ДЗЕН
; ;
ДЗЕН
Старик Антохин чистил канаву у дачи. Он вытаскивал пивные бутылки, выгребал свалившиеся с дороги камни, складывал на старую тачку с ржавым чугунным колесом.
Утро было тёплое. Искрились брызги молодого солнца. Кричали петухи и звенела роса.
На старике была синяя шерстяная кофта с белыми полосками. Розовые капли краски засохли на груди. Пузырились тренировочные Коричневые истёртые сандалеты позвякивали сломанными застёжками. Из них торчали сухие старческие пальцы-корешки.
Антохин работал не спеша. Серые тонкие волосы спадали на запечённое временем лицо.
Старик был когда-то ас в своём деле. Немцы, приехавшие для консультаций, удивлялись, как Антохин с миллиметровой точностью делал припайку, точно и безошибочно подбирал режимы сварки. Он удивил немцев ещё больше, когда выяснилось, что он отлично говорит по-немецки, и с цепкостью разведчика выпытывал все технологические тонкости.
- Пойдем, выпьем пиво, сказал Ульхрад, начальник немецкой смены.
- Я не пью пива.
- Что вообще?
- Пробовал пару раз, не понравилось.
- Ну, ты даёшь парень! Знаешь, сколько я за пятницу выпиваю?! Тридцать кружек за вечер, - Ульхрад был массивен как боров, в руке кружка выглядела рюмкой, это был честный бургер.
Женщину Антохин пробовал только одну. Единственный сын погиб в девяностые.
Единственная страсть Антохина заключалась в курении. Он сплёвывал излишки табака и жадно наслаждался первыми утренними затяжками. В это время, из-за соседского шестиметрового забора районного олигарха обычно раздавались звуки оргии.
Дело было не в развратности Дмитриева, так звали директора холдинга. Просто однажды олигарх вычитал в каком-то глянцевом журнале, что лучшая зарядка для тела это утренний секс.
Когда-то он научился управлять делами, не погрязая в них, и дошёл до такого уровня игры, что система сама приносила прибыль, без вмешательства, как золотоносная курочка. За этим стоял опыт, кровавый и потливый труд, чудеса везения и… ловкости рук. Дмитриев был фокусник. В цирке он был жонглёром и клоуном. А тут девяностые, напёрсточки, малиновые пиджаки. Тут-то и попёрло. Оказалось, что Дмитриев может жонглировать не только шариками. А шарики в голове были. Никакого обмана! Ловкость рук.
Статья про зарядку называлась «Британские учёные выяснили…».
Дмитриев понял идею масштабно. Он нанял тренеров-партнёров. Мускулистые тётки. Накаченные кубики пресса. Жилистыми верёвки рук. Пружинистые, лоснящиеся загорелые ноги для утренних упражнений. Начал сразу с двух. Здоровье бодрилось не так как хотелось, поэтому тренировки усложнялись, увеличилось число подходов. Девки не выдерживали нагрузок, их приходилось менять. Дмитриев только сопел.
Покурив Антохин взял снова и тяпку.
- А смогу быть премьером, а? – спрашивал Дмитриев доверенную кухарку Иргерез.
- Конечно, не только этой страной руководить, - говорила она с лёгким акцентом.
- Миром?!
- Можно миром.
- Нет, миром, не хочу, я не фанатик, гемора много, да и с языками не понятно, я русский люблю.
- Баке! Заставь всех по-русски говорить!
- Э-э-эх, да тогда всё рухнет, так нельзя Ирге, ведь русский язык это формула безумия. Невозможно уметь думать по-русски и не быть хаосом. Загляни в себе в душу, ты всё поймёшь!
- Как умно ты сказал, - говорила Игре, нарезая овощи.
- Слушай, а старик всё копает?
В ватной тишине тумана кричит петух, да потрескивают птицы. Листья смородины пожелтели, а яблоки налились румянцем, за забором жёлтые цветы. Растворены в задумчивой холодной серости. Живёт всё без цели и причины.
