Вечер на Кинбурнской косе – прекрасен! Песчаный пляж огромного залива уходит натянутым белым луком далеко-далеко, пока не соединяется в сумеречной дали с нитками молочных прибрежных волн с одной стороны и черной пеной ив и кустарников – с другой. И над всем эти великолепием загораются звезды.
Небо – очень высокое, с ярчайшими красками: от бархатной черноты за спиной до бирюзовой глазури и сирени над морем, там, где совсем недавно солнце протягивало золотую дорогу к нашим ногам.
Я и Она. Два дня мы гуляем по вечерам, первый раз пройдя с десяток километров влево от нашей гостиницы, а сегодня – вправо. В одной руке у меня фотоаппарат с легким штативом, и я иногда делаю снимки, пытаясь охватить бесконечности двух вселенных, сошедшихся где-то там, в темноте горизонта. Выдержки становятся все больше, и прибрежные волны на экране фотоаппарата исчезают, превращаются в молоко.
- Молочные реки в кисельных берегах… - говорю я и показываю экран фотоаппарата. Она задумчиво кивает, но не останавливается, погруженная в свои мысли.
- Таня, - снова пытаюсь привлечь ее внимание, - куда вы исчезаете? Стоило ли забираться так далеко от цивилизации, чтобы потом искать место лучшего приема сотового телефона?
Она останавливается, ждет, пока я догоню ее, и оплетает своими руками мою свободную от техники руку. Виноватая улыбка трогает уголки ее губ. Сразу становится тепло: как удивительно мало мне надо, думаю я, чтобы быть счастливым, – только немного пустоты вокруг, которое подчеркнет отсутствие одиночества. Я и Она.
- О чем вы так задумались? Километра на два, наверное.
- Мысли отдыхать не дают. – Она вначале медленно, а потом все быстрее заговорила: - Все думаю о вашем друге, который стал врагом: у вас, мужчин, дружба – скорее, самолюбование, кроме себя, никого не видите, бродите вокруг самих себя, то ближе, то дальше, и еще удивляетесь: десять лет не виделись, – а все как вчера! Потому что сами ни на грамм не изменились! Или наоборот, когда зеркало исчезает: «всю жизнь вместе прожили, я и не заметил!»
- Остро вы меня! – внутри, где то в районе сердца, провернулось что-то тяжелое, но я нашел в себе силы легко сказать: - А с женщинами как?
- О! Поверьте, мы друг к другу относимся очень внимательно! Подмечая не только изменения в характере, но и в макияже на каждый день.
Горизонт прочертила белая нитка метеора, и я воспользовался случаем переменить тему:
- Август. Звезды падают.
- Да, я знаю. А вон еще! Смотрите! Смотрите, сколько их!
Небо раз за разом прочерчивали тонкие белые росчерки падающих звезд. Плотность их возрастала; внезапно над нашими головами с низким гулом пронёсся оранжевый шар, мгновенно осветив небо вокруг себя до дневной голубизны, разбрасывая искры, оставив позади дымный след. А вот еще один! Пораженные, восторженные, мы вскрикивали и показывали на небо, боясь, что кто-то из нас может пропустить хоть какую-то сцену разыгравшегося небесного спектакля.
Вдруг небо просветлело так, что я увидел стремительные тени у наших ног. Прямо перед нами, может быть, в километре дальше по берегу встал пенистый столб воды. Это закончил свое долгое путешествие небесный странник-метеорит.
Мы переглянулись, и не сговариваясь рванули вперед со всех ног, боясь потерять из виду выступающие заросли на берегу, напротив места падения метеорита.
* * *
На мне были льняные брюки и ветровка на голое тело, на ногах - спортивные сандалии. Таня была одета в джинсовый костюм легкие кроссовки. Пока она, усевшись на песок, стягивала их, я, не разуваясь, зашел в море. Недавний шторм выбил глубокую яму сразу возле берега, и мне пришлось порядочно хлебнуть соленой морской воды, пока я не выбрался на полосу намытого песка.
Долго искать метеорит не пришлось; золотое сияние слабо просвечивало в поднятом со дна иле, а сквозь ткань штанов чувствовалось: горячо. Я сделал несколько шагов навстречу сиянию, бросив через плечо выбравшейся на мелкое место Татьяне:
- Аккуратно, вода здесь горячая!
