ночью в ободранной фуфайке с рюкзаком за спиной через польско-германскую границу: Альтфрид Люгнер в теле российского журналиста возвращается на историческую родину, Фатерлянд.
     И так далее, и тому подобное. Взгляда со стороны хватило бы, чтобы понять, что Евгений идёт по тонкому краю. Разум или безумие. Может и старушки с Савелием это прекрасно понимали, но не желали сгущать краски и слепо верили во всемогущую помощь ожидаемого старца.
     По телевизору всё говорили и говорили. Но Евгений даже не осознавал того, что звучало из пластиковой коробки с мерцающей поверхностью. Ему сейчас стало абсолютно всё равно, кому там выразил своё недоверие наш президент, за что бедных французских цыган принялись гонять по Европе, кого совратил в одной из азиатских стран наш соотечественник музыкант. Что ему весь этот мир вокруг, когда мир внутри него, казалось, безвозвратно рушиться, прихватывая с собой его будущее, которое совсем недавно рисовалось ему в розовых тонах. Ну, может, и ни в розовых, но рисовалось довольно приличным.
     Какое-то время, находящиеся в комнате продолжали смотреть телевизор, периодически поглядывая на тихого, словно остекленевшего журналиста. Что с ним, никто сейчас сказать не решился бы. Но лучше его не донимать.
     Начался сериал. Всем, похоже, было всё равно, что смотреть. Молча смотрели дальше. Даже на рекламе не убирали звук. Может быть, тоже не меньше Евгения переживали, внешне не проявляя своих эмоций. А внутри всё рвалось и клокотало. Потому вроде бы смотрели, а вроде бы и не очень. По-настоящему было интересно то, что шло по телевизору, только вьетнамцам. Двое из них даже слегка приоткрыли рот, наблюдая, как актёры разыгрывали между собой какие-то передряги внутри следственной группы. Трое мужчин и одна женщина. Играли хорошо, что и говорить. Натурально.
     Пролетело часа три. И хоть небо стало заволакиваться ещё до обеда, всё же дождь, начало которого оповестили звучные удары крупных капель по подоконнику, пошёл неожиданно. Все обратили взоры на окна, которые стали покрываться мелкими прозрачными точками брызг. Не отреагировал только Евгений. Он продолжал сидеть на диване, глядя перед собой куда-то сквозь стену дома и безмолвно шевелил губами, еле заметно качая головой.
 - Эх, Прокоп-то под дождь попадёт. Идёт ведь уже, наверное, - забеспокоилась Татьяна Фёдоровна.
 - Так он в новом обмундировании, - деловито заметил Савелий. – Только за что ему такой подарок сделали, я не успел поинтересоваться.
 - Солдат от пьянства отвадил? – игриво предположила Анна Николаевна.
 - Их отвадишь, пожалуй, - криво усмехнулся Савелий. – Может Женя нам скажет. А, Женя? У Прокопа откуда плащ-палатка-то новая. Он тебе не говорил?
 - Что? – сдвинул брови Евгений. Было заметно, что он сильно удивлён, услышав своё имя. Неожиданно понял, что оказывается он ещё здесь. – Да?
 - Мы спрашиваем: откуда у старца новое солдатское обмундирование? – слегка повысив голос, спросила Анна Николаевна. – Может, говорил тебе?
 - Я… Мы говорили, да… Он командиру части зуб вытащил. Рукой. Расшатал и вытащил. – Евгений выдал информацию и снова ушёл в себя.
 - Что это с Евгением? – спросила Татьяна Фёдоровна. – Женя, с тобой всё в порядке?
 - В порядке, да, в порядке, - сумбурно заговорил Евгений, - сейчас придёт Прокоп и поможет. И всё будет в порядке. Он обещал. Он обещал помочь. И я  обещал помочь. Мы поможем друг другу. Нужно лишь немного подождать. Немного подождать. Да. Будет обряд и всё будет в порядке.
     И снова беззвучное шамканье губами.
 - Он ни того? – Татьяна Фёдоровна повертела у виска рукой. Понятно было, о чём она спрашивала.
 - Перенервничал, - спокойно ответила Анна Николаевна. – Он правильно говорит: Прокоп придёт и всё на места поставит. Раз обещал, значит действительно поможет. Сколько мы сегодняшнего дня ждали?
 - Долго ждали, это верно, - согласилась Татьяна Фёдоровна.
 - Вот и не переживай, мама, всё образумится. Сейчас уже Прокоп должен подойти. Савелий, ты бы вышел на крыльцо, глянул, может уже подходит? Встретил бы.
     Вьетнамцев в мгновении ока будто подорвало со своих насиженных табуреток:
 - Мы встресять. Мы выйдем, глядеть будем, клеёнку восимём, встресим. Усэ посли, стоять на крыльсе будем, - наперебой затараторили они, выражая ярое нетерпение по поводу ожидания Прокопа. Соскучились, наверное.
 - Идите, идите, коли такое желание, что аж в одном месте горит, - широко улыбаясь, качая из стороны в сторону головой, ответил им Савелий. – Вот ведь сердобольные азиаты какие. Маленькие, а сердца больше их.
     Последние слова Савелий говорил им уже в спины. Говорливой гурьбой они уже толкались у выхода в прихожей, напяливая на ноги одинаково по-детски маленькие калоши. И убежали, хлопнув дверью. Как подростки-непоседы.
 - В дизельгенераторе-то солярки хватит на вечер? – поинтересовалась Анна Николаевна у сына. – Почти целый день ведь телевизор гоняем.
 - Долью, чего там, - ответил Савелий. – Я в прошлый раз много привёз. На неделю хватит, если что. Не переживайте.
 - Хорошо, - коротко одобрила она.
     Только снова все трое уставились в телевизор, кроме медитирующего на белую стену комнаты Евгения, как входная дверь в прихожей звучно отворилась и всё те же высокие голоса оповестили:
 - Присол, присол, по лесинце подымается, сесас войдёт. Прокоп, усэ здесь. В новой сирокой куртка зелёний, как у армия, такая се. Красиво. Новое. Осень хоросо.
     Татьяна Фёдоровна, Анна Николаевна и Савелий поспешили встать со своих мест и дружно перешли в прихожую, встречать старца. Евгений напрягся, но остался сидеть на диване.
 - Ну, здравствуйте. Мир вашему дому. – Это был голос Прокопа. Евгений его узнал. – Вот, возьмите узелок. Там два сбора. Один заварите и остудите. Второй, который с васильком, синие лепестки увидите, на половину с водой и крутым молоком запарьте. Пусть отстоится. Второй отвар нам позже понадобиться. Поняли?
 - Поняли, поняли, - ответил Прокопу голос Анны Николаевны. – Сейчас уже делать?
 - А чего нам ожидать, - произнёс без намёка на вопрос старец, - раз я дошёл и все в сборе, значит и пора пришла. Как всё готово будет, так с божьего благословения и начнём.
 - Спаси и помилуй, - услышал Евгений голоса двух старушек в унисон.
 - Палатку-то давайте мне, я её на веранде повешу обтекать, - предложил голос Савелия.
 - Можно, - согласился Прокоп. – А где наш герой журналист?
     Евгений насторожился. Нет, не страх сейчас был внутри него, а некое смятение, недоумение, непонимание происходящего. Как будто что-то похожее на густой серый туман медленно расползалось в сознании, липкими кусками висло на разрозненных мыслях и мешало им свободно передвигаться в голове. Да, Евгений помнил, что старец должен был прийти. Но зачем? Что-то мешало это ему понять в полной мере. Смутное чувство того, что сейчас находится на диване он, а может и не он. Так и хотелось встать с насиженного места, отойти в сторонку и увидеть себя же, оставшимся сидеть на диване. Такое было чувство. Такое желание.
 - Сидит в комнате, там, где телевизор, - подсказал Прокопу Савелий.
 - Ясно, - похоже, довольно отозвался старец. – Пойдём, попроведуем.
     Не отворачивая взгляда от стены, Евгений краем глаза заметил, как в комнату вошла фигура старца, опирающаяся на деревянный посох. Наверное, его магическая заветная палка. Он не спеша, как будто не обращая ни малейшего внимания на сидящего на диване Евгения, прошёл к своему облюбованному месту в комнате и медленно, почти церемониально опустился в своё, ставшее таким вполне законно за несколько лет, кресло. И даже уже сидя в нём, Прокоп поднял глаза перед собой и стал смотреть в окно напротив, словно поблизости вообще никого не было и обращать внимания не на кого.
     Из прихожей доносился голос Савелия, объясняющий вьетнамцам, чем они должны заняться этим вечером. Нужно было, чтобы они не мешали, но прямо об этом он им не говорил. Сказал, чтобы накормили и подоили коров (надо же, они и это умеют). Потом могут либо в доме Татьяны Федоровны оставаться, либо в летней кухне. В дом лучше не заходить, так надо.
     Вьетнамцы безропотно согласились с Савелием и тихонько, притихшие, словно в доме кто-то только что заснул после тяжёлой болезни, вышли из дома. Может быть, и раньше такое случалось, только с другим случайным путником, забредшим в этот то ли обрядовый, то ли молельный дом. Евгений мог только предполагать. Так хотелось ошибаться по этому поводу, так сильно хотелось верить в искренность этих людей, обещающих ему помочь. Как же звучит та единственная молитва, которую Евгений частенько силился вспомнить в минуты душевного отчаянья или страха? Нет, бесполезно, даже первая строчка в ум не идёт. Даже первое слово.
     Наконец, в комнату вошёл Савелий, потрясывая перед собой кистями рук, смахивая капли дождя, попавшие на них с плащ-палатки. Он остановился практически на входе, заметив, что оба, находящиеся в этой комнате, молча сидят, не обращая друг на друга никакого внимания. Показалось ли ему это странным? В общем-то, да. О чём думали и молчали Евгений и Прокоп, было непонятно. Обижаться друг на друга вроде бы было не за что. Чего это они вдруг?
     Савелий сделал несколько коротких шажочков боком и сел на своё прежнее место на диване, рядом с Евгением. Ни спрашивать, ни просто заводить разговор он не стал. Раз к комнате сохраняется молчание, значит так нужно. Так он решил сам для себя.
 - Не можешь принять всё как есть. Противишься, - не меняя ни выражения лица, ни позы, в которой сидел, заговорил Прокоп.
     Евгений промолчал. Он даже не сразу понял, что старец говорит с ним.
 - И всё-таки я надеюсь, что ты поможешь мне, чтобы я смог помочь тебе. И не только тебе. – Теперь уже Евгений понял, что Прокоп разговаривает с ним. – Ты слышишь меня, Евгений?
 - Да, - отозвался Евгений.
 - Вижу, что страха в тебе нет, но барьер огромный. Противится естество твоё, думает, что зла ему хотят. А это не так. Поверь нам – здесь нет ни одного человека, который задумывал бы против тебя неладное. Сегодня вечером ты уже станешь свободен.
 - Свободен? – переспросил Евгений, обращая свой взор на Прокопа.
     Старец, одетый в новенькую солдатскую форму без каких либо знаков различия, сидел мирно в кресле, положив руки на подлокотники.
 - Свободен, - подтвердил Прокоп, так же переместив взгляд на Евгения.
     Они смотрели друг на друга примерно в течение минуты. Савелий в замешательстве смотрел то на одного, то на другого. Целый спектакль разыгрывался прямо на его глазах, похожий то ли на заговор, то ли на противостояние.
 - Я устал, - честно признался Евгений и опустил глаза к полу.
 - Верю, - ответил старец. – Всё будет хорошо.
     В комнату вошла Татьяна Фёдоровна. Окинув пространство взглядом и заметив пустующее кресло в углу комнаты, зашагала к нему, спрашивая на ходу:
 - Беседуете? И меня примите в свой клуб по интересам.
     Оказавшись в кресле она добавила:
 - Сейчас Аня всё полотенцем укроет, чтоб настоялось и тоже придёт. Минут пятнадцать у нас есть.
 - Вот и хорошо, - одобрительно кивнул головой Прокоп, - я как раз вам всё объясню: кто и что делать должен будет.
 - Я вьетнамцев-то правильно отправил? – видимо, на всякий случай поинтересовался Савелий.
 - Да, правильно, - снова кивнул Прокоп. – Нам нужны только те, кто на данный момент находятся в этом доме.
     Посидели немного молча в ожидании Анны Николаевны. Когда она зашла, села на диван с краю, возле входа в комнату, подвинув Савелия на середину, ближе к Евгению.
 - Готово, - сказала она, - укрыла полотенцами, настоится и можно остужать.
 - На веранду вынесем, - деловито присоединился к Анне Николаевне Савелий, - там быстро остынет.
 - Хорошо, - одобрил Савелий. – А теперь слушайте, что нужно от каждого из вас. Готовы?
     Все по очереди, начиная с Савелия и заканчивая Евгением дали своё согласие. Кто молодцеватым, почти армейским «да», кто ограничился невнятным мычанием и сотрясанием шевелюрой. Старушки для пущей важности момента ещё и перекрестились.
 - Значит так, - Прокоп поднял свои руки с подлокотников и опустил на колени. – Савелий, ты будешь контролировать Евгения. Ты у нас мужик крепкий, так что если Женя или кто там ещё брыкаться начнёт, поддержишь. Понял?
 - А кого поддержу? – решил уточнить Савелий.
 - Женю, меня, - совершенно спокойно ответил Прокоп. – Я буду с ним разговаривать и направлять, а ты поможешь физически, если что. Так понятно?
 - Вроде бы понятно. Это всё?
 - Этого вполне достаточно. Теперь Татьяна Фёдоровна.
 - Да, да, - слегка встрепенулась старушка.
 - Татьяна Фёдоровна будет со своей дочерью, Анной, - продолжал Прокоп. – У тебя, матушка, самая лёгкая роль в этой действе. С дочкиными возможными перевоплощениями ты знакома, да и мы с Савелием тоже, так что чего-то неожиданного или неприятного нам ожидать не придётся. Как ты сама считаешь, Анна Николаевна?
 - Я, дедушка, с тобой соглашусь, - ответила она, - с моей стороны нам опасаться нечего. Отец в своём доме безобразничать не будет. Скорее всего. А вот он гостя нашего чего ожидать, одному богу известно.
 - Да, конечно, - задумчиво произнёс старец, - ему известно. Но и от нас сегодня кое-что зависит.
 - А нам-то что с Евгением делать? – спросила Анна Николаевна.
 - Вот, - поднял вверх указательный палец Прокоп, - вы сегодня у нас в самом центре внимания, но как это ни прозвучит удивительно, вам делать в основном ничего и не нужно. Просто максимально расслабиться, чтобы сосуды, в которых находятся…
     Прокоп слегка замялся, что выглядело со стороны не совсем в его манере поведения, если так можно выразиться.
 - Они, - подсказала более простой вариант Анна Николаевна.
 - Да, так тоже можно сказать. – Прокоп снова положил руку на подлокотник. – Или, чтобы ворота вашей души смогли легко раскрыться. И тогда мы их увидим.
 - Увидим? – слегка испугалась Татьяна Фёдоровна.
 - На время Евгений и Анна станут ими, как во время их впадения в транс, когда они пишут письма. Я постараюсь, чтобы это произошло одновременно. Нам нужно только это. Только это по-настоящему важно.
 - Ну, это ещё ничего. Такой-то я свою дочь видела, - разволновалась Татьяна Федоровна, - но раньше она не разговаривала. А сегодня будет говорить?
 - Я постараюсь, - неопределенно ответил старец.
 - Господи, Прокопушка, постарайся, - растрогано заговорила старушка, сложив на груди ладони.
 - Голос всё равно будет Анин, если получится, - предупредил Прокоп. – Это только в фильмах о призраках голоса у людей меняются
     Евгений удивился словам старца и уже хотел поинтересоваться, когда это старичок успевал кинотеатры посещать. И снова старец предвосхитил вопрос саркастически настроенного журналиста.
 - Хороший у тебя телевизор, Савелий. И канал, что фильмы крутит.
 - Так, тарелка же, - сильно смутился Савелий, - не жалко, в основном…
    «Понятно, - подумал Евгений, - спасибо за справку».
 - Пожалуйста, Женя, - обратился старец к нему, - теперь ты послушай меня внимательно.
     И Евгений так и не понял: смог ли Прокоп ответить на его мысленный вопрос или просто попросил выслушать своё очередное обращение?
 - Я слушаю, - слегка замешкавшись, ответил Евгений.
 - То, что мы задумали сделать сегодня в этом доме, главным образом может оказаться опасным только для тебя.
 - Вот это оборот событий, - усмехнулся Евгений. – Вы серьёзно?
 - Вполне, - Прокоп пристально смотрел на Евгения. – Никто не знает того, кто может появиться в твоём обличии. Мы не уверены в том, что твой Альтфрид не выкинет какого-нибудь колена. Неизвестно.
 - Даже такому прозорливому старцу, как Прокоп? – язвительно спросил Евгений.
 - Только ни за той чертой. Мне открыт лишь мир живых. Надежда только на то, что ты сам не испугаешься и сможешь справиться со своими эмоциями. Но главное – не мешать. Это тебе понятно?
     И всё же Евгений заметил, что Прокоп старается говорить с ним не таким монотонным голосом, как прежде, а намного мягче. Как если бы он его начинал понемногу уговаривать. Но только понемногу, ведь это же сам старец Прокоп с ним разговаривает.
 - Куда уж мне? – попытался улыбнуться Евгений. Не вышло. – Понятно, понятно. Готов к сотрудничеству, - сказал Евгений, уж как получилось. Вяло.
 - Значит все готовы.
     Прокоп обвёл всех своим тяжёлым зияющим взглядом, как бы проверяя, всё ли находится на своём месте, готовы ли люди? Готовилась встреча того, что мы по обыкновению называем Жизнью с тем, что находилось за её пределами, с тем, что к этому миру уже никак не относилось. Если не принимать в расчёт тех усилий, с которыми пытались прорваться в этот мир тени ушедших людей, их разум, их неуспокоившийся дух.
     Нет, сомнений не осталось, все и всё готово. Нужно было приступать к главным приготовлениям. Теперь нужно было правильно всех расставить.
 - В центре комнаты нужно поставить два стула спинками друг к другу, - начал командовать Прокоп.
 - У нас как раз только два и есть, - сразу же отозвался Савелий, понимаясь с места. – На веранде стоят, сейчас принесу.
 - Первый отвар туда прихвати, - как бы мимоходом добавил Прокоп.
 - Ладно, - уже выходя из комнаты, ответил Савелий.
 - Под жёлтеньким, - вдогонку уточнила Анна Николаевна.
 - Ага, - донеслось из кухни.
     Старец продолжил объяснять.
