Посвящаю моей подруге Евгении
Над горами гремел майский гром, умывались дождём старые деревья и молодые кусты, свежезелёная трава и простые скалы. Только вот тропинку совсем развезло. А ведь Апет собирался по ней прокрасться к дому Нектар, чтобы ещё раз попробовать умыкнуть её. В первый раз не получилось, девушка так истошно орала, что Апет, вовсе неробкого десятка, сам испугался.
Нектар... Разве есть ещё девушка на всём белом свете лучше Нектар? Косы у Нектар чёрными змеями извиваются на спине, когда она выходит во двор и подметает его. Потом она зовёт кур, кормит их, разве есть на свете такой серебряный голос, как у Нектар? Говорят, в городе есть обученные певицы, но куда им до наших девушек! Эх, была бы у Апета автомашина, увёз бы он Нектар в город, к тёте, чтобы училась пению. Тётя в городе известный человек, замужем за писателем.
Апет тихо прошёл к воротам и шмыгнул в приоткрытую калитку сбоку. Авчар лениво залаял, так, для острастки, и даже стал тереться об его ногу. Тоже мне, собака называется, подкуп разъел даже верных псов на привязи.
В подельники Апет сумел завлечь невестку Нектар, зеленоглазую Арпик, подкупив её книгами про кулинарию. Мать Апета работала в книжной лавке, продавала из-под полы разные книжки, кормя свою отвязную безотцовщину.
Апет подождал, пока выйдут Нектар и Арпик. Арпик поглядывала на часы, увидела парня, но и виду не подала, а когда Апет приблизился и спросил, куда это они, беззаботно ответила:
– К нашим, на весь вечер отпросились! А давай проводи, там собак полно!
Апет радостно двинулся за девушками, те болтали, а подойдя к дому родителей Арпик, невестка воскликнула:
– А давай пойдём к тётке Ани, она так хорошо карты смотрит!
Вот тётка Ани и нагадала Нектар, что жить она будет долго и счастливо, что неожиданно выйдет замуж и родит четверых. А когда Нектар засобиралась домой, Арпик потянула её за рукав, мол, калитка рядом, такие щенята невозможные, а давай посмотрим?
Вот так, шажок за шажком Нектар очутилась в доме Апета и его родителей, а те, не будь дураками, тут же загородили ей дорогу, мол сама пришла, чего уж теперь! Нектар заплакала, попросила позвать мать, и хитрая Арпик, отсидевшись на кухне, явилась со словами: «Мать твоя говорит, своими ногами пошла, сама и выбирайся!». Новые родственники долго не мирились, мешал обман со стороны Апетовых родителей и Арпик. Но очень уж был хорош спокойный, улыбчивый Апет и стороны устроили примиренческий пир, как на свадьбе, гуляли несколько дней, а потом и вовсе породнились.
Апет за всю их долгую жизнь ни разу косо не посмотрел на свою Нектар. Ни разу не повысил на неё голос, ни разу не отругал. Соседи и родственники то ли завидовали, то ли восхищались, ведь у каждого в доме и побои были, и размолвки, и унижения...
Нектар замечательно пела, но пела только тогда, когда шила. А шила она тоже замечательно. Утром закончит дела по дому, сядет за машинку и под стрекот поёт, подшивает рукой – поёт, пойдёт на кухню обед готовить – уже замолкает, серьёзное дело обед готовить. Сколько мужчин в доме, столько капризов: этот с луком ничего не ест, тот петрушку не выносит. Шила Нектар детские простыни и пододеяльники, потом расшивала голубыми или розовыми нитками незатейливые цветочки. «Зингер» ей достался ещё от своей бабушки, Нектар заботливо укрывала машинку скатёрткой и начинала глажку. Апет садился на стул и смотрел то в окно, то на жену. Он давно вышел на пенсию и почти ничего не делал после того, как внуки выросли, разве что вскапывал перед домом и поливал цветы. Внуки разъехались по чужим странам, дети уехали к ним, посылали деньги и терпеливо ждали, когда продадут дом. Старший с женой приезжали на полгода, что-то ворочали вечно занятые, с деловитым видом и снова уезжали.
Апет печально любовался красотой своей Нектар, волнистые седые волосы пышной короной окружали её красивые черты, но он всё тревожился, почему она так худеет и худеет, и ни на что не жалуется. Апет сам никогда не болел, хотя, когда переехал из деревни в город, долго тосковал по своему чистому родному воздуху, чистой прохладной воде, глаза то и дело натыкались на чужие окна, стоящие впритык здания... А когда потеряли младшенького на войне, как ни тянули время, не смогли удержать, сам пошёл воевать, Апет на людях не проронил ни слезинки, боялся за Нектар. Теперь она шила форму для фидаинов. Любовно выглаживала каждый шов, словно на праздник отправляла сыновей. Два дня повоевал младший, всего два дня... Разве он мог убивать? А на войне или ты убиваешь, или тебя. А потом всю жизнь убиваются те, кто родил на белый свет...
Старший отомстил и за брата, и за друзей, но стал грубым и замкнутым. Сколько дворов, стиснув зубы, провожали в последний путь девятнадцатилетних, двадцатилетних, иногда из одного двора сразу три гроба выносили. И через весь дом черный транспарант оповещал только имя и возраст. Чьи-то сыночки так и не полюбили, так и не узнали женщин, не оставили сыновей...
