Каждой весной в марте настроение у него портилось.
Он мучился бессонницами – затяжными, потными, душными.
Люся не давала открывать форточку, боясь сквозняков, и он выходил, стараясь не попадать на скрипучие половицы паркета, на кухню, там курил в окно, смотрел на черные ветви березы, качающейся в темноте от ветра, дышал сырой свежестью, вздыхал, кипятил чайник, потом снова возвращался в душное сонное тепло спальни, переползая через сопящую жену, под ее располневший немного бок..
По потолку иногда пробегали желтые полосы света, словно кто-то искал что-то прожектором в темноте.
Он поворачивался к стене, утыкался носом в ковер с красными ромбами, и затихал, пытаясь заснуть. Сон не шел, и постепенно начинало казаться, что он лежит в серой картонной коробке из под обуви, и что они с женой – как два старых стоптанных башмака.
Он снова поворачивался к жене, всматривался в ее лицо.
Во сне оно казалось моложе, нежнее, чем днем, с вечной гримаской озабоченной скуки - прямые густые брови все так же стремились к вискам, губы, казалось, улыбаются, а обычно убранные в хвост или пучок волосы в красивом беспорядке падали на грудь и лицо.
Как тогда, в том далеком году, когда они все втроем познакомились.
Они с Андреем были два друга-не разлей- вода с самого первого курса. Еще когда ехали в трясучем автобусе убирать совхозную картошку, Андрей бухнулся со своей гитарой рядом на ободранное сиденье, подмигнул и уронил руку на струны.
- Ну давай, чего поем?
Девчонки захихикали, подпрыгивая на ухабах, а Андрей, рассмеявшись, начал:
- Help!I need somebody
- Help, not just anybody – подхватили знающие текст.
- Help, you know I need someone, heeeeeelp!
Так весь месяц и прошел под его гитару. Под конец сентября Андрей с Костей спелись прочно. Так, что ничто их не могло разъединить.
А потом появилась Люся.
Она шла перед ними по Невскому проспекту, сверкая длинными стройными ногами из-под короткой юбки, а волосы ее трепал ветер, который налетел на Аничковом мосту, да так и пристал, хулиганя – то волосы растреплет, то юбку задерет.
Они переглянулись и пошли на обгон.
У нее были большие серые глаза, курносый нос и большой рот, который все время словно улыбался. Она по всем правилам сначала отмахнулась от двух уличных приставал, но они умели убеждать, а главное – смешить. С шутками и комплиментами они дошли до Гостиного двора, и там она сдалась, уступив приглашению в кафе.
- Ребят, только у меня денег нет,- сказала она смущенно.
- Зато у нас есть! –сказал Костя гордо, он как раз получил накануне зарплату ночного сторожа.
- Но вы не подумайте, Люсенька. Это ненадолго, - перебил, смеясь, Андрей. – мы вообще-то нищие студенты.
- Да и вообще, мы – будущие инженеры, - добавил Костя.- так что у вас редкий шанс застать двух студентов-инженеров с деньгами.
- А так как мы к деньгам-то не привычные – то нам обязательно нужен кто-то, кто поможет их красиво тратить! – смеялся Андрей, беря Люсю под локоток, - а кто лучше хорошеньких женщин умеет тратить деньги!
- Да ну вас, - смеялась Люся, закидывая голову, и оба друга смотрели на ее хохочущее горлышко и блестящие крупные зубы.
Люся оказалась их ровесницей, тоже студенткой, только педагогического института(ну, мы в общем, так и предполагали, скажи, Кость, - усмехался Андрей), и с этого дня они так и стали везде ходить втроем.
Костя мучился, думая, что он третий лишний, но Андрей ничего ему не говорил, как обычно шутил, да и Люся, кажется, рада была видеть их обоих, никому не отдавая предпочтения. Несколько раз он звонил ей, приглашал то в кино, то на вечеринку, в те дни, когда Андрей не мог или болел – и ничего – она шла с ним, шутила и смеялась, как обычно.
Костя думал про нее по ночам и на лекциях, и это было невыносимо, потому что шел пятый курс, такой важный и тяжелый, а он ни о чем, кроме как о Люсиных ногах и горле и думать не мог.
Костя решил, что пусть пока все идет как идет.
И все шло как шло – до нового года.
