ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДОРОГА К ОТЧЕМУ ДОМУ
Был конец июля, и было жарко. Я готовилась к отъезду на малую родину, попутно надеясь, что поездка будет необременительной, но термометр за окном упорно показывал плюс 36, и мне, честно говоря, ехать расхотелось: а ну как поезд попадётся без кондиционера, а добираться – ни много, ни мало – двое суток, и в предпоследний день перед отъездом я решила отказаться от поездки. Позвонила однокласснице Гале в Новосибирск, с которой условились встретиться в родном селе, и сообщила о своём решении, на что Галя ответила:
- Если боишься – не приезжай, но я свой билет сдавать не собираюсь, потому что эта поездка для меня будет последней.
Её слова решили всё. «Умру, но поеду!» – сказала я себе и возобновила прерванные сборы.
Времени оставалось мало, и многое из того, что предполагала взять с собой, в дорожную сумку не попало, о чём я сожалела потом. Некоторые школьные фотографии, а также письма Раисы Павловны – нашей любимой директрисы, у которой мы с Галиной должны были остановиться, – были из этого ряда.
В полдень 23-го августа я была на Казанском вокзале. Москва встретила обычной вокзальной суетой, впрочем, не такой многолюдной, как в советские годы, – сказывалось наверное безденежье народа. До недавнего времени я тоже не мечтала о поездке, вернее мечтала, но взвешивая все «за» и «против», приходила к выводу, что для меня это неосуществимая мечта. А побывать хотелось не только на малой родине, но и в Новосибирске, где я надеялась встретиться с коллегой по литературному порталу. Заветным желанием было также увидеться и с сёстрами в Томске, но до последнего времени поездка никак не складывалась, – всё изменилось, когда я заработала некоторые деньги на последней переписи населения.
Скорый поезд «Москва-Новокузнецк» подтвердил мои самые худшие опасения: там даже вентиляция не работала, не говоря уже о кондиционерах. Вагон, в котором я ехала, был похож на консервную банку, выкрашенную в грязно-зелёный цвет, и жара в нём стояла несусветная. Стрелка термометра, висевшего на стенке последнего купе, зашкалила на отметке плюс 40, да так и заглохла – видимо перегрелась. Пассажиры, обливаясь потом, лежали на полках и тихо ругались. Хорошо – была вода в кипятильнике, тогда как по рассказам моего соседа по купе, в некоторых поездах проводники, ссылаясь на неисправность агрегата, отказывали в ней, не забывая тут же предложить «свою» в виде чая за немалые цены. Книга, которую я взяла с собой, так и осталась не раскрытой – из-за жары в голове сидела только одна мысль: лишь бы доехать. Но после того, как поезд переехал Урал и приблизился к Сибири, стало немного прохладнее.
Ровно через двое суток от начала путешествия я вышла на перрон небольшой железнодорожной станции под названием Чаны, и хотя меня всё ещё покачивало от вагонной духоты, до автовокзала я добралась существом, более или менее приближенным к человеку.
Внешний вид здания вокзала произвёл на меня не самое лучшее впечатление, его внутреннее убранство было ещё печальнее. Стоявшие правильными рядами скамейки внутри создавали почему-то беспорядочный вид, в самом помещении было грязно и неуютно. Кое-как добившись от диспетчера информации о том, что частная маршрутка придёт за пассажирами только через шесть часов, а может и вовсе не прийти, я окончательно впала в уныние. Шесть часов после двухсуточного вагонного крематория, да ещё в удручающей обстановке, выдержать я уже не могла и поэтому решила взять такси. Один из таксистов запросил тысячу шестьсот рублей, то есть по десять рублей за километр, – другие просили дороже. Дорого это или дёшево я не знала, но так как выбора не было, я согласилась.
Время в пути летело незаметно, тем более что встреча с родными местами меня радовала и волновала. Слушая рассказы водителя о красотах сибирских просторов, я только и делала, что вертела головой по сторонам, хотя попутно он обращал моё внимание не только на них. Он говорил также о разрушенных деревнях, заросших полях, совхозных фермах, – некогда процветающих, а сейчас разоренных, – о некошеных угодьях и других негативных последствиях, которые будто ножом прошлись по деревням и сёлам, оставляя вместо усадеб могучие заросли крапивы, – всё это болью отзывалось в моём сердце. Рассказал он и о своей малой родине в Томской области, куда с семьёй до недавнего времени наезжал каждый год, и о том, что его родителей уже нет в живых и что теперь он ездит туда только к ним на могилки.
