Чему вовсе не быть,
Так того не сгубить.
А чего не сгубить,
Тому нету конца на земле…
«Пикник»
Легкий морозец ущипнул меня за нос, за щеку, забрался куда-то за воротник. Был конец февраля и зима решила сделать городу роскошный подарок. В одно утро он укрылся удивительно чистым белым снегом. Юное человечество с восторгом строило горки, лепило снежных баб и просто вываливалось в драгоценном подарке, пытаясь как можно больше принести его на себе домой. Мудрое человечество неторопливо прогуливалось по уже протоптанным дорожкам, аккуратно оббивая снег с сапог у дверей подъезда.
Я уже не относился к первым и еще не принадлежал ко вторым. Поэтому выходил в сквер возле дома, когда становилось тихо, мягким светом горели фонари и снежные переливы словно отражали свет далеких звезд. Когда-то я тоже лепил из снега замки и причудливых зверушек. А потом… потом вырос.
Я присел и взял в руку горсть холодных звездочек. Пальцы сжались сами собой, и в ладони оказался податливый комочек.
– А почему бы и нет? Ведь вокруг ни души, – мелькнула шальная мысль. И руки стали вспоминать привычные движения, а глаза уже видели стройную фигурку, чем-то похожую на вот эту занесенную снегом осинку. Я люблю сказки, хотя давно уже вышел из нежного возраста. Причем, сказки, ставшие классикой. Люблю и стесняюсь этого. Хотя никто об этом и не знал. Я был одинок, как бывает одиноко само одиночество. Внутренний закрытый хрупкий мир, куда и можно было бы кого-то пустить, да как-то тревожно. Пусть лучше будет так – одинокое спокойствие.
Я провел по изящной фигурке рукой, погладил ее по голове. Это была Снегурочка – порождение фантазии наших предков. Может быть, не совсем идеальная, но это была она – Снегурочка, воспетая музыкой Римского-Корсакова.
Одинокий скульптор постоял еще немного, потом развернулся и ушел, не оглядываясь…
Утром меня разбудил яркий солнечный луч. На голубом небе играли легкие полупрозрачные облака. Весна дышала полной грудью, и, словно чувствуя ее приход, расцвиринькались под окном неугомонные синицы.
Я выглянул в окно. Снег еще лежал белыми шапками. Осинки прятали озябшие ноги в сугробы. Весело гоняли по скверу мальчишки с собакой. А вот Снегурочки не было. Словно руина древнегреческой статуи виднелся подол ее шубки… И все. Легкая тень пробежала по лицу одинокого скульптора. Никакие чувства не должны были нарушать этого одиночества, даже чувство сожаления. Я открыл форточку и вдохнул морозную весеннюю свежесть. Над сквером в пронзительной голубизне все так же играли легкие облачка.
– Извините, извините пожалуйста!
Голос прозвучал так неожиданно, что в первое мгновение я растерялся. Потом посмотрел вниз. Прямо под окном стояла девушка и виновато улыбалась. Она была чем-то похожа на мою Снегурочку, только ростом повыше. Шубка была коротенькая, а шапочки не было совсем. Зато была коса. Длинная, почти до пояса. Девушки сейчас редко носят косы, а у этой была.
– Я видела, вы вчера вечером лепили Снегурочку. Из вон того окна, – махнула она рукой в сторону старого двухэтажного дома, уютно расположившегося в конце сквера. – Очень красиво. Я утром хотела рассмотреть поближе, как раз шла в магазин. А тут мальчишки со своей собакой. Собака чересчур разыгралась и прыгнула на меня. А песик-то здоровый – я не удержалась и упала. Прямо на вашу Снегурочку. Я не хотела, честное слово. Мне очень жаль, очень!
Я задумчиво смотрел на незнакомку и молчал.
Виновница гибели шедевра перевела дух.
– Если хотите, давайте слепим новую. Я, конечно, не умею так хорошо, как вы. Но я буду помогать, честно-честно! Только не сердитесь.
Я улыбнулся. И снова посмотрел вверх.
– Зачем? Уже весна. Скоро и так все растает. Не переживайте.