 - Ты, Анна, и ты, Женя, сядете друг к другу спинами. Выпьете того настоя, что Савелий принесёт, а дальше уже моя забота. Будем ждать проявления в вас других личностей. Каких, вам и самим прекрасно известно. Савелий встанет рядом с Евгением, Татьяна Фёдоровна рядом с дочерью. Зачем – мы обсудили. Я прочту вслух кое-что, чего раньше никто из вас не слышал, но вы не пугайтесь. Это будут обычные слова, смысл которых будет вам непонятен, но для вас это и не нужно. Я уже объяснял, что для нас важнее результат, а не выяснение того, как это будет работать. Все согласны.
 - Да, - почти одновременно ответили присутствующие в комнате.
     Раздался стук деревянных ножек стульев об косяки дверного проёма и в комнату вошёл Савелий. Он принёс два тёмных деревянных стула с изогнутыми спинками в виде двух дугообразных цилиндрических палок.
 - Старые, но сидеть можно. Ещё не разваливаются, - сказал Савелий, ставя стулья на пол. – Куда их?
 - В центр, - подсказала Татьяна Фёдоровна. – Спинками друг к другу.
     Савелий выполнил указание бабушки, поставив стулья на жёлто-красный коротковорсный ковёр.
 - Садитесь, - тут же скомандовал Прокоп.
     Анна Николаевна и Евгений без лишних уточнений уселись на стулья. Женщина лицом к выходу из комнаты, журналист лицом к телевизору.
    «Как бы я его не разбил в беспамятстве», - с долей прискорбия подумал Евгений. И чего он его вдруг пожалел. Савелий себе ещё пять таких купит, может даже лучше. Услышал его мысли Прокоп или нет, но менять ничего не стал.
 - Руки положите на колени. Расслабьтесь. Постарайтесь максимально успокоиться.
 - Я что-то нервничать начала, - извиняющимся тоном сказала Анна Николаевна.
 - Не нужно разговаривать, - почти перебил её Прокоп. – Волнение пройдёт. Мы ещё не начали. Просто постарайтесь успокоиться. Хорошо?
     Никто не ответил старцу, видимо полностью приняв «правила его игры».
 - Закройте глаза и слушайте мой голос.
     Прокоп молча показал Татьяне Фёдоровне и Савелию жестом руки, что те могут пока присесть на свои места, на диван и кресло. Вы, мол, чуть позже понадобитесь. Те послушно выполнили указание и начали безмолвно наблюдать со стороны.
     На первый взгляд казалось, что в комнате ничего не происходит. Но если приглядеться повнимательнее, то можно было заметить, что глаза старца, находясь в полузакрытом состоянии, очень часто моргали, так быстро, как будто пытались отогнать своими ресницами всех существующих бактерий, витающих в окружающем воздухе. Прокоп сам впал в некоторый предварительный транс, пытаясь провести нечто похожее на сканирование, чтобы почувствовать: кто ещё, кроме присутствующих, тех у кого бьётся сердце и слышится дыхание, находится в этой комнате. Мы готовы, а готовы ли они? А может быть, он хотел получить заранее их согласие на этот сеанс, этот обряд. На это, как его только не назови. Прокоп готовился сам, настраивал ведомые только ему инструменты его магического механизма. Он хотел, чтобы всё прошло хорошо, «на уровне», он хотел помочь.

     Глава 16. Слёзы раскаянья.

     Естественно, что времени специально никто не засекал. Много или мало продлилась полное молчание в гостиной комнате дома Вестимовых-Ханиных, достоверно определить никто не взялся бы. Может минут пять, а может и все тридцать пять. Но вот, широко открыв свои глаза, Прокоп слегка приподнял подбородок и спокойно и уверенно произнёс:
 - Все готовы. Они уже здесь. Можно начинать.
     Затем он повернулся к Савелию, сидящему на диване, и сказал:
 - Возьми кружку поглубже, зачерпни из кастрюли, что на веранде, и неси сюда.
 - Уже несу, - громким шёпотом ответил Савелий и почти на цыпочках выбежал из комнаты.
 - Танюша, - обратился старец к сидящей в кресле старушке, - становись подле Ани, как и договаривались. Обопрись на стул, если трудно стоять.
     Татьяна Фёдоровна поднялась из кресла, опираясь на свой батожок и подошла к стулу, на котором сидела с закрытыми глазами её дочь.
 - У меня есть помощник. С ним я до утра, если нужно простою, - явно преувеличивая, но, видимо, стараясь немного себя успокоить, сказала старушка, указывая на свою палку в правой руке.
 - Времени потребуется меньше, я уверен. За него вот только, - и Прокоп мотнул головой в сторону сидящего к нему спиной Евгения, - неуверенность испытываю. Прям чёрт из табакерки, а не журналист, он же немецкий солдат. Ну да у нас выбора всё одно нет, будем надеяться на лучшее.
 - Будем, - вздохнула Татьяна Фёдоровна и положила одну руку на плечо Анны Николаевна. Та слегка кивнула головой, как бы присоединяясь к надежде старца и своей матери.
     Появился Савелий с большой фарфоровой кружкой. Он ступал осторожно, неся в руке полнёхонький бокал с нарисованной красной розой на его белом боку, и явно боялся расплескать чудодейственный напиток, необходимый для мистического опыта старца Прокопа.
 - Принёс, - сказал Савелий и остановился рядом со старцем.
 - По три глотка каждому, - распорядился Прокоп, - пусть выпьет сначала Анна.
     Савелий поднёс бокал к лицу матери. Она сидела с закрытыми глазами и никак не реагировала на появившийся перед ней предмет.
 - Пей, - сказал спокойно Прокоп.
     Анна Николаевна приоткрыла слегка замутнённые, заспанные глаза, наверное, от долгого сидения с опущенными веками. Приподняв руки и слегка касаясь кончиками пальцев дна бокала, она сделала три глотка отвара.
 - Теперь Евгений.
     Савелий обошёл стулья и поднёс напиток Евгению, который тут же приложился к краю бокала, сделав так же три внушительных глотка. Ничего подобного ему ещё не приходилось пить, будучи гостем этих мест. Вкус был горьким и терпким. Поверхность языка тут же чуть-чуть онемела, какие-то эфирные масла слегка ударили в носоглотку, глаза заслезились. Но голова при этом стала соображать как будто яснее. Как выяснилось позже, эффект был временным и прошёл буквально через минуту. Задача отвара, по своему действию на обоих «подопытных», была совершенно противоположенной.
 - Кружку убирай, она нам больше не понадобиться, - продолжал руководить старец. – Ждём несколько минут. Потом начнём.
 - А что должно произойти? – поинтересовался Савелий, убирая бокал с остатками отвара на подоконник.
 - Эффект, - невозмутимо произнёс Прокоп. – Становись, Савелий рядом с журналистом и следи за его поведением. Заметишь что-нибудь дрянное – сразу же говори нам. Договорились?
 - Конечно, - послушно отозвался Савелий и, видимо, для закрепления доверия именно к нему, добавил чёткое «Так точно». Затем встал на положенное ему место рядом с сидящим гостем. Савелий заметил, что Евгений сидит совсем не с закрытыми глазами, а смотрит на экран неработающего телевизора.
 - Как самочувствие? – поинтересовался Савелий.
 - Необычно, - медленно, растягивая слова ответил Евгений. Хотя ему самому казалось, что говорит он нормально, а вот Савелий начал почему-то говорить неестественно быстро и высоким, кукольным голосочком. От этого Евгений заулыбался, а Савелий подумал, что Евгений испытывает что-то похожее на эйфорию.
 - Он что, тащиться, что ли? – спросил Савелий теперь у Прокопа. И тут заметил, что и Анна Николаевна расплылась в неестественно широкой улыбке. – Они оба? – решил уточнить Савелий.
 - Для них время начинает замедляться, - снизошёл до объяснений Прокоп, - и им смешно слышать наши голоса. Им кажется, что мы вместо нормальной речи сейчас начали пищать. Как в мультфильмах.
 - Понятно, - удивлённо сказал Савелий. – А потом? Им хуже не станет?
 - Нет, - Прокоп попытался успокоить и Савелия, и Татьяну Фёдоровну заодно. – Если объяснить по-простому, то их личное время остановится на какое-то время, предоставив возможность двигаться собственному телу во времени уже без их присутствия и контроля. Вот тогда в освободившуюся оболочку и войдут те, с кем мы так сильно хотим побеседовать. И вся арифметика.
     И Савелий, и его бабка соорудили на лицах выражение понимания сказанного. «Ну, так, конечно, нам всё понятно. Мы же школу заканчивали, а как же». В общем, решили не углубляться в подробности происходящего. Хуже не будет – и то хорошо.
     Буквально через несколько мгновений улыбки у обоих сидящих на стульях исчезли, а головы беспомощно повисли на шеях. Без преувеличения можно было сказать, что оба находятся в бессознательном состоянии. Савелий напрягся, насупил брови и даже пошире расставил ноги, пристально вглядываясь в своего подопечного. Свою задачу он помнил прекрасно. Татьяна Фёдоровна немного с печальным, но скорее с участливым выражением лица стояла рядом с Анной Николаевной и легонько поглаживала её по плечу.
 - Сосуды пусты, теперь их нужно заполнить, - важно произнёс старец. – Моё время.
     Прокоп подошёл сбоку к обоим сидящим на стульях, встав спиной к окнам. Через стёкла было видно, как на улице, из серого разорванного неба, хлещет холодный осенний дождь. Старец простёр свои ладони над головами безмолвных расслабленных человеческих тел, сам закрыл глаза и начал произносить какой-то несуразный набор логически несвязанных слов. Это и было то непонятное для других заклинание, способное помочь ему в этом обряде. Ни Савелий, ни Татьяна Фёдоровна не высказали никакого удивления по поводу услышанных слов, громко и монотонно произносимых Прокопом. Раз так надо, значит так надо.
 - Рассвет пшено багор рука. Ветер мёд весло нож. Песок подсолнух топор ресницы. Разлом вода темнота судьба.
      И вдруг перешёл совершенно неожиданно на какой-то непонятный язык. Может быть, древний, который называют иногда мёртвым, может быть, вовсе неземной, а может быть, попросту несуществующий.
 - Им блао фурозин чагала, фауолесики паконь, шивари дама пелико, куозори парифо ашинрьен…
     И всё говорил, и говорил, произнося неведомые звуки, слова и значения. Застывшие руки Прокопа продолжали неподвижно парить над головами Евгения и Анны Николаевны. А Савелий и Татьяна Фёдоровна, глядя на них со стороны, могли, не сговариваясь, точно сказать, что все трое сейчас находятся в некой невидимой связке, в одном и том же трансе, являя собой один генератор и две батареи. Зарядка батарей шла, но как-то уж больно медленно. Или так только казалось. Но никто из них ничего подобного раньше не видел, так что и сравнить было не с чем. Однако постепенно явственно стало ощущаться кожей, что атмосфера вокруг этой троицы понемногу наэлектризовывается. В какие-то секунды показалось, что руки Прокопа и головы под ними стали светиться голубоватым светом. И от этого у наблюдателей слегка перехватило дыхание. Такого они точно не видели. Даже по телевизору.
     И вот старец резким движением отдёрнул руки и опустил их вдоль своего туловища. Медленно-медленно открыл глаза и обвёл всех взглядом.
     Первым проявил признаки присутствия в теле Евгения Альтфрид Люгнер. Голова ещё была опущена на грудь, когда голос журналиста на чистом немецком произнёс:
 - Ich f;hle mich nicht wohl …
      Савелий тут же выпучил глаза, состроил гримасу неожиданного удивления, вытянул лицо и пальцем, на уровне своего уха, потыкал в направлении доносившейся немецкой речи. Вы, мол, слышите? Мой ожил.
     Прокоп отреагировал на это очень спокойно. Он медленно и без лишних эмоций кивнул в ответ на жестикуляцию Савелия и перевёл взгляд на Анну Николаевну. Она не подавали никаких признаков перевоплощения, по-прежнему спокойно сидела на стуле. Прокоп насупил брови. Неужели он не смог? Что-то упустил? Да нет, вроде бы всё сделал правильно, слова произнес нужные и в верной последовательности. Должна, должна ожить. Точнее сказать, должен появиться тот, кто уже раньше посещал её тело, завладевал её разумом. Ну же, давай, работай.
 - Ich bin sehr m;de , - снова донеслось из уст уже зашевелившегося тела Евгения. Он начинал медленно поднимать голову. Из-под полуопущенных век уже различался слегка мутноватый взгляд. В этих глазах сейчас присутствовал совсем другой человек, о котором никто не знал в достаточной степени. Альтфрид Люгнер, унтер-офицер Германской армии, участник Второй Мировой Войны, для которого она закончилась в сорок третьем, подарив ему на все времена один и тот же возраст.
     Наконец встрепенулась и Анна Николаевна. В отличие от Евгения, её тело оказалось намного живей, легче в движениях, не скованно и не заторможено. Может быть, в случае с Евгением сказывалось некоторое недоверие, а потому и не было такого явного положительного результата. Голова поднялась плавно, но не тяжело, глаза открылись спокойно и в зрачках не было той дымки, пелены постепенного вхождения в эту реальность. Выражение глаз изменилось. Именно по нему можно было понять, что это уже не Анна Николаевна. Николай Вестимов, сержант Красной армии. Та же война, тот же подарок на вечную память.
     Ожили обе куклы и теперь можно было отойти и наблюдать за происходящим со стороны. Прокоп так и сделал. Он сделал несколько шагов спиной и остановился у стены, между двумя окнами. Отсюда он всех прекрасно видел и мог, если нужно, вмешаться. Хотя он был уверен, что это потребуется вряд ли. Альтфрид Люгнер и Николай Вестимов должны разобраться сами.
     Анна Николаевна, ну а вообще-то Николай Вестимов в её теле, поднял руки к лицу, внимательно посмотрел на них, затем опустил обратно на колени и неизменившимся, женским голосом спросил сам себя:
 - Что я должен сделать на этот раз?
     Но голос звучал низко, как если бы Анна Николаевна специально хотела говорить, как мужчина. Уловив, быть может, знакомые интонации в голосе дочери, Татьяна Фёдоровна прикрыла рукой свой приоткрытый от удивления рот и отступила на шаг к креслу. Она смогла услышать в этом голосе то, что могла услышать, наверное, только она. Нотки голоса своего Коленьки.
 - Что происходит? Где я? – вслед за Николаем поинтересовался Альтфрид. Голова Евгения была в уверенно поднятом положении, глаза шарили по сторонам в поисках чего-то или кого-то. Взгляд наткнулся на стоящего рядом Савелия.
 - Ты кто? – спросил Люгнер у Савелия.
     Савелий оторопел от неожиданного вопроса. Пожав плечами и чуть ли не заикаясь, ответил:
 - Савелий Ханин, русский, хозяин дома, пасечник.
 - Альтфрид Люгнер, унтер-офицер Германской армии, - представился Евгений и протянул Савелию руку для рукопожатия.
 - Очень приятно, - ответил Савелий, но руки подавать не стал.
     Услышав этот диалог, но до сих пор не замечая стоящую рядом старушку, Николай Вестимов, он же Анна Николаевна, положив руку на спинку своего стула, повернулся, сел в пол оборота к беседующим и сурово спросил:
 - Солдат, немец, значит? Ты, что ли?
     Сурово, конечно, настолько, насколько мог это позволить голос и облик шестидесятидевятилетней женщины, коей и являлась Анна Ханина, дочь того, чей дух сейчас был втиснут в её тело.
     Человек, назвавшийся немецким унтер-офицером, так же развернулся на своём стуле и оказался сидящим бок о бок с тем, кто только что его спросил. Их глаза встретились.
 - Warum fragen Sie danach?  – замедляясь к последнему слову, спросил Альтфрид. Было видно, что он не верит своим глазам. – Ты? Это ты?
     Эти два последних вопроса прозвучали шепотом, но таким, как если было бы возможно слить воедино и шёпот и вопль невероятного отчаянья. Или, скорее, радости.
 - А это ты, - даже не спросил, а констатировал Николай.
     Оба поднялись со своих мест, встали друг против друга, оказавшись один на один, как тогда, в ту ночь сорок третьего. Они смотрели, но видели не тех, в чьих телах сейчас находились. Они видели, как если бы сейчас оказались в этой комнате в полной амуниции, два разведчика, два шпиона, два диверсанта высокой выучки, два натасканных профессиональных убийцы. Не было в этой комнате сейчас ни Евгения, журналиста из города, ни Анны Николаевны, деревенской учительницы на пенсии. Стояли и смотрели друг другу в глаза два солдата Великой Отечественной двух противоборствующих сторон, захватчик и защитник, и один принял смерть от руки другого. Они были и их не стало. Они есть и их нет. Просто пришло время и они снова смогли встретиться, пусть в других телах, но смогли. И вот теперь стоят и смотрят, не веря в то, что это произошло. Зачем? Ведь они узнали друг друга, да. А что дальше?
     Прокоп и в этот момент решил не вмешиваться в происходящее. Даже когда сначала Савелий вопросительно кивнул в его сторону, а потом и Татьяна Фёдоровна попыталась молча глазами спросить, что же им делать дальше, старец еле заметно, но так, чтобы увидели и мужчина и старушка, отрицательно повернул голову в одну, а затем в другую сторону. Не вмешиваемся, просто наблюдаем. Пока нашей помощи не требуется. Ждём.
     На улице неожиданно перестал идти  дождь и повалил крупными хлопьями снег. И вдруг что-то произошло в комнате. Все трое, стоящие вокруг встретившейся парочки, почувствовали эту резкую перемену то ли в воздухе, то ли в каком-то неуловимом, невидимом настроении, витающем в атмосфере комнаты. Из глаз обоих, Евгения и Анны Николаевны, как из душ Альтфрида  и Николая, потекли слёзы. Мгновение и оба рванулись друг к другу и слились в крепких объятиях. Они плакали и крепко сжимали друг друга. Это вместо ненависти, которая когда-то мгновенной вспышкой уничтожила обоих. Это вместо той смерти, которую в течение считанных мгновений оба успели подарить друг другу. Это вместо тех мирных дней каждого из них; вместо любви, не доданной своим возлюбленным, оставшимся дома. Если бы не случилось той войны…
     И это были Евгений Ледоскопов и Анна Ханина, вместо тех, кто хотел жить, но погиб.
 - Прости меня, - всхлипывая, произнёс Альтфрид Люгнер. – Ich bitte um Verzeihung .
 - И ты прости меня, - рыдая на плече без стеснения, произнёс в ответ Николай Вестимов.
 - Была война, - снова сказал немец.
 - Да, была ужасная война, - ответил русский.
 - Мы просто солдаты.
 - Мы должны были убивать.