Я сочувствовала ему, но долго грустить не хотела, потому что вовсю светило солнце, потому что берёзы по-прежнему были высоки и раскидисты, да просто потому что не хотелось отпускать от себя радость, то особое состояние, когда после многолетней разлуки ты встречаешься с милыми, знакомыми с детства родными местами. Сейчас я здоровалась с ними, и какими бы они ни были, они по-прежнему были мне дороги.
Через два часа машина въехала на мост через реку Тару. Сколько помню, этот мост всегда был визитной карточкой нашего села, так ею и остался. Только вместо деревянного он стал железобетонным, и своего собрата сменил ровно через полвека (в 1977 году), хотя того, деревянного, мне сделалось жаль: ведь именно к нему много лет назад мы приходили встречать рассвет после выпускного вечера.
Всё шло по плану. Как и ожидалось, родина встретила меня приветливо, будто я покинула её ненадолго. Широта сибирских просторов, голубизна неба, густые заросли малинового иван-чая и даже овод, залетевший на заправке в открытое окно такси и больно цапнувший меня за руку, – всё было знакомо, всё было родным.
Днём раньше в село приехали две Гали-одноклассницы: одна – та самая из Новосибирска, другая из Колывани. Несмотря на то, что между нами пролегло время длиною почти в полвека, мы встретились так, будто расстались вчера. Отметив встречу, отправились на прогулку по селу, не забыли и парк, с которым было связано много воспоминаний, здесь же вспомнили и наших мальчишек, двое из которых – Гена и Коля – так и остались жить в родном селе. В последующие дни побывали в школьном и краеведческом музеях, а также на мемориале памяти погибшим и пропавшим без вести в Великую Отечественную войну. Среди других имён я нашла там и фамилию своего дедушки по линии мамы, пропавшего без вести в феврале 1943 года.
Наутро была запланирована поездка в деревню, где я родилась и провела первые десять лет своей жизни, – сюда нас привезли Гена с Колей на машине. Подъезжая к деревне, мы с девчонками стали вспоминать одноклассницу Машу, родом из этой же деревни. О её судьбе нам ничего не было известно.
- А давайте остановимся около этого дома и спросим о ней, - я указала на пятистенный домик с голубыми узорчатыми ставнями, возле палисадника которого росли белые ромашки.
Машина остановилась. Через минуту калитка ограды отворилась, и к нам вышла пожилая женщина. Одета она была в синий халат, голова повязана зелёным платочком, её загорелое лицо лучилось улыбкой. Вслед за ней вышел мужчина в камуфляжных брюках и рубашке небесно-голубого цвета, его голову украшала фуражка с большим козырьком. Пока девчата расспрашивали о Маше, я мысленно формулировала вопрос о нашей семье с надеждой, что женщина вспомнит о нас.
Распахнув дверцу, я подозвала женщину к себе – она подошла и, пристально глядя на меня, спросила:
- Тамарка?
- Да-а… - протянула я. – А откуда вы меня знаете, как узнали?
- Как же мне не узнать, если я нянчилась с тобой! И мать твою – Ивановну – знаю. Мой-то, – она повернула голову в сторону мужа, - сродным братом ей приходится, а я значит, тётка твоя – тётя Лена.
Я выскочила из машины:
- Милые вы мои, вот так встреча! - А про себя подумала: «вот что значат разорванные родственные связи…»
- Ну пойдём, пойдём в дом, - засуетилась тётя Лена, - там и поговорим. Вон и другая тётка твоя идёт – Маруся, – родная сестра Ивану будет.
Я обняла всех троих, да так и вошла вместе с ними в дом. Встреча с дядюшкой и тётушками стала для меня первой неожиданностью в период моего путешествия по родным местам.
После того как наговорились, я попросила тётю Марусю сопроводить меня на деревенское кладбище, – мне надо было побывать на могилках своих бабушек: родной Василисы и двоюродной Ефросиньи. Баба Василиса умерла рано, и я её не знала, а вот бабу Опросинью (так мы её называли) я помнила очень хорошо – она нянчилась со мной и моим младшим братом, заменив нам родную. Развалины усадьбы бабушки Опросиньи я только что сфотографировала, – мне показалось, что дворик и дом, вернее то, что от них осталось, наполовину уменьшились в размерах, тогда как во времена моего детства они были похожи на огромную вселенную. Дворик окружало всё то же прясло(1), потемневшее и почти полностью разрушенное, у одной из стен дома сохранилось несколько брёвен с остатками пожелтевшей извести, – здесь некогда стояла самодельная деревянная кровать, на которой мы с братом спали малышами. В дверном проёме на косяке висел всё тот же массивный, с остатками голубой краски запорный крючок – я не удержалась и потрогала его.
Я долго стояла у могил бабушек.