Мы подошли еще немного, когда я вдруг заметил, что золотистое сияние усилилось, выплеснувшись, словно краска, на поверхность моря. Я коснулся его руками и заметил, что мои ладони словно загорелись изнутри. Я поднес их к лицу и потерял сознание.
* * *
Жар, страшный жар окутывал меня, горела кожа, горели легкие, пекло сердце. Я пытался крикнуть, – но не мог. Багряно-золотая тьма плясала передо мной, вокруг меня, и я барахтался в ней. Воздуха! Мне надо было глотнуть воздуха. Снова попытался сделать вдох, взмахнул руками, – как вдруг золотой кошмар закончился: была только мутная прибрежная вода с песком, и я - захлебывающийся и кричащий, наполовину выбравшийся на берег.
У кромки воды я увидел темный горб Таниной спины, кашляя и натужно хрипя, я нашел в себе силы подтянуть ее выше по песку, фактически перекатывая с груди на спину, со спины на грудь. Постарался убрать волосы с лица, она не дышала. Отер песок с пальцев о такие же грязные штаны и засунул их ей в рот, ставя язык на место и вычерпывая слизь. Потом положил ее животом себе на колено, надавил на поясницу, похлопал по спине и увидел, как на песок вылилась черная вода и золотое сияние.
Она резко выпрямилась у меня под руками, и вдруг – исчезла! Испарилась так внезапно, что мои руки провалились сквозь пустоту и плетьми повисли по бокам.
Я встал, огляделся, и только сейчас понял, что от бесчисленных болидов светло как днем. Над морем стоял ровный гул, и мелкие метеориты уже не были видны за бесчисленными серо-голубыми росчерками.
Все было странно, фантастично, абсолютно нереально! Я побежал вдоль берега в гостиницу, бормоча про себя: я не сошел с ума, это в самом деле происходит здесь и сейчас, думай, что делать! Но совершенно не думалось! Не помня себя, я за несколько минут пронесся мимо двух соленых озер и ворвался на территорию гостиницы.
Первым делом я бросился в номер, к телефону, думая о том, что не мешало бы позвонить друзьям и рассказать о происходящем… Но прямо на лестнице я увидел маленькую девочку, дочку моих соседей по этажу, молодой пары, рискнувшей забраться на Кинбурн с шестилетним ребенком. Она сидела в кресле на небольшом балконе, на который выходили двери двух наших номеров.
- Где родители? – спросил я и, уже сделав шаг к двери, нащупывая в штанах ленту с ключом от номера, остановился и, не веря себе, оглянулся.
Девочка сидела в кресле перед небольшим столом. Ее неестественно большие руки свисали практически до пола, непропорционально крупные для тщедушного тела, они заканчивались перламутровыми длинными когтями.
Прямо перед ней на белом пластиковом столе стояли отрезанные головы ее родителей.
Она подняла на меня глаза, и я увидел два черных зрачка, внутри которых полыхнул красный отблеск глазного дна.
Она медленно взлетела над креслом, постепенно протягивая ко мне свои руки, и я вдруг все понял! Все встало на свои места! Я понял, кто она, и какой силой теперь обладаю я. Понял, куда исчезла Таня. И, сжав кулаки, я вызвал из небытия золотой шар.
Тварь, которая еще несколько часов назад была моей маленькой соседкой, резко переместилась в сторону, но я оказался быстрее – миг! – и от соприкосновения золотого шара с ее головой раздался резкий хлопок, и горсть серебристого пепла осыпалась на пол.
Одним прыжком я вскочил на перила. Затем, разведя руки в стороны, взмыл над базой и завис в ста метрах над землей. Одного взгляда вокруг было достаточно, чтобы понять простую вещь – людей на базе больше не было. Твари, в которых они превратились, забились по углам. Дожидаясь, пока чувство голода заставит их доесть несъеденное, а потом приняться друг за друга.
Холодная ярость переполнила меня, в это мгновение я не чувствовал ни капли жалости к погибшим – я чувствовал ненависть к тем, в кого они превратились.