 - Но всё закончилось, правда? Для нас война закончилась?
 - Закончилась, хватит войны, хватит.
 - Ты простил меня? – опять спросил Альтфрид Люгнер.
 - Да, простил, - ответил Николай Вестивом, беря немца за плечи и немного отодвигая от себя. Теперь на его (Анны Николаевны) губах была улыбка. Он улыбался, чувствуя явное облегчение на душе. – А ты? Ты простил меня?
 - Gro;artig!  Конечно, простил. Разве может быть по-другому.
     Альтфрид тоже плакал и улыбался широкой улыбкой Евгения, напоминая чем-то ребёнка, который упал, разбил себе коленки, но смог подняться и получил от доброго родителя в знак утешения большой вафельный стаканчик вкуснейшего, ванильного, самого наиневероятнейше пломбирного мороженного. Да и Николай, в образе своей собственной дочери, тоже был где-то рядом по эмоциональному состоянию. Они снова крепко обнялись, и снова отодвинулись, держа друг друга за плечи. Рыдая и улыбаясь одновременно.
     И тут не выдержала Татьяна Фёдоровна.
 - Коленька, родненький мой, - вскрикнула она и вытянула перед собой руки.
     Только после этого громкого женского окрика, Николай отвёл свой заплаканный взгляд от своего бывшего врага, ставшего в одночасье товарищем, пережившим вместе с ним одно и то же проклятие, а так же одно и то же раскаянье. На Николая смотрела и звала в свои объятия девяностолетняя старуха. Но всё происходящее в этой комнате уже доказало, что обычное зрение здесь не играло решающего значения, сейчас здесь видели друг друга совсем другим органом, имя которому – душа. И в этот раз зрение души не подвело. Глаза Анны Николаевны округлились, улыбка исчезла, освободив своё место округлившемуся рту. Похоже, что Николай желал этой встречи не меньше, чем со своим врагом и убийцей. Нет, совсем не старуху преклонных лет сейчас он видел перед собой, а ту, молодую, оставшуюся в далёком сорок первом, ждущую своего первого ребёнка, их Анечку. Его Таня, его Танюша тянула к нему свои руки, чтобы хоть на мгновение уловить его вернувшуюся душу в свои объятия, вернувшуюся на неизвестно какое время. Так что она понимала, что дорога каждая секунда.
 - Николай, обними меня хотя бы разок, сердце моё.
 - Таня, Танечка, - оторвался от Альтфрида Николай и рванулся в объятия своей супруги. – Я ведь мечтал, я ведь верил, что ещё смогу обнять тебя. Любовь моя, как же я скучал по тебе. Прости, за всё прости.
 - За что же простить, Коленька? Что ты такое говоришь?
 - За то, что погиб прости. Что не смог вернуться живым. И ты меня тоже прости.
 - Гос-по-ди! – растягивая, по слогам, подняв к потолку своё лицо, громко проговорила Татьяна Фёдоровна. – Да разве нужно за это погибшему на войне прощенья просить? Что же ты говоришь-то такое? Разве твоя в том вина?
 - Не знаю, Танюша, совсем душа моя запуталась. Выхода всё ищет, а найти не может, словно тяжесть какая на ней непреодолимая.
 - Вот он выход, Коленька, здесь. Покаялись вы друг другу, а значит и душам вашим легче стало. А душам легче стало, так значит и страдания ваши закончились.
 - Откуда тебе знать это, Танюша?
 - Знаю, Коленька, поверь мне, знаю.
 - Просто не вериться. Счастье какое. Обнимаю тебя – чувствую, что рядом ты.
     И он поцеловал её в губы, и обнял так крепко, что Татьяна какое-то время не могла вздохнуть. И вдруг почувствовала, что руки его (руки дочери Анны) стали тяжелеть, а тело становится ватным и начинает обмякать. Руки, обнимающие её обвисли, а голос лениво и очень низко произнёс:
 - Плывёт всё. Тяжелеет. Пора что ли?
 - Пора, - подтвердил со стороны Прокоп. – Истекло ваше время. Но видно по всему, что и его достаточно было. Пора.
     По внешнему виду Альтфира Люгнера (то бишь Евгения Ледоскопова) так же было заметно, что сознание стало постепенно покидать и его тело. Словно медленно выветривался какой-нибудь летучий невидимый газ из открытого сосуда.
 - Danke, - заторможено проговорили губы журналиста, - спасибо вам за всё. И прощайте. Прощай, Николай.
 - Прощай, Альтфрид, - отозвался Николай, ворочая непослушным языком Анны Николаевны.
     И тело Евгения стало медленно оседать к полу на ковёр, как если бы теряло сознание от чрезмерно выпитого или от неожиданного болевого шока.
 - Помоги, помоги ему, - быстро затараторил Прокоп, обращаясь к стоящему рядом Савелию. – Посади Женю на стул, пока он лоб себе не расшиб.
 - А мы? – спросила сквозь слёзы Татьяна Фёдоровна, из последних сил удерживая в равновесии становящееся более ватным тело своей дочки.
 - Так тоже сади её, чего ещё. Будем ждать пока оба рядышком на пол уваляться? - немного нервозно проговорил старец. – Всё закончилось. Отлетели их души. Всё что успели сказать, то сказали. И то было много.
     Хорошо, что все стояли непосредственно у стульев. Савелий усадил Евгения, обхватив обеими руками вокруг талии. Проделал он это с определённым трудом, так как тело Евгения всё больше и больше становилось похожим на большой тканевый манекен, набитый песком. Но справился. Дела у Татьяны Фёдоровны и Анны Николаевны обстояли несколько иначе, а то есть намного труднее. Оказалось, что усадить одной старухе другую, находящуюся в бессознательном состоянии, да ещё когда первой девяносто, это дело не из лёгких. Именно поэтому, когда Татьяна Фёдоровна, обхватив тело своей дочери за плечи, зашаталась из стороны в сторону и беспокойно запричитала «Ой-йой-йой, батюшки мои», Прокоп понял, что срочно необходима помощь. Он двинулся по направлению к неустойчивым фигурам родственниц, ухватился за талию Анны Николаевны. За ним следом подоспел Савелий, управившийся с Евгением. Втроём они аккуратно усадили безмолвную человеческую оболочку. После этого Татьяна Фёдоровна, сама лишённая сил, измученная и эмоциональными переживаниями в момент встречи, и физической нагрузкой на её немолодой организм, рухнула в близстоящее кресло, тяжело пыхтя и обмахивая рукой зардевшееся лицо. Вытащив из бокового кармашка своей кофты носовой платок и промокнув им ещё не успевшие просохнуть слёзы на глазах и на щеках, она с нотками неугасающего ней волнения, спросила Прокопа:
 - Теперь-то что?
 - Что, что, - передразнил Прокоп, но не зло, а как бы и себе тоже задавая тот же вопрос, - сейчас и тот и другая от своего заторможенного состояния отходить будут. Жаловаться начнут на озноб. Так бывает с теми, кто из безвременья возвращается. Там, в безвременье, холод адский, как в космосе.
     Ни Савелий, ни Татьяна Фёдоровна не стали интересоваться откуда у него такие широкие познания о стране под названием Безвременье, но то, что она находится ближе всего к какому-нибудь из географических полюсов, это было понятно без сомнения. Другие сравнения даже в голову не шли, куда уж там.
 - Так у нас тепло, вроде бы в доме, - пожал плечами Савелий. – Может тогда ещё тулуп с дублёнкой притащить. Или укутать их одеялами, а?
 - Идея хорошая, - согласился Прокоп, - но сперва их вторым моим отваром напоить нужно, чтобы и душа на место ровненько встала, и кровь по жилам так же резво заструилась. Чего ты так на меня смотришь? - тут же поинтересовался он, заметив на себе удивлённый взгляд Савелия. – В любом деле нужно выдерживать определённый порядок, выражаясь по профессиональному – технологию. А технология, дорогой мой Савелий, не мной придумана. Ну, уж эта-то точно не мной.
     Савелий снова пожал плечами, опустив голову, почесал макушку и спросил:
 - Так значит следующий отвар нести, что ли?
 - Правильно соображаешь, Савелий. Неси, - по-доброму заговорил Прокоп, - только принеси в разных кружках, чтобы они оба сразу пили, не ждали друг дружку.
 - Сейчас, - послушно ответил Савелий и, забрав большую кружку с подоконника, ушёл за следующей порцией обрядового напитка, но теперь на других травах, на других заговорах, для других целей.
     В кресле продолжала слегка всхлипывать Татьяна Фёдоровна.
 - Спасибо тебе, Прокопушка, что сделал так, чтобы мы с Коленькой поговорить смогли.
 - Меня не благодари, - отвечал старец, усаживаясь на край дивана. Наверняка, тоже чувствовал усталость в теле, в голове, в ногах, потому и решил присесть. – Так уж вышло сегодня, что говорить должны были оба, иначе вся их встреча псу под хвост бы пошла.
 - Но ведь ты всё организовал, - не унималась старушка, - ты и напиток варил, и слова неведомые, но нужные читал. Колдовал-то ты.
     Старец сморщился от последнего слова. Было видно по выражению лица, как сильно не понравилось ему это последнее слово. И Татьяна Фёдоровна это заметила.
 - Чудо ты свершил, заговоры ты читал, или что уж там, я не знаю. Но ведь ты. Я даже свечение над их головами и у твоих рук видела.
 - Видела, видела, - снова недовольно спародировал Прокоп старушку. – Пойми ты, Татьяна Фёдоровна, - заговорил он, стараясь говорить максимально мягко с растроганной женщиной, - я всего лишь повернул ключ в этой двери, а разрешение на то, чтобы её открыть выдал не я. Уж без него, я тебя уверяю, ни одна дверь не отвориться, и ни одна душа незамеченной не выпорхнет. Вот всё, что я могу тебе сказать о моём участии.
 - Всё равно тебе спасибо, - не уступала старушка. – И ему спасибо, и тебе. Твоими руками он водил, его воля была в тебе. Сам ведь знаешь.
 - Ладно, знаю, - сдался старец, видимо не желая больше спорить. – Теперь-то стало на душе легче?
 - Намного, - улыбнулась мокрой улыбкой Татьяна Федоровна, - мне теперь самой можно следом отправляться. Чего тут задерживаться. Там-то мы уж, наверняка, встретимся.
 - Живи ещё, - махнул рукой на старушку Прокоп, - сколько отмерено, столько и дадено. Всё твоё.
 - Да уж пожила, - вздохнула, о чём-то задумавшись, она.
     В комнату зашёл Савелий теперь уже с двумя чашками, неся их в обеих руках так же осторожно, как и предыдущий сосуд.
 - Что же они, ещё не оклемались? – спросил он.
 - Сейчас, - ответил Прокоп и звонко хлопнул в ладоши.
     Звук тут же подействовал и на Анну Николаевну, и на Евгения. Как будто они лишь чутко спали, и просто-напросто пришла пора проснуться. Оба тут же выпрямились на стульях, открыли глаза, стали озираться. Первым заговорил Евгений.
 - Зябко-то как. Окна открыли?
 - Правда, чего у вас такая холодрыловка? – присоединилась Анна Николаевна.
 - А вы попейте и согреетесь, - откликнулся Прокоп, - Савелий, дай им питьё.
     Савелий раздал чашки и отошёл в сторонку, обратно к дверному проёму, прислонившись плечом к одному из косяков. И Евгений, и Татьяна Фёдоровна припали к чашкам, держа их трясущимися руками. Оба скрючились в позах людей, пришедших с мороза, втягивая голову в плечи и пытаясь опустить грудь как можно ближе к судорожно сведённым вместе коленкам. Зубы изредка позвякивали об фарфоровые края чашек, по телам пробегала заметная дрожь. С каждым коротким глотком трясучка в теле начинала отступать, кровь согревалась, мысли становились более ясными, время, тело и душа обретали одну и ту же колею, следуя в одном и том же направлении, в одном и том же биоритме. И вот когда дрожь совсем ушла, а щёки порозовели и глаза засветились прежним огнём, Евгений, наконец, нашёл силы обратиться к старцу.
 - Как всё прошло? Вообще, было что-то или нет?
 - Мне тоже интересно, всё ли в порядке? – так же поинтересовалась Анна Николаевна, прихлёбывая из чашки.
 - Нормально, - первым ответил Савелий из дверного проёма. – Оба ничего не помните? – поинтересовался он в свою очередь.
 - Я нет, - ответил Евгений.
 - Я тоже, - присоединилась старушка.
 - Всё удалось, - сказала из кресла Татьяна Фёдоровна. – Я даже с отцом твоим успела поговорить.
 - Ничего себе, - удивился Евгений. – А мой немец, значит, тоже являлся?
 - Да, - коротко подтвердил Прокоп.
 - И что? – оживился журналист. – Он тоже говорил?
 - Говорил, говорил. Они оба говорили. Тут целая беседа произошла.
     Старец по-прежнему говорил спокойно и размерено. Он прекрасно понимал, что тем, кто только что вернулся из так называемого транса, придётся разъяснять о том, что с ними произошло. И если Анна Николаевна была уведомлена об этой экзекуции её тела и души ещё раньше, в прежних беседа Прокопа на тему необходимой встречи двух затерявшихся во времени и пространстве солдатских душ, то Евгений оставался в прежнем неведенье.
 - Ну и? – требовал продолжения Евгений, повернувшись на стуле в сторону Прокопа.
 - Они плакали и каялись, - глядя в глаза Евгения, говорил старец. – Они просили прощения друг у друга за смерть и страдания, которые им выпали. И они были прощены. Их души воспарили и теперь свободны. Вот и всё, если коротенько.
 - А я? Что теперь со мной? Я освободился.
     Евгений спрашивал с надеждой услышать только положительный ответ. Только положительный и больше никакого. Сугубо собственнические интересы по поводу тела никак не хотели покидать его головы. На счёт головы, кстати, то же самое.
 - Освободился, как и Анна Николаевна. Николай Вестимов покинул своё узилище совести, как и враг его Альтфрид Люгнер. Они освободились сами, и освободили вас от своей миссии. Теперь не будет писем, не будет бессознательных припадков. Теперь даже я стал свободен.
     Никто не понял последней фразы старца, но переспросила только Татьяна Фёдоровна.
 - А ты-то, Прокопушка, чем был неволен? – Она прищурила глаза и слегка опустила голову. – Или и ты как-то был в этом замешан?
     После такого вопроса насторожились все, кто находились в комнате, в ожидании ответа Прокопа. Но он не торопился отвечать. Он медлил.
 - Да, - прозвучало наконец из его уст. – Меня привело сюда провидение, голос, которому я следую в своей жизни. Можете не верить мне, но я слышу его почти всегда. И он указует мне, куда я должен идти, какие люди больше всего нуждаются в моей помощи. Мои способности мне даны не просто ради забавы, а ради того, что я творю на этой земле, ради добра и сострадания. Больше сорока лет назад такое случилось со мной и я появился в Тудыттовке. Мне было указано находиться подле этой семьи и ждать. Что я и делал. Помогал чем мог, и ждал, ждал, ждал. Голос стал возвращаться только тогда, когда стало подходить время встречи двух погибших, чтобы они могли совершить покаяние.
 - Ничего себе, - искренне удивился Евгений, - как все сложно-то.
 - Как и жизнь наша, - развёл руками Прокоп, - тоже не фунт изюму.
 - Ну а лет-то тебе правда что ли триста? – хитро усмехнулся журналист, чувствуя на своей душе явное облегчение. Но недоверие к старику все равно не покидало его. – Может пятьсот?
 - Несерьёзный вы народ, городские, всё подвох ищите, - ответил Прокоп.
     Савелий уловил нотку раздражения в голосе Прокопа и решил немного разрядить обстановку.
 - Может чайку попьём, да за столом и потолкуем.
 - Лучше их спать уложить. – Прокоп зыркнул на Евгения глубиной своих чёрных глаз.
 - Да ладно, чего там, - захорохорился Евгений и резко попытался встать со стула, - давайте чаю…
     Он не успел договорить фразы и рухнул на колени, обхватывая обеими руками стоящий перед ним телевизор. Даже Анна Николаевна развернула голову, чтобы лучше рассмотреть то, что случилось с проявившим неожиданную энергичность журналистом.
 - Что это со мной? - испуганно спросил Евгений.
 - Как что? Это усталость от всего, что вам пришлось совсем недавно пережить, - со знанием дела пояснил Прокоп. – Вообще, того напитка, что вам Савелий дал, вам по сути должно хватить для того, чтобы до постели добраться. А ты, Женя, подишь ты, так раздухарился.
 - Так значит на боковую? – поинтересовалась Анна Николаевна.
 - Вы всё равно через минуту-другую срубитесь. Так что лучше всего вас заранее до места вашего сна доставить. Савелий Евгения доведёт, а мы с Татьяной Фёдоровну её дочь Анну. Я здесь заночую, на этом диване. На всякий случай.
 - А я в бане, в предбаннике на диване высплюсь, - тут же уточнил Савелий. – Вьетнамцы на летней кухне, там места много. Им не привыкать.
     Стоя на коленях, в таком неприглядном даже для самого себя положении, Евгений понял, что действительно лучшего решения, чем поскорее улечься спать, просто не может быть. Сердце возвращалось к привычному ритму, чувство обеспокоенности и подозрительности схлынуло, как и жар в ладошках и на щеках. Действительно, постепенно наваливалась усталость. Первый слабый звоночек прозвенел где-то вдалеке: «Сон грядёт, нужно спать, завтра будет новый день, лучше чем вчера». Евгений отпустил уцелевший телевизор, повернулся насколько смог к стулу, ухватился за него и сказал:
 - Чего-то правда я устал. Хорошая мысль – поспать. Лучше завтра всё обсудим, верно?
     Савелий уже подошёл к Евгению и начал его поднимать с пола.
 - Я помогу, Женя. Давай будем подыматься. Я же обещал, что если что, то доволоку. Значит, доволоку, - с улыбкой, добродушно сказал он Евгению на ухо.