И хотя устал от романтики созерцательности, от заштампированного любования природы – ясную ночь в Рузе стоило посмотреть. Вдали от огней большой Москвы – посмотреть на млечный путь, на изумрудное сияние звёзд. А днём взглянуть на метаморфозы неба и облаков. Ведь небо не Макдональдс, оно всегда неповторимо. Смешение цветов от насыщенной голубизны до чернильной бледной сини туч. Взглянув на воду, я заметил приятное раздражение для глаз: по воде бегали маленькие барашки. Они исчезали за полсекунды и были похожи на всплески десятка рыб.
Разбалтывающая волна бьёт лодку в бок, со всех сторон нас окружают облака, из которых серой стеной выливается дождь. Вдалеке, над санаторием «Русь» стена густо-тёмная. Кругом вода, под нами, над нами. Она срывается сверху, заполняя всё вокруг.
- И всё же, что такое жизнь?
Менс курит сигарету, смотря в звёздное небо, по которому пробегают мерцающие огни самолётов. Я не знаю, что это. На ум приходят фразы – «жизнь – это синтез белка», «жизнь – это болезнь материи», но чеканкой афоризмов не ответить на этот вопрос.
- Может жизнь – это энергия? - говорит он.
- Тогда смерти нет, потому что даже труп обладает, потенциальной силой.
- Тогда можно разговаривать с водопадом. Брать у него, насыщаться энергией.
- Или с атомным реактором…
- Только это разные уровни жизни, возможно, есть во вселенной существа, на более высокой ступени, но что ты можешь им сказать, если не можешь разговаривать с водопадом?
- Предложить им стеклянные бусы.
На туманной платформе возле посёлка Кузякина народ ждал электричку. Ждали лениво, потому, что расписание менялось. Вообще кто-то должен был приклеивать листочки с номерами отмен. Но мы-то знаем, что на самом деле никто никому ничего не должен. Таджики сидели на лавочке, обсуждая что-то на своём. Рыбак с философией старости смотрел куда-то вдаль. Мужчина в чёрной рубашке, с серебром на щеках, походил на прозревшего литератора.
Для Егорыча, местного бича – день начинался.
Через туман солнце было луной. С ресниц он сбросил налипшую воду.
- Мы нэ курим, - сказали таджики, причём один из них, сидящий на корточках вертел в руках пачку винстона.
Егорыч предчувствовал маховик внутреннего диалога. Он погладил грязную бородку.
Электричка открыла своё чрево и всосала всех, кто был на платформе. Кроме Егорыча. Грохнув дверьми, она унеслась искать новую добычу.
Но вот он увидел на платформе мужичка. На лбу красная лента. Он походил на плотника из стародавних времён, или на язычника, пропившего курс нейролептиков. Егорыч сообразил, что перед его взором предстало существо чудаковатое. А значит, по логике вещей, - склонного к гуманизму, - может дать чирик.
Он подошёл к нему.
- Здорово! Брат!
Тот руку не отстранил, выслушал внимательно. Взял участливо за плечо. Угостил сигаретой, Егорыч попросил про запас. И скоро за ушами у него было по сигарете
Издалека эта парочка напоминала встречу двух гуманойдов на пустой затуманненой межзвёздной платформе. Это был фрагмент из советской фантастики.
Мужичок с красной лентой достал из сумки с сине-зелёными узорами пол-литра. Это была бутылка водки без этикетки.
- Это мой дар тебе.
- Только это не простая водка, а обратка.
- Сейчас, сейчас! - трясся Егорыч. – Он взял бутылку.
«Эх - повезло сегодня».
Вздохнув, он с удивлением повертел головой. Мужичок будто растворился в тумане. Но теперь было уже не до него.
Егорыч сделал глоток.
«Только бы никто не подвалил» - не успел он отодвинуть горлышко бутылки, как увидел перед собой двух приятелей. Димон – опухший бомж на втором году скитаний и его подруга Муха, спившаяся костлявая бабёнка с огромными сиськами очками.
- А Егорыч! Здорого! А ты я смотрю, как буржуй утро встречаешь.
- Ага.
- А мы Серго на электричку посадили, - отправили в город.
- Ну и катитесь.