Санаторий состоял из пары старых кирпичных корпусов с деревянными перекрытиями и нескольких срубов-коттеджей из толстого бруса. Я раскрутил воронку смерча, и бревна вместе с битым кирпичом смешались в ужасающий вихрь, в котором перемололись кости мертвых и живых, а потом вспыхнули золотым огнем, образовав огненный столб в несколько сотен метров высотой.
Я развернулся к нему спиной и понесся на восток, в столицу, на высоте километра, ориентируясь по звездам и дороге, по которой приехал на полуостров несколько дней назад.
Я летел над степной равниной, замечая то здесь, то там следы короткой борьбы и большой трагедии. Несметные пожары вспыхивали в летней ночи, подводя огненную черту под человеческими жизнями… жизнью человечества.
Новее знание, которое поселилось во мне, говорило о том, что борьба бесполезна: сейчас одна тварь поедает другую, насыщаясь ее соками и силами. И это будет продолжаться до тех пор, пока на всей Земле не останется одна-единственная, умная, сильная и быстрая тварь, которая соберет все необходимое по промышленным центрам и создаст себе новое средство перемещения между звездами.
Знание внутри меня рассказывало о тысячелетней борьбе, о том, как сотни раз я пытался уничтожать мелких тварей, не давая им объединится в одну, но это лишь оттягивало конец, потому что меня одного однозначно не хватало на всю планету.
Из всех вариантов самым предпочтительным я считал создание мощной группировки из лица аборигенов, но для этого необходима была планета с развитой цивилизацией, и сейчас я осознавал, что шансы есть, и довольно значительные. Уровень вооружений и развитость инфраструктуры, уровень образования современного человека позволял надеяться на успех.
Я направлялся домой, практически уверенный в том, что несколько моих друзей - живы, что они не могли умереть просто так. И заулыбался, когда, подлетая к городу, услыхал частую стрельбу короткими очередями, как раз в том районе, где поселились в соседних домах два десантника – два моих друга.
Создав вокруг себя кокон, защищающий от дружественного огня, я как нож сквозь масло прошел несколько рядом шипящих тварей, которые, мешая друг другу, толпились перед высоким забором, окружавшим дома бывших десантников. Ничего, скоро они поумнеют, и нам придется иметь дело с быстрыми и хорошо подготовленными орудиями убийства, которые умеют стрелять из всех видов оружия, включая активацию переносных ядерных фугасов. Поэтому я остановился и двумя медленными пассами вызвал поток огня, который сжег все находившееся на улице перед домами, не жалея ни деревьев, ни припаркованных машин.
Потом подошёл к воротам, надавил на кнопку домофона и услышал удивленный голос:
- Сашка, ты, что ли? Как ты умудрился это сделать? Научишь?
Конечно, научу! Куда я денусь?
* * *
К следующему утру нас было уже пятьдесят. Через сутки – несколько сотен. Как странно, что в многомиллионном городе происходило два встречных процесса: тварей становилось все меньше, а нас – больше. Твари делались все умнее, осваивая технику, подпитываясь знанием съеденных, мы же - наоборот, погружались все глубже и глубже в себя, уходя в медитативный транс, и в тот момент, когда дыхание моих соратников практически замирало, я зажигал в их груди золотой огонь.
На седьмой день мы сошлись в центре города, замерли друг напротив друга. Я стоял впереди своей группы, а напротив меня, щелкая длинным хвостом, поигрывая гребнем на голове, стояла трехметровая тварь, покрытая бурой чешуей, орудие смерти и разрушения. Изредка раздвоенный язык вылетал у нее из пасти, и тогда сходство с гюрзой становилось полным.
За плечами рептилии переминались несколько сотен кошмарных созданий, каждое из которых могло украсить любой кошмар. И вот, распространяя тошнотворный запах, черная волна двинулась назад. И я тоже сделал несколько шагов вперед, глядя на изготовившуюся к прыжку рептилию, в то место, где под плоским лбом чернели провалы глаз. Вокруг нас вскипела битва, и стремительные атаки золотых лучей пересекались со взрывами ручных гранат, звонкими щелчками черных бичей и выстрелов из крупнокалиберного оружия.