     Следуя из комнаты в висячем положении на плече Савелия, Евгений заметил краем глаза, что Анну Николаевну так же, только вдвоём, подхватили под руки Прокоп и Татьяна Фёдоровна и повели в спальню. Когда прошли гостиную, там где недавно обедали, и стали заходить на кухню, Евгений поглядел перед собой в окно и увидел летящий хлопьями белый снег на фоне перекопанного земельного участка и стоящего вдалеке сарая, отсвечивающего красно-багряными тонами заходящего, невидимого глазу, солнца. Всё находящееся за стеклом казалось каким-то ненастоящим, игрушечным, происходящим в какой-нибудь переносной коробке с движущимися картинками. В старину такую называли райком. Какое красноречивое название. Раёк – это ведь ещё не рай, а только лишь бутафория, разрисованные декорации. А как уже хотелось реальности, уверенности в том, что всё вокруг настоящее, не исключая его самого. И это чувство усугубляла усталость и такое знакомое Евгению желание поспать. Он был уверен, что если завтра с утра ему скажут, что ничего не вышло и придется подвергнуться ещё такой же экзекуции под названием обряд, он подожжёт этот дом. И даже, возможно, сперва передушит всех его обитателей. А потом? Потом сдастся в психушку, поведав врачам обо всём что с ним произошло за последние какие-то там три-четыре дня. Они его выслушают, несомненно поймут и постараются оказать посильную помощь в виде отдельного мягкого бокса, необъятно-удобной смирительной рубашки, разноцветно-позитивных таблеток и, возможно, совсем не исключено, персональной утки из рук молоденькой медсестры. Сумасшедшая романтика. Развесёлый, бездушный джокер в рукаве фортуны.
     Такая вот псевдо-счастливая картинка рисовалась в голове Евгения, случайно заметившего падающий с вечернего неба липкий осенний снег. И такая же неестественная улыбка появилась на его губах, когда он спросил у Савелия:
 - Смотри, Савелий, снег пошёл. Значит зима пришла?
 - Да нет, что ты, какая там зима.
 - Так снег ведь идёт.
 - Завтра растает. Не время ещё. Хоть и время к Покрову идёт, так и что с того. Завтра солнышком утром пригреет, он и растает.
 - Растает?
 - Растает.
     Савелий уже завел Евгения в маленькую комнатку, где тот ночевал до этого и, усадив на кровать, начал стягивать с него туфли.
     Евгений повалился всем телом на кровать и провалился в сон. Моментально. Даже «Спокойной ночи» не успел сказать. Савелий ворочал его как куклу, стягивая штаны, носки и водолазку. Потом вытащил из-под него сперва покрывало, перекатывая с бока на бок, затем одеяло, и заботливо укрыл его им, подоткнув уголки под матрас. Положил поудобней голову на подушку и, оценив со стороны дело рук своих, остался доволен.
 - Спи, умаялся, журналист Евгений Ледоскопов, - тихонько сказал Савелий. – Завтра сам удивишься, как день вчерашний прожил. А уж всё позади.
     Он перекрестил Евгения из дверного проёма, зевнул и тоже отправился пожелать всем спокойной ночи и лечь спать. Он тоже очень устал. Все перенервничали, чего уж скрывать. Возьмёт сейчас одеяло потолще, пожелает всем приятных сновидений, и тут его и видали. В предбаннике диван хоть и старый, но спится на нем совсем не плохо. Проверенный временем диван. Пропитанный разными сновидениями, - и сладкими, и ужасными, и волшебными, и бестолковыми. Добавить в его коллекцию ещё один, для Савелия сегодня было не только возможно, но и чертовски приятно.

     Глава 17. Вальс с новым другом.

     Утро для Евгения по ощущениям было таким, словно он встречал новый день своей новой жизни. Не нового года или дня рождения, а именно новой жизни.
     Первое что он увидел, открыв глаза, это яркий прямоугольник света, отпечатанный на противоположенной стене у его ног, образованный утренними лучами солнца, пробивающимися в небольшое окошко над его головой. «Солнце встало, - подумал Евгений. – И я живой, и, вроде бы, не плохо себя чувствую». Он сладко потянулся, вытащив руки из-под лёгкого и тёплого одеяла, и широко зевнул.
 - Доброе утро. Как спалось? – поинтересовался голос Савелия.
     Евгений посмотрел в проём и увидел Савелия, по лицу которого читалось, что он тоже недавно проснулся. В руке, перед собой, он почему-то держал черный мусорный пакет.
 - Не твоё, случаем?
 - А что это? – растерянно, ещё толком не понимая что ему предъявляют, поинтересовался Евгений.
 - Трусы, носки, рубашка. По запаху, всё грязное, - помотав пакетом в руке, ответил Савелий.
     И тут до Евгения дошло. Он ведь забыл этот пакет со своим грязным бельём забрать из бани из-за дивана. Спрятал, называется. Вот голова дырявая.
 - Моё, - с виноватой улыбкой сознался Евгений. – А я хотел забрать после бани, да забыл совсем.
 - А я в предбаннике сегодня ночевал, - начал рассказывать Савелий, - стал вчера диван там разбирать, а они и вывалились. Пригляделся – вещи. По размеру догадался, что не помощников моих. Вот, сложил в пакет и принёс.
 - Ага, спасибо, - садясь на кровати, сказал Евгений, давайте, - и он протянул руку, чтобы забрать пакет.
 - Да ладно, Жень, ты вставай, одевайся, - Савелий убрал руку с пакетом за спину, - а я его тебе рядом с сумкой дорожной положу. Давай, просыпайся, завтракать будем.
     И ушёл.
 - Да я уж вроде как проснулся, - в пустой проём, вдогонку ответил Евгений.
     Сидя на кровати, он увидел, что его вещи снова были сложены аккуратной стопочкой на сундуке. Туфли стояли рядом. «Опять Савелий», - подумал Евгений. Нравился ему этот полугородской, полудеревенский житель, всегда улыбающийся, всегда в хорошем расположении духа русский мужик, работяга, хозяин. Раньше про такого бы сказали: кулак. Да и в наше время даже странно, что до сих пор не добрались. Деревня дальняя, наверное, никому до неё дела нет. Ещё секретная часть под боком. Кто попало, скорее всего, тоже не сунется. Молодец, Савелий, не плохо окопался.
     Одевшись, и чувствуя лёгкое желание немного посвистеть от захлёстывающего хорошего настроения, Евгений заправил кровать и вышел из комнатки. Оказавшись на кухне, он почти столкнулся с Савелием, который нёс в руке чайник.
 - Опаньки, - вовремя убрал в сторону чайник Савелий, - чуть-чуть лбами не состыковались.
 - Всё-таки я ещё не совсем проснулся, - слегка опешил Евгений. – Пойду, умоюсь холодненькой водичкой на веранде. Есть там?
 - Есть, есть, - кивнул Савелий. – Я только чай разлил, да выставил творожка там, маслица. Сейчас хлебушка нарежу. Умывайся, не торопись. Женщины ещё себя в порядок приводят. Прокоп уже давно не спит. Сидит на диване, ждёт, чтобы все собрались.
 - Ясно. Мне ещё сбегать надо.
 - Ну понятно, - опять кивнул с улыбкой Савелий, - не резиновое ведь.
     Евгений прошёл через гостиную мимо стола с расставленными дымящимися чашками с горячим чаем. У выхода из дома напялил на себя свою ветровку и вышел на веранду. Ого, да за одну ночь похолодало. Солнце, конечно, пригревало так, что сырой от растаявшего вчерашнего снега двор дымился. Пахло зимним холодом и мокрыми камнями, покрывающими всё дворовое пространство. Возле будки, на цепи, сидел с поднятыми ушами Гром. Он смотрел на вышедшего Евгения, слегка склоняя голову то на правую, то на левую сторону, и вилял приветливо хвостом, ударяя им поочерёдно то по будке, то по звонкой цепи. Вид пса не вселял в Евгения какого либо страха. То ли пёс изменился со вчерашнего дня, то ли Евгений стал совершенно другим. Но ни тот, ни другой этим утром не видели друг в друге какой либо опасности. Сегодня бояться было некого. Евгения это порадовало.
 - Я в туалет пройду, можно? – спросил Евгений у Грома, спускаясь по лестнице с веранды. – Ты ведь хороший пёс, всё понимаешь?
     Гром миролюбиво тявкнул, слегка подняв вверх морду, но продолжил сидеть на своём месте. Евгений шёл по двору в направлении туалета и прислушивался к звукам за спиной. Звона цепи он не слышал, значит Гром разрешил ему сходить в туалет. Спасибо, добрая псина.
     Избавившись от лишней жидкости в организме, ровно настолько, чтобы можно было свободно дышать и залить новую порцию, Евгений вышел из деревянной конструкции и зашагал в обратном направлении к дому. Гром по-прежнему сидел возле своей будки и миролюбиво вилял хвостом.
 - Ну вот, вчера на меня скалился, - подходя к лестнице заговорил с псом Евгений, - а сегодня в друзья набиваешься.
     Гром опять поднял свою морду и тявкнул в небо.
 - Ну, не знаю, не знаю, дай подумать, - улыбка невольно расплылась по всему лицу. – Позавтракаю, там видно будет.
     На веранде Евгений подошёл к умывальнику и совершил утреннее омовение лица и рук ледяной, судя по ощущениям близкой к нулю, водой. Кожу щипало и кололо тонкими иглами, проникая через поры до самых нервных окончаний, но Евгению это даже нравилось. Когда вытерся лежащим тут же неподалёку полотенцем, лицо загорелось жаром, руки покраснели и под действием такого экстренного притока крови, и участившегося пульса, Евгений окончательно проснулся. Его, что называется, пробрало. Он кинул на прежнее место полотенце, встал на веранде широко расставив ноги, уперев руки в бока и, глубоко вдохнув чистого холодного утреннего воздуха, прикрыл веки и прислушался к звукам вокруг.
     Вот сегодня он услышал вдалеке мычание коровы. Вьетнамцы, наверное, доят. Или коровы довольны, что их подоили раньше, а теперь они просятся на прогулку. Эх, разбирался бы Евгений во всех этих деревенских тонкостях, так мог бы сказать точнее.
     Ну да ладно, пора завтракать. Настроение прекрасное, утро отличное, в животе желудок тихонько спел ариозо о всеобъемлющей и всепоглощающей любви к съедобным дарам. Евгений сказал Грому «Ожидайте» и ушёл в дом. Пёс склонил в бок голову и, сдвинув к центру морды брови, моргнул с умным взглядом.
     В гостиной за утренним столом, который уже успели отодвинуть блице к центру комнаты, уже все собрались. Из-за того, что старец восседал во главе стола, обстановка напоминала чем-то заседание то ли поселкового совета, то ли военно-полевого штаба. Такие импровизированные Фили, только с очень постаревшими участниками войны против Наполеоновского вторжения. Не скрывая своей улыбки, под впечатлением собственных мыслей, Евгений подошёл к столу и, потирая ладошки, бодро произнёс:
 - Всем доброе утро! Куда посадите оголодавшего журналиста?
     Все по очереди откликнулись тем же самым «добрым утром», а Савелий указал на табуретку рядом с собой, предложив садиться. И когда Евгений усаживался практически на то же самое место за столом, за которым сидел и вчера и позавчера, Прокоп, обращаясь к Евгению, заметил:
 - Хорошее настроение и хороший аппетит – это хороший признак.
 - А у вас как? – усаживаясь на свой табурет, спросил Евгений у всех присутствующих. Но взгляд его в первую очередь упал на Анну Николаевну. Обе старушки, мама и дочь, сидели сейчас напротив него, через стол.
 - Мы спали спокойно, - ответила Анна Николаевна, - я даже сон какой-то видела, правда уже не помню какой.
 - Конечно, не помнишь, - тут же заговорила Татьяна Федоровна. – Вчера вечером такое пережили, такую встряску.
 - Катарсис, - улыбаясь, уточнил Евгений.
 - А? – переспросила Татьяна Фёдоровна.
 - Чего? – добавил сбоку Савелий.
 - Сильное эмоциональное потрясение, - поспешил объяснить за Евгения старец. – Я правильно объяснил? – это уже к Евгению.
 - Извините, - смутившись, сказал Евгений, осознав, что сумничал. – В общем-то, да, вы правильно объяснили.
 - А тебе-то, Женя, что-нибудь снилось этой ночью? – как ни в чём не бывало, спросил Прокоп. – Может, вспомнишь? Расскажешь?
 - Да вроде бы, ничего такого, - ответил Евгений, а у самого в ту же секунду что-то блеснуло в мозгу. Как будто чья-то уверенная рука умело подталкивала его в нужном направлении.
     И он начал вспоминать. Размытые в памяти кусочки сна стали всплывать на поверхность сознания. Вот одни образ, вот другой. И уже почти целая картина предстала перед мысленным взором Евгения. Да, теперь он мог рассказать о том, что ему приснилось во сне. Он вспомнил.
 - Ну так что, видел что-нибудь? – спросил теперь уже Савелий, наблюдавший со стороны, как на посерьёзневшем лице Евгения в течение нескольких секунд пронеслись прозрачные тени ночных видений.
 - Я вспомнил, - с нескрываемым недоумением произнёс Евгений. – Я по реке на белом теплоходе плыл.
 - Красиво, - вздохнула Татьяна Фёдоровна.
 - А видел кого? – тут же продолжил Прокоп своё дознание.
     Евгений замедленно кивая головой, обвёл всех своим удивлённым взглядом и сказал:
 - Их я и видел.
 - Так, - довольно произнёс старец.
 - Кого их? – решил всё-таки уточнить Савелий.
      Похоже, что все поняли о ком идёт речь, кроме него.
 - Расскажи сон с самого начала, - предложил старец, - чтобы всем понятней было.
 - Ладно, - согласился Евгений, удивляясь тому, что весь сон, от начала до конца сейчас наподобие киноплёнки крутился в его воображении, способный перематываться в любом направлении, хоть на начало, хоть на самый конец.
     Три пары глаз смотрели на него с ожиданием. Лишь только Прокоп смотрел своим тяжёлым взглядом так, словно не только знал о чём пойдёт речь, но и торопил Евгения рассказать о своём сновидении.
 - Сниться мне, - начал рассказ Евгений, - что сижу я в каюте теплохода. Через круглый иллюминатор до меня доносятся звуки всплесков воды, крики чаек помню. Я вышел из каюты, прошёл по коридору и оказался на палубе. Солнце, тепло, лето вокруг. У меня, точно помню, настроение – просто супер. Ветерок такой тёплый ещё. Травами пахнет. С берега, видимо, доносит. Я подошёл к перилам на воду посмотреть. Вокруг река струиться, плывём, невдалеке берег видно. Зелёные поля вокруг, травы колышутся, кое-где деревья растут. С верхней палубы, помню, музыка доносилась, но какая-то старинная, послевоенная, как из граммофона. То ли «Рио-Рита», то ли «Брызги шампанского», но очень красиво, и как-то очень кстати. Чувство такое было, будто ничего другого звучать и не должно. И вдруг я обращаю внимание, что на берегу, на мостках сидят две фигуры. И такие они мне знакомые кажутся, словно это мои самые лучшие старинные друзья или даже братья родные. Я приглядываюсь. Да нет, вроде бы, лица мне незнакомые, а чувство не пропадает. И тут до меня доходит. Один из них одет в серую военно-полевую форму немецкой армии второй мировой, а другой в нашу, советскую, тёмно-зелёную. Это же они, мой немец, Альтфрид, и ваш, Николай. Сидят на мостках, ноги в воду свесили, улыбаются и рыбачат. Воротнички расстёгнуты, штаны и рукава закатаны, ремней вообще нет. Где уж они удочки взяли, непонятно. Но на пару, представляете, как закадычные друзья, сидят и рыбачат. Я сначала очень сильно удивился, а потом даже порадовался за них. Значит всё в порядке с ними. Они взгляд на меня подняли, один другому что-то сказал и оба мне руками помахали в знак приветствия. Я им в ответ тоже помахал. Вот такой вот сон.
     Евгений замолчал, ожидая услышать реакцию слушателей.
 - Вот как, - задумчиво произнёс Савелий. – Их, значит, видел. Понятно.
 - Сидели и рыбачили, - с улыбкой и слезинками на щеках, заговорила Татьяна Фёдоровна.
 - Как будто на отпуске, - вторила ей Анна Николаевна. – Значит, действительно, теперь у них всё хорошо. Всё получилось у нас, да?
     Старец кивнул в ответ и сказал:
 - Даже не сомневайтесь. Их души свободны и нам за них теперь переживать нет проку. Евгений может спокойно возвращаться домой.
 - И меня больше уже ничего не побеспокоит? – тут же спросил Евгений.
 - И ты, Женя, и Анна Николаевна, свои миссии выполнили. Пришло время, и мы сделали то, что было в наших силах, то, что от нас зависело. Это всё. Теперь каждому из нас можно думать о собственной судьбе и о том, что нас ожидает в дальнейшем.
 - Кончились письма с фронта? – спросила Анна Николаевна. – Отец больше нам не напишет?
 - В этом больше нет надобности, - продолжал отвечать Прокоп. – Всё расставлено по своим местам. Живые будут жить дальше, погибшие обрели прощение и их души свободны. Они в лучшем мире.
 - В раю? – спросил Савелий.
 - Мест много, а название одно, - нахмурив брови, высказался старец. – Мне трудно вам объяснить, но они уже не там, где оказались после своей гибели. Теперь их ничто не терзает и не преследует. Одним словом – их души обрели свободу. Они прощены. Это всё.
 - Понятно, - кивнул Савелий.
     И всем за столом было понятно. Тем более Анне Николаевне и Евгению, тем, чья зависимость от корреспонденции с того света закончилась. По крайней мере, по уверениям старца Прокопа. Кроме него, больше верить было некому, а значит, уповали на слово его и уверения его. Аминь.
 - Всё, давайте завтракать, - показав всем свою ладонь, приказал старец. – Обо всём поговорили, всё уточнили. Приятного аппетита.
 - Спасибо, - ответил Евгений.
 - Приятного аппетита, - отозвались остальные.
     Евгений, не долго думая, наложил себе в тарелку пару ложек творога, ложку сметаны, засыпал всё это сахаром, размешал и начал есть. Сегодня такая еда ему не казалась чем-то неудобоваримым. То ли распробовал вкус, то ли стал понемногу привыкать к деревенским харчам. Отличный свежий творог, прекрасная сметанка. Намазав кусок хлеба маслом, он зажевал его, запивая горячим сладким чаем.
     Пока ел, думал только об одном: о том, что всё позади, что не напрасно приехал сюда, в эту деревню. Пусть не Прокоп, пусть кто-то или что-то другое его зазвало сюда, заманило, но всё позади. Он свободен. Теперь он, Евгений Ледоскопов, может спокойно вернуться домой, обнять свою Ксюху, поцеловать её и шепнуть на ухо: «Дурдом отменяется. Я нормальный. Просто пришлось помочь погибшим солдатам проститься друг с другом. И всё, теперь я абсолютно свободен. Припадков больше не повториться». Она поймёт. Она тоже поцелует его и скажет в ответ: «Я же тебе говорила. Я же чувствовала, что ехать нужно. Это и был единственный выход. Ну, Женька, теперь-то уж мы с тобой будем жить дальше спокойно и счастливо. И я даже перееду к тебе, хочешь?».