Андрею пришлось уехать к родителям – они жили в Новгороде, и отец заболел, так что пришлось отменить планы на студенческий праздник и посреди сессии мотать туда.
Тридцать первого декабря в середине дня ему позвонила Люся и сказала Косте, что у нее плохое настроение, и пусть он приходит к ней.
Костя мигом оделся и, буркнув родителям что-то невразумительное, понесся к Люсе.
Она встретила его грустная, сказала, что с кем-то поссорилась, что настроение паршивое, и что она хочет в новый год быть с ним.
Костя обрадовался и даже не стал выяснять, с кем она там поссорилась. Они поехали в гости, где его ждали, а потом в другие, и уже под утро, пьяные и веселые, целовались на чьей-то кухне, среди немытой посуды и пустых бутылок.
У нее была узкая под нарядной кофточкой спина, неожиданно мягкая грудь и ненасытный влажный рот. Они оба были готовы пойти в ту ночь дальше поцелуев, и обязательно бы продвинулись, если бы не были так неосмотрительно пьяны.
Вечером первого января, бледные и осунувшиеся, они подошли к ее парадной, и там он снова поцеловал ее на прощание, и она вяло ответила на его поцелуй и сказала:
- Пока, Костик, и спасибо тебе, - и скрылась за дверью.
С того момента Костя считал, что они с Люсей – пара, только никак не мог сказать об этом приехавшему Андрею. Они по-прежнему встречались втроем, и Люся вела себя так, словно не было ни этой ночи. ни этих далекоидущих поцелуев. Но Костя был уверен, что она тоже просто не знает как сказать Андрею.
Он два месяца подряд возобновлял попытки пойти дальше поцелуев, и вот наконец в феврале, совершенно неожиданно, Люся уступила.
Потом она лежала на диване, а он играл ее волосами, то заплетая их в косы, то наматывая на палец.
- Я люблю тебя, - сказал он, прижавшись к ней снова.
- Ты уверен? – спросила она, глядя в потолок.
- Конечно, глупая, как только увидел тебя тогда, - шептал он, гладя и целуя ее.
А потом, в середине марта они столкнулись с Андреем возле Костиного дома.
- А я к тебе, - сказал Андрей.
- Ну пошли, - кивнул Костя на парадную.
- Да знаешь…Чего-то настроение такое…- он помолчал, а потом сказал, - давай пойдем выпьем.
- Давай, - сказал Костя.
Они поехали в одну шашлычную на окраине, которая им полюбилась отчего-то. Там было грязновато, дымно, не очень вкусно, но у них давно уже была эта привычка – ехать напиваться в этот шалман на юго-западе.
Потом они шли по пустырю к трамвайной остановке, в голове было пусто и легко, и они все пытались прикурить, но поднявшаяся метель гасила огонек спички. И тогда они приблизились друг к другу, загораживая пламя полами пальто, и наконец сначала одна, а потом и вторая сигарета засветилась красным.
Они стояли рядом среди метели, на краю весеннего снежного города и курили.
В этот момент Костя почувствовал такое единение и близость с другом, что уже было раскрыл рот, чтобы поделиться своей новостью – про Люсю, про то, как он ее любит, про новый год и про ее волосы.
- Слушай, придется мне на Люське-то жениться…- сказал вдруг почти трезвым голосом Андрей.
- Зачем? – неожиданно глупо спросил Костя.
- Ну как зачем, старик, - снисходительно усмехнулся Андрей, а потом не своим голосом продекламировал, - «чтобы у ребенка был отец!»
- У какого…ребенка? – все так же глупо спросил Костя?
- У моего, - посмотрел на него осторожно Андрей. – У нас с Люськой будет ребенок.
Косте внезапно стало жарко. Он уже все понял, но зачем-то опять спросил:
- А у вас с ней что, было?
- Было…- Андрей вздохнул.
- Давно?
- Да с осени еще…Как будто ты не знал.
Костя покачал головой, и в этот самый момент вдруг понял, что не знать-то было нельзя, невозможно, они же почти не прятались, просто щадили его, дурака слепого.
- Поздравляю, - выдавил Костя.
- Не с чем поздравлять… - Андрей бросил докуренную сигарету и она исчезла в метели, - не с чем, старик. Люся – девка, конечно, хорошая, но дура набитая.
При слове дура Костя, неожиданно для себя самого, размахнулся и ударил Андрея.
