Как страшно жить, когда нет любви, когда даже самая уродливая принцесса на свете покинула тебя, как последнего художника, хлопнув кирпичной дверью по стене из хрупкого слюноотделения.
Попытка взять в руки себя заканчивается неудачей, я роняю себя на пол, разбиваю о пол в дребезги.
Сигарета провалилось в мое нутро, обожгла мои внутренности и подожгла фитиль сердца. Сердце кашлянуло и выплюнуло мокроты, которые завелись в нем с появлением тебя в моей жизни.
Ты пришла ко мне давно, несколько лет назад, когда я сидел в парке культуры, наслаждаясь книгой какого-то порнографического автора, купленной мною на распродаже книг из фонда Советского министерства культуры. Книга изображала различные виды секса, которые казались мне весьма необыкновенными: поедание кала новорожденных детей, выкалывание языком шоколадных глаз пожилых гермафродитов и ковыряние в зубах покойника 8-сантиметровым клитором дамы из высшего света, покрытой трехлетней корочкой. Как гласило предисловие уважаемого всеми профессора Михалкова – «Прогрессивный взгляд на отношения между влюбленными. Рекомендовано для изучения в средних общеобразовательных школах».
Ты поинтересовалась, что это такое я читаю?
- «Капитал», - неумело солгал я, силясь скрыть мой патологический интерес к совковым книгам.
- Очень интересно. Я так и не смогла его осилить.
В твоих ушах застряла какая-то едва уловимая красота, она прямо махало мне руками, зовя присоединиться к тебе и провести с тобой всю осташуюся жизнь. Я согласился.
- Какие интересные картинки, - она неожиданно для меня села рядом со мной на скамейку, я почувствовал, как рядом со мной по дереву лавки расплываются ее мягкие ягодицы. Она уткнулась носом в мою книжку, когда я как раз изучал, как правильно нужно ласкать бровями кишечник метафизического воплощения Махатмы Ганди. Картинка поражала красотой и подлинным натурализмом.
- Меня зовут Галя, - произнесла ты, когда я уже попробовал на вкус твое ухо с выпирающим из него коричневым великолепием, которое продолжало уныло махать руками, не зная, видимо, что я уже ответил согласием. «У него нет глаз, и оно не видит!», - сообразил я.
- А меня нет. Меня – Вова.
Эту ночь мы провели вместе в моей кровати, я долго и упорно искал твою дырочку в нескончаемых твоих брюхах и ляжках, но когда я ее все-таки отыскал, она окатила меня своим обильным влагоотделением. Я прижался губами к твоей дырищи и стал целовать, облизывать, уходя все дальше в эту розовую бездну половых губ, маток и трахей. Я чувствовал сладкий и терпкий аромат твоих органических выделений. Ты в это время обеими руками сжимала мои причиндалы, выкатывая наружу все то, что скрыто под крайней плотью, словно ребенок выкатывает съестную часть банана из кожуры. Потом мы все-таки состыковались правильным образом, твой половой рот поглотил мой хоботок с ужасным неистовством, и стал высасывать из него всю влагу, я только успевал двигать бедрами, чтобы не нарушать ритм всего процесса. Наши рты соединились в сопливом поцелуе, языки, как две змеи, сплелись шеями и стали тереться друг о друга.
Дальнейшие дни протекали в бесконечных чудоеблях, рукоблудиях и походах по кинотеатрам. Позже мы стали практиковать копрофагию, и ты стала изрыгать своей жопой на меня издержки своей любови, я внимательно наблюдал, как сокращается твоя сфинктерная мышца, и мне было здорово.
Когда ты меняла кожу и окраску, я всегда находился рядом и глядел, как все старые слои жира и толстой кожи стекают с тебя и ты обзаводишься новыми. Твоя новые ягодицы помещались в ладонях, но по прошествии времени они все разрастались и разрастались, и уже ни одна человеческая тварь не могла сдержать этот поток.
Идиллия длилась ровно пять лет и пять месяцев. За это время мы ужо успели нарожать сотни маленьких выпердышей, которых незамедлительно слямзали органы опеки, только бы мы родили еще. Генофонд под угрозой, так говорили они, клерки и чиновники, почесывая волосатыми подмышками свои проеденные полчищами саранчи плеши. Когда ты откладывала икрищу, из которой потом выходили вполне себе сформировавшиеся личности, я в это время работал на множестве работах, задавшись целью не допустить твою голодную смерть.
Но деньги, суки, задерживали. Уже три месяца мы ничего не ели, не считая от раза к разу перепадавшие нам кусочки ветчины, которые приносили ветры незнакомых земель, где все люди и партстроители сыты и богаты.
Однажды, в очередной раз заебавшись под****ывать начальнику на блатных сходках членов правления нашего колхоза, я возвращался в наш дом. На улице мне посчастливилось подобрать пару кусков колбасы. Я загреб их своей ногой и положил в нагрудный карман. Один кусок смачно болтался из кармана, и я шел голодный, но гордый. Позвонив в домофон, я услышал твое мерное урчание и сопение.
Но, как оказалось, в наш дом пришла беда. Ты, охуев от голодного существования, стала поедать сама себя. Когда я зашел в хату, я увидел, как твой большой рот, растекшись по полу, доедал твой живот, из которого фонтаном бил гной вперемешку с кисломолочным напитком тан. Твои руки помогали запихивать в рот части твоего тела, и я впервые обратил внимание на то, что у тебя, подобно киту, вместо зубов были как бы усы, процеживающие воду и фильтрующие еду. Я стоял в непонятках и незнании, что же делать. Я не хотел тебя, падлу, терять. Я резко подбежал и обнял тебя. Ты заскулила и перестала кушать. Мы обнялись. Мы целовались взасос, твои ротовые усы обволокли мой язык, а кое-какие волосинки уже проникли мне в глотку и щекотали мне пищевод.
Проснулся я на рассвете.
Комната была пустой. Я встал и прошелся по полу, залитым какой-то слизью, после этой страстной ночи плотской любви. Открыл шкаф. Все твои вещи висели, а моих не было. На полу была записка. Я ее поднял и прочел: «Абырвал улюлюлю, прощай».
Ты ушла. Ты покинула меня.
И забрала мои вещи вместо своих.
Мои вещи.
«Верни мне мои вещи», - прошептал в слезах я и, свернувшись калачиком рядом с обсоском твоей руки, уснул неспокойным сном.