Баба Опросинья умерла, когда мне было 30 лет, и теперь я сожалела, что в последние годы её жизни не смогла увидеться с ней. Сейчас я бы обняла её и выспросила о том, о чём не спрашивала никогда. Я бы спросила о том, как её первого мужа в числе других деревенских мужчин, сочувствующих советской власти, в 1919 году загнали в подвал дома богатого купца Грибкова и порубили шашками колчаковцы. Спросила бы и о том, как в начале 30-х годов её вместе со вторым мужем и тремя детьми советская власть как подкулачников выслала под зиму «на болото» в Нарым под зиму и как гибли там люди, выброшенные в тайгу без инвентаря и тёплой одежды.
Ну почему, почему так поздно пришло ко мне это осознание?..
Чтобы развеять мою печаль, да и встречу отметить, Гена с Колей предложили завернуть в лес, – там выбрали небольшую живописную полянку в окружении берёз на берегу речки как раз напротив усадьбы, где я родилась, и вытащив из багажника огромное брезентовое покрывало, расстелили его на траве. На импровизированном столе вскоре появились нехитрая снедь и коньяк собственного приготовления, – напиток и в самом деле не отличался от настоящего, даже – как нам показалось – превосходил его.
Сколько было воспоминаний!
- Скажи, Ген, а ведь правда я нравилась тебе в школе? – спросила я, хитро улыбнувшись.
- А ты и сейчас мне нравишься, - просто ответил он.
И я вспомнила его глаза, взгляд которых ощущала всякий раз, когда он смотрел на меня в школе или в парке, куда мы ходили на прогулку всем классом. Только меня его любовь тогда не тронула – мне нравился другой юноша.
- Но-но! - взъерепенился Коля, - ты смотри у меня, Генка, – она мне тоже нравится. Вообще, девчонки, вы все нам нравитесь, – какие же вы молодцы, что приехали! А тебе, Томка, отдельное спасибо, – ты ведь из такой дали прискакала! Ничего, что я Томкой тебя называю?
- Всё, мальчики, хватит пить, - тоном, не терпящим возражения, проговорила серьёзная Галя из Колывани. - Генка, как ты машину поведёшь?
- А это ему ничего не стоит, - встрепенулся Коля, - он же тёртый калач, бывший гаишник, – так что не бойтесь, девчонки, не пропадём.
- А давайте потанцуем, - предложила Галя из Новосибирска, - Ген, включай музыку!
Вернулись обратно, несмотря на принятые градусы, благополучно.
На следующий день я поехала в другую деревню к другому дядюшке, брату моего отчима. В советские времена дядя работал председателем колхоза, с ним же в конторе работала и его жена Валентина Александровна.
Дядя Гриша и тётя Валя ждали меня.
Их дом мне понравился: из красного кирпича, большой и добротный, – он выгодно отличался от других деревенских построек. Его фасад окружал палисадник с цветником посредине и двумя разлапистыми елями по краям. У правого торца бросался в глаза ухоженный малинник с небольшой пасекой на лужайке, во дворе стояла «Нива», а за домом располагался огород в десять соток. Туда мы и пришли с Валентиной Александровной под вечер, чтобы нарвать зелени к ужину. В огороде буйствовали картошка, овощи, лук, чеснок, укроп и петрушка, – во всём чувствовалась хозяйская рука.
- Ты во что обулась-то, девка? - спросила тётя Валя, с тревогой глянув на меня.
- А что такое? Что-нибудь не так? – забеспокоилась я.
- Ага, вижу, – галоши на тебе, – ну, тогда ничего… это я к тому, что у нас тут змеи ползают. Лес-то рядом.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СВЕТ РОДИНЫ
- Ты права, - говорил мне дядя Гриша за ужином, - хозяйствовать мы с бабушкой любим, хоть нам и за восемьдесят перевалило. Видала, какое хозяйство у нас? Куры, гуси... десять ярок(2) держим.
- Как же не видеть? Видела, - сказала я. – Но вам бы надо поменьше работать и побольше отдыхать. Вон, тётя Валя – согнулась совсем.
- А чем ещё заниматься, если не работать? - вступила в разговор Валентина Александровна, - да и привыкли уже. Водку мы не любители пить, а ведь сколько людей она погубила, проклятая!
- Да, спивается народ, - поддержал Григорий Сидорович, - всё поразорено кругом, пашни заросли сорняком. Знаешь, за что я не любил своего сродного брата Алёшку – твоего отчима? За то что пил беспробудно. Завтра покажу твою убитую деревню(3), вместо вашей усадьбы там конопля и крапива. Но ничего, - дядюшка стукнул кулаком по подлокотнику дивана, - мы выйдем из этой капиталистической беды, непременно выйдем! Ведь русский народ всегда был сильным, особенно в трудные времена. Ты бы, мать, - обратился он к жене, - спину пошоркала мне, – что-то ноет она.
