Не высовывайтесь из окон!
Кто помнит старинные трамваи, совсем недавно еще ходившие по Москве, тот должен помнить и белую обливную табличку, пришпандоренную возле каждого окна, с надписью «Не высовывайтесь из окон».
Конечно в конце семидесятых годов можно было без опаски высовываться из окон, что мы и делали, но вот в первой трети двадцатого века это, действительно, было сопряжено с риском для жизни.
Моя бабушка, будучи еще совсем молодой, как-то раз стала свидетелем такого ужасного случая, когда ребенок пренебрег, да даже не пренебрег, а заотрицал предупреждение на табличке, за что и поплатился жизнью. Бабка не понимала, что изменилось за полвека и постоянно следила за мною, не давая ни на сантиметр высунуть голову из окна, что меня раздражало, конечно, и я мечтал, что как только вырасту, то буду совершенно спокойно высовывать голову из окна. Вот такие представления о взрослости были у четырехлетнего мальчугана.
Итак, в самом начале двадцатых годов моя бабка (поскольку говорила, что была незамужней, а замуж она вышла летом 1924 года) со своей знакомой и ее сыном ехала на трамвае вдоль парка Сокольники по улице Олений вал. Трамвайная линия шла посредине улицы, а провода поддерживались столбами, стоявшими между попутными и встречными путями. Я плохо помню эти массивные чугунные столбы (к моей взрослости их оставалось совсем немного), но мне кажется что диаметр их составлял 7, а может даже и 10 дюймов. Расстояние между трамвайными путями и так было невелико, а между столбом и вагоном оставалось и того меньше. Я поинтересовался и выяснил, что в ГОСТе 1960 года на трамвайные пути оно заявлено как тридцать сантиметров – совсем малость – но думаю, что до революции, учитывая узость городских улиц, оно могло быть и меньше – сантиметров двадцать.
И вот, как это часто бывает, женщины посадили ребенка на сиденье к окошку, не обратив внимания на то, что стекло было поднято, а сами стояли рядом, болтая друг с другом. В этих трамваях с одной стороны сиденья были одинарные, а с другой - двойные. Они посади мальчишку как раз на одинарное поэтому с ним рядом никого не было. Какая-никакая толпа в трамвае, несмотря на дневное время, все-таки была и их, мало-помалу, оттеснили в сторону. Но они, за разговорами, этого не заметили. Как только мальчик почувствовал, что вышел из зоны контроля, он громко заявил, что такой шустрый и может безбоязненно высовывать голову из окна, уворачиваясь от летящих на него столбов. Мать ахнула, рванулась к нему, но опоздала, поскольку ребенок уже принялся демонстрировать свою ловкость – высовывать голову наружу и быстро убирать ее внутрь трамвая.
Все окружающие замерли, даже мать боялась схватить сына, чтобы не задержать случайно его голову снаружи дольше положенного срока. Она ждала удобного случая, когда он будет внутри, но не дождалась… Буквально на третий раз, мальчик ошибся и, втягивая голову, зацепился подбородком за раму окна… Голова застряла, он дико закричал, задергался всем телом, но, видимо от страха, не мог понять, что делать… мать кинулась, чтобы втянуть его внутрь… но было поздно… несильный хлопок… кровь и мозги по стеклам трамвая и лицу матери…
Бабка дальнейшего не помнит, поскольку ее дико рвало, но уже на улице. Как она там очутилась – стерлось из памяти, точно также как стерлось у нее из памяти имя и лицо знакомой и ее покойного сына. Женщина эта повредилась рассудком, попала в психушку, моя бабка вскоре вышла замуж, переехала в другую квартиру и они больше никогда не встречались.