Как будто золотой шар с бильярдного стола, закатилось солнце в тёмную лузу московского вечера. Стемнело. Создалось такое ощущение, что даже птицы стали летать осторожнее и петь тише. Город, как ребёнок, уставший от суеты дня, наигравшийся и совершенно обессилевший, готовился ко сну. Ветерок нежно взбивал пышную разноцветную перину заката. И голуби, рассевшись на проводах, чинно, как зрители, согласно купленным билетам, торжественно наблюдали эту картину.
На пруду утки уже не ругались. Они тоже словно залюбовались яркими звёздами, зажигающимися прямо в воде ясными безоблачными ночами. Один молодой, но по виду, не в меру гордый, селезень, в синей манишке на груди, попытался было даже склюнуть одну звезду, но, провалился головой в мираж водной глади, чем, несомненно, вызвал сдержанные насмешки своих собратьев по перу.
Засветились мутным жёлтым светом фонари. Пройдёт совсем немного времени, и они бросят вокруг себя ярко-белые спасательные круги, за которые сможет ухватиться любой, тонущий в сумраке.
Ветер нашёптывал городу колыбельную и вокруг воцарилось такое тепло, спокойствие и умиротворёние, что невольно в душе стали рождаться стихи.
"Уже не белый, но великий,
тебе ни войны, ни халва
уже не стрАшны. многоликий
мой город - ты - моя Москва.
Я почивал в твоих покоях,
ты согревал теплом своим.
мы государство никакое
с тобой, Россия, не сравним.
и лебединые напевы
как будто в сердце мотыльки.
ты первый друг! ты просто первый!
с тобой ни горя, ни тоски."