- Говорила тебе, – не надо баллоны на животе таскать, их катом катить надо – катом. Не слушаешь меня, потом жалуешься. А ты, Тома, ешь не стесняйся, - она придвинула мне пироги и тарелку с мёдом. – Мёд ложкой хлебай, ложкой.
После ужина мы перешли в комнату с телевизором. Взяв мазь и задрав рубаху мужу, тётя Валя начала тереть его спину, дядя Гриша жмурился и приговаривал:
- Шоркай, шоркай… ладом шоркай!
Я слушала и улыбалась: надо же, как это я могла забыть свой родной сибирский сленг! Не думала, что он так разволнует меня.
На следующий день дядя свозил меня в убитую деревню. Действительно, зрелище открылось ужасное: из пятидесяти пяти дворов, расположенных когда-то на трёх немаленьких улицах, осталось только шесть, – из них четыре дома живых и два заколоченных. На пригорке, в зарослях ельника, сиротливо и убого виднелись останки некогда крепкого деревянного клуба. Здание под руководством дядюшки было выстроено ещё на моей памяти и ёлки вокруг него посажены тогда же. На месте нашей усадьбы не было ничего – ни колышка, ни брёвнышка: непроходимой стеной там стояли конопля и крапива. Григорий Сидорович оказался прав.
Когда возвращались на большак, посреди исчезнувшей деревни встретился одинокий мужчина – он был похож на человека из доисторического прошлого.
Всё, деревня умерла.
В автобусе, который мы с дядюшкой поймали на большаке, меня неотступно преследовала мысль: возят ли почту в эти четыре дома? А если возят, то как?
Об этом я и спросила Раису Павловну, когда вернулась домой.
- Помнишь, как в старину возили? - в свою очередь спросила она.
- Ямщики на лошадях?
- Совершенно верно. Вот и сейчас ямщики возят, только на машинах.
«Дожили, - подумала я, - вернулись к ямщикам в XXI веке».
Об электричестве спросила у дядюшки ещё до отъезда.
- Электричество пока есть, - отвечал он, - но как долго оно продержится – не знаю, и будут ли живы эти четыре дома, тоже не знаю. А ведь когда-то здесь проживало около трёхсот душ, – и молоканка(4) была, и школа, и медицинский пункт, и радиоузел – всё было. А сейчас ничего, пусто.
Вечером после ужина Раиса Павловна вынула альбом со старыми фотографиями и, отыскав одну из них, подала мне.
- Что это за фотография? - спросила я.
- А посмотри-ка внимательнее, может, маму свою найдёшь, - ответила она. - Это районная учительская конференция 1946-47 учебного года.
Я принялась рассматривать.
Маму нашла быстро, хотя знать её такой не могла, потому что в это время мне исполнился только год, к тому же этого снимка в нашем семейном альбоме не было. Несмотря на то что мама выглядела серьёзной и даже немного нахмуренной, она была красива. Она стояла среди других молодых девушек прямая, тонкая, строгая и глядела прямо на меня. Волосы её были уложены в локоны, платье тёмного цвета с редкими белыми цветами подчёркивал узкий ремешок по талии.
«Мама-мамочка, милая, родная, - с комом, подступившим к горлу, подумала я, - как жаль, что тебя уже нет на этом свете…»
Видя, что я не могу оторваться от фотографии, Раиса Павловна сказала:
- Возьми её себе, дома сделаешь копию, а оригинал вышлешь мне.
На том и порешили.
Пять дней и пять вечеров, волшебными спутниками сопровождавшие меня на малой родине, заканчивались, – надо было уезжать в Новосибирск.
Вечером накануне отъезда Раиса Павловна, Галя и я сидели за столом и разговаривали, я вертела в руках телефонный справочник. Открыв его первую страницу, увидела знакомую фамилию: такую носила мама, только эта фамилия принадлежала мужчине.
- Неужели родственник? - пробормотала я про себя. - Может, позвонить? А вдруг однофамилец – зря побеспокою людей…
Раиса Павловна и Галя мои сомнения-предположения не услышали, и я отложила справочник в сторону, хотя догадывалась, что в этом селе или близлежащих деревнях должны проживать мои двоюродные братья. Но точно об этом не знала, лишь опять подумала о разорванных родственных связях. А интуиция шептала: «Ну позвони, позвони же!..» Не послушала.
Утром заморосил мелкий дождик.
- Как бы погода не испортилась, - сказала Раиса Павловна, - оглядывая двор. - Вот ведь как получается, – были вы у меня, и погода стояла хорошая – солнышко сияло, уезжаете, и тепло с собой увозите.