– А тогда давайте куда-нибудь сходим, – неожиданно предложила девушка, и улыбнулась так, что отказать было невозможно.
Печальная Снегурочка вдруг повеселела, с иронией подумалось мне. А может она и не рассыпалась, а просто решила уйти из сквера. Вон и кусочек шубы потеряла, пока выбиралась. А тогда шапка где? –с шапкой неувязочка получается, да-с...
– Меня зовут Жанна, Мизгирева. А вас? – опять раздался голос из-под окна.
– Александр. Постойте, я сейчас спущусь.
Отсидеться в своем логове вдали от человеческого общества сегодня утром мне, видно, не судьба. Ну, что ж. Пусть будет так.
Пару раз коротко зевнув, я быстро оделся и спустился вниз.
– И как вы планируете загладить свою вину? – смеясь, протянул я девушке руку.
– А пойдемте в кафе?
– А и пойдем! Я даже знаю, что вы будете есть. Мороженое!
– А вот и не угадали! – улыбнулась Жанна. – Я люблю пирожные с кремом и горячий шоколад.
– Да, на Снегурочку это как-то не похоже, – пробормотал я.
– Вы что-то сказали?
– Нет, нет, все в порядке. Идем?
– Идемте!
Одобрительно отзвенел колокольчик над входной дверью, убедившись, что Жанна сняла шубку. Белый свитерок ажурной вязки и пшеничные волосы опять придали ей сходство со Снегурочкой. В кафе было уютно, тепло и тихо. Задержавшиеся дожидаться следующего Нового года гирлянды лениво перемигивались со светофором и автомобилями за окном.
Симпатичная официантка принесла заказ. Пирожные оказались и вправду вкусными, а шоколад действительно горячим.
Жанна умела вкусно есть. У одних людей есть талант вкусно готовить, а у других – не менее ценный талант вкусно есть.
Кроме того, Жанна обладала еще одним достоинством – она не задавала никаких вопросов. И это мне очень нравилось. Я даже почувствовал симпатию к этой невесть откуда взявшейся спутнице.
Вдруг Жанна отложила ложечку и посмотрела в окно. На подоконник падали редкие снежинки.
– Снежно-пушистая
Снежинка белая.
Какая чистая,
Какая смелая.
Ее голос был глубоким и мягким. Декадентствующие поэты и жизнерадостные современные Снегурочки в коротеньких шубках в моем сознании не состыковывались.
– Вам нравится Бальмонт?
– Мне нравится это стихотворение Бальмонта. Иногда красота прожитого мгновения стоит гибели. Вы не согласны?
Жанна опять улыбнулась:
– А знаете, что? Пойдемте в кино!
– В кино, так в кино, – согласился я. Девушка становилась мне интересна все больше и больше.
… Мы шли молча. Это не было тем тягостным молчанием, когда люди не знают, о чем говорить. Рядом шли два человека, которым было о чем вместе помолчать… или поговорить без слов – на богатом и хрупком языке молчания.
Кинотеатр пестрел калейдоскопом афиш. Я повернулся к Жанне:
– Сегодня ваш выбор.
– А вы не против, если мы сегодня посмотрим «Русалочку»?
– Как?.. – я опешил: казалось, весь мир узнал о моей тайне и сейчас начнет смеяться надо мной и рвать в клочья мою вдруг вывернутую наружу и ставшую беззащитной душу
– Просто я люблю сказки, – без тени смущения объяснила Жанна.
– Я тоже… – как-то непроизвольно вырвалось признание и замерло ошарашенным вопросом в моем взгляде.
– Ведь в сказках – вся жизнь. – Ответила Жанна. – Вся мудрость лежит как на ладошке. Только другой ладошкой прикрыта. Сказки надо уметь читать… или слушать, чтобы понять. Вот, Колобок. Это же Солнышко. Что б ты ни делал, а оно все равно по своей дороге в небе катиться будет. И никто его не съест, пока Лиса-Ночь не придет. И тут уж Колобку-Солнышку никуда не деться. А завтра открой сказку – она с того же места начнется. Солнышко опять встанет и опять своей дорогой покатится.