     Может, с последним торопиться не стоит, но если она будет настаивать, Евгений долго сопротивляться не будет. Только вот обстановку поменять в квартире всё-таки нужно. Деньги, деньги, что б их. Заказ ещё летит в тартарары. Ладно, попробует на обратном пути в поезде что-нибудь наработать. Постарается. Очень.
     Евгений допил последний глоток чая, поставил чашку на стол и сказал:
 - Спасибо за завтрак.
 - На здоровье, - ответили обе старушки.
 - Мне очень нужно вернуться обратно домой, - продолжил Евгений. – Время поджимает, работа летит. Раз Прокоп сказал, что мы всё выполнили, что от нас требовалось, так может быть есть возможность мне прямо сегодня и отчалить?
     После слов Евгения, все взоры устремились на старца. Не смотря на все уверения, что всё позади, главным распорядителем в этой ситуации по-прежнему оставался только он.
 - Я думаю, что можно, - благосклонно высказался Прокоп. – Савелий, как ты сегодня? Не собираешься на своём транспорте куда?
 - Вообще собирался творог и сметану с маслом в Ягодовск везти, - по-деловому откликнулся Савелий. – Мне ведь вьетнамцы мои ещё вчера доложили, что продукта молочного уже достаточно набралось, можно сдавать везти. Я им и сказал, что скорее всего завтра, то есть уже сегодня, и отвезу. Вот. Так что можно Евгения подбросить до вокзала. Вот хоть сразу после завтрака.
     И он обернулся к Евгению.
 - Так что могу отвезти.
 - Было бы здорово, - с улыбкой сказал Евгений. – Чувствую я себя прекрасно. Вот только сильно переживаю по поводу задания, которое мне выдали в редакции, а его сдавать нужно будет завтра-послезавтра. Одним словом – горит работа.
 - Да понятно, конечно, - заговорила Анна Николаевна. – Работа – есть работа. Можете не объяснять. Сами не на пособие жили, свой кусок потом и кровью, что называется.
 - Езжай, езжай, Женя. Всё в порядке, - обратился Прокоп к Евгению, - ты у нас молодец. Мы тебе все очень признательны и благодарны.
     Прокоп, как бы в подтверждение своих слов обвёл всех за столом взглядом.
 - Да, да, конечно, - тут же подтвердила Татьяна Фёдоровна, - спасибо тебе огромное. Дай бог тебе здоровья и чтобы у вас с девушкой твоей всё было замечательно.
 - Ты к нам приезжай, если что, - добавила Анна Николаевна, - хоть на отпуск летом, хоть на Новый год, хоть просто так. Мы очень рады будем. С девушкой, конечно.
 - Или с женой, - с весёлым прищуром добавил Савелий, - если к тому времени уже успеете окольцеваться.
 - Договорились. Я к вам с удовольствием ещё приеду в гости. Обещаю.
     Евгений даже для пущей убедительности положил на свою грудь ладонь, как это делают при неофициальной клятве. И брови сделал домиком от собственного умиления, потому что подумал в этот самый момент о Ксении и о том, как она рвалась в эти края с тоской о родных местах её отца. Так что возвращение в этот дом не было какой-то сумасбродной или невыполнимой идеей. Посмотрим, что будет потом. Здоровье, деньги, карьера – вот они, подводные камни, которые либо помогают, либо замедляют течению нашей реки под названием жизнь. А пообещать нужно в любом случае, если желание вернуться искреннее.
 - Вот и замечательно, - протянул Евгению руку для рукопожатия Савелий, - будем ждать.
     Евгений пожал руку и спросил:
 - Ну что, я тогда собираюсь?
 - Ты вот что, - положив руки на колени, заговорил Савелий, - я съезжу, загружусь к коровнику. Это у Татьяны Фёдоровны на дворе. Там сейчас вьетнамцы, они мне и помогут в «Газель» бочки закидать. Я подъеду к дому, тогда можешь и выходить. Лады?
 - Ну, хорошо, - согласился Евгений.
 - И  меня до перекрёстка подбросишь, - сказал Савелию старец, - мне тоже пора. Загостился я у вас.
     От слов Прокопа обе старушки встрепенулись и нервно заелозили на своих табуретках.
 - Прокоп, - заговорила Анна Николаевна, - может быть, всё-таки эту зиму у нас в доме перезимуете. Или хотя бы на летней кухне, там тоже топить можно.
 - А можно и в моём доме, - присоединилась Татьяна Фёдоровна.
 - В принципе, можно и туда дровишек подбросить, - уверенно подтвердил Савелий. – Переживаем мы за вас каждую зиму. Даже страшно.
 - Ну, наговорите тоже, - широко махнул рукой Прокоп. – Даже слышать не хочу. Сказано было вам, что мне только в лесу хорошо, а значит незачем против воли природы идти. Меня лес уже не первый год как принял, он мне что дом родной, вот и весь сказ. Даже не уговаривайте. Ведь не понимаете, а почти каждый год одна и та же песня.
     По выражению лица Прокопа было заметно, что не недовольство, а что-то похожее на детскую досаду мечется в его душе. И от этой заметной эмоциональной нотки, проскальзывающей в интонациях старца, старушкам стало неловко, будто они пытались снова что-то у него отобрать, выхватить нечто ценное из рук, не осознавая, что вызывают обиду.
 - Да мы так, - виновато сказала Анна Николаевна.
 - На всякий случай, - добавила Татьяна Фёдоровна.
 - Не бывает у меня всяких случаев, - очень спокойно, но твёрдо ответил старец, акцентировав на слове «всяких». – Моя жизнь упорядочена. А я следую её смыслу. Не нужно её пытаться как-то изменить. Мне хорошо там. – И Прокоп махнул своей рукой явно в направление леса.
     Почувствовав, что разговор заходит в неприятное для Савелия русло (видимо, такие уговоры вернуться из леса происходили с завидной периодичностью), он бочком дошёл до вешалки возле выхода, надел свою куртку, бейсболку «Calgary Zoo» и бросив короткую фразу «Я ушёл», юркнул за дверь.
     Честно признаться, Евгений лишь слегка мог понять то, о чём говорит Прокоп старушкам, поэтому не пытался вклиниться в разговор или о чём-то спросить. Старец по-прежнему был для него не просто странным, а невероятным, фантастическим персонажем. Ведь Евгений до сих пор толком не знал откуда он, сколько ему лет, какое у него настоящее имя. Так он и останется для Евгения загадочной личностью без определённого возраста, имени и места проживания.
     За окном послышался звук отъезжающей от дома «Газели».
     Евгений отошёл в сторонку к своим сумкам, лежащим неподалёку возле стенки, и принялся проверять и собирать вещички.
     Он перекладывал в своей чёрной спортивной сумке неиспользованные чистые носки, платки, рубашку, плавки. Сюда же сунул чёрный пакет с нечистым бельём, предусмотрительно завязанным Савелием в узелок, наверное из-за не слишком ароматного запаха. Проверил в сумке с ноутбуком, на месте ли его разодранный ежедневник. Это был для него по-прежнему очень ценный предмет. В нём такое, чёрт подери, что даже если очень сильно захочешь забыть, не удастся. Теперь это его, Евгения, личная история. Его личный скелет в шкафу, как любят выражаться писатели заокеанских бестселлеров. Может всё-таки тоже попробовать. Невнятные мысли проблёскивали короткими хвостами падающих комет в его сознании, не успевая сформироваться в конкретное желание.
     Все вещи были на месте. Вроде бы ничего не забыл.
 - Давай-ка мы тебе в дорожку соберём что-нибудь, - обращаясь к Евгению, заботливо предложила Анна Николаевна.
     Застегнув молнии на дорожной сумке и на сумке с ноутбуком, Евгений вернулся за стол. Пока проделывал нехитрые действия, обдумывал предложение Анны Николаевны, но не успев ответить, услышал в поддержку дочери слова Татьяны Фёдоровны.
 - Пока он думать будет, птицы с юга вернуться. Пойдём-ка, Аня, по-быстрому блинчиков ему спекём.
 - Блины? – удивился Евгений. – Я, в принципе, не против, но только может пару бутербродов. А блины это же долго, наверное? Не нужно так суетиться из-за меня. Тем боле, у меня где-то в пакете пирожки имеются.
 - Да ты что, чудак человек, - добродушно усмехнулась Татьяна Фёдоровна, - если умеючи, так блинчики за пару минут завести можно и ещё за пару, штук десять выпечь. А мы сейчас с Аней быстренько для тебя блинчиков нащёлкаем. – Старушка уже подымалась из-за стола и  подталкивала в бок свою дочь в сторону кухни. – Правильно я говорю, Анюта?
 - Да конечно, - подтвердила Анна Николаевна, уже шагая по направлению к кухонному проёму, - тем более, что пока Савелий бочки в машину закидает, пока подъедет, времени как раз на блины хватит.
 - Вот и хорошо, - неожиданно заговорил Прокоп, - мы как раз с Евгением кое о чём побеседуем.
 - Да? – смущённо спросил Евгений.
 - Да, Женя, есть о чём поговорить.
     Слова старца прозвучали для женщин лучше всякого приказа или намёка, и они послушно и без лишних расспросов ушли на кухню.
     Посидели какое-то время молча. Старец мотал в чашке чайную ложечку, Евгений смотрел на него, постепенно понимая, что первым, возможно по каким-то неведомым ему правилам, только что придуманным Прокопом, должен заговорить он.
 - Я должен о чём-то спросить? – склонив голову слегка вбок, поинтересовался Евгений.
     Прокоп оторвал свой взгляд от чашки с чаем и пристально посмотрел на Евгения.
 - Ты ведь не до конца рассказал свой сон, - прищурившись, сказал старец, - или я ошибаюсь?
     Сердце Евгения ёкнуло. Откуда он узнал, этот чёрт седой? Неужели от него действительно ничего утаить нельзя? Вот ведь сканер трухлявый.
 - Ну, расскажи, чего мнёшься. Сейчас никто кроме меня не услышит.
 - Не мне они махали с берега, - решил всё же рассказать Евгений, будучи уверен, что старец и так всё знает. Но вот же решил, что должен услышать всё непременно из его уст. Зачем? – только, наверное, ему самому известно.
 - А кому же они махали? – решил уточнить Прокоп.
    «Пытка у него такая, что ли? – подумал Евгений и заметил, как старец еле заметно отрицательно покачал головой. – Старый хрыч, копаешься у меня в башке?». А вслух продолжил:
 - Я заметил, что махали они не мне, а кому-то, кто находился ниже, на палубе подо мной. Когда я перегнулся осторожно через перила, чтобы посмотреть кто там, то увидел, как в лодку возле самого борта теплохода сходит мать Анны, Татьяна Фёдоровна. Там уже мужик какой-то незнакомый сидел и ждал, пока она в лодке место займёт. Только Татьяна Фёдоровна уселась на корме, мужик тут же лёг на вёсла и отчалил от теплохода, стал грести к берегу, прямо на те самые мостки, где Николай с Альтфридом рыбачили. Она им из лодки машет, они ей в ответ. Улыбаются, довольные такие. Что-то даже друг другу кричали радостно, только я не разобрал. Вот это весь сон. Дальше мне что-то уже другое стало сниться. Или я просто не помню. Но это помню точно.
 - Ясно, - кивнул Прокоп. – Это действительно всё. А почему решил до конца не рассказывать? Догадался, что ли, о чём сон?
 - Конечно, догадался, - с дерзкой улыбкой ответил Евгений. – Не школьник ведь уже, знаю кое о чём. Где-то читал, где-то слышал. Долго ей ещё? – И решил уточнить вопрос:
 - Когда?
     Старец тяжело вздохнул, снова перевёл свой взгляд на чашку и тихо ответил:
 - Перед самым Новым годом. Аккурат на католическое рождество. Вот так-то, Женя. Жалко тебе старушку?
     Не ожидал он от старца такого прямолинейного вопроса.
 - Очень жалко, - оторопело произнёс Евгений. – Человек хоть и старый, но ведь хороший. Такая добрая женщина, заботливая, энергичная для своих лет-то. Жить бы еще, да жить.
 - Э, нет, Женя, - прервал его Прокоп, - у всякого цветка свой срок. Этот отцвёл. Но другие цветут. И ещё другие цвести будут. Жизнь продолжиться не смотря ни на что. А то, что мы уходим – это норма, закон. Всё начинается и всё заканчивается.
 - Там где всё началось – нас ещё не было, а там где всё закончится – нас уже не будет, - понимая о чём идёт речь, вставил Евгений.
 - Кто это сказал? – удивлённо встрепенулся старец.
 - Честно, не знаю. Слышал где-то.
 - Правильно сказано, - поджав нижнюю губу, закивал Прокоп. – Точно.
     Из кухни стал доноситься запах жарящихся блинов. Евгений тут же подумал, что не стоит отказываться от такого душистого лакомства в дорогу. Всё-таки в пути он с удовольствием съест пяток-другой такой вкуснятины. В том, что старушки искусные кулинары (не хуже вьетнамцев, конечно), Евгений смог убедиться за эти несколько дней. А о пирожках, пролежавших в закрытом пакете уже несколько дней подряд, он не мог даже что-либо сказать без опасения. А уж открыть этот пакет, тем более. Нужно будет как-нибудь от него избавиться.
 - Ну вот и блины поспевать стали, - сказал Прокоп, поворачивая голову на запах, доносящийся и до его ноздрей. – Может, старичка угостят. Я бы тоже не отказался на дорожку.
 - Да я думаю, мы у них выпросим парочку, - простодушно улыбнулся Евгений.
 - Парой блинов угостите перед выходом? – крикнул на кухню Прокоп.
 - Уже несу, - выходя в гостиную с тарелкой, на которой уже дымились несколько новоиспечённых, с пылу с жару, блинов, говорила Анна Николаевна. – Пробуйте, пока горячие. Кому ещё чайку налить? – И она поставила угощение на стол между Евгением и Прокопом.
 - Обоим, - беря один блин в руку, ответил Прокоп.
 - Да, - согласился Евгений.
     Анна Николаевна сходила на кухню, принесла чайник, налила ещё по чашке чаю тому и другому и снова ушла обратно, бросив через плечо:
 - Мы вам с мамой в фольгу завернём штук по десять. Сейчас уже, почти готово будет.
    Евгений съел два блина, запив ароматным чаем, заметив, что и Прокоп при поедании данной печёной продукции получает не меньшее удовольствие.
 - Хороши блины, - произнёс с набитым ртом Прокоп.
 - Угу, - отозвался Евгений, не способный пока произнести ни одного слова.
     За окном послышался гул приближающегося работающего двигателя. Евгений глянул за стекло и увидел подъехавшую «Газель».
     Хорошенько прожевав и так же запив чайком, Прокоп как бы мимоходом произнёс:
 - Ну, вот и помянули солдатиков.
     Евгений чуть не подавился. Умел же Прокоп сказать «нужное» в самый неожиданный момент.
 - Почему же только солдатиков? – спросил Евгений.
 - А кого ж ещё? – изобразил удивление на лице старец. – Прощёных и помянули. Не нравится тебе? Хочешь что-то против сказать?
 - Я ничего против сказать не хочу, я уточнить хочу. – Евгений сглотнул и положил руку ребром ладони на стол.
 - Ну-ну, ты поторопись. Нам, вроде бы, скоро в путь отправляться нужно.
 - Я коротенько, - напористо сказал Евгений.
 - Валяй.
 - А как же те, кто до гибели наших солдатиков умер, то есть погиб от их руки или оружия? Эти погибшие их простили? От них они получили прощение?
     И снова Прокоп был невозмутим, как египетский сфинкс.
 - Они искупили свою вину. Поверь, им воздалось за деяния их. Ведь они прошли такое чистилище, о котором подробно не смогли даже написать в своих посланиях к живым. С них хватит. Они стали достаточно легки, чтобы воспарить выше. И не нужно забывать, что прошедшие через само проклятие войны, через горнило, в котором сгорают миллионы и миллиарды человеческих жизней, уже получили испытание, схожее с прохождением через ад.
 - Но ведь этим двум почему-то необходимо было встретиться. Что это за прихоть судьбы? Или чья это вообще прихоть?
 - Не нами придуманы условия этой игры. Жестокой ли, справедливой – и об этом судить не нам. Если им суждено было встретиться именно так и быть прощёнными друг другом, значит и в этом есть свой смысл. Значит именно так должен был замкнуться круг раскаянья их душ. И это случилось. Аллилуйя!
     Евгений не мог поверить своим глазам. Прокоп воздел к потолку руки и улыбался (впервые за всё время их знакомства!), глядя прямо ему в глаза. Евгений видел через бороду, через седые усы прекрасные, совсем не старческие белые здоровые зубы, а глаза продолжали поблёскивать чернотой с хитрым прищуром. Старик был горазд на сюрпризы.
     Только Евгений собрался спросить у старца ещё кое о чём, что до сегодняшнего утра терзало его любопытство, но не успел. Во входную дверь ввалился улыбающийся Савелий и радостно оповестил пространство комнаты:
 - Карета подана, прошу, господа!
     Тут же из кухни вышли обе кулинарки. Каждая несла по свёртку с теми самыми обещанными горяченькими блинчиками.
 - Фольга, газета, и пакет, - объяснила Анна Николаевна, протягивая свёрток Евгению, - тепло должно долго сохраниться.
 - Десяток каждому, - отдавая точно такой же свёрток Прокопу, сказала Татьяна Фёдоровна.
 - Готовы? – спросил, стоя у порога, Савелий и, не поджавшись ответа, мол, чего тут ждать, и так видно, что готовы, добавил, - тогда выходим во двор. Там и попрощаемся. – И снова исчез за дверью.
 - Я уже собрался, - окинул всех взглядом Евгений, за одно мысленно прощаясь с домом, - так что могу выходить.
 - Давай, тогда, - поддержал его слова Прокоп, указывая рукой на дверь. – Мне-то только плащ свой солдатский накинуть.
    Евгений без возражений надел куртку, сунул свёрток в большую сумку, накинул привычными движениями обе сумки себе на плечи и двинулся на выход. Оказавшись во дворе, остановился возле стоящего тут же Савелия, обернулся и посмотрел на выходящих и спускающихся по лестнице старца и следом за ним старушек. Прокоп был в своей уже высохшей за ночь плащ-палатке, мама с дочкой в тех же серых длинных куртках, которые они застёгивали на ходу, и тёплых платках на головах.
    Когда вся компания оказалась стоящей во дворе возле летней кухни, неподалеку от ворот, образовав что-то наподобие кружка, в котором все видели лица друг друга, первой заговорила Татьяна Фёдоровна.
 - За всё, что вы для меня сделали, я бы должна была поклониться вам в ноги.
 - Да что вы, - вырвалось у Евгения в ту же секунду.