- Ну! Дай глотнуть. – скрипя сердцем Егорыч протянул бутылку.
- Ну, это, за твою долгую жизнь. За нашу тоже!
На платформу грохоча, заехал мотоцикл с коляской. Он быстро приближался, и Егрыч увидел, что там сидело два человека в форме.
«Как в кино!» - подумал Егорыч падая. Бесшумно дёргался автомат. Земля быстро приблизилась и как-то мягко шлёпнула по щеке. Перед ним было лицо Мухи, в очках. На них его отражение.
«А очки то целы, и даже не треснули», - брякнула последняя мысль.
Душная электричка ползла по блестящей глади рельс. Зелёная металлическая коробка вагона дышала жаром. Внутри люди садились на горячие дерматиновые лавки и толпились в проходе, немногие отчаявшиеся решались разместиться на солнечной стороне. Уже дело шло к закату, а жара продолжала свой монолог.
В голове у меня был вертеп. Мысли набухали, как капли пота, и куда-то медленно скатывались. Они как послушные рабы на галерах работали без перебоев. Интересно, чего они боялись – потерять работу в моём сознании? Оглянув лица соседей, я подумал, что здесь терять особо нечего. Или не хотели терять деньги? Но разве им за это платят? Экономить на всём, ездить в передвижном бараке, перебегать от образа к образу, будто от контролёров, стоять уныло в «кассу на выход» лишь для того, чтобы получить жалкий паёк семичасового сна. И это называется свободой. Да мне кажется, крепостное право во многом было гуманнее. Что они едят? Где живут? Во что одеваются? Чем дышат? Как отдыхают? Наверное, лучше об этом слишком сильно не задуматься, ведь я еду с ними, а значит, и являюсь по сути тем же самым... Может быть это инопланетяне. Хотя… возможно это мухи. А почему бы и нет, они практически везде, как и мысли, наблюдают жизнь. Они изучают жизнь, а после смерти, из отложенных личинок появляются черви и они анатомируют тела из нутрии…
Я ехал в душной электричке, не замечая, что теряю душу. Она выходила из меня крупными каплями, щипля глаза.
Моя девушка уехала в командировку. Ведь бывает и такое, что нано швею целый день наблюдающую экран какие-то серые волокна, к тому же структурирующие себя сами. Ведь бывает такое, что её отправили куда-то в Африку, обмен опытом понимаешь, будто в Африке на мониторах они видят не белёсые волокна, а чёрные. Не могли провести 4 D конференцию что ли? Но, что делать, она уехала на целый месяц. Тут можно и заскучать. Скучающие, тоскующие, отправляются, сами знаете куда, на лечение, оздоровительный сеанс такого лечения, и уже никогда не сможешь заскучать. В гробу я видел такое оздоровление, и всё наше министерство социального здоровья. Понятное дело, я решил развеяться.
Ультра-спорт это не для меня. Не для меня и всё. Конечно он развевает, но как-то с осадком, как от ультра-молока в старинном фильме. Испытывать нечеловеческие перегрузки на последней серии реактивной доски и сшибать головы клонам - это конечно освежает. Но это не для меня.
Другое дело пойти в клуб. Вот это дело. Благо ночная жизнь изменилась за последнее время к лучшему. Хотя и остались ещё местечки, где классическая транс музыка, наркотики, доступные женщины, мужчины и всё такое, и есть ещё глупцы, которым надо выпить алкоголь (!) и что вообще никому не понятно - покурить. Это свалилось в разряд мало популярной экзотики, как езда на мотоцикле. Я пошёл в крутой клуб, благо у меня есть доступ в самые недоступные для простого люда, можно сказать закрытые вечеринки.
