Или какими вопросами занимается церковь?
Прочитав статью “Минное поле церковной журналистики” на сайте Morgulistv можно было бы с облегчением вздохнуть, подумав: : “Ну слава Богу, меня это не касается!” Я не забреду в дебри православных понятий. Если я не знаю разницы между клиросом и киотом, то, упаси Господи, чтобы никого не обидеть, я просто не буду упоминать их всуе.. “Фелонь” будет для меня семантической злой шуткой,написанной с орфографической ошибкой, призывающей к безделью и халтуре, а “стихарь” будет анализировать отношение выражения к мирскому ” стихи” и “лицо” , чтобы не сказать грубый синоним этого понятия).
Но, открестившись, от минного поля церковной журналистики, я оказалась на минном поле церковных понятий.
Для меня” церковь”, неважно какой она деноминации -всегда Храм. Святое место связи с Господом. Таинство, очищающее Душу.Я, безусловно, знаю, что такое “алтарь”, куда я подхожу с душевным трепетом, когда ощущаешь дрожь и, кажется слышишь непостижимое, хрусталь-чистое пение то ли людей, то ли ангелов. Я вижу батюшку, и он для меня- олицетворение Господа на маленьком островке бушующего океана земного грехопадения . И все священнослужители- служат Господу и являются Проводниками для моей души.Я захожу в Храм и чувствую себя такой маленькой и ничтожной и хочется в молитве - в Соприкосновении к Господу-преклонить колени и попросить у Господа и всех окружающих прощения.
И вот я в Храме. На мне чёрный платок, символ моей скорби и невосполнимой утраты. У меня умерла мама. Психологи дают горю библейское число семь. Первое- шок и оцепенение. Затем-отрицание,поиски, гнев,вина, страдание, реорганизация и завершение.
Я не знаю, на какой стадии нахожусь я. Всё перемешалось.В шоке и оцепенении, в отрицании случившегося, я ищу ответ на главный мой вопрос:” Всё ли я успела сделать для мамы? Сказала ли я ей еще и еще один раз ,как я люблю её?” и корю себя, что не всё сделала, что должна была бы и страдаю от этого и точно знаю, что в реорганизации никогда не будет завершения.
Боль навсегда останется в моем сердце занозой, которая будет ныть,как больные суставы на погоду. И щемить,и стонать, и плакать, и выть… Умирая, мама, попросила меня об одном. Поступить по совести с её кошкой.Так случилось, что кошка была больше, чем любимое животное. Кошка была её компаньоном, ,другом, родным существом- собеседником ,вернее сказать ,молчаливым , понимающим и сочувствующим одиночеству слушателем. И это была ЕЁ кошка, не позволяющая мне даже питать надежду на улучшение наших отношений : она ласкалась и пела песню только маме, но стоило подойти мне к ней, злобно шипела и всем своим видом говорила :” Поздно, милая! Есть вещи, которые я никогда не смогу тебе простить” Это была кошка одного хозяина.
После смерти мамы, кошка, с ускользающим от понимания именем Дымка, проходила те же самые стадии горя. Она отказалась от еды. Рано утром она уходила к двери и, уткнувшись мордой во входную дверь, молча и неподвижно ждала маму до вечера. Ночью её шок и оцепенение перерастали в бесполезные поиски и громкое страдание-мяуканье, которое усиливало моё собственное страдание долгим плачем навзрыд. Наше общее горе объединило нас. Нельзя сказать, что помирило и сблизило, оно, действительно, объединило два больших горя в единую громадную беду.
Дымка перестала шипеть, и ,если я пыталась погладить её, напряжённо принимала мои знаки внимания. И вот мне надо было уезжать. В силу обстоятельств, я не могла взять её с собой. “Поступить по совести”- означало для меня- найти доброго хозяина, который, если и не сможет уже любить её так, как мама, то хотя бы будет кормить и не будет обижать. Я спросила всех родных и друзей, всех знакомых и соседей… Я стала выходить на улицу и, завидев добрые, как мне казалось понимающие и сочувствующие лица старушек, предлагать Дымку… Затем я стала заходить в магазины, становиться в абсолютно ненужные для меня очереди и пытаться найти нового хозяина, предлагая купить корма, наполнитель для туалета и еще заплатить деньги.
Время летело, день отъезда, Дамокловым мечом надвигался всё ниже надо мной, а новый хозяин всё не находился. И тогда неожиданно пришла мысль о церкви. Я ругала себя, что не догадалась раньше и радовалась, что все муки поисков заканчиваются.
И вот я в Храме. На мне чёрный платок, символ моей скорби и невосполнимой утраты…Как театр начинается с вешалки, так и церковь начинается со служащего, который продаёт свечи, иконы и располагает к себе знанием всех тонкостей православных праздников ,правил и терминов.
Я дожидаюсь, когда разойдутся люди, покупающие предметы для Таинства Соприкосновения и подхожу ближе. Здесь я могу спутать церковные термины потому, что рассказывая о моей беде и, сдерживая слёзы, моя исповедь вбирает в себя покаяние и откровение помыслов . Сестра за стойкой слушает меня несколько минут и прерывает :” Нет, мы ничем помочь не можем. Церковь не занимается этими вопросами.”
После долгого безмолвного шока, который я испытала,пытаюсь, не веря услышанному, объяснить, что я не предлагаю сестре сжалиться над моей кошкой, но может кто-то из прихожан, готов к состраданию и милосердию, слышу в ответ более строгий тон, с которым обращаются к надоевшему бродяге-попрошайке:” Женщина, идите пожалуйста! Поспрашивайте получше ваших соседей.”
И вот я до сих пор на минном поле церковных понятий. Где же здесь Сострадание? Где Милосердие? Где Любовь к ближнему? И очень боюсь наступить опять на мину Равнодушия.
Фото автора