Или «Курочка Ряба». Посмотрите на небо – оно же рябое, пестрое. И днем, и ночью. И тут Солнышко. Только теперь – яичко золотое. Все против него бессильны, пока Мышка-Ночь не прибежит да хвостиком не махнет. Вот тогда вместо солнышка луна – белое яичко – появится.
– А как со «Снегурочкой»? – заинтересовался я. – Там ведь просто любовь безответная и измена. Никаких подтекстов.
Жанна задумалась.
– Нет там измены. Лель – он дитя природы, он ее воплощение. Сменяются времена года, и природа их всех любит по очереди. Вначале Снегурочку. Потом Купаву. Затем еще чей-то черед придет. Лель – он всегда в любви живет. И любит искренне.
– А Мизгирь?
– Мизгирь – человек. Человек сам себе любовь придумывает, иногда призрачную – а вокруг оглянуться не умеет. Потом, бывает, весь век страдает. А надо как Лель – любить то, что тебе жизнь дает.
Во время фильма Жанна тихо плакала. Слезы тонкими струйками скатывались по ее лицу. Я не пытался ее успокоить. Помимо своей воли я чувствовал то же, что и она.
День прошел незаметно, сбежав от всех первых встречных и старых знакомых, и в очередной раз закатился в довольно урчащее прошлое, лишь ненадолго заглянув в сумерки лисьей пасти. Домой возвращались поздно.
– Вода отдает земле иногда больше, чем может, – вдруг сказала Жанна. – Отдает и исчезает.
– Но ведь кто-то должен помочь?
– Должен. Тот, у кого есть сердце… и кто умеет понимать сказки.
Жанна грустно улыбнулась. Сквер был уже совсем рядом. Я взглянул на дом Жанны. Все окна в нем были погашены.
– Жанна, – я взял ее за руку. – Ведь вас дома никто не ждет? Пойдемте ко мне. Не подумайте ничего плохого. У меня есть чай и малиновое варенье. А еще – прекрасная библиотека сказок. Вы научите меня понимать их глубинный смысл. Ну, решайтесь!
Мою душу заполняли какие-то совсем новые ощущения. И они были удивительными.
– Идемте, – кивнула головой Жанна. – Человек, который любит сказки, обязан быть хорошим и добрым. Просто иногда он это до конца не понимает.
Мы пили чай с малиновым вареньем и читали сказки. Это была самая лучшая ночь в моей жизни. Одиночество мягким клубочком, как котенок, свернулось где-то в уголочке уставшего сознания.
К утру Жанна заснула, а одинокому скульптору не спалось. Я теперь лепил свою душу. И уже не чувствовал покоя одиночества.
Солнце колобком выкатилось на свою небесную дорожку. Мне ужасно захотелось сделать что-то трогательное и радостное для Жанны. Стараясь не разбудить свою неожиданную и такую милую гостью, я тихонько надел куртку и на цыпочках вышел в коридор. Чтобы не греметь связкой ключей, взял только тот, которым дверь запиралась и отпиралась лишь снаружи. Перепрыгивая через несколько ступенек, выскочил на улицу. Погода была по-весеннему теплая, лицо ласкал игривый ветерок. Я шел в кафе. Я должен, просто обязан принести на завтрак те чудесные пирожные, которые мы пробовали вчера. С приходом весны жизнь начиналась по-новому. И я уже любил то, что давала мне эта жизнь.
У кафе пришлось немного подождать. Не все в этом городе начинают бодрствовать с восходом солнца. Но зато пирожные были свежайшие. Я нес их, словно они были драгоценными льдинками и от малейшего прикосновения могли растаять.
За дверью все так же тихо. Я вошел в комнату. Но там никого не было. Шторы задернуты. Везде царил мягкий полумрак. Я тихонько позвал Жанну. Никто не откликнулся. Ванна, туалет, кладовая… Везде было сумрачно и пусто. И только на кухне солнце щедро лило сквозь окна тепло и свет. На подоконнике я вдруг заметил открытую книгу. «Снегурочка». Через всю последнюю страницу странным голубым сиянием выделялись витиеватые буквы:
«Я рада, что ты все понял.
Люби то, что дает тебе
жизнь, Лель. Прощай, и
спасибо за все.
Снежанна.»