Машина стояла у ворот – Гена ждал, чтобы отвезти нас на автовокзал. Расцеловавшись на прощание с любимой учительницей, мы сели в салон автомобиля, по пути догнали Колю – он шёл под дождём, широко размахивая руками.
- Разве я мог не проводить вас, девчонки? - проговорил он, подсаживаясь к нам, и тут же ответил: - Конечно, нет.
Девять часов пути до Новосибирска пролетели быстро, и вечером этого же дня мы были у Гали. Уют её квартиры мгновенно расположили к себе – я почувствовала себя как дома. Стены двух небольших, удобно расположенных комнат были увешаны репродукциями картин и фотографиями, на подоконниках и подставках стояли чудные цветы – я с удовольствием рассмотрела их.
Долго не могли уснуть. Вспоминали одноклассников, школьные поездки с концертами, поездки в колхоз на практику, вспоминали разные истории.
Почти засыпая, я услышала, как Галя спросила:
- Помнишь, однажды зимой сломалась машина и несколько километров мы шли пешком? Было тепло, вдоль дороги белели стволы берёз и шли «белые снеги», вошли в село – ни одного огонька. Сейчас вот думаю – какое же это счастье было!»
На следующий день была запланирована поездка в Колывань, там нас ждал радушный приём с роскошным столом и вкусными пирогами: строгая колыванская Галя оказалась отличной кулинаркой. И снова были воспоминания, фотографии, прогулки.
Вернулись в Новосибирск под вечер. Телефонный справочник Раисы Павловны не давал покоя – после ужина я позвонила ей.
- Да, живёт у нас мужчина с такой фамилией, - сказала она, - работает инженером-связистом на почте. Между прочим, живёт в двухстах метрах от меня.
Через несколько минут после того, как мы положили трубки, раздался телефонный звонок, звонил Виктор, мой двоюродный брат. Последний раз я виделась с ним, когда ему было десять лет. Проговорили около часа. От сожаления несостоявшейся встречи защемило сердце, защемило так, что захотелось всё бросить и вернуться обратно, – удержал лишь здравый смысл.
В Новосибирске предстояла и другая встреча, и тоже с Галей – коллегой по литературному порталу. Вообще, в этом путешествии все дамы – мои сверстницы, с которыми я встречалась, – носили одно и то же имя – «Галя». Удивительное совпадение.
С коллегой по литературному порталу мы познакомились около пяти лет назад, и всё это время общались по электронной почте или Скайпу, а также переглядывались на страницах Прозы ру. Общение было лёгким и свободным – нас объединяли взгляды на литературу, искусство, политику, да и вообще на жизнь. Встреча эта также оставила на память радушный приём и несколько фотоснимков.
И теперь я перехожу к заключительному этапу моего путешествия – поездке в Томск и встречам, которые произошли там.
До Томска добиралась также автобусом – только этот, в отличие от новосибирского, шёл четыре с половиной часа. Провожали меня одноклассница Галя и мелкий дождь, перешедший в крупный. Через два часа он кончился, и сквозь тучи стало проглядывать солнце.
Сибирские автомобильные дороги меня несказанно радовали – по качеству они выгодно отличались от наших, рязанских. Они были широки, без ям, восхищали красотой и ухоженностью, и ехать по ним было одно удовольствие. Я смотрела на изгибы широких красивых шоссе, пролетающих мимо птиц, любовалась убегающими назад берёзами с длинными косами и представляла встречу с сёстрами.
В Томске меня встретила племянница Саша, мы с ней сразу узнали друг друга, пусть и знакомы были только по переписке и фотографиям.
Но сначала небольшое отступление.
С моим отцом я встретилась впервые, когда мне вот-вот должно было исполниться пятнадцать лет, – так произошло, что они с мамой расстались после двух лет совместной жизни, и я – кроха – не помнила его.
Отсутствие отца я переживала тяжело. Казалось, что жизнь обделила меня чем-то важным и необходимым. Я часто спрашивала себя, почему судьба преподнесла мне этот непростой «подарок» и неужели так будет всегда? Не понимала, из-за чего всё это случилось и кто виноват. И вот через тринадцать лет после разрыва с мамой папа приехал к нам в деревню, чтобы увидеться со мной и моим братом – своим сыном, который родился уже после его ухода. В этот же день отец пригласил меня к себе в Стрежевой, – в этом посёлке он проживал со второй семьёй. Я согласилась.
Из Томска до места плыли по Оби на теплоходе «Максим Горький». От путешествия я была в восторге, мне нравилось всё: и теплоход с его этажами и палубами, и Обь, похожая на море, и белые крикливые чайки, которых я не видела никогда, и густые хвойные леса, мимо которых мы проплывали.