Апет с Нектар молча и тоскливо ждали сына и дождались, как чуда. Двое средних братьев подались в Россию, там и женились, а старший сразу нашёл девушку недалеко от дома, правда, не глянулась она родителям, но справили тихую свадьбу, сноха как родила сына, так стала переворачивать всё в доме. То сервант двинет ближе к окну, то шкаф от окна отодвинет. Нектар молча, лишь взглядом провожала невестку с её перестановками, Апет тоже крепился, ведь если хочешь жить с сыном, должен терпеть и невестку, и её неприятных родителей. Невестка оказалась больно своенравная, ни в грош не ставила даже своего мужа, выбрасывала немодные стулья и кресла, тратя его зарплату на новую, более модную обстановку. Дом становился каким-то непривычным и чужим. Потом сыну подвернулось хорошее дело с разъездами, по заграницам, где-то там старший приобрёл дом, стал богатый и важный.
К весне Нектар слегла и больше не встала. Не хотела есть, Апет терпеливо кормил её с ложечки, всё время помня, как она выхаживала его после ссылки, худого, измождённого, беззубого, мазала тело одной ей известными снадобьями, поила настоями и отварами, вылечив от чесотки, залечив все раны, гнойники... Апет держал восковую руку жены в своих грубых и загорелых, и с ужасом думал, что он будет делать без неё. Даже спросил. Нектар улыбнулась, насколько это получилось и прошептала:
– Ты сильный, не смей плакать! Жалко, шить не хватает сил. Машинку, хорошая машинка, ведь это «Зингер», поставь за кроватью, где ниша.
Ушла тихо и непонятно как. Сына позвала, поцеловала руку и угасла. Апет всю ночь до этого сидел рядом и гладил стынущие руки жены.
После семи дней Апет поехал в деревню, старый дом родителей тянул к себе давно. Несколько дней он чистил двор, косил траву и чинил двери и окна. Может, собирался жить там?
С тяжелым сердцем Апет вернулся в дом, где больше не было его Нектар. Сын переехал в большую комнату, а ему дали бывшую детскую. Всё в доме снова перевернулось, снова невестка затеяла ремонт, даже не дождавшись сороковин. Апет с застывшим взором оглядывался вокруг, на самом деле ничего для него уже не имело значения. Апет копал напротив окон, где много лет высаживал цветы без изгороди, а мальчишки обрывали кусты вместе с цветами. В дом заходил только к вечеру. Зачем ему дом без Нектар? Сын уходил рано, приходил поздно вечером, два слова скажет и идёт спать. А с невесткой Апет и вовсе не разговаривал, но лишь потому, что таков обычай. А та этим обычаем пользовалась.
Да, права Нектар, он сильный, ни разу даже голос не задрожал. Как-то пришёл к нему старый родственник, стал жаловаться на старшего сына, забирает, мол, квартиру, говорит «Или деньги отдай вместо моей положенной доли, или продавай, из выручки отдай мою долю». Апет вытаращил на родственника глаза. Сын? Родной? Но видно, такие теперь пошли времена, невестка всё решает. Апет облегченно вздохнул, вспомнив, что своя только мебель перетаскивает с места на место.
Утром настала очередь его кровати. Апету дали понять, чтобы он временно поотсутствовал в доме. Но какая-то тревога не давала старику покоя, он ходил кругами вокруг дома, присел на старое сиденье от машины и перебирая четки, вспоминал отцовский дом и всё хотел понять, почему он туда не переедет, ноги-руки есть, поживёт с год-два, никому не в тягость...
Вечером он уже почти укрепился в своём решении, уверенно стал собирать кое-какие инструменты, здесь уже никто в нём не нуждается, а в старом отцовском доме, кажется, каждая половица стонала и звала Апета.
Он решил дождаться сына, чтобы попрощаться на дорогу. Кровать его стояла уже у стены, под окнами, даже удобней, можно в окно глядеть и облака считать. Сын пришёл слегка навеселе, одобрил его отъезд, сказав что-то вроде «Ты сможешь дом деда привести в чувство» и пошёл спать. Немного успокоившись, Апет лёг, завёл будильник, как-никак вставать на рассвете, чтоб на автобус не опоздать. Выходя из дома, Апет вдруг вспомнил, что в прежней спальне была ниша и там на полу стоял «Зингер» и тут же вернулся. Сейчас машинки нигде не было видно, как это он забыл про неё! Выходит, про Нектар забыл, она же просила! Он обошёл все комнаты, везде прибрано, чисто, но без машинки Нектар.
Вековой обычай был ниспровергнут. Апет, чуть прихрамывая, влетел в кухню, где чаще всего сидела невестка, готовя перед телевизором.
– Где машинка?
– Какая машинка?
– Зингер. Она в нише была. Нектар на ней шила.
Как будто для невестки было так важно, что Нектар шила именно на этой машинке. Или, что на этой машинке шила именно Нектар.
Она махнула рукой в сторону подвала и нехотя ответила:
– Да там она, там, мы же её не выбросили, хотя кому она нужна, такие сейчас машинки есть, японские, всякие, и то не нужны, теперь все носят готовое...
Невестка вдруг замолчала, видимо, вспомнив про обычай. Или уже не хотела общаться.
Апет с потухшим взглядом смотрел на неё, нестарую ещё женщину, так и не поумневшую жену чудом выжившего сына. Куда-то улетучились все его силы, с которыми он готовился ехать на родину, чтобы снова проторить дорогу туда, оживить отцовский дом. Он как-то сразу согнулся, еле дошёл до своей кровати, сел на неё и горько заплакал.