Это что-то волшебное. С появлением этих мест изменилось многое. Исчезли, например, тупые понты, можно сказать они вообще сошли на нет. Понятное дело, кому это нужно, если все равно грёза каждого найдёт за ночь своё воплощение. Зачем красоваться тупо перед другими? Не только поклонники тщеславия усладят за ночь свою страсть. Любые желания будут исполнены. Будет исполнено то, что ты действительно хочешь. И при том, это услаждение страсти проникнет вам в глубь, как ключик в родную скважину. Повернёт замочек и начнётся услада, чистая эйфория. И это будет всегда непредсказуемо, всегда точно в десятку. Дело в том, что в этих клубах крутят не совсем обычную музыку. Учёные пришли к выводу, что Дон Хуан Кастанеды был прав – у человека в области пупка находится вход в энергетический центр души. Эта музыка открывает крышку вашего сущего и проникает внутрь. Пристегнитесь по крепче! Иногда возникает удовольствие от странных визуальных образов. Трудно сказать, может быть это побочный эффект. Вот и тогда, уйдя в глубину меня, музыка открыла передо мной очень странный мир.
Всё вокруг было в серых тонах. Улица, небо, дома. На тротуарах кислая слякоть. Машины похожие на гробы купались в коричневых лужах на дороге. Люди вокруг шли с опущенным взором, угрюмые, все в тёмной одежде. Дома походили на казармы. Низкие, растянутые коробки. Пять этажей, в окнах которых теплился странный жёлтый свет. Никто не понимал мой интерязык, вывески на магазинах были из странных символов напоминавших отчасти старый латинский алфавит. Но вот чудо – я увидел Макдональдс. Я зашёл в него. И что вы думаете увидел… Там работали люди. Я интуитивно понял, что не стоит предъявлять им мой чип. Я осознал, что грёзы унесли меня куда-то во времени. Такого не может быть, скажете вы, но что мы знаем о наших грёзах?
Я вышел на улицу и через некоторое время оказался среди мрачных дворов. Серебристые трубы ползли посередине одного такого дворика засаженного облезлыми низкорослыми деревьями. Грязная кошка вылезла из окошечка подвала и пробежала мимо меня. Дорожка шла рядом с трубами. Похожие на зомби люди обгоняли меня и толкались. В середине двора я увидел, что на трубах сидят два человека. Приблизившись я рассмотрел их лица. О ужас, лица были покрыты инеем. Как замёрзшие альпинисты они выглядели поразительно живо, и казалось, вот-вот стряхнут оцепенение и заговорят со мной. Я подошёл вплотную. Лицо одного из них произвело на меня впечатление. Это был человек, в общем имевший со мной какие-то схожие черты, только его лицо было более тонким, более мужественным, застывшее выражение производило сильный драматический эффект. Другой был молод, и его смёрзшиеся соломенные волосы были растрёпаны. Я склонился к его ботинкам, торчащие из них ноги в белых, странно чистых носках были сильны раздуты. И для меня будто имело значение, что ноги вот так искалечены. Прохожие проходили рядом и не обращали на этих застывших никакого внимания. И тут до меня начали доходить волны осознания – что на самом деле эти двое замороженных не мертвы, а всего лишь застыли, как может застыть совесть и воля, это случайный пример, эти двое вряд ли были олицетворением совести и воли. Просто покуда человек жив, в нём нельзя убить совесть и волю, только глубинно проморозить. Так и с этими ребятами. Кажется, стоит дыхнуть на них посильнее, как они зашевелятся. Откровение было настолько мощным и глубоким эмоционально, оно билось в меня штормом эйфории, что я решил выходить из транса. Ведь всегда можно остановить музыку, она перестанет проникать через крышку живота.