По приезде в Стрежевой я познакомилась со своими младшими сёстрами: Люсей, Валей, Верой и Ниной, и произошло это событие, отталкиваясь от настоящего времени, почти полвека назад. Тогда посёлок Стрежевой был небольшой сибирской деревней, состоящей из деревянных домов, где жили в том числе и граждане, отбывавшие ссылку за уклонение от работы (вот бы для них теперешнее капиталистическое время: гуляй – не хочу!). Этих граждан стрежевчане называли тунеядцами. При встрече с ними отец тихонько говорил: «Вон, смотри, – тунеядец идёт», - отчего мне становилось почему-то не по себе. Но что интересно, папа никогда не рассказывал о наших репрессированных родственниках(5), – скорее всего потому, что в те далёкие 60-е об этом не говорили вообще. Боялись.
Была ещё одна поездка в семью отца, в 1963 году, – она состоялась после моего провала на вступительных экзаменах в Томский политехнический институт. Это пребывание затянулось на три месяца, после чего я покинула Стрежевой и вернулась обратно домой. С тех пор с отцом и сёстрами я больше не виделась – жизнь разметала нас по разным сторонам, а вскоре и папа умер: не смог справиться с последствиями от многочисленных ранений после войны.
В конце XX века в нашу жизнь ворвался Интернет. С его помощью в ноябре 2009 года на одном из социальных сайтов я встретилась с младшей сестрой Ниной. Так мы снова восстановили связь между собой, и вот теперь – через много лет – нам всем предстояло увидеться. Конечно я переживала, даже думала: «Может зря поехала, может не нужно ворошить прошлое, буду ли я желанной гостьей, – ведь столько лет не виделись, почти чужие». Всякие мысли лезли в голову, но реальность превзошла все ожидания: встретили меня хорошо. Правда, в самом начале чувствовалась некоторая натянутость, но после того как за ужином с сёстрами спели «Голубку», всё стало на свои места. А голоса у всех оказались отличными: сказалась папина наследственность, он обладал отменным баритоном и играл на нескольких инструментах.
Томский Академгородок меня покорил, и не только он – меня покорил весь Томск. Почему-то тогда, в 60-е годы, город не произвёл такого впечатления, более того – даже не понравился. Сейчас меня восхищали его удивительные холмы – недаром он зовётся городом на семи холмах, – нравились прямые как стрела улицы, красивые современные здания с каменным модерном, деревянные дома с уникальной резьбой, тихие старинные улочки с отполированной брусчаткой, кедровые аллеи в Академгородке с шишками, падающими под ноги, а Лагерный сад среди этого великолепия – особенно, потому что именно здесь произошла самая главная моя «случайность».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТЕОРИЯ НЕВЕРОЯТНОСТИ
Когда мы с сёстрами вошли в сад, уже смеркалось. Моросил мелкий дождик, в лучах светящихся фонарей поблескивал влажный асфальт, загадочно темнела главная аллея, и похоже мы здесь были одни, лишь невдалеке, справа у постамента, в одиночестве стоял худощавый мужчина. На протяжении всей прогулки по саду я спрашивала сестёр, почему он называется Лагерным, и поскольку уверенного ответа не получила, то решила узнать об этом у незнакомца.
- Простите, можно вопрос? - подойдя к нему, спросила я.
- Можно, - ответил он.
- Скажите, почему сад называется Лагерным?
Незнакомец улыбнулся:
- Потому что в дореволюционные времена здесь лагерями стояли военные.
Я поблагодарила и хотела уже попрощаться, но что-то удержало меня. Не помню как продолжился разговор, только он сказал:
- В Томске я живу давно, но вообще-то сам я из Омска – на Иртыше родился, – и зовут меня Юрий Михайлович.
- О, а я родилась на реке Таре, притоке Иртыша, - воскликнула я.
- Ну как же, знаю-знаю этот район, - обрадовался Юрий Михайлович, - там эстонцы жили, их фамилия Л.
- Как, – вы знаете Л.? – воскликнула я. - Я же с их сыном три года в одном классе училась, и не только в одном – мы жили по-соседству, его звали Отто.
- Что вы говорите? – встрепенулся Юрий Михайлович. - Ну, тогда у меня для вас сюрприз.
- Сюрприз? - опешила я, - какой?
- В общем… - он улыбнулся и сделал паузу.
- Ну, не томите, Юрий Михайлович!
- Отто Оскарович – мой друг и коллега.
Я чуть не упала – сёстры во все глаза смотрели на нас.
- И вы можете дать его телефон?
- Даже два, записывайте.
По одному из указанных номеров я позвонила вечером.
