Где туфелька пани Потоцкой
ступала, листвою шурша,
турист напирает поточно,
глазами пейзаж вороша.
Где плачут фонтаны, как лютни,
где скалы – как вздыбленный зверь,
так стало толкучно и людно,
как, в прочем, повсюду теперь!
Дымя сигаретою нервно,
стремителен и деловит,
от Стикса до Грота Венеры
несется с экскурсией гид.
Но парк, величавый, старинный,
с высот вековой красоты
задумчиво смотрит, отринув
всю пену людской суеты.
Когда заболею душою,
от игр закулисных и драк,
устав от безумного шоу,
приеду в Софиевский парк.
В целительный шорох каштанов,
в нирвану уснувших прудов
приду окунуть свои раны,
от боли заплакать готов.
Пройдусь по аллеям в раздумье,
и стихнет смятений гроза,
покажется горе раздутым
и лишней скупая слеза.
И высохшей веточкой хрустнет
заноза минувших обид.
И станет печально и грустно,
и будто ничто не болит.
Когда же, притихший, бездумный,
надолго замру на скамье,
то город, драчливый и шумный,
забытый – не явится мне.
А позже – сгустятся потёмки,
и криком пойдут соловьи,
и голос Софии Потоцкой
поманит на Остров любви.