Голова Андрея дернулась, слетела меховая ушанка, и он, покачнувшись, упал.
Каждый раз, доходя в своих воспоминаниях до этого места, Костя снова видел его изумленные глаза.
Он постоял над Андреем минуты две, потом нагнулся, потянул за руку:
- Ну ладно, чего ты разлегся. Вставай.
Тот не шевелился, и Костя испуганно позвал:
- Андрюха, ну ты чего, Андрей… - он попытался его поднять, и тут увидел, что по снегу разливается бурое пятно крови, текущей из раздробленной головы – Андрей упал прямо на бетонную балку, припорошенную снегом на этом пустыре.
Костя отпрянул и закричал. Потом, взяв себя в руки, он схватил Андрея за руку и попытался нащупать пульс. Бесполезно. Рука медленно остывала под мартовским снегом, и сделать было ничего нельзя.
Костя понесся с пустыря не разбирая дороги, мигом протрезвев.
Дома он долго стоял под горячим душем и все вспоминал, вспоминал изумленные глаза друга.
А через два дня пошел к Люсе и сделал предложение.
Она посмотрела на него странно, потом помолчала и сказала, что должна подумать.
- Подумай, - ответил Костя.
На следующий день в институт сообщили о смерти Андрея, приходил следователь, разговоривал с его друзьями.
- Нет, я его в тот день вечером не видел, - сказал Костя.
- А вы не можете предположить, что он там делал, в этом районе?
- Понятия не имею, может, за девицей какой увязался…Он легко знакомился, знаете, мог и рвануть за какой-нибудь на другой конец города…
- Ну-ну…Ясно…
Вечером позвонила Люся:
- Ты еще не передумал?
- Насчет чего?
- Ты мне предложение вообще-то сделал…
- А… нет, не передумал.
- Ну тогда я согласна, - сказала она тихо. – Я понимаю, что сейчас …не время, но я согласна.
- Я очень рад, - сказал Костя.
Люся на похороны не поехала, а Костя с несколькими институтскими друзьями повез тело в Новгород, к Андреевым родителям.
Вернулся он через два дня, с больными ввалившимися глазами, и с автовокзала поехал к Люсе.
Это была самая их жаркая, брачная ночь, хотя ни слова между ними не было сказано. Он не давал ей покоя до утра, и она отвечала на его ласки со звериным стоном.
А днем они проснулись и пошли подавать заявление в ЗАГС.
А убийство Андрея так и не раскрыли. списали все на обычный для тех времен и мест разбой.
Андрей был, как всегда прав. Люся была дурра каких поискать, мелкая склочная дура.
Костя это понял уже через год после свадьбы, когда родился ребенок.
А через несколько лет он ее еле терпел, а порой даже ненавидел - ее придирки, ее плоский жадный ум, ее лошадиные ноги, серые глаза и вечный смешок.
Ненавидел, но о разводе даже не помышлял – ему казалось, что этот брак, замешанный на крови – это его вечный крест, и отказаться он от него не в праве. Да и дочку он полюбил, как родную. Он боялся, что она будет похожа на Андрея, но она пошла в Люсю – те же длинные ноги, те же глаза…
Поэтому он давно уже смирился, и почти забыл про все, и только когда начинались мартовские метели, начинал бродить по ночам, курить в приоткрытую форточку, вздыхать и вспоминать изумленные глаза…
Он даже с Люсей не мог поговорить об Андрее – все ему казалось, что он чем-то себя может выдать, проговориться, и тогда…Он сам не знал, что тогда - просто боялся даже имя его произносить.
А Люся, когда он перелезал через нее на свою половину постели, вспоминала, как много лет назад сказала Андрею после долгого разговора:
-Ну а Косте ты, пожалуйста, сам скажи про нашу свадьбу.
- ну скажу, - понуро ответил Андрей.
- Нет, не ну, а вот прямо сегодня пойди и все ему скажи. А завтра пойдем подавать заявление. Я хочу во Дворце бракосочетаний, а там очереди, дай бог на июнь запишут, а то и на июль, чего доброго. А на мне тогда уже никакое платье не сойдется. А я хочу быть красивой невестой!
И Андрей ушел на встречу с Костей, и больше не вернулся.
Она все эти годы молчала, это было ее тайное оружие.
Если надумает уйти или гулять, - думала она, я его припечатаю, напомню про ту ночь.