- Алло, - послышался в трубке приятный мужской голос.
- Здравствуйте, добрый вечер, - сказала я.
- Здравствуйте.
- Вы Отто?
- Да.
- Можно я вас буду называть на «ты»?
- Можно, - последовал ответ.
- Отто, ты не узнаёшь меня?
- Нет.
- И даже мой голос ни о чём не говорит?
- Нет.
- Отто, я Тамара… - далее следовала моя девичья фамилия.
Пауза.
- Тамарочка, ты?.. Откуда?
- Сейчас от сестёр из Томска.
- А вообще, где живёшь?
- В Рязанской области.
- Бог ты мой, – куда тебя занесло!
- Да вот, занесло... А ты вспоминал меня по жизни?
- Конечно! Мы же не только учились с тобой в одном классе и жили по-соседству, но ты ведь была ещё и моей первой любовью. Неужели не замечала?
- Кажется догадывалась, - приврала я, чтобы не обидеть. На самом же деле я ни о чём не догадывалась. Времена тогда были другими: девушки и юноши вели себя скромно, чувства свои держали при себе, и о том, что немногословный Отто мог влюбиться в меня, даже представить было невозможно.
- А помнишь, как я толкал тебя в снег, когда однажды зимой мы возвращались из школы? - снова заговорил Отто.
- Не помню.
- Ну, как же – толкал, толкал тебя... а ты говорила - дурак, дурак!
- Не помню.
- А мне твои слова были как бальзам на душу…
Встретиться мы договорились через день, потому что на следующий у нас с сёстрами было запланировано посещение Томского государственного архива – нам хотелось разрешить некоторые вопросы относительно репрессированных родственников, Отто в этот день тоже был занят.
К вечеру, освободившись от всех дел, мы поехали на «Чеховские пятницы»(6). Они проходят каждую неделю по пятницам под открытым небом над рекой Томью в так называемом «губернаторском квартале» неподалёку от местного Белого дома. Вид отсюда открывается невероятно красивый: внизу Томь, а на её высокой набережной – множество зрителей. Напротив палатка с организаторами концертов, около неё – импровизированная сцена с микрофоном, где выступают барды, поэты и танцоры. В перерывах между номерами артисты и зрители танцуют. Конечно, мне захотелось оставить на память фотоснимок, и я сказала сёстрам:
- Девочки, вот мой фотоаппарат, и пожалуйста, Вера, сфотографируй меня, а я сейчас приглашу кого-нибудь на танец.
Партнёром выбрала красивого черноволосого мужчину с пышными усами, – во время танца сказала, что приехала в Томск к родственникам и что прежде побывала на своей малой родине в Кыштовке. Он ответил:
- А я ведь ваш земляк и тоже оттуда родом, правда, в Томске живу давно.
Я была ошеломлена. Как, каким образом я выбрала из толпы именно его – своего земляка? Что за удивительные совпадения происходят со мной на родной земле?
С Отто мы встретились через день в Академгородке. После радостных объятий – когда немного пришли в себя – он сказал:
- Если бы мы случайно встретились, я бы тебя не узнал.
- Я бы тебя наверное тоже... но неужели я так плохо выгляжу?
- Ты отлично выглядишь, просто прошло уже полвека.
О том, что мой одноклассник преподаёт высшую математику в Томском политехническом университете, я узнала ещё от Юрия Михайловича, а его спросила:
- Ты наверное уже докторскую защитил, – профессор?
- Нет, только кандидатскую. Докторская пришлась на смену эпох в нашей стране, и я понял, что моя диссертация в этот судьбоносный исторический период окажется невостребованной, защищать её не стал. Но давай не будем об этом, лучше пойдём ко мне – приглашаю – если тебя, конечно, не смутит мой ремонтный раздрай в квартире.
Моя флэшка была с собой, и я сбросила на компьютер Отто некоторые свои фотографии и песни на мои стихи. От него мы позвонили другой однокласснице, и тоже Гале (томичке). Встретились у неё дома, но были недолго, потому что я торопилась, – к вечеру для меня готовился прощальный ужин, на котором должно было собраться всё наше многочисленное семейство. Примерно через час Отто проводил меня. На следующее утро к поезду он пришёл с цветами.
Возвращалась я домой с комфортом. Фирменный поезд «Томск – Москва» был современным и конечно с кондиционером. В памяти, как в калейдоскопе, одна за другой сменялись картины моего почти завершившегося путешествия. Я вспоминала события, связанные с необычными встречами, произошедшими со мной на родине, вспоминала и случайную, почти мистическую встречу с Отто, хотя говорят, что случайностей не бывает, ибо любую случайность астрологи объясняют перстом судьбы, священники говорят, что это промысел Божий, учёные же подводят под неё теорию вероятности. Вот и мой одноклассник Отто – как истинный математик – объяснил это теорией вероятности, я же привела свою теорию, которую назвала теорией невероятности.