 - Нет-нет, Женечка, ты должен понять, - упорно стояла на своём старушка, сжимая слегка трясущейся рукой свою клюку, - это ведь чудо, что ты приехал. Дай-ка я тебя обниму на прощанье.
     И протянула к нему свои иссохшие старческие руки в просторных рукавах куртки. Евгений осторожно обнял её, осознавая, что видит и обнимает её в последний раз. Сердце почему-то сжалось и скупая, совершенно непонятная Евгению слеза, покатилась по его щеке. «Она же мне даже не дальняя родственница, с чего это я вдруг? Привязался, что ли? Или по-правде жаль её? Что-то я раскис», - думал про себя Евгений.
 - Давай и я тебя обниму, Евгений Ледоскопов, журналист из газеты, - тоже со слезами на глазах, но с улыбкой, потянулась к Евгению Анна Николаевна.
     Он обнялся и с ней.
 - Приезжай к нам, нам будет приятно, правда. И девушку свою с собой бери. И вообще, с кем хочешь, приезжай. Мы будем очень рады.
 - Хорошо, - пообещал Евгений неуверенно, - обязательно приеду.
 - Ну, ладно, хорош мокропогодицу разводить, - с наигранной строгостью произнёс Савелий. – Вводите парня в смущение. Пора нам ехать.
     И тут неожиданно в центр круга, возле самых ног Савелия и Прокопа, ворвалась лохматая тень. Пёс, проигнорировав всех остальных, метнулся к Евгению и, разинув свою пасть, опустился обеими лапами ему на грудь. Стоя на задних лапах, виляя хвостом и пританцовывая в темпе собачьего вальса, Гром интенсивно охаживал лицо журналиста своим шершавым мокрым языком. Евгений же не только не успел испугаться, но даже толком понять, что произошло в самые первые секунды, настолько был стремителен бросок Грома. От неожиданности Евгений лишь обнял пса за бока, слегка отодвинул назад голову и, выпучив глаза, с изумлением смотрел на собаку.
 - Ну ты погляди, - восхищённо произнёс Савелий, - гость уже отчаливать собрался, а у него только-только появился новый друг. Жалость-то какая.
 - Признал, значит, раз в друзья набивается, - добавил Прокоп.
 - Вот чёрт лохматый, туда же, - Татьяна Фёдоровна.
 - А я испугалась, думала, цапнет, - Анна Николаевна.
 - Здоровенный какой, - наконец заговорил Евгений. – Не рычит. Хоть танцуй с ним теперь. Ладно, ладно, хороший пёс, хороший, - стал трепать он Грома по холке, от чего тот прижал уши и положил морду Евгению на плечо.
 - Ну, будет, - уверенно сказал Савелий, - все попрощались. Если кто торопиться, так нужно уже ехать.
 - Вообще-то я сильно тороплюсь, - немного извиняясь, произнёс Евгений.
 - Значит, всё, едем, - махнул призывно в сторону ворот Прокоп. И первым зашагал к двери со двора на улицу. Савелий двинулся за ним следом.
 - До свиданья, - ещё раз на прощанье произнёс Евгений и слегка поклонился обеим старушкам. Какой-то тысячной долей своей души (именно своей, а не чьей-то ещё) он чувствовал, что он успел породниться с ними, с этим домом, с их историей. Гром, спрыгнув с груди Евгения, стоял рядышком и усиленно гонял воздух хвостом.
 - Спаси и сохрани, - перекрестила его Татьяна Федоровна.
 - В добрый путь, - добавила её дочь.
     Только после этих слов, ощутив большую уверенность в своих действиях, Евгений шагнул в сторону ворот.
     Работающая «Газель» стояла мордой в сторону выезда из деревни. На заднем сиденье уже восседал Прокоп. Савелий усаживался на водительское. Захлопнув дверцу и опустив стекло, он скомандовал:
 - Садись рядом, нам с тобой дальше ехать.
 - Окей, - себе под нос ответил Евгений и занял предложенное место.
 - Ну, с богом, - произнёс Савелий и нажал на педаль газа. Покатили.
     До перекрёстка доехали не разговаривая. Уже подъезжая, Прокоп, опустив руку на плечо Савелия, сказал:
 - Вы езжайте, а я сам до места доберусь. Хочу пройтись, посмотреть. Может, наберу ещё чего…
 - Чего сейчас брать-то? – искренне удивился Савелий. – Уже снегом всё поприбивало.
 - Ну, мне виднее, - совершенно спокойно отреагировал старец. – Воздух тоже не пустой, его можно и подышать, можно и послушать, можно посмотреть. Это он только глазами невидимый. А ведь в нем много чего.
     Савелий сильно смутился словам Прокопа, понимая, что тот его может и не специально, но «грузить» своим миром, представлением о нём, а Савелий, будучи человеком простым, никогда не стремился заморачиваться по поводу и без него. Чем спорить и выслушивать пространные, на его взгляд, речи о мироустройстве, лучше согласиться со старцем и отпустить его там, где он хочет. Савелий, выехав на перекрёсток правым поворотом, остановился и сказал Прокопу:
 - Как пожелает хозяин лампы. Так мы с Женей вообще нормально до вокзала доберёмся. Успеем.
 - Прощай Евгений, - размеренно, почти пропевая слоги, произнёс Прокоп. – Помни обо всём, что было сказано. Пока, Савелий.
     Савелий открыв дверцу, вышел наружу, откинул водительское сиденье, выпуская старца из «Газели». Прокоп, выбравшись, ещё раз молча хлопнул водителя по плечу. Евгений через салон и заднее пассажирское стекло увидел, как фигура в новенькой тёмно-зелёной плащ-палатке отошла на другой край дороги и по обочине зашагала в сторону своего лесного обиталища. Савелий вернул кресло в исходное положение и, хлопнув дверцей, занял своё место за рулём.
     Мотор «Газели» поднатужился и машина рванула в сторону города.
 - Стой, - почти выкрикнул Евгений.
 - Чего? – слегка испугался Савелий и дал по тормозам. – Забыл что-то?
 - Забыл, точно, - кивнул Евгений. – Забыл кое-что у Прокопа спросить.
 - Что, если не секрет?
 - Личного характера.
 - А-а, - протянул понятливо Савелий и нажал на клаксон, в надежде, что старец услышит его, обернётся и заметит, что они остановились.
     Евгений выпрыгнул из машины и побежал в обратном направлении. Выбежав из-за машины, он увидел, что Прокоп всё-таки остановился и обернулся. Не напрасно сигналили.
 - Спросить что-то хочешь? – без тени смущения, тут же поинтересовался старец у подбежавшего к нему Евгения. Тот молча кивнул.
     Пока бежал до старика и теперь, стоя перед ним лицом к лицу, он мысленно повторял один и тот же вопрос. Пусть услышит без слов. Проверим, на сколько сильно его восприятие чужих мыслей. Ну же, ответь, так это или не так? Говори, если слышишь вопрос. Говори.
 - Так и будешь молчать? Спроси вслух, - добродушно обратился к Евгению старец. – Так тужишься, бедняга, что аж смотреть больно.
     Тут до Евгения дошло, что его выдавала мимика и, наверное, широко раздувшиеся ноздри, которыми он хватал холодный воздух от участившегося дыхания после короткой пробежки.
 - А разве вы не слышите моих мыслей? Я стараюсь спросить вас мысленно о том, о чём не успел спросить сегодня за столом, - поведал напрямую Евгений.
 - А с чего это ты вдруг взял, что ты можешь свои мысли другим людям передавать? – спросил старец.
 - Ну, может, не я передавать, а вы принимать?
 - Всё ищешь чуда, волшебства? – словно не заметив вопроса, продолжил Прокоп. – А того волшебства, что вокруг, не замечаешь. Ну, а того, что в тебе, и подавно.
 - Значит и во мне какая-то сила есть? – с надеждой спросил Евгений. – Я тоже что-нибудь могу, так?
     Прокоп глубоко и тяжело вздохнул, опустил взгляд к земле, затем поднял его опять на Евгения.
 - Ты вот что, Женя. Голову сам себе попусту не дури. Лучше помни одно: раз на тебя выбор пал, значит не простой ты человек.
     Вот, вот оно. У Евгения от этих слов где-то глубоко в душе заплясали мелкие бесенята радости. Он знал, он чувствовал.
 - И что же мне теперь с этим делать? – с заблестевшими глазами спросил Евгений.
 - Просто живи дальше, как и жил, если получится, - Прокоп положил Евгению руку на плечо, смотря в его глаза по отечески добро, но в то же время очень уверено. – А жизнь, она тебе сама всё подскажет.
 - Ясно. – Евгений слушал и кивал, будучи абсолютно уверен, что эти слова Прокопа для него не что иное, как благословление.
 - Вот и хорошо, что ясно, - удовлетворённо произнёс старец. – Только ты ведь не это хотел спросить. Точно?
     Евгений встрепенулся. Словно стряхивая со своей головы какую-то паутину, на время облепившую его сознание. Как пелена плотного тумана, временно окутавшая его, медленно ускользала прочь с дуновением ветерка. Только что старик навязал ему разговор, о котором сам Евгений даже и не думал. Этот вопрос про силу, которая заключена в Евгении, это благословение. Что же это за штучки такие, которые старец умело проделывает с чужим сознанием? Стоит ли тогда вообще о чём-либо у него спрашивать? Не повернётся ли Евгению это боком? Сделает идиотом – как тогда дальше жить? Тогда уж точно никакого будущего. Страшно.
 - Знаю, о чём спросить хочешь, - сощурил глаза и состряпал в бороде хитрющую ухмылочку Прокоп. – Спрашивай уже, не играй со мной в игры, в которых не смыслишь.
     Сложившаяся ситуация старцу явно нравилась. Было заметно, что он чувствует себя на коне. Хозяин положения. Кутузов на Бородино.
 - Тот монах, о котором вы мне возле костра рассказывали, это были вы?
     Евгений не удивился бы, даже если сейчас сверху по нему лупанула молния и раздался оглушительный раскат грома. Но ничего подобного не произошло. Вокруг было по-деревенски тихо и по-утреннему спокойно. Солнышко, карабкаясь между тучами, настырно ползло вверх, чтобы хоть как-то прогреть промокшую после ночного снега землю. Из леса доносились голоса прилетевших на зимовку птах. Лёгкий ветерок трепал седые космы старца Прокопа.
 - Не обо всём нужно рассказывать человеку, не всё объяснять. До чего-то он должен доходить собственным умом. Может быть, тогда он не только поймёт, но и сможет поверить в то, к познанию чего он стремится.
     Старец слегка качнулся вперёд в поклоне, подмигнул Евгению и, развернувшись к нему спиной, зашагал прочь.
    «Факир не раскрыл тайны фокуса», - подумал Евгений, глядя в спину уходящего Прокопа. Тайная шкатулка слишком искусно выполнена, чтобы вот так легко открываться от неумелого прикосновения или робкого «пожалуйста». Не знаешь механизма, не посвящён в магическое заклинание – отдыхай! А, вернее, садись в машину и катись, куда собирался катить.
     Евгений теперь уже неспешной походкой вернулся к «Газели», залез в кабину и посмотрел на Савелия.
 - Всё в порядке? – спросил нахмурившийся Савелий.
 - Всё в шоколаде, - выдавил из себя улыбку Евгений. – Поехали.
 - Ну, поехали, коли всё в порядке.
     Савелий опасливо поглядывал то на дорогу, то на Евгения, но молчал, не решаясь расспрашивать его о разговоре со старцем. Евгений ведь предупредил, что вопрос личного характера, как чего ему свой нос совать. Неудобно как-то. Через несколько минут молчанки, Евгению самому стало неудобно, что он поставил Савелий в такое неловкое положение. Нужно было прекращать эти опасливые взгляды на него и тяжеловесное молчаливое времяпровождение в дороге. Тем боле, что он действительно хотел расспросить Савелия, пока они будут в пути, о вчерашнем обряде-эксперименте той самой загадочной личности, которая так и не открылась Евгению, журналисту всевозможных городских периодических изданий.
 - Да правда всё в порядке, - с улыбкой обратился Евгений к Савелию. – Ты бы мне лучше рассказал, что с нами вчера Прокоп творил, какие чудеса совершал, а? Мне ведь интересно. Я ничегошеньки не помню.
     Тут же Савелий заулыбался. Его внутренняя пружина ослабла и он охотливо заговорил, описывая вчерашний вечер.
     Евгений с неподдельным интересом принялся слушать. И запоминать.

     Глава 18. Финальные телефонные торги.

     Любая дорога, по которой ты движешься в обратном направлении впервые, кажется знакомой, не смотря на то, что видишь все предметы, находящиеся по обе стороны за обочинами, совсем с другого ракурса. Ведь когда ты ехал туда, ты видел предметы немного другими. Немного. Но и этого достаточно, чтобы их узнавать. Или, по крайней мере, тебе несомненно это будет казаться. Ну, ведь ты уже ехал по этой дороге, только туда, это факт. Дорога-то одна. Для Евгения сейчас эта дорога была дорогой домой.
     За окном проплывали мимо почти знакомые деревья, почти узнаваемые кусты. Савелий все рассказывал и рассказывал, как вчера он стал непосредственным участником всего священнодействия, проводимого старцем. С самого начала, которое ещё Евгений помнил, затем фантастическое перерождение сидящих на стульях Евгения и Анны Николаевны в солдат разных армий Великой Отечественной войны. Кстати, Евгений какими-то крохотными урывками припоминал, как он стоял посреди комнаты и что-то говорил на немецком языке. Он, не он, но возможно память о том, что с ним произошло вчера в доме Вестимовых-Ханиных закрепилась на каком-нибудь микроскопическом нейронном уровне. Хотя, может быть, это просто казалось, ведь Савелий рассказывал очень красочно и подробно, так что в голове рисовалась вполне полная картина. Ведь есть такое понятие, как приобретенная память. Вот Евгений её и приобретает со слов очевидца произошедшего.
 - А как я тебя до кровати вел, помнишь? – спросил Савелий.
 - Очень смутно, - признался Евгений. – Это даже сном не назовёшь. Как будто вообще не со мной было, а с кем-то где-то и когда-то. Вроде и я, а вроде и не я. Как роль в кино, - неожиданно точно для себя сравнил Евгений, - актёр играет другого человека, но ведь он не он, а актёр, хотя все видят другого и даже забывают, что это актёр…
    И замолчал, осознавая, как сам путается в собственных объяснениях.
 - Больно путано, - скривился в улыбке Савелий.
 - Согласен.
 - А уснул ты как убитый. Я с тебя всё стащил и спать уложил. Как дитятя, ей бога. Вид такой ангельский был, хоть церковный хор с колыбельной выставляй.
    Евгений недоверчиво посмотрел в сторону Савелия и увидел, как тот прямо-таки расплылся в умильной улыбке. Седой мужик, а сентиментальности в нём, как в пятилетнем мальчишке в шортиках с сачком в руках. Интересно, это его деревня таким сделала или он и прежде таким был? Может быть, он только для Евгения раскрылся с такой стороны, а для других остаётся как и прежде мужиком со стальным характером? Ну, Савелий, ну, пчеловод.
     Потом он поведал, как уложил спать на диване в центральной комнате Прокопа. Тот тоже был почти без чувств. Сильно вымотан. Потом сходил, проверил вьетнамцев, которые расположились на ночлег в домике летней кухни. А после уж и сам обосновался на диване в предбаннике. Вот так для него вчерашний день и закончился.
     Слушая внимательно Савелия, Евгений изредка доставал из кармана куртки свой сотовый телефон и смотрел на шкалу приема. Она то уверено вырастала во весь свой рост, на все имеющиеся пять делений, то пропадала вовсе. Радостно так помигивала, будто бы изображая графический эквалайзер на каком-нибудь музыкальном плеере. Звонить при таких скачках приёма, было бы смешно. Нужно подождать немного. Да, скорее всего он позвонит и нормально поговорит и с Ксенией, и обязательно с Сергеем Сергеевичем, уже в Ягодовске. Купит билет и будет точно знать, когда вернётся. Вот тогда можно и связываться.
     Можно было подумать, что тут не лес, а железные прутья сплошняком, и они экранируют не хуже какой-нибудь арматуры. Хотя теперь Евгению было совершенно понятно, что таким образом действует на сотовую связь расположенная где-то там в лесу секретная военная часть.
     Когда «Газель» попадала колёсами в разрушившиеся стыки бетонки, которые невозможно было объехать по обочине, за сиденьем, на котором ехал Евгений, каждый раз что-то звонко позвякивало. И по звуку было абсолютно понятно, что это бутылки.
 - Что там звякает так сильно? – поинтересовался Евгений, - Не разобьётся?
 - Неа, нормалёк, - состроил хитрую гримасу Савелий. – Довезём.
     И дальше, всю дорогу до железнодорожного переезда, за которым начинался Ягодовск, Савелий рассказывал о своих хозяйственных планах на будущий год. И, естественно, зазывал Евгения снова в гости. Понравился, мол, он ему, хороший парень. Совсем не такой, как другие, которые к ним раньше приезжали. Да и вообще, сейчас у него совсем особенный статус, принимая во внимание всё то, что он с ними пережил за такой казалось бы короткий срок. Одним словом: милости просим. Евгений снова пообещал, что скорее всего приедет. Хотя прекрасно понимал, что это всего лишь слова.
     Переезд оказался открыт. «Газель» беспрепятственно пересекла пути и, повернув налево, покатила к железнодорожному вокзалу.
     На привокзальной площади легковых машин было совсем немного, - две старенькие «Волги» и один «Жигуль-Копейка». Оранжевого «Москвича» не было. Роман, недавний знакомый водитель Евгения, то ли ещё спал, а может, был уже в каком-нибудь рейсе.
     Савелий припарковался невдалеке от центрального входа и заглушил двигатель. Когда Евгений открыл дверь и, взяв сумки, стал выбираться на тротуар, Савелий так же покинул кабину автомобиля, откинул сиденье и потянулся во внутрь к задним пассажирским сиденьям, пытаясь что-то достать.
     Евгений хлопнул дверцей, поправил на плечах сумки и отошёл поближе к зданию вокзала. Наконец, Савелию удалось выполнить все необходимые манипуляции, он всё же извлёк из «Газели» что-то позвякивающее, ещё пока скрытое от глаз Евгения, закрыл дверцу и, обойдя кабину, подошёл к Евгению. Только тогда Евгений заметил у Савелия в руке белый мешок в форме сумки с ручками, на котором было напечатано синими буквами: «Сахар-песок. 10 килограммов. Свекольный, первый сорт».
 - Это лично от меня, - сказал Савелий, протягивая мешок Евгению.
 - Я столько сахару не осилю, - сдвинул брови Евгений.
 - Шутим, да? – догадался Савелий.