Несколько секунд – и оба войска поредели наполовину. Но мы с моим противником только сошлись на расстояние удара. Золотой огонь полился из меня, и в первый момент бездна черного Зла показалась мне бесконечной, но вот тварь заклекотала, попыталась прервать контакт, бросилась вперед, и шипастый хвост завис над ее головой, готовясь ударить.
Еще несколько секунд, и живых на проспекте практически не осталось. Армии самоуничтожились, взаимно аннигилировались. Мы черпали энергию из окружающей среды, и я заметил, как на всех металлических поверхностях – автомобилях и чугунных фонарях – выпал иней. Над нами сгустились тучи, и в соседние крыши начали бить молнии.
Огромный город корчился в судорогах, давно забытые реки, спрятанные в бетонные трубы, разрывали оковы и фонтанами били через асфальт мостовых, – это вызванные нами силы создавали искусственный прилив. Пожары то стихали, то загорались с новой силой, и тогда, казалось, горело все, от стекла и стали до бетона и кирпича.
Этот бой, как и тысячи других до него, мог окончиться ничьей, но вдруг из-за моей спины начали появляться тени. Одна за другой. Плотным кольцом обступая моего врага, высасывая его силы, отвлекая от энергетического обмена. Это были все те, кого он убил, и я понял, что в этом мире мертвые вмешиваются в дела живых.
Отвратительный образ рептилии стал разваливаться, пока под ним не проявился человеческий силуэт. Я умерил силу и подошел поближе. В мертвом человеке, который породил эту тварь, я узнал своего друга и врага.
Два долгих мгновения все замерло для меня, и мертвые обернулись ко мне и посмотрели на меня с презрением. Но вот я поднял ладони, и золотой свет превратил моего врага в прах навсегда.
* * *
Я летел невысоко над землей, над некогда оживленными южными трассами. Возвращаясь на Кинбурн – место, где для меня все началось и закончилось. Степи, поля, высокое небо уже не согревали душу. Я часто думал, что мир, избавившийся от людей, – будет прекрасен, и счастлив будет тот человек, который увидит его таким.
Но одиночество уже стояло у меня за спиной, уничтожение моего врага лишило меня смысла жизни.
Над морем я летел совсем низко, поэтому обзор был сужен. Песчаные пляжи Кинбурна открылись прямо передо мной в желтом свете заходящего солнца. На них пестрой толпой носились дети.
Я мягко опустился на песок, стараясь не потревожить их игры, но они испугано замерли. Потом закричали:
- Таня, Таня! Он пришел!
И тогда я увидел Её. Улыбаясь, она шла ко мне, а в ее глазах плескалось золото.
Мы долго разбивали лагерь, устанавливали шатры палаток, укладывали детей спать, и я почувствовал, что меня охватила настоящая человеческая усталость. Э, братец, сказал я себе, надо себя заставлять! На берегу уцелел деревянный сарай-бар, в котором совсем недавно пляжники могли заказать холодные коктейли, не возвращаясь в гостиницу. Мы зашли туда, сели друг напротив друга, и я разлил по бокалам белого вина.
Таня протянула руку, и после ее прикосновения вино засияло золотом. Мы выпили его до дна.
Снова вселенная обрушилась на меня, Танин мир захватил, закружил. Еще и еще, я проникал в нее, познавая все.
Мы взлетели над землей, и я увидел нас висящими под куполом звезд, над чашей огромной бухты.
Толчки, снова и снова. Два мира спорили друг с другом, бились друг о друга. Вот все ближе и ближе! Ближе и ближе!..
* * *
На песчаном берегу Кинбурнской косы, рядом с мертвым телом утонувшей девушки лежал изможденный молодой человек. Женский труп уже раздулся после нескольких дней, проведенных под жарким южным солнцем, и черви деловито копошились в небольших ранах, привлекая птиц.
Молодой человек лежал на спине, его глаза были открыты, а из пересохшей гортани вырывались хрипы. Золотое сияние космического наркотика давно покинуло его, оставив лишь слабые следы на песке и... ломку. Вот его руки судорожно проскребли по песку, а на ткани штанов расплылись темные пятна семяизвержения.