С моей точки зрения любые случайности объяснимы, ибо запрограммированы судьбой. С обывательской же – непредвиденные и потому неожиданные события нам, простым смертным, кажутся невероятными, – отсюда и название моей теории.
В поезде я без конца анализировала произошедшее, задавала себе вопросы, состоящие из одного слова «почему», и приходила к выводу, что все неожиданности, случившиеся со мной во время поездки на родину, выпали волею судьбы, ибо только она могла расписать их в том порядке, согласно которому они и должны были произойти.
Может ли теория вероятности объяснить наличие предыдущего события перед основным, то есть его причину? Ведь прежде чем происходит основное событие, случается предыдущее – и даже не одно, а ряд событий. Но если бы не случилось предыдущее, – произошло бы основное?
Хорошо, пусть поездка в деревню, где я родилась, была запланирована мной, но ведь никого из деревенских жителей расспрашивать о родственниках я не собиралась, потому что была уверена, что их здесь нет. Почему же тогда мы заговорили о Маше и я попросила Геннадия остановить машину именно у того дома, где жил мой дядюшка? Или же танец с земляком на «Чеховских пятницах». Произошла бы эта встреча, если бы мы с сестрой Верой прежде не задержались у стаи голубей, чтобы сфотографироваться, и после этого – из-за невнимательности – не устроили пробежку на красный свет под потоки машин, изменив тем самым время в расписании событий (как ещё не попали под колёса... – Бог миловал, наверное).
Поход в Лагерный сад и поездка перед этим в Тимирязево к двоюродной сестре тоже входили в наши планы, только встреча с Юрием Михайловичем на главной аллее сада – никак нет. Она не вписывается сюда никоим образом. Так почему эти второстепенные события – каждое звено по-своему – согласно выстроились в ряд и привели к основным? Да, любая случайность, как и всё в жизни, имеет свою причину, но некоторые учёные как раз и упрекают теорию вероятности в том, что она равнодушна к вопросу о случайности, потому что не может точно ответить на вопрос, – что же она из себя представляет.
Но вернёмся к нашим предварительным событиям, то есть причинам.
Если бы они не произошли, – встретилась бы я с дядюшкой и его женой, что нянчилась со мной в моей родной деревне? Встретилась бы я с земляком на «Чеховских пятницах» и, главное, – с одноклассником Отто? И что нужно для того, чтобы произошли причины причин? Другие события и другие причины? Но как это всё укладывается в определённую схему, позволяющую произойти основному событию, могущему стать причиной уже для другого события? И почему не сложилась встреча с двоюродным братом?..
Так и закончилось моё путешествие – с ворохом неразрешённых вопросов. Но я благодарна судьбе за то, что она позволила осуществить мою давнюю мечту: побывать на малой родине, поздороваться с землёй, на которой некогда стоял дом, где я родилась, встретиться с близкими. Такое не забывается – это свет Родины. Он зовёт к себе всегда, из любого уголка земного шара, зовёт и согревает сердце от начала и до конца жизни.
На днях получила письмо от новосибирской Гали. Как всегда, оно было искренним и необычным.
«Пришли дни послевкусия нашей общей встречи, - написала она. - С одной стороны счастье, – прекрасное необъяснимое счастье, а с другой – грусть...
Мне позвонил друг моего мужа и не узнал меня. Спросил:
- Я с Галей разговариваю?
Я:
- Жора, ты что – с ума сошёл?
Он:
- У тебя такой молодой голос!
Я:
- Жора, я на целую неделю возвращалась в начало юности…»
Вот и я тоже возвращалась в начало юности. Я и сейчас ещё пребываю в этом блистательном состоянии, и надеюсь – оно долго не покинет меня. А с двоюродным братом мы увидимся обязательно – на следующий год(7). Я уверена, что поездка состоится и преподнесёт немало интересных событий, которые сможет объяснить единственная теория – теория невероятности.
(1) - изгородь на сибирском наречии.
(2) - молодые, ещё не ягнившиеся овцы.
(3) - вторая деревня, в которой я жила в Сибири во времена своего отрочества и которая в настоящее время стёрта с лица земли.
(4) - в просторечии – небольшое заведение по переработке молока.
(5) - 1937-38 годы.
(6) - социальный проект с импровизированными концертами, где может выступить каждый желающий.
(7) - встреча с братом состоялась через три года.
Сентябрь-Октябрь 2011 г.
Фото из архива автора.
Полная версия:
http://www.proza.ru/2019/09/03/459