В приятном изнеможении, как после хорошей пробежки я пошёл в зону чилаут. Я пил зелёный чай, и чувствовал, как вновь наливаюсь тихой радостью, гармонией, полным спокойствием. Часа в четыре даже самые искушённые клабберы, среди которых был принц одной европейской страны стали выходить из транса. Вся одежда на них была до нитки мокрая. И, в конце концов, одна девушка только осталась на танцполе. Она явно потеряла всякую меру! Пришлось отключать от грёз принудительно. Официант подошёл к ней с ярко-зелёным устройством, похожим на огнетушитель и прыснул в неё облаком красного дыма. Она остановилась в своём хаотичном танце и упала бы, если бы расторопные халдеи не поддержали её. Что говорить, она была в полном неадеквате. Кто знает, может она грезила, что пробует героин. Вы ведь можете пригрезить и реально испытать без последствий что хотите, хоть самоубийство, безо всякого для вас вреда. Но вот сразу от таких штук не отойдёшь. Нужно время. Я не заметел, что пока отдыхал в чилауте наступило утро, и почти все разъехались. А девушка всё оставалсь невменяемой. Как быть, не оставлять её одну же. Тогда на пике спокойствия – мной двигали только благородные чувства. С трудом я вывел её из клуба. Она ели шла, походила на пьяную из ретро фильмов. Шаталась, хихикала, и даже засосала меня. Сопротивляться было глупо. Или стоило невменяемой девчине сказать, что у меня девушка. В такси она заснула, уронив голову на колени. Таксист посматривал изредка в зеркало и ухмылялся. Представляю, что он подумал. Домой мне пришлось нести её на руках. Швейцар открыл дверь и подмигнул мне. Этот новый киборг видимо имеет какой-то пиратский патч. Иначе бы он не сказал мне:
- Удачи, сэр. – Но я воспринял это с юмором. Я был очень спокоен.
Дома я положил девушку в свободную комнату, а сам пошёл спать. Ведь у меня была любимая подруга, мне не нужны были сомнительные удовольствия.
Закончилось приключение, как на очной ставке.
Утром я выхожу из комнаты, ещё толком не проснулся. Открываю дверь. Открывается дверь, где ночевала случайная знакомая, она отошла от ночных приключений, вид у неё был очень свежий, к тому же она была голая, хотя я её не раздевал ночью. И что вы думаете, в этот момент поворачивается ключ во входной двери. Дверь распахивается, на пороге моя девушка… Моя бывшая девушка. Немая сцена.
Август падает в небытие, и я знаю наверняка, что увижу опять красные шляпки, осторожно втяну ноздрями влажный лесной воздух. Я буду смотреть на них, моё лицо воспримет облик натуральности, возможно, я буду самим собой. Оглянусь в такт неразличимой тени и пойду дальше. Я так и не узнаю, о чём писал Кастанеда.
Чудесным образом я перелетел через канаву и штакетник. Плечо шлёпнулось об землю, и я перекувырнулся.
- Ну как, кости целы? – спросил старик. - Да. Хороший полёт. Чкаловский.
Он пригласил меня в дом на чай. За окном темнело. На последнею электричку с разбитым великом я не успевал. Дядя Петя, новый знакомый, предложил переночевать у него. А утром он пообещал отвезти меня на «Оке» до станции. То, что на машине он мог меня подвести в тот же вечер, мне как-то не пришло в голову. Я не стал отказываться. От дяди Пети шли тёплые магнетические вибрации.
- В таких местах, и как например под Воскресенском или Шатурой чувствуется дыхание жизни, - говорил он, - и не просто жизни, какой-нибудь там абстрактной, препарируемой, скажем перьями писателей, или скажем религиозными или..
- Рекламой, например.
- Ну да, а просто жизни – человеческой жизни, не умытой американским кино, - при этом он улыбнулся, - он показался мне моложе.
- Американское кино?
- Ну да, там все дёргаются, всё напряженно, выпячивают глаза, одна сцена резко наезжает на другую. А толку? Удержать внимание зрителей.
- И выцарапать у него копеечку, так это же зрелище.
- На самом деле зрелище, - это всё наше существование, а здесь жизнь, на стыке, в этих карьерах, налитых голубой прозрачной водой, в рядах стройных молодых сосенках, поднимающихся над разработками, в этих причудливых холмах, отвалах, в заросших торфяниках, где вода кипит от всплеска сотен уток. Прислушайся, слышишь, как пронзительно кричит ястреб. Как он вьётся прекрасно над силуэтом труб цементного завода.
- Очень оригинально, но всё же, я хочу возразить, - сказал я и отпил немного ароматного чая, чтобы собраться мыслями. Голова после удара работала не очень слаженно. - Мне кажется, что у вас – просто особый вид страсти, я бы сказал сладострастия. Это когда совмещаются две полярные вещи. Как старый педофил наслаждается незрелой плотью, а перезрелые матроны молодыми мальчиками. Конечно, прямые ассоциации насчёт вас – не уместны, но знаете, как сказано, было в одном американском фильме, «Авиатор»: чтобы почувствовать зрителю скорость самолёта – нужны облака. Чтобы почувствовать красоту – нужно уродство.