В моей голове пылал вулкан. Мысли никак не хотели строиться в один ряд. Она не Жанна – Снежанна. Снежанна Мизгирева. Снегурочка и Мизгирь. Господи, что это? Как это? Кто она? И как, как она могла уйти? Запертая дверь, третий этаж! И почему только на кухне открыты шторы.
Я выскочил из подъезда и бросился через сквер к двухэтажному старому дому. Тающий снег недовольно чавкал под подошвами ботинок.
– Ты куда это, милок? – окликнула меня у самого дома колоритная толстая дворничиха.
– Я ищу девушку, Жанну, то есть Снежанну.
– Так тут уже, почитай, месяц как все выехали. Три дня назад последние уехали, старики Дальновы.
Дальновы, Дальновы. Опять что-то знакомое.
– А девушка в белой шубке с русой косой, улыбчивая такая.
– Таких тут отродясь не было. Что-то ты напутал, милок. Или обманул кто.
Этого не может быть, этого не может быть… – молотком стучало в висках. Вдруг, словно проблеск. Серега! Он же классный хакер. Он найдет. Я лихорадочно искал в мобильнике номер одноклассника. Есть. После пятого гудка в трубке прозвучало сонное «Улё».
– Серега, это я, Алекс. Ничего не спрашивай и не перебивай. Мне нужна твоя помощь. Пробей по базе человека: Снежанна Мизгирева, лет 18-20. Жду.
Ожидание превратилось в ноющую зубную боль. Наконец, телефон ожил.
– Не хочу тебя огорчать, Алекс, но такой барышни в нашем городе нет и не было. А что, она у тебя что-то увела?
Я молчал. Потом тихо сказал:
– Нет, подарила, – и нажал сброс. Из трубки вновь пошли монотонные сигналы. Спасибо тебе Сережа, но я не буду отвечать.
Небо было все таким же пронзительно голубым. Только одно маленькое облачко нарушало эту бездонную голубизну. Вдруг на руку упала капля, вторая, третья. Слезы о жизни, которой я так напрасно обрадовался. Капли падали и на теплой ладони чудно превращались в снежно-пушистые маленькие снежинки.
Мозг резали монотонные сигналы телефона.
Александр открыл глаза. В зале было прохладно. За окном висел огромный красный шар чужого солнца. Рыжий песок тщетно стучал в звуконепроницаемые окна. Призывно пищал компьютер. Над экраном вращалась надпись:
«Александр Лель.
В терморегулирующей системе, возможно, произошел сбой. Устраните.
В случае необходимости свяжитесь с Землей Освальда.»
Александр оглянулся на панель климат-контроля. Протянул руку и вернул настройку терморегулятора в стандартные пределы. Через пару минут стало теплее – все работало исправно.
Интересно, эти задворки мира уже назвали Землей Александра Леля? Ведь прошло уже двадцать лет.
Двадцать земных лет. Он один. И ему хорошо. Нет всплесков неконтролируемых эмоций. Он пробудет здесь один еще много-много лет. Так и было задумано. Между двумя людьми все равно возникают какие-то отношения, а значит, эмоции. Это мешает работе.
Он будет один. Он знал, на что шел. И выполнит свою работу хорошо. Даже если она окажется никому не нужна.
Такое может произойти, это было ясно с самого начала. Хотя вариант остаться здесь навсегда рассматривался как крайний и почти невероятный.
На Земле Освальда классные психоинженеры и уникальные системы подготовки астроадаптеров. Все под контролем. Вот только сны. Да, от них научились блокировать память. Но красный колобок висит за окном. Он от дедушки ушел и от бабушки ушел… И песок напоминает красный снег… Александр Лель любил сказки. Это его небольшое пристрастие виртуозные психоинженеры на Земле Освальда не обнаружили и не смогли подчинить.
Сейчас Алекс запустит «Русалочку» (почему-то захотелось посмотреть именно эту сказку – почему? он не знает) Андерсена. И никто не узнает, что по щеке его скатится слеза, когда Русалочка превратится в пену. И что больше всего на этой планете он ждет времени сна. Не знает точно, почему, – не помнит, – но ждет, ждет.
… Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко и разбилось…