     Улыбка незамедлительно растянула губы, предательски выдавая хорошее настроение Евгения.
 - Есть немного.
 - Понятно, но я думаю, что осилишь.
     Савелий потянул за ручки мешка, показывая Евгению содержимое. Две литровые банки мёда, литровая бутылка с медовухой, закрученная жёлтой алюминиевой крышкой и бутылка поменьше, заткнутая пластиковой пробкой. Красный цвет напитка выдавал в бутылке настойку.
 - В дороге только не выдуй, - предупредил даритель.
 - Всё-таки раскусили вы меня, поняли мою алкоголистическую сущность, - несло дальше Евгения.
 - Банку мёда одну можешь своему начальнику отдать, подмазать, так сказать, чтобы не злился на тебя.
 - А что, ход хороший. Лишь бы у него на мёд аллергии не было.
     В принципе, Евгению понравилась идея Савелия, и он готов был её использовать. Не стоит говорить доброму пчеловоду, но ради сохранения места работы, он был готов пожертвовать даже бутылкой настойки. Тогда сердце шефа наверняка смягчиться. Если, конечно, его самого из-за Евгения не уволят. Свят-свят-свят.
 - Ну, давай прощаться, - посерьёзнел Савелий.
 - Да ладно, увидимся ещё. До свидания.
     И опять Евгений не верил собственным словам.
     Они обнялись возле высокого окна здания вокзала. Проходящие мимо люди абсолютно никак не реагировали на двух обнимающихся людей. У Савелия потекла скупая слеза по щеке и, почувствовав это, он смущённо заулыбался и неожиданно спросил:
 - Можно я тебя как сына поцелую?
 - В щёку? – понимая, что вопрос дурацкий, всё же спросил Евгений.
     Савелий молча кивнул.
 - Конечно, можно. Мы ж теперь почти что родственники.
     Заключив Евгения в более крепкие объятия, чем прежде, держа теперь мешок практически на его спине и позвякивая в ней стеклянной тарой, Савелий продолжительно и горячо приложился к щеке мнимо обретённого нового родственника губами. И Евгений тут же подумал, что как хорошо, что это вокзал Ягодовска, а не его родного города. Если бы его увидели в таком положении там, отношение его окружения к нему однозначно изменилось бы кардинально. А Витюша, его коллега по офису, наверняка принялся бы предлагать типа-дружбу или ещё что-то более страстное и нетипичное для Евгения… Короче, понятно и так. Люди здесь проще и в подобных проявлениях эмоций большого стыда не видят. Ещё не до конца испорчены предрассудками цивилизации, одним словом.
 - Ладно, будет тискаться, - наконец отстранился Савелий от Евгения, передал ему в руку мешок с жидкими гостинцами и взял его за плечи. – Мне тоже нужно ехать. Продукты ведь у меня скоропортящиеся, в холодильник быстрее нужно везти.
 - Там, в складах за железной дорогой? – зачем-то уточнил Евгений.
 - Точно, там. Там много чего принимают. К железке близко, опять таки.
 - К железке, - с улыбкой повторил Евгений, вспоминая, как они с Ксенией посещали кафе с точно таким же названием. Когда это было? Казалось, прошла целая вечность.
 - Всё, я пошёл, - Савелий схватил Евгения за руку и несколько раз сильно потряс её в воздухе. – Мы, надеюсь, обо всём договорились. Так что я вас жду. Приезжайте. Хоть на Новый год, хоть на всё лето. Без разницы. Всё. Будь здоров и девушке своей передавай того же.
     Савелий выпустил руку, хлопнул Евгения по плечу и быстрым шагом пошёл к «Газели». Оказавшись на водительском сиденье, Савелий закрыл дверцу, запустил двигатель, одновременно посигналил и помахал Евгению рукой, и покатил в обратном направлении, чтобы добраться до складов и сдать свои кислые, молочные и кисломолочные скоропортящиеся продукты. Вообще, Евгений прекрасно понимал, что подобную продукцию необходимо сдавать на молочно-перерабатывающий комбинат, но в этом городе видимо работала совсем иная схема, поддающаяся примерно такой логике – принял от населения подешевле, запустил в торговлю подороже. Русский бизнес на все времена, давно знакомый не только Евгению.
     Проводив взглядом удаляющийся грузовичок, Евгений достал сотовый и посмотрел на уровень приёма. Всё пять делений. Просто супер. Но сначала купить билет в обратную сторону.
     Уже через минуту, не больше, Евгений стоял в знакомом ему зале ожидания у окошка кассы с табличкой «Продажа билетов на все направления». За стеклом восседала незнакомая Евгению молодая женщина. С кислым выражением лица она сидела подперев рукой подбородок и глядела через стекло кассы и дальше через окно вокзала на далекие предметы где-то там, за перроном, рельсами перегонов, территорией вокзала, а может быть, даже этого города. Печаль и безысходная тоска читались в её взгляде, не верящем уже ни в какие чудеса.
 - Здрасьте, - обратился Евгений к женщине. – А Клавдия уже наверное сменилась?
 - На больничном, - безучастно и сухо ответила кассирша.
 - Что, простудилась? – предположил журналист.
 - Ага, можно и так сказать. А вы почему интересуетесь? Вы её знаете, что ли?
 - Я журналист, - представился Евгений своей профессией, - она мне помогла, когда я к вам в город приехал.
 - Интересно, - удивление пришло на смену безразличию. – Вообще не в её натуре. Она у нас женщина строгая.
 - Её брат меня на своей машине до Тудыттовки подбросил, - решил уточнить Евгений.
 - Понятно, понятно. Это у них семейный бизнес. Она у него что-то вроде диспетчера. Да вы не удивляйтесь, в этом нет ничего такого. У нас многие работники вокзала подобным образом подрабатывают.
 - Ясно. Но мне всё равно показалось, женщина добрая.
 - А ночевали где? Вы же ночью приехали?
 - А вы откуда знаете?
 - А к нам обычно из большого города всегда ночью приезжают. Такое расписание. Кстати, этот же поезд обратно будет идти через, - она мельком кинула взгляд на наручные часы, - через двадцать минут. Вам, наверное, на него нужно?
     Совершенно не хотелось распространяться по поводу ночи, проведённой на диване в отделении милиции. Хорошо, что вопрос про ночлег проскочил, не потребовав обязательного ответа.
 - Да, конечно. Мне один билет. Можно боковое.
 - Но не возле туалета, - дополнила кассирша.
 - Желательно, - кивнул Евгений.
     Кассирша для проформы уточнила название пункта назначения, куда нужно было Евгению, хотя и сама прекрасно догадалась откуда он, и тут же её пальцы уверенно и бегло начали отстукивать по клавиатуре кассового компьютера. Шёл поиск свободных мест в проходящем пассажирском поезде, который сможет доставить Евгения обратно домой, в исходную точку его волшебного путешествия.
 - Свободных мест много, - наконец выдала кассирша. – Ну так что? Могу и нормальное место дать.
 - Да нет, - изобразил на лице кривую улыбку Евгений, - лучше боковушку. Мне будет привычнее. Я и сюда на боковом месте ехал.
 - Будет вам боковое, как скажите. Паспорт давайте. И деньги приготовьте.
 - Сколько?
     Кассирша ещё немного понажимала на клавиши, пригляделась к монитору и назвала сумму. Евгений послушно отсчитал из портмоне деньги и вместе с документом подал в щель окошка.
     И вот, забиты в нужные графы данные паспорта, фамилия, имя, отчество пассажира, дата отбытия и дата прибытия, тип и номер вагона, место и  информация о том, что постель входит в стоимость проезда. Застрекотал печатный аппарат и, наконец, изверг из себя заветный билет.
 - Счастливого пути, - без намёка на доброжелательность сказала кассирша и вернула Евгению обратно паспорт с вложенным в него проездным документом и сдачей в виде нескольких монет. – Прибытие через пятнадцать минут, отправление через двадцать пять. Дома будете сегодня, во второй половине дня, ближе к вечеру. Там в билете всё написано.
 - Спасибо, - решив больше ни о чём не говорить, ответил Евгений, забрал всё, что ему протянула кассирша и пошёл на перрон, на свежий осенний воздух.
     На перроне было классно. Светило солнце, ветер дул не сильный, вполне умеренный. В воздухе витал сладковатый аромат горящего угля в титанах вагонов, слегка резковатый запах отработанного мазута и  креозота, проступившего чёрными каплями на шпалах под рельсами, от которых так же исходил тонкий, еле уловимый запах натруженного металла. Всё это вместе создавало ни с чем не сравнимую романтическую атмосферу, о которой часто отзываются, как о «Зове путешествий». Этот был зовом железной дороги.
     Опустив на асфальт перрона все сумки, включая и вновь приобретённую мешковатую из-под свекольного первосортного сахара, Евгений достал свой сотовый телефон. Теперь уже машинально удостоверился в стабильности приёма и на секунду задумался: кому звонить первому? Минута на размышление, время пошло.
     Ксения переживала за него, это понятно, и сам он по ней уже успел сильно-пресильно соскучиться. Но голову его в данный момент всё же больше занимала мысль о несданной работе, написанию которой он хотел посвятить весь свой обратный путь в поезде. Значит звонить первому, всё-таки, нужно шефу, разобраться с нависшим знаком вопроса над его головой. Или всё же сначала Ксении. Что если на работе всё к чертям собачим плохо, то как он тогда будет с ней разговаривать в нервозном состоянии. Наговорит ещё лишнего, вообще тогда себе уже ничего не простит после этого. Нет, всё-таки лучше сначала Ксении. Поднимет настроение, узнает как там мама его отдыхает, всё ли в порядке, а потом уж с хорошим настроением пообщается с Сергеем Сергеевичем. Сыграет в «орёл или решка», «пан или пропал». Точнее, конечно, «сотрудник или по собственному желанию». Решено – сначала звонок Ксении.
     Выбрав в телефоне из списка набранных номеров Ксению, Евгений нажал на кнопку вызова, приложил трубку к уху и услышал длинные гудки ожидания. Может, она сейчас на парах в университете, тогда трубку может и не взять. Да нет, увидит, что я звоню и обязательно в коридор выскочит, чтобы по телефону поговорить. Ждала, небось, нервничала. А вот и звонок от любимого. Привет, дорогая. Я еду, встречай.
 - Алло, - раздался женский голос в трубке.
 - Ксюша, привет, - осторожно заговорил Евгений, - это ты?
     В трубке раздались всхлипывания. Похоже, Ксения разрыдалась только оттого, что услышала голос Евгения.
 - Женя. Женька, это ты. А я звоню, звоню, SMS-ки посылаю, а от тебя ни ответа, ни привета. Ты знаешь, как мы все волнуемся: где ты, что ты? Живой, вообще, или уже того… господи, как хорошо, что ты, наконец, позвонил.
     Говорила Ксения тихо, но торопливо, как бы выговариваясь за всё то время, пока ждала звонка от Евгения и не находила себе места от волнения.
 - Слушай, - решил попытаться успокоить девушку, и заговорил на улыбке Евгений, - чего так нервничать. Жив я, здоров. Ну, есть, правда, небольшие ранения, - Евгений потрогал то место под глазом, где совсем недавно красовался «солдатский фонарик», - но они совместимы с жизнью. Так, немного подрался и всё.
     Но, похоже на то, что сказанное Евгением, для Ксении пролетело мимо ушей. Какие там драки и синяки. Евгений, видимо, не понимает. И она спросила:
 - За неделю-то можно было что-то придумать. Мы же договаривались, что ты найдёшь возможность позвонить, а ты словно провалился сквозь землю. Ну ладно я, а мама твоя просто места себе не находит. Из санатория даже вернулась раньше времени.
 - Погоди, погоди, - не понял Евгений. Улыбка исчезла с его лица. – Какую такую неделю? Ты меня проводила в понедельник, - начал он рассуждать, перебирая в памяти дни, - во вторник я был в Ягодовске. В этот же день меня довезли до Тудыттовки. В среду у меня была встреча со старцем, в этот же день ещё более серьёзный разговор. Я переночевал и вот сегодня, в четверг, уже купил билет обратно, стою на перроне, жду поезда. Так что, путаете, барышня, всего четыре дня прошло. И сегодня вечером я уже смогу вас крепко обнять и успокоить ваше неоправданное волнение.
     Евгений искренне не понимал, из-за чего так переживает Ксения. И уж тем более его мама. Он ведь не ребёнок уже, слава богу, четвёртый десяток идёт. И по сути дела всего два дня, вторник-среду был недоступен, так всё, они уже стали рисовать себе страшные картинки провала его, Евгения, сквозь землю. Ну не серьёзно это, честное слово.
 - Какой четверг? - чуть не вскрикнула в недоумении Ксения, - сегодня понедельник, одиннадцатое, а значит тебя уже нет ровно неделю. Что там с тобой. Может быть ты всё это время пьянствовал беспробудно? Счёт дням потерял? Я могу себе представить, в деревне это возможно.
 - Да нет, быть не может, - ещё пока спокойно проговорил Евгений и убрав телефон от уха, вывел на экранчик календарь. Приложение сотового бесстрастно указывало на то, что сегодня 7 октября 2010 года, четверг, о чем Евгений тут же доложил Ксении:
 - И снова вы немного ошибаетесь, уважаемая. Четверг сегодня, седьмое. Может быть, это вы там с подружками полночными посещениями кафешек увлеклись? Признайтесь честно, в вашем молодом возрасте это ещё поправимо.
     Он пытался шутить, перевести всё на несерьёзную нотку. Но в душе уже поднималась волна тревоги. Опять что-то непонятное начиналось кружить вокруг него.
 - Женя, ты что там, с ума сошёл? Господи, я ведь этого и боялась. Что же нам теперь делать? Что мне маме твоей теперь сказать?
     Евгений слышал, как Ксения постепенно перешла на невнятное бормотание, то ли отодвинув трубку далеко ото рта, то ли прикрывая её ладошкой. Это было похоже на  тихую панику. Но и у Евгения начиналось почти то же самое. Кто из них двоих свихнулся?
     И тут он сообразил, что нужно сделать, чтобы подтвердить или разрушить свои предположения. Ведь у него в руке билет, а уж на нем-то может стоять только правильное сегодняшнее число. Сейчас разберёмся.
     Подперев сотовый к уху плечом, чтобы слышать Ксению, Евгений развернул свой проездной документ и, пробежав глазами по первой строчке, прочитал номер поезда, номер вагона, его тип, день, месяц и время отправления… Может быть, что-то с глазами? Евгений крепко зажмурился, усиленно поводил глазами из стороны в сторону, и взглянул на билет снова. 11.10.2010. А это значило, что Ксения была права – сегодня понедельник, одиннадцатое. И шиза посетила его, Евгения.
 - Ксюша, - с чувством разорвавшейся гранаты внутри, но совершенно спокойным голосом сказал Евгений в телефон, - ты не поняла. Я пошутил. Конечно, сегодня одиннадцатое, понедельник. Просто я немного в днях запутался. И про пьянство в деревне, ты, кстати, тоже права. Но давай, я тебе лучше всё дома расскажу. А маме я сейчас сам перезвоню и всё ей объясню. Хорошо?
 - Ну ничего себе шуточки, - рассержено отозвалась Ксения, - да я тебе за такие шутки все уши пообрываю. Вот только появись у меня перед глазами.
 - Нет вопросов, готов на любые экзекуции.
 - Вот значит и готовься, шпион-пьяница два в одном. Ну, я от тебя не ожидала такого, Ледоскопов.
 - Искуплю.
 - Посмотрим. Ладно, когда ты прибываешь? Я тебя встречу.
     Евгений снова посмотрел на билет и цифра в цифру, не отрывая глаз от листка, пересказал точное время прибытия и на всякий случай число.
 - Ясно, - подтвердила Ксения и строго добавила, - обязательно позвони маме. Она очень переживает. Понял?
 - Да, прямо сейчас перезвоню.
 - Всё, пока, до вечера, - голос Ксении явно подобрел. Волнение ушло, уступив место лёгкой обиде. И Евгения это устраивало больше.
 - Пока. Не волнуйся.
 - А мне теперь чего волноваться. Это ты морально готовься к встрече. Огребёшь по полной. – Девушка почти смеялась в трубку. Вот это было просто замечательно. Успокоилась.
 - Хорошо, хорошо. Всегда готов.
 - Привет Ягодовску.
 - Ладно.
     Пошли гудки и Евгений опустил сотовый.
     Это казалось дикостью, но хотелось тут же сорваться с места и броситься на поиски Савелия, того человека, с которым он общался всё это время в деревне, который довёз его до вокзала и поинтересоваться: а в курсе ли он, что сегодня не четверг, а понедельник? И если он в курсе, то куда подевались целых три дня: пятница, суббота и воскресенье? Что, чёрт подери, произошло? Савелий сейчас был где-то там, за железнодорожными путями вокзала. Евгений даже видел отсюда, с перрона крыши многочисленных складов. Но где его там искать? В каком именно? А что если Савелий и сам не в курсе? Или всё-таки в курсе? И всё дело в том, что время в их деревне течёт не так, как вокруг, а медленнее. Может такое быть? Да кто ж его знает. Хотя объяснение может быть намного банальнее – Евгения опоили снадобьями так, что он бес сознания провалялся как раз эти три дня. Но для чего? Было ли это необходимо? Но с другой стороны, он жив, так что ему ещё нужно? Подумаешь, какие-то там три дня. Махнуть рукой, да и всё.
     Голова начинала помаленьку идти кругом от слишком непонятных мыслей и количества вопросов.
    «Наверное, всё же прав был водитель Роман, который подвозил меня на «Москвиче», - подумал Евгений, - всё дело в ненормальных геомагнитных полях. Шалит магнитуда Земли. Потому и сотовый не ловит, и время идёт медленней. А военная часть – это так, для прикрытия. Или просто случайность. Стоит себе рядом и только. А может и нет совсем никакой части. И деревни нет. И Савелия с его домом… Так, стоп-стоп, это уж совсем клиника. Я же стою на перроне Ягодовска, меня же привезли сюда на «Газели». И с Ксенией я разговаривал только что. А то что время сдвинулось, так плевать. Три дня – это же не полжизни. Ладно уж, забирайте, не жалко…». И Евгений в сердцах махнул рукой и громко сматерившись вслух, обильно сплюнул на асфальт. Проходивший мимо мужик в чёрном прорезиненном переднике с ведром и метлой в руках, недовольно, сощурившись, зыркнул на Евгения, но промолчал, явно воздержавшись от колкого замечания в его адрес.
     Нужно позвонить маме. Нехорошо, что она беспокоиться. Хоть он и взрослый, но это же понятно: дети всегда остаются малышами, в любом возрасте. А сердце матери – индульгенция для любых наших поступков, даже не совсем приятных и опрометчивых.