- Именно, ты прав, чтобы почувствовать природу, нужно резкое оттенение человеком. Напрямую мы её почувствовать не можем, да и вряд ли возможно почувствовать что-то кроме природы человеческой.
- Вы правы отчасти, но мы можем провалиться в общие места. Опуститься до выяснения понятий. А если это место действительно уникальное, значит давайте действовать интуитивно.
Он достал бутылку перцовки с заговорщической улыбкой.
- Чтобы усилить остроту интуиции.
- Ну, хорошо. Я выпью из вежливости.
- Мне казалось, что вся молодёжь любит выпить. К тому же, может быть под водку лучше пошли бы истории, которые я хотел рассказать.
- Что же это истории.
- Можно сказать обрывки чего-то несущественного. Вот, например, я отдыхал в Крыму, давно это было, но там, наверное, ещё до сих пор раскатывают по дорогам «победы» и старые такие автобусы с открывающимися дверками воздухозаборников. Эта такая постсоветская Куба. Странное дело, проходя мимо одного из таких автобусов на станции возле санатория, я почувствовал необъяснимую тревогу. С другой стороны ощущение было приятным, словно ехал по чёртовым горкам, я как бы проваливался куда-то внезапно. Голова слегка даже кружилась, сердце внезапно убыстряло ритм. Но вместе с этим в висках скапливалось ощущение грусти, и словно струёй по телу спускалась странная меланхолия. Я подумал, что перезагорал на пляже и нужно мне пойти в номер отдохнуть. Облокотился об корпус автобуса чтобы перевести дух.
- Эй ты, не трогай машину, - сказал водитель, высунувшись из кабины. Я посмотрел ему в лицо и отшатнулся, будто какая-то тень пробежала по его лицу. И как-то на мгновение оно стало уродливо-торжественным. Странное сочетание, и вряд ли до конца его можно передать. Дойдя до своего номера, тревога и странные ощущения почти пропали, но что-то будто занозой все равно сидело во мне. Я вышел покурить на балкон. И тут я услышал страшный, раздирающий душу женский вопль. Затем крики других людей. Беспокойство моё исчезло, сменившись чувством лёгкой эйфории. Вечером я встретил знакомую женщину, она мне рассказала, что водитель автобуса сбил насмерть ребёнка, отъезжая с остановки возле нашего санатория. Он зацепил его открытой дверкой воздухозаборника, у заднего колеса. Она сказала, что месяц назад этот же водитель месяц назад сбил человека, где-то под Симферополем. Выходит я предчувствовал смерть. Может быть, это явление можно отнести к такому же типу, как и пристальный взгляд в спину, попробуй, посмотри на кого-нибудь так в толпе, человек обязательно обернётся. С другой стороны всё можно было списать на совпадение, странное стечение обстоятельств, воздействие жары и чего-нибудь ещё, если бы история не получила бы продолжения. Вечером после работы, когда я вернулся после отпуска. Да, это было на второй рабочий день, я возвращался в метро. Я шёл по платформе, тогда народу в метро было не меньше, чем сейчас, ведь машины были у единиц. В толпе я случайно дотронулся до руки незнакомого человека. По телу пробежали приятный ток, несущий расслабление каждой мышце. Я ощутил мягкость, и спокойствие. На спине я чувствовал приятные покалывания. Я вошёл в состояние какого-то транса. Ошарашенный я смотрел на уходящего человека в сером плаще. Слышалось гудение прибывающего поезда. Человек медленно поставил чемодан на платформу и стал слезать вниз. Меня поразила неторопливость его движений. Он не прыгал, а слезал на встречу истошно сигналящей ему смерти. Она приближалась к нему фарами локомотива. Время текло медленно, медленно, как вязкая кисельная субстанция. Скрип, скрежет, поезд наехал на него, и опять я испытал необъяснимый приступ эйфории и радости.
- Больше ничего такого со мной не случалось.