     Евгений набрал номер своей мамы и дождавшись её взволнованных слов в трубке, принялся её успокаивать.
 - Как же так? - журила мама Евгения, - это же безответственно. Ты же не ребёнок давно. Командировка командировкой, а про наши нервы ты забыл?
 - Так получилось, мам. Здесь место такое, что телефон просто отказывается работать нормально…
 - Можешь мне не рассказывать, Ксения мне всё объяснила. В общем так, вернёшься домой, я с тобой побеседую.
 - Хорошо, мам, сегодня вечером уже буду дома. Ксения меня встретит, я с ней уже договорился.
 - Отлично. Будете дома, набери меня сразу же, я подъеду. Ты понял меня?
 - Да, мам.
 - Вот и хорошо. Шалопай.
 - Я не специально.
 - Поговорим. – И положила трубку.
     Ну а теперь нужно было срочно звонить шефу. Как он там? Ведь если прошла неделя, а не три дня, велика вероятность того, что Евгений уже не работает не только в «Недельных новостях», но и отлучён от журналистского дела вообще. Кому нужен работник, не выполняющий своих обязательств, пропадающий невесть где, уличённый в подозрительном длительном времяпровождении в служебном туалете, высылающий неадекватные SMS-сообщения. Если он ещё узнает, что Евгений был не где-нибудь, а в Тудыттовке, то уж тогда можно вообще даже не заикаться о будущей карьере. Капут, журналист Е.Л. Гуд-бай, бэби!
     Евгений набрал номер шеф-редактора. Ох уж эти определители номера. Сразу видно, кто звонит. Есть возможность наехать первым.
 - Привет, привет, Ледоскопов. Рад слышать тебя, - заговорил в трубке Сергей Сергеевич, хотя Евгений ещё не проронил ни слова приветствия.
 - Здрасьте, Сергей Сергеевич. Я тут немного задержался.
 - Да ты не извиняйся, Евгений, ни к чему это. Подумаешь, неделю где-то носило. Работа, я догадываюсь, не выполнена и на треть. А, Женя, я прав?
     Вот ведь провидец чёртов. Интуиция, как нюх у собаки.
 - Хуже, Сергей Сергеевич, - решил не врать Евгений, - вообще не приступал.
 - Да-а-а, - выдохнул прямо в ухо Евгению шеф. – Красавец, что и говорить.
    Повисла пауза. Молчали оба. Евгений подумал, что начальник ждёт его извинений и решил заговорить первым, не дожидаясь скоропалительного отлучения от лона матери-редакции.
 - Сергей Сергеевич, вы извините меня, но тут возникли непредвиденные обстоятельства, из-за которых я физически не мог начать статью.
 - Что за обстоятельства? – как-то вяло поинтересовался шеф. Казалось, что попросту не верит словам Евгения.
 - Ну, в общем, чего теперь скрывать, - печально признался Евгений, - меня избили и мне пришлось вплоть до утра этого дня отлёживаться в больнице.
     Наполовину правда, наполовину ложь. Евгений предлагал такой коктейль своему начальнику, надеясь, что тот его примет.
 - Хватит врать, Ледоскопов, - распевно проговорил шеф, - мне всё известно. Что ты ведёшь себя как нашкодивший мальчишка? И причём со мной, с человеком, который верит в тебя и доверяет. – И вдруг начал говорить уверенно, в назидательном тоне. – Слушай меня. Статью отменили ещё в среду, так как та шишка, которую мы должны были прославить для будущих политических деяний, не оказала достаточного доверия своим покровителям и теперь отправляется обратно в свой далёкий нефтяной городок. Ну, не судьба, в общем, да и бог с ним. Тут дело совсем не в статье.
 - А в чём же тогда? – ничего не понимая, спросил Евгений.
 - Женя, Женя. Я же тебя ещё в прошлый понедельник в своём кабинете спрашивал, не собираешься ли ты менять поле своей журналистской деятельности. Помнишь?
 - Помню, Сергей Сергеевич. И теперь не собираюсь.
 - А зачем ты тогда снова поехал в деревню Тудыттовку?
     Вопрос шефа прозвучал для Евгения, как гром среди ясного неба. Откуда, откуда он знает? Ксения не могла его так легко сдать. Тогда кто?
     Отпираться, подумал Евгений, теперь было бы просто глупо. Нужно вскрывать карты. Терять действительно было уже нечего.
 - Что, ты будешь отрицать этот факт? – ехидно, снова спросил шеф.
 - Нет, не буду. Но я должен уточнить, и это абсолютная правда, в Тудыттовке я был впервые. Раньше я ни в этой деревне, ни в Ягодовске не был, что бы вам про меня ни говорили.
 - Ну, хорошо, допустим, - согласился Сергей Сергеевич, - но какой тебя чёрт туда погнал? Зачем? Ты можешь объяснить?
 - А можно встречный вопрос, - попытался пойти на сделку Евгений, - кто вам про меня донёс такую информацию? Может, наняли сыщика-следователя?
 - Нет, Женя, - забурчал шеф, - всё намного прозаичнее. Тот самый Алексей Балабанов из «Астрала», о котором мы с тобой упоминали в нашем прошлом разговоре, позвонил и поинтересовался о твоём местонахождении. Я ему, конечно же, сказал, что не обязан отчитываться по таким вопросам журналистам из других печатных изданий. На что он мне очень спокойно ответил, что ему известно где ты находишься, а то есть в деревне Тудыттовка. Я ему в свою очередь возразил, что этого не может быть. Я, мол, со своим сотрудником побеседовал накануне и установил, что он не питает ни малейшего интереса по поводу всяких там Тудыттовок. Балабанов же ответил мне, что он рад бы мне поверить, но его личные информационные источники из посёлка городского типа Ягодовска утверждают обратное, а именно то, что Евгений Ледоскопов прибыл на станцию Ягодовск в ночь с прошлого понедельника на вторник, а утром того же дня отбыл на местном автомобильном извозчике в деревню Тудыттовка. И не доверять этому информатору у Балабанова нет ни малейшего основания. Вот так вот, Женя. И я вряд ли думаю, что Балабанову зачем-то хочется тебя оболгать или выставить в невыгодном свете.
 - А что же тогда ему было нужно? – спросил Евгений, практически соглашаясь со всем услышанным. – На простой донос это не похоже, значит ему нужна была какая-то информация, верно? Он пытался у вас что-то выведать. Правильно?
 - Естественно, - с чисто профессиональным удовлетворением произнёс Сергей Сергеевич. Он как будто был доволен своим сотрудником, у которого мозги работали в правильном направлении. – Ему нужен был номер твоего сотового телефона. Он жаждал с тобой связаться и как можно скорее.
 - Но зачем? «Астрал» и я – это понятия абсолютно разнополярные.
 - Всё-таки, Евгений, ты не перестаёшь меня удивлять, - совершенно серьёзно сказал шеф. – Он мне сказал, что у тебя наверняка имеется материал, который очень заинтересовал бы его. Уверял, что, вероятнее всего, именно ради этого материала ты и ездишь в эту Тудыттовку.
 - Какой такой материал? Чего он придумывает, этот Балабанов?
 - Я правда не знаю, чего он там придумывает, но, как он сказал сам, он готов выкупить у тебя любой интересующий его материал за хорошее вознаграждение.
 - Какое ещё вознаграждение? - не понял Евгений.
 - В разумных размерах, - уточнил шеф, - так он сказал.
 - Интересно…
 - Вот и мне стало интересно. Неужели мой сотрудник так нагло водит меня за нос?
 - Сергей Сергеевич, - заговорил Евгений на пределе своей серьёзности, чтобы шеф наконец ему поверил, - я клянусь вам, что у меня и в мыслях никогда не было обманывать вас каким либо образом. И на счёт каких-то там материалов я заявляю со всей ответственностью – никаких материалов нет. И Балабанову из «Астрала» мне предложить совершенно нечего, даже если бы я очень хотел. Это честно.
     В телефоне снова повисла пауза, шеф молчал, взвешивая слова Евгения.
 - А ты сейчас где? – наконец спросил Сергей Сергеевич.
 - Стою на перроне Ягодовска. Вот-вот должен поезд подойти. Вечером уже буду дома. Завтра могу появится с раннего утра на работе в редакции и всё объяснить подробнее.
 - Ладно, договорились. Буду ждать тебя завтра. И ради бога, я тебя сразу предупреждаю, давай на чистоту. Пойми, Женя, нам коллегам в этой профессии без доверия никак нельзя. Иначе мы станем патронами из разных обойм. Понимаешь, о чём я?
 - Понимаю, Сергей Сергеевич. Вы можете мне доверять.
 - Вот и отлично. Давай, до завтра.
 - До свидания.
     С гудками до Евгения дошло понимание того, что начальник на него всё же не сильно окрысился, а значит не всё потеряно. Поговорят по душам, может, пригубят по фирменной Тудыттовской наливочке и всё встанет на свои места. Евгения теперь почти был уверен в благополучном исходе. На душе отлегло. Возвращение стало желаннее, а ожидание поезда превратилось в ожидание праздника.
     Вдалеке, из-за поворота, появился весело гудящий локомотив. По времени было понятно, что это поезд Евгения. Да, это он. Женский голос из репродукторов по всему вокзалу разнёс весть, что прибывает к первому пути поезд номер такой-то, следованием оттуда-то и туда-то. Туда-то – означало для Евгения домой.
     Пока состав, позвякивая сцепками между вагонов и постукивая колёсами на стыках рельс, приближался к перрону, Евгения терзал один вопрос: для чего нужно было журналисту Балабанову с ним связываться? Неужели он действительно верил, что у Евгения для него найдётся что-то подходящее для его «Астрала»? И кто из Ягодовска его сдал, как стеклотару? Кассирша? Её брат? А может быть, милиционеры? И самый фантастический вариант – это Савелий или даже сам Прокоп? Да уж, хорош этот самый Балабанов. По сути дела он, Евгений, ему в подмётки не годился. Журналист со своей агентурой по стране – это уже больше, чем просто журналист, а высокий профессионал. С этим не поспоришь. И из-за этих мыслей, которые роились в голове по поводу Балабанова, Евгению даже захотелось побеседовать с этим человеком, представителем желтоватого журнальчика. Дал ему номер телефона шеф или послал, так и осталось недосказанным в разговоре. Ну, позвонит, так поговорим, спросим, сколько сможет дать за рассказ о поездке Евгения в Тудыттовку. Интересно же, честное слово.
     Состав остановился напротив Евгения как раз тем вагоном, который был указан в билете. Удача, пусть и в такой мелкой форме, начала постепенно возвращаться к Евгению. Это радовало. Евгений сунул сотовый в карман, поднял сумки с асфальта и подошёл к открытой двери вагона, из которой уже опустилась подножка и по лесенке спустилась проводница, на ходу обтирая специальной тряпочкой желтоватые поручни.
     Евгений, как положено, поздоровался, предъявил билет и паспорт, и после этой выполненной формальности, зашёл вовнутрь вагона и занял своё место ровно посередине вагона, на нижней боковой полке, которая в данный момент была сложена в столик с двумя сиденьями. Пассажиров было совсем мало, так что дорога предполагалась спокойной.
    «Раз работать не надо, - подумал Евгений, - буду есть блины с чаем, смотреть в окошко и спать, если получится. С завтрашнего дня опять пахать, так что нужно ловить момент и успевать расслабляться».
     И в ту же секунду в куртке заиграл сотовый телефон. Кто-то из троих решил перезвонить? Ну-ка.
     Евгений достал телефон из кармана, посмотрел на экран. Определился номер незнакомого Евгению сотового телефона. Балабанов, что ли?
 - Алло, - ответил Евгений.
 - Алло, здравствуйте, - долетел из трубки высокий мужской голос, возможно юноши.
 - Да, я слушаю. Кто это?
 - Меня зовут Алексей Балабанов, я журналист журнала «Астрал», слышали, наверное.
     Значит этот возмутитель спокойствия всё же заполучил номер сотового телефона Евгения. Быстро же проявился. Прямо рвёт подмётки.
 - Это точно, - согласился Евгений, - теперь уже и про журнал, и про вас я от своего шефа Сергея Сергеевича слышал. Шустрый вы молодой человек, Алексей Балабанов.
 - Профессия журналиста, - было слышно, как он ухмыльнулся, - приходится искать информационные источники.
 - Как же, как же. В Ягодовске, насколько мне известно, источники тоже налажены успешно?
 - Вы уже и об этом знаете? – нисколько не удивившись, спросил Балабанов. – Не буду скрывать: да, действительно налажены.
 - С кем, если не секрет? Кто меня сдал и за сколько, если можно?
 - Можно. Я сумел договориться с местным милиционером, работающим на вокзале. Сотню я ему сразу дал, и ещё сотню выслал за звонок о вашем приезде в Ягодовск. Всё очень просто, никаких шпионских игр.
 - Да как сказать, - готов был не согласиться Евгений. – А милиционер молодой или старый?
 - Зенков, в паре с Конюховым который дежурит.
 - Молодой значит. Ясно. Я ведь успел с ними даже познакомиться.
 - Мне известно, Евгений Яковлевич, - учтиво признался Алексей, - Зенков мне всё по телефону на прошлой неделе рассказал, и о драке, и о вашем состоянии, и где вам ночевать пришлось…
 - Понятно, понятно, - перебил его Евгений. – Ох уж эти деньги, всемогущее зло. До меня дошла информация, что вы и от меня за это зло что-то хотите получить.
 - Ну, зачем вы сразу так, Евгений Яковлевич, - с ноткой лёгкой обиды отозвался Балабанов. Пытается играть из себя умелого дельца. – Без денег, говорят, прожить можно, а вот с их отсутствием – сложно.
     Евгению явно не нравился тон такого общения, и он решил не тянуть и не развозить конечный смысл этой беседы.
 - Скажите напрямик, какую именно информацию вы хотели бы от меня получить? - сухо и прямолинейно спросил Евгений. – Ведь не исключено, что у меня её вовсе нет.
 - Ну-ну-ну, - поспешил вернуть лояльность Евгения журналист «Астрала», как будто она была с самого начала, - не нужно так торопиться с собственными выводами.
 - Тогда давайте скажу я. Вы хотите полный отчёт о моей поездке в Тудыттовку, правильно? С кем и о чём я беседовал, что происходило со мной, с теми людьми, с которыми я общался. Может быть, что-то на счёт писем старой солдатки или её дочери. Правильно? Я не пропустил ни одного вашего вопроса?
     С каждым словом, произносимым в трубке сотового телефона, Евгений чувствовал, что начинает распаляться. Чем-то не нравился ему этот нагловатый коллега.
 - Про Прокопа ещё хотелось бы побольше узнать, - Балабанов, как ни в чём ни бывало, добавил к вопросам Евгения свой. – Тёмная личность. Никак и никому, и ни за что не хочет открываться. А в этом старце чувствуется какая-то мощь, скрытая энергия. С ним когда разговариваешь, то кажется, что вот-вот поблизости должен ящик с взрывчаткой ахнуть. И страх всегда необъяснимый. Вы не замечали?
 - Вы меня в интервью не вовлекайте, Алексей, - догадался о хитром манёвре Евгений. Всё-таки сам журналист. – Давайте я вам лучше сразу отвечу, что никакой информации, никакого материала для вас лично и для журнала «Астрал» я предоставлять не собирался и не собираюсь. Вы слышите меня, коллега?
 - Вполне, - слегка растерянно сказал Балабанов. – Но мы могли бы вам заплатить ровно столько, сколько…
 - Деньги с недавних пор, - перебил Евгения попытку подкупа, - меня, знаете, интересуют всё меньше и меньше. И вообще, вам не кажется, уважаемый, что вы разговариваете с коллегой журналистом, которому, возможно, самому может пригодиться подобный материал о поездке в таинственную деревню к её таинственным обитателям? А вы мне про деньги толкуете. Глупо вам это не кажется?
     Судя по всему, Евгений сумел уесть журналиста на другом конце сотовой связи. Тот молчал, видимо, обдумывая слова Евгения.
 - То есть вы хотите сказать, что договориться нам не удастся? – наконец проснулся Балабанов.
 - Совершенно верно, - подтвердил Ледоскопов, - ваши усилия совершенно тщетны. Сорри, мистер Балабанов.
 - Ну что ж, очень, очень жаль, - голос собеседника сдулся и был похож на выходящий из шарика воздух. – Может быть, всё-таки, когда вы вернётесь…
 - Ничего не измениться, - снова перебил Евгений. – Прощайте, Алексей.
 - До свидания.
 - Нет-нет, именно прощайте.
     И Евгений поспешил нажать на кнопку прекращения разговора. Хватит с него этого настырного искателя непознанного.
     За разговором по телефону время стоянки поезда пролетело совершенно незаметно. И, наверное, из-за этого толчок и  вид поплывшего в сторону здания вокзала стали для Евгения несколько неожиданными.
 - Уже поехали, что ли? – вслух произнёс Евгений, глядя в окно вагона.
     Ну, вот и всё. Увидятся ли они снова, Евгений и этот вокзал? Захочется ли ему суда вернуться? Пока для Евгения это было неведомо. А сейчас – домой! Единственное желание, единственное стремление.
     И вот ещё что. Может, всё-таки попробовать, ну, хотя бы для самого себя, так, ради пробы. В башке ведь действительно столько всего после этой поездки. Взять, да и засесть на месяцок, если шеф разрешит, и постучать на ноутбуке книженцию. У него ведь даже где-то в ежедневнике название для всей истории припасено. То ли «Воинственный дух», то ли «Дух воина». Название Евгению уже нравилось. Так может быть, действительно рискнуть. Пора перерастать в писатели? Чем чёрт не шутит, а? Ведь есть материал. И даже не материал, а метериалище. Не зря ведь «Астрал», в лице Балабанова, пытался его заполучить? Нет уж, дудки. Евгению пришлось через такое пройти, а сейчас возьми вот так и запросто отдай историю какому-то Балабанову? Всё-таки нужно попробовать.
     Планы в голове Евгения разрастались с каждой секундой.
     Да уж, пришлось пройти. Но это жизнь. Даже на грани смерти.
     «И наша жизнь – это, наверное, тоже чистилище. Мне ведь тоже пришлось испытать чёрти что. Приобщился, так сказать. Как там говорил Прокоп? Замкнулся их круг? Значит тут замкнулся мой круг. Не весь, а так, маленький кружок, но, наверное, тоже очень важный. Маленький круг в большом… Интересно, сколько их вообще, этих кругов? Наверное очень много, голова может закружиться. До фига, в общем!».
     А за окном пролетали мимо голые, вспученные плугами поля, мелькающие между изрядно прореженными осенним ветром деревьями и кустами защитной лесополосы.